Текст книги "Послушная жена"

– Разумеется, – кивнул Нико. – Или сама завтра перейдешь через дорогу? Если наберешься смелости. На самом деле мама дружелюбнее, чем кажется. Держу пари, она будет рада тебя видеть.

А вот я в этом была совсем не уверена. Именно потому, что Анна жила напротив, меня все чаще тянуло воспользоваться задней дверью. Впервые в жизни я смотрелась в зеркало, прежде чем выйти из дому. Что же касается дружелюбия, ни в одном из флюидов, исходящих в мою сторону от Анны, не было и намека на приглашение вроде «заглядывай на чашечку капучино с круассаном».

Видимо, чтобы стать своей в этой семье, новенького блестящего обручального колечка было мало. Мою маму Анна, скорее всего, по-прежнему считала прислугой, которой та и являлась, пока присматривала за Кейтлин, себе же свекровь четко отводила роль хозяйки дома и главнокомандующего. И разве мог ее впечатлить мой маленький швейный бизнес, когда Нико владел одним из крупнейших садовых магазинов в Брайтоне: «Ты удивишься, сколько люди готовы платить за крохотное лавровое деревце. Растения нынче – просто золотая жила. Он зарабатывает на них бешеные деньги». Однако по-настоящему Анна гордилась и хвасталась только Массимо. Стоило только любимчику-первенцу войти в комнату, как она кидалась к нему, умоляя отдохнуть после тяжких трудов: «Он ведь у нас, знаете ли, аудитор и на отличном счету в одной из лучших фирм в стране». Анна, без сомнения, считала себя утвердившейся на вершине социальной лестницы и с презрением смотрела вниз на отбросы вроде нас, Паркеров, взбешенная тем, что нам удалось перемахнуть через несколько ступенек и на равных войти в ее жизнь.

Но настоящей ровней мы для нее, конечно же, не были никогда. Она видела, как я приезжала за мамой на старой, потрепанной «фиесте». Знала, что мы живем в дешевом муниципальном микрорайоне. Нетрудно было догадаться, что Анна мигом пришла к выводу, будто я, оценив шикарный особняк с гардеробной и обширными подсобными помещениями, положила глаз на Нико и замыслила заманить его в свои сети.

Но винить Анну сложно. Я и сама иногда задавалась вопросом, не было ли у меня и в самом деле подсознательных намерений такого рода. Но рядом с любимым меня всякий раз захлестывали эмоции, а в душе все пылало, светилось и звенело, словно раньше мне было невдомек, какая огромная дыра зияла в моей жизни, пока Нико ее не заполнил. И даже неприязнь Франчески не заставляла пожалеть, что я повстречала Нико и поддалась его ласковому умению внушить мне веру в себя, не требуя ничего взамен. Короче, я опрометчиво согласилась первым делом с утра поговорить с Анной.

Но к тому времени, когда я выпроводила домашних кого на работу, кого в школу, у меня и конь не валялся. Чтобы привести себя в порядок и не походить на пугало – почистить зубы, выщипать брови, найти подводку для глаз, которая, разумеется, обнаружилась на ручке клетки для хомяка, – понадобилась целая вечность. Едва заскочив в туалет у входной двери, я услышала шорох на крыльце и скрежет ключа в замке. Меня окатило волной смущения: я ведь даже не удосужилась закрыть дверь, а теперь Нико или, того хуже, Франческа вернулись за чем-то и застигнут меня со спущенными до щиколоток штанами. Но, к моему ужасу, на пороге появилась Анна в роскошных черных креповых брюках, шелковой блузке и шарфике, повязанном вокруг головы, что придавало свекрови вид отъявленного пирата.

Боже праведный. Я предполагала, что у нее есть ключ от нашего дома «на всякий случай», но не думала, что такой случай наступит в обычное пятничное утро. Или я пропустила столб дыма, который валит у нас из крыши? Узрев самое начало процесса, Анна резко отшатнулась, будто застукала меня за противоестественными развлечениями с участием хомячка.

– Одну минутку! – крикнула я.

Наверное, свекровь перепугалась куда больше меня. Но если бы обитатели маминого дома дожидались своей очереди в совмещенный санузел, никто из нас не успевал бы вовремя на работу и в школу.

Чуть позже, поспешно натянув штаны, я обнаружила Анну на кухне. Она сидела, сверкая глазами на кавардак из тостов с маслом и джемом, оставленный Сэмом. Случайно задев пальцами крохотную капельку джема, свекровь дернулась, словно увидела таракана, затеявшего брачные пляски прямо у нее перед носом. Я демонстративно вытерла руки, чтобы Анна в список моих недостатков по сравнению с Кейтлин не добавила еще и ярлык грязнули.

– Извините, Анна. Я торопилась.

Честно говоря, я ждала извинений за то, что она свалилась к нам домой как снег на голову, но быстро поняла, что не дождусь. На самом деле по выражению темных глаз Анны, ощупывающих кухню, мигом стало ясно: свекровь явилась не полюбопытствовать, как у меня дела, а оценить мои навыки ведения домашнего хозяйства. Которые были вовсе не так очевидны, как, скажем, способность дышать или передвигать ноги. Вид у Анны был такой осуждающий, что я чуть не расхохоталась.

Потом я поправила пояс штанов и предложила:

– Чашку чаю?

– Я пью только кофе.

– Значит, кофе?

– Нет, спасибо.

Я едва сдерживалась, чтобы не разыграть целую комедию: «А может, чаю с крапивой? Смузи из шпината? Горячего шоколаду с капелькой бренди?» – но чайник все равно поставила. Мне-то самой совершенно незачем умирать от жажды. Выбирая в кухонном шкафчике кружку, я выискала самую уродливую, самую неуклюжую, такую, которую Кейтлин точно никогда бы не взяла. Иначе, заяви Анна: «Ой, это была любимая кружка Кейтлин!», я бы запросто шваркнула посудину об стену.

Впрочем, для запланированной атаки обаянием копать предстояло глубоко. Если я не хочу и дальше выбегать из собственной входной двери стремглав, как грабитель с парой ноутбуков под полой, то Анну следует привлечь на свою сторону. Я не из тех «домашних» женщин, которые скользят меж гостями с подносиками миндального печенья и горячо обсуждают наилучшее средство борьбы с известковым налетом на кранах, но, может, все-таки смогу убедить свекровь, что пекусь о счастье ее сына, а не о его бумажнике.

В том, что она отнеслась ко мне с подозрением, не было ничего удивительного. Сначала из уважения к памяти Кейтлин мы с Нико держали наши отношения в секрете. К тому же я ждала, что он вот-вот скажет: «Спасибо, что помогла мне пережить тяжелые дни после смерти жены, но теперь я, пожалуй, поищу себе кого-нибудь поутонченнее/поумнее/постройнее», поэтому мне даже в голову не приходило особо вытанцовывать перед возможной свекровью. Мы с Анной толком-то и не общались до того, как Нико поставил ее перед свершившимся фактом: он женится на дочери сиделки Кейтлин. Однако теперь пути назад не было. Придется показать свекрови, что я и без модной одежды могу быть прекрасной женой.

Интересно было бы знать ее мнение о Ларе, другой невестке. С той мы мало виделись, но и она не поразила меня теплом и дружелюбием. Блондинка с аккуратной прической и в блузках с непременными вычурными бантиками, она выглядела очень солидно. У меня не было особой уверенности, что Лара станет мне союзницей против Анны.

А союзник мне действительно требовался.

В итоге, вместо того чтобы покорять свекровушку байками о замечательных занятиях, которые мы запланировали «семьей», и вешать ей на уши лапшу насчет прогресса с Франческой, я, поддавшись панике, заговорила на единственную тему, которую Нико собирался, как мы и договорились, затронуть лишь в подходящий момент. Это было строжайшее табу, нарушать которое следовало с большой осторожностью и тем же тактом, с каким говорят о гробах с пожилыми родителями.

Заварив в уродливой кружке жидкий чай из пакетика, я выпалила:

– На днях мы с Нико обсуждали, не перебраться ли нам в другой дом. Подумали, что неплохо бы начать с чистого листа. – И в воцарившейся зловещей тишине продолжила молоть языком по поводу того, что полезно выбрать место, которое не будет так сильно напоминать Франческе о матери. Конечно же в Брайтоне, конечно же рядом с морем и недалеко от школы девочки…

С каждым моим словом Анна, казалось, становилась все суше и все больше уходила в себя, пока ситуация не стала напоминать худшее собеседование с работодателем, когда сама понимаешь, что несешь полную ерунду, но ума не хватает остановиться и уйти со словами: «Кажется, я сегодня встала не с той ноги».

Когда на тонком лице Анны удивление сменилось возмущением, я запнулась и смолкла. Она оперлась локтем о стол и медленно, театральным жестом опустила подбородок на ладонь.

– Нико не может никуда перебираться. Фаринелли живут здесь почти пятьдесят лет. Муж купил каждому из наших сыновей по дому, чтобы Нико и Массимо всю оставшуюся жизнь провели рядом друг с другом и напротив нас. Нико не переедет. Это его дом. Фаринелли обитают на Сиена-авеню с семидесятого года, с тех самых пор, как переехали в Англию. Мы выбрали этот район, потому что мы из Сиены, и название показалось нам добрым предзнаменованием. – Не дав мне ответить, Анна вскочила. – Очень плохо, когда для человека не важна семья.

Я попыталась дать задний ход:

– Анна, простите, я не хотела вас расстроить. Конечно, и дом прекрасен, и район, но я подумала о Франческе и о том, насколько ей станет легче принять меня, если мы переедем в новое для всех нас место. Ведь там уже не будет так много воспоминаний о Кейтлин. И это вовсе не должно произойти прямо завтра или даже в следующем году.

– Если бы ты вообще думала о Франческе, то никогда не потащила бы Нико к алтарю.

Последние слова она буквально прошипела, словно разъяренная кобра. От неожиданно яростного проявления враждебности у меня на глазах выступили слезы. Нет, понятно, что Анна отнюдь не торопится раскрывать мне объятия. Несомненно, для налаживания отношений понадобится время, да и выгляжу я, по ее представлениям, не очень: невзрачная фигура, непослушные волосы вечно взъерошены, сколько ни старайся их пригладить, плюс дурацкое пристрастие к яркому батику, бахроме и воланам. Но я не ожидала, что свекровь меня возненавидит. С трудом переведя дыхание, я заметила:

– Никто его к алтарю не тащил.

– Да неужели, – демонстративно фыркнула Анна. – Пистолет ты ему к виску, конечно, не приставляла, но Нико всегда легко поддавался влиянию. Слишком мягкий. Брат поразумнее и пожестче. Избавился от глупой первой жены, которая не хотела детей, и нашел женщину, которая понимает, что значит быть Фаринелли.

Если у меня и была крохотная надежда залучить Лару в союзницы, она оказалась столь же пустой, как и моя блестящая идея продать дом и найти что-нибудь новое для нашей забавной разношерстной семейки. Вся колода карт, выложенных на стол, обуглилась по краям под беспощадным лучом правды. Анна меня не приняла. Считает Нико слабаком, которого я вынудила жениться, набросившись на бедняжку, стоило Кейтлин умереть. Никогда еще я так не скучала по общему с сыном дивану-кровати и маме, дудящей в бутылку из-под соуса.

Глава четвертая
Лара

Поиски нашей кошки, попавшей почти месяц назад, ничего не дали, и я пока не могла смириться, что Мисти попросту нашла другой дом, где ей давали больше рыбки, или, того хуже, не смогла выбраться из плотной живой изгороди. Ради Сандро я старалась храбриться, но кошачьи миски пришлось убрать в шкаф, чтобы не ронять слезы всякий раз, проходя мимо них.

Мисти досталась мне в наследство от отца, которого три года назад отправили в дом престарелых. Глядя на кошку, я видела папу прежним, каким он был, когда я жила дома, когда он гладил ее по спинке, пока смотрел «Время вопросов» или слушал «Лучников». А не того растерянного старикана, который то и дело сражался с пуговицами или напряженно копался в памяти, прежде чем расплыться в улыбке, когда я входила в гостиную.

Переехав к нам, Мисти решительно игнорировала Массимо, который старался задобрить ее, подсовывая кусочки тунца, почесывая за ушком, крутя перед нею плюшевых мышей на палочках. Но зато к Сандро кошка так ластилась, словно его колени были созданы специально для ее серого задка. Поначалу Массимо шутил: «Эта тварь не понимает своего блага. Неблагодарная кошара. Кто, по ее мнению, покупает ей куриную печенку? Хорошо еще, хоть жена меня ценит».

Я смеялась и поддразнивала, что Мисти – единственное существо женского пола, которое отнюдь не считает Массимо замечательным. Он принимал вызов, обещая, что кошка полюбит его больше всех, стоит ему только включить свое неотразимое обаяние.

Несколько месяцев подряд он упорствовал, не в силах поверить, что существует хоть одно живое существо, неподвластное явлению природы по имени Массимо Фаринелли. Но любое рыбное подношение, попытки махать игрушкой или призывное «кис-кис-кис» Мисти встречала презрительным взглядом, а потом разворачивалась и уходила, чтобы запрыгнуть на колени к нашему сыну.

Сандро тоже пытался склонить сердечко Мисти к отцу, соблазняя ее кусочками курицы. Но та секунд на пять вспрыгивала на колени к Массимо, съедала угощение, после чего, пренебрежительно махнув хвостом, уходила, и мужу оставалось лишь смеяться или злиться, а Сандро втайне радовался, что хоть что-то у него получается лучше, чем у отца.

Теперь, спустя месяц после исчезновения Мисти, каждую ночь, когда я лежала в постели, мне слышался то предательский звон ее колокольчика за кошачьим лазом, то жалобное мяуканье на крыше гаража. Я на цыпочках спускалась проверить, но не находила и следа кошки. Когда я возвращалась в постель, Массимо обнимал меня и прижимал к груди, пока я рыдала навзрыд. Я была не в силах бросить поиски: как раз сегодня мы с Сандро еще раз обошли район, прикрепляя маленькие фотографии, на которых Мисти великолепными янтарными глазами смотрела в камеру, и умоляя читающих поискать у себя в сараях и гаражах. К горю по поводу исчезновения кошки прибавилась еще и печаль: отец все быстрее терял память, и его некогда острый ум постепенно превращался в пену, где бурлила неразбериха чувств, которые мне было трудно контролировать. Каждая канцелярская кнопка, которую я втыкала в столбик ворот, каждый плакат, который я прикрепляла к витрине магазина, вызывали у меня ощущение, что я пытаюсь отыскать не столько кошку, сколько самое себя. Все равно что предлагать награду за женщину, которой я была десять лет назад, до того, как Массимо завлек меня своим викторианским особняком, высоким положением на работе, желанием иметь детей. Тогда мне было двадцать пять и я жила вместе с отцом в доме 1930-х годов, Массимо же обрисовал мне заманчивую картину принадлежности к новому племени. У семьи, которая даже по самым незначительным событиям устраивает шикарные импровизированные барбекю с шампанским, всегда найдется кусок и еще для одного. Разительное отличие от нашего дома с простенькими тюлевыми занавесками, тупыми ножами и пластиковой посудой. А все мое мировоззрение ограничивалось благонамеренным советом отца: «Никогда не бери на себя слишком много».

Массимо же, помимо всего прочего, очаровал меня еще и тем, что без конца повторял: «Ты единственная женщина в мире, от которой я хочу детей».

Как же лестно, как проникновенно звучали его слова.

Тогда я не понимала, что Массимо хочет совершенно определенного ребенка: крепкого, спортивного и уверенного в себе, зеркальное отражение отцовских вкусов, способностей, интеллекта. Явно не такого сына, как Сандро, впечатлительного и беззащитного, который скорее раздражал Массимо.

Но теперь исчезновение Мисти подарило нам неожиданный проблеск света: муж стал к Сандро гораздо добрее, как будто начал наконец по-настоящему ценить нашего маленького чувствительного мальчика. Уже несколько недель Массимо не повышал на сына голос из-за раскиданных по дивану оберток от сластей или брошенного почему-то на лестнице носка. Появилась робкая надежда, что скорбь Сандро напомнила Массимо, как сильно он любит сына.

И теперь уже мне приходилось бороться с чувством обделенности, когда они вдвоем садились собирать лего, шли в кино или за мороженым, «чтобы отвлечься». Меня Массимо никогда с ними не звал. Просто подмигивал и говорил: «Сандро требуется немного папиного времени».

Я смотрела, как они идут по улице, – худенький Сандро рядом с мускулистым Массимо, такие разные телосложением, походкой и мастью. Вот только на этот раз сын вышагивал гордо, словно неожиданное внимание отца подпитывало его уверенность в себе, что ни разу не удавалось мне. Теперь, когда Массимо приходил домой, Сандро не прятался, а искал папу, чтобы выбрать фильм, который можно посмотреть вместе. А получив хорошую отметку в школе, с радостным видом хвастался сам, а не просил меня, как прежде, глядя в сторону: «Лучше ты скажи папе».

И Массимо единственный мог говорить с мальчиком о Мисти, не впадая в истерику. Я старалась избегать этой темы, боясь разрыдаться. А Массимо в последний раз, когда Сандро упомянул кошку, откинул ему волосы с лица и сказал:

– Послушай, сынок, кошки – свободолюбивые существа. Иногда они уходят ненадолго и возвращаются. А иногда, хотя в семье хозяев их очень любят, они находят другую семью, с которой предпочитают жить. И не забудь: Мисти уже одиннадцать лет. У нее была прекрасная жизнь. Может, она просто заснула где-то в тайном уголке и больше не проснулась.

У Сандро задрожали губы.

– Нет, Мисти объявится. Она не пойдет искать себе другую семью. Даже если ее примется кормить кто-то другой, она все равно будет скучать по нас. Одиннадцать лет на самом деле не такая уж и старость. И она была здорова.

Массимо подхватил его и, прижав к груди, похлопал по спине.

– Не переживай. Это нормально – расстраиваться, когда тот, кого ты любишь, умирает. Если Мисти не вернется, мы купим тебе другого питомца.

Сандро едва заметно улыбнулся, благодарный отцу за участие. Даже мне, невзирая на собственное горе, стало приятно, что Массимо не потребовал от мальчика перестать хныкать, быть мужественным, справиться с чувствами, а просто позволил сыну их выразить и спокойно выслушал. Одно слово понимания, крохотный комплимент, малейший намек на одобрение отца перевешивали любые мои попытки поддержать в ребенке чувство собственной значимости. Я заставляла себя радоваться поворотному моменту: теперь Сандро достаточно повзрослел, чтобы стать интересным отцу, а не просто требовательным, капризным малышом, отнимающим у Массимо мое внимание.

Как же я была наивна.

Глава пятая
Мэгги

После того как Анна в штыки приняла мое желание переехать, я выкинула белый флаг и предоставила Нико сообщить ей новость, что обед в годовщину смерти Кейтлин мы намереваемся устроить у нас. Он же с восхитительно наивной независимостью заявил:

– О, ради бога. У мамы иногда отключается здравый смысл. Если мы решим, что нашей семье необходим переезд, ей придется смириться. И если она не захочет прийти сюда в субботу на обед, пусть в одиночестве ест вареное яйцо. Ее попытка выиграть раунд за счет Франчески – не самая лучшая идея. Я не потакаю маме. И ты тоже не должна.

Двадцатое февраля – годовщина, которую не требовалось отмечать в календаре, – наступило. На улице стоял лютый холод, было пасмурно. И мне снова хотелось извиняться за само свое существование, за то, что я живу, дышу и тем самым напоминаю Франческе о ее утрате, так и не убедив девочку, что могу чем-то эту утрату восполнить. Хотя дочь унаследовала от Нико золотистую кожу и темные волосы, в остальном она была копией Кейтлин с ее угловатыми чертами лица и худосочностью. Моя мама определенно взяла бы девочку под крыло с намерением «немного подкормить худышку». Я предложила Франческе яичницу.

– Я не голодная.

– Тебе нужно хорошенько поесть, иначе быстро замерзнешь. На кладбище будет холодно.

– Знаю, – огрызнулась она, запихивая в рот горсть чипсов.

Нико взглядом призвал меня к пониманию, и я смирилась. Сегодня не стоило начинать войну. У меня душа болела за Франческу: личико бледное, пальцы постоянно блуждают, обдирая заусенцы до крови.

В свои тридцать пять я по-прежнему не могла представить себе мир без мамы, которая, слава богу, согласилась помочь мне с обедом. Она ворвалась как раз в тот момент, когда вся семья Фаринелли собралась у ворот, чтобы подняться на холм к кладбищу. Мама, вертясь во все стороны, кудахтала, как Сандро вырос и какой стал хорошенький и до чего в феврале холодный воздух, а у Франчески нет перчаток, и безуспешно пыталась всучить девочке свои митенки. Ей было все равно, что Фаринелли застыли, точно кегли перед шаром для боулинга; мама продолжала тарахтеть, одновременно любуясь белыми розами, которые держала Франческа, и гладя по голове Сандро, которому успела сунуть в руку несколько ирисок.

Впрочем, Лара, насколько я ее знала, наверняка поменяет вредные конфеты на дробленые ядрышки какао-бобов или высушенные на солнце абрикосы, едва моя мама отвернется. Бедный мальчонка в рубашке с жестким воротником и шерстяном джемпере. У меня шея чесалась от одного взгляда на Сандро, который топтался, наполовину запутавшись в мохеровом пончо Лары. Когда мимо прошел подросток с немецкой овчаркой, тянущей поводок, они оба прижались к изгороди.

Сандро выглядел совсем бледным и замерзшим. В год смерти Кейтлин ему было всего пять. Он едва помнил тетю. Я предложила оставить мальчика у нас и обещала присмотреть за ним, пока все остальные пойдут на кладбище, но, не дав Ларе ответить, влезла Анна:

– Нет-нет, он идет с нами, это же семейный день. – Как будто его там ждали водные горки и карусели, а не черный гранит надгробия и рой грустных эмоций, мухами вьющихся вокруг. У меня даже возникла злобная мысль, что Анна использовала общее горе как еще один способ исключить меня из семейного круга.

Стало легче, когда через парадную дверь в дом влетела мама и я смогла отгородиться от Фаринелли и сложной паутины их непростых отношений. Мама обвила меня руками.

– Забавно: я снова здесь, а подниматься по лестнице к Кейтлин уже не нужно.

Мне пришлось проглотить раздражение оттого, что даже маме отсутствие Кейтлин кажется странным.

Я помогла ей снять дубленку, поневоле задаваясь вопросом, не дрожит ли сейчас где-нибудь монгольский козопас без своего лохматого тулупа. Тут Сэм, завидев гостью с лестницы, завопил: «Бабуля!» – она обернулась, а я тихонько повесила дубленку в гардероб. Сэм чуть не сбил маму с ног, спрыгнув с последней ступеньки и стиснув в объятиях любимую бабушку. Из ее сумочки, как по волшебству, немедленно материализовалась шоколадка.

– Ух ты, соскучился по своей старой бабулечке?

Сэм кивнул и потащил маму к себе в комнату. Спустившись через некоторое время, она сказала:

– Я всегда говорила, что этот дом похож на шикарный отель. Вам следует подумать о приеме гостей. Здесь ведь есть отличная свободная комната с примыкающей ванной. А я могла бы каждое утро приходить и готовить завтраки.

Мама везде искала возможность заработать. Что-нибудь починить, смастерить, обменять… так она выживала, частенько отыскивая вещи на помойках, а потом пытаясь продать на барахолке. К сожалению, новый дом обрела только одна старая швейная машинка, а, например, трехногая табуретка, шезлонг и меховая подушка так и прижились у нее в квартире.

– Хотелось бы мне увидеть лицо Анны, вздумай мы устроить здесь хостел. Скажи, тебе хватает на жизнь после нашего отъезда? У меня кое-что припасено, если нужно.

– Да успокойся, милая. Обойдусь без твоих денег. Я нашла новую работу: присматриваю за одной несчастной старушкой, которая думает, что за ней скоро придут немцы, и упорно прячет драгоценности в банке с крупой. На днях утром у меня микроволновка чуть не взорвалась, потому что в каше оказались ее серьги.

Дай бог здоровья мамочке. У нее всегда находилась в запасе маленькая история или приключение, которыми непременно следовало поделиться. Благодарные клиенты нахваливали ее знакомым, и маму постоянно приглашали ухаживать за теми, на кого у родственников не хватало времени.

– Как там Нико? Ты уже привыкла к супружеству? А он привык к новой женушке? – Мама хрипловато рассмеялась, подкрепив шутку кашлем любительницы «Бенсон и Хеджес»[6]6
  Марка сигарет.


[Закрыть].

Я не стала утаивать от нее слов Анны.

– Вот ведь чертова старая кошелка. Ну надо же, «потащила к алтарю». Да ему с тобой повезло, доченька. Надеюсь, ты объяснила свекрухе, что у тебя за спиной три поколения матерей-одиночек. Подумаешь, гребаная семейка Фаринелли полвека торчит на своей авеню! Да Паркеры уже более шестидесяти лет обитают в муниципальном районе Малберри-Тауэрс, не нуждаясь ни в каких мужьях. – И она победоносно откинулась на спинку стула, словно убедительно доказала полную несостоятельность Анны. Надо отдать должное, убеждать мама умела, хотя ее аргументы противоречили всем законами логики.

Пришлось рассмеяться:

– Вряд ли Анне понравится, что женщины нашей семьи исторически неспособны заполучить мужа.

Мамино лицо смягчилось.

– Но ты-то все-таки смогла, милая, и я этому рада. Нико хороший парень. Немного навороченный по части вкусов в еде, но для макаронника неплох.

Мама еще не оправилась от того единственного случая, когда Нико пригласил ее сюда на ужин и подал крохотных трехнедельных цыплят. Потом всю дорогу домой она бурно сокрушалась, что по цене одного такого «мелкого костлявого пушистика» могла бы в супермаркете купить четырех «нормальных курочек».

– Нико родился здесь, мама. Он британец, а не итальянец.

– Ой, да как скажешь. Лишь бы ты была счастлива. – Она замолчала, прищурившись. – Ведь ты счастлива, да?

Я сделала глубокий вдох, изо всех сил пытаясь сохранять серьезность, чтобы мама не подумала, будто я утратила паркеровскую выдержку и совершенно раскисла, заполучив штамп в паспорте.

– Конечно, счастлива! Нико замечательный. Осталось только победить остальную здешнюю мафию, и мы дружно ускачем в закат на маленьких упитанных пони.

– Ох, детка. Поначалу всегда трудно. – Мама погладила меня по руке. – Франческа, бедняжка, всего пару лет как лишилась мамы, да и до этого Кейтлин почти год болела. Несладко для малютки в таком возрасте. Дай ей время. Она придет в себя.

– Надеюсь, так и будет, – кивнула я.

– И не мучайся ты из-за этой Анны, – фыркнула мама. – Мадам готова по любому поводу страдать да руки заламывать, а вот нет чтобы рукава закатать да блевотину вычистить. Пороху-то и не хватает. Да и от другой невестки, как ее там, Лары, помощи кот наплакал. Скинула больную на меня, а сама только и пообещала Кейтлин, что с Франческой, дескать, все будет в порядке, можешь почить с миром.

Мне стало стыдно, что я дернулась, услышав, как мама при знакомстве назвала Анну «голубушка», что стеснялась маминых лишних килограммов и ее хмурого взгляда из-под полей шерстяной шляпы, которая ее старила. Доброта, практичность и стойкость гораздо дороже умения ловко повязывать шарф.

– Неужели Нико действительно был так безутешен? – Едва вопрос слетел с языка, как мне захотелось взять его обратно.

– Не забивай себе голову вопросом, кого он любил сильнее, Мэгс, – нахмурилась мама. – Сейчас Нико точно любит тебя. В конце концов, ему действительно нелегко пришлось. Да и всем им. Она ведь была так молода. Но Нико во многом полагался на брата, а Массимо постоянно его навещал и поддерживал. Я даже почувствовала себя виноватой, что у тебя не останется ни брата, ни сестры, когда меня не станет.

– О боже, мама, вот только не начинай!

Я закрыла тему, сунув голову в холодильник в поисках овощей для супа. Вскоре мы принялись дружно чистить и резать, а Сэм вертелся рядом, рассказывая бабушке, как играет за вратаря в школьной футбольной команде, как Нико собирается отвести его на настоящий матч, как ему нравится ходить в школу, к которой теперь мы жили ближе.

Когда суп забулькал, я накрыла на стол, гадая, не упадет ли Анна в обморок, если я подложу под тарелки бумажные салфетки, а не льняные. Мама намазывала маслом булочки, а Сэм в подробностях описывал ей гоночные машинки из игрушечного набора Сандро:

– Мне больше всего нравится «феррари», она итальянская. Я ведь теперь наполовину итальянец, правда?

Я поцеловала его в макушку.

– Ну, не совсем. Тем не менее приятно, что Ларе нравится, когда ты приходишь к ним и играешь с Сандро. – Хотя мне казалось, что она довольно бесцеремонно обозначает точное время визитов: «Сэм не хочет навестить нас? С полчетвертого до пяти». В нашем муниципальном доме дети сидели друг у друга, сколько хотели или пока родители не растаскивали их по домам.

– Ей нравится, когда я прихожу, потому что Сандро еще не освоился с автотреком, который Массимо ему купил. На виражах машинки разлетаются в стороны, и я помогаю Сандро расставить их по местам. Но она сказала, что мне лучше не приходить, когда Массимо дома.

– Это еще почему? – спросила мама.

– Не знаю, – пожал плечами Сэм. – Думаю, он считает меня слишком шумным.

– Еще чего! Такого-то мышонка?! – возмутилась мама. – Между прочим, любой нормальный ребенок покажется разбойником рядом с их молчуном-сынишкой. В жизни не видала такого тихого ребенка.

Я как раз собиралась спросить, что она знает о Ларе, когда послышался звук открывающейся входной двери. Я вытерла руки кухонным полотенцем и шепнула маме:

– Что-то больно быстро.

Мне показалось неправильным выпорхнуть в коридор с радостным вопросом: «Как делишки?», будто Фаринелли, прихватив чаю и булочек, отправились на пикник, поэтому я решила дождаться их на кухне.

По лестнице прогрохотали шаги Франчески, затем в кухню вошел Нико с усталым лицом и красными от холода щеками.

– Все нормально? А остальные где? – встревожилась я.

– Все еще там. Франческа прямо перед входом на кладбище закатила истерику, разрыдалась и начала топтать розы, – вздохнул он. – Никак не может смириться, что Кейтлин не вернуть. Я думал, поход на кладбище поможет, но, видимо, еще слишком рано.

Почувствовав мамин взгляд, который безмолвно требовал тут же все исправить при помощи некой женской магии, я обняла Нико. Когда он опустил голову мне на плечо, я подумала, будет ли когда-нибудь фраза «Нико и Мэгги» слетать у людей с языка так же естественно, как «Нико и Кейтлин», или мне вечно суждено оставаться «новой женой».

– Давайте-ка я поднимусь к Франческе, – предложила мама. Если кто и мог урезонить бьющегося в истерике ребенка, так это она.

Нико благодарно кивнул, как будто сам справиться уже не мог, и виновато произнес, когда мама вышла из кухни:

– Просто кошмар. Не представляю, что делать. Дочка словно застряла между двумя мирами. Кейтлин бы наверняка сумела исправить положение: она намного лучше меня разбиралась в таких тонкостях.

И снова желудок сжался, как будто, хваля Кейтлин, муж автоматически критиковал меня. В глубине души я понимала, что Нико просто огорчен собственной беспомощностью. Но когда я мечтала о нашей совместной жизни, то представляла себя другом, которому Франческа сможет довериться, этаким каналом связи между отцом и дочерью, который поможет Нико понять мысли девочки-подростка. Вместо этого я стала врагом, который обманом втерся в чужую семью, изображая уважение к Кейтлин, и мешает Франческе вернуться к привычному положению вещей.