Текст книги "Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь"

Они вынырнули на узкую поляну, похожую на шрам в лесу. Это и был шрам: извержение вулкана прорезало огненным языком зеленую плоть горы. Толстый слой густой отвердевающей лавы, похожий на Реку-по-которой-ничто-не-плавает, должен был уничтожить все живое. Пройдут годы, прежде чем жизнь вернется на этот негостеприимный ландшафт.

Но вместо черной поверхности, покрытой складками и волнами, подобно скорлупе гигантского каштана, лавовый поток был красным, как если бы только что извергся из горных недр. А запах дыма буквально валил с ног.

Перепугавшись, Луан протянул руку, чтобы оттащить Дзоми подальше от опасности, но тут заметил, что Кэпулу и Сэджи танцуют прямо посреди горящей лавы.

– Да это же цветы! – воскликнула Дзоми и, вырвавшись из хватки учителя, тоже пустилась в пляс среди красного лавового потока.

Луан присмотрелся и понял, что вся поверхность «языка» действительно покрыта ковром из ярко-красных растений. Каждое было примерно в фут высотой и по форме напоминало гиацинты. Листья, стебли и цветы – все было пламенно-красного цвета, а там, где цветы завяли, с пик свисали грозди алых ягод.

Луан сорвал несколько штук и обнаружил, что ягоды эти твердые, почти как покрытые лаком бусины. Источаемый цветами резкий аромат был пряным и дымным, как если бы растения горели. Запах, исходивший от ягод, был слабее, но все равно чувствовался. В целом все это растение напоминало костер в миниатюре.

– Берегись испарений, – предостерег Луан. – Не вдыхай глубоко. Травник из меня неважный, но такие сильные и необычные запахи, как правило, указывают на яд или же на дурманящее действие.

Кэпулу и Сэджи бережно добавили несколько растений к своей коллекции. Луан осмотрел показанные женщинами образцы и обнаружил, что корни, тоже красноватые, раскидистые, как нити шелкопряда, предназначались, дабы цепко держаться за неприветливую поверхность скалы. Чтобы оторвать их от камня, приходилось дергать так, что слышался слабый треск. Это было неприхотливое растение, избравшее своим домом место, куда ни один другой цветок не осмеливался забраться, – истинный первопроходец.

– Как оно называется? – спросила Дзоми.

– Извержение произошло прошлой осенью, и наши проводницы утверждают, что никогда прежде не встречали этого растения. Это новейшее открытие в мире ботаники!

Кэпулу и Сэджи оживленно рассказывали что-то Луану, потом знаками стали показывать, что просят его о чем-то. Видя замешательство на лице мужчины, сестры проворно начертили на земле логограммы. Луан усмехнулся:

– Они просят меня дать этому цветку имя. Это большая честь.

– Ну и как ты его назовешь? – спросила Дзоми.

Луан внимательно вгляделся в цветок и улыбнулся:

– Поскольку это огненное растение так нетерпеливо осваивает области, куда прочие боятся соваться, то почему бы не назвать его «дзоми» – жемчужина огня?

Девушка рассмеялась, явно обрадованная, и собрала еще немного ягод, ссыпав их в карман.

– Сделаю из них ожерелье и буду носить его.

Луан стоял, собираясь попросить проводниц собрать побольше этих растений, чтобы получше изучить их по возвращении в поселок, но при виде лиц женщин, застывших от ужаса, прикусил язык. Он обернулся, проследив за их взглядами, и увидел густые столбы дыма в той стороне, откуда они пришли.

Глава 15
Мятеж ученых

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Куни повернулся на троне и окликнул дочь:

– Тэра? А Тиму тоже с тобой?

После некоторой паузы послышался дрожащий мальчишеский голос:

– Да, ренга, ваш покорный слуга здесь. Я ужасно сож… Ой!.. Мм…

Невнятное мычание, какое получается, если рот зажимают ладонью, добавило басовую нотку к шепоту детских голосов, ведущих оживленный спор. При этом некоторые фразы из которого звучали достаточно громко, чтобы их услышали собравшиеся в зале повелители Дара.

– …Заткнись… план…

– …Я не ухожу…

– …Подчиняйся!.. Старшая сестра… доверься мне…

– …Лучше вместе… никаких эссе… у меня пальцы отсохнут…

Все это перемежалось хихиканьем четырехлетней девочки.

Атмосфера в Большом зале для приемов стала напоминать детскую игровую комнату. Джиа и Рисана побледнели; министры, генералы и знать силились сохранить серьезные мины, тогда как тела их содрогались от с трудом сдерживаемого хохота.

Дзато Рути весь трясся от гнева, когда встал и широкими шагами направился к комнате позади тронного помоста; руки его пытались нащупать под складками мантии ферулу, которую наставник обычно всегда носил с собой, но в этот раз, как на грех, оставил в комнате, потому как она не вписывалась в официальный придворный наряд.

Но Куни сделал ему знак вернуться на место.

– Вы все можете войти, – произнес император. Настойчивый детский шепот прекратился. – Это официальное мероприятие, присутствие на котором детей обычно считается неприемлемым, но я полагаю, что по меньшей мере Тиму уже достаточно взрослый, чтобы больше вникать в государственные дела.

Тяжелые портьеры за троном раздвинулись, из-за них гуськом выступили ребятишки. Замыкала цепочку госпожа Сото.

– Дети ходят, куда хотят, – сказала она так, как будто это все объясняло.

Куни кивнул:

– У них шустрые ноги. Быть может, боги недаром привели их сюда сегодня. – Помолчав немного, он добавил с ноткой веселья в голосе: – Ребенок, не устраивающий рискованных выходок, едва ли проживет интересную жизнь.

– Мне очень жаль, отец, что произошло недоразумение, – промолвила Тэра. – Фара еще слишком маленькая, чтобы понимать, а я оказалась так захвачена игрой и не сообразила, что она прячется в комнате, в которую нельзя входить.

Фара обвела взглядом множество людей в зале, потом спрятала смышленое и невинное личико в подоле у старшей сестры, а Тэра, утешая, обняла ее.

– Папа, тут так много народа! – воскликнул Фиро. – Мы и не догадывались! – Он тоже осмотрел помещение, для пущего эффекта сделав круглые, как блюдца, глаза.

Куни сдвинул косички пляшущих перед лицом раковин каури и улыбнулся сыну:

– Повелители Дара собрались здесь, чтобы воздать хвалу учености. Тебе следует вдохновляться их примером и вести себя более благоразумно!

– Ренга! – промолвил Тиму и низко поклонился. Он сильно нервничал, как бывало всегда в присутствии отца, и хотя губы его шевелились, больше никакого звука с них так и не сорвалось.

– Ты тоже здесь, – произнес Куни. По его тону сложно было понять, просто ли это наблюдение, поощрение или сожаление. Мгновение спустя император вернул вуаль из раковин на место. – Вы все, садитесь у основания помоста и смотрите.

Джиа сдвинула брови. Естественно, устроенное детьми нелепое представление ни на минуту не развеяло ее подозрения, что они намеренно подслушивали: Тиму никогда не умел лгать, и это свойство характера имело как свои положительные, так и отрицательные стороны. Но данное Тэрой объяснение хотя бы помогало сохранить лицо. Джиа сделала себе в памяти зарубку: позже надо будет поговорить с Сото и капитаном дворцовой стражи Дафиро Миро насчет введения более строгих мер безопасности внутри дворца.

Куни повернулся на троне и собирался уже продолжить разговор с Дзоми, когда откуда-то донесся громкий звон. Это было похоже на то, как если бы одновременно били в сотни гонгов. В Большом зале для приемов воцарилась тишина, и теперь собравшиеся расслышали далекий ропот толпы.

– Что происходит? – спросила Рисана. Кровь отхлынула от ее лица.

Куни бросил взгляд на Дафиро Миро, стоявшего рядом. Капитан дворцовой стражи кивнул одному из охранников. Тот опрометью выскочил из Большого зала для приемов.

– Давайте продолжим экзаменацию. – Голос Куни не выдавал ни малейшего беспокойства. – Итак, Дзоми Кидосу, твой выход.

Все взгляды обратились на молодую женщину. Учитывая бедность ее одеяния, никто не ожидал зрелищного представления. Некоторые из генералов подавляли зевки, готовясь выслушивать долгую речь.

– Я уже начала свое представление, – сказала Дзоми.

– Как это?

– Лучшие из лучших Дара бунтуют на улицах. Вот моя презентация.

Повелители Дара навострили уши: так, уже интереснее.

– Кашима, не получившие мест в рядах фироа, собираются на площади Крубена перед дворцом, чтобы выразить свое недовольство, – продолжила Дзоми. – Судя по шуму, они привлекли орду зевак, многие из которых могут воспользоваться ситуацией и немного пограбить, исходя из теории, что с толпы спроса нет.

– Так это ты начала сей бунт? – сурово осведомился Куни.

– Возможно, я высекла искру, от которой занялся огонь, – ответила Дзоми. – Но поверьте, ренга, не я ответственна за то, что собралось столько опасного топлива.

Куни снова выразительно посмотрел на Дафиро Миро, и тот направился к выходу из Большого зала для приемов.

– Капитан, – окликнула его Джиа, – тебе может понадобиться собрать городской гарнизон. Мятеж на улицах должен быть незамедлительно подавлен.

– Нет! – отрезал Куни.

Дафиро Миро остановился, повернулся и посмотрел на императора и императрицу.

– Это ведь просто ученые, – проговорил Куни. – Что бы ни случилось, им нельзя причинять вреда.

Джиа прищурилась, но ничего не возразила. Дафиро кивнул, развернулся и вышел.

Куни снова обратился к Дзоми Кидосу:

– Раз уж ты считаешь себя искрой, то поведай, в чем же именно заключается их обида?

– Они считают, что Великая экзаменация была проведена несправедливо.

– Что? – вскинулся Дзато Рути.

– Я только повторяю жалобы, которые шепотом высказывали экзаменуемые. – Дзоми повернулась к остальным пана мэджи в зале. – Мои коллеги могут это подтвердить.

Рути обвел взглядом сидящих испытуемых, и те неохотно закивали. Все еще стоя на коленях, Рути задвигал ногами, развернувшись к императору, и поклонился так низко, что коснулся лбом пола.

– Ренга, я и прочие судьи охотно предоставим все наши записи для проверки. Уверяю вас, не было допущено никакого фаворитизма.

– Сядь, – ответил Куни. – Я не стану подвергать сомнению вашу работу из-за кучки вспыльчивых школяров, не сумевших смириться с мыслью, что они не такие умные, как им казалось.

– Но это серьезное обвинение, ренга! Я не допущу, чтобы мое честное имя замарали. Я требую вашего приказа о полной проверке нашего судейства и повторной оценке эссе участников Великой экзаменации. Вы убедитесь, что мы в точности следовали процедурам, обеспечивая справедливость…

– В этом нет необходимости, – отрезал Куни.

Но побагровевший Дзато Рути никак не унимался, слюна летела у него изо рта по мере того, как он громоздил одну фразу на другую.

– Премьер-министр Кого Йелу и я действовали в высшей степени скрупулезно и вдумчиво. Мы велели чиновникам, собиравшим эссе, проверить каждое на правильность оформления и отсутствие любых идентификационных меток. За малейшее нарушение следовала немедленная дисквалификация. На стол к судьям ложились только анонимные эссе. В очереди на проверку каждой работе присваивался произвольный номер, порядок которых никак не соотносился с номерами кабинок, занимаемых экзаменуемыми: это призвано было помешать судьям, присутствовавшим в экзаменационном зале, догадаться о том, кто автор сочинения. Семеро судей, входящих в жюри, и я читали эссе независимо друг от друга и выставляли оценку по шкале от одного до десяти. Итоговый балл определяли, отбросив самую низкую и самую высокую оценку за каждое эссе и просуммировав остальные. Я всецело убежден, что нет никаких причин обвинять жюри в предвзятости.

– Я это знаю, – нетерпеливо бросил Куни. – Учитель Рути, ты честен до педантичности. Даже когда ты противостоял королеве Гин на поле боя, то не атаковал сразу, дав ее войску возможность отдохнуть и занять боевые порядки. Разумеется, я не стану прислушиваться к обвинениям этих обиженных неудачников.

– Перед нами честность лишь по форме, но не по сути, – заявила Дзоми. Все ошеломленно воззрились на молодую женщину, но та без страха смотрела в глаза императору.

– Ты… ты… – Рути трясло так, что он почти потерял дар речи. – Что… что ты такое говоришь? Это не имеет никакого отношения к твоему эссе!

– Мое эссе – это всего лишь переложение ваших старых идей: лучший способ польстить судье – это преподать ему его же собственные мысли в новой одежке. И конечно, я вовсе не намерена представлять это эссе императору.

Рути выпучил от изумления глаза, как, впрочем, и все присутствующие в зале. Эта молодая женщина или невероятно храбрая, или сошла с ума.

Но Дзоми продолжала так, как будто не произнесла ничего из ряда вон выходящего:

– Мастер Рути, можете вы сказать нам, сколько экзаменуемых кашима приняло участи в Великой экзаменации от Хаана?

Рути отдал приказ одному из дворцовых стражников, и тот бросился его выполнять. Спустя несколько минут молодой солдат подал Рути толстую тетрадь. Пожилой ученый зашуршал страницами, нашел список экзаменуемых по областям их происхождения и произвел подсчет.

– Семьдесят три.

– А сколько прибыло с Волчьей Лапы?

– Сто шестьдесят один.

– С Руи?

– Девяносто шесть.

Дзоми кивнула:

– Примерно таких цифр и следовало ожидать, исходя из относительной численности населения. Но из ста кашима, достигших ранга фироа, сколько выходцев из Хаана?

Рути снова зашуршал листами:

– Пятьдесят один.

– С Волчьей Лапы?

– Десять.

– С Руи?

– В этом году ни один кашима с Руи не достиг ранга фироа.

Дзоми еще раз кивнула. Потом обвела взглядом девять остальных пана мэджи, сидящих рядом с ней.

– Можете сказать, откуда вы? – обратилась она к ним.

– Хаан.

– Гэджира.

– Хаан.

– Волчья Лапа.

– Хаан.

– Хаан.

– Арулуги.

– Фаса.

– Восточное Кокру.

Дзоми обвела взглядом Большой зал для приемов, глаза ее блестели.

– Я, естественно, дочь Дасу. Вы, мастер Рути, из Римы, премьер-министр из Кокру. А кто остальные шестеро судей жюри?

– Один – знаменитый ученый с Арулуги, все остальные – прославленные учителя из Хаана.

Дзоми воззрилась на императора:

– Я полагаю, что цифры говорят сами за себя.

– И что хочешь ты доказать этим перечнем? – выпалил разгоряченный Дзато Рути. – Я вот, например, из Римы. Будь я предвзятым судьей, на что ты явно намекаешь, то разве не возвысил бы хотя бы одного кандидата из Римы до твоего почетного ранга?

Хотя голос Дзато Рути становился все громче, словно бы набирающий силу шторм, однако тон Дзоми оставался спокойным, как покрытый льдом пруд.

– Мастер Рути, я вовсе не обвиняю вас в предвзятости. Но даже человек честный способен тем не менее организовать несправедливую экзаменацию.

– Какая разница, откуда судьи, если исключена возможность определить, кто написал то или иное эссе?

– Разве вы не видите, как выглядит результат экзамена в глазах народа Дара? Когда распределение почестей происходит столь однобоко, любой неизбежно заподозрит в процессе некий изъян. Важен смысл, а не процедура.

Рути разозлился так, что нервно расхохотался.

– Ты говоришь как тот глупец из басни Кона Фиджи, который сетовал, что медь ценится не столь же высоко, как золото. Приведенные тобой цифры не только не указывают на предвзятость, но, напротив, подтверждают объективность работы жюри! Хорошо известно, что жители Хаана трепетно относятся к образованию и учености, а потому начинают знакомить детей с классиками ано с двухлетнего возраста. Руи, напротив, не славится академиями, а правители древней Ксаны никогда не стремились к овладению мудростью. Вот почему Мапидэрэ пришлось призвать из Кокру Люго Крупо, и даже император Рагин в бытность свою королем Дасу вынужден был искать талантливых людей по другим землям Дара. Кашима представляют собой лучшие умы каждой провинции, но, когда они собираются в одном месте, кашима из Хаана естественным образом превосходят кашима с Руи или Дасу. Станешь ли ты жаловаться, что обезьяны из лесов Фасы крупнее тех, что водятся в Кокру? Или что крабы, выловленные в заливе Затин, вкуснее пойманных на побережье Огэ? Я склонен был бы думать, что произошла ужасная ошибка, если бы высшего ранга достигло не так много ученых из Хаана.

– Разве Хаан – это весь Дара? Неужели люди из других провинций Дара менее талантливы?

Рути швырнул талмуд на пол и бешено замахал руками. Его уже не волновали церемонии и приличия.

– Император поручил мне найти мужчин – и женщин, – наделенных талантом. Я честно исполнял свой долг. Твое присутствие здесь – доказательство того, что метод сей работает. Пусть ты родом из скромного края неграмотных крестьян, но сегодня император и все повелители Дара внимают тебе!

– Талант – штука сложная, – сказала Дзоми. – Действительно ли экзаменация измеряет глубину таланта или просто тренированность ума?

Рути расхохотался:

– Мне знакома такая критика экзаменов. Если честно, то в молодые годы я по тем же самым основаниям с презрением относился к экзаменам при поступлении на государственную службу в Риме. От испытуемых требовалось зазубрить забытые эпиграммы Ра Оджи или еще менее известные диалоги Кона Фиджи. Дабы добиться успеха, достаточно было всего лишь обладать хорошей памятью, и узость этого фокуса вызывала у меня отторжение. Вот почему я переосмыслил императорскую экзаменацию так, чтобы в ходе ее можно было продемонстрировать творческий подход, озарение, ясность мысли и точность в выражениях. Неужели ты полагаешь, что можно преуспеть на испытаниях, не имея ума острого, как писчий нож, или гибкого, словно разогретый воск? Умение подобрать нужный аргумент, призвать на помощь мудрые аллюзии из классиков и найти подходящие примеры из жизни, осмыслить и предугадать мнение оппонента, и все это наряду с практической задачей изложить свои знания в логограммах на ограниченном пространстве, извлечь максимум из ограниченных ресурсов, находясь под сильным давлением, – это ли не истинная проверка таланта?

Дзоми покачала головой.

– Вы видите только залитую солнцем поверхность моря, а не Сто рыб под ней. Да, на экзаменации ценятся красота выражений и изящная каллиграфия наряду с отточенностью доводов, но разве вы не замечаете, что эти суждения определены привычным укладом? Долгие годы вы и другие судьи проводили совместные изыскания, читали труды друг друга, пока у вас не выработалось общее понимание того, что есть убедительно, а что приятно. Тогда вы стали прививать эти критерии своим ученикам, а они, в свою очередь, своим, тиражируя определенный идеал. Идеал сей глубоко укоренился в академиях Хаана, но плохо прижился в остальных землях. То, что вы зовете красотой, изяществом и пластичностью письма, – суть не что иное, как соглашение людей, привыкших прислушиваться к мнению друг друга. Когда какое-то эссе кажется вам хорошим, это происходит потому, что вы слышите в нем эхо своих собственных мыслей. Даже не видя за логограммами лица, вы невольно выбираете тех, кто похож на вас! Я здесь, потому что научилась писать сочинения, в которых, как в зеркале, отражается то, что вы так любите!

Рути воззрился на Дзоми, выпучив глаза и тяжело дыша:

– Ты дерзкое, невоспитанное дитя…

Прежде чем он успел договорить, в зал вошел Дафиро Миро:

– Ренга, у меня срочные новости!

Глава 16
Схватка с огнем

Остров Полумесяца, первый год правления Четырех Безмятежных Морей (за пять лет до первой Великой экзаменации)

Когда четверо путешественников спустились по крутому склону обратно в поселок, они застали его объятым хаосом.

Примерно в миле от них полукруг громадных языков ревущего пламени лизал небо, густые клубы дыма плыли над поляной, скрывая из виду дома и затрудняя дыхание. Даже на таком расстоянии ощущался сильный жар.

Рядом с «Любопытной черепахой» стоял какой-то аристократ в окружении свиты примерно из дюжины человек, все снаряженные для охоты. Некоторые держали ощерившиеся клыками кабаньи головы, мертвые глаза которых смотрели на мир в застывшей гримасе ярости.

– Приготовьте этот шар! – скомандовал аристократ, кашляя и жадно хватая воздух.

Его люди бросились исполнять приказ. Было очевидно, что все они только что совершили напряженный бросок через лес, чтобы добраться сюда.

В нескольких шагах от них стояли и молча наблюдали за происходящим старейшина Коми и его односельчане.

– Нечего тут торчать! – крикнул старейшине дворянин. – Лучше бы организовал крестьян на борьбу с огнем!

Местные жители растерянно уставились на него.

«Сражаться с лесным пожаром – затея, заведомо обреченная на провал», – подумала Дзоми.

– Берите лопаты, ведра и что там еще найдете! – заявил аристократ. – Если навалитесь все вместе, то сможете выиграть достаточно времени, чтобы этот шар взлетел.

Крестьяне переглянулись, но никто даже не сошел с места.

– А, клянусь кровью Тутутики! Эти дикари не разумеют человеческой речи! – Знатный муж принялся скакать, изображая при помощи пантомимы, как бросает в огонь землю и выплескивает ведра воды. А затем возвысил голос, как будто от этого аборигены могли лучше понять его. – Пошевеливайтесь! Ну же, давайте! Я граф Мэрисюсо. Вы боитесь смерти? Отдать жизнь за благородного господина – это высокая честь!

Старейшина Коми повернулся к нему спиной и обратился к селянам негромким, но твердым голосом, указывая на утесы. Несколько молодых мужчин и женщин закричали что-то ему в ответ и затрясли головами. Старейшина улыбнулся, указал на свои ноги, а потом не без труда опустился на землю в позе мипа рари. Он склонил голову, снова указал на утесы и заговорил еще более решительно.

По мере того как Луан и его спутники спешили, чтобы присоединиться к собранию, Дзоми не покидало странное ощущение, что она наблюдает за представлением народной оперы. Когда девочка еще только-только познакомилась с этим жанром, ей поначалу трудно было воспринимать стихотворные реплики с их цветистым языком и мудреной декламацией, и она научилась разбираться в происходящем на сцене, используя в качестве ключа выражения лиц актеров и язык их тела, улавливать волны эмоций в воздухе и цвет в белесой пустоте.

«Дети, деревня обречена. Дома можно отстроить, сады посадить заново, но людей никто не заменит. Ступайте прочь отсюда и бегите скорее по тропе через утесы».

«Но, дедушка, с твоими больными ногами ты не сможешь пройти той тропой!»

«Не беспокойтесь обо мне. Ступайте. Уходите!»

Дзоми почувствовала, как на глазах у нее выступают слезы, а к горлу подкатывает ком. Девушка думала о матери и о том, как бы та повела себя, если бы приближался пожар, а Дзоми не могла убежать из-за больной ноги.

– Вы никогда не поднимете этот шар, если будете так суетиться, – спокойно сказал Луан солдатам, которые, не имея опыта обращения с подобными аппаратами, устроили сущую неразбериху.

Обрадованный тем, что нашелся хоть кто-то, кто способен понять его речь, граф Мэрисюсо подбежал к Луану и схватил его за лацкан.

– Это твой шар? Хорошо! Просто замечательно! Быстрее приготовь его к взлету!

– Что стряслось?

– Я прибыл в эту благословенную долину, потому как прослышал, что здесь водятся кабаны с определенной формы клыками. Таких еще никто не добывал. Поскольку некоторые вепри спрятались глубоко в чаще, одному из моих помощников пришла идея поджечь лес, чтобы выкурить животных.

– Разве вы не знали, как это опасно засушливой весной?

– Но идея сработала! Я добыл шесть превосходных трофеев. Не моя вина, что ветер в этих краях так быстро меняется. Мы вынуждены были бросить все имущество в нашем лагере, да и сами еле-еле спаслись. Хвала Тутутике, что ты здесь!

Луан кивнул в ответ. Они с Дзоми принялись поспешно распутывать снасти шара и разжигать спиртовую печь. Когда пламя ожило и шар начал округляться, аристократ и солдаты издали радостный клич.

– Лучше начать грузить гондолу, – обратился Луан к графу Мэрисюсо.

– Но эта гондола такая маленькая!

– Бросайте все, без чего сумеете обойтись в полете. Избавьтесь от лежаков и одеял, запаса провизии и воды и от всего остального, чем можно пожертвовать! – отчаянно воззвал Луан.

– Верно! Хорошая мысль! – воскликнул граф.

Пока солдаты, выполняя приказ господина, выбрасывали из гондолы все, что не было привинчено, Луан и Дзоми при помощи бамбуковых шестов продолжали расправлять шар, чтобы он равномерно наполнялся горячим воздухом.

– Мими-тика, – шепнул наставник. – Наша главная задача – спасти жизнь старейшине Коми. Он не способен взобраться на утесы и сбежать, поэтому шар – его единственный шанс. Позднее, чтобы я ни сказал, исполняй все беспрекословно. Поняла?

– Что ты задумал? – Дзоми насторожилась. Тон у Луана был какой-то странный.

– Не спорь. Ты ученица и обязана повиноваться.

– Я не стану повиноваться приказу, если он неправильный!

Луан рассмеялся:

– Теперь ты заговорила точь-в-точь как моралист. Не кто иной, как сам Кон Фиджи, сказал, что долг перед Справедливостью и Истиной главнее всего, даже выше приказа учителя. Не подозревал, что тебе нравится Кон Фиджи.

– Даже идиот иногда бывает прав.

– Ха! Осмелюсь предположить, Кон Фиджи и не думал, что его станут защищать с таких позиций.

Граф и его солдаты наконец освободили гондолу от всего лишнего и стали набиваться внутрь. Четверо солдат уселись на полу и скрестили руки, образовав «сиденье» для графа. Остальные забрались и уселись на своих товарищей, либо повисли по бокам гондолы.

– Осторожно! Осторожно! Не повредите клыки! – кричал аристократ, пока кабаньи головы бережно передавали сидящим вокруг него прислужникам. Наблюдая за этой трагикомической сценой, Луан лишь качал головой.

– С какой стати ты вдруг решил, что можешь занять весь шар только своими людьми?

– Селяне могут взобраться на утесы. Они в любом случае собирались так поступить.

– А почему бы тебе не пойти через утесы вместо них? Ты сильный и тренированный.

Граф поглядел на Луана так, словно тот спятил.

– Кто знает, сколько я проторчу на той горе? Если я не успею вовремя попасть к чучельнику, драгоценные трофеи не удастся должным образом сохранить.

Луан положил руку на плечо Дзоми, чтобы удержать ее.

– Тебе следует хотя бы оставить место для старейшины Коми, – сказал он. Шар почти наполнился и натянул канат, привязывавший его к земле. – А еще нужно разместиться нам с Дзоми, чтобы управлять шаром, если только ты сам не умеешь это делать. Сразу хочу предупредить: огонь способен оказывать странное действие на воздушные течения, и тебе нужен опытный пилот.

Аристократ подозрительно посмотрел на Луана и Дзоми.

– Эта девчонка знает, как управлять шаром? Мне здесь бесполезные люди не нужны.

Луан оглядел раболепных лакеев, поддерживающих графа под мускулистые ляжки, и прикусил язык, с которого уже готово было сорваться язвительное замечание.

– Дзоми молода, но при этом превосходный пилот.

Губы Мэрисюсо растянулись в холодной улыбке.

– Тогда у меня нет нужды в вас обоих, не так ли? Схватить ее!

Несколько из цеплявшихся за бок гондолы солдат соскочили, схватили Дзоми и потащили ее к корзине. Девушка кричала и брыкалась, но справиться с мужчинами не могла. Учитель бросился на помощь, но один из нападающих выхватил охотничий нож и полоснул Луана, который споткнулся и повалился на землю.

Селяне гурьбой ринулись к нему. Сэджи, не говоря ни слова, распорола Луану штанину, обнажив глубокую рану на бедре. Пока она отрывала от его халата полосы ткани, чтобы сделать жгут и остановить кровотечение, Кэпулу достала из корзины какие-то листья, разжевала их в кашицу, наложила на рану и перебинтовала ногу.

Тем временем люди графа затащили визжащую Дзоми в гондолу. Четверо, образующие «диван», подались немного, освободив ей место непосредственно под рукоятками и рычагами управления печкой, а потом сдвинулись, зажав ее ноги так, что девушка оказалась в капкане между графом и кучей кабаньих голов.

– Пустите меня! – вопила Дзоми. – Я без учителя никуда не полечу!

Рассерженные крестьяне возмущенно кричали и надвигались на шар. Люди графа обнажили охотничьи ножи и угрожающе ими размахивали.

– Прекратить! – гаркнул Луан, перекрывая шум толпы. В голосе его была такая природная властность, что обе стороны моментально остановились. Более спокойным тоном он продолжил: – Мими-тика, послушай. Тебе придется полететь на шаре без меня.

– Ни за что! Я тебя здесь не брошу!

– Мы обязаны спасти Коми! Можно соорудить какое-нибудь приспособление и подвесить его под гондолой, чтобы доставить старейшину в безопасное место. А мы, все остальные, пойдем через утесы.

– Ты не сможешь взобраться на них с такой ногой!

– Еще как смогу! – Луан встал. Сэджи бросилась было его поддержать, но он оттолкнул женщину и застыл, прямой, как цапля. – Тебе ведь недавно удалось подняться на утес с поддержкой, и я тоже сумею. Не стоит недооценивать медицинские познания местных жителей.

Дзоми не выглядела убежденной, но немного успокоилась. Возможно, это действительно выход.

– Живее! Живее! – крикнул граф. – Если вам так надо спасти этого старого крестьянина, то пошевеливайтесь!

Луан при помощи жестов и грубо начерченных на земле логограмм изобразил, чего он хочет. Селяне проворно соорудили для старейшины Коми приспособление из палок и шкур и прицепили его к гондоле.

Шар наполнился уже почти целиком, и люди графа выбрали якорь. Гондола раскачивалась, прикрепленная к земле одним лишь канатом.

– Мими-тика, – сказал Луан. – У нас мало времени. Мне нужно преподать тебе еще один урок.

Дзоми ошеломленно воззрилась на него. Она отказывалась понимать, с какой стати учитель выбрал именно этот момент для очередной философской дискуссии. И почему он просто стоит здесь?

– Не важно, что еще думаешь ты о моралистах, но ядро их воззрений здравое: иногда человек обязан поступать правильно, даже себе во вред. Поступки материализуют идеалы. Мы никогда не должны переставать стремиться к добру, защищать слабых и нуждающихся. Таков долг всех образованных людей.

Дзоми кивнула, но продолжала пристально смотреть на напряженную фигуру Луана. Всю свою сознательную жизнь, имея дело с больной конечностью, она очень хорошо научилась определять, как люди распределяют свой вес между ногами.

– Ты очень одаренная молодая женщина, Мими-тика. В тебе есть любознательность, позволяющая увидеть новое и неведомое за границами догмы, и живость ума, способная найти верный путь в запутанной паутине вопросов. Но ты пока еще похожа на комок необработанного воска: недисциплинированная, бесформенная, не имеющая цели. Тебе следует смириться с рутиной учебы, ибо она, как писчий нож, превращает твой ум в сложную логограмму, выражающую идеи. Ты поняла?

Дзоми кивнула, хотя на самом деле почти не слушала его.

«Учитель действительно стоит, как цапля, опираясь только на одну ногу».

– Давайте скорее! Пошевеливайтесь! – понукал меж тем Мэрисюсо.

Крестьяне закончили привязывать беседку старейшины Коми к гондоле и попятились от шара, колыхающегося на сильном ветру. Дым становился все гуще, огонь подбирался ближе. Один из людей графа перерезал канат.

– Доставь пассажиров в безопасное место, а когда пожар утихнет, прилетай забрать меня с другой стороны горы. Внимательно наблюдай за течениями воздуха, держись как можно выше!