Текст книги "Алтарь эго"

Да уж, хорошо, ничего не скажешь. Лучше не бывает. Неудивительно, что Анна Каренина бросилась под поезд. Эмма Бовари тоже кончила самоубийством. Тэсс из рода д'Эрбервилей повесилась. Стоило задуматься. Столько примеров для подражания. Я вытерла свои гигантские усы из пота. Ну и денек. Словно я весь день грузила дерьмо.

– Слушание прошло хорошо, – выпалила я, – правда ведь?

– Справедливость – всего лишь вердикт, вынесенный в пользу того, кому это выгодно, – угрюмо брякнул Зак.

– Где эт' ты откопал «экспертов»? Редкостные твари, – с издевкой отозвался неблагодарный Ротти.

– Да уж. А што значил весь эт' гнойный базар про непристойность, мать твою? – отчитывал Джулиана Зак, размахивая ножом для масла.

Я вступила в разговор и, как настоящая укротительница, сказала:

– Вы выиграли это дело благодаря тому, что Джулиан – отличный опытный адвокат, а не потому, что вы такие невинные овечки, господин Берн.

– Да? А мне кажеца, адвокаты зарабатывают се'е на жизнь только тем, что врут, – ляпнул Зак, надув губы.

Внезапно я увидела своего любовника глазами Джулиана – самоуверенный, нахальный панк со словарным запасом из хрюканий и мычаний. Ничтожество. Словно коралл, извлеченный из моря, он потерял всю свою привлекательность и яркость. Несмотря на железные бицепсы, чарующие глаза и точеное лицо, я вдруг поняла, что Закери Фениксу Берну идеально подошла бы работенка официанта в забегаловке «Кентакки фрайд чикен».[16]16
  Американская сеть ресторанов быстрого питания.


[Закрыть]

Прерывая мои безрадостные размышления, Ротти, который все не мог успокоиться, наклонился ко мне, укрепив меня в мнении, что парк юрского периода – не просто кинематографический вымысел.

– Для секса мне не хватает только тебя, – прошептал он охрипшим голосом.

Я удостоверилась, что Джулиан и Зак все еще обсуждают дело.

– Какую часть слова «нет» ты не понимаешь? – прошипела я.

– Пойми, если ты не пустишь меня в свои меховые заросли, мне придется донести на тебя твоему ученому дружку.

«Айви» – шикарное местечко, куда сбегается на водопой вся лондонская элита. Сделки-посиделки, разговорчики-комплиментики… Это отличный ресторан, потому что во время еды там можно умудриться похудеть на несколько килограммов, так энергично приходится крутить головой, рассматривая знаменитостей. Оглядывая столики сильных мира сего, пришедших на чинную трапезу в обшитом дубовыми панелями зале, я могла удостовериться, что публика была, мягко говоря, не в восторге от нашего присутствия. Пока не произошло следующее. Я опрокинула устриц Джулиана на колени Роттерману, отчего тот повалился назад вместе со стулом. Как в замедленной съемке, он обрушился на соседний столик, катапультируя изысканную пищу в пространство, и, распластавшись, как обрюзгшая морская звезда, приземлился прямо у ног Джоанны Коллинз.[17]17
  Знаменитая британская актриса.


[Закрыть]

Тогда Джулиан повел себя самым прекрасным и благородным образом. Он тихо поднялся из-за стола, взял меня за локоть и повел к дверям, остановившись на секунду, чтобы сухо сказать метрдотелю: «Внесите в их счет».

* * *

– Борцам за независимость Соединенных Штатов за многое пришлось бы ответить, – спокойно сказал Джулиан, когда мы вышли из ресторана. – Если бы кто-то из них знал хотя бы одного такого Эдварда Роттермана, он бы хорошенько подумал.

Я обняла его и поцеловала в роскошные губы.

– Давай поженимся.

– Что?

– Давай поженимся.

– Когда?

– Прямо сейчас. Все бумаги готовы. Просто давай это сделаем. Неважно, лучше будет или хуже…

– Куда уж хуже? – спросил Джулиан, приятно удивленный. – Ты же не собираешься в постели пользоваться зубной нитью?!

* * *

Бюро регистрации на Розбери-авеню был как раз тем, что нам было нужно. Присутствовавшие там не имели к нам никакого отношения, а нашими свидетелями были просто люди с улицы. Никаких родственников. Никаких подвязок. Никаких девушек с цветами. И регистрировавший наш брак гей, разрешая Джулиану «поцеловать невесту», предупредил нас: «Только без языков».

Пока мой возлюбленный целовал меня, медленно и долго, я поклялась еще кое в чем более важном, чем любовь, уважение, жизнь в мире и согласии до самой смерти… И да не введет нас Господь во искушение, оставив в прошлом мальчиков-игрушек.

15
Оплакивая завязанные узелки

Вот прошло уже полжизни… и мы женаты. Мне потребовалось какое-то время, чтобы действительно понять – теперь я миссис. Потребовался целый медовый месяц. Мы назвали его «нашим медовым месяцем», но на самом деле это был обычный летний отдых в Тоскане на вилле Саймона и Вивиан.

Для меня так и осталось загадкой, почему старая бедная Тоскана тем летом заслужила столько внимания. Сюда хлынул поток продюсеров с Би-би-си, сценаристов и рекламных агентов, накаченных джин-тоником. Картина у бассейна недалеко от нашей виллы напоминала пародию на сериал «Спасатели», его английский вариант: волосатые белые ноги, вихляющие жирные ляжки, грузные формы и пивные животы. Красные тела, словно ошпаренные солнцем, были похожи на экзотическую салями, продававшуюся на рынке в Сиене.

Кроме участия в игре «вычисли итальянца» и мучительного страдания от ожогов, проявлявшихся после захода солнца, большую часть времени я проводила, стараясь не думать о Заке.

Я старалась не думать о нем и прогуливаясь до местного замка и обратно.

– Италия рождает жажду жизни, тебе не кажется? – напыщенно сказала Вивиан, когда мы плелись по пыльной дороге вдоль оливковых деревьев, колеблющихся от июльской жары.

– Да, – солгала я.

Мне казалось, что от итальянской сельской местности веет смертью. Всю ночь слышались какие-то звуки, будто кто-то кого-то убивал, и от этого кровь стыла в жилах. Дикие свиньи убивали сов, совы убивали кроликов, хозяйка в доме убивала мышей… Утром мы находили обглоданные кости каких-то животных. Окрестности оглашались криками, по которым можно было судить, что мы получим на следующий прием пищи.

Я старалась не думать о Заке, когда мы играли в рифмы, потягивая марочное «Сан-Джиминьяно» после ужина.

– Клитор, – придумала я рифму к слову «солиситор».

– Да у тебя клитор прирос к мозгу, – заныл Саймон.

– А, так вот где он находится! – пошутил Джулиан.

Я старалась не думать о нем, лежа в кровати в ожидании, когда Джулиан закончит работать. (Как всегда, ему нужно было предотвратить несколько повешений в какой-то далекой стране.)

– Я хотела бы задать тебе один очень интересный вопрос, – сказала я слабым голосом, когда он улегся в кровать около трех. – Как ты думаешь, существует ли секс после женитьбы? Давай так: в Тоскане засуха и тебе следует воспользоваться шлангом особой конструкции, а?

Я старалась не думать о нем, когда несколькими минутами позже начала стриптиз-представление, а Джулиан зевнул во весь рот.

– Ты зеваешь?!

– Нет же!

– Нет, ты зевнул. Твой рот открылся вот так… – Я округлила рот буквой «о».

– Прости, Бекки, просто я устал, – начал он, безразлично поглаживая меня.

– Господи, Джулиан! Как мне надоело, что ты все время работаешь! Оторвись ты от своей работы хоть на чуть-чуть. Ну, хотя бы на наш медовый месяц.

– Оторваться? Этих бедных людей могут повесить. Я уже отослал первое письменное заявление. Я им нужен. С такими делами я справляюсь быстрее других адвокатов…

– С другими вещами ты тоже справляешься быстрее других, Джулиан, – разочарованно сказала я, но он уже спал.

Я старалась не думать о нем, когда ежедневно просматривала зарубежное издание «Гардиан», доставлявшееся в местный ресторанчик. И вот однажды, открыв третью страницу газеты, я увидела огромный портрет Зака. Заголовок гласил: «Рок-бог в действии» – что-то про «струящиеся волосы и выдающуюся промежность». Еще его называли «Шекспиром под кайфом».

В этом и заключается ирония цензуры: любая попытка запретить художественное выражение является наилучшим видом рекламы. Материалы о судебном деле Зака повысили его рейтинг ровно настолько, чтобы его пластинка побила все рекорды. С этого момента избежать мыслей о нем было невозможно. Самые разные издания, журнал «Фэйс» и газета «Дейли телеграф» соревновались между собой, восхваляя Зака, называя его «верховным жрецом вуду», «новым Ленни Кравицом», чьи тексты стали «выражением нигилистически сентиментального духа эпохи, ограниченной смертью принцессы Дианы и наступлением Миллениума».

Деваться было некуда. Он ежедневно мелькал по кабельному телевидению, доводя до оргазма даже микрофон.

Но не только музыка и образ настоящего мачо приводили в экстаз фанатов. Его попа была столь совершенна, что о ней писали десять тысяч слов в неделю. Его зад делал, так сказать, свою карьеру. И именно эту карьеру, черт возьми, и освещали некоторые журналисты. Журнал «Роллинг стоун» объявил Зака одним из самых сексуальных мужчин на планете. В шортлисте на эту номинацию Зак коротко назвал своим хобби «небритье».

У меня осталась кожаная куртка Зака. Надев ее, когда мы летели в Италию, я обнаружила, как щупаю ее, с благоговением гладя рукой прохладную на ощупь подкладку, и наслаждаюсь тем, как она щекочет мою ладонь, словно сам Зак вот-вот приподнимет мне волосы и поцелует в шею, по которой побегут мурашки. Мне было больно.

Когда Джулиану удалось слегка освободиться от своих бесконечных дел, заявлений и комиссий, он стал любовно подкатывать ко мне, но я отталкивала его, лишь обещая «позже».

– Позже в смысле «сегодня» или позже в смысле «когда-нибудь в следующем тысячелетии»? – спросил он меня, когда я отвергла его попытки в третий раз. Господи, мои самые сильные опасения подтверждались: я превращалась в минетонена-вистницу. Я продолжала заниматься сексом с Джулианом, но сердце мое было где-то далеко. Словно в моем теле устроили вечеринку, на которую меня забыли пригласить.

Тем длинным прохладным летом во мне росло осознание того, что я допустила ошибку. Я чувствовала, как меня засасывает болото – то самое болото, в котором прогнили основания брака моих родителей, – я почти ощущала его гнилостный запах.

Наше супружество явно нуждалось в нарушении моногамии.

16
Жить в любви и согласии, в уважении и измене

Выходя замуж, я молилась, чтобы Бог не ввел меня во искушение. Но пора признать, что вводить меня никуда не надо было: в тот запретный край я могла найти дорогу с закрытыми глазами.

– Тебе не кажется, что благоразумие – главное преимущество среднего возраста? – сказала Кейт, когда я показала ей три билета на концерт, присланные мне по почте: новая ретро-рок-группа Зака выступала на стадионе Уэмбли.

– Мне просто любопытно. Ну кому от этого вред? – ловко оправдывалась я. – Хочешь, пойдем вместе?

– Да я скорее удалю себе матку садовыми ножницами, чем пойду на этот идиотский концерт.

– Куда же делась твоя любовь к приключениям? Он ведь теперь звезда, понимаешь?

– Звезда, дорогая моя, – это газообразная структура, представляющаяся земным наблюдателям фиксированным небесным телом.

Вот именно, вздыхала я про себя. Небесное тело.

– Только позаботься о защитном костюме. И если ты подцепишь какую-нибудь инфекцию, даже не думай появляться в офисе, черт бы тебя побрал. – Она все еще злилась на меня за то, что я вышла замуж за ее спиной.

– Пожалуйста, пойдем со мной, Кейт. Я буду вести себя предельно прилично, – пообещала я.

– Ну, хорошо. Я согласна, но только потому, Ребекка, что твои гормоны ожидает опасное соседство и позволять тебе шляться одной слишком рискованно.

* * *

– Боже мой, – воскликнула она, когда два дня спустя я ввалилась на заднее сиденье Анушкиной машины.

– Что? Недостаточно изысканно?

– Изысканно?! – Кейт несколько раз обвела меня взглядом, с особым презрением задержавшись на кожаных сапогах до бедер. – К этому наряду вполне подошла бы флюоресцирующая футболка с надписью: «Трахни меня прямо сейчас, мой спермобог!».

– Двое мужчин. Счастливая ты, куколка! – Анушка глотнула водки прямо из бутылки. После того как она вышла замуж за Дариуса, алкоголь стал основой ее рациона.

– У меня нет двух мужчин. Я замужем. К моим трусикам намертво приварен замок. Если я когда-нибудь серьезно задумаюсь над отношениями с рок-звездой, затащите меня в чулан и бейте по лицу, пока я не приду в себя. Договорились?

– Кстати, о мужьях. Анушка, а ты своего-то видела после свадьбы? – спросила Кейт. – Знаешь, ты уже старовата для воображаемого друга.

Анушка вдавила педаль газа в пол.

Продравшись сквозь толпы перекупщиков, продающих билеты на концерт, мы оказались на стадионе и слились с толпой.

– Да здесь яблоку негде упасть, – ныла Кейт, пока мы пробирались к бесплатным местам. Толпа упрямо и отрывисто скандировала: «Зак! Зак! Зак!»

Бас-гитара взвыла, словно «Боинг-747», разгоняющийся на взлетной полосе вдоль бесчисленных рядов поклонников. Последовал гормональный всплеск электрогитар, бьющий по нервам электронный скрежет синтезатора. Когда вступили ударные, стадион содрогнулся в победном прыжке, обычно ассоциирующемся с выигрышем в лотерею.

Разливалось гитарное соло. У краев сцены кувыркался мощный луч света… и вот появился Он, волнообразно двигаясь в полоске света. С диким рыком толпа хлынула к нему. Чуть ниже пупка я почувствовала пульсацию предвкушения.

– О боже, куколка! – восхищенно выдохнула Анушка. – Как он влез в эти штаны?

Я старалась не истекать слюной, как собака Павлова. Зак дерзко взвыл, это было не просто выступление – скорее, бушующее торнадо тестостерона. Его тело было сгустком энергии, комком света, голос – сильным и неукротимым. Он пел, мешая музыкальные стили, как начинки для пиццы: соул, рэп, рок. Но тексты остались прежними и призывали убить всех при рождении.

Он крадучись приближался к зрителям. В приглушенном голубом свете корчащаяся толпа напоминала гигантского осьминога. Его щупальца тянулись к Заку, будто желая окунуться в водоем его славы. Фанаты неистово размахивали руками, но, как только Зак касался их пальцев, затихали, словно околдованные.

Прожектор выхватил нас из темноты, и я подпрыгнула. Внезапно я осознала: мы были самыми взрослыми среди зрителей.

К концу своего гипнотического выступления он заговорил в первый и единственный раз, если не считать формальных «Привет, Лондон!» и «Я рад быть здесь с вами».

– Бекки, эта песня посвящается тебе, моя девочка!

Мое сердце словно прыгнуло с трамплина, перекувырнулось и приземлилось где-то в области живота.

Несмотря на избитое название «Очень тебя люблю», это была медленная песня о любви и о притяжении противоположностей. Конечно, не совсем Зонд-хайм[18]18
  Бродвейский композитор, поэт, автор популярных песен.


[Закрыть] (для Зака, похоже, важнее хорошо выглядеть в латексе, чем понимать структуру пятистопного ямба), но музыка приятная, а слова наполнены невнятной болью, обжигающей тоской. Меня захватила знакомая волна возбужденного ожидания. Вокруг все хором подпевали. Песню обо мне. Да это же мечта каждой девушки! Я думала, что брак станет профилактической прививкой от чар Зака, но противостоять этому возбуждению было невозможно. Словно Лорелея мужского пола, он завлекал меня в свои сети.

Издавая коллективные свисты-вопли, толпа ликовала, неистово вытанцовывая под последнюю песню. Стадион превратился в место поклонения. Зак и его группа были всего лишь на разогреве, но сам факт, что они выступали на стадионе Уэмбли, превращал их в маленьких божеств. Последовала эпилептическая вспышка света – и он исчез. Испарился. Никакого выступления на бис.

Внезапно зажгли свет. Двери открылись, изрытая рок-братство наружу.

– Господи, куколка, – сентиментально трещала Анушка, пока мы спускались по ступенькам. – Где ты его откопала? Заказала в каталоге?

– По-моему, ты не особо в восторге, Кейт?

– А что ты хочешь, чтобы я сделала? Устроила фейерверк от счастья?

– Мне так понравилась песня о тебе, куколка, – возбужденно взвизгивала Анушка. – Она правда не выходит из головы…

– Да уж, как мигрень, – добавила Кейт.

– Мне кажется, эта группа намного опередила свое время… – с энтузиазмом заявила Анушка.

– Скорее, опоздала, – поправила ее Кейт с досадой в голосе.

Вышибала с черной шевелюрой внимательно изучил наши билеты с надписью: «Доступ во все зоны» и, переступая через кучи проводов и кабелей, толстых и скользких, словно змеи, проводил за сцену. В гримуборной музыкантов толпилось столько народу, что единственным способом выжить было протискиваться через толпу, держа коктейли над головой… Говоря «коктейли», я имею в виду токсичный дефолиант. Один глоток этой взрывоопасной смеси – и наши миндалины отбивали чечетку о верхние мозговые доли. Атмосфера была заряжена духом жесткой конкуренции, едким и резким, как одеколон Роттермана, от которого я чуть не задохнулась, как только мы зашли в гримерку.

– Господи Иисусе. А чта ты-та здесь делаешь?

– Я тоже рада тебя видеть.

– Заткнись. Я мог бы подать на тебя в суд, ты, полоумная сучка. Держись-ка подальше от моего мальчика, засранка!

– Я думаю, тебя это никоим образом не касается, – сказала я, выискивая глазами Зака.

У меня перехватило дыхание. Он рылся в шкафу среди кожаных пиджаков и лайкровых спортивных комбинезонов и походил на Моисея, укрощающего воды Чермного моря.

– Помнишь меня?

Мы горячо обнялись, словно на улице стоял мороз, а не тридцатиградусная жара.

– Скажи мне, у тебя гитара в кармане или ты просто рад меня видеть?

Он залился глубоким смехом, обещавшим безумные занятия любовью, но об этом ни слова. Я ринулась представлять его Кейт и Анушке.

– Так вот какой ты на самом деле, – замурлыкала Анушка, поправляя волосы. Девушки из Клуба благородных девиц считали этот жест сексуальным.

Зак протянул Анушке руку, та пожала ее очень энергично, потом он подал руку Кейт, но она стала пристально ее рассматривать, словно личинку в банке. Наконец, пожав с легким отвращением, произнесла:

– Вам должно быть приятно со мной познакомиться.

Я толкнула ее локтем.

– Не беспокойся на ее счет, – сказала я Заку. – Она из Австралии. У Австралии было тяжелое прошлое, понимаешь?

Но Зак рассмеялся и взял мое лицо в ладони.

– Я скучал по тебе, Бекки… Я скучал по твоему имени. Я обожаю его мягкое звучание. Мне нравится катать твое имя на языке.

Это напомнило мне то, по чему очень соскучилась я, – его змеящийся язык.

– У тебя потрясающие песни, дорогой. – Анушка поправляла волосы по несколько раз в секунду.

– Мои песни – это секс с тобой, Бекки, положенный на музыку.

Вот что было в нем поразительнее всего: он мог говорить такое, и при этом меня не тошнило. Наоборот, во мне просыпалось нечто совсем другое…

– Почему ж' ты бросила ме'я вот так просто? – спросил Зак расстроенно.

– Ты все рассказал Роттерману!

– Черт подери, ну а ты рассказала все своим подружкам, так ведь?

Я посмотрела на прилипшие улыбки Кейт и Анушки. Сияя, как душевнобольные орангутанги, они отправились в бар.

– Бекки, ты нужна мне. Ты не такая, как те де'ушки, к'торых я знаю, короче…

Я взглянула на полчища молодых женщин, с благоговением толпившихся вокруг. Это чем-то походило на кастинг для безобидных, вечно улыбающихся существ женского пола, чье призвание – светиться на телевикторинах и молчаливо сопровождать фразы: «Леди и джентльмены, машину в студию».

– Ничего удивительного. Большинство этих женщин выглядит затрапезными шлюшками.

– Ты заставляешь меня думать, понимаешь, о чем я? И я думал об этом долго и принял твердое решение… (Господи, неужели ему нужно было использовать именно эти слова?) Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.

– Что?

Что это вдруг случилось с мужчинами? Повышенный уровень эстрогена в питьевой воде или в чем дело? Почему это все вдруг решили быть верными и преданными?

– С тобой я счастливей собаки с двумя членами. Я люблю тебя, черт подери!

– Ты же музыкант. Музыканты не любят. Любовь для них – всего лишь слово из шести букв…

Он провел пальцем по моей щеке. Две секунды – и я уже урчу от удовольствия, как стереоусилитель. Я во власти наркотической инерции влечения. Но тут, случайно взглянув на обручальное кольцо, немым укором поблескивавшее у меня на пальце, я оттолкнула его.

– Я не могу порвать с Джулианом. Не сейчас.

– Почему?.. Ты его не любишь. Конец истории. Если бы ты его любила, то вышла бы за него замуж.

– Я так и сделала.

– Что сделала? О, господи! – Он отшатнулся от меня. – Значит, тебе придется уйти от него. Я не собираюсь быть мальчиком-игрушкой замужней дамы.

– Я не могу вот так взять и бросить его. – Я глотнула воздуха.

– Ну скажи, ты счастлива в жизни? Тебе нравится быть там, где ты есть, когда ты закрываешь глаза, ложась спать, и открываешь их утром?

– Ой, давай о чем-нибудь попроще.

– Почему вы, англичане, так упорно держитес' за свое жалкое, блин, существование? Отворачиваетесь от собственного счастья. – Он повернул меня лицом к себе. – Будь моей судьбой, Бекки.

– Знаешь, трудно поверить человеку, предпочитающему появляться на публике в блестящих парчовых мокасинах, – сказала я наигранно безразлично, наступая ему на ногу.

Не отрывая от меня глаз, он закатал рукав. Там, в зарослях вытатуированной колючей проволоки, мое имя волнообразно извивалось вокруг его предплечья.

– Я хочу быть тв'им единственным мужчиной. Хочу даже больше, чем выступать в «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке.

О боже, банально, но так возбуждает! Что же, черт возьми, со мной происходит?

– Почему ты так боишься определенности? Все девчонки хотят быть влюбленными по уши, тебе ж' надо не по уши, а только по щиколотки, что ли.

Я сделала шаг назад, потому что Роттерман вытолкнул вперед девицу, которая явно не боялась определенности и была готова в любой момент занять мое место.

Убийственной блондинке от силы было лет девятнадцать (сразу видно, что она красила волосы сама и загубила их окончательно – натуральный цвет можно было определить только по генеалогическому дереву). Ее выставленная напоказ грудь в блестках и лайкровые обтягивающие брюки выглядели многообещающе. Возможно, ее дары предназначались всем музыкантам группы. Она поцеловала Зака так, что я испугалась, он задохнется. Я почувствовала, как меня пронзила ревность.

– Селестия отказалась от предложения ассистировать в кулинарной передаче на Би-би-си, потому что она «вегетарианка свободного падения».

– А это что за секта? – спросила я высокомерно.

– Она ест только овощи и фрукты, упавшие на землю, – сказал Ротти с притворной искренностью, – а не те, что жестоко срывают с веток. Пра'льно я говорю, ты моя сладкая щечка?

– И конечно, никакого мяса, – промурлыкала она.

– Так я предполагаю, что на минеты рассчитывать не приходится? – ядовито спросила я.

Сочные губы Зака растянулись в хулиганскую улыбку.

– Ну, Закери вроде не в претензии, – обронил Роттерман как бы ненароком.

Я повернулась к Заку и прошипела:

– Ты спал с ней?

– Но ты ж' спишь со своим мужем.

– Это совсем другое. Зачем тебе спать с… э-э-э… какой-то фанаткой?

– Потому что мне можно, – пожал он плечами.

И он переспал бы с ней еще раз. Пора было действовать.

– Муженек-то знает, что ты здесь? – с издевкой осведомился Роттерман.

– Зак, мы можем исчезнуть отсюда?

– Вот моя гримерка, – указал он на дверь за спиной. – Зайдем выпьем кофе.

Мы вошли в тесную убогую каморку, он повернулся и, опустившись на колени, поцеловал внутреннюю поверхность моего бедра. Всего лишь раз, и мое самообладание улетучилось вместе с трусиками. О кофе не было и речи.