Текст книги "Чеслав. Ловец тени"

Валентин Тарасов
Чеслав
Ловец тени

Предисловие

Второй роман Валентина Тарасова о Чеславе возвращает нас в прошлое. Мы встречаемся с миром, о котором знаем совсем мало – ведь почти два тысячелетия отделяют нас от молодого Следопыта и его племени, друзей и врагов.

Времена то заповедные: не осталось о них ни письменных свидетельств, ни сказок и преданий, способных в памяти людской пережить века. Да и прошли-то не века, тысячелетия. Лишь находки археологов способны слегка развеять тьму забвения над этими удивительными временами.

А времена были по-настоящему необыкновенными. Каждый день приносил поразительные открытия: очищающая сила огня, человеческая мысль, что способна мгновенно перенестись на неведомо большое расстояние, врачующая сила воды и трав, защищающее недреманное внимание богов, удивительная прочность металлического ножа… Да всего и не назвать, конечно.

Вот в этом неведомом мире и живут Чеслав и его друзья. Однако сам юноша мало чем отличается от нас с вами – за прошедшие столетия характер человека, его дух, устремления, цели изменились куда меньше, чем знания об окружающем мире, чем понимание происходящих перемен. Молодой следопыт, так же, как любой из нас, готов оберегать слабых, стремится добиваться справедливости, пересечь полмира, чтобы найти любовь. А найдя любовь, он, подобно нашим современникам, стремится ее защитить и удержать. Как же иначе?

Вот именно в этом соединении необыкновенного, удивительного мира далекого прошлого и человеческого характера, столь похожего на нынешний, и кроется очарование романов о Чеславе.

Мы прекрасно понимаем порывы, которые движут молодым охотником, мы отправляемся в путешествие следом за ним, странствуем не только по чащобам и лугам, но и уходим в глубины времен, о которых знаем до обидного мало. К счастью, на страницах романа оживает не картонная история из учебников, а живой и буйный мир. Чадит погребальный костер, свежестью пахнет от утренней воды, предупреждает о беде далекий волчий вой, молоко в глиняной чашке дарит спокойствие и уют дома, зовет за собой ветер, свежий и свободный, скрипит трухлявый ясень, в полутьме сумерек крадутся за путниками мороки…

Так давайте же отправимся вслед за Чеславом, пройдем вместе с ним весь путь, чтобы узнать, достало ли у Следопыта сил перехитрить судьбу, обмануть врагов и найти ту, что для него важнее собственной жизни…

Часть первая
Пошесть

Хищная лесная птица ястреб, то перелетая с ветки на ветку, то проносясь над головами, тенью следовала за ними. Время от времени она пролетала вперед и, взгромоздясь на сук, терпеливо дожидалась момента, когда путники проходили мимо, а после тревожно вскрикивала, снова взлетала и проносилась над их головами – так она преследовала их уже довольно долго. Было бы наивным и нелепым полагать, что птица рассматривала людей как цель своей охоты. Может быть, ее просто одолевало любопытство: что за диковинные твари проникли в ее владения? А возможно, крылатый хищник всего лишь охотился на мелких лесных пташек, которых могли спугнуть и заставить вспорхнуть из укромного места идущие по лесу люди. А потому летела за ними и летела…

Но было в навязчивом преследовании пернатого хищника что-то тревожное, что вызывало беспокойство у путников, особенно у младшего, хотя поводов к этому, казалось, не было. Птица, словно подавая им предостерегающие знаки или же будучи предвестником чего-то зловещего, не оставляла их в покое.

Луций, в очередной раз задрав голову, засмотрелся на крылатого преследователя и, сосредоточенно размышляя, к чему бы это птице кружить над ними – к добру или к несчастью? – едва не налетел на сучковатый ствол сосны.

Пробурчав в сердцах недоброе пожелание в сторону назойливой птицы, из которого можно было расслышать лишь: «Будь неладна… Химера летучая… Без ока остаться…» – он поспешил нагнать ушедшего вперед Квинта.

Его товарищ, опираясь на посох, который, впрочем, ему не очень-то был и нужен, уверенно продвигался вперед, не обращая внимания на задержки своего молодого спутника. Это был крепко сложенный седовласый мужчина, с лицом, преисполненным строгости и даже суровости. В его облике угадывался опыт и долгая практика кочевой жизни. Мускулистые руки, неутомимые ноги и множество зарубцевавшихся ран на теле выдавали в нем воина, прошедшего не одну битву и, в отличие от своего спутника, сполна повидавшего и вкусившего жизни.

Сопровождавший Квинта юноша по годам годился ему в сыновья, но таковым вовсе не являлся. Родителями Луция были почтенные патриции, пусть и не такие богатые и могущественные, как другие, но весьма уважаемые и древнего рода. Сам он, как и подобает юноше его положения, был обучен в школе чтению, письму и счету и уже начал постигать риторику…

Был он не мал ростом, строен и даже, можно сказать, худощав, что, впрочем, вовсе его не портило. Странствия сделали его ноги сильными, а руки и тело – достаточно мускулистыми. Зарождающаяся на щеках и подбородке растительность обещала со временем превратиться в красивую бородку. Черные кудри падали на большие карие глаза, обрамленные длинными ресницами.

– Бродим по краям этим лесным, бродим… От одного селения к другому… А я все в толк взять не могу: что за нужда жить в такой дремучести?

Луций пошел в ногу с Квинтом.

– Живут да и живут… – не сразу ответил старший путник. – Для своей же безопасности. От всякого злого набега да грабежа подале. Оттого, возможно, и уцелели. Поди доберись сюда. Мы вот с тобой тоже в этой глуши уберечься смогли.

– Угу… – согласился младший.

Сделав еще несколько широких шагов, словно на марше в боевом походе, Квинт продолжил:

– А потом, у нас их хоть и называют варварами, да то не от большого ума, а по незнанию и непониманию. Они вовсе и не дикие, сам видишь. А то, что живут не как мы, так у каждого свой уклад и понятие, как существовать сподручнее.

Сами они, пришедшие издалека, внешне теперь мало чем отличались от местного люда. Одежда и сандалии, в которых они покинули родные края, давно износились, и пришлось облачиться в то, что благосклонно подарили им жители лесных племен: рубахи подпоясанные да штаны. Пришлых в них теперь выдавали разве что более темные волосы, карие глаза да говор. Они хоть и смогли выучить язык местных племен, но чистоты в чужой речи достичь было трудно.

– А ты ведь немало варваров на своем веку поничтожил, да, Квинт?

Юноша искоса взглянул на спутника.

Возможно, вопрос этот и был неожиданным, но лицо Квинта осталось непроницаемым. Они прошли еще какое-то расстояние, прежде чем он ответил:

– Немало…

Сказал, словно вынырнул из глубоких вод воспоминаний и опять ушел в них.

И как ни тяжелы были многие из тех воспоминаний, Квинт все чаще и чаще ловил себя на мысли, что память зачем-то возвращает его к ним. Вот и сейчас молодой спутник невольно затронул часть его прошлого, словно взбаламутил воду в давно устоявшейся луже.

Сколько себя помнит, Квинт хотел быть воином, потому как и отец его был воином, а по его рассказам, и дед, полегший где-то в чужих краях еще совсем молодым. Мальцу Квинту нравились блестящие на солнце доспехи, внушающее страх и восхищение оружие, завораживающие, поражающие воображение рассказы отца о походах да жарких битвах. Его родитель был наемником. Эту же стезю избрал для себя и выросший в крепкого юношу Квинт.

Его юный спутник был совершенно прав. В битвах и походах воин Квинт провел бóльшую часть своей жизни, немало краев повидал, немало побед и поражений испытал, немало жизней людских загубил. И в дальнейшем, скорее всего, или сложил бы голову на кровавом поле брани, или же, в числе немногих уцелевших, доживал бы век с воспоминаниями о боевом прошлом. Если бы…

Если бы однажды Квинт не встретил мудрого человека, после доверительных бесед с которым решил распрощаться с воинской жизнью и начать новую. Вспоминать же о прошлой, залитой кровью и усеянной смертями, бывший наемник не любил. А тем более рассказывать о ней.

Путники шли еще какое-то время молча, думая каждый о своем, как вдруг Квинт, неожиданно остановившись, жадно втянул носом воздух и, шумно выдохнув, сообщил:

– Очагом пахнет.

После чего махнул рукой, показывая, куда нужно следовать далее.

Выйдя в путь с раннего утра, к вечеру, почти затемно, они добрались до цели своего похода. Впереди среди деревьев замаячил огороженный жердями и наполовину врытый в землю сруб. Заслышав их приближение, из избы навстречу путникам вышел хозяин хутора, Молчан, а за ним, один за другим, и все его семейство: жена, сыновья да дочери. Было очевидно, что гостей здесь ждали и рады им.

Среди лесной разноголосицы, не такой шумной в дневную пору, как это бывает поутру, раздавался размеренный глухой шум, заглушаемый лесной подстилкой. Это конь пепельно-серой масти устало перебирал ногами, послушно следуя за хозяином. На нем, покачиваясь в такт движению и, казалось, каким-то непонятным образом удерживаясь верхом, ехал всадник. Кудрявая голова его была опущена и безвольно колыхалась из стороны в сторону, а на кочках даже слабо подпрыгивала. Глаза всадника были закрыты, а рот, напротив, разинут.

Впереди неторопливо шел юноша. Высокий и стройный, с тонким станом и крепкими плечами, он был лучшим образчиком мужской породы их племени. Парень был как раз в том возрасте, когда в юноше начинает проявляться мужчина. Несмотря на молодость, он был полноправным мужем своего племени и рода, потому как уже прошел церемонию посвящения во взрослую жизнь.

Судя по тому, как неспешно продвигались пеший и всадник, путь они проделали немалый и идти им предстояло еще не близко, а потому берегли силы. И это было истинно так. Чеслав и Кудряш возвращались в свое городище после поездки в одно из дальних селений их племени.

В том селении жил род его матери Росавы, которую Чеслав никогда не знал, так как его появление на свет забрало ее жизнь. Еще будучи мальцом, а затем и отроком, он с отцом несколько раз бывал у родичей матери, и там ему всегда были рады. Ведь он был и их крови. В этот же раз он ездил туда с печальным известием о недавней гибели отца, главы их рода и городища Велимира, и своего старшего брата Ратибора.

Отправился он туда по совету и просьбе дядьки Сбыслава, который теперь стал главой их рода вместо Велимира. Дядька мудро рассудил, что Чеславу полезно будет на какое-то время покинуть городище, где все напоминало ему о погибших. Кроме того, он поручил юноше заверить родичей матери в искренней дружбе, залогом чего являлся сам Чеслав, в котором смешалась кровь двух родов.

Вместе с Чеславом вызвался поехать Кудряш, с которым они были не разлей вода. Непоседливый и заводной, он был старшим сыном в многодетной семье, а потому на нем лежало немало обременительных хозяйских обязанностей и забот, от которых Кудряш с превеликой радостью готов был увильнуть. И поездка с Чеславом была именно такой замечательной возможностью, тем более что с другом он готов был отправиться куда угодно.

Они славно погостили у родичей Чеслава и теперь возвращались домой в свое городище.

После гибели отца и брата Чеслав как-то быстро повзрослел. Нет, внешне он почти не изменился, разве что в глазах появилось выражение, какое бывает у людей, переживших тяжелую потерю и знающих, что это такое. И в характере парня появилось больше сдержанности и рассудительной твердости. В селении поговаривали, что нравом он становился похож на отца. Но сам Чеслав об этом не думал. Просто теперь он был главным мужчиной в доме, защитником и добытчиком.

Неожиданно размеренно шагавший Чеслав насторожился и замер на месте. Шедший за ним конь Ветер едва не ткнулся мордой в спину хозяина и тоже резко остановился, отчего сидящий на его спине Кудряш покачнулся и мешком свалился на землю.

– Ай! Ай! Что?! Что стряслось? Ой! А? – Он вскочил на ноги и принялся недоуменно оглядываться по сторонам.

– Цыть! – махнул на него рукой Чеслав.

Кудряш послушно замер на месте, но глазами все продолжал лихорадочно шарить по округе, а когда ничего подозрительного и опасного не обнаружил, выжидательно уставился на неподвижно стоящего товарища.

Чеслав медленно повел головой из стороны в сторону и вдруг напрягся еще больше, уловив то, что до этого счел обманом слуха. Он услышал далекий протяжный вой. Такой далекий, что удивительным было, как он смог различить его.

– Давно не откликалась… подруга серая, – негромко сказал он.

– Кто? Где? – все так же не мог понять его Кудряш.

– Волчица воет, – пояснил Чеслав.

– Да где? Уж не послышалось ли тебе? Я вот ничегошеньки не улавливаю. Не чую… – вертел во все стороны кучерявой головой Кудряш. – А?

– Вроде как знак подает, – продолжая прислушиваться, не совсем уверенно сказал Чеслав.

– Какой знак?

– Беды, кажись.

По его лицу скользнула тень тревоги и озабоченности.

– Тьху-тьху-тьху! – поплевал во все стороны Кудряш. – Чур, сохрани нас!

Но звериного воя Чеслав больше не слышал, и, подождав еще немного, друзья тронулись в путь.

Волчица вошла в жизнь Чеслава в день его посвящения в полноправные мужи племени. Тогда он убил ее волка и принес его в жертву Великим, вкусив на церемонии крови звериной и плоти. Да, как он потом почувствовал, и не только их. Он был уверен, что дух жертвенного волка стал частью его самого, просыпаясь время от времени и отводя от него опасности. А одинокая волчица, чуя перешедший в него дух своего возлюбленного, стала живым оберегом Чеслава.

Мудрый волхв указал на него перстом, выбрав среди бесчисленного множества других. Он был еще молод, но уже крепок, статен, высок и без единого изъяна. Такой и нужен был для их задумки. Девки и парни заботливо украсили его венками и лентами цветастыми. А после всем людом племени принялись водить хоровод, славя его красу, силу и совершенство. А вдоволь напевшись и наславив, торжественно притихли.

Воздев руки к верхушкам рати лесной, верховный волхв испросил дозволения у самого вечного Леса, призывая могучего дать указующую силу мудрости дитяти своему, выбранному для великого дела. Самому же духу лесному принесли подношение достойное – молодого быка с белым пятном на лбу, обильно окропив его кровью землю вокруг избранного.

После того старшие мужчины принялись кланяться ему и искренне просить прощения за то, что сделать должны были. Просил о том и волхв. Самые сильные из мужчин взяли топоры, остро наточенные, и, широко размахнувшись, со всей силушки вогнали в тело его молодое. Вздрогнул он и откликнулся стоном глухим. А через время короткое таки пал на землю срубленный… дуб молодой.

И снова под дружное песнопение народное, только теперь уже молящее быть мудрым в выборе предстоящем, мужчины взяли на плечи его, уже лишенного ветвей, и понесли к реке быстроводной. Зайдя в воду по колено, а то и по грудь, опустили они ношу свою и, оттолкнув что было моченьки от берега, отдали на волю течению речному. И поплыл дуб-молодец где быстро, а где и медленно.

Люд же бежал по берегу, следя за его продвижением, и взывал:

– Прояви мудрость рода своего древесного, молодец дуб-дубушка, сын батюшки Леса вечного, укажи место нам сподручное… Укажи! Укажи!

То скрываясь под водой почти полностью, то снова выныривая, плыл дуб, влекомый рекой, все дальше и дальше. И все дальше и дальше шли за ним люди. Долго шли. Пока наконец-то не открылся им за поворотом реки берег пологий и с лесом, отступившим от воды. А чуть поодаль того берега виднелся пригорок широкий. И дуб-молодец на том повороте сперва чуть замедлил движение, словно раздумывая, плыть мимо или все же к суше пристать, но таки устремился к этому бережку и ткнулся указующе в его земную твердь. Мол, молили меня указать вам место благодатное, так вот оно.

А место и впрямь было сподручное – не найти в округе лучше. Ведь знали мудрые старики племени: если уж прибило к этому берегу бревно-дуб избранный, то, видать, полноводным будет это место всегда, даже в самую жару жаркую, лето засушливое. У того берега и обосновались.

Так много поколений тому – уж сколько воды утекло в той реке! – возникло их селение.

К родному городищу молодые мужи прибыли ближе к вечеру следующего дня. Даждьбог-солнышко ласково окутывал стоящее на пригорке селение уже не такими жаркими лучами, словно любящий, заботливый отец пестовал малое дитя. От его заботы даже окружающий городище бревенчатый, потемневший от времени частокол казался светлым и праздничным.

При виде открывшейся из-за деревьев родимой обители у обоих потеплело в груди, а от предвкушения встречи с родичами после долгой разлуки на потемневших от пыли лицах заиграли сдержанные улыбки. И даже Ветер, чуя скорое прибытие домой, радостно заржал и ускорил шаг.

Но только они вошли в ворота городища, как Чеслав сразу понял, что в их отсутствие в селении что-то произошло. И вовсе не доброе. Видать, неспроста волчица в лесу выла. Он не ошибся в своих подозрениях – это таки был знак ему. Знак тревожный…

Мужи, стоявшие сторожей у ворот, завидев их, как-то уж очень сдержанно приветствовали прибывших, а попавшиеся на пути соплеменники на пожелания здравия только кивали головами да почему-то глаза прятали.

– Что это с ними? – не удержался Кудряш.

Встреча и впрямь была необычной. Ведь когда кто-то из селения возвращался, пусть даже после недолгой охоты, его приветствовали тепло и радушно. А они вернулись после долгого отсутствия…

– Стряслось чего? – спросил Чеслав у вышедшего им навстречу кузнеца Тихомира.

Тот вздохнул, посмотрел на Чеслава, перевел взгляд на Кудряша и, так ничего и не сказав, кивнул в сторону дома последнего. Кудряш из такого ответа мало что понял и с недоумением посмотрел на друга: может, тому понятно происходящее?

Но Чеслав уже направился в сторону, куда указал Тихомир. Кудряш, белкой соскочив с коня, поспешил за ним. Они больше не обращали внимания на соплеменников, которые, завидев их, останавливались и провожали прибывших долгими печальными взглядами. Бабы при этом прикладывали рукава сорочек к глазам, утирая набежавшие слезы.

Многочисленную толпу, собравшуюся у дома Кудряша, Чеслав заметил издалека, обернулся и с тревогой посмотрел на бегущего следом товарища. Тот же, завидев людей у своего жилища, замер на месте и, постояв какое-то время, медленно пошел к дому.

Чеслав с ходу ворвался в безмолвную толпу. Оттолкнув кого-то, пытавшегося удержать его, он слегка замешкался у порога, а после решительно шагнул внутрь.

– Не пускайте его сюда! – донесся через мгновение его отчаянный вопль.

Но было поздно. Кудряш уже переступил порог своего дома…

Обычно шумное от говорливого и бойкого на крики и смех семейства жилище сейчас поглотила непривычная тишина, которую нарушало только густое жужжание мух да мошкары. Через крохотную оконницу в стене внутрь помещения проникал узенький ручей дневного света, растворяя сумрак и выхватывая из темени лишь малую часть людского обиталища. Но даже этого скупого освещения хватало, чтобы понять: в доме затаилась смерть.

Мать, отец и шестеро младших братьев Кудряша – вся его семья! – в нелепых позах лежали замертво.

Кудряш, застыв у порога, смотрел на все это широко открытыми немигающими глазами, из которых, переполнившись горем, наконец потекли слезы. Чеслав подошел к другу, обнял его за плечи и резко развернул к себе. Ему, совсем недавно потерявшему близких, как никому другому, было понятно горе товарища.

Они долго стояли неподвижно. И только когда Чеслав почувствовал, что тело Кудряша перестало содрогаться от рыданий, он рукавом рубахи вытер ему глаза и тихо сказал:

– Пойдем, Кудряша! Их уже не воротишь. А слез своих мужу показывать люду негоже.

Под сочувственными взглядами соплеменников они вышли из жилища, отмеченного смертью, и не оборачиваясь, дабы не выказать свою слабость перед внезапно свалившимся горем, пошли прочь.

Чеслав отвел ставшего непривычно тихим и безропотным Кудряша в свой дом, где их приняла сердобольная Болеслава.

– А я уж не знала, что и думать: Ветер домой прибежал, а вас нет и нет! – просветлела она лицом, увидев юношей.

Обхватив руками голову Чеслава, она горячо поцеловала его в лоб и глаза, а после обняла Кудряша и прошептала:

– Да ты поплачь, дитятко, поплачь!

Болеслава, зная уже о постигшем парня несчастье, постаралась утешить его, говоря ласково, как с дитем малым, и, чуть ли не силой напоив теплым молоком с медом, уложила спать. Но смог ли заснуть Кудряш после внезапно свалившегося на него горя, понять было трудно, так как он отвернулся к стене и замер, что неживой. Но в любом случае покой для него сейчас был лучшим снадобьем.

– Это тебе дарунок родичи передали, – тихо, чтобы не потревожить друга, сказал Чеслав и протянул женщине расшитый плат. – Да еще гостинцы, там, в сумах… Кланяться велели… А еще передали, что помнят о тебе и здравия крепкого желают.

Болеслава поцеловала подарок и со вздохом прижала к груди. На ее глазах заблестели слезы.

– Значит, не забыли кровь свою…

Болеслава была родной сестрой матери Чеслава. И когда сестра умерла, рожая своего первенца, то она, сама потеряв на тот момент ребенка, заменила мальцу мать, вырастила и выпестовала его как родного. Теперь же, после смерти отца и брата, она осталась всей семьей Чеслава.

– А что с родней Кудряша сталось? Отчего они? – спросил он, когда радость от встречи немного улеглась.

– Я толком ничегошеньки не знаю, – тяжко вздохнув, тихонько заговорила Болеслава, опасаясь, что Кудряш услышит. – Нашли их уже неживыми. А люд разное болтает… Да такие страхи, что и повторять боязно.

Чеслав, оставив друга на попечение Болеславы, отправился к дядьке Сбыславу, доводившемуся его отцу двоюродным братом, разузнать, что в селении говорят и думают о смерти семьи Кудряша. Ему, теперь старшему в роду и главе городища, как никому другому, должно было быть известно о причинах беды.

По дороге Чеслав наведался к большому белому камню, лежащему в центре их селения. Когда-то возле него стоял еще и врытый в землю ствол дуба, что привел их предков сюда по реке и указал удобное и благодатное место для поселения. Но ствол тот давно уже истлел, а камень, свидетель тех времен, так и лежал на лобном месте. Тут, под каменной глыбой, обитал дух покровителя и защитника их селения, и каждый прибывший после долгой отлучки должен был поклониться ему, умилостивить и просить о благосклонности. А иначе божество могло обидеться, и тогда на голову непочтительного беды посыпались бы как из дырявой сумы.

Поклониться камню следовало бы сразу по прибытии в селение, но весть о смерти семьи Кудряша помешала путешественникам сделать это вовремя. И теперь Чеслав решил исправить оплошность и выказать почтение духу-защитнику от имени своего и Кудряша. У камня он оставил божеству гостинец – медовые коржи, привезенные от родственников матери. После такой дани, надеялся юноша, дух будет покровительствовать им, как и раньше.

Дядьку Чеслав нашел за частоколом городища. Сбыслав, размеренно помахивая топором, очищал от коры и сучков ствол дерева, который должен был заменить прогнившее в частоколе бревно. Это еще отец Чеслава собирался сделать, да не успел…

Сбыслав работал один, без помощников, но это не удивило Чеслава, так как пришедшая в селение смерть заставила соплеменников забыть о делах повседневных, и теперь они словно пришибленные бродили от дома к дому, обсуждая происшедшее. Дядька же Сбыслав был из тех, кому дело помогает отвлечься от дум тягостных и не впасть в уныние. В этом он был схож с отцом Чеслава. Да и не только в этом. Двоюродные братья и внешне были похожи коренастыми фигурами да цветом волос. А потому Чеславу издалека на миг даже показалось, что это отец каким-то образом решил довершить незаконченное дело. Но это был не отец…

Сбыслав, завидев младшего родича, встретил его приветливо и принялся расспрашивать о поездке в дальнее селение, однако Чеслав, озабоченный сейчас другим, поспешил прервать его:

– Я, Сбыслав, о семье Кудряша пришел спросить…

На лицо дядьки легла глубокая тень. Он с пониманием кивнул и, отложив топор, как-то устало и тяжело, словно только что ухарем не расправлялся с сучьями, уселся на бревно и предложил юноше присесть рядом.

– Их нашли ближе к полудню… – с той же усталостью в голосе начал рассказ Сбыслав. – Сразу-то, с утра, никто и не заметил, что никого из семьи не видать. А днем Кривая Леда зачем-то забрела к ним, да и… Она с такими воплями неслась по селению, едва остановили… Переполошила всех… Да и не сразу разобрали, что сталось, такую околесицу старая несла. А уж когда поняли, про что она волает, то и нашли их… закляклых уж. – И он печально покачал головой.

– И отчего ж с ними… погибель случилась? – спросил Чеслав, слегка запнувшись: перед его глазами все еще стояло видение мертвых тел.

Сбыслав стукнул по колену мозолистой рукой и с досадой в голосе поведал:

– Мы и сами сперва уразуметь не могли. Ран на них да крови не видать было, а отчего-то же померли. Да и тихо как-то все произошло, незаметно, а ведь рядом столько народу соседствует… После уж пригляделись и заметили на телах их следы кровавые… Люд, со страху большого, про упырей говорить стал. Мол, добрались до семейства да и извели всех подчистую… Домовой-хозяин защитить не смог. Позвали волхва Колобора, чтоб растолковал, что да отчего. А он оглядел умерших да и вышел весь бел лицом, как снег. Строго-настрого наказал никому в избу не входить, потому как там якобы большое Зло затаилось. А ему самому надобно о том, что делать с тем Злом, у богов Великих спросить.

Чеслав подумал о том, что они-то с Кудряшом зашли в дом по незнанию… Но Зла там, кроме мертвых родичей товарища, не приметили. О чем же говорил волхв?

– А отчего же то… Зло взялось? – под впечатлением от услышанного не сразу поинтересовался Чеслав.

– Я бы и сам знать хотел, парень. Да Колобор все к утру растолковать обещал. Вот и ждем теперь, о чем боги ему поведают, – поднялся с бревна и взялся снова за работу Сбыслав.

Было понятно, что он рассказал все, что знал. Но Чеславу этого было мало.

Он помог дядьке подтащить бревно к горящему тут же костру и сунуть заостренным концом в пламя. Частоколину следовало немного опалить, чтобы прочнее была и устойчивее к непогоде.

Не найдя ответов на свои вопросы, Чеслав хотел было уже вернуться в городище, но решил сходить еще к священному капищу, повидаться с волхвом Колобором. Может, он таки растолкует свои слова про Зло, что убило семью его друга?

Их капище было самым давним в округе. И для лесного племени не было места святее и более почитаемого. Здесь из поколения в поколение поклонялись богам Великим, прося у них защиты, покровительства и совета мудрого.

Святилище находилось на большой круглой поляне, границу которой очерчивала ограда из камней и ям для очистительных костров. В центре капища величественно возвышался идол Великому Даждьбогу – светилу небесному солнцу. Чуть поодаль отцу его Сварогу – богу неба и всего сущего, а еще брату Перуну – богу грозовых туч, грома и молнии. Когда-то давние поколения лесного люда почитали их за главных покровителей племени. Теперь же Даждьбог Сварожич был таковым.

Когда Чеслав уже подходил к святилищу, солнце, до того прятавшееся за набежавшими тучами, выглянуло и протянуло лучи к обиталищу их идолов. Юноше это показалось хорошим знаком. Может, Великие уже открыли Колобору мудрость свою?

У хаты волхва, которая располагалась неподалеку от капища, он заметил Горазда – одного из помощников Колобора. Младший жрец сосредоточенно брил голову сверкающим на солнце ножом. Он медленно проводил по ней ладонью и, нащупав места, где еще оставались вихры, тут же, что серпом колосья, срезал их уверенной рукой. Увидев подошедшего Чеслава, Горазд оторвался от своего занятия и, прочитав на его лице немой вопрос, шутя пояснил:

– Это чтоб к батюшке-солнышку быть ближе…

Чеслав, улыбнувшись в ответ на шутку, кивком поддержал его и взглянул в сторону хижины верховного жреца.

– Мне бы с Колобором поговорить…

– Неможно, он сейчас с Великими, – благоговейным шепотом сообщил Горазд и многозначительно кивнул в сторону капища.

Посмотрев туда, куда указал жрец, Чеслав заметил склоненного перед идолами волхва и понял, что застал кудесника за великим таинством – общением с богами. Только ему, Колобору, главному волхву их племени, было доступно слышать и толковать голоса и волю Великих. Никому больше!

Чеслав видел, как время от времени Колобор, подняв руки к солнцу, светящему из-за головы идола Даждьбога, о чем-то горячо вопрошал шепотом. Протянув руку в сторону, волхв дал знак приблизиться стоящему чуть поодаль другому своему помощнику – Миролюбу. Тот незамедлительно подошел и протянул кудеснику чашу.

«Чашу мудрости!» – догадался Чеслав.

Колобор взял сосуд и, отпив немного, снова передал чашу помощнику. Приняв ее, Миролюб тут же вернулся на место, а волхв опять склонился перед священными идолами. Усердно моля, слушая, внимая…

Чеславу стало понятно, что здесь и сейчас он ответа на свои вопросы не получит. Оставалось терпеливо ждать. С тем и покинул он капище.

Домой молодой муж вернулся затемно. Осторожно вошел в избу, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить уже уснувшую Болеславу и Кудряша. Взяв плошку с жиром, что служила светильником и заботливо была оставлена зажженной, Чеслав подошел к лежаку, где спал его друг.

Неспокойным и тревожным был тот сон. Время от времени юноша вздрагивал, метался, стонал и бормотал что-то неразборчиво, а на лицо его набегала мучившая заноза-боль. И во сне горе не отпускало его. Слишком тяжелая была утрата. И кому, как не Чеславу, знакома.

Спать он ушел на сеновал. Раскинувшись на душистой мягкой копне и закинув руки за голову, Чеслав задумчиво уставился на погруженный в темноту чертог Великого Сварога – необъятный и далекий. С ночного неба на него смотрели рассыпавшиеся по черному пологу светила. Старики говорили, что это огни очагов в селении ушедших в вечность предков. Зажигая их, они напоминали потомкам о себе, зачинателях рода, а также помогали им здесь, на земле-матушке, не заплутать в темени, не утратить памяти о том, кто они есть. Время от времени какой-нибудь из далеких огоньков подмигивал холодным светом, и Чеславу казалось, что это кто-то из предков дает ему знак. Кто же? Матушка, отец, брат Ратибор? Были ли уже там и родичи Кудряша?

Мысли о семье Кудряша еще долго не отпускали его, не давая погрузиться в сон. Слишком непонятной и неожиданной для всех была их смерть.

«И что это за сила, о которой упомянул волхв Колобор? Неужто она так могущественна, что за раз умертвила столько люда?»

Но он, Чеслав, вошел туда и ничего необычного и страшного, кроме тел усопших, не увидел! Или просто не заметил, не придал чему-то значения? Ведь он пробыл в жилище совсем мало и далее порога не ходил. А что, если поутру взять да и… Нет… Нет… Волхв неспроста наложил запрет. Но если Колобор смог увидеть, распознать Зло, отчего же он, Чеслав, не по годам опытный охотник, ничего не увидел? Ведь смог же он разгадать убийцу своего отца и брата, а было то ой каким непростым делом! Видать, пустое тягаться с Колобором. Не зря он волхв, служитель Великих, и воля их ему открывается…