Текст книги "Заложники. 68 часов в ловушке"

Раджвардхан, у которого лицо было обезображено ужасным шрамом, относился ко вторым.

– Когда ты в джунглях, в тебе просыпается инстинкт убийцы, – шутил он с коллегами.

В первую же неделю его конвой обстреляли самодельными взрывными устройствами. Многие джипы и грузовики перевернулись. Их также начали обстреливать из стрелкового оружия боевики, залегшие в засаде. Спокойный Раджвардхан отвел людей в безопасное место, не потеряв ни одного человека. Когда он узнал о предупреждениях разведки, он посоветовал Патилу воспринять угрозу всерьез.

– Если начнется заваруха, – сказал он другу, – ты будешь все разгребать.

Патил начал проводить по ночам совещания с самыми надежными офицерами, давая им задания в ключевых точках города. Он лично посетил несколько мест, которые могли стать потенциальными мишенями боевиков. В июле 2008 года он сосредоточил внимание на рыбачьем поселке в южной части города. Поселок назывался Бадхвар-парк. Он находился недалеко от Мирового торгового центра, «Трайдент-Оберой» и «Тадж-Махала». Патил написал командующему береговой охраной по западному региону: «Если антисоциальные/террористические/антинародные элементы захотят атаковать город с помощью гранатометов, они могут воспользоваться рыбачьими судами».

Потом разведка получила информацию о возможном нападении на «Тадж-Махал». Одно нападение планировалось на 24 мая, а другое на 11 августа. Эти данные были получены от источника внутри «Лашкаре-Тайба». Более осторожный офицер, возможно, воздержался бы от того, чтобы связываться с детищем самой могучей семьи промышленников в стране. Но Патил пошел напролом, прибыв в отель 12 августа и потребовав встречи с начальником охраны. Он провел девять часов с Сунилом Кудияди, обсуждая вопросы безопасности. В отчете комиссару полиции Патил отметил: «В целом очень мало делается для адаптации системы безопасности отеля к изменяющейся обстановке в городе».

Патил не разбирался в тонкостях гостиничного хозяйства и не знал, что в отеле гостям принято морочить голову. Он видел историческое здание с большим количеством незащищенных входов и слабых стен. В отеле была установлена система видеонаблюдения, но она была плохо организована. На четвертом этаже находился винный магазин, что запрещали правила пожарной безопасности. Системы обнаружения оружия и взрывчатки были плохо настроены. Никаких взрывозащитных барьеров или экранов установлено не было. Таким образом, отель был уязвим в случае, если бы шахид въехал в холл на автомобиле, начиненном взрывчаткой.

Патил сказал Кудияди:

– Не думайте о том, что случилось в этом городе. Думайте о том, чего еще здесь не бывало. Если они устанавливают взрывчатку на мотоциклы, то они могут пойти дальше.

Патил желал создать крепость, но гостинице хотелось оставаться театром.

После разговора с Кудияди Патил решил оформить все официально. Он направил письменную рекомендацию Кудияди с копией генеральному менеджеру Карамбиру Кангу. Учитывая весь объем предупреждений, полученных от разведки, он рекомендовал установку взрывозащитных барьеров, постов с вооруженными полицейскими и размещение на крыше снайперов. Рекомендацию мягко отклонили. Гости хотели, чтобы их встречали разряженные швейцары, а не спецназовцы, которые могли испортить образ шикарного отеля.

Ему удалось добиться определенного прогресса после 20 сентября 2008 года, когда огромный грузовик со взрывчаткой влетел в пятизвездочный отель «Марриотт» в пакистанской столице Исламабад и взорвался. Тогда погибло более пятидесяти человек. Пока по телевизору показывали ужасные фотографии взрыва, Патил организовал встречу с управляющим «Тадж-Махала». За следующие несколько дней были приняты двадцать шесть срочных мер по улучшению безопасности, включая полицейский пост напротив главного входа; от шести до девяти вооруженных офицеров полиции разместили в подвальной части отеля. Он также рекомендовал установку предохранительной решетки для стеклянного входа в отель с южной стороны, автоматическое блокирование других входов. Кроме того, Патил хотел, чтобы выход на залив был всегда заперт. Весь персонал, гости и посетители должны были входить только через холл Башни, где будут стоять металлодетекторы, стойки для проверки багажа и личного досмотра. К началу второй недели октября в отеле реализовали многие из этих рекомендаций. Патил уехал в отпуск, а руководство гостиницы пообещало ему выполнить остальные его пожелания.

Теперь на совещании по вопросам безопасности Патил рекомендовал похожие меры безопасности для отеля «Трайдент-Оберой», где должен был выступать премьер-министр.

– Город так и просится, чтобы его атаковали, – предупредил он.

Разведка тоже это знала. В одном из последних отчетов ЦРУ говорилось, что «“Лашкаре” готовы начать полномасштабное нападение на город».

19:00 – номер 316, Дворцовое крыло

В отеле Келли все еще сидела в ванне, занимаясь «женскими делами», а Уилл наблюдал за тем, как темнеющее небо становится лилово-синим. Он постучал в дверь ванной.

– У нас не останется времени, чтобы пройтись по магазинам и выпить пива.

Она вышла из ванной в облегающем черном платье и сандалиях. Ее губы и ногти были одинакового кроваво-красного цвета. Идеально.

Парочка прошлась по местному торговому кварталу, примыкавшему к отелю. Они так мало пробыли в Индии, что им хотелось попробовать все. Но после жизни на пляже и стерильности отельного холла им захотелось развеяться. Заметив свободный столик в кафе «Леопольд», они тут же завернули туда. Заведение было похоже на помесь аптеки времен королевы Виктории с кафе-мороженым. С 1871 года им владела одна и та же семья парсов.

Келли и Уиллу было весело.

– Давай закажем пиво и халапеньо[6]6
  Халапеньо – сорт перца овощного.


[Закрыть], – предложил Уилл, с удовольствием поглядывая по сторонам. Они выпили пару кружек пива, рассуждая, стоит ли тут есть, и в конце концов решили отужинать в отеле. Побродив по городу, они вышли к гостинице и миновали один из многочисленных входов. – Никакой охраны, – заметил Уилл. – Если бы ты хотела напасть на эту гостиницу, то зашла бы здесь.

Медленно гуляя по прохладному, облицованному мрамором коридору, ведущему к холлу, проходя мимо пустых бутиков и мемориальных вывесок в честь высоких гостей отеля, таких как Нил Армстронг, Иегуди Менухин[7]7
  Иегуди Менухин – выдающийся американский скрипач и дирижер.


[Закрыть] и Гамаль Абдель Насер[8]8
  Гамаль Абдель Насер – второй президент Египта, полковник, деятель панарабского движения, Герой Советского Союза.


[Закрыть], они остановились у бара, расположенного возле бассейна, и пропустили еще по стаканчику.

Их обслуживал улыбчивый официант Адил Ирани. Пару минут они разговаривали с ним о Гоа. Он бывал там пару раз, а его двоюродный брат держал там бар. Но вскоре его отвлек шум петард и шутих и крики на улице. Он подошел к менеджеру Амиту Пешаве.

– Что там за суматоха?

Амит пожал плечами.

– Пустяки.

Менеджер все еще корпел над своим отчетом. Когда же он его подаст? Он поспешил в «Шамиану», чтобы посмотреть, как там дела.

Келли и Уилл расплатились и пошли заказать билеты на самолет через Интернет. Уилл написал небольшое электронное письмо отцу и братьям. Он предлагал пойти выпить пива, послушать музыку и сходить на футбольный матч «Арсенала».

«Приходите в воскресенье на обед, – написал он. – Я готовлю».

На седьмом этаже отеля критик Сабина Саикиа сидела у себя в номере. На ней было красивое сари, на лбу красовался бинди[9]9
  Бинди – в индуизме это «знак правды», цветная точка, которую индианки рисуют в центре лба, так называемый «третий глаз».


[Закрыть], а волосы были собраны в плотный пучок. Часом ранее она спустилась в Парси-холл, где проходил свадебный прием, но вскоре ей пришлось быстро оттуда уйти. Голова шла кругом, и сильно ломило спину. После трех дней, которые она провела, не отказывая себе в еде и напитках, ее тело взбунтовалось. Когда дворецкий прибежал, чтобы помочь ей, ее стошнило прямо ему на туфли. Дворецкий невозмутимо принялся убирать, спросив, не нужно ли вызвать врача. Пристыженная Сабина отослала его за лекарствами, желая остаться в одиночестве.

Она написала Амбрин Хан sms, прося совета.

«Займись тренировками», – посоветовала Амбрин, добавив, что заедет к ней, как только разберется с делами в «Трайдент-Оберой». Сабина увидела в окне красивую яхту, пересекавшую залив. Она решила, что на борту судна какая-то вечеринка. Она снова написала Амбрин: «Приезжай, я зажгла свечи, расставила цветы и заказала ужин. Я тебя жду».

В нескольких метрах от нее, в другом номере на седьмом этаже, семья Карамбира Канга вернулась домой после похода по магазинам. Старший сын Удей работал над школьным проектом, а Самар готовился к собеседованию в Кафедральной школе, которое должно было состояться третьего декабря. Ребята казались такими веселыми и полными жизни, что Нити решила сделать сюрприз и заказать их портреты. Она позвонила в студию на втором этаже. Менеджер Перл Дубаш сообщил, что фотограф подойдет к ним около восьми часов. Нити позвонила Карамбиру. На улицах, как всегда, были пробки, но он вовремя добрался на вечеринку. Поговаривали, что туда может заехать болливудская звезда Шахрух Хан. Карамбир пообещал вернуться домой, как только получится. Нити сказала, что у нее есть для него сюрприз.

– Точнее говоря, у детей, – поведала она.

Фотографии должны были стать сюрпризом.

21.00 – холл Башни

Нарядные гости и постояльцы пересекали холл, направляясь в Хрустальный зал на свадебный банкет или просто в ресторан на ужин, бесшумно ступая по шелковым коврам, покрывавшим мраморные полы. Гости сидели в роскошных креслах, потягивая прохладительные напитки из хрустальных бокалов, расставленных на кофейных столах, сделанных из оникса.

Снаружи на ступеньках толпа шумных рабочих высыпала из автобуса, и их тут же встретили работники отеля с гирляндами из ноготков. Возле стойки администратора остановились шесть крупных мужчин, бывших коммандос, которые теперь работали на фирму «Николлс Штайн и партнеры», южноафриканскую охранную компанию, которая заключила множество выгодных контрактов, включая предоставление охраны для ежегодной церемонии вручения премии «Оскар» в Лос-Анджелесе. Нанятые Комиссией по крикету Индии, они должны были охранять приближавшиеся соревнования Лиги чемпионов по крикету, как раз приехав из Дубаи после выполнения очередного задания. Был поздний вечер. На улице трещали шутихи, а коммандос уже нетвердо стояли на ногах.

– Идите и бросьте вещи, – велел их босс Боб Николлс. Он приехал в Мумбаи несколькими днями ранее, встретился с шефом охраны отеля Сунилом Кудияди, Карамбиром Кангом и заглянул в местную полицию. – Давайте поедим и выпьем пива.

Новоприбывшие хотели отведать китайской кухни. Но единственный столик на семерых был свободен в кафе «Сук», потому им пришлось подняться на последний этаж Башни.

К пятнадцати минутам десятого вечера «Сук», расположенный на самом верху Башни, с его стеклянными панелями, откуда открывался чудный вид на Ворота Индии и Аравийское море, начал наполняться гостями. Николлс и его команда сели за стеклянный стол у окна и разговорились. Мумбайская полиция принимала меры по обеспечению безопасности предстоящего турнира, и им вскоре следовало заняться тем же.

В другом конце зала Рави Дхарнидхарка, американский капитан морской пехоты и пилот индийского происхождения тридцати одного года от роду, сел за столик у стены. Его сопровождал брат и их индийские родственники. Рави последний раз приезжал в Мумбаи из Сан-Диего, еще когда был подростком. Когда его еще не старый отец внезапно умер, Рави потерял связь со своей индийской родней и не видел дедушку целых тринадцать лет. Очень долгое время он хотел воссоединиться с ними, но мешали обстоятельства. Он дважды ездил в Ирак, участвовал в боевых миссиях во время битвы за Фаллуджу, которая началась в ноябре 2004 года. Тогда погибло более ста американских солдат и тысячи иракцев. Рави тогда летал на реактивном самолете «Харриер», атакуя крепости противника. Когда он вернулся домой, ему понадобилось время, чтобы прийти в себя.

И наконец он сумел приехать в Индию. Последние десять лет он постоянно общался со старыми и новыми родственниками. В его голове с трудом уживались мысли о «войне с терроризмом», которую вела Америка, и его собственных азиатских корнях. Днем он ездил навестить двоюродную сестру, которая жила возле моря. Глядя из окна на рыбацкую деревушку, расположенную возле маленького заливчика, на разноцветные лодки и садящееся за горизонт солнце, он впервые за несколько лет смог по-настоящему расслабиться. Теперь он сидел в предвкушении вкусного ужина и встречи с еще одной двоюродной сестрой. Позже они хотели повидаться с родственниками, которые ужинали в «Трайдент-Оберой». Двоюродная сестра показала пальцем в окно, где вдалеке виднелось освещенное здание другого отеля.

– Отличный вид, – заметил Рави. – Словно бы сидишь на крыше мира.

В холле наступала тишина по мере того, как гости, пришедшие на свадьбу, и постояльцы медленно расходились по своим делам. Морено Альфонсо, местный пианист, доигрывал мелодию песни Бон Джови «Всегда». Шесть вечеров в неделю лысеющий учитель музыки, чей отец играл в этом отеле на скрипке в тридцатые годы, садился за пианино, стоявшее справа от главного входа. Эл проработал в отеле почти всю свою жизнь. Он помнил, как в детстве они с братом сидели на деревянных стульях, аккомпанируя отцу. Он взглянул на часы. Была половина десятого. Настало время сделать перерыв. Эл опустил крышку и вышел.

2
Принц Дэвид

Когда Дэвид Хидли впервые вошел в отель в сентябре 2006 года, его так поразило величие этого замечательного заведения, вышколенный персонал и добродушные завсегдатаи, что с тех пор он беспрестанно планировал его крах. Пышность гостиницы напомнила ему о его предках, большом богатстве и влиянии его семьи, о чем не раз рассказывала ему в детстве мать.

Швейцары громко приветствовали его, распахнув двери в отель, словно они ждали именно его. Запах франжипани в холле, а также чудесный вид на Ворота в Индию почти убедили его в том, что гостиница является в некотором смысле священным и очень важным местом.

Хидли нравился этот город людей, страдающих от бессонницы и наслаждающихся ею. Он с интересом прочел историю о том, как в 1661 году архипелаг из семи островов стал подарком королю Карлу II как часть приданого его новой жены Екатерины Брагансской, хотя до самого девятнадцатого столетия здесь жили в основном рыбаки из народности коли. Потом мигранты-парсы, вроде семьи Тата, создали империи прямо здесь, на соленых озерах, превратив город в самый оживленный морской порт Азии и столицу Бомбейского президентства, одного из самых процветающих и мирных регионов Британской Индии. Хидли восхищался энергией семьи Тата. Ему нравился дух Мумбаи, его деловой подход. Но он презирал саму идею независимости Индии, страны его предков. Поэтому он использовал маленькую разницу между городом и остальным регионом, между народом и теми, кого он называл «индуистскими правителями», чтобы оправдать смерть и хаос, которые он готов был принести сюда.

Когда он впервые приехал в город, остановиться в этой гостинице ему было не по карману. Его работа только началась, а бюджет был небольшой. Но здесь, как в большинстве мест, где ему доводилось трудиться, внешний вид значил все. Он подыскал себе отличную квартирку в нескольких кварталах от гостиницы, где стал завсегдатаем. Официанты, менеджеры и гости регулярно видели его в отеле. Он сидел в баре, потягивая «Дом Периньон», либо обхаживая девушку, либо громко разглагольствуя перед приятелями о том, какую замечательную квартиру ему удалось снять.

Хидли бросался в глаза. Это был мужчина высокого роста с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, широкими плечами и улыбкой до ушей. Обычно он был одет в мятые джинсы и рубашку от «Армани», а на плече висел кожаный пиджак. Он подавал себя как опасного человека. На его запястье красовались часы «Ролекс Субмаринер», которые стоили не менее десяти тысяч фунтов стерлингов. Он легко заводил новые знакомства. Работники отеля не переставали спорить о том, кто из них лучше знает его привычки, и о том, каких женщин ему удалось покорить. Дэвид слушал рассказ о проблемах очередного собеседника, а потом хлопал его по плечу и говорил:

– Да ради бога. Как угодно.

Дэвид мог многое. Он был находчив и щедр.

– Позволь тебе помочь. Я могу это достать.

Но люди, которые знали его как Дэвида, предпринимателя из Филадельфии, не подозревали о его истинной сущности. Для сестры Шерри и единокровных братьев Хамзы и Даняла, для жен Портии, Шазии и Файзы, для двоюродных братьев Фарида и Алекса, для дяди Уильяма, для его лучшего друга Тахаввура Раны и майора Икбала, шпиона вездесущей пакистанской разведки, он был Даудом Салимом Гилани, человеком смешанного американо-пакистанского происхождения.

Это смешанное происхождение, которое привело его в Индию, где он разведывал обстановку для предстоящего теракта, отражалось в цвете его глаз. Один был голубой, а другой карий.

Отец Дауда, Сиед Салим Гилани, был известным пакистанским телеведущим из зажиточной семьи из города Лахор. Серрил Хидли, его мать, была искательницей приключений из штата Мэриленд. Ее двоюродная бабка была американской авантюристкой и филантропом, она спонсировала движение за права женщин и даже исследования Эйнштейна. Но спокойное детство Серрил закончилось, когда в 1952 году ее отец, бывшая звезда футбола, погиб от шальной пули, пытаясь помешать драке в баре. Мать Серрил и ее четверо детей переехали в соседний штат Пенсильвания и купили большую ферму в пригороде Филадельфии. Однако Серрил, которой было тринадцать лет, когда погиб отец, стала неуправляемой. Когда она познакомилась с Гилани, который приехал в Штаты в командировку на радиостанцию «Голос Америки», она была девятнадцатилетней студенткой университета штата Мэриленд. Между ними тут же пробежала искра. Гилани, культурный и искушенный человек, был известен в Пакистане как знаток традиционной поэзии. Он привлек девушку музыкой. Когда в 1960 году в Вашингтоне родился Дауд, Серрил согласилась переехать в Пакистан, радуясь этому неожиданному приключению. Но то, что так хорошо получалось на Восточном побережье Штатов, пошло прахом в родовом доме Гилани в Лахоре. В 1966 году они развелись, и Серрил вышла замуж за престарелого афганского служащего страховой компании. Дауда растила вторая жена Гилани, женщина с хорошими связями и состоянием.

Чувствуя себя брошенным, Дауд стал таким же неконтролируемым ребенком, каким когда-то была его мать. Чтобы воспитать мальчика, отец отдал его в кадетский колледж в небольшом городке в западном Пенджабе, популярный среди местных семей. Хотя Гилани не был офицером, он много общался с военными. Он был мигрантом из Индии, родом из города Капуртхала в штате Пенджаб, откуда ему пришлось уехать, когда начались погромы, связанные с разделением Британской Индии на Пакистан и Индию. Противостояние с Индией воспринималось как нечто само собой разумеющееся.

Как и его американская мать, Дауд не спешил становиться серьезным. Ему постоянно напоминали о его иностранном происхождении. Это давление усилилось с рождением братьев Даняла и Хамзы. При первой же возможности, когда ему исполнилось шестнадцать лет, Дауд улетел в Штаты к матери. Серрил вернулась в Филадельфию после того, как умер ее афганский муж, и купила бар на Секонд-стрит, который декорировала на пакистанский манер. У нее появился новый мужчина, который работал репортером в газете «Филадельфия инкваэрер», потому она часто бросала сына на попечение работников бара, которые прозвали его Принцем. Дауд, общительный мусульманский подросток, поселившийся над баром, пытался свыкнуться с новой жизнью. Его дядя Уильям, брат Серрил, вспоминал, что мальчик проводил много времени за просмотром сериала «Счастливые дни» в зале бара, ожидая, пока мать вернется домой. В конце концов он привык к той жизни, которую предлагала Америка в семидесятые годы. Однажды местный канал снял программу о баре, запечатлев Дауда с его волосами до плеч и расклешенными джинсами, а Серрил в шикарной шубе. Спустя два года он переехал на Манхэттен, где на семейные деньги снял квартирку в районе Верхнего Вест-Сайда и открыл магазин по продаже видеокассет.

У Дауда появились привычки, которые требовали много денег. Когда у семьи закончились средства, он задумался над тем, что предпринять, чтобы остаться на плаву. Он мог говорить на языках двух стран и путешествовать в такие места, куда американцам путь был заказан. В 1984 году он наладил контакт с лучшим другом по колледжу Тахаввуром Раной, скромным студентом-отличником, который проходил обучение, чтобы стать доктором в пакистанской армии. Дауд возвращался в Пакистан и попросил друга сопровождать его в районы, населенные местными племенами. Военные связи и удостоверение Раны должны были помочь им избежать лишних неприятностей в пути. Рана не знал, что Дауд вез в ботинке полкилограмма героина, купленного у местных контрабандистов.

Вернувшись в Лахор, он подцепил какую-то женщину и дал ей попробовать чистого героина. У нее случилась передозировка, и Дауда арестовали. Благодаря связям отца, его вскоре освободили, а дело замяли. Но с этого момента отец почти перестал общаться с Даудом, также призывая других сыновей держаться подальше от их единокровного брата.

Этот случай не остановил Дауда, и он попробовал снова. Он вернулся в Пешавар, откуда можно было попасть в Хайберский проход, где он стал частым гостем, нередко вместе с Раной и его джипом. Он также решил попробовать заняться экспортом, провозя героин в багаже в США, где продавал наркотики через свой магазин видеокассет. Иногда он появлялся в Филадельфии с большим чемоданом, набитым видеокассетами, стараясь с их помощью произвести впечатление на родню.

– Он был очень харизматичен и мил. Но мы понятия не имели, чем он занимается, – признался его двоюродный брат.

Когда таможенники задержали его во Франкфурте, где он садился на самолет до Филадельфии, с двумя килограммами героина в чемодане, он понял, что может сесть надолго. Отец отказался от него. Дауда передали американским властям. Оставшись один на один с законом, он предложил Администрации по применению законов о наркотиках сделку – его отпускают, а он сдает своих американских подельников. Они получили срок от восьми до десяти лет, а Дауд стал платным осведомителем Администрации. Ему дали задание проникнуть в сеть, занимающуюся контрабандой героина в Штаты. Дауд перевел множество перехваченных разговоров наркоторговцев, параллельно обучая агентов, как эффективнее допрашивать пакистанцев. Он не хотел следовать правилам. Один из агентов пожаловался, что Дауд изменил план одной операции и устроил переговоры, за которыми никто не следил. Но результаты его работы были столь убедительны, информация так точна, что, когда он вернулся, его с готовностью простили.

Один из бывших агентов Администрации вспоминал, что Дауд мог выкрутиться из любой ситуации благодаря своему красноречию. Матерые следователи были вынуждены сами оправдывать его просчеты, поскольку он показывал им такие места, куда они никогда и не надеялись попасть. Его американская мать Серрил обожествляла сына на расстоянии. И хотя они редко виделись, у нее в гостиной стояла огромная ламинированная фотография Дауда. Его другие американские родственники не питали таких теплых чувств к юноше. Они предупреждали, что Дауда интересует только он сам. Его эгоизм был вызван отсутствием понимания себя. Он был молодым человеком, недовольным матерью и отдалившимся от отца, с несколькими странными личинами, ни одна из которых не шла ему.

– Мы шутили, что он шел по жизни, держа в одной руке Коран, а в другой бутылку «Дом Периньон», – вспоминал дядя Уильям.

Пока Администрация тормошила контрабандистов героина на Восточном побережье, их главный осведомитель Дауд Гилани вернулся в Пакистан и начал посещать мечеть, известную как Четыре Столпа. В ней размещались семинария и молельный дом, она занимала большую часть перекрестка в оживленной части Лахора. Эта мечеть принадлежала «Лашкаре-Тайба», организации джихадистского толка, которая сделала себе имя в индийской части Кашмира. Тут много говорили об освобождении Кашмира от индусов. Плакаты, висевшие на стенах мечети, призывали к джихаду, священной войне во славу Корана. В Пакистане, стране, замершей в свободном падении, в которой отсутствовали надежные системы здравоохранения, образования и обеспечения безопасности, нацеленная на работу с населением «Лашкаре-Тайба» часто реагировала первой, особенно в случае какого-либо общественного потрясения. Это делало ее такой привлекательной для многих.

Дауд, хорошо помнивший рассказы отца о разделении Британской Индии, приобщился к антииндийскому крестовому походу и романтической идее стать одним из бойцов ислама. Он также почувствовал в этом коммерческий успех. Так как торговля героином шла на спад, он надеялся заинтересовать своих нанимателей в Штатах полезной информацией о новой угрозе. Когда Дауда снова арестовали, на этот раз в Нью-Йорке в 1997 году, он проверил эту идею на прочность, предложив снабжать спецслужбы США информацией о радикалах, к которым был близок. Письмо, направленное в суд, оказалось весьма эффективным. Обвинение согласилось с тем, что хотя Дауда и схватили с партией героина в пятнадцать килограммов, которая стоила 94 7000 фунтов стерлингов, он тем не менее является надежным человеком, который может помочь спецслужбам в «широком спектре вопросов». Его приговорили менее чем к двум годам тюрьмы с обычным режимом, в то время как его подельник сел на четыре года в тюрьму строгого режима. Дауд вышел на свободу через девять месяцев после суда.

В августе 1999 года он вернулся в Пакистан. Поездку ему оплатило правительство США. Это произошло через год после того, как сотни людей погибли в результате террористических атак «Аль-Каиды» на посольства США в Дар-эс-Саламе в Танзании и в Найроби в Кении. В ответ семьдесят пять крылатых ракет упали на пять тренировочных лагерей «Аль-Каиды» в Афганистане. Дауд продолжал сотрудничать с Агентством, но теперь им также заинтересовались спецслужбы, занимавшиеся террористами, так как Вашингтон наконец осознал угрозу, исходящую от экстремистов с афгано-пакистанской границы.

Вернувшись в Лахор, Дауд начал действовать, как по учебнику. Он остепенился, женился на Шазии Ахмед, пакистанке консервативных взглядов, и поселился возле Лахорского канала, известного как «канал влюбленных», хотя его отец, ставший к тому времени генеральным директором «Радио Пакистан», и брат Данял, сдававший экзамен на госслужащего, с ним не общались. В конце 2000 года, вскоре после того как «Аль-Каида» произвела нападение на эскадренный миноносец военно-морских сил США «Коул» в Йемене, Дауд пожертвовал пятьдесят тысяч рупий (600 фунтов стерлингов) в фонд «Лашкаре-Тайба», купив себе возможность посетить закрытую лекцию Хафиза Саида, амира головной организации «Джамаат-уд-Дава». Саида, мужчину с окладистой пышной бородой, которую он красил хной, уже давно взяли на заметку американские спецслужбы. Дауд попросил принять его в организацию, но ему очень вежливо отказали. Светлокожий, наполовину американец, он вызывал подозрения. Ему следовало хорошо потрудиться, чтобы завоевать доверие.

Дауд вернулся в США к другим делам. Его новая девушка, визажист Портия Питер, переехала к нему. Он ничего не рассказал ей о жене, которую оставил в Пакистане. До событий сентября 2001 года он казался ей обычным американцем. Но в тот день, 11 сентября, его было невозможно оторвать от телевизора. Она с ужасом увидела, что он радуется тому, что произошло. Он громко крикнул, что Америка заслужила это. Начала проявляться его одержимость джихадом.

Крайне удивленная этой вспышкой гнева, Портия рассказала о ней подруге в баре, которая донесла на него в полицию. В ФБР Портию допросили. Четвертого октября два сотрудника министерства обороны, работавших на объединенную группу по борьбе с терроризмом, допросили Дауда перед его нанимателями из Агентства.

– Вы думаете, что я экстремист, – сказал Дауд. – Но вы должны проверить это, потому что я работаю на правительство США.

Он также пытался юлить, утверждая, что связан с заместителем директора пакистанской разведки, верно рассчитав, что никто в США не сможет быстро проверить его слова. Спустя пять месяцев, в феврале 2002 года, Дауд вернулся в Пакистан. В Штатах его попросили удвоить усилия, чтобы попасть в «Лашкаре-Тайба». Многие члены этой организации также контактировали с «Аль-Каидой», включая нового лучшего друга Дауда, соседа из Лахора, Пашу.

Полное имя Паши – Абдур Рехман Хашим. Бывший военный с опытом боевых действий, этот симпатичный мужчина уволился из армии, отказавшись выполнять приказ отправиться в горы Тора-Бора, чтобы воевать с «Аль-Каидой». В то время Пакистан подключился к американской «войне с терроризмом». Дауда поразили рассказы Паши, бывшего солдата, о том, как тот присоединился к движению Талибан. Под влиянием Паши Дауд стал больше времени проводить в Пакистане. Обычно он там находился не дольше одного месяца в году, но теперь почти не выезжал из этой страны.

Он одевался в традиционную местную одежду и рассказывал друзьям, что отказался от алкоголя, телевидения и сотовой связи. Он поселился в штаб-квартире «Лашкаре-Тайба» в Муридке, большом университетском городке возле Лахора, и даже начал следовать правилам секты «Аль-э-Хадит», которая представляет собой консервативное салафистское ответвление суннизма. В этой секте руководствуются изречениями и поступками Пророка. Кроме того, Дауд посетил трехмесячные полувоенные курсы в тренировочном лагере «Лашкаре-Тайба» в пакистанской части Кашмира, который носил громкое название «Дом святых воинов». Лагерем руководил амир Заки-ур-Рехман Лахви, один из основателей и военных командиров организации. Все его звали просто «дядя».

Дауду тогда исполнилось сорок два года. Он был вдвое старше большинства рекрутов. Провалившись на курсах, Дауд вернулся в Нью-Йорк, тяжело переживая унижение. Ему нечем было торговать, поэтому все следующие месяцы он занимался только тем, что ругал американский образ жизни, принимая у себя лишь ближайших родственников. Он отрастил большую бороду, как у всех хадитов, и большую часть дня проводил в молитвах, сложив ладони на груди. Его мать Серрил и девушка Портия сильно обеспокоились, увидев подобную трансформацию, произошедшую с Даудом. Серрил поделилась страхами с другом, владельцем местной кофейни.

– Он был в тренировочных лагерях в Пакистане и постоянно рассказывает, как он ненавидит Индию, – пожаловалась Серрил.

Друг Серрил донес на Дауда в ФБР.

Она не знала, что ФБР уже давно взяло его на заметку. Дауда рассматривали как нестабильный, но обладающий огромным потенциалом источник информации. Спецслужбы привыкли иметь дело с полевыми агентами, и они лучше понимали их, чем родственники и подружки. Все глубоко законспирированные агенты были неидеальны, даже враждебны. Их было сложно контролировать и мотивировать. Они никому не принадлежали, и это означало, что их личности были сломаны, как и их жизни, разбросанные между разными культурами и идеалами. В ФБР знали, что такие агенты служат лишь себе. Один ветеран ФБР как-то заметил: «Координатор может надеяться лишь на то, что цели агента в какой-то момент времени совпадут с интересами агентства».