Текст книги "Инверсия праймери"

Я больше не могу, подумала я. Мой разум просто взорвется.

Джарит отстал, чтобы идти рядом со мной:

– Простите меня. За то, что подглядывал.

– Подглядывали?

– Ваши мысли… ну, этот аристо. – Он побледнел. – Образ был такой яркий…

– Вам не за что извиняться, – сказала я. – Я сама только что не кричала вам.

Он не стал заглядывать в мою память, но я почувствовала, что он хочет спросить меня. «Так это вы были в той кровати?»Я только тряхнула головой, не желая больше говорить на эту тему.

– Надеюсь, вы не очень обиделись на остальных, – сказал он. – Просто они не привыкли сталкиваться с такой консервативной точкой зрения.

– Вы считаете меня консервативной?

Он рассмеялся.

– Ультра! – По лицу его пробежала тень. – Не берите в голову Хилта. Мне он тоже задал жару.

«Переведи последнюю фразу Джарита», – подумала я.

«Сленг, – ответил мой центр. —» Задать жару» означает вести себя в конфронтационной манере «.

Я с трудом представляла себе кого-то, кто осмелится конфликтовать с Джаритом.

– За что? – спросила я.

– Он говорит, что я слишком апатичен. Он считает, что я должен сражаться за свои убеждения. – Джарит пожал плечами. – Это правда, я далек от политики. Я предпочитаю петь.

Я вздохнула. Вот передо мной славный мальчик с лицом ангела и без политических убеждений. Пако не смог бы найти мне лучшего приятеля, заставь я его даже обыскать всю планету.

Так за чем дело стало, Соз, подумала я. Ты что, не можешь справиться с тем, кто бросает тебе вызов?

Я стиснула зубы. Я только и делаю, что справляюсь с теми, кто бросает мне вызов. Весь день напролет, изо дня в день, из года в год, десятилетие за десятилетием. Я заслужила отдых.

Ты не отдыхаешь, ответил мой внутренний голос. Ты прячешься.

Заткнись, сказала я ему.

– Мы тут собрались с друзьями сходить в голокино, – снова заговорил Джарит. Он явно колебался. – Вы не хотите с нами?

Боги! Да он за мной ухаживает. По крайней мере мне кажется, что именно это он и делает. Столько лет прошло с тех пор, как я занималась подобными вещами; я даже забыла, как это делается. Возможно, когда люди собираются куда-то компанией, это называется как-то по-другому. Групповуха? Нет, это уж слишком грубо.

Впрочем, какая разница, как это называется? Да что это со мной в самом деле? Я уже начала сама с собой спорить в уме.

– Да, – сказала я. – С удовольствием схожу. – Я имела мало общего с этими людьми, но сходить с кем-то в кино все равно лучше, чем возвращаться в пустую квартиру.

Мы вернулись в кафе и ополоснулись, а потом отправились через парк в кино. Пошел Джарит, пошли Хилт и Ребекка и еще с полдюжины туристов, сменивших кроссовки на туфли с колокольчиками. Солнце спряталось за холмы, окрасив горизонт в живописный красный, а небо над нашими головами – в благородный бронзовый цвет. Сияющие кольца изогнулись над нами аркой. На западе кольца были ярко-алыми, а на востоке – там, где на них падала тень планеты, – они выглядели так, будто какой-то сказочный дракон откусил от них кусок.

По мере того как надвигалась ночь, становилось все холоднее, и Хилт одолжил мне свой свитер. К счастью, разговор носил безобидный характер – ленивый спор, какой фильм смотреть. У меня не было своей точки зрения. Я не имела ни малейшего понятия, что вообще сейчас идет. В конце концов было решено пойти в ближайший голотеатр, где крутили что-то под названием» Искривленный разум «. Головывеска у входа изображала Демона, который, широко расставив ноги, палил из своего дезинтегратора. Впрочем, сейчас в половине голофильмов героями являются солдаты.

Мы уселись на мягком полу круглого зала, где кроме нас находилось еще сотни две человек. Мы с Джаритом беседовали о его учебе. Ребекка с Хилтом что-то ели, а Пулли купил еще бутылку этого их ужасного морковного сока.

Через несколько минут свет в зале померк. Загремела музыка: настойчивая барабанная дробь, сквозь которую прорывались звуки труб и скрипок. Потом мы вдруг оказались в чистом поле около ДВИ. Перед нами стоял Демон – симпатичный брюнет со стальными бицепсами и с дезинтегратором на поясе. Он пустился бегом, и мы» побежали» следом, на расстоянии, с точки зрения режиссера, оптимальном для восприятия действия.

Не прошло и пяти минут, как я поняла, что совершила ошибку, пойдя сюда.

Было совершенно ясно, чем закончится фильм. Демон отправился на задание, спасать красивую, можно сказать даже пышную, женщину, якобы похищенную купцами, а на самом деле – хайтонскую шпионку. Купцы изловили Демона, вставили ему в мозг приемник и отпустили на все четыре стороны. Нам предлагалось гадать, какая ужасная судьба ждет ничего не подозревающего героя, когда эти злодеи нажмут на кнопку.

Фильм не претендовал на точность. Когда Демон отправился к душеспасителю, тот принимал его в больнице. Душеспасителя никогда не найти в больнице. Нас и так достаточно тяжело уговорить обратиться за помощью.

Столкнувшись же с перспективой идти в больницу, что означало бы открыто объявить: «Да, я съехал с катушек», – большинство из нас устремится в противоположную сторону. Настоящий душеспаситель будет принимать в безобидном месте, никак не ассоциирующемся с психушкой, чаще всего в правительственных учреждениях.

Но это все было еще ничего. «Герой» почти весь фильм только и делал, что нарушал кодекс чести, по которому мы живем. Он мошенничал, лгал, обращался со своими подружками как с ничтожеством и шел в бой, не выказывая ни малейшего намека на жалость. Это был абсурд. В конце концов, подразумевается же, что он эмпат?

Однако окончательно доконало меня то, что актер был чертовски похож на Рекса, ни за что на свете не позволившего бы себе такого. Да, женщины так и вешались на Рекса. И их влекли его красота, обаяние и блеск. Но влюблялись они в Рекса потому, что он был достойный человек, относившийся к людям с уважением. Этот идиотский фильм просто оскорблял его.

В кульминации фильма – кто бы мог подумать! – Демон сходил с ума. Купцы нажали на свою кнопку, и он взбесился прямо посреди людной площади, начав крушить все вокруг из своего дезинтегратора. Я так рассвирепела, что вскочила и вышла из зала, не дожидаясь конца фильма, пройдя при этом прямо сквозь палившего Демона, вызвав громкие протесты зрителей.

Я выходила из голотеатра, когда из зала показался Джарит и окликнул меня:

– Соз. Подожди.

Я задержалась в дверях, поджидая его. Следом за ним показались Хилт и Ребекка. Они оглядывались по сторонам, потом увидели нас и пошли к нам.

– Что случилось? – спросил Джарит. – Что тебя так вывело из себя?

– Ничего не вывело. – Я была так зла, что даже говорила с трудом. – Просто не люблю смотреть дерьмо, вот и все.

Хилт и Ребекка подошли как раз вовремя, чтобы услышать мою последнюю фразу. Хилт посмотрел на меня с раздражением.

– Знаешь, это твое поведение начинает надоедать.

Мне хотелось врезать ему по физиономии. Не помню, когда я так злилась.

Но почему? Неужели из-за этого дурацкого фильма?

– Идите к черту, – сказала я.

Ребекка взяла меня за руку:

– Это всего лишь фильм.

Я отстранилась от нее.

– Это оскорбление для тех, кто каждый день рискует жизнью ради того, чтобы дети вроде вас могли жить спокойной и здоровой жизнью и смотреть пустяковые фильмы.

Я ждала, что Хилт обзовет меня идиоткой. Но он только пожал плечами:

– Не понимаю, зачем столько шума из-за ерунды. Никто не расценивает «Искривленный разум» как политическое заявление или произведение искусства.

– Послушайте, – предложила Ребекка. – Возможно, мы не слишком удачно начали. Давайте попробуем по-новой? Почему бы нам не забыть про этот фильм и не пойти куда-нибудь выпить?

Я понимала, что меньше всего мне сейчас нужно выпивать с ними. Все же я постаралась говорить извиняющимся тоном.

– Я очень устала. Боюсь, я просто срываюсь. Мне лучше пойти домой и выспаться. – Я врала. Не буду я спать. Но надо же мне было сказать что-нибудь.

Ни Ребекка, ни Хилт не казались особенно расстроенными моим отказом.

Джарит продолжал смотреть на меня. Он молча ждал, пока я прощалась с остальными, но, когда те направились к театру, сказал:

– Можно я провожу вас?

– Спасибо. Мне будет приятно.

Пока мы шли через парк, я пыталась придумать, что бы такого сказать.

Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже.

Когда мы остановились у моего парадного, вид у Джарита был довольно удивленный.

– Вы живете здесь?

– Когда прилетаю на Форшир, – ответила я.

– Вы много путешествуете?

– Бывает. – Мне хотелось, чтобы он поднялся ко мне и помог – как мужчина может помочь женщине справиться с одинокой ночью. Мне хотелось, чтобы он любил меня снова и снова, пока не изгонит демонов, терзавших мой рассудок.

Джарит присвистнул:

– В первый раз вижу человека, который может позволить себе жить в таком доме.

Отлично, сказала я себе. Теперь твой ход. Пригласи его подняться.

А если он скажет «нет»?

– Вы вернетесь в кино? – спросила я.

– Только забрать плащ, – поморщился он. – Я обещал ребятам порепетировать сегодня вечером. У нас зачет завтра.

– О… – Я, наверное, совсем рехнулась, переживая из-за музыканта, художника. Он ведь живет искусством, в котором ты полный ноль. У нас ничего не получится.

Джарит колебался.

– Вы не будете против, если мы встретимся еще?

Я не возражала.

– Мы собирались на пляж в Тиллсморн. Не хотите с нами? Мы могли бы встретиться здесь завтра в полдень.

– Идет, – улыбнулась я.

– Ну что ж, отлично. – Он улыбнулся и помахал мне рукой. – До завтра. – И ушел.

Я поднялась к себе. Даже со всеми включенными лампами моя квартира казалась темной. Чего-чего, а ламп в ней хватало, красивых плафонов матового стекла, освещавших комнаты неярким, уютным светом. Стены были отделаны деревянными панелями, будто излучавшими тепло. И везде были окна, даже ночью пропускавшие внутрь свет, отраженный от колец в небе. Белые ковры, белая обивка мебели, белая лепнина. Просторная, светлая квартира. И все равно она казалась мне сейчас темной и пустой.

Я наливала себе стакан виски в баре, когда заговорил Пако:

– К вам гость.

Я подняла голову. Неужели Джарит передумал и вернулся помочь мне справиться с одиночеством?

– Кто?

На экране Пако показалось крыльцо у входной двери. На крыльце стоял, ежась от вечерней прохлады, Хилт.

– Черт, – пробормотала я, подошла к пульту и нажала на клавишу интеркома. – Да?

Его голос донесся до меня из динамика:

– Ты забыла вернуть мне свитер.

Я зажмурилась. Я даже забыла, что он до сих пор на мне.

– Пако, пусти его.

Минуту спустя он уже стучал в мою дверь. Когда я открыла, он улыбался.

– Эй, Сероглазка, ну и жилье у тебя!

– Откуда вы узнали мой адрес?

– Джарит сказал.

Я стянула свитер и вернула ему.

– Спасибо. С вашей стороны очень мило было дать мне его поносить.

Я начала закрывать дверь.

Хилт толкнул дверь и прошел мимо меня в прихожую.

– Знаешь, теперь мне многое становится ясно.

Я наблюдала за ним от двери:

– Не помню, чтобы я приглашала вас зайти.

– Неудивительно, что ты придерживаешься таких консервативных взглядов.

Ты ведь Деньги. – Он повернулся ко мне. – Готов поспорить, что еще и Старые Деньги.

– Спокойной ночи, Хилт.

Он-подошел ко мне.

– Ледяная Принцесса. Разумеется, ты поддерживаешь политику ронов. – Его палец скользнул по лямке моего платья, ниже, ниже и, наконец, остановился между моими грудями. – Кто как не ты заинтересована в сохранении статус-кво.

Я оттолкнула его руку:

– Убирайтесь.

Он прижал меня к стене, приблизив лицо к моему так, что почти целовал меня.

– Надо же кому-то разбить эту твою ледяную скорлупу!

Я среагировала мгновенно. Мне нельзя было допускать этого, но я среагировала. Мои боевые рефлексы не включались без моего ведома, если только моей жизни не угрожала непосредственная опасность. А Хилт никак не угрожал моей жизни. Он был бесцеремонен и груб, он не нравился мне, но он не был насильником. Простого «прекратите!», возможно, хватило бы.

Но я не просила его прекратить. Я попыталась убить его.

Когда разум начал сознавать, что же я делаю, я успела разбить стакан о стену и направляла острый осколок в грудь Хилта. Из порезанной руки струилась кровь. Я вовремя остановила руку: острие было уже меньше чем в сантиметре от его кожи.

Все произошло так быстро, что Хилт даже не успел пошевелиться, оцепенело глядя на осколок у своей груди. Потом он сделал глубокий вдох и осторожно вынул осколок из моей руки. Я посмотрела на кровь, залившую мне руку и платье.

– Мне кажется, вам нужен врач, – сказал Хилт.

– Ерунда. Я разберусь сама.

Я ожидала, что он вызовет полицию. Вместо этого он тихо произнес:

– Простите меня. Я забылся.

Это он забылся? Я чуть не убила его. «Черт, да что же со мной!»

– Я позвоню в больницу, – предложил Хилт.

Я заставила себя ответить спокойно.

– Не надо. Просто уходите.

Он покосился на мою окровавленную руку:

– Мне кажется, вам…

– Уходите.

– Ладно. – Хилт открыл дверь. – Я позвоню завтра, узнаю, как вы.

– Хорошо. – Я закрыла за ним дверь и заперла ее.

– Я могу вызвать врача, – предложил Пако, – он будет через минуту.

Я подошла к бару, пустила воду и сунула руку под струю. Вода в раковине окрасилась розовым.

– Не надо, все в порядке.

Промыв и перевязав руку, я налила себе еще виски. Если я напьюсь как следует, я перестану думать. А именно сейчас мне особенно не хотелось думать.

– У меня к вам дело, – сообщил Пако. – Почта ждет вас уже шесть часов.

– Утром просмотрю.

– Одно из сообщений требует срочного ответа.

Я нахмурилась:

– Ладно. Включай запись.

В комнате раздался голос Чара Йаки, ректора ДВИ.

– Простите, что беспокою вас, праймери Валдория. Нам пришлось отменить завтрашние полеты из-за поломки двигателя одного из флайеров. Можете вы прочитать им вместо этого лекцию?

Должно быть, он имел в виду лекцию о кибер-человеческих интерфейсах, которую я собиралась прочесть им позже.

– Пако, передай ему, что я прочитаю лекцию завтра после обеда.

А потом я напилась. Напилась в усмерть.

9. ВРЕМЯ ПЛАКАТЬ

– Но разве это не опасно? – допытывалась девушка-кадет. Она даже подалась вперед от волнения. – Фибероптика и механизмы – это же чужеродные тела, так ведь? Разве ваше тело не отторгает их?

Обилие вопросов застало меня врасплох. Я присела на краешек стола у экрана. Йаки предлагал мне кафедру, но так я чувствовала себя увереннее.

Гораздо увереннее. Мне нравилось общаться с кадетами.

– Большая часть биомеханической системы выращена на основе моего собственного генетического материала или покрыта защитным слоем моих же клеток, – ответила я. – Это мало отличается, скажем, от вашего собственного регенерированного органа. Конечно, биомеханическая система гораздо сложнее. Не каждый организм примет ее.

Кадет в задних рядах переполненной аудитории поднял руку. Я кивнула ему, и он спросил:

– А что будет, если фибероптика выйдет из строя?

– Она передает сигналы, – ответила я. – Как нервы. Если что-то с ней случится, она просто перестанет передавать сигналы.

– А мозг может не правильно интерпретировать эти сигналы?

– Возможно. Но он может не правильно интерпретировать сигналы любой части моей нервной системы – будь то естественная часть или искусственная.

– Что, если что-то случится с человеком, оснащенным всеми этими штуками? – задала вопрос девушка, сидевшая рядом с ним. – Обычно если человека напугать, он просто подпрыгнет. Но если мы настраиваем человека на убийство, не рискуем ли мы, что он утратит контроль над собой и над этими механизмами? Обезумевший Демон может натворить кучу бед.

Кой черт их волнуют эти идиотские вопросы?

– Наши рефлексы срабатывают только при непосредственной угрозе нашей жизни. Мы запрограммированы не реагировать на другие ситуации. – Я покосилась на часы над дверями, в которых давно уже стоял и слушал меня Чар Йаки. Лекция длилась уже вдвое дольше положенного, но Йаки не пытался остановить ее.

Ну и ладно. Я повернулась к кадетам:

– Мы беседуем с вами уже больше двух часов. Пора расходиться.

По залу пробежал разочарованный ропот. Потом они начали аплодировать. Я стояла, не зная, как себя вести. Я не привыкла к тому, что мне аплодируют.

Обычно люди хотят, чтобы я ушла, а если это купцы, они просто хотят убить меня. В общем, до сих пор мое присутствие, как правило, раздражало людей.

Но эти ребята продолжали аплодировать. Я улыбалась, счастливая тем, что хоть кто-то не считает меня невыносимой.

В конце концов кадеты потянулись к выходу. Чар подошел ко мне:

– Вы их очаровали.

– Я не ожидала, что у них будет столько вопросов.

Он улыбнулся:

– Не каждый день им удается пообщаться с чудом биосинтетической технологии.

– Спасибо. Вы правы. – Его реплика оставила во мне то же странное ощущение, что и последний вопрос кадетов. Словно я могу испортиться, как двигатель флайера. Я потерла шею, задержавшись пальцем на гнезде для псифона.

– Вас подбросить до города? – предложил Чар. – Я заметил, вы сегодня не на флайере.

– Спасибо, не надо. Сойдет и подземка. – Сказать по чести, я терпеть не могу метро. Но лететь на флайере мне тоже не хотелось. Этим утром, когда я вышла из дома, направляясь в ДВИ, я почти пять минут стояла у своего флайера, пытаясь заставить себя сесть в него. Не знаю почему, но мне это так и не удалось.

Поэтому я поехала на метро. Попутчики косились на меня так, словно у меня было две головы. Конечно, далеко не все пассажиры метро – Демоны в полном обмундировании. Я вся с головы до ног была затянута в черное. Я даже надела свои форменные черные перчатки – скрыть повязку на руке.

Дезинтегратор на поясе только усиливал эффект. Я взяла его с собой, потому что хотела продемонстрировать кадетам, как он настроен на мой мозг. Однако стоило мне сесть в поезд, и я пожалела, что не оставила его дома. Люди рядом со мной имели испуганный вид. Оно и понятно: не каждый пассажир метро носит на бедре ускоритель античастиц. Впрочем, он стоял на предохранителе, так что его можно было не опасаться.

Когда я вышла из ДВИ, на землю спустились сумерки. Воздух был чист и закатное солнце еще грело. От горизонта до горизонта протянулась янтарная арка. Прекрасный вечер. Зачем спускаться под землю? До моего дома отсюда не больше двадцати километров по живописному Джейкобсширу. Трусцой я одолею это расстояние меньше чем за два часа. Или можно пойти по шоссе – это будет лишних пять километров. Если устану, сяду на флайбус, проходящий каждые два часа.

Я выбрала шоссе, идущее через поля мягкой туман-травы. Вечером все предметы отбрасывали по две тени: одну длинную – от заходящего солнца, другую короче – от колец. В траве порхали птички с коричнево-серо-золотым оперением; за ними скакали пушистые розовые зверьки с огромными ушами. Они выпрыгивали из травы, на мгновение мелькали в воздухе темными силуэтами на фоне бронзового неба и снова исчезали в травяной дымке. Пейзаж казался нереальным, словно смотришь голофильм, снятый через бронзовый светофильтр.

Примерно через час я вышла к небольшому строению у дороги – ресторану с маленьким магазинчиком. Услышав изнутри пение, я остановилась. Мне страсть как хотелось зайти, но точно так же не хотелось, чтобы на меня глазели. В конце концов чувство одиночества перевесило. Я подошла к дверям и распахнула их.

Столики в небольшом зале размещались у стен, посередине стояло еще несколько, по всей видимости, дополнительные. Зал освещался только свечами, поэтому в нем царил полумрак. В глубине зала на деревянном помосте сидел мужчина с вьющимися каштановыми волосами и пел чуть хрипловатым баритоном. Кроме него в зале находилось всего несколько человек, разговаривавших друг с другом или слушавших пение. Я уселась за свободный столик у стены, ухитрившись остаться никем не замеченной.

Когда ко мне подошла официантка, она даже не обратила внимания на нашивки праймери у меня на рукаве. В заведении, расположенном неподалеку от ДВИ, она, должно быть, привыкла часто видеть офицеров.

Я заказала стакан светлого рома. И выпила. И заказала еще. И выпила. И заказала еще. Забавно. За два последних дня я выпила больше, чем за предыдущие полгода. Но здесь, в этой пыльной зале, мне было уютно. Мне ничего не надо было делать, только сидеть и слушать пение этого парня. Он напоминал мне Джарита. Не то чтобы он был слишком похож на него – шевелюра не в счет, – но он тоже пел. И тоже вышел собой.

Я подозвала официантку:

– Принесите еще выпить.

– Рому? – спросила она.

– Да. – Я ткнула пальцем в певца. – Вы не… когда он кончит петь, не спросите ли вы его – не согласится ли он выпить со мной? – Я смутилась.

Что, если он откажется? – Если только ему не надо готовиться к следующему выступлению, – поспешно добавила я.

Официантка улыбнулась:

– Я передам ему.

Когда паренек кончил петь, я успела прикончить еще два стакана.

Официантка склонилась к нему, и он обернулся посмотреть на меня. Потом он кивнул, встал и исчез в двери за сценой.

Я поморщилась. Но прежде чем я успела обругать себя за дурацкое приглашение, он появился снова, направляясь ко мне. Он остановился у моего столика и поклонился.

– Добрый вечер, мэм.

Я улыбнулась.

– Соз. – Я махнула в сторону пустого кресла. – Составите мне компанию?

– С удовольствием. – Он сел напротив меня. – Меня зовут Ник.

– Ник, – славно звучит. – Что будете пить?

– Пиво сойдет.

Я снова подозвала официантку:

– Принесите нам пива и рому.

– Да, мэм. – Вид у нее был такой, какой обычно бывает у официантов, когда они считают, что ты пьешь слишком много.

Ник покосился на батарею пустых стаканов передо мной, потом на меня.

– Вообще-то я предпочел бы кофе. – Он улыбнулся. – А вы не хотите?

– Нет, спасибо, – ответила я. – Ром сойдет.

Официантка ушла, а я попыталась придумать, что бы такого умного сказать. Но мой ум отказывался помогать мне. Он где-то блуждал. Все, на что меня хватило – это на «Вы хорошо поете».

– Спасибо, – отозвался Ник.

– У меня есть брат, он тоже поет. Баллады и все такое, – я поморщилась.

– Я сама стараюсь не пробовать свой голос при людях. Он их пугает.

Ник засмеялся, будто я сказала что-то смешное.

– Уверен, что у вас красивый голос.

– Красивый, только слуха нет. – Он пугал даже меня. – Единственный, кому я пела – это младший братишка, Келрик, к-когда он был совсем маленьким. – Келрик стоял у меня перед глазами, улыбаясь той самой улыбкой, которую я так любила. – Ему, поди, было все равно. Когда ему было два года, а мне – одиннадцать, он всегда вешался мне на шею.

Лицо Ника смягчилось.

– Это хорошо.

Я улыбнулась воспоминанию:

– Конечно, хорошо.

Хотя мы продолжали беседу, я начала испытывать некоторые затруднения со словами. Они решительно отказывались произноситься. Впрочем, не знаю, почему, но Нику мое общество вроде бы нравилось, несмотря на мою неспособность общаться как подобает разумному человеческому существу.

Когда официантка вернулась с нашими напитками, Ник как-то странно посмотрел на нее. Это напомнило мне выражение лица моего «маленького» брата, когда его что-то огорчало. Тоже мне, «маленький». Келрик вырос в великана, почти такого же роста, как Кердж. Только если Кердж был весь металл и холод, Келрик – солнечный свет и смех.

Странно было видеть выражение Келрика на лице этого Ника. Что бы он ни хотел этим сказать, официантка, похоже, поняла его. Она чуть заметно кивнула и отошла.

Я сделала глоток:

– Келрик тоже любил это озеро.

– Озеро? – не понял Ник.

– Это было… это б-большое озеро. – Мои мысли снова улетели куда-то далеко. Я заметила, что официантка говорит о чем-то с лысеющим полным человеком – типичным владельцем ресторана. Он кивнул, потом направился в нашу сторону.

– Вы ходили на это озеро с братом? – спросил Ник.

– Мы… да. – Хозяин решительно направлялся именно к нам. – Он сюда ид-дет.

– Ваш брат?

– Нееет.

Хозяин остановился у нашего столика и отвесил мне низкий поклон.

– Добрый вечер, мэм. Добро пожаловать к нам в заведение.

– Пр…при…вет, – ответила я. Комната медленно вращалась.

Он широко улыбнулся:

– Я рад, что вам нравится пение Ника.

– Да. – Мне хотелось только, чтобы он ушел и не мешал мне любоваться самим Ником.

– Возможно, вам хотелось бы сменить ром на что-нибудь? – предложил он.

– У нас есть замечательная минеральная вода.

– Ром сойдет, шипучая вода – почти такая же гадость, как морковный сок.

Хозяин предпринял еще одну попытку:

– Возможно, немно…

– Спасибо, – перебила я его. – Я в порядке. Все… все хорошо.

Он вздохнул.

– Ну ладно. – Он еще раз поклонился и отошел.

Кой черт они действуют мне на нервы? Я расстегнула кобуру и положила дезинтегратор на стол. Разумеется, я не собиралась использовать его. Но он мог отпугнуть нежелательных зрителей.

Ник уставился на оружие, потом на меня.

– Чт-то, не видели таких красавцев? – спросила я.

Он мотнул головой.

– Так близко – никогда. – Вид у него при этом был такой, будто он предпочел бы и вовсе его не видеть.

– Н-не бойтесь, он н-не стрш…страшный. – Я подняла дезинтегратор и приставила дуло к виску. – Мы… мы купались в этом озере.

Лицо Ника сделалась белее мела.

– Соз… предохранитель…

– Что? – Моя рука устала держать дезинтегратор на весу. Ствол покачнулся, царапнув мне висок.

Откуда-то возник хозяин, торопливо говорящий:

– Почему бы вам не отдать мне вот это?

Я уставилась на него – с какой это стати он просит мое оружие? Он потянулся за дезинтегратором, я отшатнулась, и ему удалось только отвести ствол от моей головы.

И щелкнуть предохранителем.

Долгое мгновение я сидела, тупо глядя на оружие в собственной руке.

Рычажок предохранителя только что стоял на боевом взводе. На боевом. Я тыкала полностью заряженный дезинтегратор себе в висок, сняв его с предохранителя.

Я судорожно глотнула и убрала дезинтегратор в кобуру. Потом встала, глядя на хозяина.

– У вас не найдется места прилечь?

Он вздохнул:

– Разумеется. Идите за мной.

Он отвел меня в маленькую гостиную в задней части здания. Похоже, это была часть его собственного жилища, отделенного от зала узким проходом.

Опускаясь на диван, я услышала приглушенное пение Ника. Хозяин принес мне кружку какого-то горячего питья, но я не могла заставить себя выпить хоть глоток.

Я не стала ложиться, но просидела там, должно быть, больше часа, пока голова слегка не прояснилась. В конце концов я подняла голову и огляделась по сторонам. Хозяин сидел в кресле напротив меня.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Пьяной. – До меня постепенно доходило, что я могла сделать. Одно движение пальца – и от моей биосинтетической головы не осталось бы даже пара. Я уперла локти в колени и опустила лоб на руки. Черные кожаные перчатки, прятавшие повязку на руке, приятно холодили лоб.

Хозяин подошел и сел рядом со мной на диван.

– Я могу позвонить и попросить кого-нибудь заехать за вами.

– Нет. – Я встала и несколько секунд постояла, борясь с некоторым возмущением в желудке. Когда оно улеглось, я направилась к двери – не той, что вела в ресторан, но выходившей на улицу.

Хозяин шел за мной.

– До утра в город не пойдет ни одного флайбуса. Почему бы вам не переночевать здесь?

Я покачала головой:

– Спасибо за помощь. Вы очень добры. Но теперь мне лучше… – Что лучше? – лучше прогуляться.

– Вы уверены?

– Да. – Я мотнула головой в сторону ресторана. – Попрощайтесь за меня с Ником.

– Обязательно. – Он отворил дверь и выпустил меня в поле.

Здесь, в сельской местности, звезд на небе видно было больше, чем в Эосе, хотя даже мой тренированный глаз с трудом различал их рядом с ярко освещенными кольцами. Судя по тени Форшира на кольцах, было где-то около полуночи. Тень планеты скользила вверх по светящейся арке, пока не разрезала ее пополам в верхней точке. Две половинки арки сходились над головой двумя торчащими в небо косами. В воздухе пахло туман-травой, со всех сторон доносились стрекотание и шорохи сельской ночи.

Я шла домой по обочине шоссе, все еще слишком пьяная, чтобы ощущать усталость. Я не хотела думать. Я не хотела знать, что заставило меня приставить заряженный дезинтегратор себе к виску. Поэтому я позволила себе идти, не думая ни о чем.

Должно быть, я шла так несколько часов. Постепенно шоссе выпрямилось и превратилось в автостраду, а это означало, что я нахожусь всего в пяти километрах от Эоса. Слева в ночи неярко светились огни Солдатской Рощи – большого парка с просторными полянами, тенистыми аллеями и живописными прудами. Очень красивый парк. Однако он создавался не ради красоты. Он служил мемориалом солдатам КИКС, погибшим в боях.

Я остановилась на обочине и посмотрела в ту сторону. Несмотря на то, что в прошлом я не раз попадала на Форширский Приют, я ни разу не побывала здесь. Не хотела я этого делать и сейчас. Но ноги сами несли меня туда, шагая по гравийным дорожкам от поляны к поляне. Я стороной обходила статуи и обелиски, стелы и надгробные плиты. Я позволяла себе видеть только лужайки и цветы.

Но дойдя до Купола, я остановилась.

На самом деле это был не настоящий купол, а круглое сооружение метров десяти в диаметре и высотой с двухэтажный дом. Вместо стен возвышались вертикальные плиты, доходившие почти до основания легкого свода. Плит было двадцать девять; они отделялись друг от друга просветами в вытянутую руку.

Тридцатая плита отсутствовала, оставив входной проем, к которому вели три ступени. Материалом всему сооружению служил белый камень. Вот и все.

Если не считать имен.

Они были высечены внутри. Пока они заполнили только половину плит, но с каждым годом свободного места оставалось все меньше. Что будем мы делать, когда заполнится последняя плита? Сколько еще Куполов придется построить, чтобы увековечить имена всех Имперских Демонов, павших в бою? Ибо Купол служил единственной цели – славить погибшие биосинтетические создания Сколийской Империи.

Я поднялась по ступеням и вошла в Купол. Я не хотела смотреть на плиты.

Но я шла против воли. Я подошла вплотную к плите напротив входа и посмотрела на врезанные в мрамор имена. Даты смерти, вырезанные рядом с каждым именем, были старыми, очень старыми. С тех пор прошло несколько десятилетий. И даже так я помнила слишком многих из них.

Меня пробрала дрожь. Ночь стояла теплая, но меня словно засыпали льдом.

Я медленно шла по кругу, а даты становились все более и более свежими, имена – все более знакомыми. Так много знакомых имен… Так много!

Откуда я могла знать их всех? Я помнила их лица, их голоса, походку, смех.

Каждое имя словно укоряло меня в том, что я все еще жива, а они погибли.

Мне хотелось бежать прочь от этого места, спрятаться, затуманить голову чем угодно – алкоголем или смертью. Но я не могла остановиться: я читала, переходила дальше, читала… И вспоминала. Я неотвратимо приближалась к последней плите. Я не хотела подходить к ней, но и остановиться тоже не могла.