Текст книги "Соль и шторм"

– Я ведь сказала: не надо врать!

Мальчишки снова захохотали. Я повернулась к ним и прошипела:

– Вы его надоумили? Наговорили, как это забавно – обманывать ведьму?

Но они лишь сильнее покатывались со смеху. Я развернулась и пошла прочь, дрожа от злости. Даже в глазах рябило от ярости!

– Подожди! – снова окрикнул меня парень. – Никакого вранья! Я и вправду видел этот сон.

– Тебе уже известно, что за ним скрывается, так ведь? – я говорила с ним жестко и уверенно, потому что совершенно точно знала, как все было.

Значение сна ему уже открыла другая ведьма в каком-то другом городе – вот почему его просьба была обычным фарсом. Ничем не лучше тех дурацких шуток, которыми развлекались портовые сопляки. Еще один плевок в сторону пошатнувшейся репутации нашей семьи.

– Зачем ты спрашивал меня, если и так все знаешь?

– Так ты можешь сказать или нет? – снова повторил он, будто не слыша моих обвинений.

Я дернула плечами и отвернулась.

– Пожалуйста! – не унимался он, преграждая мне путь. – Я столько слышал про твой дар, но мне надо быть уверенным, что это не выдумки. Я просто хотел испытать тебя, чтобы…

– Испытать?!

– Отлично! – загалдели мальчишки. – Проверь ее! Она говорит, что ведьма, а мы думаем – просто языком метет!

Они снова разразились смехом, а я уже просто закипала от гнева. Этот парень мне не верил! Он решил разоблачить меня, будто какую-то шарлатанку и лгунью. Меня лихорадило.

Я возненавидела его во сто крат больше, чем этих гадких мальчишек. Как же захотелось стать мужчиной, чтобы врезать ему как следует. Или настоящей ведьмой – прокляла бы от души. Увы, я не ведьма и не мужчина, но за себя постоять могу.

– Итак, тебе интересно, о чем твой сон? – я надменно приподняла брови. – Пожалуйста – все они мертвы.

Он вздрогнул, и я снова ощутила укол жалости, но уже набрала обороты.

– У тебя была семья. Мать, отец и три сестры. Но все они мертвы. И все твои кузины мертвы, и тети, и дяди, и все друзья. Всех, кого ты знал с детства, убили, а тела сбросили в море.

Он смотрел на меня в оцепенении, на его глаза навернулись слезы. Но я лишь вздернула подбородок и прошла мимо, бросив напоследок:

– И больше не приставай ко мне со своими снами!

На этот раз он уже не пытался меня задержать.

Глава 4

Все еще дрожа от обиды и сжимая в кулаке серебряный доллар, я быстро шла вдоль доков, почти бежала, не обращая внимания на вопросы моряков постарше. Я услышала, как один из них принялся отчитывать мальчишек за их насмешки и глупые выходки, требуя относиться к семье Роу поуважительнее, иначе сорванцам не поздоровится. После этих слов мне стало чуточку легче, но все равно не давала покоя мысль: зачем парень с татуировкой устроил мне эту проверку? Его ужасный сон встревожил меня не меньше, чем мой собственный. По-прежнему пугала опасность, что меня убьют, а я, словно у матери в ловушке, не могу ни сбежать, ни стать ведьмой.

Я остановилась возле груды пустых бочек, чтобы перевести дух и немного успокоиться. Мне до сих пор казалось, что перед глазами плывут цветные пятна, а каждый глоток воздуха обжигает легкие. «Дыши, дыши глубже», – велела я себе.

Надо, ой как надо послать бабушке письмо – она подскажет, что делать дальше. Значит, без Томми Томпсона не обойтись. Я посмотрела вверх, туда, где толпились люди, выискивая среди них знакомое веснушчатое лицо. Нашла его в самом конце доков. Он стоял возле счетной конторы, облокотившись о дверь, и болтал с каким-то светловолосым парнишкой.

Увидев меня, Томми Томпсон улыбнулся, а когда я подошла поближе, крикнул:

– Доброе утро, Эвери!

Я слабо кивнула в ответ.

Что сказать о Томми? Прежде всего, он был моим деловым партнером – находил для меня клиентов, которым не терпелось узнать свое будущее. За это ему причитались комиссионные – двадцать центов с каждого доллара. Кроме того, на всем острове он, пожалуй, единственный, кого я могла бы назвать своим другом. Вот уже пять лет, с тех пор как ему исполнилось двенадцать, он работал в счетной конторе в доках. В этом сером приземистом здании вернувшиеся из плавания капитаны собирались, чтобы подсчитать остатки товара и подбить выручку.

Наверное, только Томми Томпсон не мечтал покинуть родительский дом и отправиться в плавание – остальные парни морем просто бредили. Поначалу это и расположило меня к нему. А еще он был веселым, находчивым и обаятельным. Меня не отпускало ощущение, что дружба с девочкой-ведьмой ему льстит – это придавало Томми вес и возвышало в глазах товарищей. Ведь мы жили в мире, где парня начинали считать мужчиной только после того, как он возвращался из плавания. И уж конечно я видела, что Томми во мне привлекала не только магия, но решила, что лучше придерживаться деловых отношений.

– Нужно, чтобы островитяне нам доверяли, поэтому у нас не должно быть любимчиков, – наставляла когда-то меня бабушка.

– Томми… – начала я.

Но не успела договорить, как он вытолкнул вперед парнишку.

– Это Джимми Рикерс. Он хочет узнать про свой сон! – оборвал меня Томми, довольно ухмыляясь.

Затем обратился к мальчишке:

– Восемьдесят центов – мисс Роу, двадцать – мне.

Я взглянула на мальчика. Ему было от силы лет тринадцать. Он робко улыбался и смущенно поглядывал на меня из-под длинной светлой челки, и я почувствовала, как во мне нарастает раздражение.

– Не сегодня, – отрезала я, и улыбка тотчас сползла с лица Томми.

– Да ты что! – воскликнул он, подошел поближе и зашептал: – Мне срочно нужны двадцать центов! Я задолжал два доллара Джо Кингу. Да и Джимми я пообещал, что ты это сделаешь.

Я бросила на Томми недобрый взгляд. Читать сны по указке не стану, даже для него.

– Может, позже, – произнесла я. – Поговорим?

Повисла пауза. Я надеялась, что Томми не будет настаивать на своем, и он, немного помолчав, буркнул:

– Ладно. Зайдем в контору.

Я прошла за ним следом, затворив дверь. Из огромного, во всю стену, окна открывался вид на док. Я нахмурилась – с одной стороны, берег был как на ладони, а с другой – за нами тоже мог наблюдать кто угодно.

– Ну? – спросил он.

У меня неожиданно засосало под ложечкой.

– Мне надо… кое-что сообщить бабушке.

Томми напрягся.

– Сообщить? Но… Эвери, это же опасно.

Несколько лет назад, когда мы только с ним познакомились, Томми сам предложил передать бабушке весточку от меня. Но моя мать почти сразу поймала его. Чем только он ей ни клялся, что это была целиком и полностью его идея, а я, мол, об этом даже не догадывалась. Потом Томми, белее полотна, подошел ко мне и с дрожью в голосе сказал, что мать запретила мне помогать. А если он еще раз выкинет что-нибудь подобное, то очень сильно пожалеет. Мы оба согласились, что рисковать не стоило.

– Да, Томми, опасно, – согласилась я. – Но не будь это так важно, я бы и просить тебя не стала.

– Но твоя мать сказала, что со мной случится что-то плохое. Да и бабушка не приедет в Нью-Бишоп. Ведь тогда мать и вовсе увезет тебя с острова. Ты не…

– Знаю, – я оборвала его на полуслове, но, поразмыслив, вынуждена была признать, что он прав.

Я, должно быть, сошла с ума, если решила так рисковать.

– Ладно, забудь, – вздохнула я. – Извини, Томми, я попытаюсь придумать что-нибудь другое.

Томми меня остановил на пороге:

– Эвери, стой. Все в порядке. Я сделаю это.

– Нет, Томми, слишком опасно. Я вообще не должна была тебе об этом говорить.

Он усмехнулся:

– Да брось! Я сам хочу тебе помочь.

Я смотрела на него с минуту, а затем решилась. Достала из кармана серебряный доллар, протянула Томми, но тот не взял:

– Да ну! Я и просто так схожу.

Вот еще! Бабушка учила: «Никогда не делай то, что может навредить нашей репутации». А что может быть для репутации хуже, чем неоплаченные услуги?

– Это для Джо Кинга, – сказала я и положила монетку на стол.

На этот раз, к моему облегчению, Томми отказываться не стал и убрал доллар в карман.

– С чего это ты вдруг решила с ней связаться? – спросил он.

Едва я открыла рот, чтобы рассказать о своем жутком видении, как слова встали в горле комом. Могу ли я доверять старине Томми? Стоит ли рассказать ему, что видела, как меня пытались прикончить? Неожиданно подкралась и вовсе темная мысль: «Любой может оказаться одним из убийц. И Томми Томпсон не исключение».

– Я… лучше напишу, а ты передашь.

Томми нахмурился. Мои слова задели его. Кроме того, записка могла стать опасной уликой в том случае, если его перехватит моя мать.

– Ты мне не доверяешь?

Как ему было объяснить, что я никому не могу довериться? Даже единственному другу, который ради меня был готов подвергнуться опасности.

– Тебе необязательно это делать, – сказала я. – Если ты беспокоишься, что тебя поймают, давай просто забудем об этом.

Вместо ответа он лишь вздохнул, затем достал из кармана клочок бумаги и огрызок карандаша.

На душе сразу потеплело. Как я была ему благодарна в этот миг! Томми, дорогой Томми, лучший друг на свете!

Я взяла карандаш, но меня вновь одолели сомнения. Внезапно по телу пробежал неприятный холодок. Руки и ноги покрылись мурашками. Я поняла, что не могу написать о своем кошмаре, но Томми стоял за спиной и ждал, не сводя с меня глаз. Собравшись с духом, я быстро нацарапала: «Я видела дурной сон. Мне нужна твоя помощь». Затем сложила записку и протянула Томми, который тут же спрятал ее в карман.

– Когда пойдешь? Сегодня вечером? Ее ответ можешь потом передать одной из наших служанок, что работают на кухне, – голос мой звучал взволнованно, пожалуй, даже слишком.

Томми замешкался на секунду, но согласился:

– Хорошо, так и сделаю.

Я кивнула, стараясь успокоиться, но сердце все равно стучало как бешеное. Тогда Томми обнял меня за плечи:

– Что бы ни случилось, Эвери, скоро все наладится.

Он говорил мягко и вместе с тем очень уверенно, и впервые с того момента, как мне привиделся кошмар, я улыбнулась.

После разговора с Томми я вернулась домой. Незаметно проскользнула в свою комнату. Теперь оставалось только считать часы и ждать новостей. Он будет занят весь день, отвлечется разве что на обед, а к вечеру у него наверняка опять накопятся счета, которые никак нельзя отложить на следующее утро. Получалось, что отправиться в дорогу Томми сможет не раньше десяти-одиннадцати. Если в пути все будет гладко, то за два-три часа он доберется до бабушки, а значит, в Нью-Бишоп вернется уже под утро, по крайней мере, не раньше трех. Даже если он сразу отправится к дому моей матери (а так он наверняка делать не станет – с дороги ведь захочется передохнуть), вряд ли я смогу тайком выйти, чтобы подстеречь его снаружи. Значит, только завтра… еще целые сутки ожидания и беспокойства.

От голода у меня живот подвело. Я перестала мерить шагами комнату, тихо спустилась на кухню и утянула ячменную лепешку. Затем снова вернулась к себе. Двадцать четыре часа… Не так уж это и долго – в конце концов, о побеге я мечтала целых четыре года. Вспомнился самый первый день, когда мать только привезла меня к себе, и я невольно содрогнулась.

– Ну, вот, я спасла тебя, – заявила она тогда. – Ты ничего не хочешь мне сказать?

Она наклонилась ко мне так близко, что я смутилась. Прежде мне никогда не доводилось видеть лицо, так сильно обезображенное шрамом.

– Тебе больше не придется жить в той лачуге, – приговаривала она. – И с ней встречаться больше не придется.

Она оглядела меня с головы до ног и добавила:

– Я куплю тебе туфли. Видела в городе одни, прехорошенькие и на маленьком каблучке.

Я не знала, что сказать.

– Тебе и платье нужно новое, – добавила она. – А то, знаешь, в этом наряде ты какая-то старомодная. А когда ты в последний раз играла с другими девочками?

Мать дотронулась до моего рукава, а я словно оцепенела, уставившись на нее во все глаза.

– А ведь это платье, что ты сейчас носишь, шила я сама, когда была молодая. Пришлось подкопить денег, чтобы купить ткань и выкройку. Всю зиму работала и откладывала, а потом еще целый месяц над ним корпела. Мать мне тогда сказала, что это пустая трата денег, но в конце концов платье получилось прелестным. Пожалуй, теперь я сошью для тебя что-нибудь получше. Мы вместе можем выбрать модель и цвет.

– Не хочу новое платье. Когда я могу пойти домой?

Она выпустила мой рукав.

– Теперь твой дом здесь.

Стоя передо мной, мать приглашающее развела руками. Комната была такая тесная, что ее пальцы почти коснулись обеих стен.

– Хочу домой, – упрямилась я.

Мать нахмурилась:

– Ты не понимаешь. Я – твоя мама.

Резким движением она свела руки перед собой, сцепив пальцы в замок.

– Становиться ведьмой – очень тяжело и очень мучительно, – сказала она тогда и с тех пор повторяла это неоднократно, хотя никогда не уточняла, почему тяжело и почему мучительно. Думаю, она просто хотела напугать меня, однако лишь сильнее распалила мое желание поскорее открыть в себе магическую силу.

– Чтобы стать ведьмой, тебе пришлось бы отречься от многого. Очень многого. Да и бабушкин дом – совсем не место для маленькой девочки. Вечно там шатается неизвестно кто, даже по ночам. – Она нервничала, вышагивая по комнате взад-вперед, и каждый шаг отзывался в такт ее словам громким стуком каблуков. – Тебе необходимо образование. Да ты столько всего пропустила, пока жила с ней! Я должна была забрать тебя много лет назад. Ведь ты заслуживаешь лучшего. Самого лучшего. Ты будешь жить со мной, будешь ходить в школу…

Не помню, перестала ли она наконец говорить, потому что, не выдержав, я начала кричать – так громко и пронзительно, как только могла.

Шли недели, а я никак не могла привыкнуть. Все это время мать пыталась меня успокоить или задобрить, рассказывала об игрушках, которые купила, заколках и лентах, романах для девочек. Она ожидала, что мне, как и героиням этих книг, достаточно несколько ненавязчивых напоминаний о правилах хорошего поведения, чтобы образумиться.

– Прекрати! Прекрати! – требовала она в ответ на мои вопли, не понимая, что все ее мечты на мой счет несбыточны. Напрасно она надеялась, что взяла в дом миниатюрную копию себя самой, девочку, которой только и надо, что наряжаться, читать книжки и играть в куклы, и которая будет обожать ее за так называемое «спасение».

Мать одаривала меня вещами, о которых сама когда-то мечтала, и, изумляясь, что я отказываюсь от подарков, покупала их еще больше и еще усерднее навязывала свои идеи. Она чуть не силой водила меня на концерты и в кукольный театр, завлекала в магазины, где торговали сладостями и игрушками, катала на каруселях, спуская на развлечения свои мизерные сбережения. Но я продолжала кричать.

– Прекрати! – велела она однажды, и на этот раз в голосе ее отчетливо звучали раздражение и страх.

Она схватила меня за плечи и трясла до тех пор, пока я не начала задыхаться, а затем в наступившей тишине строго сказала:

– Теперь твой дом здесь! И ты останешься со мной! Ты никогда больше ее не увидишь! И она никогда за тобой не приедет. Со мной ты будешь в безопасности. Я не позволю тебе связать свою жизнь с магией. Сейчас тебе трудно понять, но это только во благо.

Я хотела вырваться из объятий, но она лишь крепче сжала меня, думая, что обнимает свою дочь. Я же чувствовала себя как птица, которую заточили в клетке.

– Моя мать никогда меня не защищала, – яростно прошептала она, – зато я смогу защитить тебя!

Я сидела в кресле-качалке в моей комнате в доме матери, в доме, который, по ее словам, она выбрала специально для меня. На мне было платье, привезенное из Парижа, туфли – из Лондона, шелковые ленты – с материка. «Все для тебя!» – повторяла она, показывая, что я могла бы стать леди, а не ведьмой. Носить красивую одежду, любоваться картинами, слушать музыку, найти себе подходящего мужа и обрести положение в обществе.

Одними заклинаниями мать не ограничилась – она старалась привязать меня к себе и всевозможными красивыми вещами: нарядами, украшениями, роскошной кроватью с балдахином, собственным экипажем. Я просто чувствовала, как она словно щупальцами опутывает меня заботами, исподволь пытаясь убедить, что мое место здесь – в богатстве, тепле и комфорте, где обо мне всегда позаботятся и где каждое желание будет исполнено, а вся моя жизнь превратится в бесконечную вереницу восхитительно беззаботных дней.

– Ты только посмотри, какое будущее тебя ждет, если ты забудешь про магию! – твердила мать.

Но всякий раз, когда я пыталась представить, что стану утонченной изнеженной леди, хозяйкой огромного дома, не смеющей и лишнего слова сказать, сила, которая струилась по моим венам, тотчас начинала бурлить и клокотать. Не хочу я всего этого и не стану никакой благородной дамой, в какие бы платья мать меня ни наряжала, что бы я ни ела и на какой бы постели ни спала. Я была ведьмой, я была китом и не желала прозябать в логове осьминога.

Глава 5

Не перечесть, чего я только не пробовала, чтобы освободить свою магическую силу. Однажды срезала прядь волос и бросила в океан. Целый год на закате, на рассвете и ровно в полночь я плавала в море, во время приливов и отливов, в одежде и нагая. Как-то дала Томми доллар, чтобы он арендовал для меня ялик. Отчалив от доков, я гребла до тех пор, пока берег почти не исчез из виду, и принялась призывать китов и водяных ведьм. Моя бабушка всегда носила шарфы, да и мать питала к ним особую слабость. Наверняка в этом был какой-то тайный смысл! Целую зиму я училась вязать и в конце концов произвела нечто длинное, серое и бугристое, отдаленно напоминающее предмет одежды. Свое творение я носила обмотанным вокруг шеи, сгорая от желания овладеть магией.

«Сделаться ведьмой можно, только пройдя через боль», – говорила бабушка. Поэтому я колола булавками пальцы до крови, щипала себя так, что ноги и руки были сплошь в синяках – но все без толку. Однажды, спустя неделю после моего четырнадцатилетия, испугавшаяся чего-то лошадь сбросила меня на землю. При падении я сломала руку и, несмотря на раздиравшую меня боль, с надеждой думала лишь о том, что уж этого-то должно хватить. А минутой позже взвыла, но вовсе не из-за перелома, а от разочарования – чуда не произошло.

«Чтобы стать ведьмой, придется очень многим пожертвовать», – нередко повторяла мать. Одно время я старалась не спать, хлопая себя по щекам, чтобы взбодриться, но единственное, что я чувствовала – это вялость и пустоту. Потом принялась морить себя голодом, пока мать не спохватилась и не начала набивать мне рот супом и кашей, насильно разжимая челюсти. От бабушки сохранилась всего одна вещь – связанные ею носки, которые теперь стали чем-то вроде реликвии. И хотя они давно уже были мне малы, я любила их и бережно хранила, а незадолго до переезда в новый дом украдкой бросила в нашу крохотную круглобокую печку. Никаких магических способностей эта жертва мне не принесла. Зато комната сразу наполнилась едким, вонючим дымом, а мать обругала меня словами, которые настоящей леди произносить не пристало.

Я бы сделала что угодно. Могла бы и палец себе отрубить – удерживало только то, что и у матери, и у бабушки все пальцы были на месте. Я готова была обрить голову, или целый год прожить в одиночестве в какой-нибудь лодке, или пустить кровь прямо в море, лишь бы это сработало. Но пока все попытки оказывались тщетными. Однако я знала, знала наверняка – что ключ к моей силе скрыт во мне самой.

Следующей ночью кошмар повторился, и я вновь проснулась, обливаясь потом, с трудом осознавая, что это просто сон, легкие мои целы, а сама я не захлебываюсь в ледяной воде и крови. Дыхание сбилось, словно не хватало воздуха. Мокрые волосы прилипли к щекам и лбу. И все же я попыталась успокоиться, отбросить мысли об убийстве и найти этому сну иное объяснение. Что, если я упустила какие-нибудь детали и неверно поняла?

В конце концов, я пока не стала идеальным толкователем снов. Случалось, что истинное значение сновидения оказывалось не таким, как представлялось на первый взгляд. Одному судовладельцу, например, я напророчила банкротство из-за Энни Перри. Так звали его молодую супругу родом из штата Мэн. Энни была хорошенькой, только очень любила позлословить и неустанно жаловалась, как тоскливо и убого живется на острове. Судовладелец отослал жену назад, в Мэн, к родне, а в скором времени его огромный корабль затонул во льдах Арктики, и он разорился. Судно, как я узнала позже, тоже звалось «Энни Перри». Вот и получилось, что бедняга поверил мне и потерял все: и бизнес, и корабль, и жену. И хотя нельзя сказать, что я была совсем уж не права, но и правдой мои слова тоже не назовешь.

– Должно быть что-то еще! – уверяла я себя.

Порой, когда я разгадывала сны, виделось слишком много всего: имена, даты, лица, места и события. В этом случае мне просто требовалось сосредоточиться покрепче. Возможно, я и свой сон истолковала неверно? Я вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате взад-вперед, перебирая в уме все подробности сна. Наверняка я ошиблась, потому что меня не могут убить, не должны… А если и существует какой-то заговор против меня, надо узнать, кто за этим стоит и почему. И конечно же выяснить, что именно замыслили сделать, когда и как.

Вдруг до меня донесся шум, похожий на мужской кашель. От неожиданности и страха я вздрогнула, сердце затрепетало, к горлу подступил ком: «Вдруг это мой убийца? Пришел, чтобы покончить со мной!»

Но шли минуты, и больше тишину ничто не нарушало. Постепенно я успокоилась и решила, что кашлял пастор, муж моей матери. А мог ли он оказаться убийцей? Меня он не жаловал. Хотя с чего бы ему меня любить? Кто бы смог терпеть угрюмую девочку-подростка, которая ненавидит свою мать и мечтает стать ведьмой? Вот и получилось, что обе попытки матери найти мне хорошего отца не увенчались успехом. Первый избранник оставил ей чудовищный шрам. И о нем я знала гораздо меньше, чем о пасторе. Как-то мать обмолвилась, что отец был моряк и, хотя работал не меньше других, руки у него были нежные и мягкие, как у ребенка, а затем вздохнула, словно вовсе не эти самые руки изуродовали ее лицо.

«Магия не спасла твою мать от нападения», – стал нашептывать мне тонкий внутренний голосок. Я задрожала, но тут же взяла себя в руки и отчаянно затрясла головой: «Нет! Ведьму Роу нельзя убить! На это никто не способен. Возможно, мать и не смогла себя защитить, но моя магия спасет меня!»

До утра я просидела в кресле, украшенном резными деревянными ангелочками – их крылышки были достаточно острыми, чтобы не дать мне забыться сном. Я открыла шкаф, чтобы переодеться, и, увидев собственное отражение в зеркале, буквально застыла на месте – кожа серая и дряблая, глаза покраснели. Бабушка делала амулеты, с которыми можно было бодрствовать всю ночь и чувствовать себя при этом полным сил. У неопытных моряков, которым поначалу трудно дежурить ночами на верхушке мачте, они шли нарасхват. Вот бы и мне такой талисман.

В животе заурчало с голоду – пришлось спускаться. Обычно мать, пастор и его дети все вместе завтракали в столовой. Я же решила поесть на кухне. Вряд ли кто-то стал бы возражать, потому что новая семья матери избегала меня ничуть не меньше, чем я их. Среди прислуги мне было куда спокойнее.

Старшие слуги – дворецкий, экономка и горничная моей матери – прибыли с материка и мало что знали о семействе Роу, зато младшие были в основном коренные островитяне, чьи дяди, отцы и братья занимались китобойным промыслом. Поэтому они с удовольствием болтали со мной, заодно выспрашивая про свои сны. Заниматься магией, пусть даже всего лишь толкованием снов, в доме матери было рискованно, однако оно того стоило. Вместо денег за предсказания они платили мне доверием, и в случае чего я могла рассчитывать на их помощь. Например, они покрывали меня, когда я убегала к докам, или молча убирали следы моих магических опытов.

Особенно мне нравилась кухарка миссис Пламмер. К магии она относилась благосклонно, а бабушку мою очень чтила – только благодаря ее колдовству сын миссис Пламмер однажды спасся от неминуемой смерти. Когда кухарка не занималась стряпней, она иногда рассказывала истории о моей прабабушке Элмире, жившей на рубеже веков. «В этой женщине было много океана» – так она говорила. Лучший комплимент, который могли сделать лишь на острове Принца.

Когда я спустилась на кухню, миссис Пламмер распекала Люси, посудомойку. Стоило мне появиться, Люси выскочила из кухни и отнюдь не из-за учиненного кухаркой разноса. Девчонка невзлюбила меня с тех пор, как однажды перепутала нас, Роу, и обратилась ко мне с просьбой сделать любовный амулет. И приворожить она решила не кого-нибудь, а Томми Томпсона! Конечно же я ей отказала, пожелав при этом удачи, хотя у двенадцатилетней Люси, тощей, как мокрый пес, и рябой, как яйцо перепелки, в любом случае не было никаких шансов.

– О, мисс Эвери! – обратилась ко мне миссис Пламмер, тут же забыв о Люси, и кивком указала на дверь, что вела из кухни в сад. – Там для вас кое-что оставили.

Она наклонилась ко мне, понизив голос:

– Я и пальцем не тронула – на всякий случай.

Миссис Пламмер понимала, что с магией шутки плохи, и если уж какая-нибудь колдовская вещица предназначена для одного человека, то другому прикасаться к ней никак нельзя. Меня охватило волнение. В целом мире был всего один человек, кто мог передать для меня посылку. Так, по крайней мере, мне подумалось.

Я опрометью бросилась к двери, выбежала в сад и… прямо у порога обнаружила сверток. На подмокшей от росы коричневой бумаге выделялась надпись: «Для Эвери». Права была миссис Пламмер – это была, несомненно, магическая вещь, потому что стоило мне прикоснуться к маленькому свертку, как пальцы ощутили странную вибрацию и покалывание.

Бабушка! Томми, должно быть, сумел добраться до нее и доставить мою записку. Она поняла, что мне нужно, и передала этот амулет. Я еще сильнее разволновалась, сердце выпрыгивало из груди. Дрожащими руками нетерпеливо развернула бумагу. Сначала проверила, нет ли записки, но, ничего не обнаружив, принялась рассматривать подарок.

– Как странно… – прошептала я.

Это оказалось совсем не то, что я ожидала. Материал незнакомый – сухой, очень легкий и пористый, как губка. Что-то вроде мягкого, бледного коралла. Нити, оплетавшие поверхность талисмана, были связаны аккуратными, сложными морскими узлами, только очень-очень маленькими.

Я с недоумением разглядывала подарок, уверенная только в одном: его сделал кто-то другой, но точно не бабушка. Я не чувствовала ее магии, но явственно ощущала исходящую от вещицы колдовскую силу. Это был амулет на удачу, никакого сомнения.

– Что-то не так, мисс Эвери? – позвала меня из кухни миссис Пламмер, энергично вымешивая пухлый шар теста.

Будто в тумане, я повернулась к ней.

– Что? А-а, да нет, все в порядке, – пробормотала я. И, поскольку миссис Пламмер действительно все сделала верно, с улыбкой добавила: – Спасибо!

Амулет вызывал необычные ощущения. Неведомая сила будто тянула, давила и обвивала, пытаясь проникнуть в меня, привлекая за собой удачу.

С каждой минутой он вибрировал все сильнее. Ладони нестерпимо щекотало. Тогда я вернулась на кухню, положила талисман на стол, а сама запустила горящие пальцы в миску с солью. Острые, грубые крупицы немного уняли зуд.

– Точно все в порядке? – встревожилась миссис Пламмер. Она отложила работу, осмотрелась по сторонам и спросила тише: – С твоей бабушкой ничего не случилось?

Знать бы! А вдруг именно поэтому я чувствую себя так странно, так необычно, когда держу амулет? Могла ли я забыть магию бабушки? Нет, ведь ее магия и моя тоже. А эти ощущения совершенно другие. Словно бы я пробовала знакомую пищу, но приготовленную непривычным способом – как если бы простого запеченного цыпленка приправили экзотическим соусом.

– Нет, не думаю, – все же ответила я.

Я оглядела кухню в поисках какой-нибудь тряпицы.

– Можно я возьму это? – кивнула на полотенце.

Миссис Пламмер пожала плечами:

– Да, конечно!

Я осторожно обернула амулет тканью.

– Скоро вернусь.

– Да куда же ты… – спохватилась миссис Пламмер, но я уже выскочила за дверь.

Мне срочно нужно было к докам! Почему? Потому что этот предмет мог принести только один из моряков, и я должна выяснить, кто он.

Обычно ведьмы Роу не делают амулетов для себя и уж точно держатся подальше от чужой магии. Как-то один капитан, вернувшись из Африки, преподнес бабушке «дар Калеба» за те несколько недель, что собирался провести в нашем порту. Это была статуя пяти футов высотой, искусно вырезанная из дерева и инкрустированная драгоценными металлами. Вокруг ее глаз змеились причудливые узоры. Когда капитан принес свой подарок, намереваясь с помпой вручить его бабушке, я ахнула – незнакомая мощная магия обрушилась на меня, словно штормовая волна. Я заплакала, а моряк, немного смутившись, принялся объяснять, что эта статуя обозначает или силу, или знания, или еще что-то в этом роде. Бабушка подбежала к очагу и зачерпнула совком горящие угли.

– Пошел вон! – закричала она. – И это забери!

Она кинулась к нему, выставив перед собой совок, полный дымящихся головешек.

Капитан, хоть и опешил, но вовремя сообразил, что его прекрасный дар отвергнут и, не говоря больше ни слова, убрался прочь вместе со статуей. Только он ушел, бабушка достала из своего черного сундука пучки высушенных трав и хрупкие птичьи кости, бросила их в то место, где стояла статуя, быстро пробормотала что-то себе под нос. Все это время я сидела в своем углу и плакала. Она подошла ко мне и крепко обняла. Я почувствовала, что бабушку лихорадит, ее кожа покрылась капельками пота, а дыхание стало горячим. Меня тоже начинало знобить, стоило только вспомнить о сбивающей с ног враждебной силе, и даже родные добрые руки и нежные объятия не могли унять мою дрожь.

– Всегда будь осторожна с чужой магией, – шепнула бабушка.

И сейчас я бежала по улице, чувствуя, как амулет печет кожу даже сквозь ткань. Мелькнула ужасная мысль: вдруг мой убийца тоже знаком с магией? Впрочем, эту мысль я тут же отмела. Крохотный амулет мог разве что обжечь кончики пальцев, где уж ему убить меня.

Чужеродная магическая сила подстегивала, я неслась со всех ног, не глядя по сторонам, и вскоре оказалась у доков. Отдышалась и завертела головой, высматривая Томми. Хотя и не он принес талисман, но вполне мог предположить, чьих это рук дело. Кроме того, Томми должен был передать ответ бабушки на мое послание. Внезапно взгляд остановился на одном моряке, который тоже не сводил с меня глаз, словно чего-то ожидая. Я сразу поняла: посылка – его рук дело. Вчерашний парень с татуировкой. Подошла, развернула полотенце и поморщилась – от амулета вновь хлынул поток магии.

– Твое? – спросила я.

Он нерешительно кивнул.

– Зачем?

– Это подарок, – совершенно спокойно сказал парень. – В знак извинения.