Текст книги "Инверсия праймери"

Было уже раннее утро, когда я задремала. Голова моя склонилась на спинку дивана, но стоило только коснуться нервоплексовой обшивки, как я проснулась и села. Потом снова откинулась на спинку и закрыла глаза.

– Кофе хотите? – раздался чей-то голос.

Я открыла глаза. Голос был мне знаком.

– Праймери Валдория? Я думал, чашечка кофе не…

– Таас! – Я вскочила на ноги.

Он ухмыльнулся и протянул мне пластмассовую чашку с тем кошмарным напитком, которым земляне заполонили наши магазины. На нем до сих пор был скафандр. Я стиснула его в объятиях, а за мной – Хильда, чуть не сбившая его с ног. Кофе выплеснулся прямо на нас.

– Эй! – голос его звучал глухо из-под обширного Хильдиного бюста. – Так и задушить недолго.

Хильда отпустила его.

– Жаль будет, если теперь, вернувшись с того света, ты погибнешь от удушья, а?

– С того света? – не понял он.

Я неуверенно улыбнулась:

– Когда ты не вышел на связь, я решила, что ты погиб.

– В меня попал робот. Уже на взлете, – сказал Таас. – Поэтому я и не мог выйти на связь.

Я уставилась на него. Единственное, что могло нарушить пси-связь, – это серьезное повреждение Искусственного Интеллекта.

– Ты выбрался оттуда без помощи компьютера?

Таас улыбнулся:

– Это оказалось не так уж страшно. Мне просто пришлось посчитать немного в уме.

«В уме?»

– Должно быть, у тебя фантастический ум. – Впрочем, я знала это и раньше – ведь не случайно я отобрала к себе в отряд именно его. – Ты доставил ПИИ на Тамс?

Он кивнул:

– Только не знаю, помогло ли это. Я еще не слушал последних сообщений.

– Соз. – Хильда дотронулась до моей руки.

Я оглянулась на нее, и она кивнула в сторону двери. В комнату вошел врач и остановился передо мной.

– Праймери Валдория?

Я сжалась:

– Да?

– Мы закончили операцию.

– И что? – Скажите мне, что он будет жить, подумала я. Скажите, что все будет хорошо.

Врач взъерошил волосы рукой.

– У него ушибы, переломы, внутреннее кровотечение. Это все, в общем, пустяки.

Но? Это «но» висело в воздухе.

– Что у него с ногами?

– Не в ногах дело, – вздохнул врач. – Вся проблема в гнезде псифона, имплантированном в позвоночник у поясницы. Он вырвался из тела, частично порвав нервные волокна.

Я потерла лоб, словно это могло помочь.

– Объясните.

– В общем, псифон перерезал ему спинной мозг.

– Но вы же можете исправить это, разве не так?

Врач снова вздохнул:

– В нормальных условиях мы можем регенерировать даже нейроны, заставляя их поверить, будто они находятся в эмбриональном состоянии. Мы пытались регенерировать его нервы и спинной мозг. Но у нас ничего не получилось.

Потом мы попытались сделать три независимые операции с целью связать разъединенные участки спинного мозга биооптикой. Его организм отторгает биооптику.

– Но вы ведь сможете исправить это потом, да? Как только он окажется в состоянии поддержать вас своим сознанием?

Он замялся.

– Будь это нормальный случай, я сказал бы «да». К несчастью, биомеханические системы, особенно такие сложные, как те, что вживлены к вам в тело, дают неожиданные побочные эффекты. Мы пока плохо разбираемся в этом. В общем, нервная система и биомеханическая сеть секондери Блекстоуна получили столько повреждений, что он выработал токсическую реакцию на вещества, с помощью которых мы пытались стимулировать регенерацию. И если мы продолжим попытки вторгаться в его биомеханическую систему и дальше, его организм может отторгнуть ее полностью.

Я смотрела на него, так ничего и не понимая.

– Что вы такое мне говорите?

– Секондери Блекстоун парализован ниже пояса, – тихо ответил врач. – Возможно, он никогда не сможет владеть своими ногами.

– Нет… – Это невозможно. Они хотят убедить меня в том, что Рекс превратился в калеку в тот самый день, когда собирался подать в отставку!

И что все это сделала с ним биомеханическая система – символ того единственного, что стояло между нами и купцами! Нет, этого не может быть!

– Когда вы разрешите нам повидаться с ним? – тихо спросила Хильда.

– Сейчас он спит. Мы дадим вам знать, когда ему можно будет принимать посетителей. – Врач покосился на меня. – Праймери…

Я знала, что за этим последует. Меня будут жалеть. Этого я не вынесу.

Не сейчас. Я смерила его холодным взглядом.

– Что?

– Мне сказали, что, судя по показаниям корабельной аппаратуры, вы не спали больше пятидесяти часов. – Он помолчал. – По предварительным данным, у вас сломаны два ребра, множественные ушибы, а также повреждения внутренних тканей от слишком долгого пребывания в стазисе. Вам необходимы медицинская помощь и сон.

Сон? Я была слишком возбуждена, чтобы даже сидеть на месте.

– Я в порядке.

– Мэм, вы не в порядке. Вы на грани обморока. – Я попробовала возразить, но он поднял руку. – Мы можем уложить вас спать где-нибудь здесь.

Я нахмурилась:

– Я не хочу спать.

Яркий образ из его сознания прорезал мои мысли, образ того, какой я ему представляюсь: раненым оленем, прекрасным диким животным, пугливо шарахающимся в сторону, а он, врач, успокаивает оленя, пытаясь подойти, чтобы исцелить раны. Образ был таким неожиданным, что я просто стояла, глупо моргая. Как бы сказали земляне, мои воображаемые паруса лишились воображаемого ветра. Впрочем, если подумать, метафора довольно глупая, тем более что я представлялась ему оленем, а не кораблем.

Я вздохнула. Пожалуй, я устала сильнее, чем мне кажется, слишком устала даже для того, чтобы мыслить здраво.

– Ладно, – сказала я. – Я отдохну. Немного.

Шторы задерживали большую часть жара яростного дьешанского солнца, пропуская в комнату ровно столько света, чтобы в комнате было светло. Я лежала в этом приятном тепле, медленно отходя от сна, удивляясь, почему у меня болит все тело.

Потом я вспомнила.

Костоломка.

Когда я сплю, мое сознание ослабляет барьеры; иногда я даже могу принять сигнал, который наверняка заблокировала бы днем. Иногда мои сны показывают возможные варианты будущего – почти ясновидение. В этих снах со мною происходят события, которые имели или могли бы иметь место в действительности. Чем сильнее эмоции вовлеченных в них людей, тем яснее сон.

Но слишком часто сильные эмоции связаны с несчастьем. Ненавижу эти сны.

Вместо того чтобы проснуться отдохнувшей, я открываю глаза в отчаянии от того, что меня или кого-то из дорогих мне людей ждет беда. Я называю эти сны костоломками – после них я чувствую себя так, словно на меня обрушилась каменная стена.

Сегодня я проснулась в костоломку.

Стряхнув сон, я ощутила присутствие в комнате кого-то еще. Я повернула голову.

Гость стоял у кровати – огромный мужчина, более двух метров ростом, с мощной мускулатурой, какую вряд ли можно развить на планете с нормальной гравитацией. Он казался не живым человеком, а металлическим изваянием.

Кожа его блестела, словно ее изготовили из сплава эпидермиса с золотом.

Хотя его глаза были открыты, внутренние веки прикрывали их сияющей золотой скорлупой, непрозрачной снаружи. Я знала, что он прекрасно видит сквозь эту скорлупу, но остальным его глаза представлялись непроницаемыми. Его лицо могло бы быть красивым, не будь оно таким жестким, похожим на золотую маску. Он был одет просто: бежевые брюки и свитер без украшений или вензелей – только золотые ленты на рукавах, шире моих нашивок праймери.

Проведать меня пришел Император Сколии.

Я села, зажмурившись от боли в спине. Потом отсалютовала, согнув руки в локтях и перекрестив на уровне лица, правую поверх левой.

Кердж кивнул. Даже после стольких лет знакомства мне плохо верилось в то, что мы с ним родственники, и близкие. Хотя мать у нас одна, мы с ним совсем непохожи. Кердж пошел в деда, а я – в бабку.

Цветом кожи он обязан предкам нашего деда, адаптировавшимся к колонизованному ими миру со слишком ярким солнцем. Металлический блеск кожи и волос отражал солнечный жар, а внутренние веки защищали глаза. Его внешность только подчеркивала истину: он был настолько же машиной, насколько человеком, с биомеханической системой, превосходившей возможностями даже мою. Его внешность сделалась символом. Стальной Кулак Сколии, бронированный император, лишенный человеческих слабостей, которыми могли бы воспользоваться купцы.

Кердж смотрел на меня своими непроницаемыми глазами.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. – Я потерла бандаж, удерживающий мои сломанные ребра. Я совершенно не помнила, как мне его накладывали. Ну да, конечно же, меня напичкали какой-то дрянью, чтобы лечить без помех.

Я огляделась. На стенах, на полу, на потолке переливались отсветы радуги киберзамка, заключившего нас в оболочку защитного поля. Радуги были ярче тех, что я видела вокруг Джейбриола на Делосе: киберзамок Керджа настроен на смертельную интенсивность.

– Врачи сообщили мне про Рекса Блекстоуна, – сказал Кердж.

– Вы его видели?

– Он еще не пришел в сознание.

Мне хотелось спросить, что ему еще известно. Но почему-то я не могла задать вопрос вслух.

Вместо этого я спросила:

– ПИИ, сброшенные Таасом, помогли?

– Немного. Когда подоспела наша флотилия, эскадра Куокса уже затопила планету. Мы не обнаружили на поверхности живых. Но нам удалось защитить корабли, успевшие взлететь.

Я страшилась слов, которые он не произнес.

– Сколько погибло?

– Две трети населения.

Две трети. Слова падали как камни. Две трети. На Тамсе проживало шестьсот миллионов человек. Интересно, что теперь думает Джейбриол о своем отце?

– Я ознакомился с твоим рапортом насчет аристо, – сказал Кердж.

И все. «Я ознакомился с твоим рапортом». Это означало, что он знает правду. У Ура Куокса есть наследник.

Ничего удивительного, что Куокс не развелся с женой. Она-то знала, что ее «сын» рожден другой женщиной. Возможно, она считала, что у Куокса любовница из хайтонов. Может быть, он несколько месяцев держал жену взаперти, прежде чем объявить ей о ребенке? Если бы она открыто отказалась от Джейбриола, это могло бы привести к тщательному обследованию наследника, чего Куокс боялся больше всего. Странно еще, что он вообще не убил ее. Может, прав Таас и Ур Куокс действительно любит свою жену? Или просто не уверен, что ему удастся расправиться с ней безнаказанно? У нее ведь свое окружение, своя политическая машина, ненамного уступающая по влиятельности Куоксу. Должно быть, она дорого запросила, чтобы молчать, сохраняя титул.

Было время, когда я пыталась убедить себя, что женщины-аристо нежнее, чем их мужчины. Они не занимались военными делами, поэтому мы почти не встречались с ними. Они казались нам даже загадочными. Однако три недели на вилле Тарка избавили меня от иллюзий. У аристо нет слабого пола.

Женщины не уступают в жестокости мужчинам. Ни рост, ни облик, ни пол в этом смысле ничего не значат.

Кердж не сводил с меня глаз.

– Администрация Делоса прислала нам рапорт о твоих похождениях в особняке хайтона. Не могу сказать, чтобы ты вела себя слишком деликатно.

– Вы накажете меня, сир?

– Нет.

Ничего удивительного. В системе ценностей Керджа деликатность не относится к главным достоинствам.

– Я поручил подготовить приказ о награждении эскадрильи Жабо, – продолжал он. – Мы будем транслировать церемонию в программе новостей головидения.

Так. Значит, из нас сделают героев. В логике Керджу не откажешь. Это позволит выставить КИКС в выгодном свете. Вот только я сама что-то не слишком ощущаю себя героиней.

Моего сознания коснулась мысль Керджа: «Каждый раз, уходя на задание, вы рискуете жизнью. Ты знала это. Твоя эскадрилья знала это. – Он сделал паузу. – Блекстоун тоже знал это».

«Да, сир». Большую часть своих мыслей я заблокировала, оставив при себе. Что я могла еще ответить? От того, что Рекс осознавал грозившую ему опасность, легче не становилось.

– Соз, – его голос чуть смягчился. – Ты заслужила награду.

Один из трех браслетов на левом запястье Керджа засветился. Он носил браслеты на обеих руках – металлические полосы, имплантированные прямо в кожу. Он дотронулся до браслета пальцем, и в комнате раздался мужской голос.

– Медсестра ждет разрешения войти, сир. Ее личный код проверен.

Безопасна.

– Пусть войдет.

Поле киберзамка померкло, открывая доступ извне. В стене образовалось отверстие, быстро превратившееся в овал от пола до потолка. В комнату вошли два Демона. Я знала обоих – двое из четверых личных охранников Керджа.

Следом за ними вошла женщина, точнее, совсем еще девочка. Лицо пылает, глаза опущены. Настоящая красавица. Вьющиеся золотые волосы шелковым покрывалом опускались до пояса. Кудряшки окружали лицо, нежное золотое лицо, от красоты которого захватывало дух: Она удивительно напоминала мне мать, какой та, возможно, была в молодости. Правда, ей недоставало неуловимых, но существенных черт матери: той ослепительной уверенности в себе и своей красоте, которая влекла к ней людей словно горящая лампа – мотыльков. Девочка казалась куда более хрупкой.

– Свободны, – кивнул Кердж охране.

Стена за ними сомкнулась, и на ней снова вспыхнула радуга киберзамка, оставив девочку наедине с нами. Вокруг меня сгустился ужас. Я ощущала себя бабочкой, накрытой стеклянным стаканом. Я не могла пошевелиться, не могла дышать…

«Блок!»– подумала я. Страх отпустил, и мои мышцы расслабились. Но девочка так и стояла, уставившись в пол. Она не осмеливалась даже поздороваться с Керджем, что вообще-то каралось тюрьмой, хотя Кердж мог изменить наказание по своему разумению, вплоть до смертной казни. Спорить с ним никто бы не посмел. Впрочем, мне показалось, что сейчас он не обращал на это никакого внимания.

– Подойди сюда, – обратился он к девушке.

Сначала она не шелохнулась. Потом решилась и шагнула вперед, так и не поднимая глаз. Она остановилась перед ним и опустилась на колени, сначала на одно, потом – не услышав от него разрешения встать, – на оба. Ее плечи вздрагивали, а кружевная отделка белого больничного платья сползла вперед, открывая грудь на обозрение каждому, кто смотрел на нее стоя.

Некоторое время Кердж смотрел на нее. Потом сказал:

– Ты и есть та девушка, которую я видел в детском отделении?

– Д-да, сир.

– Как тебя зовут?

– Шарисса Дейдр.

– Ты должна была передать мне что-то?

– Д-да, сир, – голос у нее тоже был нежный-нежный.

– Так что?

– В-ваш охранник… Демон… тот, что повыше. Он мне сказал… он сказал… что вы приказали. Чтобы… чтобы я известила вас, когда… – она перевела дух, – когда начнется передача, которую вы хотели посмотреть.

– Ну и что, начинается?

– Да, сир.

Передача? Что это с Керджем? Если он хочет посмотреть любую передачу, ему достаточно включить монитор в моей палате. Какой смысл звать для этого сестру из детского отделения? Хотя нет, смысл есть. Некоторые приглашают интересующую их женщину на обед. У Керджа просто другие методы.

– Встань, – разрешил Кердж.

Так и не поднимая глаз, девочка встала. Она годилась ему во внучки, даже в правнучки: при том, что он отличался отменным здоровьем и выглядел на сорок, в действительности ему исполнилось девяносто. Он возвышался над ней больше чем на полметра, так что ростом она приходилась ему по грудь.

– Посмотри на меня, – приказал он.

Она подняла на него огромные глаза – прекрасные, карие с золотыми прожилками глаза. Она зарделась еще сильнее. Кердж взял ее левой рукой за подбородок, проведя большим пальцем по щеке. Его рука была так огромна, что ее лицо утонуло в ней. Другой рукой он дотронулся до одного из имплантированных браслетов.

– Да, сир? – послышался голос охранника.

– Девушка готова идти, – сказал Кердж.

Киберзамок отворился еще раз, и в комнату снова вошли два Демона. Не обращая на них внимания, Кердж продолжал смотреть на Шариссу. Она глядела на него как застенчивая газель, загипнотизированная светом фонаря в руках охотника.

Кердж наклонился и не спеша поцеловал ее. Потом выпрямился и покосился на охранников.

– Пусть ее отвезут во дворец.

– Да, сир, – ответил охранник.

Шарисса молча, не глядя на них, позволила увести себя. Когда они вышли, я села, сцепив руки под одеялом.

Кердж повернулся ко мне. Помолчав немного, он спросил:

– Не одобряешь?

– Вы же эмпат. Не может быть, чтобы вы не чувствовали, как она напугана.

Он пожал плечами:

– Возможно.

«Возможно?» Как может он стоять, погруженный в ее ужас, и не обращать на него внимания?

А кто, черт возьми, я такая, чтобы судить его? Я сама только что убила перепуганного до смерти мальчишку-пилота, сознательно заблокировав свое эмоциональное восприятие, чтобы оно не мешало мне уничтожить его корабль.

– Если бы ты его не убила, – заметил Кердж, – он убил бы тебя.

На ум мне пришли аристо.

– Так мы превращаемся в тех, с кем воюем.

– Так мы выживаем.

Я не сдержалась:

– Значит, насиловать тех, кто обратил на себя внимание, теперь называется выживанием?

Кердж выдвинул челюсть.

– Ты забываешься.

«Вот эту». У меня в мозгу всплыл образ Тарка. Он заставлял меня опускаться на колени и награждать его всеми цветистыми титулами, какие он только мог придумать. Он обещал, что не будет больше истязать меня, если я соглашусь.

Кердж вздохнул. Он подошел к окну и отдернул штору, впустив в комнату до боли яркий свет. Он стоял в солнечных лучах, сцепив руки за спиной и глядя на бетон и хром окружающих госпиталь построек.

– Ты сравниваешь меня с хайтоном?

Я только покачала головой. Я не могла говорить с ним о Тарке.

Он повернулся ко мне – темный силуэт в потоке ослепительного света.

– До тебя никогда не доходило, что мне нужно общение?

Я уставилась на него. Не знаю, что удивило меня больше: его признание в одиночестве или метод борьбы с этим. Как он собирается общаться с Шариссой, если одно его присутствие повергает девушку в такой ужас, что она боится даже дышать?

– Ты хочешь, чтобы я ухаживал за ней, – сказал Кердж. – Чтобы я сюсюкал с ней, чтобы она сама хотела прийти ко мне, – он заговорил резче. – Я не склоняюсь ни перед кем. Ни перед Уром Куоксом, ни перед президентом землян, ни тем более перед Шариссой Дейдр.

Такой ты представляешь себе любовь? Потерей контроля над собой? Или ты наказываешь ее за то, что она так похожа на ту женщину, которую ты так желал и которой у тебя никогда не будет? Все эти мысли мелькали у меня в голове – за барьером, там, где он не обнаружит их. Возможно, и правда то, что я говорила с Керджем куда откровеннее, чем большинство остальных. Но даже так в его присутствии я могла высказывать – и даже думать – далеко не всю правду.

После всех лет, что я знала его, Кердж так и оставался для меня загадкой. Он был блестящим военачальником, заслужившим преданность своего офицерского корпуса. В моем сознании это сосуществовало с оборотной стороной медали.

На противоположной стене проснулся головидеомонитор. Вначале над панелью от пола до потолка мелькали хаотичные разводы, потом их сменило изображение – трехмерный образ хищной пантеры с красными глазами. Ее пасть искривилась в оскале, обнажив сверкающие стальные клыки. Комнату заполнила музыка, навязчивые аккорды гимна купцов.

Ага. Кердж включил монитор. Теперь он смотрел на экран, скрестив руки, не сводя глаз с эмблемы врага. Он положил Шариссу на полочку в своем мозгу и мог теперь без помех заниматься другими делами.

Я не могла забыть ее с такой легкостью. У меня перед глазами все стояло ее перепуганное лицо, а в памяти держалось ужасное ощущение тонущего человека при словах «пусть ее отвезут во дворец».

«Блок», – подумала я. Псимвол вспыхнул, подержался немного перед глазами и исчез, но и только. Память осталась. Блок лишь убрал эмоции.

Убирать воспоминания слишком опасно: можно запросто стереть и нужную информацию.

Пантера на экране вытянула вперед лапу, продемонстрировав веер хищных когтей; гимн достиг крещендо.

Так безразлично, как только могла, я спросила:

– Кто это передает?

Кердж не сводил глаз с пантеры:

– Мы перехватили голоновости купцов.

– Куокс держит речь?

– Да.

Вполне возможно, мы смотрели передачу раньше, чем многие из планет купцов. Для того чтобы передать свое выступление на отдаленные планеты, Куоксу надо записать его и переслать запись звездолетом. Нам же, раз перехватив сигнал, достаточно мгновенно передать его по Сколи-Сети, в любой точке которой телопы – телепатические операторы – принимают его, передавая дальше с помощью обычных средств связи.

Передача, конечно, посвящена Тамсу. На этот раз Куокс не имел возможности скрыть свое преступление. Двести миллионов свидетелей геноцида выжили, готовые уличить его во лжи.

Изображение пантеры отодвинулось – и мы оказались в огромном, гулком круглом зале. Где-то высоко над нашими головами стены переходили в белый купол. Весь зал занимали концентрические ряды скамей с высокими спинками из белого камня; сиденья и спинки прикрывались подушками из кроваво-красного плюша.

На скамьях сидели аристо. Бесконечные ряды аристо. Сотни. Тысячи. Они сидели бок о бок словно одинаковые детали огромной машины, все в черном, с блестящими черными волосами и алыми глазами, на кроваво-красных подушках в белокаменном зале.

В центре зала из пола почти до потолка вырастала колонна из хрусталя такой чистоты, что заметить ее можно было только по искажению линий за ней. Пантера присела за колонной, словно готовясь к прыжку. Ее пропорции менялись: задние лапы выпрямились, плечи раздались, черная шерсть превратилась в одежду – и на месте пантеры возник человек ростом в два метра, в три, в четыре… Когда он прекратил расти, он достиг пяти метров роста, почти касаясь головой свода.

Он стоял за колонной, опираясь на нее как на трибуну. Он был высок и сухопар. Его черты безошибочно выдавали хайтона, но без каких-то примечательных особенностей. Его выделяло только поведение, неколебимая уверенность в себе. Ур Куокс, Император Эйюбы.

Музыка смолкла. Куокс, выдержав паузу, заговорил:

– Мой народ! Я обращаюсь к вам сегодня с великой гордостью. Нам есть чем гордиться. Ибо мы, дети Эйюбы, – избранный народ. Нам оказана неведомая доселе честь, честь жить в самой великой цивилизации нашей необъятной галактики. – Он помолчал. – Мы много трудились, завоевывая эту честь. Честь, сияющую там, где раньше тьма скрывала звезды. Мы выжили, несмотря на все угрозы нашему благополучию и самому нашему существованию.

Он продолжал вещать в том же духе, восхваляя и восхваляя свою империю.

Он ни разу и словом не обмолвился о Тамсе. Неужели он верит, что ему удастся все скрыть? Скорее бы закончилась эта его проклятая речь. От одного его вида у меня по коже бегали мурашки. Он, его хайтоны, все аристо – одного их вида достаточно, чтобы запугать нас, словно мы на подсознательном уровне понимаем, что они могут сделать с нами, пусть даже сознание и пытается это отрицать.

– Я обращаюсь к вам сегодня с большими новостями, – продолжал Куокс. – Мы живем под непрекращающейся угрозой порабощения со стороны наших коварных врагов. Эти враждебные силы нанесли удар. – Его лицо застыло, словно он с трудом удерживал справедливый гнев. – Последним объектом притязаний нашего безжалостного врага стала колония Тамс, один из самых уязвимых членов Содружества. Вчера Сколийская Империя произвела неспровоцированное нападение на беззащитный Тамс.

Я не верила собственным ушам. Он обвинил во всем НАС? Сидевший рядом со мной Кердж напряженно застыл. Вокруг нас аристо щелкали перстнями на пальцах: щелк, щелк, щелк – словно возбужденно стрекочущее огромное насекомое.

Теперь голос Куокса исполнился печали.

– С глубоким прискорбием сообщаю я вам эту горестную весть. Тамс потерял большую часть населения. Да, мой народ, ЧЕТЫРЕСТА МИЛЛИОНОВ невинных граждан погибли от рук Сколийского Императора.

Кердж слушал речь с непроницаемым видом: зеркальные оболочки на глазах, лицо – как металлическая маска. Но я-то была эмпатом, одной с ним крови.

Не важно, как глубоко прятал он свою ярость, я все равно ощущала ее.

Лицо Куокса осветилось триумфом.

– Однако наши отважные воины отогнали вероломных агрессоров. Мы спасли двести миллионов наших граждан.

Я стиснула зубы. Это было еще хуже, чем я предполагала.

В голосе Куокса зазвучала гордость.

– Мой народ! Не мне принадлежит заслуга спасения Тамса. Нет, она принадлежит герою, подобного которому вы еще не знали, человеку, величие которого только начинает сиять на нашем небосклоне. Звезде, восходящей в час, казавшийся самым черным для Тамса. – Он сделал жест в сторону кого-то, стоявшего за кадром. Долгое мгновение он стоял в ожидании один, протянув руку.

И тогда рядом с ним появился Джейбриол.

Куокс обвел взглядом сидевших в зале аристо.

– Этот человек командовал операцией по спасению колонии Тамс. – Он положил руку Джейбриолу на плечо. – Я представляю вам лорда Дж'бриола У'Джжр Куокса. Моего сына. Наследника престола хайтонов.

– Нет, – произнес Кердж.

По залу пронесся вздох удивления, словно в воздух с гнезд сорвалась птичья стая. Аристо вокруг нас с еще большим воодушевлением затрещали своими перстнями.

Джейбриол не обратил на это внимания. Он мало чем напоминал того человека, которого я встречала на Делосе. Под глазами его красовались темные круги. Он стоял рядом с отцом как статуя, безмолвно и мрачно.

Куокс пустился в объяснения того, зачем он скрывал рождение сына.

Сколийские убийцы покушались на жизнь наследника, но теперь они наконец убиты отважными эйюбианскими воинами, не щадившими живота в бою за Джейбриола Куокса. Он закончил речь еще одним восхвалением себя, своих предков, хайтонов и Эйюбы.

Все это время Джейбриол стоял без улыбки – высокий и широкоплечий, воплощение образа своих предков, идеальный герой, идеально красивый наследник престола. Купцы будут от него в восторге.

К счастью, передача на этом закончилась, и то, что казалось залом собраний, снова превратилось в больничную палату. Я сидела на кровати, слишком деморализованная, чтобы говорить.

Наконец Кердж нарушил молчание:

– Он обвиняет нас в расправе над Тамсом.

– Но это же ему не удастся, – возразила я. – Тому есть двести миллионов свидетелей!

– Даже так.

Даже так.

«Чтоб его проклятому сыну погибнуть в бою жалкой смертью», – думал Кердж.

Я сглотнула. Такая утрата ударит по Куоксу куда сильнее, чем думал Кердж. Она разрушит тщательно вынашиваемые планы двух поколений императоров, пожертвовавших чистотой своей проклятой крови, чтобы получить наследника-рона. Я не сомневалась, что на такой риск Куокс не пойдет никогда. Джейбриол никогда не пойдет в бой сам.

Интересно, подумала я, как бы вел себя Ур Куокс, случись ему узнать: свидетели его преступления на Тамсе остались в живых только потому, что его сын, «звезда, восходящая в самый черный час Тамса», выдал планы отца наследнице Сколийского престола?

Рекс лежал на спине с закрытыми глазами; его грудь мерно поднималась и опускалась под одеялами. Его лицо осунулось и побледнело. Почти все его тело было накрыто золотым покрывалом, так что я видела только голову и плечи. Воротник голубой больничной пижамы расстегнулся, открывая неожиданно беззащитную шею.

Кровать представляла собой «паритель»– слой ткани на воздушной подушке с вмонтированным микропроцессором. Сетка сверхпроводящих контуров, вшитых в ткань, помогала кровати реагировать на каждое движение больного, делаясь мягче в ногах и жестче под спиной или наоборот. К тому же «паритель» слегка покачивал лежащего, как покачивается лодка на легких волнах.

Эмпаты, как правило, предпочитают «паритель» нервоплексу, поскольку он ощущается ими как неодушевленная машина, а не как кусок живой ткани.

Я никак не могла решить, что мне делать: остаться или прийти еще раз, когда он проснется. Поколебавшись, я повернулась к дверям. Я успела сделать только один шаг, когда услышала за спиной голос.

– Соз…

Я обернулась, стараясь улыбаться как можно беззаботнее:

– Ты проснулся?

Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.

– Как видишь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Я закусила губу.

«Прости меня, Рекс…»

– За что? За то, что спасла мне жизнь?

– За то, что сделала тебя… – я посмотрела на неподвижные под одеялом ноги, – вот таким.

– Паралитиком, – подсказал Рекс. – Это называется «паралитик».

Я вспыхнула:

– Прости.

– Брось. – Он откинул со лба прядь полос, и кровать зашевелилась, подстраиваясь к его движению. – Не бери на себя вину за мои ноги. Я это как-нибудь переживу.

Я начала говорить, потом сообразила, что делаю, и вместо этого улыбнулась.

– Тебе это кажется смешным?

– Нет, просто я собиралась извиняться за то, что извинялась.

Он почти улыбнулся:

– Уж пожалуйста, не надо.

Я присела на край кровати, коснувшись его бедра своим. Кровать дернулась, подстраиваясь под изменившуюся нагрузку.

– Рекс, у нас все будет хорошо. Нам только надо привыкнуть.

Он сплел пальцы с моими:

– Соз…

От его голоса мне стало не по себе. Что-то предупреждало: мне не понравится то, что он сейчас скажет.

– Да?

– Мне кажется, нам стоит отказаться от брака.

– Но ты же не хочешь сказать…

– Не говори мне, что я сказал то, чего не хотел сказать.

– То, что твои ноги не действуют, не меняет моего отношения к тебе.

Он вздохнул:

– Каждый раз при виде тебя я буду вспоминать о том, что я потерял.

– Мы найдем новые воспоминания, – «Рекс!»– подумала я.

Но дверь в его сознание оказалась закрыта.

– Ты сидишь здесь… такая прекрасная… ЗДОРОВАЯ… и мне невыносимо даже просто видеть тебя.

Я поднесла его руку к губам и поцеловала его пальцы.

– Я знаю, что это будет нелегко. Но мы справимся.

Он сглотнул:

– Не тот случай.

«Рекс, мы же оба сильные люди. Мы справимся. Мы нужны друг другу».

Его рука стиснула мою сильнее. «Ты что, не понимаешь?»

«Нет. Нет, не понимаю. Ты клялся, что не бросишь меня».

«Бросить? Для этого мне надо по меньшей мере ходить, чего я лишен».

– От этого я не буду любить тебя меньше.

Он стиснул зубы:

– Соз, я не могу исполнять супружеские обязанности.

– Это может измениться.

– А если нет?

– Я хочу замуж за тебя. Не за твои детородные органы.

Он скептически посмотрел на меня:

– У тебя тело и походка молодой женщины, а я старая развалина. Ты что, собираешься провести остаток жизни в обете воздержания? Впрочем, у тебя это не получится. Ты даже не представляешь себе, как ты эффектна. – У него на-лице дернулась жилка. – Я не хочу смотреть, как ты принимаешь любовников.

Я уставилась на него:

– Ты мог бы знать меня и лучше.

– Ты ведь человек, Соз, а не святая.

На это я не нашлась, что возразить. Ну и пусть, все равно насчет любовников он не прав.

– Что тебе на это сказать? У тебя репутация самого удачливого ловеласа в галактике.

– Ну и что с того?

Я улыбнулась:

– Кому как не тебе знать, что доставить женщине удовольствие можно не одним способом.

– Это не одно и то же.

– Мне все равно. – «Рекс!»– Я пыталась пробиться к нему, но натыкалась на глухую стену.

– Я и так не мог подарить тебе наследника, – сказал Рекс. – А теперь и детей вообще.