Текст книги "Я, ты и все, что между нами"

Кэтрин Айзек
Кэтрин Айзек «Я, ты и все, что между нами»

Моей семье

Пролог
Манчестер, Англия, 2006

Иногда жизнь берет лучшее и худшее, что может предложить, и преподносит это тебе в один день.

Наверняка это не уникальный вывод, к которому приходят во время рождения ребенка, но меня к этой мысли привел непростой коктейль из боли и радости. Когда я наконец-то должна была встретиться с крошечным человечком, жившим в моем теле последние девять месяцев, то все эти восемь мучительных часов я еще и пыталась дозвониться до его отца, чтобы вытащить его из бара, клуба или из постели другой женщины – или где и с кем он там проводил время.

– Джессика, ты не забыла взять свою карточку? – спросила акушерка, когда я прибыла в больницу одна.

– Да, взяла. А вот своего парня где-то потеряла, – ответила я, виновато улыбаясь.

Она взглянула на меня из-под ресниц, когда я оперлась на стойку регистрации родильного отделения, надеясь, что раздирающая боль в животе скоро пройдет.

– Уверена, он скоро приедет.

По моему затылку начал стекать пот.

– Я оставила ему несколько сообщений. Двенадцать, если быть точной. Он на рабочей встрече. Наверное, у него нет связи.

В тот момент часть меня все еще надеялась, что это правда. Я всегда стремилась видеть в Адаме только хорошее, даже вопреки очевидным доказательствам обратного.

– Не мужчины приходят сюда рожать, – напомнила мне акушерка. – Поэтому, если нам нужно сделать это без отца, мы прекрасно справимся.

Отец. Я не могла отрицать биологического факта, но эта роль не вязалась с образом Адама.

Акушерка выглядела успокаивающе бывалой, у нее были крепкие ноги, грудь, на которую можно было поставить горшок с цветком, и волосы, которые всю ночь провели на поролоновых бигуди. На ее бейдже было написано «Мэри». Я знала Мэри всего три минуты, но она мне уже нравилась, а это было хорошим знаком, учитывая, что она собиралась осматривать мою матку.

– Ну же, милая, давай отведем тебя в палату.

Я направилась к сумке с вещами, которую мне помог донести водитель такси, но она бросилась за мной, схватилась за ручки сумки и покачнулась от ее веса.

– Как долго ты собираешься здесь оставаться? – подшутила она, и я постаралась улыбнуться, пока не поняла, что на подходе новая волна схваток.

Я стояла в немом страданье, выкатив глаза, но решительно настроенная не превращаться в женщину, которая приводит окружающих в ужас своими истошными воплями.

Когда боль отступила, я медленно последовала за Мэри вниз по ярко освещенному коридору, доставая телефон, чтобы проверить сообщения. Там был десяток эсэмэсок от мамы и от моей лучшей подруги Бекки, но от Адама – ничего.

Не так я себе это представляла.

Я не планировала быть одной.

И как бы я ни переживала из-за наших отношений в последние месяцы, в этот самый момент я бы все отдала, лишь бы он был рядом, держал меня за руку и успокаивал, обещая, что все будет в порядке.

О беременности я узнала на следующий день после своего двадцать второго дня рождения. И хотя этого не было в моих планах, за последующие девять месяцев я убедила себя, что буду отличной мамой. Внезапно я поняла, что все это было не более чем бравада.

– Все хорошо, дорогая? – спросила Мэри, когда мы подошли к двери предродовой палаты.

Я молча кивнула, несмотря на горькую правду: даже в ее опытных руках я чувствовала себя одинокой и до ужаса испуганной и была убеждена, что чувство это будет длиться до тех пор, пока не приедет Адам и не выполнит свой долг по вытиранию пота с моего лица и держанию меня за руку.

Комната была маленькой и функциональной, легкие кружевные занавески придавали ей вид старого Тревелоджа11
  Travelodge – крупная сеть бюджетных отелей по всему миру. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]. Небо снаружи было цвета патоки, черное и беспросветное, перламутровая луна скрывалась в тени облаков.

– Взбирайся, – сказала Мэри, похлопывая постель.

Я выполнила ее указания лечь на спину и раздвинуть ноги. Затем она холодно объявила: «Вхожу» – и начала маневрировать своей рукой в моих самых интимных местах, мои глаза округлились, и я затаила дыхание.

– Раскрылась на четыре сантиметра. – Она выпрямилась, улыбнулась и сняла латексную перчатку, когда схватки начали усиливаться. – Ты рожаешь, Джессика.

– Прекрасно, – ответила я, из вежливости промолчав о том, что это не было для меня откровением: еще несколько часов назад я окрестила пол своей кухни околоплодными водами.

– Лучше всего забраться сейчас на мяч для родов и позволить силе тяжести помочь нам. Я проверю девушку в соседней палате, но не стесняйся использовать кнопку вызова. К тебе может кто-то приехать? Подруга? Или мама?

Бекки жила неподалеку, но мама всегда была единственным вариантом, безумно унизительным, поскольку нужно было звонить и объяснять, что Адам не приехал.

– Мама приедет по моему звонку. Если мой бойфренд не выйдет на связь до двух часов ночи, она примчится сюда.

– Отлично, – произнесла Мэри и оставила меня одну с надутым наполовину мячом, айпадом, заполненным песнями Джека Джонсона, аппаратом с газом и аппаратом с кислородом. О том, как ими пользоваться, я забыла спросить.

Я позвонила маме ровно в два. Она появилась через шесть минут в обтягивающих джинсах и блузке из мягкой льняной ткани, на шее у нее звучал шепот Эсте Лаудер, поющей «Beautiful». Она принесла огромную спортивную сумку, в которой был «горящий» родовой набор. Он состоял из компактной видеокамеры, подушки с гусиным пухом, тюбика зубной пасты, экземпляра журнала «Женщина и дом»22
  «Woman & Home» – ежемесячный журнал для женщин о стиле и моде (англ.).


[Закрыть], какого-то крема для рук от Нилс Ярд, гроздей винограда, двух больших контейнеров Тапервер33
  Tupperware – американская компания по производству емкостей для кухни и быта (англ.).


[Закрыть] со свежеиспеченными кексами, нескольких розовых полотенец и, я не шучу, плюшевой игрушки.

– Как ты? – спросила она взволнованно, подвигая стул и заправляя прядь коротких светлых волос за ухо. На ее лице был легкий макияж: у нее была хорошая кожа, и ей никогда не нужно было много косметики, а ее прекрасные голубые глаза светились.

– Все окей. А ты?

– Прекрасно. На седьмом небе от счастья, что нахожусь здесь. – Она стучала ногой по кровати во время разговора: в комнате раздавалось металлическое звяканье. Мама всегда сохраняла спокойствие в стрессовых ситуациях, но в последнее время я стала замечать ее нервные движения, вот и в ту ночь ее нога жила отдельной жизнью.

– Ты же не могла добраться сюда из дому за шесть минут? – спросила я, пытаясь впервые вдохнуть кислород, и начала кашлять оттого, что поперхнулась.

– Я была на парковке с полуночи. Не хотела застрять в пробке.

– Если бы Адам был таким же предусмотрительным, – пробормотала я.

Ее улыбка исчезла.

– Ты пробовала написать ему еще раз?

Я кивнула, стараясь изо всех сил скрыть, что была очень расстроена.

– Да, но, очевидно, есть что-то более важное, чем находиться здесь.

Она придвинулась и сжала мои пальцы. Мама не привыкла видеть меня рассерженной. Я с трудом могла по-настоящему разозлиться на кого-то или на что-то, возможно, за исключением нашего хренового высокоскоростного соединения.

Но вы бы никогда не поверили в это, увидев меня той ночью.

– Ненавижу его, – фыркнула я.

– Это не так, – покачала она головой и подушечками пальцев погладила костяшки моей руки.

– Мам, ты не знаешь и половины того, что происходило в последнее время. – Я боялась рассказывать ей, не хотела, чтобы лопнул «мыльный пузырь» – идея, что наша с Адамом семейная жизнь может хоть как-то сравниться с той, которую они с отцом подарили мне. Я оглядывалась на свое детство, как на нечто благословенное, безопасное и счастливое, несмотря на некоторые сложные периоды, которые на сегодняшний день уже миновали.

Она вздохнула:

– Окей. Но не изводи себя сейчас из-за этого. Ты никогда не вернешь этот момент. Хочешь есть? – Она открыла один из контейнеров.

Я выдавила из себя улыбку:

– Ты серьезно?

– Нет? – удивилась она. – Когда я рожала тебя, то умирала от голода. Я съела половину пирога «Лимонный дождь» еще до того, как у меня отошли воды.

Мама была отличным партнером по родам. Она смешила меня в перерывах между схватками, успокаивала, пока все не выходило из-под контроля настолько, что я не могла сдерживать крики.

– Почему они не дали тебе что-нибудь обезболивающее? – спросила она еле слышно.

– Я сама отказалась от анестезии. Хотела, чтобы роды были естественными. И… я занималась йогой.

– Джесс, ты пытаешься вытолкнуть человека из своей вагины, – я думаю, тебе нужно нечто большее, чем дыхательные упражнения и свечка.

Она оказалась права. К тому времени, как меня рвало в надцатый раз, я была охвачена такой непередаваемой болью, что выкурила бы трубку с крэком, если бы мне предложили. Сквозь окно уже стало пробиваться неяркое солнце, и другая акушерка, которая, вероятно, представилась мне раньше, когда мой разум был слишком занят другими вещами, наклонилась, чтобы осмотреть меня.

– Извини, дорогая, уже поздно для анестезии. Можно сделать тебе укол петидина, если хочешь, но ребенок родится уже очень скоро.

Мои ноги начали бесконтрольно трястись, от боли у меня перехватило дыхание, я потеряла способность ясно выражаться и рационально мыслить.

– Я просто хочу, чтобы Адам был здесь. Мам… пожалуйста.

Мама суматошно начала копаться в телефоне, пытаясь найти его номер. Но уронила мобильный и ругала себя за неуклюжесть, ползая по полу и пытаясь схватить его, словно кусок мыла в ванной.

Затем все было как в тумане, я уже не думала ни о телефонных звонках, ни об игле в бедре: я была в горячке от ужасной и сверхъестественной силы своего тела.

Примерно через минуту и три потуги, после того как мне ввели петидин, мой ребенок появился на свет.

Он был чудесным, мой мальчик, с пухленькими ручками и ножками, выражение его крошечного лица казалось растерянным, и он часто моргал глазками, когда акушерка положила его мне на руки.

– О господи, – ахнула мама. – Он…

– Чудесный, – прошептала я.

– Крупный, – продолжила она.

Новорожденные всегда казались мне хрупкими и беспомощными, но Уильям был здоровяком весом четыре килограмма двести граммов. И он не плакал, даже в первые секунды, он просто свернулся в теплом изгибе моей груди – и все было замечательно.

Ну, почти все.

Как только я прижалась губами к его лбу и вдохнула его сладкий, непривычный запах, дверь распахнулась. В проеме появился Адам, который в пух и прах разбил теорию о том, что лучше поздно, чем никогда.

Не знаю, что было сильнее, когда он подошел к нам: запах духов другой женщины или горький запах перегара. Он не сменил одежду с прошлой ночи. Ему не удалось стереть помаду со своей шеи, и от уха до рубашки красовалась яркая полоса блядско-розового цвета.

Внезапно я захотела, чтобы он не приближался ни ко мне, ни к нашему ребенку, и никакое количество антибактериального геля для рук не смогло бы исправить того, что он оказался таким дерьмом. Во всех смыслах этого слова. Я безнадежно пыталась понять, как давно закрывала на это глаза.

– Можно мне… могу я подержать ее? – спросил он, протягивая руки.

Мама вздрогнула от моего резкого вздоха.

– Адам, это мальчик.

Он удивленно поднял взгляд и опустил руки. Он сел, глядя на нас, будто не мог ничего сказать и уж тем более не мог подобрать правильных слов.

– Ты все пропустил, – произнесла я, смахивая слезы. – Не могу поверить, что ты все пропустил, Адам.

– Джесс, послушай… Я все могу объяснить.

Глава 1
Десять лет спустя, лето 2016

Не пойму, когда я разучилась собирать вещи. Раньше, когда у меня было время и настроение, чтобы запасаться надувными подушками для путешествий и миниатюрными туалетными принадлежностями, я была в этом профи. Сейчас мне не хватает места, мой старый «ситроен» трещит по швам. Но меня не покидает стойкое чувство, что я забыла о какой-то вещи, а может, даже и не об одной.

Проблема в том, что я не составила список. Женщины моего поколения обычно считают, что списки – решение всех проблем, даже если мир вокруг них раскалывается надвое. Но сейчас я вышла за пределы списков – наступил момент, когда нужно сделать так много дел, что тратить время на такую мелочь, как составление списка, кажется абсолютным безрассудством. Кроме того, если я и забыла о чем-то, то просто куплю это по приезде на месте – мы едем всего лишь в деревенскую Францию, не к бассейну Амазонки.

Если мои сборы были бессистемными, то как охарактеризовать сборы Уильяма, даже не знаю. В его сумке в основном были упаковки Харибос44
  Немецкая компания, производитель сладостей.


[Закрыть], которые он нашел под кроватью после недавней вечеринки, книги с названиями вроде «Ядовитые змеи мира», несколько водяных пистолетов и набор туалетных принадлежностей с очень специфическим запахом.

К последним он начал проявлять интерес совсем недавно, после того как его друг Кэмерон решил, что десять лет – веский повод начать пользоваться дезодорантом перед школой. Мне пришлось мягко напомнить своему сыну, что он недалеко уедет во Франции без штанов, разгуливая в одном только облаке из аромата «Линкс Африка»55
  «Линкс Африка» – самый популярный мужской дезодорант фирмы «Линкс» с запахом африканских специй.


[Закрыть].

Я запрыгнула на водительское сиденье, повернула ключ зажигания и, как обычно, удивилась, когда двигатель завелся.

– Ты уверен, что ничего не забыл? – спросила я.

– Думаю, что нет.

Вспышка волнения на его лице заставила мое сердце екнуть. Он был таким с того самого момента, как я сообщила ему, что мы проведем лето с его отцом. Я наклонилась, чтобы быстро поцеловать его. Он вытерпел, но времена, когда он обвивал меня руками и кричал «Ты лучшая мама в мире», давно прошли.

Для своих лет Уильям был высоким, почти долговязым, несмотря на аппетит и недавно появившуюся одержимость «Доминос»66
  Domino’s Pizza – международная сеть ресторанов фастфуд, пиццы.


[Закрыть]. Он унаследовал от своего отца рост, а также карие глаза, кожу, которая легко загорает, и темные волосы, завивающиеся на затылке.

Во мне метр шестьдесят два сантиметра, поэтому он совсем скоро будет выше меня и тогда, вероятно, станет еще менее на меня похожим. У меня кожа бледная, вся в веснушках и склонна к покраснению при малейшем солнце. Светлые волосы едва касаются плеч и совсем не вьются, как у моего сына, но при этом они не идеально прямые, а чуть волнистые, что раздражало меня в те времена, когда это было моей единственной проблемой.

– Кто присмотрит за домом, пока нас не будет? – спросил он.

– Дорогой, за ним не нужно особо присматривать. Только забирать почту.

– А что, если кто-то ограбит его?

– Вряд ли.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

– Если кто-то собирается забраться в дом на этой улице, наш будет последним вариантом, который выберут злоумышленники.

Я купила наш маленький домик на юге Манчестера благодаря финансовой помощи отца вскоре после появления Уильяма и, к счастью, до того, как этот район стал популярным.

Я никогда не посещала вечера лото в фалафель-баре в конце улицы и купила всего одну буханку хлеба с киноа с момента открытия частной мини-пекарни. Но я полностью поддерживаю открытие таких заведений, ведь благодаря им цены на дома взлетели.

А это значило, однако, что я была, вероятно, единственной тридцатитрехлетней матерью-одиночкой, живущей в этом районе на зарплату. Я обучаю писательскому мастерству в местном предуниверситетском колледже, который всегда давал больше удовольствия от работы, чем материального вознаграждения.

– Семью Джейка Милтона обокрали, – произнес Уильям мрачно, когда мы свернули с улицы. – Украли все ювелирные украшения его матери, машину отца и Xbox Джейка.

– Правда? Это ужасно.

– Я знаю. Он дошел до последнего уровня в «Садовой войне»77
  Игра «Растения против зомби: Садовая война» (Garden Warfare).


[Закрыть], – вздохнул он, качая головой. – Он никогда не сможет достичь его снова.

За четыре-пять часов мы доберемся до южного берега, чтобы сесть на паром, но мы выехали пораньше, чтобы сделать остановку недалеко от нашего дома.

Через десять минут мы прибыли к Уиллоу-Бэнк-Лодж и заехали на маленькую парковку спереди. Снаружи здание выглядело как огромный домик из лего из-за одинаковых кирпичей грязно-коричневого цвета и крыши, покрытой серой черепицей. Впрочем, мы выбираем дома престарелых не из-за архитектуры.

Я ввела код от двух дверей, и, едва мы вошли, в нос тут же ударил запах пережаренного мяса и вареных овощей. Внутри было чисто, светло, помещение поддерживалось в хорошем состоянии, хотя дизайнер интерьера явно был дальтоником. Обои с завитками цвета зеленого авокадо, на полу красная ковровая плитка, украшенная узором темно-синего цвета, а плинтусы покрыты лаком цвета повидла, который, по чьему-то ошибочному мнению, должен был имитировать натуральное дерево.

Из-за двойных дверей и комнаты с телевизором раздавался звон посуды, поэтому мы направились туда, вместо того чтобы пойти по коридору к маминой комнате.

– Артур, вы в порядке? – осторожно поинтересовалась я, когда один из постоянных жителей выбирался из ванной комнаты с таким выражением лица, как будто попал в Нарнию.

Он резко выпрямился:

– Я ищу свои сковородки. Вы их не трогали?

– Нет, Артур, это были не мы. Почему бы вам не посмотреть в столовой?

Я, можно сказать, спасла его, прежде чем он успел войти в кладовку с метлами, и тут двойные двери распахнулись и один из членов персонала, Рахим, предложил ему руку для поддержки и увел его прочь.

– Кийя, – произнес Уильям.

У Рахима, сомалийца по происхождению, в его двадцать четыре – двадцать шесть лет тоже был Xbox, поэтому им было что обсудить.

– Эй, Уильям. Твоя бабушка скоро будет обедать. Возможно, останется несколько ананасовых слоек, если хочешь.

– О да. – Мой сын никогда не отказывался от еды, и только если я готовила что-то невероятно сложное, он неизменно смотрел на это, как на тарелку дымящихся промышленных отходов.

Когда Артур вышел в дверь, а вслед за ним и Рахим, на их месте появилась мужская фигура. Кожа вокруг его висков потускнела от долгих лет, прошедших в состоянии постоянного напряжения, которое оказало большее влияние на его здоровье, чем то обстоятельство, что он был алкоголиком в завязке.

– Дедушка! – Лицо Уильяма озарилось улыбкой, а тусклые серые глаза моего отца оживились.

Глава 2

Это одно из маленьких чудес моего мира: даже перед лицом невообразимого бремени мой отец светился изнутри, когда внук был рядом.

– Уильям, ты все собрал?

– Ага. Собрался и готов двигаться в путь, дедушка.

Папа взлохматил его густые кудрявые волосы и сделал шаг назад, чтобы рассмотреть его.

– Я бы отвел тебя в парикмахерскую перед поездкой.

– Но мне нравится, когда они длинные.

– Ты выглядишь как разорванная подушка. – Уильям хихикнул, даже несмотря на то, что слышал эту шутку столько раз, что уже сбился со счету.

– Сколько минут в четырех с половиной часах? – проверял его папа.

– Хм… Двести… семьдесят.

– Молодчага, – он резко притянул его к себе и обнял.

То, что мой сын занесен в список Одаренных и Талантливых по математике, не было моей заслугой. Арифметика определенно не самая сильная моя сторона, а единственные фигуры, по которым Адам был специалистом, разве что песочные часы.

Впрочем, отцом для Уильяма всегда был больше мой папа, бухгалтер, чем Адам. Домик моих родителей находился в десяти минутах от нашего, и для Уильяма, до того как он пошел в школу, он был вторым домом, местом, где мой сын ломал голову над пазлами с моим папой и пек волшебные пироги с мамой.

Моя мама уже не была той бабушкой, что раньше, семь или восемь лет назад она была бы первой в очереди на спуск с огромной извилистой горки в местном мягком игровом комплексе с Уильямом на коленях. Она никогда не переживала о том, что выглядела как взрослый ребенок; мама просто скидывала свои ботинки и прыгала, а Уильям взвизгивал от удовольствия, пока другие женщины ее возраста, у которых не было диагноза, который к тому времени уже был ей озвучен, оставались снаружи и пили свое латте.

– Давай-ка я дам тебе что-то на мелкие расходы, – произнес папа, роясь в карманах брюк.

– Не нужно, – неубедительно пробормотал Уильям, когда папа вкладывал двадцатифунтовую купюру ему в руку.

– Купи себе комикс о паровозике.

– Можно мне колу?

– Конечно, – ответил папа прежде, чем я успела категорически возразить.

– Спасибо, дедушка. Я очень ценю это. – Уильям прошмыгнул в гостиную, чтобы найти бабушку, в то время как я не решалась заговорить с отцом.

– Дорогая, вам нужно было сразу же ехать к парому, – сказал он мне. – Не нужно было останавливаться здесь.

– Конечно, нужно. Хотела приготовить маме ланч перед отъездом.

– Я приготовлю. Я только выскочил, чтобы купить бумаги.

– Нет, я бы хотела сделать это, если ты не против. – Он кивнул, медленно вздыхая. – Послушай, попробуй расслабиться во Франции. Тебе нужен отдых.

Я натянуто улыбнулась:

– Ты думаешь, это будет отдых?

– Тебе понравится, если ты позволишь себе. А ты должна позволить. Хотя бы ради мамы, если так тебе будет легче. Она и правда этого хочет, ты же знаешь.

– Мне все еще кажется, что мы слишком долго будем находиться так далеко от вас.

– Мы прожили с этим десять лет, Джесс. Ничего не случится за пять недель.

Мама сидела в дальнем углу гостиной, возле открытого окна террасы, а Уильям сидел возле нее и болтал. Это было лучшее место в это время дня: солнце было высоко, и она чувствовала легкий летний бриз на своей коже. Она была в кресле-каталке в бирюзовом платье, которое я купила ей в Бодене несколько месяцев назад, и можно сказать, что она сидела, хотя это предполагает практически неподвижность.

На самом деле в последние дни мама редко была неподвижной, но благодаря своим сильным таблеткам она дергалась не так активно, как до этого.

Тем не менее мне до боли известно, что медикаменты не творят чудеса.

Она вертелась и крутилась, черты ее лица и костлявые конечности искривлялись и приобретали неправильные формы. Теперь она была очень худой, суставы торчали из локтей и колен, скулы так выпирали, что иногда мне казалось, что ее глаза были слишком велики для лица. Ее руки тоже стали крючковатыми, скрученными не по годам. Когда-то она выглядела молодо для своих лет. А сейчас никто бы не сказал, что ей только пятьдесят три.

– Привет, мам, – я наклонилась, чтобы обнять ее, и не выпускала из объятий немного дольше обычного.

Отстранившись, я посмотрела на ее обвисший рот, чтобы увидеть, может ли она вернуть улыбку. Ей потребовалось много времени, чтобы ответить мне, но в конце концов она смогла произнести несвязное:

– Эх… милая.

Я до сих пор могу понимать большую часть из того, что говорит мама, но я одна из немногих, кто это может. Она говорит невнятно, предложениями из трех-четырех слов, ее голос звучит сипло и тихо.

– Я смотрю, ты нашла лучшее место. Все будут завидовать.

Проходит длинный промежуток времени, в течение которого мама подбирает слова.

– Я подкупила их, – в итоге произнесла она, и я засмеялась.

Подошел другой член персонала, раскрыл большой пластиковый слюнявчик и аккуратно завязал у нее вокруг шеи, после чего поставил мамин обед на стол. Я наклонилась, чтобы расправить слюнявчик, но ее левая рука продолжала поднимать его вверх.

Я подумала было убрать детскую ложечку с края тарелки, но решила оставить ее на тот случай, если мама захочет попытаться самостоятельно накормить себя. В последнее время ей редко это удавалось, и она негодовала, когда ей в первый раз предложили другой вариант.

Уже почти год, как она переехала в Уиллоу-Бэнк-Лодж. Мы все хотели, чтобы она оставалась дома как можно дольше, но это стало слишком тяжело, даже несмотря на то, что папа обустроил кровать для нее внизу. Отец до сих пор работал, и это существенно мешало ему быть сиделкой двадцать четыре часа в сутки – всем стало очевидно, что ей понадобится еще кто-то, кто будет о ней заботиться, в идеале в месте, где простой прием душа не будет представлять собой опасное для жизни приключение. Здесь она не испытывала недостатка в посетителях. У нее был небольшой круг друзей, которые помогали ей пройти каждый сложный момент в течение последних десяти лет.

Ее лучшая подруга, Джемма, приходит каждые выходные, обычно с новой аудиокнигой или порцией поломанного вишневого печенья, которое она называет своим коронным блюдом.

– Взволнован? – спросила мама у Уильяма.

– Жду с нетерпением! – ответил он. – Папа планирует столько всего для нас, бабушка. У нас будет лучший коттедж, правда, мам? Мы будем заниматься каякингом, лазить по горам, и он разрешит мне помочь ему сделать что-то своими руками.

Меня серьезно беспокоили ожидания моей мамы от этой поездки, которая, к слову, была полностью ее затеей. Не то чтобы я была удивлена, когда она предложила ее, драматично добавляя, что это ее «посмертное желание». Она открыто признавала, что это стопроцентная гарантия того, что она пойдет своей дорогой.

После того как мы с Адамом разошлись, мама злилась на него так же, как и я, и понимала, почему я хотела держать его на расстоянии вытянутой руки. Она никогда не хотела, чтобы мы снова были вместе, но она предполагала, допускала или, по крайней мере, надеялась, что Уильям будет хоть как-то поддерживать отношения с отцом.

Но Адам переехал во Францию, и стало ясно, что этого не случится.

Собственно говоря, Адама нельзя было назвать безответственным родителем. Он вовремя выплачивал алименты, помнил о дне рождения Уильяма и выходил на связь по скайпу каждый раз, когда обещал это сделать. Но наш сын был не более чем маленьким элементом в пазле яркой жизни Адама. Они виделись в лучшем случае два или три раза в год. И я даже не уверена, что Адам мог бы что-то возразить на обвинение в отсутствии интереса к сыну.

Мама была зациклена не только на недостатке общения, но и на том, что я никогда ничего не говорила и не предпринимала по этому поводу. А я сознательно позволяла Адаму отдаляться. Честно говоря, я была этому рада. Я любила Уильяма за нас двоих.

Я абсолютно уверена, что она никогда не представляла себе, чтобы мы с Адамом сидели каждое воскресенье за столом ради Уильяма, подавали соус, ненавидя друг друга до тошноты, но она годами настаивала на том, что ему нужны «настоящие» отношения с отцом.

Сейчас Адам живет роскошной жизнью в Дордони, в то время как мы живем в доме в Манчестере, и наличие на углу нашей улицы люксового хлебного магазина ничуть не делает наши условия похожими. Тем не менее я слышу, что она говорит мне. Я не согласна, но слышу. И каждый раз, когда я смотрю на нее в последнее время и представляю, через что ей приходится проходить, то вспоминаю, что я не в том положении, чтобы спорить. Поэтому я отправила Адаму сообщение на имейл, что мы можем нанести визит. Подозреваю, он чуть не умер от удивления.

Как бы там ни было, если бы мне удалось заставить их сблизиться, это могло бы хоть немного утешить маму. Кроме того, у меня ведь будет поддержка, хотя бы на время нашего пребывания там. Моя подруга Наташа присоединится к нам на несколько недель, а потом приедет Бекки с мужем и детьми.

– Я… я люблю Францию, – заговорила мама, пытаясь зафиксировать свой взгляд на Уильяме. – Сделайте побольше фотографий.

Мы несколько раз проводили каникулы во Франции, когда я была возраста Уильяма. Мы останавливались в передвижных домиках на одном и том же месте из года в год – это было раем, новый мир бесконечно солнечных дней и завтраков, состоящих из выпечки с настоящим шоколадом внутри.

– Попробуй покататься на водном велосипеде, – сказала мама. – Твоя мама… любила это.

Я почувствовала, что мое горло сжимается от воспоминаний, как мы с мамой катались вокруг озера на краю лагеря, хихикая на солнце.

Когда Уильям начал что-то болтать о двухъярусной кровати, мне пришлось отвести взгляд, чтобы никто из них не увидел, что мои глаза увлажнились. Я сглотнула комок и напомнила себе, что нас не будет всего несколько недель. Я никому не сделаю лучше, если расплачусь прямо сейчас, и неважно, как тяжело у меня на душе из-за этого.

Я посмотрела вниз и осознала, что мама не прикоснулась к детской ложке. Так что я взяла ее, неуверенно зачерпнула немного каши и поднесла к ее рту.

– Серебряное обслуживание, – пробормотала она и коротко засмеялась.