Текст книги "Мальчик, который упал на Землю"

Глава 13
Доктор Амор заходит во двор

Наутро я проснулась в полосе теплого, густого солнца. Меня ожидал суетливый скучный день: сбегать за продуктами, отвезти Мерлина на Александеровскую тренировку по плаванию[83]83
  Техника совершенствования движений, дыхания и речи. Разработана австралийским актером Фредериком Маттиасом Александером (1869–1955).


[Закрыть] и намучиться потом с его домашними заданиями, но одной мысли о поцелуе Арчи, о его песне хватало, чтобы улыбка сияла в моих глазах до самого вечера – даже в очереди в экспресс-кассу продуктового магазина, которая продвигалась с такой скоростью, что можно было сгонять к гинекологу, сделать маникюр, педикюр, развестись и не потерять своего места в хвосте.

С чего бы? Я толком и не понимала. Арчи был строго противоположен всему, что в кино обычно требуется для романтического героя. Он был воплощенным антонимом Чувствительному Современному Гладиатору с портфелем капитальных инвестиций в каждом рукаве, а именно такие модны в этом сезоне. Жилистый старый рокер был крепко сложен, однако несколько рыхл посередине. Мог похвастать ладной гривой – а на затылке носил крысиный хвостик. Такое лицо, как у него, может любить только мать, причем слепая. И вот поди ж ты: я с изумлением поняла, что хочу поцеловать его еще раз.

Его фразочки вдруг стали казаться мне до странного обаятельными. Заметив его на улице, я вдруг принялась махать ему как полоумная, будто призывая спасателя. Ясно было, что мое либидо прекратило выходить на связь с ЦУПом и ориентировалось на какую-то мятежную полупорнографическую систему спутниковой навигации. Я ошивалась в кухне без всякой цели, доливала себе чаю и надеялась, что он еще раз меня обнимет. И вот мы уже горячечно сплетались друг с другом то у крыльца, то в гостиной, то у стиральной машины.

Мерлин был предсказуемо прагматичен.

– Я видел сегодня утром, как ты целовала Арчи. У вас правда половые отношения? – спросил он при моей сестре, которая чуть со стула не упала.

– С этим? Ты же говорила, что он животное, – напомнила Фиби, и глаза у нее были круглые-круглые.

– Благослови Господь царство диких зверей – вот и весь сказ.

– Но на прошлой неделе ты его презирала.

– И на этой презираю – в каком-то смысле! Меня поражает до сих пор, отчего люди на улице не спрашивают, не он ли играл пришельца-людоеда с планеты Буэ в «Пришествии инопланетных каннибалов». Список причин отвращения к Арчи такой длинный, что аж челюсть отвисает. Может, все потому, что ему нравится Мерлин, а Мерлину нравится он?

– Ну тогда, похоже, надо с ним залечь и все выяснить, – предложила Фиби с улыбкой в полголовы.

И поздно вечером, когда Арчи кончиками пальцев провел мне по загривку, внутри у меня расползся юркий жар желания. Я будто скользнула в горячую ванну этого мига. Мы легли на кровать, и его тепло озарило меня. Тихая завороженная ночь наложила на нас свои чары, и совсем скоро мы радостно обливались потом в полной наготе.

Когда я открыла глаза, Арчи смотрел на меня, приподнявшись на локте. Его улыбка окатила меня, как высокая волна прибрежные скалы.

– Хей-хо! – воскликнул он и с почтением прикрыл глаза. – Вот так заезд! – Он откинулся на подушки. – Я на тебя ставки буду делать на Больших Национальных.

– Кто б говорил! Эти твои сексуальные приемчики не для новичков. Людям нельзя пробовать это в домашних условиях самостоятельно, – ошеломленно выговорила я, неохотно натягивая трусы. – Играй ты на бильярде, дул бы сейчас на свой метафорический кий.

– Я на свой рецепт подал патентную заявку: семьдесят три минуты на остроумную беседу, шестнадцать – на слоновьих размеров комплименты, ноль ремарок о футболе и спортивных машинах и немного кропотливой, проверенной в лабораторных условиях работы языком, которую я пока не могу рассекретить. Но у меня, кажется, есть один соперник – в Бразилии. – И он ответил на комплимент: – Да и ты, Люс, в постели такая, что даже соседей тянет покурить.

Уже через пару секунд мы увлеклись заново: меня прижали к кровати, кружева слетели на щиколотки, а щиколотки взлетели к его ушам. Похоже, теперь закуривали и домашние питомцы соседей. Вот так примерно мы и провели остаток выходных.

В субботу к вечеру Мерлин прибыл из музея раньше обычного и вломился ко мне в спальню. Лицо ему перекосило от изумления, будто его кувалдой огрели.

– Поразительно!

Я натянула на себя одеяло и вся подобралась, ожидая нокаута.

– Я был в музее, и тут до меня дошло. С помощью времени вселенная делает так, чтобы все не случалось разом! – От изумления он заломил руки и театрально вздохнул. – А еще я понял, что когда человек улыбается, это у него мысль проявляется на лице, да, мам? Очень не терпелось тебе сообщить. Ох, – вздохнул он еще раз, – беда со всеми этими фактоидами – слишком уж их много.

Он забрался к нам в постель и просиял:

– Ну, чем займемся?

От облегчения я расхихикалась, а вслед за мной загоготал и Арчи. И настроение это как-то растянулось на несколько дней. Наш дом превратился в уютный кокон любви и смеха, Мерлин и Арчи резвились вовсю, и вдоволь нам было и жаркого с овощами, и дуракавалятельных балаганных экспромтов. У нашего счастливого кавардака был и саундтрек: Арчи бренчал и пел всякое китчевое кантри. Песни делались еще смешнее, когда приходилось растолковывать Мерлину смысл текстов. Объяснить значение «Меня бесит в тебе все, кроме меня»[84]84
  Песня американского комика и певца Тома Мэйба с альбома «Revenge on the Telemarketers» (1997).


[Закрыть] оказалось очень непросто. Равно как и «Ни разу не ложился спать с уродкой, но просыпаться приходилось мне с такой»[85]85
  Песня американского кантри-певца Бобби Бэра (р. 1935).


[Закрыть]. И вот еще: «Как целовать в ночи мне рот, что срал мне в уши целый день?»[86]86
  Песня американского кантри-певца Винсента Гранта «Винса» Гилла (р. 1957).


[Закрыть] Я неумолимо впадала в восторг, наблюдая, как Мерлин расцветает в домашнем тепле и уютном панибратстве. Меня больше не прибивало к земле грузом жизненных трудностей и невозможностей. Наоборот – меня распирало оптимизмом.

– Если в барах есть «счастливый час», значит, должен быть и «несчастный»? – спросил меня Мерлин на полном серьезе, когда я целовала его на ночь под занавес нашего уик-энда. – Американская конституция говорит, что каждый должен искать свое счастье. А как узнать, что ты его уже нашел?

И правда – как? В упоительном сплетении тел глубокой ночью меня охватила дрожь чистой радости. Я даже не сразу опознала это чувство. Может, и впрямь это чудище лесное, эта человеческая руина сумеет выжать из меня всю мою горечь и заполнить счастьем полости в моих костях? Мог ли он и впрямь взять и облечь серую прозу моей жизни в пурпур? Роман «Цвет пурпурный»[87]87
  Роман (1982) афроамериканской писательницы и феминистки Элис Уокер (р. 1944), удостоен Пулитцеровской и Американской книжной премий.


[Закрыть] уже был издан, и это единственное, что удерживало меня от его написания.

Чуть погодя, услышав, как кто-то нашептывает сердечные признания – и среди них прозвучало слово «обожаю», – я осознала, пока Арчи чиркал языком по моему соску, что это шепчу я. Свет надежды робким гостем замаячил у меня перед глазами. Может, я и правда еще способна влюбляться? Я на цыпочках двинулась навстречу этой мысли, словно боялась ее разбудить. Может, жизнь все-таки решила мне воздать? Может, старый рокер – неожиданный счастливый поворот в мучительной истории? С годами я превратилась в тяжкий том таких историй. Но что-то в этом человеке заставляло меня ослабить оборону. Кто бы мог подумать, что Арчи и будет тем рыцарем, который переплывет ров и проломит мои стены?

Под окнами прокатился джип, из его динамиков по улице прогрохотало басовое «умца-умца», но я едва обратила внимание. На почве беспробудного счастья я стала вдруг благосклонна к брендовой одежде, кольцам в носу, западным женщинам-мусульманкам, пирсингу, ботоксу, корпоративному арго и личным тренерам. Люди, знаменитые лишь собственной знаменитостью, больше не раздражали меня – равно как и интонирование вверх, неправильная грамматика, конаны-грамотеи, пользовательские инструкции, пневмосдуватели для листвы, а также дурацкие имена типа Поэма, Тиса, Венера, Стелла, Мелодия или Кассия. Я, похоже, перенесла брюзгаэктомию.

Арчи накатился на меня. Я вгляделась в его лучистое улыбчивое лицо, и любовь к нему показалась мне вдруг не такой уж странной.

* * *

Когда утром в понедельник меня вынул из постели стук в дверь, пришлось вытягивать себя из объятий Арчи, будто он весь целиком был сшит из «липучки». Хрустальное осеннее утро шелестело позолоченными листьями, и я топала вниз по лестнице в полном блаженстве.

Если бы все это снимали в кино, вода в вазах должна была бы заколыхаться, как бы предостерегая: сейчас случится нечто монументальное. Я же в полном неведении добралась до входной двери, вся взъерошенная и насквозь пропахшая густым кисло-сладким духом любовных игр. Распахнула дверь, облаченная лишь в Арчину рубашку и довольную улыбку, – и обнаружила на пороге бывшего мужа. В его руках громоздилась охапка цветов.

– Люси. Прости, что я тебя бросил. На самом деле я люблю тебя. И никогда не переставал любить. И Мерлина. И я хочу посвятить остаток своих дней тому, чтобы загладить все, что я наделал. Я хочу вернуть тебя, любимая. Отчаянно хочу.

Часть третья
Джереми

Глава 14
Перерожденное созданье

Я удостоверилась, что трусов не обмочила, так что, в общем, удар с гордостью выдержала. В ушах у меня стучала кровь. Я смотрела на своего бывшего мужа целую безмолвную вечность: двадцать секунд? десять лет? Кто знает? Передо мной был тот же Джереми – те же острые скулы, сжатые челюсти, глаза такой голубизны, что можно утонуть, и ослепительная улыбка игрока, ставящего по-крупному. Дизайнерская рубашка, черные брюки, обязательный «ролекс» – да, все на месте, за исключением болтов, торчащих из шеи. Пришлось напомнить себе, что он – то самое чудовище, которое меня бросило много лет назад. Оторвав от него взгляд, я попыталась заговорить, но губы словно накачали новокаином.

Выкрутиться удалось бы, только применив мою технику выживания – вернувшись к дефолтной установке «язвительная дерзость».

– Можно было догадаться, что ты где-то поблизости: соседские собаки места себе не находят, – произнесла я наконец, хотя сердце под рубашкой Арчи барабанило как сумасшедшее. – Чего тебе надо? – Я уже собралась окончательно и приготовилась к любому удару.

– Я вел себя отвратительно, – произнес Джереми замогильным голосом, будто ему только что диагностировали рак яичек. Тот же голос, странно знакомый и незнакомо странный.

Мы пялились друг на друга через пропасть. И тут Джереми приступил к заранее приготовленной речи:

– Мужчин нужно принуждать к подписанию брачного соглашения об эмоциях. Молодоженов обычно беспокоят финансы, а что же чувства?.. Чувства – вот долгосрочный вклад женщины. Все могло бы получиться как надо, если бы ты заставила меня подписать такой контракт: Я обещаю стараться тебя веселить. Я обещаю смеяться над твоими шутками... Я обещаю говорить тебе обо всем, что я в тебе люблю, каждый день, начиная с твоего чудесного смеха... Я обещаю никогда не оставлять тебя в час нужды... Я обещаю быть хорошим отцом.

Лицо мне свело от изумления. Я закатила глаза практически до кромки волос.

– И ты думаешь, я во все это поверю? Что после всех этих лет ты вдруг изменился?

У Джереми лоб сморщился, как корка на остывающем крем-брюле.

– Я правда изменился. У меня в голове не укладывается, что я натворил с тобой. Мне нужно было увидеться с тобой и рассказать тебе, что я чувствую.

– И что ты чувствуешь? Ты не умеешь чувствовать, Джереми. Нечто ближайшее к чувству ты испытываешь, когда говоришь: «Это доставило удовольствие ста процентам нашей фокус-группы».

– Это все прежний Джереми! Я отдаю себе отчет, что несколько припозднился с осознанием, но я понял, что карьера и работа – еще не все.

– И это говорит человек, который известен своими оргазмическими криками: «О боже! Доу упал на два процента! Да! Да!! Да!!!»

– Действительно, я был таким. Признаю. Но теперь я уверен, что друзья и семья важнее всего остального.

– Отлично! Это надо отметить. Давай пригласим всех твоих друзей... закажу столик на одного, ага?

– У меня отец умер, – сказал вдруг Джереми. Голос у него загустел от подавленного чувства.

– О, – только и могла я сказать, и ветер мгновенно утих в моих саркастических парусах. – Соболезную.

Джереми отбросил букет и осел на кирпичный заборчик, отделяющий мою раздолбанную террасу от сияющих свежеотремонтированных георгианских хором по соседству.

– Я любил отца, Лу. Но часть вины за разлад нашего брака я все же возлагаю на родителей. Если бы они выказывали мне любовь и нежность, как должны были, если бы научили меня общаться, я бы никогда тебя не бросил. Но мои родители всегда предпочитали собственному сыну собак, – сказал он с горечью. – Собак держали в доме, а меня отправили в псарню экстра-класса под названием «Итон». Когда Мерлину поставили диагноз, мне попросту не хватило эмоциональной зрелости. А теперь уж поздно говорить отцу о том, что я чувствую. – Он безутешно повесил голову. – Но я потолковал с матерью. Она тоже отчаянно сожалеет. Она очень хочет видеться с вами, безумно. И я.

Он посмотрел на меня с такой искренней мольбой, что я мгновенно сдала позиции и уселась рядом с ним на раздолбанный заборчик.

– Я просто вплыл в отцовство, без руля и без ветрил. А потом испугался, нырнул за борт и как бешеный поплыл к берегу. И все эти годы жил, как потерпевший кораблекрушение. – Он уткнулся лицом в ладони.

Я так хотела ему верить, но развод чернел между нами, как огромный синяк. «Условия развода будут справедливыми и равными. Нагибайся» – вот довольно точный итог произошедшего. Поэтому дружеских объятий я не раскрыла, но зато вяло поаплодировала:

– Очень трогательно, Джереми. Прямо викторианский роман. Кстати, даже если отец включил тебя в завещание, вывозить имущество прямо с похорон как-то неприлично, имей в виду.

Джереми вглядывался в меня покрасневшими глазами.

– Господи. Ты и впрямь обо мне такого ничтожного мнения? Ну да, и кто тебя упрекнет? – Он уныло вздохнул. – Я повел себя низко. Мама рассказала мне о Мерлине, о его проблемах. Он не виноват, что не умеет правильно эмоционально реагировать. Я много читал об Аспергере. Его когнитивная эмпатия – способность понимать, что чувствуют другие, – недоразвита, я знаю, но эксперты говорят, что это...

Я вскинула руку:

– Можно оставить заявку на прерывание твоего монолога, Джереми? Хочу предупредить, что через пару минут попрошу слова, и слова будут такие: мне насрать, что ты думаешь.

Но Джереми все равно продолжил:

– Но несомненно, что Мерлин унаследовал болезнь по моей линии. Наверняка. Среди Бофоров распространена эмоциональная слепота. Взять моего отца. Ты знаешь, что он ни разу за всю жизнь не сказал, что любит меня? – Джереми тоскливо застонал. – Может, у него тоже был Аспергер, просто неустановленный? Кто знает? Но вот с такой отцовской фигурой перед носом ничего удивительного, что из меня самого получился никудышный отец. И вот поэтому я вернулся. От поддержки в семье и от профессиональной помощи Мерлину будет огромная польза, и я в состоянии все это оплатить. И, что важнее всего, у него будет отцовская любовь. По меньшей мере.

Я смотрела на своего бывшего со смесью изумления и подозрительности. В последние десять лет просить у него денег было все равно что просить у трупа пинту крови, а сейчас он сам предлагал кровопускание наличными.

– Чего тебе надо? – спросила я ледяным тоном.

– Прощения. Еще одного шанса. Мерлину нужно наращивать социальные навыки. Мне тоже. Смерть отца, ну... заставила меня переосмыслить всю мою жизнь. Можно считать это прозрением. Я поклялся быть хорошим отцом. И поклялся оставаться верным этому обещанию.

– Хе! Мне ты в этом не клялся... Как там Пудри Хепберн? Как у нее с американской кабельной карьерой? Видала ее недавно в каком-то кулинарном шоу. На фотографиях выглядит живее, чем живьем. Передоз ботокса, видимо? Но есть, есть у Одри два мощных преимущества – она их предъявляет в каждой программе. Я все надеюсь, что она таки плюхнет сиськой в сковородку. Облядушек с тушеной грудью. Может, ей стоит попробовать совсем не раздеваться? Как думаешь, не пострадает ли целостность замысла?

Замужество проносилось в памяти чередой болезненных вспышек, по большей части – размытые мрачные образы и шумы. Но боль предательства Джереми вдруг снова пронзила мое сознание.

– С Одри покончено. – Джереми, ссутулившись, глядел себе под ноги.

– Да ну? У тебя, видать, красоточное переутомление, – воинственно диагностировала я. – Неизлечимо, если трахаешься с девушкой, у которой IQ ниже, чем фактор защиты ее крема от загара.

– Просто Одри, ну... не разделяет моих убеждений. Когда был помоложе, я все искал этот волшебный смысл жизни. Думал, он – в успехе, общественном положении, доходах. Но на самом деле все очень просто. Смысл жизни в том, чтобы делать жизнь других людей значимой... Делать что-то сущностное... И вот поэтому я собираюсь заняться политикой.

В наступившей тишине можно было расслышать, как с мелодичным скрипом растет трава. Джереми собрался элегантно прошествовать в чарующее пространство политики, согретое для него дорогим усопшим папочкой.

– Ты? Политикой? Да ты же банкир. Твою нравственность отыскать труднее, чем свидетельство о рождении Шер.

– Нет, уже не банкир. Мы с американскими партнерами расстались. Тебе моя мама не говорила, что я основал собственную хеджевую компанию в Лос-Анджелесе? Но беззастенчивая жадность моих партнеров, их уходы от налогов, все эти их финансовые пирамиды... Меня от них выворачивало. Захотелось посвятить себя служению обществу. Я в партийных коротких списках. Голосование – на следующей неделе. Парламентский глава партии назначил дополнительные выборы. Я хочу воздать обществу.

– Да ладно? – сказала я с каменным лицом. – Знаю я, как твоя семейка воздает. – Я вскинулась на ноги. – Слегка повысишь налоги – фунтов на двести в год для таких, как я, а потом сильно сократишь их и сэкономишь нам всем пенсов двадцать.

– Я баллотируюсь от либеральных демократов, – сказал Джереми с мрачной безмятежностью.

Я развернулась на пятках и уставилась на него:

– Серьезно?

Послышался глухой грохот: тори Дерек Бофор ворочался в гробу.

– И что же? Ты думаешь, сменил политические вкусы – и я вся растаю? Тебе нежность и тепло я могу предложить лишь в виде кремового торта в морду.

Лицо Джереми печально вытянулось.

– Господи, Люси. Какая же ты стала циничная. А была такая жизнерадостная. Я оттого в тебя и влюбился. Это я такое с тобой сделал? Если да, то нет мне прощения, никогда...

– Ты? – Я хохотнула. Но смех вдруг сорвался в горячие злые слезы – память о прошлом вышибла из меня дух. – Как ты мог нас бросить? – заорала я и увидела, как мои руки, сжатые в мои же кулаки, заколотили Джереми в грудь.

Мой бывший муж принимал удары, пока я не спустила пар.

– Я заслужил. Ненавижу себя за то, что сделал, – проговорил он севшим голосом. – И я хочу тебе за все воздать, Люси.

– С чего мне тебе верить? – Мне показалось, что я выдала голосом свою уязвимость, несмотря на все мои попытки изображать Мохаммеда Али.

– Если ты смогла настолько измениться, Лу, значит, и я могу. Ты разве не дашь мне увидеть сына?

– Ах вот теперь ты хочешь его повидать? Где же ты был, когда ему нужно было увидеть тебя? Где ты был, когда твой сын бился головой о стены? Где ты был, когда он пытался выпрыгнуть из окна? Где ты был, когда он бил себя по яйцам от омерзения к себе? Где ты был, когда его макали головой в унитаз в школьном туалете? – Я топтала его букет. – Где, где ты, выродок, был?

У Джереми сделался вид человека, который нечаянно раздавил пасхального кролика и теперь должен сообщить об этом детям.

– Ох, Люси. Мне так стыдно. Ума не приложу, как ты все это выдержала.

– Ну, иногда меня это чуточку выматывало, – ответила я, и с каждого слова капал сарказм. – Но я с легкостью с этим справлялась – всего-то делов: запер дверь и ори в подушку час-другой-третий... Если бы не мои родные, я бы уже давно плела косы в соответствующем заведении.

Джереми раскрыл мне объятия:

– Дай мне все исправить. Я хочу позаботиться о тебе и о моем сыне.

– Видимо, так же, как ты заботился о нас при разводе? Ты сказал мне, что все поделил ровно поровну. Делить, правда, оказалось нечего. Ты нанял зондеркоманду юристов, чтобы те спрятали все твои активы и списали большую часть твоих доходов. Мне нечего было ловить.

– Развод – это все равно что выемка асбеста: требует осторожности и страшно ядовит. Отец все делал через своего адвоката. Я теперь понимаю, насколько этот адвокат все испортил. Как все вышло жестоко. Но, Люси, мы же любили друг друга, разве ты забыла?

– Да, у нас было много общего. Ты.

– А помнишь нашу дивную свадьбу? – уговаривал он.

– Да, сказочный был брак – в версии Квентина Тарантино.

– Есть пять золотых правил счастливого брака. – Джереми попытался улыбнуться. – К сожалению, никто, блин, их не знает.

– Я знаю. Джин, успокоительное, водка, ксанакс, снотворное. Мы расстались по одной простой причине: ты не расценивал женитьбу как эксклюзивную телесную договоренность.

– Слабы мужчины. Примитивны. Недостойны. Твой отец оказался ненасытным любителем малолетних массажисток и легких девиц, но ты его простила. Если ты смогла простить собственного отца, почему не можешь простить меня?

Я разглядывала бывшего мужа с прокурорским вниманием к деталям. Тот же Джереми, но на лице у него было незнакомое выражение – покаяние. Менее побитую жизнью женщину оно бы тронуло. Но не сомневалась я только в собственном сомнении.

– Нет.

– Я совершил ошибку, бросив тебя, – сказал он глухо. – Я никогда никого не любил, кроме тебя. (В тени дома в его глазах не было синевы – лишь темнота жидкого шоколада.) Ты подстриглась? Тебе идет.

– Ты для меня умер, Джереми.

Глаза его теперь исполнились растерянности и боли, как у впечатлительного школьника.

– Столько всего я не успел сказать моему дорогому отцу. Но зато я могу многое успеть со своим сыном. Как думаешь, у Мерлина есть хоть какие-нибудь чувства ко мне? – спросил он осторожно, покорный, как младенец.

– Такие же, как и у меня. Уверена, он благословляет землю, в которой ты похоронен.

– О, Люс, как же мне убедить тебя? – Он оглядел мою облупленную ветхую террасу, удушенную плющом. – Давай я куплю тебе новый дом. Хочешь? Что ты хочешь, чтоб я сделал?

Я собрала сердце в кулак. Запереть его в канализационной шахте с бандой половых маньяков-сифилитиков в данных сюрреалистических обстоятельствах показалось мне разумным.

– Держись от нас подальше, вот и все, – сердито сказала я.

– То есть смысла снова делать тебе предложение нету? – Он выдал мне самую обворожительную свою улыбку.

– Для меня наш брак был чистой вивисекцией.

Я взялась за дверь. Он повесил голову:

– Прости меня, Люси.

Я наслаждалась глубиной его стыда.

– По-моему, тебе пора возвращаться в серные недра, которые тебя породили.

Тут мне на поясницу легла теплая, уверенная рука – и в шею засопел Арчи.

– Че происходит? – сурово спросил он.

– Мой бывший муж реинкарнировал при жизни, надо срочно написать Ширли Маклейн[88]88
  Ширли Маклейн (Ширли Маклин Бити, р. 1934) – американская кино– и театральная актриса, певица, танцовщица, активистка и писательница. Среди прочего известна своим активным увлечением оккультизмом.


[Закрыть].

Арчи напрягся.

– Так это ты – тот самый говеный опарыш, который ее бросил в нужде? Шел бы отсюда поскорее, пока я не сделал криминальным колонкам план по новостям.

Дверь задрожала на петлях – Арчи захлопнул ее перед носом моего изумленного бывшего.