Текст книги "Прости нас, Нат"

А потом уже поздно.

3

Так уж совпало, что я выпустилась с четвертого этапа и тогда же съехалась с Артом.

О том, чтобы переехать ко мне, не могло быть и речи. Даже мне здесь негде развернуться, а ему нужен свой кабинет. Арт подумывал продлить договор с арендодателем, но тот ответил однозначным «нет», отказываясь встретиться и объясниться. Арт спросил его еще раз, даже добровольно предложил повысить ренту, но тот перестал отвечать по е-мейлу и направил письменное подтверждение об истечении договора аренды, уже подписанное и с проставленной датой.

Мы начали смотреть квартиры сразу за чертой города, чтобы мне было не слишком далеко до работы и Арт мог наблюдать в окно зеленый пояс – засеянные поля, которые бороздили засевщики в спецовках, обильно орошая мертвую землю. Как по мне, они напоминали пчеловодов со страниц старых книжек, только от бедра и ниже их зеленые комбинезоны выцвели практически добела. Бывало, они даже водили что-то наподобие трактора, распылявшего удобрения сзади, но большинство из них все делали по старинке – а именно бродили по бороздам, каждые метра полтора откашливаясь в локоть. Кошмарная работа. И пусть даже городской воздух налипал на волосы и обжигал мне ноздри, когда я выходила с работы, – все лучше, чем нюхать удобрения на поперечном ветру. Что бы там ни было намешано, в груди от них пекло. Арт сказал, что ему на свежем воздухе лучше думается, и мы взялись за поиски места, которое бы подошло нам обоим, уровнем выше наших нынешних квартир. Уютное местечко, чтобы было куда расти. Но главное – чтобы там был просторный чердак со звукоизоляцией, быстрым доступом и надежным замком.

Мы ходили смотреть три места, прежде чем нашли наш будущий дом на Дьюксберри Тэррас – изящный особнячок из красного кирпича с двумя спальнями, (показушной) лужайкой у входа и даже солидным газончиком на заднем дворе. Из окон, выходящих на улицу, было видно, как террасы заворачивались, словно раковина улитки, утыканные фигурками, застывшими в спешке из пункта А в пункт Б. Шторы у всех были задернуты либо завешены тюлем, и я подумала: неужели они тоже прячутся? Пусть даже обстоятельства у них были другие, но и они отгораживались от мира, от света. Может, знай они, чем мы тут занимаемся, они бы все поняли. Риэлтор нам попался без предрассудков, не то, что арендодатель Арта; он сразу радостно сообщил, что люди тут держатся особняком, и даже есть такие же парочки – напротив по улице и на нашей стороне через пару домов. Сказал, что есть общественный сбор мусора, проводится он два раза в месяц, но участие добровольное, а еще по субботам открывается лавочка с фруктами, в квартале от нас на углу.

Мне нравилось, что домик подпирали по бокам братья-близнецы, как надежные товарищи в драке или опора под холодными ветрами. И хотя по факту дом был трехэтажный, он казался приземистее своих соседей, которые со всех сторон, где только можно, обросли флигельками, крытыми верандами и всякими пристройками. Где раньше были палисадники, теперь все замостили, и на месте цветов стояли пластиковые гномики. Наверное, так проще, чем бороться за гиблое дело. И чище, чем опрыскивать крыльцо удобрениями.

Входная дверь у нас была пурпурного цвета с тонким белым узором наподобие лепестков первоцвета. По два окна на первом и втором этажах. Точь-в-точь как дети рисуют дом своей мечты. Там даже был дымоход, и я воображала, как из трубы будут идти облачка белого дыма.

Мы решили начать обживаться еще до того, как окончательно переселились. Каждый вечер ездили туда красить стены в конце моего рабочего дня в «Стокерс». Поначалу мы оживленно болтали, но ближе к ночи просто сидели рядышком и в приятной тишине медитативно водили кисточкой с французским серым и серо-оливковым. Порой, когда мы красили, мне казалось, будто в дверь кто-то звонит, но Арт не отрывался от дела, поэтому я тоже пропускала это мимо ушей.

Когда он не видел, я следила, не выдаст ли его какая-нибудь мелочь. Например, как он капал краской на паркет и старался незаметно оттереть пятно кулаком в носке. Или упорно клал мне в кофе сахара вдвое меньше, чем я его просила, безо всяких объяснений.

Бросив кисти, мы обычно еще час отлеживались на диване. Когда он увлеченно смотрел какую-нибудь телепередачу, он подпирал голову рукой, потирая пальцами кожу под волосами. Как-то вечером мы смотрели новости, и в рекламную паузу включили спонсорский клип «Истон Гроув». Он тут же встрепенулся и во все глаза разглядывал мужчину с женщиной, когда они тихонько засмеялись, глядя на озеро. Золотое ожерелье у женщины на шее невозможно сияло.

– В следующем году на их месте будем мы, любимая, – прошептал он, пожимая мой локоть. – Ты и я.

Пытаясь оживить дом, я чуть ли не каждый день после работы пропадала в садоводческом отделе, скупая паутинообразные папоротники, декоративные деревья и удобрения, а потом с любовью обрабатывала корни необходимыми веществами и наполняла подоконники жизнью. Я занималась этим отчасти ради Арта, ведь в прошлой квартире у него была куча растений, и я подумала, что ему так будет проще освоиться. Когда он увидел, как я тащу в дом третью партию, он выдал многозначительное «А-а-а-а-а», как будто что-то понял, и объяснил, что зелень в той квартире была вся искусственная и досталась ему вместе с квартирой.

Свой новый «авиарий» Арт хотел обустроить сам. Он покрасил стены в цвет жука-бронзовика и потом долгими ночами, когда я уходила домой, загромождал полки книгами и бумагами, расставляя их то так, то эдак, то вообще наоборот, выстраивая горы на полу вдоль подоконников. Свой стол, квадратную плиту из полированного дуба, он поставил посередине комнаты, чтобы все входящие сразу видели его в кожаном кресле.

Я решила не путаться под ногами и потратить время с пользой, распределяя вещи из своей квартиры по коробкам «оставить», «пожертвовать», «выкинуть». Я не хотела брать с собой ничего, что напоминало бы о прошлой жизни, но я и нажила-то немного. По правде говоря, мне даже страшно было, что я вся уместилась в пару картонных коробок. Что скажет Арт, когда увидит мою несостоятельность? Он жил в Британии всего пару месяцев, а уже обзавелся наградами, сертификатами, получил признание.

Я обнаружила, что больше всего меня сбивали с толку вещи в верхних ящиках шкафов, куда я никогда не заглядывала: тонкие рулоны скотча, пластиковые брелоки из музеев, билетики в кино, поздравительные открытки. Человек посторонний принял бы это за мусор. Эти ящики я откладывала до последнего, но деваться некуда – пришлось разбирать.

Прежде чем приступить, я залпом опрокинула бокал вина.

В передней части ящика лежала деревянная коробочка, в которой раньше был аммонит. Ну, знаете, окаменелости такие, закрученные в бараний рог? Он никуда не затерялся; я точно знала, где он находится, – лежит себе в таком же верхнем ящике в другой квартире, где стены темнее, зато света больше. Может, его даже достают из тайника заботливые руки, которые любят древности. Руки, которые когда-то касались меня, как теплое масло с запахом ванили.

Я на автомате запустила руку в ящик и достала пластиковый пакет, в котором что-то накренилось и зазвенело. В пакете, словно бриллиант, заманчиво поблескивало битое стекло. Я знала, что одно из лиц на фотографии под этим блеском мое, хотя оно казалось круглее – может, из-за короткой прически. Впрочем, это уже не я.

Я водила пальцем по острому уголку золотой рамки, затем с силой надавила и не отпускала, пока под пальцем не появилась алая капля. Но я ничего не почувствовала. Я мазнула кровью по лицам, прижавшимся друг к другу щеками, и запихнула рыжий пакет вместе с деревянной коробочкой в мусорку. Дальше дело пошло быстрее.

Расставляя в доме новоприобретенную партию мебели, мы с Артом обнаружили, что места для воспоминаний, в общем-то, почти не осталось. Наши фотографии расселись рядышком в гостиной на каминной полке темного дерева, полотенца в ванной на держателе привалились друг к дружке, а кружки повисли на растопыренных ответвлениях новой подставки, расходящихся от основания в разные стороны, как будто фамильное древо.

Я раскладывала свои вещи в спальне только с левой стороны, и то как можно более ненавязчиво. Я запихнула вещи в левую часть шкафа, оставив три свободных ящика для него, и взбила подушки. Я привезла свое лоскутное одеяло, но в полной уверенности, что Арт сочтет это безвкусицей, свернула его как можно плотнее и сунула под кровать с моей стороны, где его никто не увидит.

Я уже почти закончила со спальней, как вдруг что-то с тяжелым стуком упало в почтовый ящик. Я одним прыжком сбежала с лестницы и обнаружила изящную голубую коробку с переливающейся бронзовой надписью «Артур и Нора». На коробке не было ни марки, ни обратного адреса, и я прильнула к окну в гостиной, чтобы посмотреть, кто нам ее подкинул, но снаружи стояла ледяная тишина.

Я села с коробкой на нижней ступеньке. Арт был на рынке, покупал какие-то мелочи – делал последние приготовления. Я знала, в «Истон Гроув» хотели бы, чтобы мы открыли эту коробочку вместе, такие моменты сплачивают людей, но я не смогла противиться соблазну заглянуть в нее одним глазком. Я бережно открыла коробку, чтобы можно было потом незаметно закрыть. В гнездышке из оберточной бумаги лежала пара бронзовых брелоков для ключей, длинная блестящая лента «Добро пожаловать домой», пара конвертов – на имя каждого из нас – и наклейка на фасадное окно со словами «Мы – это будущее». Наклейку я сразу же прикарманила, почти не сомневаясь, что Арт все равно не захочет выставлять напоказ нашу личную жизнь, но мне было проще не оставить ему выбора. Потом я открыла письмо с именем «Нора», написанным наискосок во весь конверт. Внутри лежал длинный список под заглавием «Тайные убеждения Артура Макинтайра», среди которых были спонтанность, банановый пирог Баноффи, часы, которые не тикают, индийский массаж головы и накрахмаленные белые рубашки. Я сложила список и сунула обратно в коробку. Нет. Разве не будет лучше для нас обоих, если Арт сам расскажет мне об этих вещах? К тому же без контекста тут ничего не поймешь. Я не могла представить Арта в накрахмаленной белой рубашке – значит, я должна носить такую? Мне так хотелось прочитать список, который дали Арту, но я не придумала, как открыть конверт, чтобы потом убедительно его запечатать. А что я там наговорила в Гроув о своих предпочтениях, я уже и не помнила. Да и откуда им знать?

Когда Арт приехал домой, мы вместе «обнаружили» посылку на половичке у двери. Читая содержимое письма с выведенным на конверте именем «Арт», он глубокомысленно кивал, а потом подмигнул мне. Естественно, я подыграла. Вместо того, чтобы устроиться на диване, нашу первую ночь мы провели на кухонном полу, играя в «морской бой». Я уже была как дома, но не совсем, не могла еще вести себя, как ни в чем не бывало. После игры мы вместе отправились в спальню, и пока не рассвело, я наблюдала, как вздымается его грудь, приноравливаясь к тому, как он дышит в подушку. Я была исследователем, изучавшим дикого зверя на фоне восходящего солнца.

В качестве подарка и долгожданной передышки после отделки квартиры и распаковки коробок, «Истон Гроув» забронировала нам встречу с фотографом-портретистом, чтобы у нас остались приличные фото в рамку. Парочку они хотели взять для досье на случай, если в будущем появится материал для репортажа.

Мы надели самую немятую одежду, какую смогли отыскать в этом хаосе из картонных коробок, и поехали – немного нервничая перед встречей с незнакомым человеком, которому мы должны будем показать себя во всей красе.

Фотограф был низкорослым, засаленным человечком с волосами, как сосульки, которые так и липли к щекам. Он совсем не вписывался в первозданно чистую студию, но, когда мы вошли, он раскинул ноги и расслабил плечи, будто чувствовал себя на своем месте.

Он показал нам с Артом задники для фото, которые одобрили в «Истон Гроув», и мы, исподтишка обмениваясь красноречивыми взглядами, хихикали над самыми дурацкими: пустой пляж с рядами пальм, площадь перед Пизанской башней, заросшие травой склоны острова Пасхи с гигантскими головами. Мы остановились на голубом размытом заднике с перистыми облаками – как на старых фото для выпускного альбома. По крайней мере, не такой нелепый, как все остальные.

Фотограф посадил нас рядышком на коробку, задрапированную синей тканью, и попросил сначала посмотреть друг другу на брови, потом в воображаемый водоем между нами, а затем сказал следить за его пальцем: вот сюда, теперь сюда и вот сюда. Все эти позы давались нам с трудом, одна хуже другой. Арт, по всей видимости, боялся лишний раз ко мне притронуться, и даже когда он все-таки притягивал меня поближе, я почти не ощущала на плечах его руку. А мне, наоборот, руки девать было некуда, и я просто мяла колени.

«Попробуйте другую позу. Дышите. Дышите. Вдыхайте носом, выдыхайте ртом, губы не поджимайте, вот так». Ноздри у фотографа на вдохе непристойно раздувались, а на протяжном выдохе отвисала челюсть. Выглядело это все не слишком фотогенично. «Расслабьте-МЫШЦЫ-ЛИЦА».

Мы оба старались. Я мельком взглянула на Арта и поняла, что он все делает не так: хмурит брови, с силой выдыхает и сжимает губы. Фотограф потер раскрасневшееся лицо и велел нам встать, попружинить в коленях, помахать руками. После чего мы порепетировали за кадром, как держаться за руки, глядя при этом на наши сплетенные пальцы.

Когда эта пытка наконец завершилась, фотограф подозвал нас к экрану посмотреть предварительный результат. Он прокручивал бесконечные ряды превьюшек, пока не долистал почти до самого конца папки. Он показал на четыре практически идентичные фотографии.

– Я думаю, лучше у вас не получится, – сказал он. – Да, извините. Эти точно лучшие из худших.

Он отдал нам на руки четыре распечатки в конверте, и когда мы вернулись домой и разложили их на столе, то долго морщились на наши несуразные лица. Я на всех фотографиях смотрела на Арта, словно хотела что-то сказать, как будто с моей приплюснутой верхней губы вот-вот сорвется буква «б» или «п». Арт смотрел мимо меня, на что-то за кадром, и, видимо, моргнул в этот момент, поэтому глаза на снимке смазались.

Стоя в одиночестве у вазы, я вполголоса пробормотала: «Лучше у нас не получится».

Но как бы мучительно все это ни было, я радовалась даже такой ужасной фотографии. Из-за того, что мы заранее навели тут красоту и лоск, в день переезда я чувствовала себя самозванцем в чьей-то чужой жизни. В этой новой обстановке даже мои собственные вещи приобрели чужеродный, жуткий вид, и я опасалась к ним притрагиваться. Хотя бы по фото было видно, что я здесь живу.

Мы освежили интерьер везде, за исключением чердака.

Наличие чердака было обязательным пунктом в договоре аренды, и нам дали добро выкидывать или пользоваться всем, что мы там найдем. По большей части это был всякий хлам: продавленные подушки, коробки из-под обуви с кучей старых бумажек и выцветших счетов, замызганные ящики для инструмента, в которых гремели шурупы, и пакеты для благотворительности, набитые старыми простынями и новогодними украшениями. Мы наняли мусоровоз и выгребли все подчистую; на месте барахла образовалось гулкое пространство, даже больше, чем на планировке дома.

По бокам на чердаке стояли деревянные скамейки вроде тех, на которых сидят старшеклассники на школьных собраниях; из всей мебели мы оставили только их. Под слоем пыли мы обнаружили, что обещанный паркет был еще в хорошем состоянии, хотя и глубоко поцарапан. Я ползала на четвереньках, вычищала и полировала, а потом дезинфицировала его, пока Арт развлекался с кисейной паутинкой, которая тянулась за ним по пятам.

Расчистив чердак, мы покрасили стены с потолком в темно-сливовый цвет, а желтую электрическую лампочку заменили на другую, дневного света. В дальнем углу было небольшое слуховое окно, и я драила стекло, пока снаружи не пробился нежно-сиреневый свет.

Когда свет был выключен и трубы монотонно гудели, комната напоминала полое чрево, и выбраться оттуда можно было только через узкое отверстие, ведущее на первый этаж. Мы не стали его обставлять безделушками, чтобы не за что было зацепиться или запнуться, и оставили только картонную коробку с клетчатым полотенцем, ситцевое постельное покрывало (сложенное вчетверо и засунутое в угол чердака) и пластиковый ящик для фруктов, выстеленный зеленой флисовой курткой, которую Арт уже не носил. Под конец мы поставили в дальний угол пластиковый поддон, как значилось в инструкции, и засыпали его деревянными гранулами с ароматом сосны. Но даже разделавшись с чердаком, я все равно поднялась туда вечером с банками краски, чтобы поровнее наслоить сливовый цвет и окончательно подготовить комнату для будущего жильца.

Мы жили в доме уже недели две. Я выбрала платье с узором в виде черных ив и накрасилась в изысканные серо-коричневые тона. Я протянула руку за кулоном со скворцом, но в итоге выбрала массивный серебряный чокер. Он неприятно давил на шею, но я его не сняла, ведь он так хорошо смотрелся с нарядом. В зеркале спальни отражалась я и в то же время не я. Идеальная версия меня. Уже совсем взрослая. Я приложила к шее прохладный стакан, пытаясь остудить тревожно-красные лепестки, распустившиеся у самого горла.

Арт прокрался в комнату, уже переодевшись в твидовые штаны с рубашкой в огурцах, туго застегнутой на верхнюю пуговицу.

– Я так волнуюсь. А ты? – прошептал он, подойдя со спины и прижавшись ко мне грудью.

– В ужасе.

– Может, я смогу помочь. Закрой глаза.

Он взял меня руками за плечи, и я откинула голову, подчиняясь темпу его пальцев. Через пару мгновений он меня отпустил, и я упала во тьму одиночества.

– Повернись.

Я обернулась на каблуках и протянула руки к нему, но Арт куда-то исчез. Когда я открыла глаза, он стоял передо мной на одном колене. Я сразу поняла, что происходит, но от неожиданности я просто потеряла дар речи. Арт рассмеялся и взял мою руку.

– Не бойся, все в порядке. Ты согласна, Нора?

Мне теперь стыдно за то, как я тогда себя повела. Но шок на то и есть шок. Бей или беги. Я стояла в замешательстве, совсем сбитая с толку.

– Арт, кто тебя на это подбил?

– Никто. Это все я. Ну и ты, понятное дело.

Я обхватила левой рукой зардевшуюся шею. Женаты? Мы? «Артур и Нора». Мы уже и так решили идти рука об руку до конца наших дней, так почему сейчас все кажется иным? Наверное, я просто думала, что мы сперва все обсудим и, как обычно, примем решение вместе. Я думала, что распрощалась с сюрпризами, даже смирилась с этим. А тут Арт достал динамитную шашку, размахивая спичкой у самого фитиля. Хороший взрыв или плохой?

– Я так понимаю, это да, дорогая? А значит, мы сможем встретить Новый год красиво?

Что мне было делать? Я кивнула, словно бестолковый манекен. Арт поднес мою руку к губам для поцелуя, после чего достал из кармана красную коробочку. Вот и оно.

– Можешь думать, что я параноик, но я не хотел его доставать, пока не был уверен.

Он открыл коробочку, и я увидела золотое кольцо с белым камнем, отливавшим то зеленым, то алым. Он напоминал окрашенное стекло.

– Это огненный опал. Не такой, как все, тебе под стать.

Ведь мы с тобой другие.

Арт надел мне кольцо на костяшку и повертел его в разные стороны, чтобы протолкнуть до конца. Я взглянула на свою новую руку, и ядрышко на ней сияло, как небесный самородок, а кожа вокруг него вспучилась так, будто лопнет в любую минуту. Может, я, конечно, все надумала, но я могла поклясться, что уже тогда палец начал неметь.

– Оно прекрасно.

И я тут же начала задавать себе все эти классические вопросы. Ну, вы знаете, какие. Я уже иначе себя ощущаю? А я возьму его фамилию? Буду, наверное, по вечерам практиковать новую подпись – Нора Макинтайр? Ах, Боже мой, а они-то что скажут, когда я им об этом расскажу? Мы же только-только съехались, да и знали друг друга всего восемь месяцев. Я не успела познакомить Арта со своими друзьями, и сегодня он должен был их охмурить, чтобы им было легче принять нас как пару, а еще познакомить их с новой мной. Но теперь придется говорить, что мы уже обручены.

Звучит, наверное, как будто я была не рада. Знаю, да, я склонна переживать. Но я была правда счастлива. Подумать только: я совсем недавно съехалась с прекрасным, замечательным, талантливым Артом – и вот мы уже помолвлены. До этого я даже не жила с мужчиной, а теперь у меня появился человек, который хотел расписаться со мной и, на языке романтики, отдать мне руку и сердце. По правде говоря, я разрывалась между ликованием и тревогой и не могла остановиться на чем-то одном.

Внизу, на кухне, Арт открыл бутылку с чем-то розовым, сверкавшим золотыми блестками изнутри. Он налил нам два фужера, и мы чокнулись. Я выпила шампанское залпом.

– Боже мой, Нора, во что такими темпами превратятся десерты?

О ежевичном пироге я думала в последнюю очередь. К счастью, я в тот день заранее приготовила суп из артишоков и гужеры со швейцарским сыром. Арт же заведовал запеканкой с джекфрутом[4]4
  Самые большие съедобные плоды, произрастающие на деревьях; кожура покрыта конусообразными выступами, внутри каждый плод разделен на большие доли, которые содержат желтую мякоть, напоминающую по вкусу дыню, но намного слаще ее.


[Закрыть].

Не успела я опомниться, как приехала Роза, вся завернутая в плотный черный дафлкот, который (даже с опущенным капюшоном) закрывал ее почти до самой макушки. Только я открыла дверь, она уже впорхнула за порог и сбросила свой кокон, словно вылупилась из временной оболочки. Скинув туфли, она обвила руками мою шею и положила пернатую голову мне на плечо. Она повернулась ко мне лицом и прошептала в ухо:

– С наступающим! Все будет просто волшебно. Давай устроим волшебство.

Я готова была ее расцеловать.

Она вытащила из-за пазухи бутылку и встала на цыпочки, выглядывая из-за моей спины на стоявшего руки-в-карманы Арта.

Она улыбнулась и рванула к нему, стиснув Арта в крепких объятиях; могу только представить, с каким облегчением они нашли друг в друге приятелей. Они вдвоем отправились на кухню, и пока Роза о чем-то щебетала, Арт усиленно вторил ей в своей певучей манере.

Одна освоилась, двое еще на подходе.

Я должна была быть наготове и поэтому осталась в коридоре, но чем дольше я топталась там, тем больше мне казалось, что на кухне меня заждались. И я уже чуть было не поддалась на зов гостеприимства, как в дверь позвонили. Я тут же пожалела, что во входной двери не было глазка.

Я дотащилась до двери, рванула ее на себя, но та застряла с резким лязгом. В первый момент я стояла в недоумении, почему дверь открылась всего на пару сантиметров; я захлопнула ее и снова дернула, потом еще и еще. Снаружи из темноты донесся голос: «Цепочку снять забыла». И тут я увидела, что прямо перед носом у меня поблескивает латунь. И зачем я накинула цепочку?

– Извини, совсем туплю.

За порогом были Обри с Элеонорой. Они жались друг другу, как будто вместе пришли из теплого насиженного местечка. Элеонора улыбалась своей милой улыбкой, вскинув брови под рваной челкой. Подле нее стояла Обри, как всегда с непроницаемым лицом, мягким и невыразительным, как сон. У нее была теперь ошеломительно короткая прическа, с левой стороны вообще под ноль. Выглядела она беззащитной и бесстрашной одновременно.

Я избегала смотреть ей в глаза, ожидая, что Элеонора сейчас набросится на меня, как и Роза, но этого не случилось, и между нами будто пролегла непреодолимая траншея.

В конце концов Элеонора нарушила тишину. Она процедила сквозь стучавшие зубы:

– Впустишь? А то на улице просто дубак.

Я взмахнула рукой, приглашая их на нейтральную территорию. Элеонора переступила Рубикон, стряхивая кожаное пальто и лакированные черные каблуки, словно выплясывая джигу. Она с облегчением фыркнула и закатила глаза.

– И зачем мы сами себя этим мучаем, Ноз?

Я закрыла глаза на лужу, образовавшуюся под кучей обуви.

– У нас свободная от обуви территория. Бинтование ног не потребуется.

– Вот уж спасибо. Так, ладно. Где виновник торжества? Где этот мужчина, приручивший нашу дикую Нору?

Я указала Элеоноре на кухню и приготовилась держать удар. Обри. Если сперва она пристально следила за мной, то сейчас уже осматривала вешалку, будто изучая место преступления. Мы не виделись восемь месяцев, впервые так долго, и вот стоя ли, не желая сделать первый шаг друг другу навстречу. А ведь она радоваться должна, что я ее пригласила, что согласилась принять ее в свой дом, но она не выказывала ни малейшей признательности. Только любопытство.

Мне не стыдно признаться, что я была в ужасе, когда Элеонора сказала, что Обри тоже придет, но завидев ее на пороге, съежившуюся под леденящим ветром, с покрасневшими от холода ушами и носом, я немного растаяла. Даже ощутила радостное волнение. Учитывая все, что между нами было, это просто феноменально. Бывают такие друзья – как временные петли.

И все же, стоя в этом коридоре, неважно, с холода или нет, мы никак не могли воссоединиться. Как масло с водой. Мне нужно было что-то предпринять. Сказать что-то безобидное? Чтобы не возникло вопросов. А что, если она сболтнет Арту про Люка?

Так, не усложняй. Давай самое скучное.

– Так вы вместе на такси приехали?

Обри кивнула.

– Мы заехали выпить. Элл сказала, у нее был тяжелый день на работе, и она хотела встряхнуться перед… этим всем.

Может, они обсуждали меня? Наверняка. Ведь я сейчас была последней сенсацией. Я не вынимала руки из карманов платья.

– Заходи, выпьем чего-нибудь и тоже поболтаем, наверстаем упущенное.

Я проследовала на кухню в надежде, что она пойдет следом. Элеонора сидела на табурете, держа в руках наше фото с той фотосессии, и вопросительно смотрела на Арта. Я сразу поняла, что он, похоже, отмочил свою типичную шутку, судя по озадаченному выражению лица Розы и тому, что сам он стоял, расставив ноги, чуть ли не приплясывая с пальцами врастопырку.

Элеонора брызнула:

– Да ладно, серьезно? Ни фига себе, ну дает.

Мой выход. Пора войти в роль.

– Вы случаем не обо мне?

Я вошла в гостиную, задрав подбородок, словно боевой меч. Наготове. Но все должно быть не так. Мы же с Артом команда, мы на одной стороне. Надо показать им, что мы на одной стороне. Арт обошел Элеонору и приобнял меня за плечо.

– Я тут рассказывал, как ты когда-то притворялась, что читаешь мои книги.

– Какие-то я правда читала.

Элеонора довольно заметила:

– Ноз вообще отличная притворщица. Ну а я бы с радостью позаимствовала книжку. Или посоветуй мне, что взять, и я куплю. Поддержу местных книготорговцев, так сказать.

Она помахала передо мной фотографией и, подняв брови, сказала:

– И кстати – форменный ужас.

Я вдруг явственно ощутила присутствие Обри, молчаливо стоявшей в дверях гостиной. Мне тут же захотелось выхватить у Элеоноры фотографию и сжечь. Но вместо этого я повернула Арта к ней лицом.

– А вот и Обри.

Я уже рассказывала Арту про Обри, но далеко не все. Больше о нашем прошлом. А он не спрашивал, почему истории о ней кончались на моменте нашей с ним встречи, и не знал, что я с ней ни разу не виделась с тех пор, что мы с ним знакомы. Ему я сказала, что наши пути разошлись (это, по сути, так и было) и что мы не разругались, и вот тут я соврала.

Он знал, что ее будет сложнее всего очаровать, поэтому он протянул ей руку, а не заключил в могучие объятия. Она со скупой улыбкой подала ему руку, пристально его рассматривая, как манекен на поезде-призраке или в психушке, который может внезапно на тебя наброситься. Я уже видела у нее этот взгляд. Она смотрела на него, как на животное.

Арт как будто даже не заметил.

– Я уже наслышан, не то, что об этих неудачниках.

Элеонора притворно ахнула от обиды и отпила из бокала вина, оттопырив мизинчик. Роза смотрела то на Арта, то на Обри, и так прикусила губу, что та аж побелела. На долю секунды мы замерли, точно в стоп-кадре, ожидая, что вот-вот разразится скандал. Обри резко вздохнула.

– Я тоже наслышана. Принесла вам подарок.

Метнув на меня взгляд из разряда «проморгаешь в два счета», Обри вручила Арту фиолетовый подарочный пакет с биркой «новоселье». Арт запустил туда руку и вытащил небольшое растение в горшочке с мясистыми розовыми лепестками, распластанными по земле.

– Это эхеверия, суккулент, – сказала Обри. – Самые живучие домашние растения. Без лишних заморочек.

Арт передал мне эхеверию и обнял Обри: «Лучше не придумаешь». Она далась в объятия, но сама не пошевелила и пальцем, непреклонная, словно дубовая. Кактус в моих руках пронзительно кричал и молил о воде, но слышала его только я одна. Я потыкала сухую хрусткую землю. Чтобы отвлечься от нехорошего чувства внизу живота, я подошла к раковине и пустила холодную воду, подставив под струю горшок. Обри заглянула Арту за плечо и, увидев, что я делаю, оттолкнула его.

– Не заливай его, не надо – они любят сухость.

Черт. Я быстро вынула горшок из-под крана, но почва уже пропиталась насквозь. Я поверить не могла, что я натворила. Как я могла так сглупить, предположив, будто знаю, что делаю? Я уже, наверное, угробила его, а всего-то пару секунд подержала. Арт прижал землю пальцами.

– Порядок, нужно просто ее просушить. Сунь горшок на подоконник, а я пока проведу вам экскурсию. В качестве гида, конечно.

– Сейчас, минуту. Я все исправлю.

Я перевернула горшок и выжимала воду до последней капли, насколько хватало сил, пока у меня самой не полилась вода из глаз. Но они все вчетвером пошли вперед. Мясистый розовый лепесточек глухо шлепнулся о раковину.

Я поставила кактус по центру кухонного подоконника и выкинула листик в компостный ящик. Повернулась спиной к пустой кухне, вытерла подтеки под глазами и прислушалась к смеху Арта, доносившемуся сверху из кабинета.

* * *

Когда Арт привел всех обратно в гостиную, я уже накрыла стол – разложила домашнюю закуску и зажгла свечи, те самые с розовым пламенем. Мое гостеприимство, похоже, всех впечатлило, так что я немного воспряла духом и, обходя всех по кругу, экстравагантно наливала вино, как это делают дворецкие в кино – легким поворотом запястья. Отказалась только Обри, которая все жалась к стенке, теребя воротничок рубашки.

Мы сидели в романтической обстановке, при свечах, и говорили все по очереди. Рассказывали в основном истории про «бардак на работе» или перипетии в жизни друзей, всегда забавные, когда они тебя не касаются. Болтали о пустяках, и реплики бойко скакали, словно камушки по глади пруда. Я спрятала левую руку под стол, приберегая свои камушки для стратегических бросков. Мы как будто предавали правду вещей, сотрясая воздух чепухой, а всю подноготную пряча под дубовым столом.

Обри смеялась вслед за Элеонорой и Розой, но так и сидела, откинувшись на спинку стула, спрятав руки, как и я. У меня не получалось даже перехватить ее взгляд, но Арт тем временем не оставлял попыток заарканить ее вопросами обо мне, о том, какой я была в университете или когда мы жили вместе. Обри ни разу не ответила грубо, коротко или резко, но каждый раз умудрялась пресечь разговор парой ласковых слов. Надо отдать должное ее умению сочинять такие ответы, на которые сказать просто нечего, но мне это казалось ужасно несправедливым. Я знала, что для нее все это будет непросто, но Арт не заслужил такой желчности. Вот в чем вся соль, и я испробовала горечь ее обиды на самом острие.