Текст книги "Мальчик, который упал на Землю"

Глава 9
А ты говоришь «помидор»[66]66
  Строка из песни Джорджа и Айры Гершвинов «Давай все отменим» (Let’s Call The Whole Thing Off), написанной для мюзикла «Потанцуем?» («Shall We Dance?», 1937) с Фредом Астэром и Джинджер Роджерз.


[Закрыть]

– От него пользы, как от мужика на лесбийском фестивале, – излила я душу сестре.

Прошло всего три дня, и чары Арчи развеялись до неосязаемости. Мы пили чай и наблюдали, как мой пятнадцатилетний сын пытается слепить себе сэндвич. Следили за этой агонией минут двадцать. Мерлин прилежно, однако бестолково пристраивал буженину на хлеб. Простейшая задачка – сделать себе бутерброд, но Мерлин, решая ее, тер себе виски, словно только что выбрался из драки.

– Мерлин, тебе нравится Арчи? – спросила сестра.

– О да. Как отдохновенно находиться рядом с музыкантами. Музыканты видят мир наиболее умиротворенным образом, – ответил он. – Я предпочитаю быть с музыкантами, а не с юристами, бухгалтерами или иными взрослыми.

– Вот! – сказала мне Фиби, подоткнув под себя руки – во избежание искушения помочь моему сыну резать помидор. – Правда же мужчина в доме – это умиротворяет?

– Умиротворяет? Ну, всяко лучше группового изнасилования ордой байкеров-гингивитчиков, но не намного.

Тем временем мой озадачивающий сынок пялился на помидор, словно одной силой взгляда пытался заставить его нарезаться самостоятельно.

– Держи помидор одной рукой, милый, как я тебе показывала, а другой осторожно режь.

– Жена Арчи умерла, – сообщил Мерлин как бы между прочим. – Он сказал, что не сразу это понял, потому что секс был как обычно, только вот посуда в раковине скапливалась.

Фиби от смеха булькнула в чай. Мерлин тоже ржал как ненормальный, но вдруг осекся и признался:

– Я не очень понял, мам.

Если Мерлин не понимал шутку, он, чтобы как-то прикрыть смущение, смеялся безудержно, а потом смятенно и натянуто улыбался.

Я воззрилась на сестру:

– Не смешно. Арчи говорит вот это все, а Мерлин понимает буквально. Кимми его бросила и ушла к барабанщику.

Мерлин в панике вцепился в помидор, как в ручную гранату.

– Мерлин, дорогой, давай, порежь помидор, как я тебе показывала... миллион раз всего-то, – договорила я себе под нос.

– Ножи меня нервируют. А вдруг лезвие попадет мне в мозг?

– Как нож попадет тебе в мозг, если он у тебя в руке? Его и рядом с твоей головой нет, – сказала я, и сердце у меня сжалось в изюминку.

Фиби долила мне чаю, чтобы как-то отвлечь от изготовления сэндвича со скоростью ползущего ледника. Мерлин все делал настолько медленно, что быстрее было бы перемещать предметы телекинезом.

– А Мерлин мне сказал, что Арчи все по дому делает, – бодро вбросила сестра.

– Ой, Арчи из кожи вон лезет, изображая бурную деятельность перед неискушенными зрителями. Но на самом деле у него подход такой: если что-то не чинится молотком, значит, у нас проблема с электрикой. Он считает, что все, что нужно для жизни, – это «WD40» и скотч. Если что-то не двигается, а должно, он применяет «WD40». Если что-то двигается, а не должно, – скотч.

Глядючи на улиточьи потуги Мерлина, я раздраженно погремела ложкой в чашке и заставила себя отвернуться.

– Вот что мама себе думала? Прибью ее. Ты, кстати, не в курсе, где она вообще?

– Кажется, помогает спасать колонию бабочек в Дарвине. Или в Дарфере? Или на Альфе Центавра? Я не запоминаю, ей-богу. – Фиби рассмеялась с нежностью. – Ей дымовые сигналы теперь надо посылать – или почтовых голубей. Эм-м... Люси? – Фиби ткнула накрашенным ногтем в сторону Мерлина.

Я обернулась и увидела, как мой сын старательно вывихивает себе челюсть на манер боа-констриктора, засовывая в рот два куска хлеба, между которыми поместил громадный помидор целиком.

– Мерлин, нельзя так есть сэндвичи! Помидор надо резать! Я тебя не первый месяц этому учу! – взорвалась я везувиально. Но тут же, поверженная его беззащитностью и горем беспомощности, отняла у него нож и быстро нашинковала помидор. Уложила дольки на мясо, накрыла хлебом и сунула ему. – Ты как великанский ребенок, понимаешь? Тебе почти шестнадцать. Плохо стараешься!

Лицо Мерлина перекосило от огорчения.

– Взрослеть очень непросто. Почему я не могу опять быть младенцем? Знаешь, как мне трудно? В минуте всего шестьдесят секунд! Наказание какое-то. Почему время всегда идет в одну сторону? Оно же прямо несется. Как реактивный самолет. Каков был бы твой возраст, если бы ты не знала, сколько тебе лет? Не хочу быть взрослым, никогда-никогда-никогда!!!

И, как обычно, я тут же пожалела, что сорвалась. Терпение мое ветшало. Мне нужна помощь, так ее растак. Рядом нет друга жизни, мама болтается где-то по миру, вся из себя «Кошка», по ее выражению, – «клевая одинокая шестидесятилетка», Фиби летает в дальние рейсы... На ум приходил всего один человек...

* * *

Я потыкала в тушу, лежавшую ниц у меня на диване. Храп удостоверял, что передо мной – живой организм. Я пнула посильнее, в ответ раздался еще более глубинный раскат. Арчи разлепил один глаз, что-то буркнул и перекатился на другой бок. Я вылила стакан воды на голову Рипа Ван Винкля[67]67
  Герой одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга (1783–1859), проспавший 20 лет.


[Закрыть].

– Бля!

Мой постоялец-антипод, отфыркиваясь, подскочил, будто его шибануло тазером, и сел.

– Хуже тебя, блин, наверно, нет домовладелиц на планете!

– Сомневаюсь. Таких совпадений не бывает. Я согласилась оставить тебя на неделю, Арчи, в обмен на помощь по дому. Но когда я тебе сказала «чувствуй себя как дома», я не имела в виду «валяйся на диване и жри мои чипсы». Я имела в виду «помой плиту, выгреби листья из стоков, отчисти плесень с цемента».

– Едрическая сила, твое гостеприимство не знает границ.

– Ты получеловек-полудиван.

– А ты – полубаба-полутюремщица. В жизни не видел женщины, которая столько убирается. Ты настолько анально-свихнутая, что и под деревянную лошадку газетку подложишь.

– Я не анально-свихнутая. Я просто хочу отвадить грызунов, хотя в смысле тебя уже поздновато.

До меня вдруг дошло, что мы с ним знакомы всего несколько дней, а ругаемся, как давно женатая пара. Такое мгновенное сближение неуютно, однако естественно, как ни странно. Перепалки с Арчи выводили меня из себя, но их страшно хотелось провоцировать – как нельзя не ковырять заусенец или не тыкать языком в шатающийся зуб. Теперь, оборачиваясь, я понимаю, до чего не хватало мне общества взрослого человека. Арчи отравлял мне существование, но спасал от одиночества и был куда общительнее кота.

– Возня по дому – абсолютная, блин, потеря времени, – зевнув, продолжал Арчи. – Не успеешь закончить – начинай сначала, всего через каких-то два месяца.

– Вероятно, это ускользнуло от твоего внимания, но я – человек подзарплатный. Я учитель. А не принцесса в замке.

– Да ты хоть воздушный замок себе построй, все равно будешь весь день его вылизывать, – огрызнулся он. – И вообще я по дому помогаю, – заметил он, озираясь. – Видишь? Взглядом выметаю комнату.

Я закатила глаза в преувеличенном раздражении.

– Ага, а кто почти все время убирает и готовит? Потрогай-ка у себя между ног. Яйца на месте? Стало быть, не ты. Кимми тебя, что ли, вообще не одомашнила?

Он забрал у меня метелку для пыли.

– Выдохни, женщина. Я тебе так скажу: ни у одного чувака еще не встало на телку лишь потому, что у нее палас чистый. «Вау, у тебя нет пыли на плинтусах. Желаю тебя имать, девка-красавка». – И он игриво хватанул меня за талию.

Я чиркнула по нему заточенным взглядом.

– Ой, кстати. Тут звонили семидесятые. Просят вернуть манипулятивный шовинизм... Я начинаю понимать, Арчибальд, отчего это моя кузина тебя слила.

Мои слова его явно ранили, но он выдал ответную дозу яда:

– Ты так говоришь «манипулятивный шовинизм», как будто это что-то плохое. Ох уж эти женщины, – вздохнул он, – и жить без них тошно, и в рабство не загонишь.

– Вот! Ты сыплешь такими прибаутками при Мерлине, а он думает, что ты всерьез.

– Милая, я еще как всерьез. Ха, я еще как понимаю концепцию феминизма. Но не ее применимость ко мне.

– Я тебе покажу ее применимость, – вскинула я воинственную бровь. – У тебя день испытательного срока. Не увижу изменений – твоя жопа вылетит на тротуар.

* * *

По дороге с пробежки в парке я отбила эсэмэс Фиби, улетевшей в Берлин с ночевкой: «Ну все. Я повесила Арчи на дверь табличку со временем выписки».

Но, повернув ключ в замке, я остолбенела: старый рокер был уже на ногах и не в одних трусах.

– Ишь ты поди ж ты. Оно ходит и разговаривает.

– Дела домашние капец изнуряют.

И он накинулся на круассан, который я только что выложила на стол.

– Как с утра встал – ни разу не присел.

Часы показали мне 7.30. Я недовольно скривилась: жилец меня раздражал.

– Рот протереть не забудь, Арчи. Какая-та чушь налипла.

– Я даже мусор вынес. Ну как, можно я останусь? – спросил он, разбрасывая крошки.

– Терпеть этого не могу в мужчинах. Один раз вынул тарелки из посудомойки – и уже делает заявление в прессе о своем подвиге.

Он тем временем распотрошил еще один круассан, а я пожалела, что не купила домашний набор для аутопсии.

– Ладно, мне пора на работу. А ты давай-ка подними Мерлина, отведи его в школу, постирай, сделай ужин – и тогда поглядим, э?

Арчи прекратил глумление над выпечкой.

– Ужин? Елки зеленые. Мадам желает «Веджемайт»[68]68
  Густая паста темно-коричневого цвета на основе дрожжевого экстракта, национальное блюдо Австралии.


[Закрыть] на тосте средней или слабой прожарки?

– «Веджемайт» – да, можно использовать как намазку... или как промышленный растворитель, – проворчала я. – Нет, я имею в виду разнообразную трапезу, Арчибальд.

* * *

Домой я приползла после шести часов попыток обучить ямбическому пентаметру класс подростков, которые не могут прочесть даже повестку в суд за хулиганство, и еще на крыльце почувствовала, как стены пульсируют от раскатов бас-гитары. Стекла нашей дряхлой георгианской терраски дребезжали, будто заново переживая фашистские авианалеты. Рассерженно оборов зонтик, я протопала в гостиную, вырубила «Лед Зеппелин» на вертушке и направилась мимо распростертого Арчи к стиральной машине.

У меня под черепом зигзагами засновали начатки мигрени.

– Я, кажется, просила тебя постирать? – спросила я, уже мысленно репетируя речь о выселении.

– Подруга, ты, похоже, месяцев на пять отстала по стирке. Мерлиновы манатки теперь уж и не стоит, видимо, стирать – он из них вырос.

– А ужин что? – Бурля негодованием, я ворвалась в кухню, заваленную плошками, эмалированными засохшей едой.

– Я думал, остатками перебьемся, – крикнул он с дивана.

– Остатками чего? У нас было что оставлять? Кто готовил? И когда? – Меня так трясло, что можно было заподозрить позднюю стадию Паркинсона.

– Эй, за каждой успешной женщиной – всегда микроволновка и замороженный харч.

Он сплел пальцы на затылке и пошевелил мускулами.

– А, да – ну и чувак, который может оценить ее попку, – добавил он, вытягивая шею, чтобы вид на мой зад открылся получше.

Я глянула с отвращением на пастуший пирог[69]69
  Запеканка из мяса и картофельного пюре.


[Закрыть] в пластиковой упаковке, выложенный на стол.

– Ты помнишь, что я говорила про разнообразную трапезу? Где овощи?

Я натянула резиновые перчатки и принялась сваливать тарелки в раковину.

– У нас с Мерлином был очень разнообразный обед. И белый, и черный шоколад – правда, Мерлин? – крикнул он.

Я уже собралась было наорать на него за шоколадный обед, но тут до меня дошло, что именно я услышала.

– Обед? – Меня аж приморозило. – То есть Мерлин не ходил в школу?

– Ой, да брось эту посуду, у тебя был тяжелый день.

Я вдруг безосновательно подумала, что Арчи предложит вымыть посуду сам, но он добавил с хитрованской улыбкой:

– Завтра помоешь. Или вот что: пусть Мерлин помоет. Эй, мудрец!

– Мудрец? – поморщилась я.

Мой сын прискакал в кухню и выжал из меня воздух своей обычной медвежьей хваткой. Лицо у него пылало от возбуждения.

– Ты такая шикарная женщина! – воскликнул он, но тут же растерялся. – А ты и впрямь моя мать?

В его взгляде друг за дружкой гонялись самые разные чувства.

– Может, все вокруг – декорации? А вы все – актеры и играете разученные роли?

Голубые глаза перевели фокус с меня в бесконечность. Мне иногда казалось, что он может утонуть в собственных церебральных волнах.

– Мерлин, почему ты не ходил в школу? – начала я, но оборвала себя в изумлении.

Мой сын взял нож и стал резать помидор. Четыре, пять, шесть кружков. Я пялилась, трепеща с головы до ног, на то, как он делает себе сэндвич. Я была даже не одна трепеща, а сразу несколько. От этого достижения я впала в восторг, но внутри слегка зазудело от ревности.

– Обалдеть, – выговорила я хрипло и попыталась улыбнуться Арчи, но только зря лицевые мышцы напрягала. Улыбаться не хотелось.

Но Мерлину я сказала:

– Дорогой, я в жизни еще не видела настолько восхитительно нарезанных помидоров.

И со слезами на глазах обняла его. Со стороны бы показалось, что Мерлин только что завершил одиночную кругосветку на яхте.

– Ты говоришь помидор, я говорю – томат, – запел Арчи неожиданно благозвучно и мелодично. – Ты говоришь фелляция, я говорю – минет. Помидор, томат, фелляция, минет... Ну так что, можно я останусь?

Инстинкты во мне вопили «нет!», но я кивнула. Скромный помидор выиграл Арчи амнистию.

– А минет – это такой шербет? – спросил Мерлин с любопытством. – Было бы обворожительно его как-нибудь попробовать.

– Убиться с тебя, малец. Свежо мыслишь.

Мерлин воззрился на него озадаченно:

– А можно мыслить тухло?

Арчи разоржался по второму кругу, в припадке веселья захлопал себя по ляжке.

– Хочешь, после ужина еще пару аккордов покажу? Или даже как зубами играть?

Я неслышно застонала. Что я наделала? Я уже тогда знала, что позволить Арчи остаться – все равно что открыть посудную лавку в трущобах Багдада. Оставалось только дождаться налета...

Глава 10
Прогулка по парку[70]70
  Песня 1979 г. британского музыканта и автора песен Ника Стрэйкера.


[Закрыть]

С тех пор как Мерлину поставили диагноз, я часто ощущала, будто весь мир ополчился на меня, хотя в минуты просветления понимала, что это не так. Ну, то есть, у Швейцарии же нейтралитет, верно? Я думала, Арчи окажется неким спасителем, но на деле вышло все наоборот. Приговор отсрочился ровно на четыре дня.

– Пусть убирается! – по новой заныла я в разговорах с сестрой.

Мы торчали во дворе – отмывали из шланга Мерлинов рюкзак, в котором я откопала пять протухших сэндвичей, у которых срок годности, судя по шкале зловония, истек во времена динозавров. – Знаешь, что он вчера сказал Мерлину? У женщин-де за эволюцию развились маленькие ступни, чтоб удобнее вставать к кухонной мойке, – выговорила я, кипя от возмущения. – Он спросил моего сына, сколько нужно мужчин, чтобы открыть бутылку пива, и сам себе ответил, что нисколько – женщина должна подавать его открытым. Еще сказал, что татуировки у женщин на пояснице называются «подставками под пиво»... Мерлин воспринимает все это буквально. Он это ляпнет какой-нибудь тетке и загремит за сексуальные домогательства.

Я перевернула рюкзак сушиться под теплым июньским солнышком.

– Как ты думаешь, этот Тарзан спустится хоть ненадолго с лиан, чтоб я на него посмотрела? – спросила заинтригованная Фиби.

– Будет у Мерлина на шестнадцатилетии. Но должна тебя предупредить: приедет Хавроника. Ее светлость взяли на себя труд навещать внука раз в год, в день рождения. Хочет подарок вручить. Надеюсь, голову его отца на блюде.

– Так и нет вестей от Джереми?

– Нет.

Отец Мерлина ни разу не звонил и не писал сыну. Я попыталась отменить боль беззаботным замечанием:

– Когда женщина выходит замуж, ей стоит остановиться и подумать: это ли имя хочу я видеть на алиментных чеках?

Но мою нежную сестру не проведешь. Она вдруг обняла меня – теплые руки сжали крепко, будто меня ей подарили.

– Не представляю, как ты справляешься, Лулу.

– Алкоголь и наркотики, – ответила я уныло.

* * *

К вечеру шестнадцатого дня рождения Мерлина я сумрачно накрывала стол. Мало кого можно было пригласить. Мы с Мерлином для тусовок – как миксоматоз для кроликов.

Помимо меня, моей сестры и ее мужа Дэнни, их двоих детей, которых пригнали насильно, будет моя заносчивая экс-свекровь, Мерлинова крашеная-обгашеная учительница Пенни со своим бойфрендом и оккупант Арчи. От мысли, что у Мерлина нет ни единого друга его возраста, у меня сжималось сердце. Ему бы носиться по улицам с ватагой пацанов, выделываться перед прохожими и творить бесчинства.

Я меланхолически вздохнула: всегда будем только мы с Мерлином.

– И где же наш кроманьонец? – спросила сестра, сворачивая лебедей из салфеток с виртуозностью опытной авиапрелестницы.

Я была в запарке имени Дорис Дэй – готовила и убирала с раннего утра, а Фиби только что прилетела подсобить. Прибыла прямиком с пикета в Хитроу, где «Британские авиалинии» требовали повышения зарплаты.

– Арчи обещал помочь, но надежды на него никакой. Если говорит, что прибудет к двум 21 июня, это значит, что примерно к четырем, где-то в сентябре.

На часах было пять, когда Арчи наконец ввалился в гостиную, одетый практически только в ухмылку.

– Спасибо тебе – уж так помог, так помог, – буркнула я.

– Прости, обнаружил себя бухим, – ответил он, подсмыкивая шорты с черепами и костями. – Кажется, я полил твой лимон водкой. Значит, можно будет выжимать прямо в стакан.

– Чистый гений! – хохотнула Фиби.

Арчи повернулся и смерил взглядом мою сестру.

– Фу-ты ну-ты! – воскликнул он галантно и даже присвистнул. – А вы кто будете?

– Младшая сестра Люси, – соврала Фиби и замахала ресницами с рекордной частотой, куда там Доналду Брэдмену[71]71
  Доналд Брэдмен (1908–2001) – австралийский игрок в крикет, легендарный бэтсмен с рекордным суммарным количеством отбитых мячей.


[Закрыть].

Я покосилась на сестру. Это ж надо! Вдруг обратившись в главкомы флирта, она заигрывала с этим престарелым пердуном.

– Если б я знал, что у нас гости, я балду бы не пинал. – Арчи пустил слюну. – В смысле, не ходил бы без трусов.

– Арчибальд, ты не мог бы все-таки не быть жопой минут пять и помочь накрыть на стол – или почистить картошку, или выставить закуски?

– Ну-у, жопа – часть моего мужского естества... Вот вам мой метод ведения хозяйства: открываешь гостям дверь и с порога сообщаешь: «Блин! Нас только что ограбили. Дом вверх дном. Только гляньте, что они тут натворили!» Гости ж не звери – помогут все прибрать из сострадания.

Фиби – по-прежнему в форме «Британских авиалиний» – кокетливо захихикала и присела на кухонный табурет, чтобы лучше видели ее роскошные ноги.

Я застонала:

– Предупреждаю, Арчи нравятся затейливые женщины лишь потому, что противоположное притягивает.

– Ну, Фиби, расскажи о себе, подруга. Все, что ты слышала обо мне, – правда, включая клевету и враки. – Тут он разразился сухим кашлем, который слегка подмочил его монолог Казановы. – Блядский ужас. Должен быть способ начинать день, не выхаркивая легкие.

Арчи развалился в кухонном кресле, могучие руки сложил на затылке. Шерсть на груди перла из выреза белой безрукавки.

– Вообще-то уже вечер, – отрезала я, суя ему в руку картофелечистку. – Неплохо бы одеться до приезда Мерлиновой бабушки. И, кстати, – не слишком распускай язык, когда будешь лобзать мою бывшую свекровь, это сильно уронит твой авторитет.

– А где ж наш именинник? Он мне тут показывал записи крикетных счетов. У пацана память охренеть какая.

Да, где же Мерлин? Стоило моему сыну затихнуть у себя в комнате, я начинала опасаться, что он в данную минуту взламывает компьютерную систему Пентагона и дистанционно запускает трансконтинентальную ракету, с которой начнется следующая мировая война. Я рванула наверх. Как обычно, он исписывал одну страницу за другой крикетными цифрами и фактами – каждый матч, по памяти, каждую подачу, средние показатели каждого игрока до последнего десятичного знака. Я ничего не знала о крикете – кроме того, что мой брак, похоже, оказался короче турнирного матча[72]72
  Самая протяженная по времени форма игры в крикет и вообще самая затяжная спортивная игра, длится несколько дней.


[Закрыть]. Но голова моего сына была под завязку набита цифрами. Парадокс: ему не удавалось принести правильную сдачу из соседнего магазина. Когда я выслала его самостоятельно подстричься, он оставил чаевых столько, что и парикмахеру, и его немаленькому семейству хватило бы на вояж в родную страну.

– Мерлин, милый, давай ты постараешься быть сегодня обходительным. Делай то, о чем тебя просят, даже если тебе не хочется, – потому что это вежливо. Так поступают все хорошие хозяева. Не сутулься, не отводи глаза, а когда люди спрашивают, как у тебя дела, отвечай: «Спасибо, хорошо, а у вас?» Можешь так, солнышко? – Я любовно взъерошила ему волосы, после чего включила мамскую мантру: – Спасибо, милый. Ты очень славный мальчик. И прекрасный человек. И я тебя очень-очень люблю.

– Не подкрадывайся так, мам! Я очень чувствителен к шуму – мне кажется, люди за мной следят... Ты правда моя мама? – переспросил он в тысячный раз. – Ты мне до сих пор не ответила, платит ли тебе телевидение?

Должно быть, у меня на лице отразилось усталое обожание. Дежа-вю – подарок, который все дарят и дарят, подумала я, скривившись. Последнее время паранойя одолевала Мерлина до того сильно, что, если я шла впереди, ему казалось, что я его преследую – о-очень в обход. «Слушай, если ты так параноишь, Мерлин, тебе надо переезжать в Иран или в Китай – хоть не впустую будешь беспокоиться», – шутила я, целуя макушку его обескураженной головы.

– Ну конечно, я твоя мама, родной.

«Я и, видимо, еще какая-то внеземная жизнь, которая сбросила тебя на планету Земля», – думала я, спускаясь по лестнице.

Вернувшись на кухню, я обнаружила, что Арчи уже вовсю заходит к Фиби на посадку. Картошка осталась нечищеной, но приказ обмундироваться был исполнен: Арчи облачился в тренировочный костюм, приобретенный в местном благотворительном магазине. Флуоресцентность костюма вызывала у меня опасения, что гости сочтут его за знак аварийного выхода и уйдут с праздника слишком рано. Арчи опирался о стойку рядом с моей сестрой и похотливо лыбился.

– Я ему сказала вот это не надевать, – игриво прочирикала Фиби. – Люди решат, что ты каруселька, и захотят на тебе покататься.

Арчи подмигнул, сигарета на губе подпрыгнула.

– Всегда пожалуйста, девушки.

Он поднял стакан и провозгласил вместо тоста:

– Опохмелин!.. Уфф, – поморщился он, глотнув. – А микстурка-то женатая!

– Уже пьешь? – одернула я его отборным учительским тоном и забычковала ему сигарету.

– Ну что ты. Мое тело – мой храм. – Арчи шутовски поклонился.

– Ага... Храм Судьбы[73]73
  Имеется в виду фильм американского режиссера Стивена Спилберга «Индиана Джонс и Храм Судьбы» (Indiana Jones and the Temple of Doom, 1984) с Харрисоном Фордом в главной роли.


[Закрыть].

Неумолимая поступь судьбы – аккурат ее чуяла я в надвигающейся вечеринке.

Сейчас я уже не могу сказать, какая часть праздничного ужина была более душераздирающе неловкой, а какая – менее. Может, представления Арчи о моде, выраженные в повязанном поверх флуоресцентных треников камербанде? А может, его заявление насчет Обамы в разговоре с моим зятем-леваком? «И чего столько шуму из-за того, что в Америке черный президент? Вон в Зимбабве уже лет сто черный президент, и это же блядский ужас».

Или, может, его монолог о глобальном потеплении? «Хорошего тоже будет немало. Льды полярные растают – вот серфинг-то будет знатный. А очереди в Диснейленд напрочь прибьет солнечным ударом. “Завяз в расплавленном битуме по дороге на работу” – вполне годная отмазка».

Или то, что Арчи сказал Мерлиновой учительнице Пенни, убежденной феминистке? «Женщины должны платить за ужин в ресторане всегда. Что, девчонки, дорвались до равенства? Нет, не годится мне теперь за вас платить. Это ж сексизм! Эй, Мерлин. Знаешь, что получится, если скрестить феминистский кружок с бульонным кубиком? Суп из неощипанных кур». Или, может, когда до него дошло, что бойфренд Пенни – кореец. «Ё-мое. Надеюсь, ты не голодный. А то мы не предупредили соседей, чтоб собак попрятали».

Какое там! Почетное звание Худшей Реплики из Всех Мыслимых досталось его приветственному гамбиту с Хавроникой. Моя экс-свекровь подставила ему бледную хладную щеку для формального чмока, а Арчи подмигнул ей и выдал:

– Может, предпочтете австралийский поцелуй?

– Как это – австралийский? – осведомилась она своим коронным тоном – иззубренным, испытующим, с металлическим призвуком.

– Так же, как и французский, только с нижнего конца. – Арчи склонился и похлопал ее по грандиозному заду. – Мои подружки зовут меня «шептун пилоточный».

Следующим номером Арчи сообщил Мерлиновой величественной прародительнице, чья мина «матрона-объелась-лимона» стала еще кислее, с какой теплотой он относится к небритым мохнаткам.

– Любо-дорого, когда эдак завитки кучерявятся из купальника. Чисто премиальные к зарплате. Моя бывшая жена – ну, она пока еще жена, хоть и трахается с моим лучшим другом, ну да ладно, – так вот, я ее настолько удовлетворял в постели, что у нее прям двойные оргазмы случались постоянно.

У Хавроники на гладкой щеке наметился тик. Наперекор тишине, осевшей снежными сугробами вокруг нашего стола, я выпила достаточно, чтобы хмыкнуть над его сексуальной немощью:

– Двойные. Тю!

– Думаю, ты хотел сказать – множественные, – полушепотом подсказала Фиби.

– Ну да – берите множественные и множьте на два, – парировал Арчи. После чего со смачной вульгарностью всосал устрицу, которых немало притащил накануне из рыбного магазина.

– Что такое оргазм? – спросил Мерлин, не сутулясь, не отводя глаз – все как научили. Правда, глаз он не сводил с впавшей в полное замешательство бабушки. Хавроника со всем тщанием принялась ковырять ложкой в гаспаччо, будто перед ней находилась улика серьезного преступления.

Арчи с ухмылкой предложил тарелку с устрицами Хавронике:

– Попробуйте. Сразу поймете, как оно у розовых бывает.

– Розовые – это кто? – спросил Мерлин, демонстрируя интерес и увлеченность беседой, как я ему и велела.

Глазные мышцы всех сидевших за столом теперь испытывали тяжкие перегрузки – мы все играли в лихорадочный окулярный теннис. Моя бывшая свекровь, облаченная в цветочки от Лоры Эшли[74]74
  Лора Эшли (1925–1985) – шотландский дизайнер одежды из натуральных тканей, предприниматель, разрабатывала романтический английский стиль ХIХ в. с пасторальными элементами.


[Закрыть], выпрямилась и продолжила тянуть суп, как пожилая герцогиня в изгнании.

– Очень вкусно, – сказала она без выражения, а лицо ее зловеще скривилось. – Холодный суп. Какая... смелая идея.

Но Арчи намека, что надо бы сменить тему, не воспринял.

– Знаешь, зачем Бог изобрел лесбиянок, Мерлин? – продолжил беседу мой постоялец. – Чтоб феминистки не плодились. – Тут он от души хохотнул, после чего еще закинулся пивом.

Учительница Мерлина Пенни отпросилась уйти еще до десерта и прихватила своего, похоже недокормленного собачатиной, бойфренда. Хавроника поправила волны прически и освежила вишневую помаду на губах, втихаря поглядев на часы. Я ускорила процедуру, громко запев «С днем рожденья тебя». Мерлин, не сутулясь, не отводя глаз и с намерением до конца быть галантным хозяином, встал.

– Я бы хотел произнести речь.

У меня внутри все скрутило в узел – от ужаса, что́ сейчас может сказать мой непредсказуемый сын.

– Восхитительно, что приехала моя бабушка, хотя они с мамой далеко не в идеальных отношениях. По правде говоря, я несколько удивлен, что они вообще могут находиться в одной комнате. Мама говорит, что ты, бабушка, двуличная, а если так, то почему ты сейчас надела вот это лицо? – спросил он без всякого следа иронии.

Окулярный теннис перешел в истерическую стадию, Арчи заржал в голос.

– Для меня всегда большая радость видеть моих кузенов, с которыми у меня невероятное общее генетическое наследие, – продолжил Мерлин, не моргнув глазом. – Хоть они и думают, что я псих и чокнутый, потому что меня беспокоит, например, как играть в йо-йо на Луне. Спасибо за айпод, тетя Фиби, и, должен сказать, ты почти такая же обалденная, как моя мама. У тебя прелестные ключицы. Ты, вне всяких сомнений, внесена в мой список Шикарных Девчонок Мира в своей возрастной категории. Спасибо за краски, бабушка, но я оставил искусство. Художники – эгоисты. Назови мне хоть одного художника, кто не был бы эгоистом. Они думают, что они – боги. Я осознаю силу оказываемого на меня давления: все ждут, что я буду гений, раз у меня Аспергер. Но я не гений. И не философ. Кажется, вы все хотели бы сделать из меня философа. Я и не первооткрыватель. Но зато я уверен, что нахожусь в упоительнейшей точке своей карьеры как легенды общества. Как изумительно я бы чувствовал себя изнутри, если б меня полюбила женщина. Вот было бы грандиозно... Отчего же ни одна богиня не спросит, сколько мне лет, не поболтает со мной? От женщин мне делается сахарно-сладко и электрически. Женщины – вот мой главный приоритет сегодняшнего дня, и я надеюсь, что скоро у меня появится девушка. Арчи научит меня, как что делать, поскольку он сообщил мне, что в постели он – зверь.

– Ага, хомячок, – прошептала я поддато на ухо сестре. Но развить тему не удалось: слова умерли у меня на устах, когда я увидела, как гости вылупились на пачку мужских журналов, которую Мерлин извлек из полиэтиленового пакета.

– Для этого Арчи дал мне эти образовательные журналы...

– Дилан, – торопливо окликнула своего семнадцатилетнего сына Фиби, – сходите-ка с Мерлином в парк, пофотографируйте его новой камерой, а?

Мерлин сунул в карман новенький айпод, повесил на плечо камеру, которую ему прислала моя мама из Сувы, и натянул чудовищную малиновую кофту, подаренную Хавроникой, поскольку та думала, что я плохо одеваю ребенка.

– Телефон не забудь, – крикнула я ему вслед.

Как только Мерлин ушел, я повернулась к Арчи с целью прочесть ему лекцию года семидесятого о том, как порнография врет о женщинах и говорит правду о мужчинах, – или хотя бы просто сказать, что он – единственный живой донор мозга в истории медицины. Но прежде чем я открыла рот, толстая, увешанная перстнями клешня Хавроники вцепилась мне в руку.

– Я в ужасе от того, что Мерлин якшается с подобным существом. Кто это чудовище? – проговорила она так, будто Арчи не было в комнате. – Как ты можешь допускать, что у тебя под крышей обитают такие недостойные типы?

Арчи поучаствовал в беседе громкой мелодичной отрыжкой.

– Он муж моей двоюродной сестры, – ответила я беспомощно, сгребая в кучу возмутительную прессу.

Лицо у Хавроники было чистый уксус, а голос подскочил на пол-октавы, растеряв в прыжке все свои породистые обертоны.

– Теперь мне ясно как никогда прежде, что Мерлину нужно подыскать более подходящее место. – Слово «подходящее» источало ледяное осуждение, какое бывает у судей при вынесении приговора. – Мое предложение в силе.

Хавроника встала на дыбы и взяла с места в карьер, царственным жестом повелев убрать со стола – и при этом мгновенно позабыв, что мы ей не слуги. Но мы с Фиби немедленно воспользовались поводом удрать на кухню с ошалелым Арчи на хвосте, а Дэнни оставили нести бремя ее нытья. Арчи включил посудомоечную машину, чтобы заглушить причитания моей экс-свекрови.

– Видишь? Нельзя меня вышвыривать, Люси, – осклабился Арчи, перекрикивая грохот. – Я ж на кухне прям молодец.

– Ага, можешь пастись тут часами. Но ты же не рассчитываешь, что я тебя оставлю – после твоего сегодняшнего отвратительного поведения? Я уж молчу про эти мерзотные журналы, что ты дал Мерлину без моего ведома. За одно это я тебя выставлю завтра же, с утра пораньше.

Когда мы с Фиби вернулись к столу минут через сорок, Хавроника прекратила напирать на отчаявшегося Дэнни и устремила свое внимание на меня.

– Ты в курсе, что если поместить морковь в формочку в виде, допустим, Великобритании, то она вырастет в форме Великобритании? Так вот, с детьми то же самое. Специалисты в заведении придадут ему форму.