Текст книги "Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь"

– Эта мысль звучит разумнее всех тех, что высказывали оба токо давиджи, – сказала она.

– В том нет моей заслуги. Это цитата из трудов На Моджи, основателя философской школы Модели. Признаться, его воззрения мне наиболее близки, но думаю, что у представителей каждой из Ста школ есть чему поучиться. Все они используют для познания и понимания реальности различные инструменты, и с их помощью талантливый мастер способен заглянуть в устройство мира и воспроизвести его. Полагаю, в тебе тоже есть задатки моделиста и ты наделена большим природным талантом. Но тебе нужно развивать его.

Когда он заговорил про талант, на ум Мими невольно пришли слова матери: «Талант, доченька, он как нарядное перо в хвосте у павлина. Богачам приносит радость, а самой птице – только горе».

– Какое отношение талант и мудрость имеют к дочери простого рыбака? – спросила она. – У бедняков в жизни один путь, а у богатых – совсем другой.

– Разве тебе не известна история про королеву Гин? Она начинала как уличный сорванец, была беспризорницей и тем не менее, развив свой талант, стала величайшим полководцем Дара.

– То было во время войны, хаоса. А теперь царит мир.

– Есть таланты, востребованные на войне, а есть те, что полезны в мирную пору. Мне далеко не все известно про богов, но я уверен, что им не хотелось бы оставлять яркую жемчужину лежать во тьме, не дав ей возможности сверкать.

«Каково это – иметь в своем распоряжении множество умственных инструментов, при помощи которых ты можешь препарировать реальность и сшить ее обратно так же ловко, как мама за пять минут разделывает рыбу и превращает ее во вкусный обед?»

Мими никогда не завидовала детям богачей, ходившим в школу и учившимся читать и писать, но теперь вдруг ощутила такой острый голод познания, что ей стало больно. Она отведала вкус лежащего вокруг мира, увидела под его покровом проблеск Истины, намек на понимание речи богов. И захотела получить больше. Намного больше.

«Разве не может это знание обратиться в шелковое одеяние и белый рис? В слуг, экипажи и звонкие монеты, способные избавить нас с матерью от нужды? В уверенный и гордый взгляд на открытую впереди дорогу, а не на бесчисленное множество бедняков на обочинах?»

Девушка вдруг резко повернулась, опустилась перед Тору на колени и коснулась лбом земли.

– Ты обучишь меня, Тору-джи? Поможешь мне развить свой талант?

Но Тору отступил в сторону, избегая принимать ее поклонение. У Мими оборвалось сердце. Она подняла голову и прищурила глаза.

– А кто только что говорил про жемчужину, которую нельзя оставлять во мраке? Или ты слишком скромен, чтобы нырнуть в темное море и извлечь ее?

Тору тихо рассмеялся, но в смехе его чувствовался намек на печаль и упрек.

– У тебя яростный дух, и это замечательно. Но еще ты нетерпелива и невоздержанна на язык, а вот это не всегда хорошо.

Мими покраснела.

– Мне казалось, тебя интересует истина.

– Да, но этого мало, чтобы заострить блестящий ум, – заметил Тору. Взгляд его, казалось, был устремлен в некую далекую точку, в пространстве или во времени. – Дорога, по которой ты просишь повести тебя, извилиста и неровна, требует умения вовремя прикусить язык и преподать правду так, чтобы она звучала более приятно для могущественных ушей. Это не те искусства, которыми я в достаточной степени обладаю. Я способен обострить твое зрение и показать, как видеть окружающие тебя скрытые модели, но есть и нечто иное – такие модели власти, которые я не смогу научить тебя считывать.

– Ты поэтому странствуешь по Островам, вместо того чтобы помогать императору в Безупречном городе?

На миг Мими испугалась, что зашла слишком далеко, но затем лицо Тору разгладилось, он сделал несколько шагов, чтобы встать перед ее по-прежнему распростертой на земле фигурой, и поклонился девушке.

– А вдруг это боги пожелали, чтобы мы встретились, и кто я такой, чтобы противиться их воле?

Мими трижды коснулась лбом земли, очень торжественно, как делали актеры в народной опере, когда изображали учеников, поступающих в обучение к наставнику. Тору стоял на месте, принимая воздаваемые ему почести.

– Можешь называть меня учителем, – сказал он. – Но на самом деле мы станем обучать друг друга. Поскольку связь между учеником и его наставником строится на полном доверии, для нас важно узнать настоящие имена друг друга. Тору-ноки – это имя, которое дали мне друзья давным-давно в далекой стране. На самом деле я Луан из клана Цзиа в Хаане. Каково твое официальное имя, Мими-тика?

«Главный стратег императора Рагина. – Мими благоговейно воззрилась на собеседника. – И он обращается ко мне так, будто я его дочь». Она не могла поверить, что все это ей не снится.

– Я… у меня нет официального имени. Я всегда была просто Мими, крестьянской девушкой.

Луан кивнул:

– Тогда я дам тебе официальное имя.

Мими с ожиданием смотрела на него.

Луан задумался.

– Как насчет Дзоми?

Она кивнула:

– Звучит красиво. А что это означает?

– На классическом ано логограмма этого имени означает «жемчужина огня» – было такое растение на прародине ано, далеко за морем. Говорят, что дзоми первым вырастало из пепла на месте лесных пожаров, чтобы принести цвет в мир, лишенный оного разрушением. Пусть же яростный характер окажется подспорьем на твоем жизненном пути.

Глава 8
Хмельная пирушка

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Праздник в честь сотого дня после рождения (или в данном случае усыновления) сына Мюна Сакри, главнокомандующего пехотой, удался на славу. Генерал Сакри не только пригласил всех соседей, проживающих в пределах трех кварталов от его особняка, – чтобы разместить пирующих, расставили триста столов, которые, разумеется, не влезли во двор дома, а потому пришлось занять большую часть улицы перед фасадом резиденции, – но и, развлекая гостей, собственноручно поборол в яме с грязью пять свиней.

В ходе праздника было выпито столько вина и пива и съедено столько свинины, что мясники, владельцы таверн и продавцы соусов в той части Пана годами потом вспоминали это событие как день, когда они получили настоящую прибыль.

Но после того как стемнело и большинство гостей, высказав хозяевам наилучшие пожелания и получив на память счастливые таро, окрашенные в красный цвет, отправились по домам, пришло время для пирушки в более тесном кругу, где генерал Сакри мог наконец переговорить с ближайшими своими друзьями.

* * *

Наро Хуну, супругу Мюна Сакри, с трудом удалось убедить несгибаемого генерала помыться перед тем, как отправиться к друзьям в семейную столовую.

– Ты выглядишь не лучше, чем свиньи, с которыми боролся, – сказал, хмурясь, Наро. Он всегда содержал и себя, и дом в безупречной чистоте, даже когда был простым привратником в Дзуди. – Лично я не прикоснусь к тебе, пока ты не помоешься. И перед гостями неудобно.

– Ну, положим, они и похуже видали, – буркнул Мюн. – Будучи на войне, мы с Таном как-то побились об заклад, кто дольше обойдется без бани.

Но он покорно поплелся в ванную, наскоро вылил на себя несколько ведер горячей и холодной воды, после чего вышел, обернув чресла полотенцем.

– Ты в самом деле думаешь, что это достаточно пристойный вид, чтобы… – возмутился Наро, но Мюн чмокнул его, и он сдался. В конечном итоге люди, которые воевали вместе с тобой, едва ли станут возмущаться при виде волос у тебя на груди.

И вот Мюн Сакри, полуголый, бережно держа спеленатого ребенка, уснувшего после встречи с кормилицей, и Наро Хун, в подобающем молодому отцу элегантном муаровом халате, расшитом изображениями оленей и рыбы-меч, вошли в натопленную столовую, где собравшиеся за большим круглым столом ведущие полководцы, аристократы и министры Дара угощались чаем с пирогами.

– Дайте-ка посмотреть на мальчика! – вскричал Тан Каруконо, главнокомандующий кавалерией и первый адмирал флота.

– Только обеими руками бери! – предупредил его Мюн. – И голову придерживай. Голову! Это тебе не полено, а ребенок, осел ты этакий! Поаккуратнее!

– Ну, вообще-то, ему уже приходилось иметь дело с младенцами, – заметила с улыбкой госпожа Пэинго, жена Тана Каруконо. – Я родила ему нескольких детей. Да и не стоит беспокоиться: все с малышом будет нормально – ему ведь скоро уже полгода исполнится!

– Поверить не могу: человек, который борется со свиньями, учит меня быть аккуратным, – заявил Тан. – Уж не знаю, как Наро тебя терпит: ты наверняка каждый день тарелки и кубки роняешь. Ага, видишь, твой малец мне улыбается! Уверен, твоя борода пугает его.

– Дай-ка мне подержать, – попросил Пума Йему, маркиз Порина.

Тан передал мальчика ему, и Пума тут же подбросил маленький сверток высоко в воздух.

– Клянусь Близнецами!.. – вскричал Мюн, а госпожа Пэинго испуганно охнула, но Пума поймал малыша и расхохотался.

– Я тебя убью, – пообещал Мюн.

– Я так со своими все время делаю, – сказал Пума. – Им нравится.

– Подозреваю, ты так развлекаешься, пока Тафэ и Джикри нет поблизости, – со смехом заметила госпожа Пэинго. – Среди мужчин ты можешь изображать из себя сорвиголову, но жены-то наверняка установили для тебя определенные правила.

Пума в ответ лишь улыбнулся и не стал спорить. Из свертка у него на руках донеслось бульканье. Наро и Мюн наперегонки бросились проверять, все ли с ребенком в порядке.

– В первый раз вижу, как он смеется! – объявил Наро.

– Ну еще бы, – кивнул Пума. – Я же говорил, что ему понравилось. Детишки любят летать.

Мюн вырвал младенца из рук маркиза и сердито зыркнул на Йему.

– Видишь, теперь он хнычет, – сказал Пума. – С такой бородищей ты хоть кого перепугаешь.

– Сыну нравится играть с моей бородой! – Мюн гордо погладил косматую бороду, торчащую во все стороны, словно иголки у дикобраза. Дитя у него на руках продолжало хихикать.

– Остается лишь надеяться, что мальчик пойдет скорее в Наро, чем в тебя, – заметил Тан.

– Так и будет, – пообещал Мюн. – Малыша ведь родила сестра Наро. Они с мужем знали, что мы ищем ребенка, чтобы усыновить, и с радостью помогли нам. Я научу мальца всему, что знаю, и стану счастлив, если он будет обладать внешностью Наро и моими боевыми навыками.

Все понимали, что сестра Наро, скорее всего, пошла на подобный шаг отнюдь не бескорыстно, но не имело смысла поднимать эту тему в такую светлую минуту. Не исключено, что ею одновременно могли руководить и любовь к брату, и личный интерес.

– А почему вы решили назвать мальчика Какайя? – спросил Рин Кода. – Весьма необычное имя.

Лицо Мюна залилось краской.

– Я… Мне просто понравилось, как оно звучит.

– А что оно означает?

– Почему имя обязательно должно что-то значить? – ответил Мюн уже раздраженно. – До выбора благоприятного официального имени еще годы.

Но Рин, с его развитой интуицией, чувствовал, что здесь кроется нечто большее.

– Ну же, колись! Мне в этом имени чудится что-то адюанское.

Все повернулись к Луану Цзиа, который много лет прожил среди народа Тан-Адю. Луан с улыбкой посмотрел на Мюна.

– Можешь рассказать, – буркнул тот неохотно. – Я же сам попросил тебя помочь с выбором имени, так что все нормально.

– Слово действительно адюанское, – сказал Луан, откашлявшись. – Оно означает густой и грубый волос на рыле кабана, который является для жителей Тан-Адю заветной добычей и считается среди островитян символом великой мощи.

Все принялись переваривать сведения, прикидывая, какой одобрительный комментарий будет в данном случае более уместным.

– Постой-ка, выходит, ты назвал сына «свиная щетина»? – недоуменно воскликнул Рин. А потом заухал и захохотал.

– Я горжусь своей прежней профессией, – огрызнулся Мюн. – И хочу, чтобы сын помнил свои корни. Наро дал добро, так что мне без разницы, кто из вас что думает!

Наро, в знак поддержки, хлопнул его по обернутым полотенцем ягодицам.

Через комнату потянуло сквозняком, язычки пламени на лампах и свечах затрепетали. Мюн поежился. Наро снял халат и накинул его супругу на плечи.

– Не хочу, чтобы ты простудился, – сказал он.

Мюн в ответ обнял Наро за талию. Лицо его разгладилось.

– Поглядеть на вас двоих, так подумаешь, что вы прям молодожены! – пошутил Пума Йему.

– Вот ты никогда так обо мне не заботишься! – с упреком произнес Тан Каруконо, глядя на госпожу Пэинго.

– Да я с удовольствием одолжу тебе свою одежду, если ты замерз, – ответила та. – Ты предпочитаешь платье с жемчужной застежкой или кофту с алыми пионами? Правда, боюсь, обе вещи могут оказаться тебе маловаты, но зато выигрышно обрисуют изгибы пивного животика.

Тан с притворной обидой посмотрел на Мюна и Наро.

– Вот так со мной дома и обращаются. Причем постоянно.

– Неправда! Только тогда, когда ты этого заслуживаешь, – возразила госпожа Пэинго.

Они с Таном переглянулись. Супруги улыбались друг другу, а глаза их лучились нежностью, похожей на свет луны.

– Наро и Мюн определенно постигли секрет долгой любви! – воскликнул с усмешкой Кого Йелу. – Вас вполне можно сопоставить с Иди и Мототой из древних легенд. «Истомы бдительная слабость!» – как сказал бы поэт.

Все перестали пить, в гостиной повисла напряженная тишина.

Кого обвел собравшихся взглядом.

– В чем дело?

– Зачем ты оскорбил старого друга, назвав его слабаком? – спросил Тэка Кимо, герцог Арулуги, до того молчавший.

– Да не говорил я ничего подобного, – возразил смущенный Йелу.

– Как я понимаю, Кого имел в виду старинную легенду, – вмешался Луан. – Много веков назад некий король Аму по имени Иди был настолько одержим своим любовником по имени Мотота, что, когда тот уснул в его объятиях, а королю пора было явиться ко двору, Иди повелел придворным отнести их прямо на кровати в зал для приемов, чтобы не будить возлюбленного. Поэты Аму использовали словосочетание «бдительная слабость» как метафору романтической любви.

– А что такое метафора? – осведомился Мюн.

– Это такое поэтическое… Короче, Кого просто-напросто хотел сделать комплимент, похвалить вас за то, как тепло вы относитесь друг к другу, только и всего.

Мюн выглядел польщенным, а Тэка смущенно извинился перед Кого. Но теперь слово взяла Гин Мадзоти, маршал Дара.

– Кого, ты, видно, слишком много времени проводил в Коллегии адвокатов или в Большом экзаменационном зале, если забыл, как следует разговаривать со старыми товарищами?

Луан посмотрел на Гин, удивленный резкостью ее тона, но женщина избегала встречаться с ним глазами.

– Вот так вопрос, Гин, – попытался отшутиться Кого.

Однако довольно суровое выражение лиц генералов говорило о том, что Мадзоти озвучила их общую мысль.

– Мы знаем толк в мечах и конях, – продолжила маршал. – Но вот читали мало: если ты поставишь в ряд Мюна, Пуму, Тана, Тэку и меня, то на всех нас вместе едва-едва наберется с полкниги. – Хотя Гин говорила вроде как с самоуничижением, в тоне ее ясно ощущался упрек. – Поэтому мы бы предпочли, чтобы ты пил чай, вместо того чтобы брызгать чернилами при каждом удобном случае.

– Я искренне извиняюсь, Гин, – сказал пристыженный Кого.

Она кивнула и не произнесла больше ни слова.

Луан постарался разогнать холодок, внезапно воцарившийся в комнате.

– Народ, как насчет того, чтобы поиграть?

– Во что предлагаешь? – спросил Мюн.

– Что, если в… «Зеркало дурака»?

Согласно правилам, участники этой игры по очереди сравнивали себя с какими-нибудь растениями, животными, минералами, мебелью, крестьянским инвентарем и прочим, а потом пили, если другие игроки находили аналогию удачной.

Мюн, Тан и Рин переглянулись и дружно расхохотались.

– Что тут смешного? – поинтересовался Наро.

Не меньше его озадачена была и госпожа Пэинго.

– Просто много лет назад именно во время игры в «Зеркало дурака» герцог… э-э-э, император Куни… согласился представить меня тебе, – пояснил Мюн Наро.

– А я-то все удивлялся, как ты вдруг набрался храбрости и попросил своего начальника прийти ко мне! Как я понимаю, тебе следовало сперва хорошенько напиться.

– Я вовсе не был пьяным! Только… как это… бдительно слабым.

Наро хохотнул и чмокнул Мюна в щеку. Остальные в обеденном зале зафыркали и загоготали.

– Думаю, тебе следует держаться мечей и коней, – проговорил Тан. – Ты не создан для поэзии. Не использовать ли нам снова тему цветов и иных растений, дабы посмотреть, насколько каждый из нас переменился?

Все согласились.

– Я начну, – предложил Мюн. – Некогда я был колючим кактусом, а теперь считаю себя шипастой грушей. – Он с любовью посмотрел на малыша на руках у Наро. – Ребенок меняет тебя, наполняя сладостью и светом изнутри. Как хорошо, что император призвал меня прежде, чем я стал отцом, иначе я никогда не согласился бы стать мятежником.

Гости воздели кубки, готовясь выпить.

– Нет-нет-нет, – запротестовал Тан. – Я не согласен с таким сравнением. Разве что ты переспелая груша – настолько сладкая, что даже приторно.

Мюн сердито посмотрел на Тана, а остальные разразились смешками. Наро поспешил на выручку супругу.

– Я буду следующим. Я пурпурный вьюнок, побег которого нашел опору в лице воистину могучего дуба. – Он обвил Мюна рукой. – Приятные слова даются легко, но не так-то просто найти истинную любовь, способную пережить период первого цветения, и я знаю, что мне повезло.

Мюн повернулся к нему, и лицо его смягчилось.

– Как и мне.

Не говоря ни слова, все выпили. Тан Каруконо привлек к себе госпожу Пэинго, и та, залившись краской, уселась к нему на колени. Луан и Гин переглянулись, и Луан почувствовал, как загорелось у него лицо. Но спокойные черты Гин оставались непроницаемы.

– Сложно идти следом за нашими любящими хозяевами, – сказал Пума Йему. – Но я попробую. Я в той игре много лет назад не участвовал, но императору служу почти так же долго, как и любой из вас. Я прыгающий боб из пустыни Сонару. По виду я, может, и не отличаюсь от обычного кустарника в глуши, но стоит какому-нибудь травоядному приблизиться, как тысячи бобов приходят в действие и производят шум, способный отпугнуть слона!

– Не знаю, как насчет слона, – усмехнулся Тан Каруконо. – Но когда мы, выпив, садимся играть, ты ругаешься так громко, что собаки в городе всю ночь лают.

– Это все потому, что ты жульничаешь… – прорычал Пума Йему.

– На мой взгляд, сравнение удачное, – перебила его госпожа Пэинго. – Я не большой знаток войны, но получилась весьма живая картина.

– И очень правдивая, – вставила Гин. – Твою тактику неожиданных набегов, Пума, следует усвоить каждому солдату Дара.

Больше комментариев не последовало. Все снова выпили.

Луан с удовольствием потягивал чай, но его поразила странность ситуации. Учитывая, что Мюн и Наро были хозяевами дома, высказывать окончательное мнение об уместности приведенного игроком сравнения полагалось им. Но поскольку Наро не имел официального ранга, а Мюн был не мастак произносить речи, их роль естественным образом переходила к Кого и Гин, двум наиболее высокопоставленным чиновникам среди присутствующих. Впрочем, Гин явно решила, что может целиком забрать эту привилегию себе, не советуясь даже с Кого.

– Я следующий, – объявил Рин.

Он встал и обошел вокруг стола.

– Некогда я был цветущим в ночи цереусом, когда подпольно добывал свед… провизию для нашего императора. Но теперь я скорее похож на подлесок среди высоких деревьев.

Повисшая в зале тишина свидетельствовала о том, что собравшиеся несколько сбиты с толку подобным сравнением.

– Э-э-э… – задумчиво протянул Мюн. – Ты тоже классиков ано цитируешь или как? Помнится, ты ходил когда-то в школу…

Рин рассмеялся и хлопнул друга по плечу.

– Я всего лишь хотел сказать, что прохлаждаюсь в тенечке, пока вы все терпите палящее солнце и проливной дождь! Мне повезло, я это знаю. Мне не приходилось рисковать жизнью или карьерой так сильно, как вам, и я благодарен, что нахожусь в вашей компании.

– Красивое сравнение, но неуместное, – заявила Гин. – Ты такой же столп Дома Одуванчика, как и все мы. Придется тебе выпить.

Польщенный Рин Кода осушил кубок.

Луан нахмурился. Слова Рина можно было счесть за шутку, но в его сравнении крылся намек на горькую обиду.

«И Рин добивался того, чтобы Гин заверила его в обратном».

– Предлагаю следующим послушать Луана, – произнесла Мадзоти, прервав ход его мыслей.

– Хм… – Луан задумчиво погладил подбородок. – Мне кажется, что я морской анемон. Я несусь над морем, скачу на волнах и упиваюсь ветром. Все, что мне нужно, это немного солнца, и я вовсе не стремлюсь состязаться с изысканными цветками в цвете или аромате.

– Похоже на откровения одинокого человека, – заметил Наро грустно. Потом быстро поклонился Луану. – Я не хотел тебя обидеть.

– Скорее уж, это описание идеальной жизни для человека, отказавшегося от всех придворных титулов, – с улыбкой возразил Кого. – Лично я за это выпью.

– Предпочитаешь не иметь никаких привязанностей? – спросила Гин.

Луан взглянул на женщину.

«Неужели ее и в самом деле это волнует?»

– Предпочитаю вести жизнь, не зависящую от воли садовника.

Несколько мгновений Гин пристально смотрела ему в глаза, а потом кивнула и выпила. Остальные гости последовали ее примеру.

– Теперь мой черед, – сказал Тэка Кимо. – На службу к императору я поступил позже большинства из вас, но, полагаю, тоже внес свой вклад. И могу в подтверждение этого предъявить шрамы. – Он встал на колени и выпрямил спину, чтобы казаться выше. – Теперь, сдается мне, я чувствую себя похожим на ту старую яблоню, что растет во дворе и не дает больше плодов. Единственный прок от меня, если он вообще есть, это быть срубленным на дрова.

Луану невольно вспомнилось, как они с Гин беседовали много лет назад. «Ты маршал, а сейчас наступил мир, – сказал он ей тогда. – Как думаешь, в глазах императора ты сильно отличаешься от пса или лука, когда все кролики и дикие гуси уже в ягдташе?»

Он взглянул на маршала, ожидая выговора за такие провокационные речи. Остальные генералы тоже посмотрели на Гин, держа кубки в нескольких дюймах от губ. Луан заметил, что в их взглядах читается скорее сочувствие, чем потрясение.

– Я не могу с этим согласиться, – возразила она, и Луан с облегчением выдохнул. Однако Гин еще не закончила: – Та старая яблоня росла здесь еще до того, как Мюн построил дом, и будет расти, вероятно, и после того, как дома не станет. Твоя преданность запечатлена в твоих шрамах, которые хранятся дольше любой восковой логограммы, вырезанной деловитым чиновником. Император не забыл былых заслуг и понимает, как нужны твои меч и щит для поддержания драгоценного мира. Тебя не срубят на дрова, покуда я маршал Дара.

Луан зажмурил глаза.

«Что ты творишь, Гин?»

Тэка уважительно поклонился:

– Но, маршал, дошли ли до тебя слухи, что императрица Джиа ведет политику против наследственной знати, включая даже те династии, которые были основаны с приходом императора? У нескольких баронов уже конфисковали фьефы по надуманным обвинениям в измене или неповиновении. Боюсь, что…

Однако договорить ему не дали. В столовую вошел дворецкий и объявил:

– Прибыла их высочество королева-консорт Рисана!

* * *

Рисана ворвалась в комнату во главе целой свиты носильщиков и служанок с подарками для малыша и счастливых родителей. Тут были вырезанные из нефрита лошадки, чтобы мальчик играл в солдат и мятежников; отрезы дорогого шелка для одежды и обустройства дома; лакомства, доставленные из разных уголков Дара на воздушном корабле, включая и такие, что приберегались для императорского двора…

Она поворковала с младенцем, которого Наро держал на руках, и заверила Мюна, что тот сногсшибательно выглядит в одном полотенце вокруг бедер и небрежно накинутом на плечи халате.

– Не стоит стесняться меня: не забывай, что во время войн я жила вместе с вами в лагерях! – заявила Рисана и в подтверждение своих слов сняла официальный халат и осталась в простой домашней одежде.

Грациозной ласточкой пропорхнула она по комнате, кивая и улыбаясь гостям.

– Тэка! Как там рыбалка на Арулуги? Почему бы тебе на этот раз не задержаться здесь подольше и не съездить со мной половить рыбу на озере Тутутика? Пума! Ты нисколечко не переменился. Фиро на днях просил меня узнать, нельзя ли ему прийти к тебе поучиться верховой езде. Вам обоим нужно почаще наезжать в столицу с семьями. Тан! Как дети? Пэинго! Обязательно загляни ко мне во дворец…

Перед Гин, которая уже встала, она задержалась чуть дольше. Обе женщины тепло обнялись.

– Иногда я скучаю по тем дням, когда мы были на войне, – промолвила Рисана. – Мы тогда виделись гораздо чаще.

– Это точно, госпожа Рисана. Так оно и было.

Наконец королева-консорт подошла к Луану и опустилась в глубоком джири. Луан поклонился в ответ.

– Ты ничуть не переменился со времени нашей последней встречи, – сказала Рисана с усмешкой, оглядев его с головы до ног. – Подозреваю, что ты раскрыл секрет вечной молодости!

Луан хмыкнул.

– Ваше высочество чересчур добры. – Он не ответил комплиментом на комплимент, хотя красота этой женщины с годами нисколько не уменьшилась, лишь изменилась. Инстинктивно он чувствовал, что стоит держать дистанцию.

– Так или иначе, – продолжила она, – мне кажется, что ты столкнулся с новой тайной, которую намерен разгадать.

Если Луан и удивился, то не сильно. Рисана обладала талантом интуитивно угадывать сокровенные желания людей, хотя срабатывало это и не со всеми.

– Я действительно нашел нечто, что занимает мой ум. – Он извлек какой-то небольшой белый предмет необычной формы. – Как вы думаете, что это такое?

Рисана тщательно осмотрела необычную вещь. Создавалось впечатление, что сделана она была из кости или из бивня и представляла собой изображение какого-то довольно странного зверя с длинной шеей, двумя лапами и парой крыльев.

– Помнится, я видела что-то подобное много лет назад, в нашу бытность на Дасу. Это нашли на берегу моря, не так ли?

Луан кивнул:

– Я давно собираю подобные вещицы. Эту я купил на рынке в Пане. Хотя полной уверенности в их происхождении нет, все факты указывают на то, что находки были сделаны на северном побережье Островов. Я думаю, где-то на севере кроется загадка, определенно стоящая того, чтобы ею заняться. Отчасти именно поэтому я и приехал в столицу, дабы поговорить с императором.

– Ты никогда не перестаешь учиться, верно?

Обмениваясь репликами с Рисаной, Луан поймал себя на мысли, что ему очень приятно с ней беседовать. Это был еще один талант королевы-консорта: уделяя внимание тому или иному человеку, она умела сделать так, что ему начинало казаться, будто они с Рисаной только вдвоем в комнате. Люди неосознанно проникались к ней расположением.

Пока Рисана поочередно беседовала с каждым, ее свита расставляла жаровни с благовониями и переносные шелковые экраны. Затем королева хлопнула в ладоши.

– Чтобы отпраздновать день рождения малыша Мюна и Наро, я решила устроить небольшое развлечение!

Благовония к тому времени уже воскурили, а за экранами зажгли огни. Рисана стала танцевать и петь под аккомпанемент кокосовой лютни и девятиструнной цитры:

 
Привольно четыре раскинулись моря,
Они безмятежны на долгие годы.
Гусь летит через пруд,
Крик за ним на ветру остается.
Идет человек через мир,
За собой оставляя лишь имя.
 
 
Забвенье героев ли ждет?
Получит ли вера награду?
Пусть буря свирепая звезды на небе колеблет,
Бестрепетны наши сердца,
И хоть волосы наши седеют,
Но кровь остается по-прежнему алой.
 

Она прыгала и кружилась, сгибалась и поворачивалась, и ее длинные распущенные волосы описывали в воздухе грациозную дугу, подобно взмаху кисти в руке мастера каллиграфии. Пока тень Рисаны металась над шелковыми экранами, рукава ее колыхали дым, поднимающийся из кадильниц, придавая ему не слишком отчетливые формы: вот корабли, плывущие среди пенящихся волн и туч; вот две армии бряцают оружием на темной равнине; вот герои обмениваются ударами в воздухе; вот огромные флотилии кораблей сходятся в бою в небе и под водой.

Собравшиеся гости наблюдали за представлением как завороженные, и Луан, украдкой поглядывая на соседей, заметил, что при виде военной мощи Дара не по одному лицу струятся слезы восторга.

* * *

Даже самому долгому празднику приходит конец. Когда небо на востоке стало понемногу светлеть, гости распрощались с хозяевами.

– Неужели все действительно настолько плохо, как я опасаюсь, старый друг? – спросил Луан Цзиа, подгадавший так, чтобы остаться наедине с Кого.

Всегда осторожный, Кого выждал, пока они не дошли до кареты.

– Это зависит от того, что ты имеешь в виду. – Он устроился на сиденье и с облегчением выдохнул.

– К примеру, я обратил внимание, что ты держишь свою семью подальше от Безупречного города.

– Не все интересуются политикой, – сказал премьер-министр. – И не все в ней достаточно искусны.

– Я ощущаю страх и неуверенность среди старых генералов Куни.

– Мысль о том, что императрица намерена отобрать твой фьеф и выдворить тебя самого вон, определенно способна привести к паранойе.

– Паранойя ли это? Мне трудно судить, ибо не довелось провести много времени в обществе Джиа.

Кого посмотрел на Луана:

– Говорят, консорт Рисана боится императрицу, потому как не может угадать, чего та хочет. То же самое относится и к остальным из нас. Джиа много работает, продвигая ученых и помогая делать карьеру чиновникам, но вот занимается ли она этим, следуя собственным замыслам, или же просто выполняет волю императора относительно необходимости перехода от эпохи войны ко времени мира, никто не знает.

– А что происходит с Гин? Ну и странную лекцию она тебе прочитала. Пусть наша маршал и не училась в частной школе, но она самостоятельно штудировала классиков ано. Без сомнения, безграмотным солдафоном ее никак не назовешь.

– Гин возглавляет всех старых генералов императора. Я не осуждаю ее за стремление устроить спектакль для своих соратников.

– Она противостоит императрице?

– Мадзоти всегда держится особняком, как тебе прекрасно известно. Но я знаю, что в первый год правления Четырех Безмятежных Морей императрица предприняла попытку подружиться с ней. И как я понимаю, была отвергнута, потому что Гин хотела остаться верной консорту Рисане, которую считала – и продолжает считать – своим боевым товарищем.

Луан закрыл глаза и вздохнул.

«Ох, Гин, ты всегда была слишком прямолинейна. Я же советовал тебе держаться подальше от дворцовых интриг».

– Я обратил внимание, что на праздник сегодня пришла консорт Рисана, однако император и императрица не почтили его своим присутствием.

– Да, и не ты один это заметил.

«Означает ли отсутствие Куни, что он одобряет усилия Джиа?»

– Говорят, что рано или поздно император склоняется к совету консорта Рисаны, – сказал Кого, как будто угадав невысказанный вопрос Луана. – Он частенько заходит к ней, чтобы обсудить государственные дела, и, по слухам, полагается на суждения Рисаны о людях, ибо ценит ее способность определить искренность любого, кто рьяно добивается той или иной должности. Но императрица при этом вовсе не находится в опале, просто она реализует свое влияние другим способом. Пока консорт Рисана поддерживает дружбу с супругами старых генералов Куни, некоторые из фрейлин императрицы Джиа вышли замуж за высокопоставленных министров и ученых или стали доверенными управительницами в их домах.