Текст книги "Ты"

12

Я облажался. На следующий день после вечеринки оставил тебе голосовое сообщение: пригласил в кино. Гребаный дилетант! Ответ пришел через два часа:

«Уже ходила на этот фильм. Вчера перебрала. По учебе куча писанины. Скоро увидимся☺».

Но я-то знаю, что кино ты не видела, от похмелья не страдаешь и писать вам ничего не задали. Если, конечно, только под «писаниной» ты не имеешь в виду треп с подружками про Бенджи.

Черт бы его побрал!

Заглядываю в телефон. Прошло уже долгих пятнадцать часов и два дня, как мы не целовались. Ты написала Чане и Линн, что пока «не готова» к отношениям со мной, потому что у тебя «Бенджимания».

Я не могу убить Бенджи, пока ты сама не убьешь его. Поэтому стараюсь держать себя в руках и сохранять спокойствие. Продаю книги, забочусь о «госте», делаю вид, что не замечаю, как он нюхает героин, припрятанный за подкладкой блейзера, и вспоминаю поцелуй. Наш поцелуй.

Вот что ты написала своим подружкам:

«Джо очень пылкий. С ним можно попробовать. Как думаете, девочки, написать Бенджи?»

Твое «можно» обидело меня больше, чем упоминание бывшего. Когда мы целовались, ты не сомневалась. И потом в такси гладила мои волосы и говорила, какие они красивые. Ты обнимала меня, Бек. Причем не в пьяном угаре – ты не Бетси.

Да, я «пылкий», но постараюсь действовать спокойно. О решительном успехе можно будет говорить, лишь когда ты удостоишься чести познать мой член.

Пока же меня будит твой твит:

«И грянул день, когда уже больше нельзя откладывать поездку в “Икею”». #прокрастинация #сломанная_кровать».

Прочитав это, я не удержался и пнул одну из своих пишущих машинок. Как? Как ты могла запостить тэг #сломанная_кровать, зная, что он попадет мне на глаза? Специально издеваешься?

Чана отреагировала моментально:

«Сломанная кровать? Что за новости?»

Ты:

«Не сломанная, а старая и дико скрипучая. Просто хотела привлечь внимание. Может, ты составишь мне компанию. Обед с меня».

Чана замолкает. Ты пишешь нескольким парням с сайта объявлений, но они требуют денег. И только тогда – в последнюю очередь – ты обращаешься ко мне.

«Любишь “Икею”?»

Конечно, нет. Но пишу:

«Обожаю. Каждый день туда езжу. А что?»

Поездка за мебелью – не бог весть какая романтика, к тому же посреди бела дня. Но я-то знаю, почему ты выбрала такой формат: боишься не сдержаться.

Ты:

«Прокатимся с ветерком? А потом я накормлю тебя фрикадельками».

Трудно придумать более несексуальное вознаграждение, чем фрикадельки, и более неблагодарное занятие, чем покупка мебели, однако в такси после вечеринки ты жалась ко мне и шептала «ты мне нравишься», и плевать, что ты там врешь своим подружкам в «Твиттере».

Поэтому я ответил:

«Фрикаделек не надо, а прокатиться можно».

В общем, сегодня мы едем с тобой в «Икею», где секса у нас точно не будет. Конечно, я знаю все эти бабские штучки типа не спать с парнями раньше третьего свидания. Но главное препятствие между нами – все же не правила приличия, а Бенджи. Сразу после меня ты написала Чане и Линн с просьбой заглянуть к нему в «Твиттер»:

«Жутко, да? Волнуюсь за него».

Вместо того чтобы окончательно в нем разочароваться, ты беспокоишься и переживаешь. А вот подружки (умнички!) все делают правильно.

Линн: «Бек, смирись, он тебя бросил. Со всеми бывает».

Чана: «Уверена, он сейчас где-нибудь на яхте свистит своей шлюхе-художнице о том, как беспокоится о тебе – мол, не дай бог, ты что-нибудь с собой сделаешь… Уймись, Бек, а то я начинаю думать, что Пич права. Отпусти его».

Говорят они все верно, но откуда им знать про твое большое сердце? Это я виноват, что ты беспокоишься, – теперь буду внимательнее вести «Твиттер». Пора уже разорвать вашу болезненную связь с Бенджи. К тому же, пока твоя голова занята им, я не смогу войти в твое сердце. И не только в сердце…

Знаешь, Бек, я тоже не чудовище, поэтому иду и покупаю принцессе Бенджи веганское буррито, соевый латте, суррогатный пломбир и свежий выпуск «Нью-Йорк обсервер». Он радуется, благодарит, набрасывается на еду как зверь и оплакивает безвременно усопшего Лу Рида.

– Из-за него, из-за его музыки, я столько натворил, хорошего и плохого…

– Какая песня любимая?

– У него все великие, Джо, – вещает Бенджи. – Когда речь идет о гиганте, изменившем культуру, глупо цитировать отдельные строчки или выделять какие-то мелодии. Ценность представляет все его творческое наследие в целом.

Понятно. Еще один тест не пройден. Пожалуй, пора отправлять последний твит. Бенджи облизывает крышку от контейнера с мороженным. Что за ненасытная прорва! Внутри у него пустота, которую ничем не заполнить. В универе это не бросалось в глаза, там отсутствие силы воли считают креативностью. Закрываю окошко и отправляю твит:

«Скурил до фильтра, выпил до дна. #крэк #амфетамин #все кончено #лу рид покойся с миром».

Отправляю.

В клетке тихо. Заглядываю. Твою мать! Ублюдок валяется в отключке.

– Бенджи!

Тишина. Это не входило в мои планы. Отпираю дверь. Зову снова. Ничего. На верхней губе порошок. Мерзкое зрелище. Я знал, что у него есть героин, да он особо и не прятался, понюхивал время от времени. Я смотрел сквозь пальцы, потому что ненавижу наркотики. Никогда их не принимал. И пробовать не собираюсь. Надо бы сфоткать его и отправить тебе, полюбуйся на своего ненаглядного. Но нельзя.

Наконец он очухивается. Я так рад, что готов убить его. Поднимаю кулак.

– Давай, – стонет он. – Бенджи в ауте. Убей Бенджи.

– Хватит паясничать. Не смешно.

Вместо того чтобы собрать волю и мужество в кулак и бороться за свою жизнь до конца, этот выродок нанюхался наркоты и отключился. Я злюсь не потому, что мне доставляет удовольствие душить ублюдков, – просто противно.

– Ты меня еще не прикончил?

– Ешь свой гребаный пломбир.

– Это не пломбир, там нет сливок.

– Заткнись и жри!

Бенджи смеется, а мне хочется вломить ему изо всей силы, чтобы выбить дурь. Не выбьешь, он конченый. Наконец принимается лизать мороженое. И ты его любишь, Бек? Любишь эту мразь?.. Подбирает журнал и пытается разорвать пополам, но не может – а что он вообще может? – шатаясь, встает.

– Сядь, Бенджи.

– Ты меня еще не прикончил?

Он зомби, калека.

– Джо, дружище. Хватит. Уже не смешно. Эта телка преследовала меня, а потом прилипла как жвачка, и теперь я подыхаю здесь из-за нее, потому что ты бегаешь за ней.

– Никто ни за кем не бегает.

Идиот! Такие уроды, как он, любят жаловаться, что их, видите ли, преследуют девушки. Слушать противно! Да, Бек? Будто кого-то может утомлять, а тем более пугать твое внимание. Чушь! Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но он орет:

– Постой!

Подползает к окошку и бросает пластиковую карту, которой разравнивал «дорожки».

– Возьми!

– Зачем?

– Хранилище. Я – клептоман, Джо.

– Мне некогда.

– Это ключ, – бубнит он отчаянно. – Адрес написан сзади. О нем никто не знает. Я – Стивен Крейн.

– Что?

– Так я представился парню, у которого арендую хранилище, – объясняет он с дурацкой героиновой улыбкой. – «Алый знак доблести» – единственная книга из списка, которую я прочитал.

Неудивительно. Программу средней школы бездельники вроде Бенджи почему-то всегда знают на «отлично».

– Забирай все, Джо. Хочешь – продай, заложи. Только прошу тебя – еще одна доза, – клянчит он, будто в Диснейленде выпрашивает билет на аттракцион: «Ну пожалуйста, Джо, еще разок».

Ненавижу наркоманов!

– Мне не нужно твое дерьмо.

– Там много ценного, Джо. Я краду с детства – как только ходить научился, – бормочет Бенджи в полубреду. – Спроси у моих родителей. Привет, мамочка.

Я не могу дать ему умереть, ведь тебе он не безразличен. Пока. Когда придет время, я хочу, чтобы он принял смерть достойно, а не задохнулся блевотиной в собственном дерьме. Поэтому захожу в клетку и подбираю два пакетика, вывалившиеся у него из кармана. Нельзя, чтобы он сдох от передозировки, пока мы будем выбирать кровать в «Икее».

Снова запираю дверь, а Бенджи принимается петь дурным голосом. Приходится припугнуть его тесаком.

– Джо не в духе. Джо сердится! – бубнит он, пуская слюни. Такое впечатление, что это вытекают его мозги.

От тебя приходит сообщение:

«Скоро освободишься?»

Я не знаю, что ответить, к тому же он не сводит с меня глаз. Ухмыляется:

– Она того не стоит!

Пишу тебе:

«Не раньше чем через час. Много работы».

Бенджи, насвистывая, выуживает электронную сигарету из своего гребаного блейзера. И вдруг до меня доходит: это я в ловушке.

– Она чокнутая, Джо.

Я отвечаю, что наркотики сожгли его мозг, но голос мой звучит слабо. Он затягивается сигаретой – раб дешевых удовольствий – и начинает говорить, а я слушаю. У меня просто нет другого выбора.

– Хочешь знать о Бек? – спрашивает Бенджи и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Я расскажу тебе. Ей нужны только деньги. Любой богатый урод подойдет. Когда я был в выпускном классе, она заявилась ко мне домой под видом горничной. Конечно, я сразу понял, что она не та, за кого себя выдает, однако впустил ее. И я не просил ее делать мне минет, Джо. И туалет драить не просил. Она сама…

– Ты под кайфом, – мямлю я неуверенным, жалким голосом.

Он фыркает.

– Да, Джо, черт побери, так и есть.

У меня перед глазами встает картинка, где ты и он со спущенными штанами. Пытаюсь ее отогнать – ничего не выходит.

– Если ей нужны только деньги, зачем же она тянет меня сейчас на встречу?

– Сейчас? Посреди бела дня? – Бенджи хохочет. – Это дно! Она даже не хочет подарить тебе вечер.

Черт! Мистер Муни оказался не прав: эта птица сумела взлететь в клетке. И ощущение полета наполнило ее счастьем. Он ненавидит тебя, ты любишь его, все перепуталось.

– Мы встречаемся днем, чтобы съездить в «Икею» за новой кроватью.

Зачем я оправдываюсь?! Он молчит, пялится на меня и вдруг снова принимается хохотать.

– Она как-то с меня всю ночь не слезала, а потом потащила в «Икею» за красным половником. Я, конечно, послал ее подальше.

Что за половник? Первый раз слышу.

От тебя приходит сообщение:

«Давай без пятнадцати☺».

К моему члену ты еще даже не притрагивалась.

– Свози меня в «Икееееею», Бенджи, ну пожалуйста-пожалуйста, – изображает он тебя и заливается мерзким смехом. – Она хотела, чтобы я отшлепал ее половником – в Интернете такую чушь увидела.

Как бы я ни старался, что бы я ни делал, такие уроды, как Бенджи, которые имеют больше и знают больше, вечно загоняют меня в угол. Но я не позволю ему выиграть. Отпираю дверь, отшвыриваю его в угол, как собаку, забираю пакеты с наркотой и спускаю их в унитаз. И чувствую, как ко мне возвращаются уверенность и спокойствие. Я здесь главный. И пусть у него красный половник, зато у меня – ключ.

13

На твоем лице дурацкая самодовольная ухмылка – ты не дала мне заплатить за билеты на паром до «Икеи» и настояла, что купишь сама. Ни грамма макияжа, на голове пучок, на ногах простые белые джинсы и сланцы. Сразу видно, не сильно готовилась к встрече. Ты «жутко рада», что я согласился на «вылазку», и обещаешь, что «будет весело». Тебе действительно придется как следует постараться, потому что стоит мне взглянуть на тебя, как я представляю член Бенджи у тебя во рту и вспоминаю, что ты писала обо мне своим подружкам.

Ты: «Джо попался. Раб на день. Один ноль в пользу Бек».

Чана: «Ахаха. В качестве оплаты придется поработать ртом или руками».

Ты: «Нет, мы только в магазин смотаемся. Собирать будет не он».

Линн: «Попроси его установить мне кондиционер».

Чана: «Линн, ты тоже хочешь поработать ртом?»

Линн: «Какая пошлость!»

Ты: «Успокойтесь. Никто никому не собирается отсасывать».

– Поверить не могу, что ты никогда не был в «Икее», – говоришь ты и кладешь руку мне на колено.

– А я не могу поверить, что ты была.

– Там здорово! Тебе понравится. Комнаты обставлены как настоящие. Ходишь из одной в другую как заколдованный и не можешь остановиться, пока все не обойдешь. Ой, наверное, ты думаешь, что я дура?

– Нет. У меня то же самое с книжным магазином. Когда я в него попадаю, кажется, что там целый мир. Лучшие истории человечества. А внизу еще клетка.

– Что, прости? Клетка?

– Хранилище для редких книг.

– Клетка? Как для зверей?

Бенджи наверняка уже пришел в сознание. Какой здесь чудесный воздух…

– Нет, как застекленная касса в казино.

– Чего только нет в магазинах…

– Да.

– Тебе нравится продавать, а я, как типичная девочка, помешана на шопинге. Когда настроение ни к черту, иду в «Икею», покупаю там… – Ты замолкаешь. Ну же? Красный половник красный половник красный половник. – Покупаю там пару салфеток, и порядок.

Черт!

Может, если я расскажу тебе что-то сокровенное, ты тоже поделишься со мной своей тайной (красный половник красный половник). Достаю из кармана пульт от кондиционера, ты удивленно смотришь. Я разрешаю тебе его потрогать. Ты осторожно берешь у меня из рук. Улыбаешься:

– Высокие технологии.

– С его помощью я управляю увлажнителями и кондиционерами в клетке. Одним щелчком можно превратить в тлен и плесень все книги. А Гертруда Стайн, знаешь ли, не поднимется из гроба, чтобы заново подписать свой роман.

– Аж мурашки по коже. – Ты ежишься. Половник? – Тебе надо самому книжки писать, Джо.

– А может, я уже пишу.

Ты снова улыбаешься. Я делаю еще попытку.

– Твои родители, наверное, гордятся, что ты учишься в магистратуре.

Молчишь, отворачиваешься и смотришь на воду, но ладонь с моего колена не убираешь. Я хочу поцеловать тебя, чтобы вытащить уже член Бенджи из твоего рта.

– У меня только мама, – наконец говоришь ты.

– Прости.

– Папа умер.

– Прости.

– Ты не знал.

В глазах слезы. Или это ветер. У тебя столько знакомых парней: и на курсе, и в Интернете, но ты позвала меня. Меня!

– Иногда я плачу без причины. Смерть – это конец. Понимаешь? Конец. Папы больше нет. И уже никогда не будет.

Ты утираешь глаза. Придется вскрыть этот нарыв.

– Давно он ушел?

– Почти год.

– О Бек…

Смотришь на меня, я киваю, и ты падаешь мне на грудь. Со стороны, должно быть, кажется, что мы просто обнимаемся. Невдалеке сидит еще одна молодая пара, которая явно едет в «Икею», чтобы обустроить свое семейное гнездышко и поесть суррогатных фрикаделек. И никто, кроме меня, не слышит, как ты плачешь. Твои огромные, как у Натали Портман, глаза блестят, щеки горят. Дедок, сидящий напротив, кивает мне, будто я Капитан Америка. Мы почти на месте. Ты утираешь слезы.

Я должен узнать…

– Расскажи, каким он был.

Ты пожимаешь плечами. А я не могу задать единственный вопрос, который меня интересует (красный половник красный половник).

– Он любил готовить. – Ты вздыхаешь. – Пожалуй, это единственное хорошее…

– Я тоже люблю готовить.

Непременно научусь. Красный половник красный половник красный половник.

– Здорово, – отвечаешь ты и скрещиваешь ноги. – Мой психотерапевт сказал бы, что я нарушаю границы.

– Ты ходишь к психотерапевту?

– Да, к доктору Ники. Черт, Джо! Зачем я тебе все это рассказываю? Что со мной творится?

– Поинтересуйся на ближайшем приеме.

Улыбаешься. Тебе нравится мое чувство юмора. Теперь понятно, что за «Анжвин» у тебя отмечен в календаре по вторникам в три часа дня. Доктор Ники Анжвин. Бинго! Я говорю, что в психологической помощи нет ничего постыдного.

– Правда, Бек. Я серьезно.

– Парни обычно не хотят знать такие вещи. Как ты меня только терпишь? Слезы, психотерапевты, магазины…

– Ты слишком много думаешь о других парнях.

Улыбаешься. Я нужен тебе, наконец-то ты это поняла. Киваешь, словно соглашаясь, что теперь мы вместе. Капитан дает гудок. Ты целуешь меня.

* * *

Если судить по фильму «500 дней лета», «Икея» – самое романтичное место на земле. Сцена в магазине начинается с того, что Джозеф Гордон-Левитт со своей подружкой усаживается на одной из кухонек, и девушка начинает изображать любящую жену, которая встречает мужа с работы и накрывает ужин. Поворачивает кран, но вода не течет – там же сплошная бутафория. Тогда Джозеф вскакивает, ведет ее в соседний зал и говорит: «Вот почему мы купили дом с двумя кухнями». Я специально пересмотрел эту сцену сразу после твоего твита про «Икею». Конечно, я не жду, что в жизни будет так же, как в кино. Я же не идиот. Но все-таки…

Реальность оказалась гораздо прозаичнее. Я отнюдь не Джозеф Гордон-Левитт, и у меня в руках громоздкая железная тележка, которую приходится таскать за собой по людным коридорам, пока ты рассматриваешь диваны, которые тебе не нужны, шкафы, которые тебе некуда ставить, и духовки, сделанные из картона. Кругом люди, толпы людей, тысячи, орды. И бесконечные комнаты, обставленные одинаковой мебелью, сошедшей с одного конвейера. Кошмарная антиутопия. Пахнет по́том, освежителем воздуха, детским говном, фрикадельками, лаком для ногтей и снова детским говном. Почему засранцев не оставляют дома с нянями? Стоит невыносимый шум. Я не слышу половину из того, что ты говоришь, Бек. И стараюсь не думать, где среди этого однообразного дерьма могут быть красные половники.

В «500 днях лета» девица бежит из кухни в спальню, и на пути ей не попадается ни один придурок с груженой тележкой или двухметровой коробкой. Она с разбегу падает на кровать. Джозеф не спеша ложится рядом, совсем вплотную. Видно, как вздымается ее грудь, как она хочет его, и он шепчет: «Дорогая, не знаю, как сказать тебе, но в нашей спальне целая семья китайцев».

У нас китайцы тоже есть, только отнюдь не такие тихие и тактичные. Их маленький сын визжит, маленькая дочь вонюче гадит в подгузник и ноет. Такое впечатление, что они нас преследуют, и если сейчас же не прекратят скандалить, я за себя не отвечаю. Из-за их беспрестанного ора я не слышу тебя, Бек, и меня уже начинает трясти. А вдруг ты говоришь что-то важное… Что-то такое, о чем я давно хотел узнать…

Ты извиняешься, протискиваясь мимо китайской мамаши, внезапно застывшей перед непримечательным круглым столом. Она могла бы и подвинуться, однако не делает ни шагу. Тебе приходится буквально вжиматься в спинку нелепого дивана, чтобы подойти ко мне. Ну и наглая же китаеза! Я уже открываю рот, чтобы высказать ей все, что думаю о ней, когда ты берешь меня за руку, и вся злость куда-то испаряется.

– Потрогай, – просишь ты, протягивая мне зеленую подушку с бахромой. Я опускаю глаза и вижу черные трусики, выставляющиеся из-под белых джинсов, – те немного сползли, пока ты прыгала вокруг. Ты держишь меня за руку и пахнешь совсем не как «Икея». У меня встает.

– Мягкая, правда?

– Ага.

Китайский папаша бьет кулаком по столу. Бах! Мы вздрагиваем – и очарование рассыпается. Будь это не реальная жизнь, а «500 дней лета», мы не услышали бы ни звука за сладкими напевами «Холл и Оутс», играющих только для нас. Ты берешь другую подушку, розовую. И прижимаешь ее к моей ладони.

– А эта?

Я как воск в твоих руках. Ты не поднимаешь глаз, хотя знаешь, что я смотрю на тебя. Улыбаешься и шепчешь:

– По-моему, ничего.

– Да.

Твой голос звучит как райская песня. Я безумно по нему соскучился, пока таскался по однообразным комнатам.

Смотришь на меня с нежностью.

– Приятная?

– Ага.

– Когда что-то подходит, сразу чувствуешь.

– Ага.

Ты должна говорить о нас, а не о двенадцатидолларовом шведском барахле. И ты не смотришь на меня, не приглашаешь в гости. В общем, к черту! Надо действовать.

– Слушай, Бек…

– Да? – откликаешься ты, не отрывая глаз от подушки.

– Ты мне нравишься.

Улыбаешься.

– Да?

– Да.

Я кладу руку тебе на плечо. Мы так близко, что я вижу поры, которые ты вечно стараешься замаскировать. Вижу брови, которые ты поленилась выщипать сегодня утром, потому что тогда еще не знала, что захочешь меня. Сильно, страстно, пылко.

– Значит, берем подушку?

– Ага.

Скоро, уже очень скоро ты впустишь меня к себе. В себя. Только что мы заключили договор, и оба это прекрасно поняли. Наши руки сплетены, и теперь мы вместе толкаем тележку. Бок о бок. Плечом к плечу. Будто мы вместе уже сотню лет. Будто мы молодожены. И знаешь что, Бек?

«Икея» оказалась вполне сносным местом.

Ты хватаешься за какие-то деревяшки, на которых написано «кровать Хемнес», смотришь на меня и спрашиваешь:

– Подойдет?

– Да.

Тебе нужно, чтобы я одобрил твой выбор, ведь это будет наша кровать. Ты достаешь карандашик из заднего кармана и списываешь артикул. Потом вручаешь мне бумажку и улыбаешься.

– Продано!

Другая телка таскалась бы по магазину полдня, но ты – умничка! – быстро все выбрала. Я без ума от тебя.

Чмокаешь меня в щеку и просишь присесть на новую кровать, а сама убегаешь в дамскую комнату. Может, просто по нужде, а может, и нет.

Ага. Отправляешь сообщение парню, которого наняла для сборки кровати:

«Привет, Брайан. Это Бек. Извини, все отменяется. Твоя помощь не понадобится. У моего парня выходной, он обещал сам все сделать. Извини! Бек».

«Мой парень»! Ты написала «мой парень».

Когда ты возвращаешься, брови выщипаны (даже еще слегка видно красноту), губы накрашены, соски напряжены. Ты улыбаешься. Успела поиграть со своей киской? Делаешь глубокий вдох и шлепаешь себя по бедрам.

– Могу я угостить тебя фрикадельками?

– Нет. Я тебя угощу.

Ты улыбаешься, потому что я «твой парень». Сама меня так назвала.

Оставляем тележку перед входом в кафе. Там шумно, нет официанток, полно народу. И прямо перед нами, словно из воздуха, возникает эта проклятая китайская семья. Как они только успели просочиться сюда раньше нас? Всё успевают. Вон и поженились уже, и детей настрогали…

У меня в голове начинают сгущаться тучи. Ты назвала меня «своим парнем» не в письме к подругам, а в сообщении к незнакомому мужику с сайта бесплатных объявлений. Вдруг ты написала это просто так? Вдруг кровать выбрала заранее на сайте? Вдруг тебе наплевать на мое мнение? Вдруг ты не собираешься впускать меня в эту кровать и в свою жизнь?

Китайский папаша медлит, я теряю терпение. Протягиваю руку, оттеснив его, и беру свободный половник. Половник! Ты так мне ничего и не рассказала. Китаец косится на меня, ты поспешно извиняешься, а потом поворачиваешься ко мне.

– Что-то не так, Джо?

– Они нахалы.

– Просто народу много, – бормочешь ты, глядя на меня как на брутального самца. Да, я такой.

– Извини, – меняю тактику.

У тебя от такой разительной перемены падает челюсть и глаза лезут на лоб. Ты поражена и восхищена. Берешь себя в руки и шепчешь:

– Подумать только: извиняется, когда не прав, и не ворчит, что я два часа рассматривала диваны, которые мне не нужны… Неужели такие бывают?

Я сияю. Конечно, бывают. Когда китайская мамаша отпихивает меня, чтобы схватить салфетки, я просто-таки само спокойствие. И мне даже не надо сдерживать гнев, потому что его реально нет. Ты накладываешь фрикадельки, я расплачиваюсь, ведь я – твой парень! Позволяю тебе выбрать стол. Садимся.

– Джо, я хочу помогать тебе, когда ты будешь собирать кровать.

– Ну конечно, малышка.

Ты разламываешь фрикадельку вилкой на две части и одну половинку отправляешь себе в рот. Жуешь… ммм… Теперь моя очередь. Подцепляешь вторую половину, я уже готов. Вкладываешь мне в рот, я жую… ммм…

Нашу любовную идиллию снова портят вездесущие китайцы: их сын стучит лопаткой по столу. А ты еще не рассказала мне про красный половник. И фрикадельки на вкус как дерьмо.

– Ты в порядке, Джо?

– Да. Вспомнил, что мне сегодня надо скомплектовать заказы, сделанные по Интернету.

– Отлично! – вскрикиваешь ты. – Так даже лучше. Я успею принять душ и прибраться, а ты придешь как сможешь.

Все это чудесно… С другой стороны, половник! Ты так и не сказала про него. Придется тебе помочь.

– Мне надо кое-то купить.

– Купить? – переспрашиваешь. – И что же?

Я не могу сказать «половник».

– Лопатку.

– Лопатка для Джо, – повторяешь ты. – Звучит как название детской книжки.

Китайцы закончили трапезу и рванули мимо нас к кассе. Ты смотришь им вслед, завистливо оценивая полную тележку. Мы поднимаемся. Ищу отдел кухонных принадлежностей. Вздыхаешь:

– С ног валюсь.

– Сейчас возьмем лопатку – и домой.

– Я подожду тебя тут с тележкой.

– Мне нужна твоя помощь, а то в последний раз я купил полное барахло.

Ты покорно плетешься за мной. Мы на месте. Идем по рядам, а я молюсь, чтобы лопатки оказались рядом с половниками. И тут я их вижу! Целую кучу! Ты никак не реагируешь. Придется помочь… Беру с полки один.

– Может, оформить кухню в красных тонах? Как считаешь, не перебор?

Ты смотришь на половник. Шепчешь:

– Как странно…

– Что?

Наконец свершилось! Ты поглаживаешь половник у меня в руках и рассказываешь историю. Настоящую историю, а не говно, которое наплел Бенджи. Когда ты была маленькая, папа пек вам на завтрак по воскресеньям оладьи. И тесто всегда наливал красным половником, который в другие дни никогда не брал. Ты просыпалась от чудесного сладкого аромата и папиных песен. Он подпевал песням на радио, только слова придумывал свои – вы с братом и сестрой сползали со стульев от смеха. И так круглый год. По субботам ты не могла уснуть, потому что предвкушала утреннее шоу. А потом отец подсел на наркотики. И по воскресеньям уже никто не пел, и красный половник пылился в ящике, и у мамы оладьи вечно пригорали или не допекались. А потом отец умер, а красный половник так и остался. И по запаху никак не отличить невкусные оладьи от вкусных. Отец ушел, и его не вернуть, как и его оладьи.

Чудесная, грустная и чистая история, не имеющая ничего общего с грязными выдумками Бенджи. Будь он проклят, что из-за него я сделал тебе больно.

– Половник так и лежит у нас дома, будто дожидается отца. Жизнь – жестокая штука.

Кладу руки тебе на плечи, ты смотришь мне в глаза с ожиданием и надеждой.

– Я куплю его для тебя.

– О Джо…

– Никаких «но» и «если».

Мир исчезает, остаются лишь твои сияющие глаза. Таким, как Бенджи, никогда не понять тебя. Тебе нужны не деньги, не связи, не дурацкие ролевые игры, а любовь. У твоего отца когда-то был красный половник, и теперь такой же будет у меня, и я испеку тебе оладьи, по которым ты скучаешь. Ты сглатываешь и соглашаешься:

– Ладно, Джо. – Берешь серебристый половник и протягиваешь мне. – Начнем с чистого листа.

Я был прав: у тебя есть талант.