Текст книги "Никто не будет по ней скучать"

Глава 10

ОЗЕРО

Городской дом, где жили Лиззи с Дуэйном, был безликим коттеджем, обшитым серым виниловым сайдингом, а внутри отделанный старым зеленым ковролином и деревянными панелями. Берд с его ростом в шесть футов три дюйма невольно пригнулся, входя в дверь. На западе солнце опускалось ниже, пропитывая ранний вечер золотым светом, пока легкий холодок прокрадывался в воздух, но в доме будто уже наступила ночь. Потолки были низкими, комнаты – темными.

Берд был не один: у входа его встретил Майлс Джонсон, все еще выглядевший напуганным, как… ну, как человек, с утра пораньше выудивший отрубленный нос из измельчителя мусора. Берд поморщился при виде рук Джонсона, уже красных и потрескавшихся от бесконечного мытья. К вечеру они начнут кровоточить.

– Бывали здесь раньше? – спросил Берд.

Джонсон оглядел комнату слева направо. Берд проследил за его взглядом. Перед ними была гостиная с диваном, обитым потрескавшейся искусственной кожей, клетчатым креслом и парой несочетающихся столиков. Сложно верилось, что женщина, так тщательно декорировавшая домик у озера, жила здесь.

– Пару раз, – ответил Джонсон. – Обычно в сезон охоты на оленей. Я забирал Дуэйна на машине, и мы ездили охотиться вместе. Но я никогда не оставался надолго.

– Что-то кажется необычным?

– Не мне, – покачал головой Джонсон. – Но я не могу сказать точно.

Джонсон последовал за Бердом, прошедшим в кухню, опять пригибаясь в проеме. Дом был чистым, но тесным. Комнаты были душными и забитыми, мебель громоздкой и слегка великоватой для такого пространства. Это не место преступления, насколько было известно, – один из криминалистов быстро все оглядел и не нашел следов крови или борьбы. Ружье, зарегистрированное на Дуэйна, было единственной очевидно исчезнувшей вещью. Одежда Дуэйна и Лиззи до сих пор висела в шкафах. Холодильник полон. В раковине лежала чья-то грязная тарелка, измазанная чем-то желтым – может, яичным желтком, твердой коркой засохшим на краю. Берд не заметил ничего подозрительного. Иногда в подобных делах в доме жертвы становилось жутковато, каждая потертость на деревянных полах или пятно на ковре казались неожиданно полными значения, вестниками неизбежной трагедии. Еще печальнее было видеть знаки, что жертва это предвидела: распакованный чемодан, припрятанный в шкафу, пачка купюр, укрытая в ящике, адрес приюта или визитка адвоката по разводам, втиснутые между страницами книги. В жизни избиваемой женщины не бывало дней опаснее, чем день, когда она пыталась уйти. В одном душераздирающем деле чемодан так и остался у двери, а его хозяйка лежала лицом вниз в нескольких футах от него. Она уронила его, когда он ее пристрелил.

У Лиззи Уэллетт не было чемодана, припрятанных наличных или дневника, где описывался план побега от многолетнего насилия. А Дуэйн не оставил после себя признания, прощальной записки или уличающего поиска в интернете, как добраться до Канады или Мексики. Но Берд считал, что дом все равно окажется полезным, пусть даже если только расскажет о людях, живших там, выдаст детали о Лиззи и Дуэйне, которые жители Коппер Фолз предпочли не озвучивать. Дженнифер Веллстуд была сговорчивее большинства, но даже она будто сдерживала негласную договоренность местных не говорить лишнего. Но этот дом с его дерьмовой разномастной мебелью, потертым ковром, полками без книг и сувениров, стенами, на которых не было ни одной фотографии, – все это рассказывало историю. Пара, может, и ложилась спать в одну кровать каждую ночь, но их общее пространство не имело признаков совместной жизни, «нас». Диван из искусственной кожи давно прогнулся в середине, где Дуэйн, должо быть, регулярно валялся один. Несколько пустых банок из-под пива стояли на столике с той стороны, с которой, по всей видимости, лучше было видно телевизор. Лиззи, конечно, могла бы сидеть в кресле, но оно выглядело сравнительно нетронутым, а перед ним валялись поношенные рабочие ботинки, на одном из которых порвался шнурок.

Он вышел из кухни и прошел в заднюю часть дома. Джонсон не отставал. Дверь справа вела в спальню: беспорядочную, с кучами грязной одежды на полу, источающими кислый запах. Берд отстановился и оглянулся на заместителя шерифа.

– А здесь? – спросил он. – Что-то изменилось?

– Не знаю. Я только заглядывал ненадолго, они меня в спальню не приглашали, – сказал Джонсон, озадаченно взглянув на Джонсона. – Но выглядит… нормально? По крайней мере для Дуэйна. Он неряха. Видели бы вы его машину.

– А Лиззи? Это бы ей не понравилось? – спросил Берд.

– Я вижу, к чему вы ведете, – сказал Джонсон, неловко переступая с ноги на ногу.

– И что же?

– Вы хотите знать, как все было между ними, ссорились ли они и все такое. Но я просто не знаю. Здешние люди не любят выставлять личную жизнь напоказ. Мои родители вообще всегда спускались в подвал, когда ссорились, потому что только там они могли кричать друг на друга, не беспокоясь, что их услышат соседи. Если у Дуэйна с Лиззи были проблемы, я их не замечал. Черт, да я вообще ее почти не видел. Она держалась в стороне от друзей Дуэйна, и нас это устраивало.

– Почему? – Джонсон удивленно моргнул, а Берд повторил вопрос: – Почему? Ваш друг был женат на ней десять лет. Вы никогда не хотели узнать ее получше? Или она вам просто не нравилась?

– Я… – Джонсон начал, но тут же затих. – Наверное, я не задумывался о причине. Не было какой-то одной. С Лиззи было просто… как было.

Берд отвернулся. В тот день он услышал это уже несколько раз: «было как было». Почему местные все еще относились к Эрлу Уэллетту с легким подозрением, когда он прожил здесь несколько десятилетий, имел свое дело, женился на местной женщине, стал отцом ребенка, выросшего вместе с их детьми? Было как было. Что сделало из Лиззи идеальную комбинацию козла отпущения и парии, девушку, которую все привычно презирали, даже не задумываясь о причинах? Было как было. Коппер Фолз был местом, где роль доставалась человеку рано и навсегда; когда люди решили, кто ты, они попросту не разрешали тебе быть кем-то другим. Твой ярлык оставался неизменным, к лучшему или к худшему.

В случае Лиззи – к худшему. Берд в этом не сомневался, даже столкнувшись с тенденцией общины помалкивать в сочетании с более обширным запретом плохо отзываться о мертвых. Люди обходили это в разговоре стороной, позволяя неприятностям тесниться недосказанными между строк.

Бедный Эрл. С Лиззи всегда было сложно. Он пытался держать ее в узде. Может, если бы он проводил с ней больше времени, но… что ж, она пошла в мать. Пусть земля ей будет пухом. Им обеим. Билли тоже всегда ввязывалась в неприятности. Всегда была дикой, хотела что-то доказать. Она была едва старше Лиззи, когда Эрл приехал в город. Если бы мальчишка Кливсов просто был осторожнее, если понимаете, о чем я, может, этого бы не случилось…

Берд поморщился, оглядывая грязную спальню. Мальчишка Кливсов. Это еще один момент: Дуэйну Кливсу было тридцать лет, и он подозревался в убийстве своей жены, но люди описывали его как какого-то местного героя, чью жизнь несправедливо сбили с пути.

Такой потенциал, какая жалость. Он должен был попасть в Главную лигу бейсбола. Или, может, Малую лигу. Или он получил стипендию? Ну, не важно. Суть в том, что у него был талант. Он мог бы чего-то добиться. А он всем этим пожертвовал. И ради чего? Поговаривают, она даже не была на самом деле беременна.

Молчание затянулось, и Майлс Джонсон кашлянул.

– Кажется, у них наверху есть еще комната, что-то вроде кабинета, – сказал он. – Вы ее уже видели?

– Еще нет. Ведите.

Мужчины случайно столкнулись, добравшись до узкой лестницы под наклонным потолком. На втором этаже было теплее и светлее. Берд ступил на лестничную клетку и кивнул, оглядываясь: в этой комнате было ощущение собранности, перекликавшееся с тщательно обставленным домом у озера. Значит, Лиззи проводила свое время наверху, пока Дуэйн валялся со своим пивом и телевизором этажом ниже. Низкий узкий диван стоял у одной стены, возле него располагалось комнатное растение. На другом конце была полка с книгами, в основном пожелтевшими и в мягкой обложке, а напротив дивана стоял маленький стол. Дешевого ноутбука, который лежал на нем, не было – его забрали полицейские, наведавшиеся утром. Он не был защищен паролем, и его уже изучили, а также нашли неинтересным или, по крайней мере, малоползеным. Лиззи пользовалась им для ведения календаря бронирований дома у озера – имена всех, кто тем летом снимал дом, должны были в любой момент прийти Берду на почту, – и для посещения нескольких сайтов. Обычных, ничего скандального: Фейсбук, Нетфликс, Пинтерест. Активнее всего она пользовалась последним, создавая маленькие коллекции пинов, закладок и изображений; Берд никогда не слышал об этом сайте, но кто бы ни изучал компьютер (наверное, женщина, подумал он) назвал коллекции «досками вдохновения». Лиззи хранила их в дюжине категорий с разными названиями: дизайн интерьера, макияж, пейзажи, стиль, рукоделие, а одна эклектичная доска называлась «мечты». Берд пролистал последнюю, ожидая вычурную сказочную картину: бальные платья Золушки, бриллиантовые серьги, поместья за миллиарды долларов, Лазурный Берег. Но «мечты» Лиззи Уэллетт были банальными, если не попросту скучными. Уютный домик в заснеженном лесу. Мартини в запотевшем хрустальном бокале на баре темного дерева. Чьи-то ноги в крепких кожаных ботинках. Ногти, выкрашенные вишнево-красным лаком. Женщина, стоящая спиной к камере, на фоне персикового заката. Вспоминая фотографии, Берд ощутил укол сожаления в смеси с раздражением. Можно подумать, кто-то, живший в таком маленьком месте, такой маленькой жизнью, осмелился бы мечтать о чем-то немного большем.

Он повернулся к Джонсону.

– Вы говорили, что не проводили много времени в этом доме. Полагаю, сюда вы не поднимались?

– Нет, – пожал плечами Джонсон, оглядываясь. – В первый раз вижу. Здесь… мило.

– Напоминает мне дом у озера, – сказал Берд, и второй мужчина кивнул.

– Да. Все как-то слаженно. – Он снова пожал плечами. – Вы спрашивали, почему она с нами не общалась, да? Ну, у нее было это, отдельная жизнь.

– Из того, что я слышал, ей пришлось найти другое занятие. Не так ли? Я слышал, люди осуждали Дуэйна за то, что он женился на ней. Слышал, народ приглашал его, но не ее.

– Я не знаю, – поморщился Джонсон. – Конечно, людям нравилось подшучивать. Подтрунивать над ним. Это ничего не значило. Но в старшей школе Дуэйн мог заполучить любую девушку, а Лиззи была… ну вы понимаете. Свалка. И ее странный отец. И она была немного заносчивой, учитывая… – Берд допустил ошибку, заинтересованно подавшись вперед. Джонсон замолчал и начал неистово потирать руки. Он вдохнул.

– Я не хочу плохо говорить о Лиззи, – сказал он. – Я чувствую себя ужасно из-за случившегося с ней. Из-за всего. И я знаю, что бы я ни сказал, вы будете это анализировать, а этого я тоже не хочу. Я все еще считаю, что Дуэйн не мог бы с ней такого сделать. Я только хочу сказать, что отношения с ней не шли ему на пользу. Просто выглядело так, будто, как только они сошлись, его жизнь пошла под откос.

Берд попробовал зайти с другой стороны:

– Вы о его карьере? Я слышал, он должен был играть в Главной лиге бейсбола.

Джонсон немного фыркнул:

– Эм. Нет. В университетской команде. Может, в первом дивизионе. Но у него были способности, да, а потом он не смог. Ему пришлось устроиться на работу в лесозаготовительной компании из-за ребенка, а потом ребенка не стало. А затем с ним произошел несчастный случай. Вы должны были об этом слышать.

Берд кивнул. Несчастный случай был большим событием в истории Дуэйна Кливса, Трагического Героя – инцидент, включавший в себя нагруженный бревнами фургон и неисправное крепление. Дуэйн получил тяжелую травму, отнявшую у него три пальца правой ноги, и ему повезло, что не потерял всю ступню. Менее известное, но более интересное сюжетное событие, которое Берд раскопал сам: Дуэйн получил щедрую выплату от компании за его увечье – почти по шестизначной сумме за палец – и он оплатил этими деньгами первичный взнос за местный бизнес. Расчистка снега зимой, благоустройство территории летом, включая оборудование. Прошлый владелец, Даг Бворт, с того времени переехал в поселок для престарелых во Флориде, но когда Берд связался с ним по телефону, мужчина еще помнил сделку, будто это было вчера. Что самое интересное, помнил он не Дуэйна.

А Лиззи.

– Чуть не отдал все за бесценок, – проворчал мужчина. – Дуэйн был хорошим парнем, но эта его жена – чертова девка. Она облапошила меня. Пришла, размахивая всякими бумажками, трепалась о каких-то выбросах и нарушениях. Я бы сбросил еще двадцать пять тысяч, лишь бы она заткнулась.

Это было до того, как Берд сообщил Дагу Бворту, что Лиззи Уэллетт мертва, в момент чего мужчина запнулся, сбавляя обороты, и начал уверять Берда, что он никогда бы не выразился так резко, если бы знал. Но как и дом с его раздвоением личности между этажами – и как Майлс Джонсон, который почти прямо сказал, что Дуэйну было бы лучше без Лиззи, – история Бворта была информативной. И все усложняла.

Размышления Берда прервало покашливание Джонсона.

– Солнце садится, – сказал он. – Вы увидели все, что нужно?

– Да. Спасибо, что заехали, – добавил Берд. – Полезно иметь кого-то, знающего город.

Они молча спустились вниз и покинули дом, глубоко вдыхая, когда вышли в надвигающийся вечер. Прохладный воздух освежал, наконец-то отогнав дым от горящей свалки. Саму территорию уже не спасти, дело жизни Эрла Уэллетта сгорело дотла, а через пару дней он сможет развеять над ним пепел своей единственной дочери. Потеря на потере. Жуткая мысль. Берд покачал головой, порылся в кармане в поисках ключей. Джонсон маячил рядом. Он снова потирал руки.

– Сэр? – спросил заместитель шерифа. – Вы действительно считаете, что это сделал Дуэйн?

Берд посмотрел вдаль.

– Я думаю, что мне хотелось бы спросить об этом его, – сказал он. – Хорошего вечера.

Дом уменьшался в зеркале заднего вида, когда он уезжал, но в своих мыслях Берд продолжал расхаживать по его комнатам: темной гостиной, грязной спальне, короткой лестнице, просторному кабинету. Может, дом, где двое жили вместе, но очень раздельно, не был признаком сотрудничества или компромисса, а наоборот указывал на закипающие проблемы. И все же: когда Лиззи Уэллетт забеременела, Дуэйн Кливс женился на ней. А затем трагедия, несчастный случай Дуэйна, предоставила возможность, и Лиззи взяла на себя покупку бизнеса… и он ей позволил. Он доверял ей. Хотя это было много лет назад. Многое могло случиться, многое могло измениться. Но факт, который Берд не мог игнорировать: в два самых сложных момента их жизней, способные с легкостью их разлучить, Лиззи и Дуэйн сплотились.

Глава 11

ГОРОД

Спортивная сумка на плече Адриенн была тяжелой, когда она пересекла лобби банка в центре города, выйдя оттуда ровно в пять часов. Тротуар был забит людьми, поэтому она прикрыла сумку рукой, прижимая ее к бедру и остро осознавая катастрофические последствия, если кто-то попытается ее умыкнуть. Она покинула кабинет Рика еще несколько часов назад, но его предупреждение до сих пор крутилось у нее в голове.

– Не нужно спешить. Чек на такую сумму? Дорогуша, так попросту не делается. Это не только не принято, это опасно. Я бы никогда не посоветовал клиенту так рисковать.

– Но, – начала возражать она, но тогда Рик наклонился и положил руку ей на колено. Жест был скорее отцовским, чем развратным, но она все равно опешила и замолчала.

– Адриенн, это ваши деньги, – сказал он. – Я хочу, чтобы это было предельно ясно. Вы распоряжаетесь ими, а я могу распределить средства как вы пожелаете. – Он улыбнулся ей своей хитрой улыбкой. Знающей и голодной. – Но для меня очень важно заботиться о вас и ваших финансах, и я считаю, что у меня есть решение, которое избавит вас от наличествующих и долгосрочных переживаний и при этом не потребует необдуманных мер. Таким образом, ваши интересы будут защищены со всех сторон… включая жадные руки налоговой.

Тогда она сдалась. Она же не могла объяснить, что ее наличествующие переживания были намного серьезнее и менее туманными, чем она описала, и что налоговая волновала ее меньше всего. Что два человека мертвы и ее дни сочтены.

Она поморщилась, ускоряя шаг, чтобы поспевать за быстро движущейся толпой офисных работников, которые спешили успеть на поезда до дома. Никто на нее не смотрел, но она все равно чувствовала себя ужасно заметной, незащищенной. Она все же вышла с чеком, хоть и на малую долю суммы, хранившейся на счетах, которые она хотела полностью опустошить. Но доля все равно была огромной. Больше, чем она когда-либо держала в руках. Рик был прав: Итан продумал все возможные варианты, включая свое заключение или смерть, чтобы убедиться, что его жена будет в порядке. Что бы с ним ни случилось, Адриенн могла рассчитывать на привычный стиль жизни. Или, по крайней мере, близкий к этому.

– Не хочу соваться не в свое дело, – сказал Рик с улыбкой, выдававшей, что этого-то ему хотелось больше всего. – Но возможно нам нужно пересмотреть и обсудить потенциальный раздел имущества. Вам положено намного больше этого, если, к примеру, вы собираетесь развестись…

– О, нет-нет. Ничего такого, – сказала она поспешно, засмеявшись, словно сама мысль о разводе была шокирующе нелепой.

О, нет, Рик, хотелось добавить ей. Здесь все намного хуже. Скажите, Рик: вы когда-то видели, что случается с человеческой челюстью от выстрела из ружья? Ее лицо буквально взорвалось, Рик.

Улажены ли ее наличествующие переживания, как элегантно выразился ее доверительный советник? Благодаря тщательному планированию Итана ответ мог быть положительным. Адриенн знала о части из этого. Например, о только что опустошенной депозитной ячейке, содержимое которой теперь покоилось в сумке на ее плече. Было сложно не охнуть, открыв ее, но она забрала все. Кто знал, когда ей снова выпадет такая возможность? Лучше забрать все, даже если придется таскать сотни тысяч долларов в отделении ее спортивной сумки.

Чек плюс бриллианты. Вот они стали для нее сюрпризом. Бог знает, когда Итан решил их купить или сколько они стоили, но они были восхитительно простыми в транспортировке.

Ей только предстояло все подсчитать. Оценить и решить, достаточно ли того, что у нее уже есть, – что значило, ей придется решить, сколько ей нужно, а за этим вопросом следовала дюжина других. Достаточно для чего? Для кого?

Достаточно для двоих? С этой мыслью она крепче сжала сумку. Чтобы понять, сколько будет «достаточно», нужно знать, что будет дальше, а она не знала. Она была наполовину уверена, что все рухнет раньше, чем она доберется до этого этапа.

Но все шло лучше, чем она осмеливалась надеяться, даже с учетом неудач. Больше всего она боялась, что Ричард Политано помешает ей получить необоходимое; однако он охотно помог. Конечно, он не поверил ей насчет развода. Он, наверное, начал обдумывать эту вероятность еще до ее прибытия, просчитывая, что при расставании Адриенн достанется бóльшая часть. Но было и что-то еще: осязаемая неприязнь Рика к Итану, пронизывающая их разговор. Что ему не просто нравилось помогать Адриенн, а он еще получал удовольствие, перемещая деньги за спиной ее мужа. Все доступные средства были теперь записаны на ее имя и распределены по нескольким новеньким счетам, доступ к которым она получит в течение сорока восьми часов.

Она задумалась, сможет ли ждать так долго. И стоит ли. Что, если именно дополнительные деньги будут решающими в вопросе, попадется она или нет? Сколько нужно человеку, чтобы исчезнуть? Стать кем-то другим и убраться из города, может, даже из страны, поехать на юг и через границу с Мексикой – вот только ни она, ни ее муж не знали испанского. Об этих вещах ей нужно подумать, она должна была уже начать это делать. Но даже когда она пыталась сконцентрироваться, ее мысли настойчиво возвращались ко всему, что она сказала и сделала ранее днем. Толпа пешеходов подхватила ее и она плыла по течению, крепко держа сумку, но позволяя себе погрузиться в раздумья. Она перебирала свои воспоминания, обдумывая свои оплошности, понимая, что ее намного больше беспокоило то, чего она не помнила. Сколько ошибок она допустила неосознанно? Она внезапно осознала, сколько камер наблюдения в тот день запечатлели ее перемещения. Когда она сидела в приемной Рика, шла по зданию банка. Ей хватило смекалки избегать платных дорог во время поездки прошлой ночью, не нарушать правил дорожного движения, несмотря на бесконечные светофоры на почти пустой Пост-роуд. Но город успокаивал ее своим шумом и гамом. Словно она уже начала исчезать, став лишь одним лицом среди толпы.

Теперь ее лицо подхватило полдюжины камер по всему городу, о чем ей нужно было подумать раньше. Если к ним нагрянет полиция, если решит покопаться, смогут ли они отследить ее передвижения? Придет ли им в голову присмотреться повнимательнее? От этой мысли ее затошнило, и она сглотнула. Она подумала, сколько им потребуется, чтобы найти связь между отпечатками Итана в доме на озере и теми, что у него сняли два года назад. Это был глупый, показной арест, который ни к чему не привел, но урон был нанесен: теперь он был в системе, его отпечатки навсегда останутся там. И несмотря на ее уверенность ранее утром, на всю напускную храбрость – «Тогда мы скажем им, что им нужно знать», – она знала, что никаких «мы» не будет. Итан ни с кем не будет разговаривать; если полиция объявится до того, как они успеют сбежать, это Адриенн встретит их у двери, предложит кофе, ответит на вопросы. Ее мужу придется удалиться; даже если он сможет держать рот на замке, они все поймут с одного взгляда на его виноватое лицо. И когда они спросят, где она была с вечера воскресенья, ей придется лгать.

Я ничего не знаю об убийстве. Я просто красивая жена богатого финансиста, проживающая обычный день.

Обычный: поездка в салон красоты, визит в банк, встреча с финансовым консультантом и… черт возьми. Она уже все испортила, не так ли? Рик сам это сказал: ее появление было «неожиданным сюрпризом». Адриенн не наведывалась к нему несколько лет, а ему пришлось изменить свое расписание, возможно, отменить встречи с другими клиентами, чтобы втиснуть ее. Не обычно. Совсем не обычно.

Ей нужно быть осторожнее. Она должна придерживаться привычного распорядка. Заниматься тем, что делают женщины, которым нечего скрывать, а у них каждый день свободен для занятий всем, чем хочется. Ей надо купить зеленый сок за пятнадцать долларов. Сходить на маникюр, педикюр или и на то, и на другое. Надо, в конце концов, пойти позаниматься на велотренажерах, потратить час, изо всех сил крутя педали на месте, выложить снимок вспотевшего декольте с хештегом: #SweatIsGold[2]2
  Букв.: «пот – это золото».


[Закрыть].

– Прошу прощения, – сказала она внезапно, подтянув сумку на плече и бросаясь сквозь толпу пешеходов. У нее возникла идея: рядом не было зала с велотренажерами, но на следующем углу виднелась кофейня. Она направилась прямиком к ней, проскользнула в дверь и встала в очередь за стайкой студенток, заказывавших тыквенные латте. Она попросила то же самое. Обезжиренное молоко, поменьше сиропа, без взбитых сливок. Бариста взял стаканчик, нацелив на него маркер.

– Имя?

– Адриенн, – сказала она, как обычно делая акцент на последнем слоге, потому что люди часто неправильно его писали. – С двумя «н» и через «е».

Через пять минут она забрала дымящийся латте и села за стойку, положив ноги на сумку. Она устроилась с телефоном в одной руке и стаканчиком с ее именем – в другой. Что-то пошло не так – стаканчик гласил «Адриненн» – но это не страшно. Только фотография имела значение: она открыла фронтальную камеру и вгляделась в экран, поднося кофе к губам, повернула телефон, чтобы захватить в кадр логотип кофейни, и округлила глаза. Она наклонила голову, и розоватые волнистые пряди мягко легли вдоль ее лица. Она выбрала фильтр, подчеркивающий ее волосы, и подписала снимок: Сладко, пряно, восхитительно. #fallhairdontcare #pumpkinspiceseason, #caffeinejunkie, #afternoonpickmeup[3]3
  Букв.: «осенняя прическа и меня не волнует»; «тыквенный сезон»; «кофеиновый торчок»; «послеобеденный заряд энергии».


[Закрыть].

Даже без взбитых сливок латте было приторно-сладким. Она смогла выпить только половину, прежде чем оно стало едва теплым, но она заставила себя сидеть, ждать, наблюдать сквозь большую витрину за проходящими людьми. Несколько из них взглянули в ее сторону, не фокусируясь на ней, но никто к ней не подходил. На мгновение ее снова окутало это восхитительное ощущение невидимости.

Ее телефон завибрировал на стойке. Она взяла его, вбила пароль. Ее фотография собрала горстку лайков и один новый комментарий: «Привилегированная сука».

Она невольно издала тонкий истеричный смешок. Несколько людей обернулись, но ничего. Адриенн привыкла к взглядам окружающих.

Все же это был ее обычный день.