Текст книги "Чайка"

ГЛАВА VI

За день до приезда матери появился, наконец, в доме и Билли, студент Стенфордского университета, сын хозяев, гостивший во время каникул на юге у знакомых. Это был здоровый, атлетического сложения юноша, всеобщий любимец и кумир обоих родителей.

На туалетном столе миссис Чэттертон стояла великолепная фотография этого красивого улыбающегося юноши, в ее гостиной наверху – другая. Но когда Жуанита, наконец, увидела Билли, он показался ей гораздо красивее, чем на портретах. А больше всего ей понравилась приветливая простота и открытая манера, с которой он поздоровался с Анной и представился ей, Жуаните. Встреча произошла на одной из террас в ярко-голубое зимнее утро, наступившее после длительных дождей. В воздухе было что-то по-весеннему сладостное, солнечные лучи пробивались сквозь облетевшие виноградные лозы, которыми была увита терраса. Внизу возле фонтана прыгали и щебетали птицы. Один из садовников осторожно стряхивал тяжелые капли с хризантем, а двое рабочих сметали с выложенных красными плитками ступеней террасы мокрые желтые листья. В верхнем этаже, напротив, белые занавески были отодвинуты далеко назад и заколоты, окна широко открыты, и весь дом словно купался в солнечном свете и тепле.

Жуанита и Анна были на террасе одни.

Жуанита была в самом безоблачном настроении по случаю чудной погоды, и влажная свежесть утра пьянила ее, как вино. Она, подняв голову, улыбалась девушке, убиравшей верхние комнаты и подошедшей к окну напротив. На террасу вбежал бульдог с прямо стоящими ушами, а за ним вошел и его хозяин, крупный жизнерадостный юноша.

Анна Руссель познакомила их. Жуанита полухмуро, полузастенчиво взглянула сквозь золотую паутину волос, нависших над голубыми глазами, и успела охватить в одном взгляде гладко выбритое лицо, белокурую голову, широкие плечи, честные ясные глаза, безупречно элегантный костюм. Ей понравилось все, что она увидела. Понравились сильные большие руки и быстрая веселая улыбка, открывавшая белые зубы и сопровождавшая почти каждое его слово.

Поглядывая на него, пока он говорил что-то Анне, Жуанита думала, что этот Билли Чэттертон, вероятно, считает необходимым и естественным, чтобы девушки, с которыми он встречается, были любительницами гольфа и верховой езды, говорили по-французски, путешествовали много раз на больших пароходах Северной Атлантики, бывали в Нью-Йорке, Флориде, на Гавайях, разбирались в новой моде и танцах. Что девушку, ничего во всем этом не смыслящую, Билли должен был от души презирать. Она никогда еще не видела такого вылощенного и уверенного в себе молодого человека и, охваченная смущением, наклонилась к собаке и принялась ласкать ее.

– Он еще сегодня не купался, – заметил Билли.

– А шерсть у него обыкновенно белого цвета? – спросила Жуанита, глядя на сероватую, в пятнах спинку Микки.

– Ты – белый, песик? – спросил вместо ответа Билли, обращаясь к бульдогу, в то время как его рука скользнула по ушам Микки, встретилась с рукой Жуаниты. – Вы любите собак, мисс Эспиноза?

– Да, очень. Но эта порядком безобразна, – добавила она тихонько, когда бульдог поднял свою морду с выступающими вперед зубами.

– Вы, я полагаю, знаете, что бульдоги все так выглядят, – возразил Билли слегка высокомерно.

Он не вслушивался в ответ Жуаниты, занятый тем, что украдкой разглядывал ее. Девушка в этом ярком утреннем свете поразила его своей красотой. Свежесть ее кожи, мягкость взгляда, эти золотые завитки над белым затылком, гибкая фигура в простом черном платье – Билли находил все очаровательным.

«Ого, прехорошенькая и премилая новая компаньонка у Дженни», – подумал он. (Сын иногда называл так мать, зная, что это ее забавляет).

Он медлил уходить, болтая с обеими девушками. Спросил, нет ли у них каких поручений в город, так как он едет в автомобиле в Сан-Матео и охотно выполнит их. Обе поблагодарили его. Анна сказала, что ей ничего не надо. Жуанита объяснила, что она после завтрака сама отправляется в город за покупками и что вряд ли мистер Чэттертон сможет заменить ее в этом.

– Мне нужно купить рождественские подарки для людей на ранчо, где я жила. Знаете, платки, шкатулочки, всякие мелочи.

– Я бы мог попытаться, – убеждал Билли с тайным намерением избавить ее от необходимости тратить собственные деньги. – У меня вкус хороший, право! Я бы не выбрал ничего кричащего, ничего слишком яркого.

– О, я бы не испугалась яркого! – улыбнулась Жуанита. – Эти люди – испанцы и мексиканцы – очень любят все яркое, веселое.

– О, тогда я для вас подходящая компания, – подхватил Билли, – я тоже люблю все веселое, я и сам очень веселый малый, не правда ли, мисс Руссель?

Но мисс Руссель совсем не нравился этот тон разговора, и она искала повода прекратить его. Она чувствовала себя ответственной перед миссис Чэттертон.

– Знаете что, – продолжал с живостью Билли, – отчего бы нам не поехать вместе в Сан-Матео? Я намерен пробыть там часа два, так что у вас будет достаточно времени для покупок.

Анна, стоящая за спиной Жуаниты, делала ему предостерегающие, неодобрительные знаки, но Билли не замечал их. «Проявит ли Жуанита достаточно благоразумия и откажется от поездки?» – спрашивала себя Анна. Но она так и не узнала этого: Кент Фергюсон взошел на террасу, и разговор принял другое направление.

Кент поздоровался со всеми со свойственной ему спокойной непринужденностью. Но в глазах его, когда они встретились с глазами Жуаниты, промелькнуло что-то и скрылось раньше, чем она поняла, что это было.

– Ну-с, – возвестил Кент, – могу вас обрадовать, ее сиятельство отбыла из Чикаго вчера вечером. Она неожиданно отменила визит к Пальмерам и намерена прибыть домой как раз вовремя, чтобы поздравить всех нас с Рождеством Христовым.

– Вот это мило! – искренне обрадовалась Анна, а Билли прибавил: – Я так и рассчитывал.

– Мистер Чэттертон только что получил телеграмму, – продолжал Кент, – и, конечно, вся программа изменилась.

Он завтра днем едет ее встречать. Билли, а вы, кажется, собираетесь в Сан-Матео?

– Я как раз убеждал мисс Эспинозу, что сумел бы помочь ей выбрать рождественские подарки.

Действительно ли Кент и Анна обменялись быстрым, многозначительным взглядом, или это только показалось ей? – спросила себя Жуанита. Хотя она не поняла значения этого взгляда, кровь ударила ей в лицо. Она отрицательно покачала головой, смягчая отказ улыбкой, и вошла вслед за Анной в дом.

Билли снова спустился в сад, Кент же с равнодушным видом пошел за девушками. Когда Анну кто-то кликнул наверх, и она убежала, Кент слегка дотронулся до плеча Жуаниты.

– Как дела? – спросил он, когда они остановились у широко раскрытого французского окна, откуда был виден, как на ладони, сад, весь залитый сегодня золотым светом. Даже тени, казалось, были пронизаны им.

– Все прекрасно, – отвечала Жуанита. – Но ведь ничего неизвестно, – прибавила она с легкой тревогой, – пока не приедет миссис Чэттертон и не решит.

– Думаю, что она решит в положительном смысле, – улыбнулся Кент, прищуривая глаза. – А вам бы хотелось остаться?

– О, да! – И затем она прибавила немного сдержаннее: – Это очень хорошее место, и мне здесь так нравится!

– Вы сумели освоиться со всем, на удивление, просто, – заметил дружески и одобрительно Кент. – А как обстоит дело с поисками? Сделали вы уже что-нибудь?

Жуанита оглянулась вокруг и понизила голос.

– Я просмотрела весь указатель Сан-Франциско и адресный календарь Окланд и Берклей – я нашла их в здешней аптеке… – Глаза ее стали снова печальны.

– И что же? Никаких следов? Ничего?

– Ничего!

– У него ведь несколько необычное имя? – предположил Кент.

Жуанита не дала поймать себя на эту удочку. Она серьезно взглянула ему в лицо.

– Я скажу вам это имя, но только в том случае, если ничего не добьюсь сама. Ведь я обещала матери…

– Да, да, я понимаю, но мне бы хотелось помочь вам… Мне кое-что пришло в голову… Одно, во всяком случае, достоверно, что вы малюткой были привезены на ранчо из Сан-Франциско?

– В этом я почти уверена.

– В таком случае, надо думать, что этот человек (мне все думается, что это ваш отец), находится или находился когда-то в Сан-Франциско.

– Да, и я так полагаю.

– Ваша мать, – помните, вы мне говорили – упоминала о старой Миссии, упорно твердила это в последние минуты.

– Да. И я несколько раз ходила туда. Я просмотрела все старые церковные книги за 60–70 лет, – не найду ли записи о моем крещении. Но такого имени не оказалось.

– А приходило ли вам в голову, как и мне, что сеньора, быть может, говорила о старой миссионерской церкви в Сан-Франциско? Ведь и здесь есть такая, насколько я знаю.

По всему было видно, что Кент искренне хотел помочь девушке. Горячий румянец вспыхнул на ее щеках, глаза заблестели. Она так и впилась в лицо собеседника. Сквозь маску беспечного равнодушия в этом лице, казалось ей, сквозил ум, доброта, – она внезапно почувствовала, как все в ней тянется к нему, как страстно ей хочется понять его, стать чем-то в его жизни. Она, не отвечая, неподвижно стояла возле него.

– Пожалуй, стоит попытаться, – бросил он небрежно.

– Стоит попытаться, – как эхо повторила Жуанита. – Но как мне это устроить?

– Вы можете попросить миссис Чэттертон отпустить вас как-нибудь в город. Она часто уезжает в Санта-Барбара и в Сан-Франциско, может быть, она даже захватит вас с собой туда. И… я хотел бы так устроить, чтобы побывать там вместе с вами, – прибавил он озабоченно, словно вспомнив что-то неприятное. – Постараюсь это сделать после праздников… Да, кстати… – он отвернулся, – вы идете сегодня в Сан-Матео?

– Да, по четвергам мне разрешается отлучаться по своим делам. И я хочу сегодня закупить кое-что к рождеству.

– Вы пешком? – спросил Кент, словно не придавая значения ответу.

– Я еще об этом не думала… Но ведь это всего лишь в двух милях отсюда, а я так мало гуляю… – рассуждала вслух Жуанита. – Пожалуй, правда, пойду пешком – это идея!

– Часа в три?

– Да, я думаю, после завтрака. – Жуаниту удивил его тон, но еще больше удивилась она, когда Кент сказал:

– Подождите меня. Я пойду с вами.

И они отправились вдвоем, когда солнечное утро сменилось прохладным тихим днем. Дороги были чисто выметены ветром, только у заборов собирались в кучи опавшие листья. В некоторых окнах уже висели зеленые гирлянды, а когда Кент и его спутница вошли в деревню, то в окне почти каждой лавки они видели маленькие елочки, корзины фруктов, весело пестреющие украшения. Повсюду толпились дети, болтая и глазея в окна, пока старшие закупали все необходимое к празднику.

Жуанита с воодушевлением принялась за свои скромные покупки. Кент наблюдал за ее оживлением с удовольствием и легкой завистью. Она казалась такой юной в своем простеньком, наглухо застегнутом черном жакете, такой миловидной с этими весело блестевшими голубыми огоньками глаз и непослушными вьющимися локонами, словно ангел с рождественской открытки.

Для Лолиты, Долорес и Луизы были приобретены носовые платки, для ребятишек – целая гора игрушек и сладостей, для старой Лолы – эффектный чемоданчик из блестящей коричневой кожи «под крокодила» ценой в два доллара.

– Она часто ездит навещать родню, – объяснила Жуанита, – и таскает с собою свертки просто в газетной бумаге. Она будет в восторге от этого чемоданчика!

Кент смеялся, вникал во все подробности, то обращая ее внимание на какую-нибудь вещь в лавке, то споря с ней:

– Я не дарил бы этого мальчугану, – ему надо купить что-нибудь такое, что он не сможет ни проглотить, ни сломать.

Когда все было закуплено, короткий день уже перешел в сумерки, и Жуанита порядком устала. Кент предложил зайти выпить чаю.

– Чаю! – обрадовалась она. – А куда же мы пойдем?

– В «Дейзи Чейн». Там хорошо.

Она пошла за ним по темной улице мимо светящихся в синеватом сумраке окон. В маленькой уютной чайной, где пахло свежим печеньем, Жуанита с блаженным ощущением опустилась на стул.

Когда чай был подан и девушка пересчитала свои пакеты и свертки и проверила, все ли закуплено, она спросила, вдруг став серьезной:

– Надеюсь, в этом нет ничего нехорошего?

– В чем? В том, что вы зашли со мной выпить чаю? – спросил Кент с легкой насмешкой. – Это одна из привилегий самостоятельных женщин!

Он внезапно впал в мрачное настроение. Это смутило Жуаниту, и она сказала с неуверенной улыбкой:

– Но одной из этих привилегий является и право платить за себя.

Вместо ответа он посмотрел на нее так хмуро, что сердце у нее упало: он обижен, это ясно.

– Терпеть не могу этого рода заявлений! Все мужчины их терпеть не могут, – сказал он резко.

Жуанита была утомлена. Кроме того, близость рождества, вопреки ее мужественным стараниям быть веселой, больно напоминала ей о ее одиночестве. Она сидела, опустив глаза на голубую тарелочку с мармеладом, и тарелочка расплывалась в тумане набегавших на глаза слез. Жуанита уже жалела, зачем посвятила Кента в свой план, пошла с ним вместе, зачем согласилась зайти выпить чаю.

Они оба молчали, и Жуанита, борясь со слезами, медленно ела свой бутерброд и пила чай из бледно-зеленой чашки.

Маленькая лампа на столе освещала ее пылающее, опечаленное лицо и гладкое черное платье на тяжело дышавшей от волнения груди.

Когда она немного успокоилась и решилась поднять глаза на Кента, она увидела, что он, опершись локтем о стол и склонив подбородок на руку, наблюдает за ней. Щеки ее еще ярче заалели, но опасность уступить слезам миновала, и она спросила с участием:

– Что это с вами, отчего вы такой?

Он поспешно занялся своей чашкой и, отпивая из нее, сказал:

– Простите, я разозлился из-за пустяка. Но не такой уж я бедняк, чтобы маленькая… чтобы такая девушка, как вы, не могла выпить со мною чаю, не жалея меня.

– Честное слово, мне и в голову не приходило жалеть вас, – с негодованием оправдывалась Жуанита. – Мне только захотелось во всем быть независимой, вот и все. Я пошутила. Я знаю, что чай здесь стоит тридцать пять центов, и не стала бы спорить из-за такой мелочи.

– Да, я знаю, – сказал Кент. – Но если бы… если бы вы пили здесь чай хотя бы… хотя бы с Билли Чэттертоном, я не думаю, чтобы вам пришло в голову сказать это… – Он сделал паузу и закончил уже другим, легким тоном с живым интересом в глазах: – А славный мальчик, не правда ли?

– Он, кажется, очень милый, – сказала Жуанита тепло.

– А знаете ли, что и вы тоже – очень милая? – спросил Кент с такой неожиданно ясной улыбкой, что радость вернулась в сердце Жуаниты, и она почувствовала, что может и говорить с ним, и смеяться, как раньше.

– Вы так непозволительно юны, – принялся объяснять Кент нежно и вместе с тем немного насмешливо, – такая золотая и розовая, и прелестная, и добрая. – И, не дав Жуаните опомниться, он продолжал болтать так, как в тот день на скале, дружелюбно и увлекательно.

Всю его мрачность и равнодушие как рукой сняло.

Затем, когда они окончили свой чай, оказалось, что Джонсон, один из шоферов Чэттертона, уже ожидал их в маленьком закрытом автомобиле. Жуанита, растроганная этим новым доказательством внимания со стороны Кента, была благополучно доставлена домой со всеми своими свертками и сохранила об этом вечере приятное воспоминание.

ГЛАВА VII

На следующий день уже с утра началась суета. Приносили письма и цветы, посетители осаждали дом, телефон звонил, не умолкая. Миссис Чэттертон ожидали в четыре часа, и, хотя Жуанита уговаривала себя, что ей незачем придавать такое значение встрече с блестящей миссис Чэттертон, она не могла не ощущать некоторого волнения при мысли о ней.

Во всем доме топились камины, благоухали цветы, словно в июньском саду, тогда как на дворе стояла зима. Мисс Руссель показала Жуаните великолепные комнаты миссис Чэттертон с палевой и бледно-зеленой французской мебелью, коврами нежных тонов, большими шелковыми подушками бледно-розового и темно-зеленого цветов. Всюду пахло фиалками, на столах лежали новые книги и журналы.

– О, вы не узнаете дома, когда она будет здесь! Увидите!

После нескольких часов суеты и беспорядка наступил наконец, момент возвращения хозяйки дома.

Жуанита и Анна наблюдали с верхней площадки.

Сначала появилась девушка с мехами и лакей с одеялами, затем Билли в своем широком пальто, за ним мистер Чэттертон, сияющий, любезный, суетливый, и, наконец, – стройная, великолепно одетая дама на вид лет тридцати трех или тридцати пяти, улыбавшаяся под украшенной эгретами шляпой, живая, подвижная, покрывавшая весь шум своим звонким, немного аффектированным голосом.

– О, как это мило, право! Ужасно приятно возвратиться домой! Да, да, прекрасно… Эльза! Бетс! Миссис Мэрдок (здоровалась она со слугами), как приятно видеть опять вас всех!

Она была как раз под тем местом, где стояла Жуанита. На ходу сбросив манто на руки горничной и, подойдя вплотную к галантному, краснолицему старому супругу, она сказала, ласково смеясь:

– Кэрвуд, вы очень скучали без меня?

– О, дорогая… дорогая! – отвечал он, заикаясь от радостного смятения. – Я совсем одичал тут без вас!

– Не верю! – возразила она весело. – А, вот и вы! – Последние слова относились к Кенту, вышедшему из кабинета с какой-то бумагой в руке и пересекшему вестибюль, чтобы поздороваться с миссис Чэттертон.

– О, добро пожаловать! – сказал он. – Я не имел понятия, что вы уже приехали. Неужели уже четыре часа? Очень приятно видеть вас снова дома.

Они с минуту стояли, глядя друг на друга. Потом, когда ее супруг отошел, миссис Чэттертон сказала шутливо, с медленной снисходительной усмешкой:

– К чему притворство? Мы оба отлично знаем, что вы считали минуты!

– Что же, возможно, что и считал, – отозвался Кент, отвечая улыбкой на улыбку. И больше никто из них не сказал ни слова. Несколько секунд ее рука оставалась в руке Кента, потом шумной толпой вошли друзья и знакомые и с приветствиями и смехом окружили хозяйку. До Жуаниты доносились их веселые голоса, запах духов, фиалок, меха, обрызганного накрапывавшим дождиком.

Все двинулись в библиотеку, где топился камин и был приготовлен чай и коктейли. Горничные сновали среди гостей, разнося подносы или принимая снятые меха.

Чувствовалось, что в дом вернулась хозяйка.

Было уже около шести часов, когда она медленно поднялась наверх, слегка опираясь на сильную руку сына. Он шутил с ней, смеялся, шепча ей что-то, видимо, очень забавное. Один раз она даже остановилась на ступенях и, полусмеясь, полувозмущенно запротестовала, должно быть, против какой-то рассказанной ей выходки сына.

– Билли Чэттертон, никогда я не слышала ничего более бесстыдного!

– Честное слово…

– А ты доволен, что я снова с тобой? – вдруг перебила она с прелестной уверенностью в том, что она спрашивала.

– Дженни, старушка! – фамильярно воскликнул Билли в ответ. – Да ведь во всем мире нет никого лучше тебя!

Анна Руссель, ожидавшая с Жуанитой наверху, увидев мать с сыном, поспешно потянула Жуаниту за собой в маленькую комнату на той же площадке, где были апартаменты миссис Чэттертон.

Очутившись в темноте, они там тихо разговаривали, близко нагнувшись друг к другу, когда неожиданно миссис Четтертон открыла дверь.

– Анна! – произнес звучный и повелительный голос. – Анна, где же вы?

– О, миссис Чэттертон, – Анна засмеялась сконфуженно и зажгла свет, – мы только что были на площадке, смотрели через перила, когда вы поднимались наверх.

Яркий свет зажженной над столом лампы осветил молодое, доброе, раскрасневшееся лицо Анны Руссель. Но Жуанита, в своем черном платье, с ореолом золотых волос вокруг широкого лба, оставалась в тени.

Признание, что за ней подсматривали, видимо, не особенно рассердило хозяйку дома, потому что она сказала с легкой усмешкой:

– О, вы еще насмотритесь на меня, у нас будет очень много дела в ближайшие дни. Я привезла два сундука рождественских подарков, и ни один билетик и адрес еще не написаны, ни один пакет не перевязан. Да, мистер Чэттертон сказал мне, – прибавила она небрежно, – что вы нашли для меня секретаря, Анна. Вы, по-видимому, не изменили намерения ехать к каннибалам[2]2
  Каннибал – людоед.


[Закрыть] на съедение?

– Нет, не изменила, – засмеялась Анна. – И мой жених начинает терять терпение.

Миссис Чэттертон повернулась уходить и только на минутку остановилась на пороге, чтобы сказать небрежно через плечо:

– Анна, я, пожалуй, не пойду вниз обедать. Я устала и ужасно грязна с дороги. Загляните ко мне через полчаса и принесите письма, какие поважнее. Да, кстати, можете привести с собой мисс… – она указала легким кивком на угол, где, как тень, стояла Жуанита.

– Надеюсь, вы предупредили ее, что от нее требуется главным образом знание испанского языка и что я намерена просить сеньора Моренас проэкзаменовать ее.

Она проплыла на свою половину, а Билли, ожидавший ее за дверью, простясь, легко взбежал этажом выше, где были его комнаты.

Жуанита, немного взволнованная, немного обеспокоенная, отмечала необычайное оживление, царившее в доме. Эта красивая, властная женщина словно осветила и расшевелила все вокруг. Хлопали двери, трещали телефоны, прислуга бегала взад и вперед. Анна нервно разбирала груду писем, приготовленных ею еще с утра.

Около семи часов вечера девушки направились в спальню миссис Чэттертон.

Она только что приняла ванну и напудренная, надушенная, переодетая во что-то воздушное из светло-зеленого шелка и желтоватых кружев, сидела перед своим туалетным столом, ожидая, пока ее горничная, француженка Жюстина, окончит возиться с ее пышными рыжевато-каштановыми волосами. Жуанита, от быстрых глаз которой не укрылась ни одна подробность, обратила внимание на холеные белые руки с розовыми ногтями, лежавшие на перилах кресла. Это были красивые руки, но не руки аристократки: немного квадратные и топорные.

У миссис Чэттертон были большие, блестящие, карие глаза, очень нежная кожа, красивый овал лица. В этой женщине вы сразу чувствовали большую жизненную энергию, сильный характер. Для себя самой Джейн Чэттертон являлась центром Вселенной, и все, кто оказывался вблизи нее, быстро улавливали это.

Как бы ни был ленив и беспечен ее тон, каждое ее обращение, даже к самому незначительному из слуг, всегда было обдумано и насквозь проникнуто сознанием собственного достоинства. Это был тип женщины, которой необходима атмосфера всеобщего поклонения. Она хвалилась, что даже матросы на ее яхте, ее дантист и доктор обожали ее.

Теперь, как всегда, она держала себя, как на сцене (как про себя определила Жуанита).

Но она делала это очаровательно, и наблюдать за ней было все равно, что следить за талантливой актрисой в ее любимой роли. Если бы изысканные дипломаты, люди с титулами, властью, громкими именами были сейчас здесь, Джейн Чэттертон кокетничала бы с ними. Но, так как их не было, она пробовала силу своего обаяния на горничных, на молодой компаньонке, на будущей ее заместительнице.

– Я все-таки пойду вниз обедать, Анна, – сказала она, когда девушки вошли. – И если мы управимся сейчас со всем этим, – она взглянула на пачку писем в руках Анны, – то мне можно будет подольше отдохнуть завтра утром.

Блестящие глаза, устремленные на тщательно обработанные ногти, которые она осторожно потирала о лежавший на ее коленях кусок шелка, на миг поднялись и встретили взгляд Жуаниты.

– Это и есть та самая молодая особа, Анна? – спросила она, открыто и пристально оглядывая девушку. – Садитесь обе. Вы, Анна, конечно, объяснили мисс, что в настоящий момент главное для меня – ее знание испанского. Сеньор Моренас будет приходить три раза в неделю. Но мне необходима ежедневная практика, и это уже будет ее задачей… Не дергайте так, Жюстина, у меня голова еще болит от тряски в поезде!

Все это было сказано неторопливым, приятным голосом.

– Мисс Эспиноза – наполовину испанка, – объяснила Анна Руссель со свойственной ей подавленной стремительностью. – Испанский язык ей – родной.

Миссис Чэттертон вдруг закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Она казалась немного бледной и усталой, но это делало ее еще красивее.

– Взгляните, кто это там стучит, Жюстина, – пробормотала она. Анна кивком головы выслала из комнаты одну из девушек, обеспокоившую миссис Чэттертон.

Жуанита, довольная, что на нее не обращают внимания, еще глубже уселась в своем кресле и перевела дух. Ожидаемая встреча с хозяйкой этого огромного дома, о которой она столько наслышалась, долго держала ее в напряжении; хотя она твердила себе, что миссис Чэттертон и не заметит этот новый маленький винтик в ее машине и опасаться ее нечего, но ей было так важно сохранить хотя бы на зиму это место и остаться в Калифорнии, что она невольно волновалась.

– Мистер Чэттертон просит узнать, – доложила с порога горничная, – не предпочтет ли мадам легкий ужин в его библиотеке наверху. Мистер Билли пообедает с ним и придет потом наверх.

– Погодите минутку! – миссис Чэттертон крепко прижала к глазам свою унизанную кольцами руку. – Передайте мистеру Четтертону, – сказала она после минутной паузы, во время которой в комнате царила мертвая тишина, – передайте, что я непременно приду вниз, и пускай он пригласит для бриджа после обеда кого ему вздумается.

И, все еще не открывая глаз, она остановила ловкие руки камеристки, пробормотав:

– Еще минутку, Жюстина!.. И погасите этот верхний свет, пожалуйста. Что у вас есть важного, Анна? – обратилась она к мисс Руссель, страдальчески морщась.

Анна порылась в пачке писем. Приглашения, повестки в клуб, разные сообщения – все это она бегло прочитывала, а миссис Чэттертон, лежа в кресле с закрытыми глазами, томно делала необходимые указания.

– К этому мы еще вернемся… Ответьте им, как можно любезнее, что я не могу сделать того, о чем они просят. Хорошо, Анна? Пошлите туда чек на небольшую сумму с пожеланием, чтобы мое имя не возглавляло списка…

Анна делала пометки карандашом на полях всех писем и просьб.

Жуанита сидела, слушала и спокойно любовалась роскошью вокруг, так как хозяйка все не открывала глаз. На фоне подушек эта неподвижная голова казалась головой мраморной статуи.

В спальне было тепло, пахло цветами и духами. Мягкий свет ламп, низкая кровать под пологом, кружева и шелк которой небрежно спускались на дорогие ковры, покрывавшие пол; на восьми окнах были спущены тяжелые занавеси, только девятое окно было открыто, и оттуда дул сырой ветерок… В прилегающей к спальне комнате, где хозяйка обыкновенно завтракала по утрам, стояла сегодня дюжина сундуков и чемоданов, откуда сыпались все чудеса арабских сказок в руки горничных, торопливо и бесшумно входивших и выходивших, раскладывавших и убиравших эти сокровища по шкафам.

Но несмотря на всю эту суету, здесь царила тишина, показавшаяся Жуаните даже странной. Она подумала с тоской о старом ранчо, где в закрытых комнатах пахло мышами и сыростью, где над низкой кровлей вздымались ветви эвкалиптов и перечников, слышался скрип мельницы, мычание коров – и все покрывал рокот моря – ее моря, где серые волны набегали, скользили снова вниз, журча, брызгая, увлекая за собой упирающиеся камешки, а над ними мелькали зигзаги белых крыльев и звучали резкие крики чаек.

– Собственно, это следовало бы делать вам, мисс Эспиноза, – сказала с улыбкой Анна, понизив голос и указывая на свои заметки, когда наступила минутная пауза.

– Я бы охотно… – начала шепотом Жуанита.

Но раньше, чем она успела взять карандаш, звучный голос миссис Чэттертон нарушил тишину.

– Как ваше имя? Эспиноза?

– Да, миссис Чэттертон, – ответила Жуанита, немного оробев, но сохраняя свою застенчиво-доверчивую манеру.

– Где вы ее нашли, Анна?

– Она прочла объявление в «Аргонавте», миссис Чэттертон, – объяснила Анна. – Мне пришлось поместить его, после того как я тщетно пыталась найти вам подходящего человека через испанского и мексиканского консулов. Вы не можете себе представить, каких старых чудачек мне присылали! И все они никогда раньше не служили за плату и смотрели на это, как на нечто их унижающее.

– Мне знаком этот тип, – перебила с некоторым нетерпением миссис Чэттертон. – Да, так вернемся к вам, мисс Эспиноза. Вы уроженка Калифорнии?

Краска залила лицо Жуаниты. Она отвечала тихо, словно через силу.

– Я родилась на ранчо в Монтерей-Каунти. Моя мать… – она прочистила горло, – моя мать умерла шесть недель тому назад.

– О, простите, я очень сожалею! – В голосе спрашивающей послышалось участие и замешательство… – Боже, моя голова раскалывается от боли! – она выпрямилась в кресле и сжала обеими руками виски.

– Мне не следовало утомлять вас сегодня! Боже, как жаль! Вы измучены и дорогой и всем этим шумом, встречей. Мы лучше уйдем, – всполошилась Анна.

– Да, пожалуй, это будет лучше, – согласилась миссис Чэттертон, улыбаясь побелевшими губами. – Итак, ваше имя Жуанита Эспиноза? – спросила она, не глядя на девушку, с таким выражением, словно каждое слово причиняло ей боль.

– Да, госпожа, – Жуанита незаметно кинула Анне удивленный и растерянный взгляд.

– Анна… Мисс Руссель, – миссис Чэттертон все еще с трудом произносила каждое слово, – должна была бы сказать вам, что к сожалению… к сожалению и только потому, что мне нужна особа постарше вас… – Она почти с мольбой смотрела на пораженную Анну.

– Вы ведь знаете, что это так, Анна?.. Но, во всяком случае, мы еще посмотрим, дело терпит, – заключила она почти с отчаянием.

– Мы потолкуем об этом завтра. Сегодня я слишком устала. Доброй ночи, мисс Эспиноза! Анна, не останетесь ли вы на минутку?

Жуанита в смятении вышла из комнаты. Тогда миссис Чэттертон снова погрузилась в свое кресло и нервно стиснула пальцы Анны.

– Где вы откопали эту девушку, Анна?

– Но ведь я говорила… Она откликнулась на объявление в «Аргонавте». Не больны ли вы? Может быть, позвать Жюстину?

– Нет, нет! Я хочу побыть одна.

– Она очень молода, – осторожно сказала Анна, – но славная девушка, и у нее было столько горя! Она великолепно говорит по-испански, – сегодня, например, я слышала, как она болтала с одним из рабочих в саду и…

– Она успела завоевать вашу дружбу, – и это говорит в ее пользу, – открывая глаза, сказала госпожа уже обычным тоном. – Она мне напомнила человека, которого я когда-то знала, и это меня на миг потрясло… при такой усталости…

– Разумеется, – подхватила Анна.

– Я не выношу поезда, вы знаете… И всю прошлую ночь я не смогла сомкнуть глаз.

– А тут еще мы вас так утомили! Это уже моя вина!

– Ничуть, моя милая, вы всегда одинаково заботливы… Ну, теперь спускайтесь вниз, пришлите ко мне Жюстину и не огорчайтесь! Я утром потолкую с мисс Эспинозой – и тогда посмотрим…

– Удивительно, как легко вы запомнили ее имя, – восхитилась Анна, уходя. – А я долго не могла… Звала ее то мисс Валенсиа, то мисс Мильфлорес, словом – всеми испанскими именами, какие когда-нибудь слышала.