Текст книги "Звезды"

ДЕНЬ ВТОРОЙ

12

Телефонный разговор был секретным, так что никто не мог его подслушать.

– Мне сказали, что Филиппа Робертс едет в Лос-Анджелес, где посетит штаб-квартиру «Старлайта». Боюсь, нам придется срочно менять планы.

Ответ, перебиваемый нетерпеливыми криками попугая, прозвучал не сразу.

– За ней следят и регулярно мне докладывают. Мы должны проявить осторожность. Мы должны действовать чрезвычайно внимательно. Что? Нет, уже слишком поздно. Она уже в пути. Она будет здесь через несколько часов. Да, я готов. Учтите – она до сих пор ничего не знает. И никогда не узнает. Это понятно? И вот что я собираюсь сделать…

13

Они были похожи на марсиан, материализовавшихся из воздуха, два однополых изящных существа в яркой оранжево-розовой оболочке. Они были соединены проводами, которые от голов шли к желтому ящичку, находившемуся между ними. Они проскользнули мимо «старлайтовского» лимузина, пересекли шумную улицу и приблизились к огромному шоколадному пончику, прикрывающему трехэтажное здание.

Чарми видела, как молодая пара на роликах подъехала к кондитерскому магазину и что-то заказала в окошечке, расположенном в нижней части пончика. Тела партнеров находились в непрерывном движении, как будто из их общего плейера раздавалась музыка, заставляющая их дергаться. Получив свой заказ, они отъехали, уминая пончики, их ролики скользили по тротуару, как по воздуху.

Чарми покачала головой и засмеялась. «Добро пожаловать в Южную Калифорнию – землю фруктов и орехов!» Теперь поняла, что ты теряла, Филиппа?

Чарми, Филиппа и Рики ехали в лимузине, который встречал их в аэропорту. Перегородка между ними и шофером была поднята, оставляя пассажиров в уютном плюшевом звуконепроницаемом мирке. На столике салона – прохладительные напитки, колотый лед, поднос с холодными закусками и ломтиками хлеба; из динамика, как легкий ветерок, шла мягкая музыка. Пока Чарми сооружала бутерброд из салями и сыра, Рики сквозь дымчатое стекло разглядывал Калифорнию.

– Как ты думаешь, мы сможем встретить кинозвезд? – спросил он, увидев надпись: «До Голливуда 17 миль».

Пока машина мчалась по забитому машинами шоссе, Чарми налила себе диетической кока-колы, стараясь не забрызгать изумрудно-зеленый жакет из искусственного шелка.

– В Лос-Анджелесе все может случиться! – засмеялась она.

Филиппа тоже смотрела в окно, думая, что во всем мире не найдется места, сравнимого с Лос-Анджелесом в декабре: горы со снежными вершинами, чистый, прозрачный воздух, звенящий, как хрусталь; она знала, что чаша города вскоре наполнится яркими, разноцветными рождественскими огнями, здания и люди будут стараться перещеголять друг друга праздничным убранством, улицы наполнятся праздничной толпой и машинами. Декабрь в Лос-Анджелесе – это месяц апельсиновых рощ.

Она почувствовала внезапную радость оттого, что оказалась дома.

Пока лимузин мчался мимо знакомых мест и уличных знаков с названиями, вызывающими у нее приступы ностальгии, Филиппа вдруг поняла, что думает о вещах, о которых давно не вспоминала. Она родилась неподалеку отсюда, в Голливуде, она сделала свой первый вздох в этом городе и надеялась что когда-нибудь и свой последний вздох сделает здесь же. Недалеко отсюда, на улице позади Китайского театра Граумена, она стала женщиной. И «Старлайт» тоже начался здесь, сразу за горами Санта-Моники, – короткая поездка по Сепулведа Пас до городка с невероятным названием Тарзана. Тут же перед внутренним взором промелькнула картина: изображения длинноволосого, почти обнаженного тарзана в схватке со львами или верхом на слоне в джунглях. Эти картинки висели на почте Тарзаны много лет тому назад. Интересно, там ли они еще?

Когда автомобиль одолел подъем и влился в поток машин на автостраде Санта-Моника, Филиппа не отрывала взор от аккуратных улиц Сенчури-Сити и Санта-Моники, усаженных пальмами; вдалеке можно было разглядеть узкую синюю полоску Тихого океана, перламутровой стеной огораживающего Калифорнию. А еще дальше, за тысячи миль отсюда, лежали Перт, и мыс Резолюшн, и то место, куда уезжала Филиппа. Она почувствовала, как невидимые нити протянулись от нее туда, далеко-далеко, связывая ее с человеком, которого она никогда не перестанет любить.

Его она тоже встретила в этих краях, за теми горами, через перевал Сепулведа. Когда-то эти места были и его родиной. Внезапно Филиппа прочувствовала, что значат судьба и жизнь человеческая.

– Может, сначала поедем в гостиницу? – спросила Чарми, когда машина подъехала к Сенчури-Сити. – Тебе стоит немного прийти в себя, прежде чем встретиться с этими акулами.

Хотя у Филиппы все еще был свой дом в Беверли-Хиллс, она заперла его, уезжая в Австралию, чтобы заявить права на доставшуюся ей в наследство виллу. Так что сейчас было проще остановиться в гостинице. Попозже, когда они разберутся со «Старлайтом» и «Мирандой интернейшнл», после того, как выяснят, кто такая Беверли Берджерс, Филиппа решит, что делать дальше: возвращаться в Перт или оставаться здесь.

– Нет, спасибо, Чарми, – ответила она; ее поза выражала крайнюю напряженность: она слегка наклонилась вперед, рука лежала на ручке дверцы, как будто она была готова выпрыгнуть в любую минуту. – Я хочу поехать прямо туда. – Она повернулась к Рики. – После того как я выйду, ты поезжай в гостиницу, оформи наш приезд и закажи обед на час дня.

– Хорошо, мисс Робертс, – ответил он. Филиппа добавила, чуть понизив голос:

– Добро пожаловать в Калифорнию, Рики. Я рада, что ты приехал с нами.

Здание, в котором располагалось административное здание «Старлайт индастриес», возвышалось своими сорока этажами на бульваре Уилшир, на земле, хранившей следы землетрясений. Филиппу всегда восхищал оптимизм Лос-Анджелеса – его небоскребы становились все выше по мере того, как приближалось Большое Землетрясение. Как будто бы они бросали вызов природе: «Давай, тряси нас, мы не боимся».

– Ладно, Чарми, – произнесла она, когда они выходили из лимузина у здания из кирпича и стекла, где бронзовый фонтан извергал мощные потоки воды. Филиппа подняла глаза и увидела, как янтарные стекла верхних этажей сверкали на ярком утреннем солнце. Сейчас для нас наступит момент истины. – Мы пойдем сразу наверх, без всяких предупреждений. Надо внимательно посмотреть на реакцию каждого, когда я войду. Если на предприятии зреет заговор и кто-либо из «Старлайта» в нем замешан, то они обязательно выдадут себя при моем появлении.

«Старлайт индастриес» занимал верхние этажи здания, кабинеты дирекции находились на самом верху. Филиппа и Чарми вышли из лифта в тихий холл, оформленный в спокойных тонах, скрытый свет освещал внушительный фирменный знак «Старлайта», расположенный позади секретаря. Там еще стоял книжный шкаф, за стеклами которого виднелся ряд книг. Это были в основном издания Филиппиных книг в твердых и мягких обложках: «Диета «Старлайт», или Как стать красивой», «Одночасовая диета «Старлайт» и четыре кулинарных книги «Старлайт». Кроме этих популярных во всем мире изданий, почетное место в шкафу занимала и серьезная научная книга Филиппы – «Гиперинсулинемия: причины, симптоматика и лечение диетой», которая также хорошо расходилась.

Секретарша, сидевшая между огромным кустом китайской розы и миниатюрным японским деревцем, работала в «Старлайте» недавно и ни разу не видела Филиппу.

– Миссис Чармер? – воскликнула она. – Мне сказали, что вы уехали на восток на праздники. – Она потянулась к селектору: – Я сейчас предупрежу их, что вы здесь…

Но Чарми возразила:

– Не надо, – и они с Филиппой быстро прошли мимо нее и вошли в широкую дверь, расположенную с другой стороны. Они еще не успели скрыться, как секретарша внезапно сообразила, кто была эта другая женщина. Фотография Филиппы была на книгах, стоявших в шкафу.

Табличка на двери гласила: «Ханна Скейдудо. Модельер». Филиппа и Чарми вошли в большую солнечную комнату, где художники сидели за компьютерами и чертежными столами. Люди сновали туда-сюда, телефоны трезвонили, на ковровом покрытии пола валялись разбросанные бумаги, рулоны тканей высились до потолка, комнату наполнял запах кофе и пережаренных пончиков. Как будто сейсмическая волна ударила Филиппу. Отдел моделирования всегда был ее любимым, с тех самых пор, как она решила заняться моделированием одежды для полных женщин с последующей продажей ее в фирменных магазинах «Идеальный размер». В отделе у Ханны всегда была волнующая, слегка как бы наэлектризованная творческая атмосфера. Войдя сюда, Филиппа мысленно вернулась к тем давним дням, когда они обсуждали модели Ханны в бирюзовой будочке закусочной «Кат-Кост». Теперь эта давняя мечта стала реальностью; они осуществили ее. Неужели существует опасность того, что все это разлетится вдребезги?

Кабинет Ханны выглядел так, как будто промчавшимся мимо ураганом он был выдернут из универсального магазина и уронен здесь. Куски ткани, выкройки, недошитые платья, наброски, сантиметры валялись повсюду, стол Ханны был загроможден массивными каталогами, стопками счетов, грудами писем, пластиковыми стаканчиками с недопитым чаем и сотней фантиков от жвачек.

Когда Филиппа увидела в углу комнаты свою подругу, которая в тот момент набрасывала какой-то мягкий материал на манекен 52-го размера с выражением крайней сосредоточенности на лице, в ее ушах прозвучали слова, произнесенные Ханной тридцать лет назад: «Знаешь, если вместо круглого воротника сделать V-образный вырез, то сразу теряешь десять фунтов». Филиппа почувствовала внезапный приступ нежности, смешанной со страхом. Нет, только не Ханна! Лишь бы не она оказалась предателем.

Чарми сказала:

– Привет, Ханна, – и Ханна Скейдудо обернулась к ней, воскликнув:

– О Боже! – И как бы потеряв равновесие, ухватилась на секунду за манекен, затем повернулась к Филиппе, протянула руки в ее сторону и просияла:

– Филиппа! О Боже! Какой сюрприз!

Они обнялись, но Филиппа успела заметить, как в глазах подруги мелькнул страх.

– Привет, Ханна, – отозвалась Филиппа, осознавая, что эта женщина, которую она знала так много лет, Ханна, невозмутимая Ханна, над которой время, казалось, было не властно, за месяцы ее отсутствия заметно изменилась. В широком, чуть скуластом, со слегка раскосыми глазами лице Ханны было что-то азиатское. Она всегда говорила, что среди ее предков, наверное, были американские индейцы, возможно, поэтому она так хорошо сохранилась. Но сегодня, в это декабрьское утро, когда потоки лос-анджелесского солнца заливали комнату от пола до потолка, Ханна Скейдудо выглядела на свой возраст и ни на день моложе.

Филиппа задумалась. Что-то было здесь не так. По щекам Ханны текли слезы, когда она говорила:

– Ой, Филиппа, не могу сказать, как я рада тебя видеть! Мы так скучали по тебе!

Последний раз Ханна виделась с Филиппой полгода тому назад, когда она с мужем Аланом приезжала в Западную Австралию.

– Я тоже скучала по тебе, – тихо сказала Филиппа, вдруг почувствовав, что больше всего на свете ей сейчас хотелось бы находиться где угодно, только не здесь.

– Чарми! – воскликнула Ханна. – Мы все думали, что ты в Огайо. Почему ты не сказала нам? Мы раньше никогда ничего не скрывали друг от друга.

– Разве мы скрываем что-нибудь друг от друга сейчас, Ханна? – спросила Филиппа.

И опять в темно-карих глазах Ханны промелькнуло выражение страха. Однако она продолжала улыбаться.

– Что ты имеешь в виду, Филиппа?

Их неожиданно перебила Чарми:

– Где у вас здесь можно выпить?

Они прошли через приемную в холл, который в тот момент был пуст. Вдоль одной стены располагался бар с зеркальной стенкой, в которой отражались величественные современные небоскребы и пальмы, поскольку бар был расположен напротив окна. Чарми направилась прямо к бару, взяла бутылку джина и фужер.

– Что будете пить?

– Мне ничего, – сказала Ханна. Она вытянула слегка дрожащие руки и сказала: – Слишком много кофе!

– Я буду пить лимонад, – сказала Филиппа, опускаясь в объятия мягкого дивана. – Так приятно видеть тебя, Ханна. Как детишки? – «Детишки» давно уже выросли и имели собственные семьи. Филиппа была крестной матерью средней дочери Ханны, названной в честь крестной.

Пока Ханна тараторила, посвящая Филиппу в семейные события: «Джекки прекрасно учится в Санта-Барбаре, а мы всегда считали, что она не честолюбива», – Чарми разлила напитки и принесла их дамам, расположившимся на диване. Протянув Филиппе лимонад и пригубив свой терпкий джин, она уселась рядом с Ханной и произнесла:

– Эстер опять влюблена.

– Да, я знаю, – осветила Ханна. – Джекки рассказывала мне. Она говорит, что Эстер и ее парень так и ходят по школе, как сиамские близнецы. – Дочь Ханны была одного возраста с дочерью Филиппы, девочки росли вместе и теперь учились в одной школе.

– Теперь твоя очередь становиться бабушкой, Филиппа! – сказала Ханна.

Потягивая лимонад, Филиппа смотрела на подруг сквозь солнечный луч с пляшущими в нем пылинками. Ханна со своими короткими темными волосами, неизменно в коричневато-бежевых тонах, была похожа на воробья рядом с яркой Чарми, одетой в блестящий ярко-зеленый жакет с вызывающей желтой пластмассовой бижутерией, длинные светлые волосы на макушке были перехвачены шарфиком. И опять Филиппа почувствовала острый приступ ностальгии по прежним дням, по всему тому, что связывало их.

– Ну и как оно – оказаться опять здесь? – спросила Ханна с мягкой улыбкой.

– Еще не знаю, никак не отойду от самолета.

– Сообщи Ханне хорошую новость, – сказала Чарми, позвякивая пластмассовыми браслетами!

– Какую хорошую новость, Филиппа?

Прежде чем Филиппа успела ответить, Чарми произнесла:

– Иван Хендрикс считает, что нашел сестру Филиппы.

– Правда? На этот раз он уверен? – спросила Ханна.

– Но мы не уверены. Иван улетел до нас; он продолжает заниматься этим делом. Она живет в «Стар». Ты что-нибудь знаешь о нем?

– Я слышала. Ты знаешь Джулиану Ливингстоун, эту важную даму? Я случайно встретилась с ней примерно неделю назад, и в разговоре она упомянула, что получила приглашение на рождественский бал в «Стар». Я так поняла, что это большая честь.

– Почему ее пригласили? Она знакома с хозяйкой?

– Не думаю. Она сказала, что представления не имеет, почему ее пригласили. Но в городские списки приглашенных всегда включают кого-нибудь вроде Джулианы – тех, кто имеет вес.

– Так вот почему ты приехала? – воскликнула Ханна, и в голосе ее явственно прозвучало облегчение. – Потому что Иван, возможно, нашел твою сестру?

Вдруг Филиппа почувствовала себя смертельно усталой. Ей хотелось одного: вернуться в гостиницу и лечь.

– Я вернулась, Ханна, потому, что у нас возникла проблема.

Ханна посмотрела на Чарми, затем перевела взгляд на Филиппу: – Что за проблема?

– Завтра я созываю совет директоров, Ханна. Я хочу встретиться с каждым из руководителей и хочу, чтобы они отчитались по всем отделам, а затем я проверю счета корпорации. Чарми предупредила меня, что там что-то не сходится, я должна разобраться.

Говоря это, Филиппа не сводила с Ханны глаз, и ей показалось, что та несколько переменилась в лице.

– Ведь с твоими счетами проблем нет, не так ли, Ханна?

– Нет, конечно. А что за проблемы?

– Ошибки, несоответствия в цифрах, которые нельзя объяснить. Например, счета от компаний, которых не существует вообще.

Ханна принялась теребить браслет на правой руке.

– Нет, я ничего такого не встречала. Если бы что-то было, я бы доложила. О Боже, – сказала она со смешком, – ты меня просто убила! Так в чем все-таки дело?

– Я объясню на совете директоров, когда у меня будет больше фактов.

– Мы с Аланом собираем компанию на Рождество, ты просто должна прийти. Может быть, и Эстер и Джекки смогут приехать со своими приятелями. И ты тоже, Чарми, если не уезжаешь в Огайо.

– Не могу обещать, – сказала Филиппа. – Смотря как сложатся дела. Но я знаю точно, что через четыре дня я буду проводить совет директоров в Палм-Спрингсе.

– Палм-Спрингсе? Почему не здесь?

– Потому что «Стар» находится в Палм-Спрингсе, а я не знаю, сколько я еще здесь пробуду. Но Палм-Спрингс прекрасен в это время года, – улыбнулась Филиппа. – Я думаю, поездка через пустыню пойдет тебе на пользу. Оторвет тебя от твоего хаоса.

Дверь отворилась, и вошел человек.

– Ханна, вот ты где, – сказал он. – Я искал тебя…

Он уставился на Филиппу, затем широко улыбнулся:

– Филиппа? Как я рад тебя вдеть! Какой приятный сюрприз!

Алан Скейдудо, муж Ханны, был главным финансистом «Старлайт индастриес». Они оба работали в компании с тех же пор, что и Филиппа с Чарми, то есть были среди основателей.

– Ты насовсем приехала? – спросил он, заключая ее в объятия. Алан был не выше Филиппы – пять футов восемь дюймов, – и он добавлял себе рост, нося пятисантиметровые каблуки. Он также вживлял себе волосы, и когда приблизился к ней, она заметила маленькие точки надо лбом.

– Филиппа говорит, что здесь у нас проблемы, Алан, – быстро вставила Ханна. – Она собирает чрезвычайный совет директоров.

– Да, вот эта история с «Мирандой интернейшнл».

– Что тебе удалось узнать, Алан?

– Боюсь, что немного. Я говорил с президентом фирмы по телефону, неким Гаспаром Энрикесом. Он заверил меня, что у них вполне дружелюбные намерения. Однако, когда я спросил, подпишут ли они соглашение о невостребовании долгов, он отказался. Правда, очень вежливо.

– По-моему, здесь дружелюбного мало. Вы подозреваете, что они могут передать права конкурентам?

– Похоже на то.

– Алан, – произнесла Филиппа. – Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Рио и лично переговорил с Энрикесом. Постарайся выяснить, какие у них притязания к нам. И заставь его подписать это соглашение.

– Конечно, Филиппа. Как скажешь. Вылетаю немедленно.

– И еще одно, Алан. Через четыре дня я собираю совет директоров. Нужно, чтобы присутствовали все. Все у нас на месте?

– Да, все, – вступила в разговор Ханна, – кроме Ингрид. – Ингрид Линд занималась закупкой для отдела мод Ханны и работала под ее непосредственным руководством. – Сейчас она в Сингапуре, делает закупки. Она нужна? Я думаю, она вернется не раньше, чем через две недели.

– На совете должны быть все, включая Ингрид. Вызовите ее. Я хочу посмотреть все бухгалтерские отчеты, графики, данные о доходах и затратах за последние пять лет, включая счета и платежные ведомости. Алан, организуй международную ревизию и доложи о результатах на собрании.

– О чем идет речь? – спросил он.

– О миллионе долларов, – ответила она, делая знак Чарми. – А теперь мы возвращаемся в гостиницу, нам надо отдохнуть.

Ханна спросила, вставая:

– Когда ты поедешь в Палм-Спрингс?

– Мы с Чарми завтра вечером должны быть в «Мэриот-Дезерт-Спрингс». Там мы и проведем собрание.

Тогда-то я и узнаю, подумала она с чувством горечи, кто друг, а кто предатель.

14

Голливуд, Калифорния, 1958 год.

Филиппа подняла глаза от работы и увидела, что он опять пришел в закусочную – этот человек с тревожным взглядом.

Что-то было в нем такое, что так привлекало ее внимание, хотя они ни разу не перебросились даже парой слов; она не знала, кто он, где живет и чем занимается. Конечно, интриговал его вид. Брюки военного образца, мешковатый свитер и сандалии, непослушные черные волосы над очень красивым лицом – одно это уже делало его похожим на персонаж из кинофильма. Однако еще больше привлекало лицо: рот, казалось, не знавший улыбки, глаза, как бы вглядывающиеся в какой-то другой, более тревожный мир. Он приходил в закусочную «Кат-Кост» на бульваре Голливуд каждую пятницу, всегда один, и заказывал комплексный обед за девяносто девять центов. Входил с равнодушным видом или стоял, ссутулившись, у стены, не вынимая сигареты изо рта, или же часами, сгорбившись, сидел над чашкой кофе, вглядываясь в сигаретный дым. Казалось, он ищет ответа на какие-то вопросы или же, наоборот, пытается забыть их.

Филиппа первый раз обратила на него внимание, когда она временно заменяла заболевшую девушку, обычно работавшую на раздаче, и с тех пор наблюдала за ним каждую пятницу со все возрастающим любопытством. И вот сейчас, расставляя на полке товар, она смотрела на него и думала, что он, наверное, ужасно одинок, что кто-то однажды сильно обидел его и с тех пор он, как невидимый груз, носит с собой свою боль. Она не могла точно определить его возраст, лицо его было покрыто морщинами, так что ему было где-то около сорока. И когда она увидела, как он проверяет сдачу после оплаты своего дешевого обеда и как просит добавки кофе, пока официантка не объяснила, что нужно доплатить, Филиппа подумала, что кто-то должен помочь ему, позаботиться о нем.

– Филиппа? Мисс Робертс!

Она обернулась.

– Да, мистер Рид. – Мистер Рид, управляющий, который взял Филиппу на работу в эту закусочную четыре года тому назад, считал ее хорошей работницей, надежной, доброжелательной и никогда не раздражался на нее, однако случалось, что она могла замечтаться на работе, и ему приходилось несколько раз звать ее, чтобы она откликнулась.

Филиппа пыталась отделаться от этой привычки; она знала, что мистер Рид и другие считали ее или глуповатой или не совсем от мира сего. Они не знали, что Филиппа – это не настоящее ее имя. Однажды, когда сюда зашла женщина с дочкой и обратилась к девочке со словами: введи себя как следует, Кристина, Филиппа обернулась, подумав, что обращаются к ней.

– Я хочу, чтобы ты сегодня продавала мороженое, Филиппа, – сказал мистер Рид. – Доре пришлось уйти домой, она плохо себя чувствует.

Прежде чем покинуть свой прилавок, за которым продавалась косметика, Филиппа посмотрела на полки с расставленным товаром и взглянула на себя в зеркало. Раньше ее это не очень волновало, но теперь она пожалела, что у нее такие пухлые щеки. Но вот волосы хороши – густые, каштановые, длинные, подхваченные на затылке лентой. Она слегка подкрашивала губы и иногда покрывала лаком ногти, но ничего особенного себе не позволяла. Копила деньги.

Однажды она порвала фотокарточки своих родителей и выбросила их в море. Покинула Сан-Франциско. Поехала прямо с Рыбацкой пристани на автобусную станцию Грейхаунд и взяла билет до Голливуда. Ее мечты и надежды, спрятанные в невидимый чемодан, совершили вместе с ней этот долгий путь. Другие отделения чемодана хранили ее решимость добиться чего-нибудь самой.

«Вы никогда ничего не добьетесь», – заявила ей мать-настоятельница. Но Филиппа собиралась доказать и ей, и всем остальным, что они ошибались.

Приехав в Голливуд, она бродила взад и вперед по улицам в надежде увидеть все то великолепие, о котором мечтала, – кинозвезд, декорации известных фильмов. Вместо этого она увидела аккуратные автостоянки, непритязательные витрины магазинов и пальмы – бесконечные ряды пальм. Она оказалась на тихой улочке позади Китайского театра Граумена. Дома на ней были расположены далеко от тротуара и отделялись от него широкими газонами, сползавшими к улице. У всех домов были большие веранды и острые крыши – позже Филиппа узнала, что такие дома называются «калифорнийские бунгало» и что они были построены в самом начале века. На одном из домов виднелась табличка, извещающая, что здесь сдается комната.

Хозяйку звали миссис Чадвик.

– У меня еще четверо жильцов, – говорила она, с трудом поднимаясь по лестнице, – два школьных учителя, они работают здесь, в Голливуде, парень из бюро путешествий и мистер Ромеро. Говорит, что он сценарист, пишет для киностудий, но я ни разу не слышала, чтобы он стучал на машинке. Он обязательно пригласит вас в свою комнату выпить, но если вы откажетесь, он не очень обидится. Он вполне безобидный. Вы говорите, вам семнадцать?

– Да, – ответила шестнадцатилетняя Филиппа. – У меня есть свидетельство о рождении, если вы…

– Не обязательно.

Поднявшись наверх, миссис Чадвик оглядела девушку с ног до головы.

– Похоже, вы любите поесть, – сказала она. – Да не волнуйтесь, я не осуждаю. У меня самой прекрасный аппетит; должна признаться, я кормлю хорошо. Мои жильцы не голодают, это уж точно. Вот ваша комната. Пять долларов в неделю, деньги за месяц вперед. Ванная вон там.

Комната была небольшая, но очень солнечная, полная воздуха. За окном росли пальмы. Вдали на холмах Филиппа могла разобрать надпись Г-О-Л-Л-И-В-У-Д, сделанную огромными буквами.

В этот же день она отправилась на поиски работы. В тех нескольких ресторанах, куда она обратилась, ей отказали сразу же. «Наша форма на вас не налезет», – сказали ей. Однако в «Кат-Кост» ей повезло, потому что обслуживающий персонал там носил широкие рабочие халаты и никого не волновало, что она такая толстушка. «Кат-Кост» было закусочной современного типа, где можно пообедать, съесть мороженое, купить лекарство и всякую мелочь – от ситечка для процеживания кофе до нижнего белья. Ее тогда взяли с оплатой в семьдесят пять центов в час; в ее обязанности входило буквально все – от уборки до кассы. Или, как сейчас, – продажи мороженого. Стоя за прилавком, она краем глаза следила за этим бедолагой, курившим сигарету за сигаретой у обеденной стойки.

В тот же день, когда она устроилась на работу в «Кат-Кост», Филиппа пошла в голливудскую школу и записалась в вечерний старший класс для взрослых. Через год она получила аттестат, такой же, какой могла бы получить в школе святой Бригитты. Теперь она посещала занятия в местном колледже с надеждой со временем получить степень бакалавра. Когда остальные служащие «Кат-Коста» смотрели на Филиппу или когда жильцы миссис Чадвик завязывали с ней беседу, они видели перед собой волевую молодую женщину, спокойную, замкнутую и очень много работающую. Иногда миссис Чадвик, сидя на крылечке своего калифорнийского бунгало, слышала, как Филиппа стучит на своей машинке, выполняя очередное домашнее задание, и недоумевала, что заставляет эту малышку так себя истязать…

К прилавку подошла женщина и заказала двойную порцию ванильного. Глядя на ее темно-рыжие волосы, Филиппа вспомнила Фризз. Интересно, как она там в Нью-Йорке? Сначала две подруги довольно часто переписывались, и было непривычно отправлять письма на адрес Кристины Синглтон и получать ответы как Филиппа Робертс. Фризз писала ей о своей жизни в Манхэттене, о том, что она вместе с двумя другими начинающими актрисами снимает квартиру, а для заработка работает в магазине деликатесов. Каждое ее письмо заканчивалось словами: «Чоппи, скучаю по тебе безумно. Так надеюсь, что когда-нибудь опять будем вместе». Но прошло какое-то время, и письма стали короче, да и приходить стали реже, и в конце концов, к Филиппиному огорчению, Фризз перестала писать совсем. Ее последнее письмо, полученное почти год тому назад, было чуть длиннее обычной записки. Фризз писала: «Не знаю, смогу ли пробиться. Наверное, мама была права». Филиппа написала ей, пригласив в Голливуд, но ответа так и не дождалась.

Ополаскивая черпачок, она обернулась и вздрогнула, увидев его рядом с собой – этого человека с тревожным взглядом; он читал список сортов мороженого, который висел за ее спиной, в его руках была записная книжка на пружинках. Сердце Филиппы громко стучало, она еще никогда не была так близко от него. Он был необыкновенно красив; такие смуглые лица с волевым подбородком всегда нравились Филиппе.

Она уже готова была спросить: «Могу ли помочь чем-нибудь?», когда двое мальчишек, склонявшихся у стойки с журналами, посмотрели на нее. Один из них сказал: «Посмотри-ка на жиртрест, которая мороженое продает», а его приятель добавил: «Это все равно что мышку заставить сторожить сыр!»

Их хохот был неожиданно прерван этим человеком, который, резко повернувшись к ним, рявкнул:

– А вы не считаете, что это хамство?

Подростки испуганно посмотрели на него и начали что-то бормотать, когда он перебил их:

– А ну, валите отсюда, и поживее!

Они выскочили, бормоча:

– А пошел ты…

Он опять повернулся к Филиппе и сказал:

– Дурачье.

Совсем близко она увидела очень темные глаза, устремленные прямо на нее и, как ей казалось, проникающие прямо в душу.

Она пыталась найти какие-нибудь слова благодарности, но он, слегка улыбнувшись, сказал:

– А, черт с ним, один шарик ванильного. Филиппа очень аккуратно положила ему порцию больше обычной, он взял рожок и бросил на прилавок монетку. Ей показалось, что в его глазах что-то блеснуло, когда он произнес:

– Продолжай в том же духе и разори компанию.

Она смотрела, как он уходит, сбитая с толки нахлынувшими на нее чувствами. Лишь через несколько минут она заметила, что он оставил на прилавке свою записную книжку на пружинках. Она выскочила на улицу, но его нигде не было видно. Она решила, что вернет ее в следующий раз.

На обложке было имя – Риз.

Филиппа рассматривала себя в зеркале в ванной комнате. «А вы не считаете, что это хамство?» Когда мальчишки оскорбили ее, он за нее заступился. И это не все. Его взгляд. Он смотрел не на нее, а внутрь ее.

Он был такой высокий, такой красивый, такой уверенный в себе с виду. Но все же, все же…

Что-то его тревожит.

Когда Филиппа вернулась в свою комнату и попыталась сесть за учебники – надо было подготовиться к занятиям по психологии, – она с трудом могла сосредоточиться. Он не выходил у нее из головы. Она взглянула на его записную книжку. Она не открывала ее до этих пор, однако сейчас, охваченная любопытством, сделала это и прочитала то, что было написано на первой странице. Это напоминало какие-то стихи.

Лавандовый гуталин.

Малютки на Луне.

Поющий горошек.

Закончи Воскресение, когда тебе это нужно.

Она перевернула страницу. «Существование предшествует сущности, – писал он. – Мы создаем себя после рождения. Бога придумали в оправдание, чтобы было на кого свалить вину. Не будь Бога, мы оказались бы за все в ответе. И мы придумали Бомбу».

Филиппе вдруг стало грустно. Она представила себе его красивое лицо с тенью печали, небрежную одежду, взъерошенные черные волосы, грустные черные глаза. Какую боль он носит в себе? Когда он потерял надежду?

Она подошла к окну и стала смотреть на огни Голливуда, мерцающие сквозь туман. Она слышала несмолкающий шум машин на бульваре Голливуд, по которому всю ночь напролет бродят страдающие бессонницей жители, искатели приключений, зеваки и туристы.

Филиппа не позволяла себе думать о парнях и мужчинах, которых она встречала за последние четыре года. Сейчас ей уже было двадцать. С той самой минуты, как она сбежала из школы святой Бригитты, путь был для нее ясен, цель определена и досягаема. Добиться успеха. Она еще не знала точно, чем будет заниматься и к какой конкретной цели ей надо стремиться, но была уверена, что «оно» само к ней придет и она сразу же поймет, что это для нее. А пока она будет готовиться. Она приняла решение работать много и самоотверженно; все ее дни были заняты работой или занятиями, свободного времени практически не было. Когда же все-таки выдавалась свободная минутка и она начинала мечтать о будущем, тут же призывала себя к порядку. В ее жизни не должно быть никаких любовных историй, никаких мужчин – от них одни неприятности.