Текст книги "Привет, я люблю тебя"

Глава восьмая

– Урок окончен, – говорит учитель, и тут звенит звонок.

Внимательно наблюдая за Джейсоном, я складываю учебники в рюкзак. Надо обязательно выяснить, что произошло в субботу вечером. Когда я спросила у Софи, из-за чего она так всполошилась, она отказалась говорить на эту тему.

«Я просто переволновалась, – сказала она. – Не бери в голову».

Но я не могу не брать в голову. Я переживаю за нее.

Джейсон первым выходит из класса, я спешу за ним, продираясь сквозь толпу учеников. Сейчас никто не таращится на него и не просит автограф, думаю, все уже привыкли к тому, что с ними учится знаменитость.

Я догоняю его в конце коридора, когда он направляется к лестнице.

– Эй, – окликаю я его.

Он поворачивается, останавливается на ступеньке. Стойко выдерживая удары рюкзаков и толчки, я сопротивляюсь потоку учеников, стремящемуся вниз.

– Надо поговорить, – говорю я.

– О чем? – Вопрос задан скучающим тоном, как будто он все еще сидит в классе.

– О том, что случилось в субботу, – я сразу перехожу к главному.

Джейсон смотрит мне за спину, слово ожидая, что там появится видеокамера, которая будет записывать наш разговор. Что ж, возможно, его опасения не напрасны: если бы журналисты узнали о его «подвигах», они не преминули бы развить эту тему. Для них это обычное дело. К тому же нельзя забывать и о других учениках. Пусть они и не хихикают, когда он проходит мимо, но они следят за ним, как хищники за жертвой, и так и ждут, когда он совершит нечто достойное внимания.

Джейсон поворачивается и идет дальше, а я смотрю ему вслед. Нет, так просто ему от меня не отделаться. Я бегу за ним.

– Эй! – кричу я. – Эй!

Он продолжает идти, я догоняю. Он резко останавливается, и я почти влетаю ему в спину.

– Я бы предпочел, чтобы ты не обсуждала мою личную жизнь в коридоре, – цедит он сквозь стиснутые зубы.

– Потому что ты так всем интересен? – Я закатываю глаза. – Да всем плевать. – Я лгу, но сейчас я готова оспаривать каждое его слово.

Он склоняет голову набок.

– И кто это говорит – девчонка из знаменитой семьи.

У меня тут же потеют ладони, я не сразу соображаю, что он имеет в виду папу. Он ничего не знает о Нейтане. Он ничего такого не сказал бы, если бы знал.

– Так о чем ты хочешь меня спросить? – говорит он, своим наигранно-терпеливым тоном вырывая меня из мыслей и возвращая в действительность.

В субботу вечером Софи страшно всполошилась, когда ты напился. Я хочу знать почему. – Я медленно выдыхаю, чтобы следующую фразу произнести не так резко. – Мне кажется, все это неспроста, так что объясни мне, в чем дело.

Его взгляд остается бесстрастным.

– Не понимаю, о чем ты, но уверен, что говорить тут не о чем.

Я раздраженно фыркаю.

– Не заговаривай мне зубы.

– Может, строит спросить у Софи?

– Она не хочет рассказывать.

Он плавно поводит плечом, спокойный до ужаса. И это ответ. Вернее, его отсутствие.

Я подхожу к нему поближе. Поток учеников иссяк – вероятно, все разошлись по классам. Я набираю в грудь побольше воздуха, призываю на помощь всю свою отвагу, которая только есть в моих 167 сантиметрах.

Не обращая внимания на то, что мое лицо полыхает от близости к нему, я с осуждением тыкаю пальцем ему в грудь.

– Ты ведешь себя как надменный болван, и все это здорово. Но тебе не удастся запугать меня своим сарказмом и холодностью. Потому что ты – ничтожество, вот ты кто, тебе меня не напугать.

Он ухмыляется.

– Значит, я плохо старался.

– Серьезно. Что бы там ни было, Софи страшно испугалась. Она очень добрая, я в жизни таких не встречала, и я не допущу, чтобы ты причинял ей боль.

Наглая улыбка исчезает, а взгляд из холодного превращается в обычный, как у нормальных ребят, без какого-либо самодовольства. Он смотрит на свои кроссовки, и за черными прядями я не могу разглядеть его лицо.

– Ни о чем не беспокойся, – говорит он ровным тоном. – С ней все в порядке. С нами обоими все в порядке.

– Ты в этом уверен? – скептически спрашиваю я. – Она вся извелась, пока искала тебя. Что-то не похоже, что она в порядке. Может, тебе стоит проверить, так это или нет?

Я киплю от негодования. Я поворачиваюсь и собираюсь идти на обед. Наверное, я успею пообедать до звонка. Но прежде чем я делаю шаг, меня хватают за руку и разворачивают на сто восемьдесят градусов.

– Я серьезно, – говорит Джейсон.

И я молчу, потому что его слова опасно похожи на правду. Он смотрит на свои пальцы, которые сжимают мое запястье, потом поднимает взгляд, и я вижу в его глазах безмолвную мольбу. Моя решительность слабеет. Однако мы не успеваем заговорить, звенит звонок, и двери кабинетов закрываются.

Джейсон выпускает мою руку, и я отступаю на шаг. Мне хочется вынести ему еще одно грозное предупреждение, но слова так и умирают невысказанными. Я вспоминаю, как мы сидели в лимузине, как его голова лежала на моем плече и как в его глазах отражалась боль. И воинственность, бурлящая во мне, рассеивается.

Я иду по коридору и в голове вихрем проносятся мысли. Даже когда я встаю в очередь в столовой и взглядом ищу Йон Джэ, я продолжаю думать о Джейсоне.

И о том, что могло породить ту тоску, которую я в нем вижу.

* * *

За ужином Софи сидит притихшая. Она рассеянно гоняет по своей тарелке рис, и я вдруг понимаю, что ни разу не видела ее такой молчаливой. Когда она сбрызгивает рыбным соусом свое яблоко, я не выдерживаю.

– Софи, что случилось?

Она поднимает голову.

– А?

Я указываю на яблоко, и ее взгляд становится более осмысленным. Она смеется и кладет палочки поперек миски.

– Кажется, я наелась, – говорит она.

– Ты все еще думаешь о том, что было в субботу? – спрашиваю я. Может, мне все же удастся выяснить, что происходит.

Она в замешательстве ерзает по скамейке.

– Нет. – Я жду продолжения. – Я поговорила с Джейсоном. Он рассказал мне о вашем разговоре. После урока корейского. В первый раз, когда вы, ребята, поссорились после концерта, я не стала вмешиваться. Но вы опять поссорились, и я нервничаю из-за этого. – Она берет салфетку и принимается рвать ее на кусочки. – Я не хочу, чтобы у тебя сложилось о нем неправильное впечатление. Он совсем не плохой. Честное слово.

Я подавляю желание хмыкнуть. Меня не проведешь.

– Просто у него… есть проблемы, понимаешь? После дебюта «Эдема» он живет в постоянном стрессе. Я в том смысле, что он всегда был перфекционистом, а после выхода альбома его стремление к совершенству только усилилось. – Она покусывает нижнюю губу. – Он мой брат, так что иногда я расстраиваюсь вместе с ним. Но я не хочу, чтобы ты считала его… как бы сказать… плохим человеком.

Я краснею – подозреваю, что это вызвано острым чувством стыда.

Софи выпрямляется и смотрит на меня. Ее взгляд за очками становится жестче.

– Ты бы оказала мне большую услугу, если бы была помягче с ним. И… гм… мы с Джейсоном сами справимся со своими проблемами.

Мое замешательство усиливается, спазм, скрутивший мой желудок, грозит вытолкнуть наружу только что съеденный ужин. Я отодвигаю от себя миску как можно дальше, потому что запах еды вызывает у меня рвотные позывы.

Я уже готова выбросить белый флаг, но тут Софи говорит:

– Йон Джэ рассказал мне о твоем отце, о том, что ты выросла в семье знаменитости. Уверена, тебе часто приходилось иметь дело с теми, кто был добр к тебе исключительно ради твоего отца, и я знаю, как к такому привыкаешь. – Она колеблется, ее речь замедляется, как будто она идет по зыбкой почве. – Может, ты не привыкла к грубости, но такова жизнь, знаешь ли. Никто не совершенен. И иногда это действует освежающе, когда люди перестают льстить тебе и задабривать тебя.

У меня от изумления глаза лезут на лоб. Она считает меня избалованной, думает, будто я привыкла к тому, что мне никогда не перечат. И все же я непроизвольно задаюсь вопросом: а вдруг она права? Только от этого менее обидно мне не становится.

Софи морщится и съеживается.

– Ты не злишься на меня, а? – шепчет она.

Я энергично качаю головой, пытаясь разобраться в своих противоречивых мыслях.

– Нет! Конечно, нет!

Я выдавливаю из себя улыбку, и она облегченно вздыхает.

– Вот и хорошо. – Она тоже улыбается. – Я боялась, что ты больше не захочешь дружить со мной.

– Софи, ты моя единственная подруга. Без тебя я бы точно не выжила.

– Верно. – Она хихикает. – Это ведь дает мне определенную власть, а?

Вероятно, да. Только я не знаю, как относиться к этой смене ролей – ведь я выросла в крутой семье и привыкла командовать, привыкла, что все вокруг так и жаждут моего внимания.

Глава девятая

Софи больше не откровенничает, да и я тоже. Только я не могу не думать о нашем разговоре, когда во вторник снова вижу в классе Джейсона. Он, как обычно, игнорирует меня, но вечером я получаю сообщение с незнакомого номера: «Это Джейсон. Жди меня завтра в 6 вечера в библиотеке. Будем готовиться к контрольной по корейскому».

У меня в голове одновременно проносятся три мысли: первая, что он каким-то образом раздобыл мой номер, вторая, что он больше не злится на меня, и третья, что он из тех зануд, которые даже в эсэмэсках соблюдают грамматику и пунктуацию.

В среду вечером я быстро проглатываю ужин и через весь кампус спешу к библиотеке. Я захожу в гигантское здание-«стекляшку», достаю свой телефон и отправляю сообщение: «Ты где?»

Спустя минуту телефон жужжит. «На третьем. Поворачивай налево и иди до конца».

Я поднимаюсь по лестнице, на каждой ступеньке проклиная Джейсона за то, что он вынуждает работать мои и без того уставшие ноги, и поворачиваю в указанном направлении. Хотя вокруг стеллажей с книгами много пустых столов, он предпочел тот, что стоит в дальнем конце, практически изолированно от остальной части библиотеки.

Я прокручиваю в голове наш разговор с Софи. Может, она была права, может, меня и вправду задело то, что я не нравлюсь Джейсону? Я подавляю отрицательные эмоции и настраиваюсь на дзен в надежде, что мне удастся быть с Джейсоном хотя бы вежливой.

Дружба – это сплошная сложность. Плохо, что ее нельзя рассчитать как математическую задачу или составить как химическое уравнение. Если бы все это было возможно, мне было бы значительно проще общаться с Джейсоном.

Отдуваясь после подъема по лестнице, я падаю на стул напротив него и с глухим стуком бросаю сумку с учебниками на пол. Он укоризненно смотрит на меня.

– А что, ниже третьего этажа устроиться было нельзя? – спрашиваю я, доставая тетрадь и учебник корейского и внутренне съеживаясь от собственной резкости. Неужели мне так трудно быть с ним хоть чуточку мягче?

Я заставляю себя улыбнуться и добавляю:

– Я действительно очень рада, что ты написал мне. Я жутко боюсь этой контрольной. У меня такое чувство, что я ничего не понимаю.

И только сейчас я вижу, что лежит перед ним на столе: не открытый учебник, а нотная тетрадь с карандашными записями на нотном стане.

– Ты работал над песней? – спрашиваю я, радуясь, что есть что-то, о чем мы можем говорить без ругани.

Он кивает.

– Я кое-что переделал в припеве и закончил стихи.

– Вау! Можно посмотреть?

Он резко закрывает тетрадь и прижимает ее ладонью. Я вздрагиваю.

– Сначала учеба, – говорит он.

Я выпрямляюсь и отдаю честь.

– Сэр! Есть, сэр!

Он хмурится и секунду изучает меня, прежде чем покачать головой и достать свой учебник. Судя по отсутствию реакции на мой сарказм, Софи провела беседу и с ним, я уверена. Это почему-то здорово улучшает мое настроение.

Мы погружаемся в правила корейской грамматики и соединения предложений, и у меня неплохо получается. Мне даже удается написать несколько иероглифов, которые надо запомнить. Они обозначают наши имена, записанные фонетическим письмом. Я невольно улыбаюсь, видя свое имя, записанное хангылем, корейским письмом.

– А знаешь, эта система письма значительно эстетичнее английской, – говорю я. – Больше похоже на картинку, чем на слово.

– Они просто разные, – отвечает Джейсон. – Символы обозначают произношение одного слога, в противовес английскому, где каждая буква или символ представляют один звук. – Он откидывает волосы со лба. – Просто разные системы письма.

Я снова смотрю на знаки в своей тетрадке и сравниваю их с тем, что написал Джейсон. Хотя у него, как у любого мальчишки, корявый почерк, все строчки у него ровные, и расстояния между ними одинаковые. Я пытаюсь добиться того, чтобы мои записи выглядели такими же аккуратными, как и его.

– Между прочим, ты похож на умника-зазнайку, когда говоришь о языке, – замечаю я, не отрывая взгляда от своей тетради.

Он хмыкает и с сарказмом говорит:

– Да тебе любой покажется умником. Ты же не знаешь никакого языка, кроме английского.

Я сердито кошусь на него.

– Согласна, мне следовало бы лучше учиться на уроках иностранного языка. Но я не знала, что перееду на другой край света. Хотя мой испанский значительно лучше твоего, так что давай считать, что у нас ничья, ладно?

Он пристально смотрит на меня, а потом спрашивает:

– Ты закончила прикалываться?

– Да, если ты закончил обижать меня. – Я перевожу дух. – Давай сделаем перерыв? Дай мне взглянуть на песню.

Джейсон нерешительно достает из рюкзака тетрадь и протягивает ее мне. Когда я беру ее, наши пальцы на мгновение соприкасаются, и в памяти тут же всплывает субботний вечер и то, как мы с ним танцевали. Меня бросает в жар, и я наклоняю голову, чтобы спрятать за волосами горящее лицо.

– Партию гитары я записал на компьютере. – Он замолкает. – Хочешь послушать?

Я отрываю взгляд от тетради.

– Естественно!

Он дает мне свой айпод, я надеваю огромные наушники и нажимаю кнопку «Play». Гитара Джейсона заполняет все мое сознание, и я закрываю глаза, чтобы вслушиваться в каждый звук и наслаждаться тем, как звуки гармонируют в аккорде. Я киваю в такт мелодии. Джейсон многое переделал и улучшил, однако я не могу избавиться от ощущения, что мелодии все равно не хватает индивидуальности. Но музыка отлично сочетается со стихами, и вся песня заканчивается многообещающим переходом.

Я не скрываю своего восхищения. Я поворачиваю голову и вижу, что Джейсон наблюдает за мной, ждет моей реакции. Ладно, признаю: он гораздо талантливее, чем я думала. Даже несмотря на его неумение ладить с людьми.

Я высказываю свое мнение.

– Ты считаешь, что мне нужно сделать ее больше похожей на твою американскую музыку? – спрашивает он.

– Ты говоришь так, будто это плохо.

Его скептический взгляд говорит мне больше, чем слова. А еще я вдруг понимаю, что ни у кого не встречала таких выразительных глаз. Неудивительно, что он так мало говорит – с такими глазами в словах нет необходимости.

– Пожалуйста, просто выслушай меня. – Я нахожу в своей тетрадке чистую страницу. – Я сейчас напишу, какие песни ты должен послушать. И проанализировать. Может, ты чему-то и научишься.

Он смотрит на меня так, будто я причиняю ему физическую боль, но все равно забирает у меня листок. Что не сделаешь ради искусства!

– Раз ты заставляешь меня слушать свою жуткую музыку, можешь послушать и мою. – Он составляет список и передает мне.

Я смотрю на неразборчивый текст.

– Гм… ты хоть понимаешь, что я не в состоянии прочесть ни единого слова, а? Мой корейский не настолько хорош.

– Софи тебе прочитает. Уверен, у нее все это есть.

Перспектива прослушать длиннющий плейлист к-попа кажется хуже, чем домашняя работа по корейскому, однако я молчу. Нет смысла усиливать напряжение в наших и без того непростых отношениях. Формально я пай-девочка.

С минуту мы сидим молча, а потом он спрашивает:

– Ты училась музыке в отцовской компании?

Я начинаю усаживаться поудобнее, но делаю это только ради того, чтобы выиграть время и придумать, как бы подипломатичнее сказать о папе.

– Вообще-то я никогда не училась музыке – ну, кроме основ игры на фортепиано, – но папа все время пытался заставить меня. Я постоянно крутилась на студии и многого там нахваталась, однако я никогда не училась композиции в отличие от моего бра… – Я замолкаю на полуслове, меня захлестывает паника.

Если Джейсон и заметил мою оговорку, то никак этого не показывает.

– Тогда удивительно, что ты так много знаешь.

– Это… это комплимент?

Он усмехается, и мне кажется, что ему хочется широко улыбнуться, но он себе этого не позволяет.

– Я просто в том смысле, что у тебя природный дар сочинять музыку. Только это, скорее, комплимент твоим родителям и их генам, чем тебе.

– Ну, а что насчет тебя? – Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю на груди руки. – Как великий Джейсон Бэ стал восходящей звездой к-попа?

Он долго молчит, и я начинаю опасаться, что он вообще не ответит. Я замечаю, что его плечи напряжены и что он нервно сжимает и разжимает кулаки.

– Я начал играть на гитаре, когда мне было десять, – натянуто говорит он. – Отец подарил мне первую гитару на Рождество. Когда Тэ Хва приезжал к нам, мы играли вместе, а когда мы с Софи переехали в Корею, мы с Тэ Хва решили сделать карьеру в музыке.

– Так просто? Вам, ребята, повезло, что вас так быстро заметили.

– Отец Тэ Хва знал кого-то в звукозаписывающей компании.

– А-а, значит, вы воспользовались полезными связями?

Его глаза вспыхивают такой яростью, что я затыкаюсь. Воздух между нами электризуется, и кажется, что все, кто был в библиотеке, притихли.

– Все гораздо сложнее, – говорит Джейсон. – Мы много готовились к нашему дебюту.

Я прокашливаюсь.

– Не сомневаюсь.

Он смотрит в пол, и я боюсь, что он прожжет в паркете дыру.

– Мы работали упорнее, чем Йон Джэ, – произносит он тихо, но так, чтобы я услышала.

Его непринужденность исчезла безвозвратно, и я ищу способ вернуть наш разговор хотя бы в вежливое русло. Я перелистываю страницу учебника и пытаюсь читать текст, но ничего не понимаю. Я не в первый раз сталкиваюсь с тем, что в отношениях Джейсона и Йон Джэ не все гладко, но мне трудно представить, что именно стало тому причиной. Единственное предположение – что Джейсон завидует той легкости, с какой Йон Джэ идет по дороге славы.

Мы заканчиваем заниматься около восьми и вместе выходим из библиотеки. Джейсон забирает со стойки свой велик, а я направляюсь к общежитию.

– До завтра, – говорю я.

– Подожди, куда ты собралась? Пешком в общагу?

– Ну, я же не буду ночевать в библиотеке.

Он не ведется на подкол.

– Я подвезу тебя.

Я представляю, как буду сидеть позади него и держаться за его талию. По моему телу разливается уже знакомый жар. Как же получилось, что я превратилась в этакую краснеющую фифу?

– Не беспокойся, – отмахиваюсь я. – Я отлично доберусь сама.

Он садится на велосипед.

– Мне несложно. Садись.

Секунду я колеблюсь, но вижу, что он не собирается трогаться с места, и подхожу к нему.

– Гм… и куда мне садиться?

Он хлопает по металлическому багажнику, предназначенному для перевозки неодушевленных предметов.

– Ты шутишь!

– Ничего с тобой не случится. Просто доверься мне. Доверие. Такое простое слово. И так много значит.

Я перестала доверять парням, когда Айзек изменил мне, а потом соврал, глядя прямо в глаза.

Взгляд Джейсона чуть-чуть смягчается.

– Садись, ничего с тобой не случится.

Закусив губу, я сажусь на велосипед, заталкивая в самые глубины души рвущийся наружу страх.

Джейсон оборачивается ко мне.

– Сядь боком, как на дамское седло. Так удобнее.

Я выполняю его указание, но плохо представляю, как буду поддерживать равновесие. Когда я ехала с Софи, я боялась свалиться на асфальт и разбить голову, с Джейсоном же меня пугает реакция собственного тела на близость к нему.

Выдохнув, чтобы успокоить нервы, я приподнимаю ноги и дрожащими пальцами вцепляюсь в его майку. Когда Джейсон трогается с места, я инстинктивно ищу более существенную опору, чем тонкий трикотаж. Я зажмуриваюсь и только секунд через тридцать соображаю, что мои пальцы впились ему в бока.

Хотя нас овевает прохладный ветер, мне дико жарко. При каждой попытке отстраниться от Джейсона его велосипед начинает вихлять.

– Держись крепче, – говорит Джейсон.

Вся поездка превращается для меня в пытку, меня раздирают страх свалиться с велосипеда и страх перед Джейсоном.

Когда он останавливается возле моего корпуса, я поспешно спрыгиваю с багажника, но не удерживаюсь на ватных ногах и теряю равновесие. Джейсон хватает меня за руку и спасает от падения, и мне требуется немалое усилие, чтобы не отскочить от него. В памяти тут же вспыхивают воспоминания о том, как мы танцевали, как он прижимался ко мне в лимузине, и меня охватывает сладостное томление. Я смотрю на Джейсона, и мне кажется, что субботний вечер – это плод моих фантазий.

– Грейс?

Мое сердце бьется как сумасшедшее.

– А? – Я догадываюсь, что сейчас один из тех редких моментов, когда он чувствует неловкость.

– Хочешь на следующей неделе поехать с нами на съемки?

– Что?

– Уверен, что Софи и так бы тебя пригласила, – добавляет он. – Но я подумал, что ты должна поехать. Чтобы мы могли еще поработать над песней.

– Над песней. Верно. Гм… конечно. – Я жду, когда у меня в голове рассеется туман, но он все никак не рассеивается. – До завтра. Встретимся на контрольной.

– Если я доберусь до дома. У меня ноги подкашиваются, тебя тяжело было везти.

Я смотрю на него в изумлении и только потом понимаю, что это его представление о шутке. Джейсон просто пошутил.

Он робко машет мне.

– Спокойной ночи, Грейс.

– Подожди секунду.

Его нога зависает над педалью.

– Что?

– Значит, что мы теперь… друзья?

– Друзья?

– Да. Ты подтягиваешь меня по корейскому, я помогаю тебе с песней. На следующей неделе мы идем на съемки. Мы друзья?

Почему от этой мысли у меня перехватывает дыхание?

На его лице появляется уже знакомое хмурое выражение, и он с мерзейшим высокомерием заявляет:

– Я над этим подумаю.

Но, несмотря на темноту, я вижу, как его лицо разглаживается и озаряется улыбкой.