Текст книги "Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь"

Девушка закрыла глаза и вспомнила то время, когда они с Луаном парили на змеях без бечевы. Увидев однажды мир с такой высоты, сумеет ли она провести остаток жизни в крошечной хибарке из одной комнаты, на маленьком участке земли и тонкой полоске пляжа? Сможет ли она гнуть спину на хозяина ради того, чтобы сэкономить несколько медяков, после того как обсуждала философские концепции Ста школ? Вынесет ли скуку такого образа жизни после того, как познала безграничное разнообразие?

– В твоей душе живет неугомонность, – сказала Аки. – Она была в тебе всегда, но теперь усилилась стократ.

«Мама права, – подумала Дзоми. – Это больше не мой дом. Мне предстоит построить себе новый».

– Ты будешь гордиться мною, мама. Я подала заявку на Городскую экзаменацию. Вот увидишь, я принесу тебе почет и богатство. Я позабочусь о том, чтобы ты каждый день ела белый рис, одевалась в шелка и спала по ночам на пуховой перине.

Аки подошла и прижалась к Мими. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы погладить дочь по лицу.

– Все, чего я хочу, дитя мое, это чтобы ты была счастлива. Ты держишь путь в открытое море, малышка, и мне жаль, что у твоей матери нет необходимых знаний или средств, чтобы помочь тебе.

«Какое мне дело до долга образованного человека? – подумала Мими. – С какой стати мне заботиться о жизни графа Мэрисюсо или господина Икигэгэ? Для меня важны лишь те люди, которых я люблю».

Мими обняла мать в ответ:

– Я обеспечу тебе лучшую жизнь. Клянусь.

Глава 17
Сквозь занавес

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

– Дзоми Кидосу сказала правду, – доложил Дафиро. – Кашима, не достигшие ранга фироа, собрали толпу перед дворцовыми воротами. Они били в гонги и распевали, требуя, чтобы эссе с Великой экзаменации были перепроверены новым составом жюри. Их выходки привлекли большое количество зевак и праздных прохожих.

Куни сделал всем знак хранить молчание. Он прислушался. Не было слышно ни звона гонгов, ни песен, ни криков толпы, пусть даже приглушенных.

– Я сказал, что так было. – Капитан говорил смиренно, но в голосе его угадывалось довольство собой. Он выждал, пока восстановится тишина, словно рассказчик, желающий заинтриговать слушателей.

Куни отвел в сторону нити раковин-каури, нетерпеливо подпрыгивающие на его короне, чтобы Дафиро мог видеть лицо императора и прочесть по нему, что тот думает о попытке капитана нагнетать драматический эффект.

Дафиро поклонился и поспешил объяснить:

– Я сказал бунтующим кашима, что вы, ренга, внимательно выслушаете их жалобу, но поскольку в таком многоголосии ничего не разобрать, вы предпочли бы получить общую петицию, подписанную наиболее толковыми учеными из их числа. «Император Рагин лично изучит петицию, минуя императорского наставника Рути, – пообещал я и даже слегка подмигнул им при этом. – Возможно, вы даже удостоитесь личной аудиенции у его величества».

Куни вернул завесу из раковин на место, чтобы скрыть улыбку.

– Умно, Даф.

Глаза у Дафиро блеснули.

– У меня был хороший учитель, ренга.

Даже императрица Джиа и консорт Рисана не смогли полностью сохранить невозмутимость, услышав подобную реплику, а кое-кто из генералов и министров, давно служивших Куни, хмыкнул. Талант к ловким трюкам, который проявлял Куни в молодости, был всем хорошо известен.

Дафиро склонился перед Дзато Рути.

– Я прошу у вас прощения, мастер Рути. Но мне подумалось, что вы вряд ли захотите встречаться с этими избалованными детьми.

Рути небрежно отмахнулся, давая понять, что ничуть не обижен уловкой капитана.

– Погодите! – Фиро вспрыгнул со своего места у подножия помоста. – Папа, каким образом капитану Дафиро Миро удалось погасить мятеж? Я не понимаю.

Куни тепло посмотрел на сына, хотя глаза его скрывались под вуалью из раковин, а потом перевел взгляд на Тиму, на лице которого было написано такое же недоумение. Только Тэра понимающе усмехалась, равно как и присутствующие в зале министры и генералы. Император сдержал тяжелый вздох.

– Даф, пожалуйста, объясни все более подробно юному принцу!

Дафиро кивнул:

– Принц Фиро, как вы полагаете, что произошло среди ученых, когда я предложил им составить петицию и попасть на аудиенцию к императору?

Мальчик беспомощно развел руками:

– Понятия не имею.

– Подумай, Фиро, – велел Куни с ноткой раздражения в голосе. – Ты становишься ленивым.

– Просто поставь себя на место ученых, – мягко вмешалась Рисана. – Припомни, как бывает, когда вы с друзьями затеваете игру в войну. Кто станет маршалом?

– Я, – ответил Фиро, еще более смутившись.

Куни почти незаметно покачал головой. Фиро часто играл с детьми министров и аристократов, обитающих в Пане, но, будучи сыном императора, разумеется, всегда верховодил и ему доставались лучшие роли. При таком раскладе не получишь достаточного опыта касательно того, как строятся взаимоотношения между людьми. Опыта, столь необходимого политику.

«Это следует исправить».

Дафиро ловко пришел на выручку принцу.

– Ваше высочество, бунтующие кашима – весьма амбициозные ученые. Бо́льшая часть из них привыкла к роли самого умного мальчика – или в некоторых случаях девочки – и считает себя выше окружающих. Когда я обмолвился, что император примет петицию от наиболее толковых среди них, то все, понятное дело, сочли себя самыми достойными. А я еще подлил масла в огонь, намекнув, что лишь кто-то один удостоится личной аудиенции у императора. Это почти такая же честь, как стать пана мэджи.

В глазах Фиро мелькнула искорка понимания.

– Выходит, между ними началась драка за то, кто из них самый достойный? – Он злорадно потер руки, досадуя, что пропустил такое захватывающее зрелище.

Дафиро кивнул и пояснил:

– Но они ученые, ваше высочество, поэтому их схватка… как бы это лучше выразиться… не слишком похожа на борцовские поединки между солдатами.

– Бьюсь об заклад, они соревнуются, кто процитирует больше туманных мест из Кона Фиджи, – хмыкнул Фиро.

Тиму укоризненно посмотрел на него, указав глазами на Дзато Рути, который сделал вид, что ничего не заметил.

– Ну да, что-то в этом роде, – подтвердил Дафиро. – Затем они принялись поправлять друг у друга грамматические ошибки, потом выискивать ошибки в поправках и указывать на неточности в поправках к поправкам. Один кашима начал отпускать ироничные замечания насчет акцента, с которым были процитированы на амо эпиграммы, другой указал, что в речи его оппонента присутствуют анахронизмы. Я предоставил им какое-то время поупражняться в том же духе, пока они не раскраснелись, а в горле у каждого не пересохло от этой говорильни. Тогда я подсказал ученым, как попасть в лучшие таверны Пана. Там они будут спорить и ругаться до конца дня. Кашима унесли с собой гонги, а остальная толпа либо устремилась за ними, дабы и дальше смотреть бесплатное представление, либо рассеялась.

– Все в точности как сказал однажды Ра Оджи: «Догидо салусма ко джуакин ма дюмон ви крулуфэю лохэта, ноаю лоту ро ма ганкэн до крукрутидало», – добавил Куни. – «Если десять ученых затеют мятеж, они будут целых три года спорить о том, какое название дать своей партии».

Фиро расхохотался так, что даже закашлялся.

– Мне сдается… кх-кх… что ты бы хорошо вписался в их компанию, Тото-тика, – обратился он к старшему брату.

Тиму переминался с ноги на ногу, залившись краской от смущения, ибо был не способен подобрать остроумный ответ.

Тэра обратила внимание, что на лицах пана мэджи после этой насмешки в адрес их собратьев-испытуемых появилось смущенное выражение. Она перестала улыбаться и обратилась к Дафиро:

– Спасибо за находчивость, капитан Миро. Уверена, отец благодарен вам за то, что вы сумели развеять временную вспышку недовольства среди уважаемых ученых, этого костяка имперской бюрократии, не причинив никому вреда. Эти люди – истинное сокровище Дара.

Принцесса склонилась перед Дафиро в джири, а капитан отвесил ей глубокий поклон, тоже посерьезнев. Лица Тиму и пана мэджи разгладились.

Куни обвел зал довольным взглядом:

– Я непременно поговорю с соискателями, как только те выберут полномочных представителей. Ставки на экзаменах высоки, и вполне объяснимо, почему не прошедшие испытания так разочарованы. Но я удовлетворен тем, что система экзаменации безупречна, а потому сумею убедить недовольных внять гласу разума.

Дзоми Кидосу, молчавшая во время обмена репликами между капитаном Миро и детьми, теперь подала голос:

– Вы можете успокоить недовольных кашима сегодня, отвлекая их, но исконная проблема, несправедливость экзаменов, тем не менее остается.

Это напомнило присутствующим в Большом зале для приемов, что Дворцовая экзаменация все еще продолжается. Дафиро удалился в боковую часть помещения, детей успокоили и усадили, а Куни приосанился и снова сосредоточил все внимание на Дзоми.

– Ты говорила о том, что отобранные эссе склонны отражать вкусы академий Гинпена в Хаане, – сказал император. – Допускаю, что это справедливая критика. Однако другим областям Дара требуется время, чтобы достичь того же уровня образованности, как в Хаане.

– Это еще не все, ренга. – Дзоми покачала головой. – Даже если во всех провинциях Дара возникнут академии, как в Гинпене, экзамены так и останутся нацеленными вовсе не на отбор талантов. Вспомните про кашима, которых капитан с легкостью ввел в заблуждение своей уловкой: это узколобые болваны, зазубрившие десять тысяч логограмм ано и полагающие, будто выучили все, что нужно знать. Подобная бедность духа не может вести к истинной красоте, изяществу или богатству мысли.

От такого напора Куни на миг лишился дара речи, но тут вмешалась Рисана:

– Дзоми Кидосу, у тебя, как видно, имеется иное мнение относительно того, что стоит называть красотой, изяществом и богатством мысли?

Девушка кивнула:

– Мастер Рути говорит о силе убеждения на основе примеров, взятых из жизни, но жизнь его учеников настолько отличается от жизни большинства подданных императора, насколько существование растущей в горшке розы отличается от существования одуванчика в полях. Один из выдержавших Великую экзаменацию рисует картину мира, в котором его семья снова обладает полнотой власти в королевстве. Другой мечтает об идеальном мире, в котором все законы и налоги направлены на то, чтобы позволить его семье накапливать состояние. Они облачают свои видения в цитаты из мертвых философов, но все, что вижу я, – это уродство и лицемерие. Посмотрите на этих людей. – Дзоми указала на остальных пана мэджи. – Ни одному из них не приходилось работать ради того, чтобы было что съесть на обед, и ни один не упрашивал распорядителя обязательных работ об отсрочке…

Лицо Куни Гару, скрытое занавесью из позвякивающих каури, исказилось.

– …Я сомневаюсь, что кто-то из них способен отличить колос сорго от колоса пшеницы или определить, сколько весит рыба, пойманная за день в заливе Гаинг, – продолжала девушка. – Они ни разу не покрывались потом от дневных трудов и не знали кровавых мозолей на руках, которые появляются, когда машешь серпом или выбираешь сети. Ваше величество, кто-нибудь из Коллегии адвокатов говорил вам, что политика увеличения налогов на купцов ведет в конечном итоге к тому, что страдают крестьяне, которым эти меры призваны помочь? – (Куни мотнул головой.) – Когда повышают налоги на торговцев, которые, как справедливо заметила императрица, норовят также стать крупными землевладельцами, те перекладывают подать на арендаторов, усугубляя тем самым их бремя.

– Это задумывалось не с целью…

– Я знаю, что так не должно было случиться. Однако случилось – например, с моей матерью. Вы можете издавать соответствующие эдикты и вести определенную политику, но в деревнях богатые творят, что хотят, а беднота вынуждена подчиняться. Голоса простых людей не слышны в этих стенах, поэтому вы не в состоянии понять их нужды.

– Я не всегда был императором Дара, – тихо проговорил Куни Гару. – Когда-то я был мальчиком, который стоял на обочине дороги, глядя на процессию Мапидэрэ, и гулял по рынкам Дзуди, искушаемый соблазнами, но лишенный возможности что-либо купить. Случались дни, когда я не знал, где сяду за стол в следующий раз.

– Тем больше оснований самому взвешивать рыбу, вместо того чтобы верить в донесения, составленные в личных интересах, в вымышленные модели или вдохновляющие иллюзии!

Куни собирался сказать что-то в свою защиту, но Дзоми не дала себя перебить.

– Поглядите на них. – Она обвела рукой пана мэджи. – Они все мужчины! Может, вы и открыли для женщин доступ на государственную службу, но среди прибывших в Пан на Великую экзаменацию кашима насчитывается всего лишь пара дюжин женщин, и только единицам из них удалось достигнуть ранга фироа. Что знает ваша Коллегия адвокатов о красоте, ценимой женщинами, но не предназначенной для удовольствия мужчин? Или о тяготах женщин, вынужденных растить детей, будучи лишенными преимуществ, которые есть у мужчин? Или о причинах, по которым многие из них торгуют собой в домах индиго? А известно ли вам, почему для великого множества женщин узы брака ничем не лучше рабских пут?

Рисана не смогла удержаться от одобрения и энергично кивала в такт словам Дзоми. Ей вспомнилась жизнь, какую она вела с матерью до встречи с Куни Гару. В душе Рисана корила себя за то, что целиком погрузилась в дворцовую канитель и мало старалась облегчить участь тех, кто живет сейчас так, как раньше жила она. И то, что вдохновенно говорила сейчас эта молодая женщина, ей определенно нравилось.

– Способны ли ваши фироа иначе как с презрением слушать песню рыбака, сочиненную на его родном наречии и состоящую из простых и грубых слов? – продолжала Дзоми. – Способны ли эти люди оценить любовь и талант, вложенные дочкой крестьянина в фигурку прыгающего карпа, которую она вырезала из кусочка бумаги, оставшегося от кулька с жареными орешками? Какой урок вынесут они – да и вы тоже – из опыта жизни простого народа? Вы забыли…

– Нельзя отказываться выходить в море только потому, что знаешь, что невозможно выловить из него всю рыбу! – не сдержавшись, воскликнул император. Но тут же спохватился и продолжил более спокойно: – До эпохи Мапидэрэ управленческий аппарат одних государств состоял из наследственной аристократии, тогда как в других к отбору на государственную службу допускали только владеющих землей. Именно Мапидэрэ сделал экзамены доступными для всех мужчин, хотя не отрицаю, порой его судьи брали взятки. Я расширил допуск для всех желающих, вне зависимости от пола или общественного статуса, и упрочил беспристрастность жюри, поскольку ввел единые вопросы для испытуемых и общие критерии оценки по всей стране. Пусть мои экзаменации несовершенны, но разве они в любом случае не лучше других, тех, что были прежде?

– Ренга, я никоим образом не хочу вас оскорбить, но вы сейчас говорите, как рыбак, который привез целый трюм тухлой рыбы и смеется над другим рыбаком, у которого тухлой рыбы оказалось еще больше.

– Идеала нельзя достичь за краткий промежуток времени! Лестница императорских экзаменов не способна обеспечить восхождение всем мужчинам и женщинам, обладающим талантом, однако она дает лучик надежды для всех слоев населения. Вот ты, например, происходишь из семьи издольщика, не имеющего никаких связей, и тем не менее стоишь сейчас среди самых уважаемых ученых Дара. Ты – живое оправдание той веры и тех чаяний, которые я возлагаю на новую систему.

– Я едва ли могу служить удачным примером, – возразила Дзоми. – Мне посчастливилось учиться у… у наставника, которого мало кто способен себе позволить. А когда вдруг показалось, что я упустила свой шанс принять участие в экзаменах, мне на выручку пришли незнакомцы. Везение – не та вещь, на которую стоит полагаться.

При всей гордости, которую испытывал за ученицу Луан Цзиа, ему приходилось скрывать свои чувства. Дзоми решила пройти испытания исключительно благодаря собственным заслугам, и он ни при каких обстоятельствах не мог раскрыть тайну их отношений. «Ты оперившийся орел, устремляющийся в небо; ты подросшая черепаха, ныряющая в море».

– Тогда разве не воля богов проявилась в том, чтобы ты возвысилась над другими? – спросил Куни. – Я вознесся на трон Дара в результате удачного стечения обстоятельств, сочетания труда и удачи, и, пожалуй, слепой случай играет в нашей судьбе бо́льшую роль, чем мы готовы признать.

– Это мудрость отчаяния, ренга. Вы же уверяете, что ищете настоящие таланты. А ваша система экзаменов… Это похоже на человека, который ищет жемчужины, ныряя только с пирса, лишь потому, что ему так безопасно и удобно. Притом человек этот твердит, что в результате случайного движения приливов и отливов в руки непременно попадут жемчужины огромной ценности.

После подобного заявления в Большом зале для приемов надолго воцарилась тишина.

А потом голос неожиданно подал принц Фиро:

– Послушать тебя, так ты просто завидуешь, что другие соискатели богатые, а ты нет. Но их семьи, чтобы скопить богатства, трудились не меньше твоей, и почему бы теперь детям не воспользоваться преимуществами, которые дает обеспеченная семья?

Рисана и Куни посмотрели на мальчика. Консорт хотела уже сделать сыну выговор за то, что он посмел заговорить на официальном мероприятии, но Куни знаком остановил ее.

– Полагаю, с одной стороны это верно, – сказала Дзоми. – Но если взглянуть на все с другой стороны… Позвольте, я попробую объяснить.

Она отошла в сторону, встала перед Дзато Рути и поклонилась.

– Могу я на время позаимствовать их? – спросила девушка, указав на штабель деревянных шкатулок, в которых хранились экзаменационные эссе. – Как вам известно, представление я не приготовила, поэтому приходится импровизировать.

Удивленный Рути кивнул.

Дзоми взяла четыре шкатулки, вернулась на место и выставила их в ряд на полу. Потом опустилась на колено, скрыв шкатулки за полой мантии, и, судя по всему, разложила в них что-то. После чего встала, открыла шкатулки взглядам присутствующих, отошла и встала позади них.

– Я поместила в эти шкатулки скромный подарок для вас, – сказала Дзоми, поглядев по очереди на Тиму, Тэру, Фиро и маленькую Фару. – В одной из них лежит кусок тысячеслойного пирога, сдобренного сладчайшим медом и начиненного семенем лотоса. Остальные три пустые. Каждый из принцев и принцесс вправе выбрать по шкатулке. Давайте положимся на удачу. Тот, кому достанется тысячеслойный пирог, не обязан делиться с братьями и сестрами. А те, чьи шкатулки окажутся пустыми, не должны жаловаться, что остались без десерта. Согласны вы на такие условия?

– Ну… – протянул Фиро.

– Это нечестно, – резко и совсем по-детски заявила Фара. – Мы должны делиться!

– Почему нечестно?

– Я не сделал ничего плохого, – сказал Фиро. – С какой стати я вдруг получу пустую шкатулку?

Дзоми посмотрела на него.

– До своего рождения мы все – всего лишь возможности. Миг собственной инкарнации мы не контролируем, а потому можем появиться на свет сыном императора или дочерью крестьянина. Завеса поднимается, мы входим в мир и обнаруживаем, что держим в руках шкатулку, которая определяет нашу судьбу безотносительно к нашим способностям. Тем не менее великие философы неизменно утверждают, что наши души весят одинаково в глазах Отца Мира, Тасолуо. И будет в высшей степени странно, если заложенное в нас чувство справедливости, взращенное наставлениями мудрых, окажется не в силах сравниться с чувством справедливости четырехлетнего ребенка.

Фиро залился краской, но ничего не ответил.

На выручку ему неожиданно пришел принц Тиму:

– Это всего лишь софистика, Дзоми Кидосу.

Девушка холодно посмотрела на него.

– Ты неверно толкуешь классических философов, – продолжил принц. – То, что наши души равны в глазах Отца Мира, еще не означает, что все мы должны обладать равным имуществом. Мудрецы учат, что мужчины и женщины рождаются в разных сословиях, но каждый из нас обязан играть свою роль в гармоничной пьесе мира. Ты говоришь так, будто быть крестьянином плохо, но ведь в достойной бедности также есть благородство. Ты утверждаешь, будто королем быть хорошо, но королевские заботы велики настолько же, насколько его богатство. Ни один из нас не рождается, будучи лучше другого: каждый обязан стремиться преуспеть в выпавшей ему доле. Не все предпочитают тысячеслойный пирог. Вот в чем истинная мудрость.

– Понимаю, – промолвила Дзоми. – Принц Тиму, ты ведь не будешь возражать, если я съем тысячеслойный пирог, а тебе дам просто облизать обертку? Да и вообще, почему бы нам не поменяться местами, чтобы я могла претерпевать тяготы твоей жизни во дворце, а ты сполна насладился благородной бедностью в моей глинобитной лачуге?

Настал черед Тиму лишиться дара речи.

– Ты… Ты…

Императрица Джиа, с лицом словно бы изо льда, посмотрела на Дзоми.

– Тиму, ни слова больше.

– Так в которой шкатулке лежит тысячеслойный пирог? – спросила Фара, не сводившая глаз с ящичков. – Можно мне посмотреть?

Дзоми кивнула.

Фара открыла первую шкатулку: там ничего не было.

– Можно мне еще раз попробовать? – Девочка посмотрела на Дзоми, и та снова кивнула.

Малышка открыла вторую шкатулку, потом третью и, наконец, четвертую. Все они оказались пустыми.

– Где же пирог?

– Его никогда и не было.

Фара воззрилась на нее:

– Но ты же говорила, что был!

– Для большинства талантливых людей Дара императорская экзаменация оказалась таким же пустым обещанием.

– У тебя явно есть предложение, которое ты не изложила в своем эссе, – промолвил Куни. – Пожалуй, настало время огласить его.

Луан Цзиа пристально смотрел на Дзоми, и на лице его отражалась озабоченность. Но Дзоми отказывалась встречаться с ним взглядом и спокойно взирала на императора.

– Я предлагаю полностью отменить на экзаменациях использование логограмм ано и классического ано. – Голос ее звучал уверенно и ровно. – Работы должны писаться только при помощи букв зиндари и на родном языке.

Куни застыл как громом пораженный, а вместе с ним все присутствующие министры, генералы и аристократы. В Большом зале для приемов установилась такая тишина, что единственным звуком был ропот далекой толпы.

Затем среди министров послышались удивленные возгласы, а кое-кто начал хмыкать.

Тэра ловила каждое слово молодой ученой. Никогда еще не слышала она ничего более смелого и оригинального. Дзоми была подобна молнии, озарившей темное небо; девочка не верила, что можно вдруг взять и перевернуть мир, показав его так, будто все бывшее раньше не имеет значения.

– Определенно ты… – начал было Куни.

– Бред! – Рути даже не заметил, что перебил императора, или же в сердцах не придал этому значения. – Упразднить логограммы классического ано – это все равно что упразднить грамотность!

– Это неправда. Ребенку требуется всего лишь месяц, чтобы выучить буквы зиндари и начать складывать их на родном языке. Тем не менее мы считаем использование одних лишь букв зиндари неприемлемым и тратим годы учебы, чтобы зазубрить мудреные слова философов ано, и перелицовываем свои мысли по их лекалам. Школы, где обучение построено вокруг логограмм, могут посещать лишь те, кому нет нужды жить плодами собственного труда. Доводы, имеющие ценность в такой системе, являются окаменевшими, безжизненными, ориентированными на прошлое. Если мы отбросим нужду в логограммах ано и станем записывать мудрость нового века на понятном всем языке исключительно при помощи букв зиндари, это приведет к такому расцвету учености в Дара, что у вас появится гораздо больше возможностей найти столь нужные вам таланты. Вместо того чтобы искать жемчужины на мелководье близ причалов Хаана, вы забросите сеть глубоко и широко, через весь океан. Я вовсе не призываю к полному отказу от логограмм. Я прекрасно сознаю их достоинства, которые заключаются в красоте и литературной выразительности, в поддержании связи с минувшим, в их способности служить средством общения для людей, говорящих на разных языках, в умении образно представить картину мира, обещающую радость и уют. Но цена, которую они налагают на экзаменацию, чересчур высока. Я люблю логограммы не меньше вашего, может, даже больше, но если мы просто что-то любим, еще не означает, что надо упорно держаться за это, когда обстоятельства переменились. Пришло время оставить старые механизмы и перенастроить умы Дара.

Большой зал для приемов взорвался голосами недовольных и спорящих.

«Ничего, – подумалось Дзоми, – все не так страшно. Только бы теперь моя тайна случайно не открылась».