Текст книги "Зеркальная страна"

Глава 10

[email protected]

9 апреля 2018 в 06:56

Re: Он знает

Входящие

Подсказка 4. ЭТО БЫЛИ ЛУЧШИЕ ВРЕМЕНА, ЭТО БЫЛИ ХУДШИЕ ВРЕМЕНА.

Отправлено с iPhone

* * *

[email protected]

9 апреля 2018 в 07:02

Re: Эл

Входящие

Неприятности не у меня, а у тебя.

Отправлено с iPhone

* * *

Страничку из дневника я нахожу в потрепанной книге «Повесть о двух городах», которая стоит на полке за автопортретом Эл. В детстве сестра ее просто обожала: трагический сюжет, страшные события, мадам Дефарж с ее вязанием… Эл смеялась надо мной, потому что мне больше нравилась «Энн из усадьбы Зеленые Крыши».

12 октября 1997 года, 11 лет, 3 месяца, 12 дней

Мама всегда заставляет нас читать или читает нам сама. Она НИКОГДА не останавливается! Зато теперь это уже не детские сказки и не Шекспир (ФУУУ!) Теперь книжки гораздо интереснее – про войну, шпионов и убийства! Мы недавно закончили «Риту Хэйворт и побег из Шоушенка» – название дурацкое но книжка супер!!! Там про парня по имени Энди Дюфрейн он сидит в тюрьме за убийство только он его не совершал и целых двадцать семь лет (!) готовит побег. Просто потрясно!!! Он прорыл малюсеньким молоточком тоннель через четыре фута бетона а потом прополз по трубе полной ДЕРЬМА!!! Целых ПЯТЬСОТ ЯРДОВ!!! ГРАНДИОЗНО / БЕЗУМНО!!!!!

А в конце есть ГРАНДИОЗНЫЙ момент когда его друк Рэд выходит и понимает что Энди оставил ему денег и он может начать новую жизнь. Я даже расплакалась стыдно конечно но мне плевать потому что я ЛЮБЛЮ эту книжку!

ЕЩЕ Я ЛЮБЛЮ МАМУ

Я ЛЮБЛЮ КЭТ (Когда она не вредина!!! Ха)

Мама ничуть не сомневалась в том, что о жизни можно узнать из книг абсолютно все, что нужно. Едва нам с Эл исполнилось десять, как она перешла от сказок к Шекспиру, Т.С. Эллиоту, Чарльзу Диккенсу, Агате Кристи. В Башне принцессы книги громоздились целыми стопками, и мы проглатывали их одну за другой: «Буря», «Граф Монте-Кристо», «Скрюченный домишко», «Джейн Эйр», «Человек в железной маске».

К одиннадцати годам мама перешла к современным романам: «Хоббит», «Мотылек», «Выбор Софи», «Бойня номер пять», «Шпион, пришедший с холода». Долгой дождливой осенью девяносто седьмого она начала читать нам «Риту Хэйворт и побег из Шоушенка». До сих пор помню, как мама сидела на подоконнике кладовой, болтая скрещенными в щиколотках ногами. Во время чтения ее голос никогда не был ни высоким, ни грозным, ни испуганным – он всегда оставался спокойным и ровным. Не прошло и недели после окончания книги, как место мадам Дефарж занял Энди Дюфрейн, а Бумтаун был переименован Эл в Шоушенк. Не прошло и года, как мамы не стало, да и Зеркальной страны тоже…

Сминаю в кулаке страницу и смотрю, как небо над Уэстерик-роуд светлеет. Сегодня – никаких сомнений, стыда, вины и тревоги. Сегодня я очень зла. Я предложила Эл оливковую ветвь, протянула ей руку помощи, а в ответ получила очередную подсказку, очередную страничку из дневника… Какое ребячество! Сестра пытается перезагрузить меня словно компьютер, восстановить старые файлы, которые, как она считает, давно уничтожены. Неужели Эл полагает, что я забыла нашу жизнь в этом доме? Перестать думать о чем-нибудь и забыть – вовсе не одно и то же. Прошлое закончилось, его не вернешь. Я прислушалась к совету мамы постараться видеть хорошее, потому что понимала: она стала несчастной из-за того, что видела лишь плохое. Покинув дом, я следовала именно этому принципу. И чем ближе дневниковые записи к четвертому сентября девяносто восьмого года, чем ближе они к той ночи, когда мама с дедушкой умерли и мы с Эл сбежали, тем больше я рада, что поступила так, а не иначе. Я долго шла к тому, что имею теперь, долго пыталась сбросить груз своей первой жизни. Я не позволю Эл мною манипулировать, какими бы ни были ее причины, не позволю взвалить на себя эту тяжесть снова. И тем более не собираюсь никому рассказывать грустную историю нашего трудного детства, особенно полиции.

Вспомнив про плагин для отслеживания писем, я со всех ног бегу на кухню. Открываю ноутбук, дважды ошибаюсь при вводе пароля и наконец получаю доступ к почте.

– Ну же, давай! – Нажимаю на письмо, в расширении ставлю галочку. «Письмо открыто один час и четырнадцать минут назад». Пока грузится страница, сердце бьется медленно и тяжело. – Ну!

И наконец читаю:

Джон Смит 1 час 14 минут

ЭЛ

Местоположение: Лотиан, Шотландия

Город: Эдинбург

iPhone 7 секунд, 1 просмотр

Прикладываю ладонь к щеке. Лицо горит. Письмо отправлено из Эдинбурга. Не знаю, чего я ожидала. Гебриды? Багамы? Эл все еще здесь!

* * *

Старое кладбище ютится на вершине продуваемого всеми ветрами холма. Мы с Россом пробираемся сквозь ряды могил восемнадцатого и девятнадцатого веков: массивные покосившиеся надгробия в форме черепов и ангелов, огромные серые плиты, поросшие белым и желтым лишайником. Новые захоронения гораздо скромнее и ближе друг к другу, в большинстве из них – пепел, а не тела.

Росс не сразу вспоминает участок, и по пути я начинаю нервничать. Неподвижно стою под порывами ветра, смотрю на черный камень с витиеватой золотой надписью, напоминающей открытки на нашем придверном коврике. Интересно, кто заплатил за надгробие? Стараюсь не обращать внимания на пробегающую по спине дрожь.

Светлой памяти Роберта Джона Финли, 72 лет, и его дочери Нэнси Финли, 36 лет, умерших 4 сентября 1998 года.

Ушли, но не забыты.

– Последнее логово старого греховодника.

– Что?

– Я про могилу. – Росс кивает на траву, стиснув губы. Похоже, сожалеет, что согласился сводить меня сюда. – Хотел бы помянуть добрым словом, да не за что…

Я поворачиваюсь к нему.

– За что ты его так ненавидишь?

Он смотрит на меня пристально, чуть ли не с подозрением. Потом качает головой и переводит взгляд на соседние надгробия.

– Неважно.

Лично я думаю, что очень важно, но молчу. Дедушка был сварливым брюзгой, спору нет. Вспоминаю, как мама стоит у кухонного стола, раскладывая по тарелкам рагу, и монотонным голосом рассказывает про вакансию уборщицы, о которой прочла в газете. Дедушка поднимает тяжелый взгляд. «Занимайся своим делом, милая! Смотри за домом и за малютками, ясно?» Конечно, так она и делала. Дедушке никогда не доводилось слышать ее колких замечаний или бегать по дому, удирая от воображаемого пожара, злодеев или апокалипсиса.

Я нагибаюсь, чтобы поставить в вазу белые розы, срезанные в саду, и вдруг понимаю, что там уже стоят цветы. Мамины любимые розовые герберы! Очень странно…

– Кто же их принес?

Росс пожимает плечами.

– Неужели тебе все равно? Кто мог оставить свежие цветы у чужой могилы? – Хотя кое-какие догадки у меня есть.

Росс снова равнодушно пожимает плечами. Сегодня он другой. Похоже, ему полегчало. Наверное, наконец перестал разрываться между надеждой и горем, выбрав последнее. Винить его сложно, как и верить в то, что сказал о нем Вик, но это непоколебимое горе изрядно раздражает и нервирует. Такое чувство, будто ему проще страдать, чем допустить, что Эл его бросила. Неужели ему приятнее поверить в ее смерть? Гадкая мысль, ехидная. Отчасти тому виной воспоминание о застывшем на лице Росса ужасе и поросшие бурьяном поля моей памяти, в которые обрывки дневника Эл вгрызаются словно яростные плуги в кислую грязь.

– Я видел у ворот пустые вазы, – говорит Росс. – Сейчас принесу.

Смотрю ему вслед, пытаясь подавить негодование и сожаление. Мы не заговаривали о поцелуе, однако не осмеливаемся смотреть друг другу в глаза и поддерживаем неловкое перемирие. Грош ему цена! Смотрю на могилу и вспоминаю слова сестры: «Я люблю Кэт». Следом неизбежно приходят мысли о Роузмаунте.

В отличие от первой жизни, вспоминать нашу вторую жизнь мне всегда было гораздо проще. При мысли об интернате Роузмаунт у меня щемит сердце. Он располагался в викторианском особняке, прежде католическом приюте для сирот. Холодная уродская махина с высокими потолками и горгульями, похожая на приют для умалишенных, где мертвых хоронят в общей могиле прямо в подвале… Воспитатели обращались с нами хорошо, насколько могли, но мы с сестрой никого к себе не подпускали. Две двенадцатилетние беглянки поклялись не рассказывать о себе ничего и никому, даже Старому морскому волку, нашедшему нас в гавани, где мы терпеливо ждали свой пиратский корабль. Пожалуй, это единственное обещание друг другу, которое мы с сестрой сдержали.

Как я понимаю теперь, мне пришлось гораздо легче, чем сестре, хотя плакала я больше, чем она. Эл постоянно злилась, вела себя вызывающе, отстранилась от всех и вся. Ее тщательно продуманные планы на будущее изумляли своим размахом и не имели никакой связи с реальностью. Мол, едва нам исполнится восемнадцать, мы покинем Эдинбург и уедем за границу; Эл станет художником-портретистом, я – писателем, и никто нам не будет нужен. Вероятно, она и сама понимала, насколько эти планы несбыточны. Закрывшись в нашей комнатке, сестра беспрестанно говорила о Зеркальной стране и ее обитателях так, словно они настоящие, словно ничего не изменилось и все только и ждут нашего возвращения. «Я по ним скучаю», – твердила она как мантру, как желание, которое исполнится, стоит лишь щелкнуть каблуками волшебных красных башмачков. Я понимала, почему Эл это делает. Лгать и хранить тайну тяжело, но еще тяжелее притворяться, что тебе все равно. В то время и у меня была своя постыдная тайна: больше всех я скучала не по маме или дедушке, а по Россу…

Росс возвращается с вазой. Лицо у него суровое и непроницаемое.

– Все хорошо?

Я киваю, и Росс наклоняется, чтобы поставить розы. Когда он снова выпрямляется, атмосфера между нами становится еще более напряженной. Я очень хочу сообщить ему про установленный плагин, но тогда придется рассказать и про письма, и про странички из дневника, объяснять, почему не сделала этого раньше… Нет, мне не хватит смелости – наши отношения и так слишком хрупкие и непростые.

Вспоминаю, как сидела рядом с Россом на ящике в салуне Трехпалого Джо. Эл тогда переметнулась к индейцам и планировала внезапное нападение на Бумтаун, а мы делали вид, что ни о чем не подозреваем. Наверное, была осень или зима – воздух вырывался изо рта облачками белого пара. Бумтаун доживал свои последние дни, и вскоре на смену ему пришел Шоушенк, потому что это одно из моих последних воспоминаний о салуне.

Росс задумчиво помолчал, потом повернулся ко мне и внимательно посмотрел прямо в глаза.

«Расскажи-ка мне про Остров».

Я улыбнулась, радуясь, что он со мной заговорил. Впрочем, я прекрасно понимала: он спрашивает у меня лишь потому, что рядом нет Эл.

«Остров называется Санта-Каталина, это в Карибском море. Он просто потрясающий! Там есть пляжи и лагуны, мангровые заросли и пальмы. Наш папа, капитан Генри, выстроил крепкий форт и огромный дом, а островитяне назвали в честь него улицу, деревню и даже высокую скалу, потому что они его просто обожают».

Росс посмотрел на меня с прищуром.

«Почему же папа за вами не приезжает? Почему не заберет вас отсюда?»

«Не знаю. – Моя улыбка погасла, радость тоже улетучилась. – Мама говорит, что в один прекрасный день он обязательно вернется».

Взгляд Росса стал еще более пронзительным, в глазах вспыхнули серебряные искорки, и вдруг я испугалась – то ли его самого, то ли того, что он скажет. Росс сжал губы с недобрым видом.

«Не верь ей, Кэт! Люди постоянно лгут!»

Воспоминание придает мне храбрости, и я поворачиваюсь к Россу.

– Не расскажешь, чем я так сильно тебя разозлила?

– Я вовсе не злюсь. – Росс нервно прижимает ладони к глазам.

– Про вторую открытку я обязательно рассказала бы, просто не успела…

– Кэт, ты должна быть со мной честной и рассказывать мне обо всем! Перед полицией нам нужно выступать единым фронтом, понимаешь? – Росс хватает меня за руку холодными как лед пальцами. – Я же говорил, что Рэфик не относится к расследованию всерьез!

Я считаю иначе, но Росс много в чем ошибается. Перевожу взгляд на наши руки.

– Ладно, обещаю. Прости! – Он глубоко вздыхает и отпускает мои пальцы.

– Послушай, – говорю я. – Вчера вечером…

– Это была ошибка, – выпаливает он и отворачивается.

Я киваю, не обращая внимания на застарелую боль в груди.

– Мы оба устали, расстроились. Да еще виски…

Я пытаюсь изобразить улыбку, но выходит неубедительно.

– Я… – Росс прочищает горло. – Кэт, ты должна знать. Целуя тебя, я вовсе не думал… Я целовал тебя не потому, что ты напомнила мне Эл, или потому, что принял тебя за нее. – Он смотрит мне в глаза. – Я не хочу, чтобы ты так думала!

– А я и не думаю, – отвечаю я.

Росс всегда считал нас разными и никогда не путал, в отличие от многих других. Только мне от этого не легче…

* * *

Мы возвращаемся в дом, и на нас сразу обрушивается тяжкий груз ужаса и чувства вины. Я нагибаюсь за очередной открыткой и разрываю конверт с надписью «Кэтрионе». Росс прислоняется к малиново-красной стене, и на его щеке дергается мускул.

– Что пишут?

Опускаю взгляд на ярко-красную надпись: «Он причинит боль и тебе». Росс вопросительно смотрит на меня усталыми красными глазами.

Закрываю открытку, иду в прихожую.

– Ничего нового.

– Ясно, – говорит он и уходит в темноту коридора.

А я вспоминаю наш девятнадцатый день рождения. По идее, к этому времени воплощение блистательных планов Эл уже должно было идти полным ходом, однако я сидела в унылом приемном покое на грязном диване, разглядывая морские пейзажи в дешевых пластиковых рамках. В ослепительно белой больничной палате я попрощалась с нашими планами окончательно. Я посмотрела на Эл, она – на меня. Плотно спеленутая простынями, на руке окровавленная повязка, удерживающая воткнутый в тыльную сторону ладони внутривенный катетер. На лице сестры сияла улыбка, которую мне не забыть никогда: усталая и неверная, и при этом наполненная неописуемой радостью и ненавистью. Голос охрипший, в нем клокочет смех.

«Я победила!»

Глава 11

[email protected]

10 апреля 2018 года в 15:36

Re: ОН ЗНАЕТ

Входящие

Кому: Мне

ПОДСКАЗКА 5. ТАМ, ГДЕ ПРЯЧУТСЯ КЛОУНЫ

Отправлено с iPhone

* * *

Опускаюсь на колени в кафе «Клоун», поднимаю оборку на покрывале и жду, пока глаза привыкнут к темноте. Там лежит только один предмет, прямоугольный и черный. Я смотрю на него с ужасом – и вдруг в ушах начинает звенеть мамин голос, высокий и разъяренный. Она переворачивает рюкзак вверх ногами, вытряхивает на пол спальни пакеты с мукой, консервы и пластиковую бутылку. «Срок годности истек! Бутылка пуста! Бога ради, Кэтриона, почему ты такая бестолковая? Это очень важно! Какого черта ты никогда не делаешь, как тебе велят?!»

Под кроватью лежит вовсе не черный рюкзак, а фонарь. Тусклые стеклышки и острые металлические углы, внутри старая свеча, догоревшая до конца, снаружи ржавый крюк. Почти такой же, как фонарь на «Сатисфакции». Тот остался висеть на корме, и три дня назад при виде него я содрогнулась до хруста в костях… К металлическому корпусу прилеплена скотчем очередная страничка из дневника.

16 февраля 2004 года

Кэт не понимает, даже не пытается понять. Строит из себя идиотку! Думает, если притвориться, что чего-то не было, то его и не будет. Если забываешь одно, то можешь забыть и все остальное. А это глупо и делает тебя полным идиотом. Иногда я ее ненавижу. Иногда я жалею, что у меня вообще есть сестра. Иногда я мечтаю о том, чтобы она исчезла.

Я больше не хочу думать про Эл в Роузмаунте. Я не хочу думать про Эл вообще! Мне отвратителен ее голос, звучащий у меня в голове, – язвительный, насмешливый, презрительный. Меня бесит, что у нее до сих пор получается меня задеть, заставить испытывать такой острый стыд, словно это я пропала без вести.

Швыряю под кровать страницу с фонарем и начинаю метаться по кафе «Клоун» как безумная, открывая шкафы и комоды, заглядывая под элементы декора и книги. В доме много комнат, и поиски сокровищ, которые устраивала Эл, могли длиться вечно: в каждой она прятала по три или четыре подсказки. Сестра злилась, если я находила их не по порядку, но мне осточертело плясать под ее дудку. Изо всех сил дергаю дверцу платяного шкафа. Та не поддается, я тяну сильнее и наконец распахиваю ее с натужным скрипом. Внутри нет ни грима, ни париков, ни комбинезонов. Там совершенно пусто, не считая маленького квадратика бумаги.

Вдруг мне становится очень страшно. Волосы на затылке встают дыбом, словно сзади ко мне тянется длинная костлявая рука.

10 августа 1998 года

Что-то приближается. Оно уже близко.

Иногда мне так страшно, что я забываю, как дышать. Я забываю, что умею дышать.

Колокольчики пугают меня постоянно. На самом деле страшит то, что наступает после того, как они прозвонят, но больше всего я думаю именно про колокольчики. Порой мне чудится звон, когда они молчат. Иногда они мне снятся, и я просыпаюсь у двери, готовая бежать. Или трясу Кэт так сильно, что у нее клацают зубы. Что будет, если ночью МЕРТВЫЕ ОГНИ найдут меня до того, как я успею проснуться? Однажды я проснулась на палубе «Сатисфакции». Ветер дул так сильно, что паруса хлопали, словно простыни, развешенные для просушки в саду. Я знаю, все случилось из-за того, что я пыталась найти папу. Почему же его все нет, а ОН возвращается всегда? Почему возвращается ТОЛЬКО плохое? Теперь чаще. Теперь постоянно.

Я роняю страничку, захлопываю дверцу, бросаюсь к кровати и открываю ноутбук.

«Чего ты хочешь? Прошу, Эл, расскажи мне, что происходит!»

Ответ приходит мгновенно.

«Я не Эл. Эл мертва».

И я не в силах устоять, хотя знаю, что сопротивление – единственный разумный ответ.

«Тогда кто ты, черт бы тебя побрал?»

Ждать приходится почти минуту.

«Я – Мышка».

* * *

– Давай куда-нибудь сходим, – предлагает Росс. – Мне до смерти надоело сидеть в четырех стенах.

И я не отказываюсь, потому что мне тоже надоело. Я готова пойти куда угодно, лишь бы не оставаться здесь.

Собираюсь долго, даже слишком. Надеваю шикарное платье, черное и короткое, отделанное синей шелковой нитью. Укладываю волосы в небрежную высокую прическу. Ногти и губы крашу ярко-красным цветом. Смотрю в зеркало и вижу Эл. Нет, мне просто кажется…

У лестницы меня внезапно охватывает ужасное предчувствие, и я едва не бросаюсь обратно в кафе «Клоун». Невидимые пальцы подталкивают в спину. «Перестань бояться падения, иначе никогда не сможешь летать».

– Готова? – спрашивает Росс из кухни.

Я вцепляюсь в перила. Сердце колотится, голова идет кругом. Наконец застарелый страх и желание упасть исчезают в той же тьме, из которой раздался разъяренный мамин голос.

* * *

Ресторан находится в узком переулке рядом с Лейт-стрит, мощеную мостовую освещают лишь старые викторианские фонари. Открывая дверь, Росс придерживает меня за талию. Внутри людно, но не шумно, и царит уютный полумрак. Стены цвета темного шоколада, на столах скатерти в красно-белую клетку.

Упитанный бородач машет рукой и спешит к нам навстречу.

– Росс! – восклицает он. – Ужасно рад видеть, дружище!

Пожимая руку Россу, он внимательно оглядывает меня – испытующе и в то же время бесстрастно.

– Как я слышал, новостей пока нет, – говорит бородач, избегая смотреть мне в глаза, и до меня доходит. Он думает, что я – Эл, и в то же время знает, что это не так.

– Нет, пока ничего, – отвечает Росс. – Извини, это… Хм, это Кэт, сестра-близнец Эл. Кэт, это Мишель. Еще ему принадлежит ресторанчик «Фаволосо» в Старом городе.

Мишель качает головой.

– Да, ужасно, ужасно… – Его взгляд снова скользит по мне. – Поразительно, до чего же вы с сестрой похожи.

– Извини, – повторяет Росс. – Столик мы не заказывали…

– Для вас местечко всегда найдется. Идемте за мной.

Мы долго петляем между столиками, доходим до самого конца помещения. Из кухни доносится приглушенный лязг посуды и голоса. Мишель подводит нас к угловой кабинке.

– Боюсь, здесь немного… м-м…

Да уж, и это еще мягко сказано! Диваны с высокими спинками, по краям столика – две длиннющие свечи, в вазе между ними – красная роза. Других столов поблизости нет. Судя по всему, это романтический уголок для особых событий.

– Сойдет, – Росс кивает. – Спасибо!

Я снимаю плащ и не без удовольствия ловлю на себе восхищенный взгляд Росса. Он прочищает горло и садится.

– Выглядишь отлично.

По рекомендации Мишеля мы заказываем закуску ассорти и бутылку «Фраскати». После его ухода к нашему столику начинается настоящее паломничество официантов. На пятом – подростке с уже второй корзинкой хлеба – я понимаю, что это неспроста. Чувствую себя звездой парада уродцев.

– Сколько раз ты приходил сюда с Эл?

Росс перестает делать вид, будто ничего не замечает, и смущенно потирает лицо.

– Прости, Кэт. Я не ожидал, что получится настолько неловко. Мне очень, очень жаль! Хочешь уйти?

– Нет. Все нормально. – Я злюсь на идиотскую ситуацию, он-то ни при чем… Ох уж эта Эл! История с Мышкой не просто бесит, она выглядит как издевка. На самом деле, Мышка – моя подруга, а не ее. Мышка для кошки, для Кэт. Ее придумала я, чтобы у меня всегда была своя компания, свой друг, готовый выслушать и посочувствовать. И вот теперь Эл решила присвоить даже ее! Так какого черта нам с Россом чувствовать себя виноватыми? Мы-то не сделали ничего плохого!

Закуски приносит официантка, которая изо всех сил старается не глазеть на нас и в результате чуть не роняет тарелку Росса ему на колени. Мне становится смешно, Росс заметно напрягается. Когда девушка уходит, он накидывается на еду с таким видом, словно это его последняя трапеза. Как же мне хочется, чтобы он расслабился! Если б я могла забрать хотя бы частичку его тревог, стресса и боли, взамен отдав свою злость… Впрочем, Росс к моим доводам прислушиваться не желает, поэтому я пытаюсь отвлечь его непринужденной беседой.

– Помнишь Роузмаунт?

Он замирает, не донеся вилку до рта.

– Тюрьму Маршалси?

– Там было не так уж плохо!

– Плохо, если верить Эл.

– Эл склонна к преувеличениям. – Вино помогает немного успокоить нервы и даже бодрит. – Помнишь Шоушенк в Зеркальной стране? Вот где было плохо!

– Конечно, помню. – Росс смотрит на меня слишком пристально. – А ты помнишь?

– Еще бы.

Эл строила из себя Энди Дюфрейна и командовала мне: спрячься там, шпионь здесь, стой на стреме тут… Вспоминаю посыпанный гравием старый двор – единственную часть Зеркальной страны, находившуюся снаружи. Прогулочный плац, по которому Эл заставляла меня маршировать кругами, часами. Иногда под дождем, иногда до самой темноты. Мы пинали серебристо-серые камешки, хрустевшие под тюремными ботинками, и пыль оседала на наших тюремных робах – старых дедушкиных пиджаках и рыбацких комбинезонах, волочившихся по земле.

Внутри Шоушенка Росс всегда был надзирателем или охранником Блока номер пять, устроенного наверху стопки старых деревянных ящиков, прежде служивших тротуаром в Бумтауне. Он бросал на нас суровые властные взгляды и угрожал запереть в камере навсегда. В то время мы стремительно входили в подростковый возраст, и Шоушенк, полагаю, стал последним тяжким вздохом Зеркальной страны.

– Роузмаунт я помню, хотя и смутно, – говорит Росс и доливает вина. – Вы с Эл провели там лет шесть, когда я встретил вас снова.

Поразительно, как хорошо мне запомнился тот день! Его цвета, запахи. Холодная весна, резкая вонь угольной гари, цветущие бело-розовые сады. Я подпирала колонну Шотландской национальной галереи, скучая в ожидании Эл. Она могла провести в художественной галерее весь день, от открытия до закрытия. Тогда мы уже почти не разговаривали, но я все еще не теряла надежды.

Я увидела Росса на другой стороне Принцесс-стрит – он выходил с сумками из универмага. Даже сейчас сложно передать, что я почувствовала, встретив его снова. К две тысячи четвертому году перспектива покинуть Роузмаунт больше не казалась возможностью – она стала пугающей неотвратимостью. Воспитатели постоянно твердили о возрасте, словно нам было лет по сто пятьдесят, а не ближе к восемнадцати. Еще они рассказывали о наших перспективах – достаточно для того, чтобы мы поняли: двум сиротам мало что светит в будущем. Росс составлял огромную часть нашей первой жизни, давно покинутой и оставленной мертвым. Поэтому, когда я увидела его повзрослевшим и в то же время прежним, первый порыв – радость и предвкушение встречи – сменился во мне чувством утраты и тревогой.

Я не пошевелилась, он заметил меня сам. Сердце трепетало, живот скрутило. Росс бросился ко мне бегом и остановился футах в шести – дыхание вырывается облачком пара, улыбка широкая и радостная.

«Кэт!»

«Привет, Росс!»

Слезы на глаза навернулись сначала у Росса, потом у меня, хотя я не помню, кто из нас заговорил первым. Минуту назад его не было в моей жизни, и вдруг он обнимает меня и прижимает к груди.

«Куда ты пропала? У тебя все хорошо? – Кончик носа у него покраснел, глаза ярко блестели. – Я пытался тебя найти. Искал вас обеих, но…»

«Мне очень жаль, что так вышло».

Дело в том, что мы с Эл прекрасно знали, где он, однако, по условиям сделки, заключенной в заливе Грантон, все, что относилось к нашей первой жизни, должно было остаться в прошлом, как бы сильно мы по нему ни скучали.

Росс снова улыбнулся.

«Неважно! Главное, я тебя нашел!»

И тогда уже я бросилась к нему в объятия. Мне очень захотелось обнять Росса за шею, провести ладонями по широким плечам, прижаться к непривычно, по-взрослому колючей щеке. Я больше не хотела, чтобы Эл вышла из галереи. Я знала, что она все испортит. Увы, тут она и появилась.

Росс сразу отпрянул.

«Эл?»

Если это и был вопрос, сестра на него не ответила. Я боялась, что Росс бросится к ней, обнимет, поцелует. И тогда все вернется на круги своя, мы снова станем играть привычные роли, и эти двое забудут о моем существовании.

Однако этого не случилось. Когда Росс шагнул вперед, Эл отшатнулась, и он замер.

«Эл?»

«Зачем пришел?»

«Я… я просто заметил Кэт и…» – Росс судорожно сглотнул, глядя на нее с обидой и замешательством.

Эл ужасно рассердилась. Конечно, я была не права, но тут же закусила удила, потому что плевать хотела на ее распоряжения. Мы с ней – равные, и мы – разные люди, а не один человек. Сестра мне не начальник!

Все трое стояли и не знали, что сказать. Наконец Эл смягчилась настолько, что поцеловала Росса в щеку.

«Извини, нам пора».

«Куда вы?» – Росс посмотрел сначала на меня, потом на нее.

«В интернат Роузмаунт, – ответила я, игнорируя яростный взгляд Эл. – Это в Гринсайде. Можешь нас как-нибудь навестить».

«Пошли, – поторопила Эл, беря меня за локоть, и потащила по ступенькам. – Нам пора!»

«Не обращай внимания! – воскликнула я, ликуя и в то же время стыдясь. – Она ведет себя так со всеми!»

Эл молчала почти всю дорогу и повернулась ко мне лишь на полпути к дому, уже сидя в автобусе. Лицо у нее было красное и разгневанное.

«Мы же договорились! Это наша новая жизнь, и нам в ней никто не нужен!»

Я не понимала, почему она так расстроилась, и чувствовала себя скверно. Такого всплеска эмоций я не видела у сестры уже несколько лет.

«Это же Росс!»

Лицо ее окаменело, в глазах появились слезы.

«Неважно! Мы с тобой договорились, а ты нарушила слово!»

– Так странно вспоминать все это теперь, – говорю я Россу. Тут я вступаю на зыбкую почву, знаю, однако вино и фраза из дневника Эл толкают меня к безрассудным поступкам. – Я про причину своего отъезда.

Свеча мигает, наши взгляды встречаются.

– Пожалуй, некоторые вещи лучше не вспоминать.

– Наверное, ты прав.

И вдруг мне становится так больно, что невмоготу. Именно этот образ мыслей и заставил меня в свое время бежать в Америку.

– Я подумываю о том, чтобы нанять специалиста по расследованию морских происшествий, – сообщает Росс, смотрит на меня и добавляет: – Вижу, ты считаешь это плохой идеей.

Я глотаю вино, неожиданно рассердившись из-за смены темы.

– Почему Эл пользовалась именно этим портом?

– Ты имеешь в виду, почему она швартовалась в Грантоне?

– Да.

Росс пожимает плечами.

– Это ближайший порт и, насколько мне известно, единственный. В доках Лейта яхт-клубов нет. А что?

– Просто интересно. Сама не знаю. – Я тру виски. – Похоже, ты и вправду считаешь, что с ней произошел несчастный случай, и не рассматриваешь версии с нападением, суицидом или бегством.

Он смотрит на меня в упор.

– Кэт, это вопросы или утверждения?

Я сжимаю губы, чтобы не проговориться.

– Хотелось бы знать, кто посылал открытки Эл, а теперь и тебе. Впрочем, вряд ли этот человек причинил ей вред. Я просто боюсь… Боюсь, что стресс, возникший в результате этого чертова преследования, толкнул ее на какую-нибудь глупость… – Росс склоняется ко мне. – Я вовсе не имею в виду суицид. Да, Эл переживала глубокий кризис, характер у нее был несносный, однако к суициду она совершенно не склонна! Я же говорил тебе… – Росс спохватывается, смотрит по сторонам и понижает голос: – Эл здорово изменилась. Она стала другой – отстраненной, рассеянной… – Он вздыхает. – Поэтому я действительно думаю, что она вышла в море на своей чертовой лодке и потерпела крушение.

Под глазами у Росса темные круги, лицо тревожно нахмурено.

– Ты и правда считаешь, что она погибла?

Он даже не мигает.

– Да. Я уверен, что Эл мертва.

– Как вам закуски? – спрашивает Мишель. Улыбка замирает у него на губах, и мы отшатываемся друг от друга.

– Чудно, великолепно, – бормочем мы. Он перестает притворно улыбаться, берет тарелки и молча уходит.

Росс косится на меня с досадой.

– И куда же она, по-твоему, подевалась? Живет в отеле «Форт Трэвелодж» на Эм-шесть, смотрит «Игру престолов» и заказывает еду прямо в номер? Ты узнала это по телепатической связи между близнецами или как там еще эта магическая херня называется? Зачем устраивать весь этот цирк?

Первая ужасная мысль, которая мне приходит в голову: в отеле «Трэвелодж» нет обслуживания в номерах. Вторая – благодаря гневу Росс выглядит поживее, ему даже идет. Третья – то, что я давно хочу сказать, но не скажу.

– Господи боже! – восклицает Росс, качая головой. – Я знаю, мать обращалась с вами жестоко, но…

– Что?

– У нее было типичное бредовое расстройство. Паранойя, мания величия, навязчивые идеи. Она забивала ваши головы всяким дерьмом, от которого крыша поедет у любого, не говоря уже о детях. Постоянно твердила вам, какие вы особенные, как не можете жить друг без друга, пока так оно и не стало. Неудивительно, что у вас с сестрой были такие нездоровые отношения!

«И были, и есть», – думаю я, вцепляясь в скатерть. Эл мертва. Я – Мышка. У нас и правда нездоровые отношения! Мне хочется рассмеяться ему в лицо, но я вспоминаю маму, причесывающую нам волосы длинными, суровыми взмахами щетки. «Вы растете слишком быстро». Словно это в нашей власти! Словно это обвинение не шло вразрез с ее апокалиптическими страхами… Она читала нам взрослые книги, ждала от нас мужества и готовности ко всему. Эти самые пальцы до сих пор толкают меня в спину, давят на лопатки. «Прекрати бояться!»