Текст книги "Розовая гавань"

Тут Северн понял, что к нему обращается Гвент:

– Я так и не решил, ворует управляющий Торрик или нет. Я не столь искусен в цифрах, как вы. Вам надо разобраться самому.

– Разберусь завтра. А сегодня…

– Да, сегодня вы будете поглощены своей женой. – Гвент задумчиво поглядел на Гастингс. – Уж не снизошла ли на хозяйку благодать Божья?

– Ты хочешь сказать, не было ли ей видения?

– Что-то в этом роде. Не спугните ваше чудо, Северн.

– Но…

– Полюбите ее, как она полюбила вас.

– По правде сказать, я не очень-то гожусь для этого, Гвент. Она меня поцеловала, но это были девичьи поцелуи, она еще не знает толком, что делать со своими губами. Но я научу ее, она мне не противна, такая податливая, теплая и…

Тут Гвент не выдержал и расхохотался, его примеру последовали остальные. Ничего не понимая, они все же решили не перечить этому великану, который на учении мог в одиночку свалить с ног дюжину противников. Хохочущий Бимис, схватив мальчика, подбросил его в воздух, а затем перекинул стоящему рядом. Малыш кричал от восторга.

Северн в отместку толкнул Гвента и пошел в главный зал.

Неужели на Гастингс снизошла Божья благодать? Или она впустила к себе другого мужчину и теперь чувствует свою вину? Не потому ли она бросилась ему на шею и принялась целовать? Нет, это не в ее характере. Почему же она тогда переменилась? И не исчезнет ли все в мгновение ока, словно мираж?

Глава 12

Гастингс со смехом терла ему спину, ощущая под руками бугристые мышцы, и, к собственному удивлению, обнаружила, что ей приятно любоваться ими. Северн оказался не таким уж грязным, хотя находился в пути не один день и вряд ли имел возможность мыться каждый вечер.

– Хорошо, – вздохнул он, прикрыв глаза и откинувшись на край деревянной ванны.

Хотя во всех осмотренных замках жена кастеляна или кто-нибудь из тамошних дам устраивали для него купание, это было совсем не так. Он совершенно по-иному воспринимал прикосновения Гастингс и никогда не получал наслаждения от простой мочалки. Впрочем, Гастингс больше пользуется руками, а не мочалкой.

– Какой ты огромный, – испуганно заметила она, но в следующий момент уже опять смеялась.

– Гастингс, – сказал он, беря ее за руку, и вдруг ясно увидел, что улыбка жены похожа на гримасу боли, а глаза испуганно распахнуты.

Да, его смеющаяся молодая жена явно чувствовала себя не очень уверенно в своей новой роли. Вспомнив рассуждения Гвента о Божьей благодати, Северн отпустил руку Гастингс.

– Теперь поцелуй меня и уходи, а то не видать нам Макдирова каплуна до завтра.

Она растерянно посмотрела на мужа, но храбро опустила руки на его мокрые плечи и, наклонившись, быстро поцеловала. Северн повелительно взмахнул мочалкой.

Когда дверь закрылась, Гастингс без сил привалилась к ней спиной и перевела дух. Встретив мужа поцелуями и объятиями, она увидела совершенно иного человека. Неужели Агнес с Алисой правы и от нее требуется лишь быть веселой, хорошо его кормить, почаще целовать? Тогда он станет нежным? Прекратит кричать на нее и трясти? Гастингс решительно выпрямилась и отправилась вниз, удивляясь по дороге, куда подевался Трист. Она бы сама присмотрела за тем, чтобы яйцо для него не переварили.

Северн красовался в новой тунике, которую сшила для него жена: голубой, мягкой, как шубка Триста, превосходно отделанной. Только она здорово жала в плечах.

Но он ее надел, чтобы сделать Гастингс приятное. Она заранее разложила ее на кровати, а потом держала кулак на удачу. И он ее надел. Гастингс несмело улыбнулась и, чтобы окончательно не испугаться, быстро подошла к мужу, разгладила мягкую ткань на плечах.

– Прости, Северн, я не думала, что у тебя такие широкие плечи. Следующую тунику я непременно сделаю пошире.

– Отличная туника.

Он хотел сказать еще что-то, но тут они обратили внимание на воцарившуюся в зале тишину. Даже волкодав Эдгар, который только что надрывался от лая, играя с девочкой, моментально умолк и замер, не сводя с них глаз.

– Я не могла понять, отчего ты всегда носишь серое.

– По-моему, ткачихи в Лэнгторне не знали другой краски, а когда я оттуда уехал, это уже вошло в привычку. Ты думала, я придаю серому цвету какое-то особенное значение?

– Да, пожалуй. Я умею красить туники в чудесные цвета, Северн. Можно, я сошью новые туники разных цветов?

– Можешь делать с моими туниками все, что тебе заблагорассудится. Эта получилась очень мягкой. Благодарю.

– Все гадают, что между нами происходит, – заметила Гастингс.

– Сказать им, что ничего не случилось?

– Но ведь это не так, – немного растерянно возразила она.

– Да, и мне очень нравится твой смех. Ты впервые смеялась при мне.

– И мой смех тоже показался тебе обычным?

– Нет. Какая ты нежная, – вырвалось у Северна, и он поцеловал жену, – мягче туники.

Трист лежал, свернувшись калачиком у его кубка. Северн протянул к нему руку и сразу почувствовал, как жмет под мышками новая одежда. В ней не очень-то развернешься.

Теребя пышный мех зверька, Северн ждал, пока Гастингс подаст ему тарелку, на которой лежали толстенный ломоть белого хлеба и превосходный каплун с миндалем, горохом, капустой и луком. Хотя в других трех замках он тоже не оставался голодным, ничто не могло сравниться с блюдами Макдира. Северн принялся за еду, стараясь быстрее с ней покончить и уединиться с Гастингс в спальне. Он уже не встретит сопротивления. Жена с улыбкой протянет к нему руки. Как Анна. Нет, он не будет думать об этом многоопытном ребенке, с которым вкусил запретную радость. Ни к чему опять чувствовать свою вину перед Гастингс.

Его отношение к ней не изменилось. Да, она стала вести себя по-другому, это приятно. Хорошо бы она такой и осталась.

Он не станет тыкать ее носом в грязь за прежнее отношение к мужу. Нет, он проявит великодушие. Интересно, почему все-таки Гастингс перестала вести себя, как сварливая простолюдинка. Вернее, кто помог ему, Северну, обрести улыбчивую девочку, которая смотрит на него, будто ей доставляет радость один его вид.

Нет, он не разрушит это чудо.

Северна не занимали ни разговоры, ни веселый смех, он даже не чувствовал вкуса еды, хотя знал, что она превосходна. Ему было все безразлично, только бы скорее разделаться с этим изобилием, сотворенным руками Макдира.

Обед был еще в самом разгаре, когда Северн отодвинул пустое блюдо и поднялся, взяв Гастингс за руку.

Все головы повернулись в их сторону, но он шепнул ей:

– Не обращай внимания. Они ни о чем не догадываются. – И это была, пожалуй, самая большая ложь, какая срывалась с его губ. – Идем, Гастингс, ты не пожалеешь.

Не пожалеет? Да она с трудом представляла, сумеет ли подавить отвращение. Но, упрямо вздернув подбородок, Гастингс улыбнулась и вцепилась в его руку. Трист вскочил ей на плечо и ухитрился лечь так, что одна половина гибкого тельца оказалась на груди Северна.

Проходя по залу и видя лукавые улыбки, она готова была провалиться сквозь землю. Не от стыда. Ей казалось, что все заметили ее растерянность и страх. Неужели все, кроме нее, знают, что это доставляет удовольствие? Гастингс взглянула на непостижимую старуху Беллу, привалившуюся к кузнецу Моррику, который заботливо клал ей в рот кусочки мяса, одновременно стараясь погладить по груди. Почему Гастингс не замечала таких вещей прежде? Белла подмигнула ей. Наверное, и Агнес, и Алиса сейчас тоже глупо улыбаются.

У лестницы Северн неожиданно засмеялся и, подхватив жену, перекинул через плечо. А когда он еще похлопал ее по ягодицам, люди буквально взвыли от восторга. Именно этого от них ожидали в первую брачную ночь.

Северн не отпускал ее, пока не оказался в спальне. Здесь он дал ей медленно соскользнуть по своей груди на пол так, что она ощутила все его тело. А когда Гастингс коснулась ногами пола, он тут же подхватил ее под ягодицы и снова прижал к себе.

– Ох, – выдохнула она.

– Взгляни на меня, Гастингс, не нужно бояться. Забудь те две ночи, они ничто, просто дурной сон, от которого со временем не останется воспоминаний. Ты постараешься?

– Постараюсь.

Для него самого те две ночи не были таким уж дурным сном, хотя ему не очень-то понравилось, что она сопротивлялась и ее пришлось брать силой. Но теперь все позади, теперь она готова возлечь с ним по доброй воле. И он не собирался ее разочаровывать.

Трист улегся на кровати, вытянулся и громко ворчал, не спуская с них глаз. Северн вспомнил, как вел себя зверек, когда они спали с Анной. Он тоже был с ними, но не издал ни единого звука.

– Ты пришла по собственной воле, Гастингс?

– Да. Почему ты так дышишь, Северн? Или каплун оказался слишком тяжелой пищей для твоего желудка?

Он лишь молча улыбнулся. Сидя на кровати, Гастингс внимательно наблюдала за мужем. Значит, ей хочется на него смотреть? Ладно, если это необходимо для того, чтобы не развеялось чудо, пусть так и будет.

Торопясь, Северн чуть не запутался в собственной одежде. Но вот наконец он стоит перед Гастингс обнаженным. Стоит неподвижно, с трудом удерживаясь от искушения схватить ее в объятия.

Он не позволит развеяться чуду.

– Ты, – прошептала Гастингс, – очень красивый, Северн. Прежде я как-то не обращала на это внимания, наверное, потому, что это так просто. Я не знала, как важна для меня твоя красота. Подойди, чтобы я могла при желании тебя потрогать.

Впервые в жизни Северн вот так стоял перед женщиной, чувствуя, как наполняется горячей кровью его мужская плоть. Он ничего не мог с собой поделать, боялся, что испугает ее, и молился, чтобы она испугалась не очень сильно. Чуть-чуть. Да, ему приятна ее застенчивость. Он следил за нежными руками, коснувшимися его живота, видел, как Гастингс прикрыла глаза, изучая его тело дюйм за дюймом, опускаясь все ниже, пока ее пальцы не запутались в густой поросли. Северну ужасно хотелось, чтобы она ласкала его именно там, и, наверное, взвыл бы от разочарования, если бы Гастингс этого не делала. Но ее пальцы легонько нащупали то, что искали.

Северн был уверен, что его плоть ей приятна.

Внезапно она раскрыла глаза и уставилась на свои руки и на то, что они держали.

– Не бойся, Гастингс. Ну разве совсем немножко, чтобы я понял, что ты меня оценила.

Северн крепко прижал руки к бокам в неистовой попытке сохранить над собой власть, но, поняв бесполезность своей затеи, хотел отойти.

И был потрясен, когда Гастингс, не отпуская его, двинулась следом.

Северн засмеялся каким-то истерическим смехом, но ведь этот странный танец показался бы забавным любому, кто мог бы наблюдать за ним со стороны.

– Отпусти меня, Гастингс, – взмолился он, – пока я не пролил семя на ковер.

– Он из Фландрии, – машинально сказала она, продолжая свои ласки. – Очень старый. Нет, позволь мне еще немножко подержать тебя. Он такой горячий, шелковистый.

– Не надо, пожалуйста, отпусти меня.

– Хорошо, – покорно вздохнула она. – Ты не поможешь мне?

– Если я прикоснусь к тебе, то просто сорву платье. Нет, милая, сделай это сама. Только побыстрее. Я уже не могу.

Перед Гастингс был совсем не тот человек, который унижал ее на протяжении двух ужасных ночей, оскорблял, давал ей понять, что она ему безразлична. Нет, это был совершенно другой человек. Гастингс почему-то не хотелось отпускать именно ту часть его тела, которая так грубо врывалась в ее лоно. Наоборот, ей понравилось его ласкать. Она испытывала нечто странное, какую-то настоятельную потребность делать это, граничащую с безумием. И это ощущение странным образом придавало ей силы. В одно мгновение Гастингс сбросила платье и нижнюю рубашку, остались только подвязки да чулки.

– Иди ко мне.

– Хорошо. – Она зачем-то оглянулась на дверь.

– Ты что-то забыла?

– Нет, просто я не уверена, что именно так нам и следует поступать.

– Подойди. Ведь я слушался тебя.

И вот уже она стоит обнаженная перед ним, и его руки ласкают ее грудь. Северну хотелось плакать от восхищения. Посмотрев на мужа, Гастингс увидела, что он зажмурился, и ей стало легче. Она положила руки ему на плечи. Рана зажила, остался лишь узкий шрам.

Пальцы Северна, обхватившие ее талию, казались особенно темными на белоснежной коже. Гастингс вдруг захотелось, чтобы они опустились ниже. Это же так просто. Ведь она же ласкала его там, и ему нравилось, она сразу догадалась. Теперь и она хочет его ласки, правда, не знает, где именно, но внутри у нее разгорался странный пожар.

– Северн!

Открыв глаза, тот завороженно посмотрел на ее живот, на свои руки, которые утонули в мягких завитках и умело проникали все глубже. Гастингс непроизвольно выгнулась, чтобы крепче прижаться к этим рукам и – о боже! – к вдруг приникшему рту.

Она закричала, уже не думая о том, слышат ее в коридоре или нет. Кричала от безудержного восторга и наслаждения, потрясавшего тело, интуитивно чувствуя, что это еще не все, хотя никогда даже представить не могла, чтобы женщину ласкали таким образом.

– Северн, я не знаю…

Но вдруг ноги у нее ослабели, и она упала на мужа. Тот осторожно уложил ее на спину, хотя ласки не прервал, чтобы продлить ей удовольствие.

– Северн, с этим не сравнится ничто на свете, – прошептала она, удивляясь, как женщины могут выжить после таких потрясений.

– Верно, а теперь я войду в тебя.

Он сделал это медленно, осторожно, и Гастингс вдруг обнаружила, что движется вместе с ним, поднимая и опуская бедра. А Северн чувствовал ни с чем не сравнимое блаженство от того, как она принимала его, как сжимала, заставляя остаться и раствориться в ней. Теперь она следила за его экстазом с иным ощущением, чем прежде, когда лежала безучастная, полная ненависти.

Тяжело дыша, Северн поднял голову, и она увидела в его глазах теплую синеву и нежность.

– Ты вовсе не обычная, – прошептал он. – Раскрой губы.

Гастингс подчинилась, и он целовал ее, пока она не издала какой-то странный звук.

– Не понимаю, это был Трист? – спросила она.

– О да, от его ворчания у меня даже уши заложило.

Она засмеялась, а он удовлетворенно вздохнул и перевернулся на спину, не отпуская жену. Гастингс уткнулась лицом ему в грудь.

– Это и есть радость, Гастингс.

Он почувствовал, как ее ресницы щекочут кожу на груди, почувствовал тепло ее дыхания, когда она произнесла:

– Такого я даже представить не могла.

– Никто не может, пока не испытает на себе. Ты замечательно меня понимала.

– А ты меня, Северн. – Она представила, как не хотела его отпускать, и засмеялась.

– Ты до краев наполнена моим семенем.

Он произнес это с таким удовлетворением, что Гастингс, не выдержав, куснула его и прошептала:

– Да. А я приняла тебя, держала крепко и нежно, заполнив собой.

Она прислушивалась к его дыханию, которое становилось ровным и глубоким. Северн заснул.

Господи, благослови Агнес и Алису.

У Северна на груди раскинулся Трист, положив одну лапку на руку Гастингс.

И хватает же кому-то сил проделывать такое пять раз на дню.

Глава 13

Что-то легонько царапало живот. Гастингс вздохнула, еще не совсем очнувшись, но тут же вспомнила события прошедшей ночи и открыла глаза.

Приподняв одеяло, она увидела свернувшегося клубочком Триста.

– Где твой хозяин?

Зверек взглянул на нее, потянулся, выскользнул из-под одеяла и принюхался.

В воздухе остался запах их любви. Гастингс уже чувствовала его и раньше, но не придавала значения. Она была просто тупицей. Была упрямой.

Умываясь холодной водой, она думала, почему Северн ушел, не разбудив ее, чтобы она успела позаботиться о его завтраке. Может, так поступают все мужчины, когда провели ночь с женой?

В ногах кровати Гастингс увидела новую тунику с зияющей прорехой. Северн порвал ее второпях прошлой ночью. Не так уж трудно будет сделать вставку.

Напевая, она спустилась в зал. Гвент и Бимис, сидящие рядом с Северном, внимательно слушали хозяина.

Гастингс чувствовала себя прекрасно, хотя вчерашнее чудо казалось ей почти сном. Увидев ее, Северн на миг застыл, потом широко улыбнулся и поманил ее к себе:

– Иди сюда, Гастингс. Это миндальное пирожное очень трудно есть, покорми меня.

Гастингс засмеялась. Она давно уже не ощущала такой легкости во всем теле и до нее вдруг дошло, что она счастлива.

Он посадил ее к себе на колени.

– Этот дурачина Гвент пытался мне объяснить, как с ними управляться, да все без толку. Накорми меня, жена.

Гастингс отломила кусочек, положила ему в рот, внимательно следила, как он жует.

– А теперь поцелуй меня.

– При Бимисе и Гвенте? При всех?

– Конечно.

Она слегка прижалась к нему губами, но Северн и не требовал большего. Этот поцелуй был символом, клятвой, обетом, и все это понимали. Она – его супруга, она его приняла, у них больше не будет размолвок. Покончив с остатками пирожного, Северн снял ее с коленей.

– Если ты останешься, моя рука сама начнет тебя ласкать, и тогда наши люди умрут от потрясения, ибо считают тебя сдержанной и благовоспитанной леди. Да, кстати, Гвент рассказал, что Элизу вернули в Седжвик под присмотром новой опекунши и сэра Роберта Барнелла. Надеюсь, ты проявила гостеприимство, принимая королевского посланника?

– Нет, – улыбнулась Гастингс, – я рыдала у него на груди, когда узнала, что нужно расстаться с Элизой, а потом опоила зельем, и он влюбился в волкодава Эдгара.

Северн расхохотался. Раньше он, наверное, только нахмурился бы и разгневался. Но ведь то было раньше.

– Жаль, если ты будешь скучать о ребенке. А что ты думаешь об ее опекунше? Гвент сказал, она вдова сэра Марка Аутбрайта, перед которым наш король оказался в долгу. Ее зовут леди Марджори?

– Я приревновала, Северн. Элиза сразу прилипла к ней, а про меня забыла, – вздохнула Гастингс.

– Вижу, ты до сих пор не успокоилась, но у тебя очень скоро будет собственный ребенок.

Она вспомнила о его семени, уже зревшем в глубинах ее тела, и покраснела.

– Об этом говорил и сэр Роберт, но мне все равно ее не хватает. Она ужасно худая, и леди Марджори вела себя так, будто это я заморила ее голодом.

Северн поднялся из-за стола и шепнул ей на ухо:

– Мне нужно было позаниматься с воинами, а потом Гвент хотел показать отчеты управляющего. Вот почему я ушел. Если бы я задержался и разбудил тебя, то ни о каких делах уже не было бы речи. Зато после обеда я мог бы научить тебя, как достичь вершины блаженства. Есть много способов. Ты согласна?

– Наверное, да, – потупившись, сказала Гастингс. – Только, боюсь, я слишком устала, Северн, у меня так болят ноги…

Одной рукой Северн прикрыл ей рот, а другой легонько гладил по спине.

– Такая нежная, – прошептал он, лаская языком ее губы. – Ты оказалась не такой уж обычной.

– Довольно приятно, а вот мой язык предпочитает бездействовать.

– Какой стеснительный язычок! Но скоро он станет другим, вот увидишь. Занимайся своими делами, Гастингс, и думай обо мне. Да успокойся, Трист, или придется отдать тебя бродячему фокуснику.

Зверек ворчал так громко, что волкодав Эдгар насторожился и медленно двинулся к ним.

Еще раз обняв жену, Северн, насвистывая, вышел из зала в сопровождении Гвента и Бимиса. Он казался Гастингс прекрасным.

– А я-то считала тебя чересчур упрямой, Гастингс. Теперь вижу, что ошибалась. И очень рада.

– Рада? Да ты понятия не имеешь о том, что такое настоящая радость.

И Гастингс пошла по своим делам, так же радостно насвистывая, как и муж.

– Если бы мужчины и женщины не приносили друг другу радость, представляешь, Агнес, какая бы началась драка? – спросила Алиса.

– Разве тебе мало войн? Мужчины и так без конца уничтожают друг друга.

– Это еще ничего. А вот если бы женщины не получали удовольствия от мужчин, то наверняка истребили бы их всех, пусть на свете остались бы одни женщины. Без сомнения, наша жизнь стала бы тогда гораздо лучше, только скучной. Не знаю, что бы я предпочла.

Агнес с улыбкой похлопала девушку по плечу:

– Я знаю одно: мы в Оксборо должны молиться, чтобы хозяин и хозяйка как можно дольше глядели друг на друга глазами, полными желания. Хотя бы до тех пор, пока до них не дойдет, что они мало чем отличаются от других.

Гастингс видела, с какой неохотой приближается Торрик к креслу хозяина, откуда лорд Оксборо вершил суд над своими вассалами и разбирал дела о воровстве. Гвент стоял рядом.

Северн пригласил жену в главный зал, чтобы она увидела все своими глазами. Приглашение ей польстило, но ужасно расстроило то, что Торрика обвиняли в нечестности. Ей дали взглянуть на подделанные счета, и, судя по всему, управляющий за много лет даже не попытался скрыть недостачу. Деньги как бы просто растворялись в воздухе.

– Подойди сюда, управляющий, – приказал Северн, – чтобы я мог сунуть тебе под нос доказательства вины.

Однако Торрик, расправив плечи, решительно подошел к креслу и громко ответил:

– Я – не вор. Если меня и можно в чем-то обвинить, то лишь в глупости, потому что я не ушел из Оксборо после кончины лорда Фоука.

– Иными словами, не сбежал от расплаты. Ладно, управляющий, объясни нам, зачем ты подделывал счета. Ведь это продолжалось не один год. Мне непонятно, почему ты даже не попытался скрыть воровство, неужели столь велика твоя самоуверенность? Неужели ты не боялся, что лорд Фоук в один прекрасный день призовет тебя к ответу, как это делаю сейчас я?

Торрик покосился на листы, испещренные его затейливым почерком.

– У меня нет самоуверенности, милорд. И я – не вор. Неужели все складывается для меня так плохо, милорд?

– Я бы сказал, у Гвента руки чешутся свернуть твою тощую шею. Что ты сделал с этими деньгами, Торрик? Закопал в цветнике Гастингс?

– Милорд, клянусь всем святым, что не брал денег лорда Фоука. Господи, кажется, я должен признаться, чтобы спасти жизнь.

– Это твоя единственная возможность, управляющий. Советую рассказать твою историю позанимательнее.

Судя по всему, управляющему пришлось выдержать битву с самим собой, однако он решительно произнес:

– Цифры в отчетах продиктованы мне лордом Фоуком. Я только выполнял его повеление.

Ее отец обкрадывал сам себя?

– Неубедительно, Торрик, – возразил Северн. – Хотя богатому Оксборо твои кражи не очень страшны, этого больше не случится. Украденное тобой отныне принадлежит мне. Расскажи правду, и я смягчу наказание.

– Я не лгу, – упорствовал Торрик. – Я никогда об этом не говорил, потому что дал страшную клятву лорду Фоуку. Я ничего не делал без его ведома.

– Перестань, трусливый ублюдок! – крикнул Гвент, потеряв терпение. – Клянусь зубами дьявола, я ненавижу воров и лгунов! Или ты сознаешься, или я, не сходя с этого места, выпущу тебе кишки.

Торрик отшатнулся, но его спина уперлась в могучую длань стоявшего сзади воина.

– Пожалуйста, милорд, верьте мне! Эти деньги отправляли куда-то на юг. Каждые три или четыре месяца их увозил сам лорд Фоук и брал с собой лишь трех-четырех слуг. Разве вы не обратили внимания, что подделки в счетах встречаются на удивление регулярно? Я не знаю, кто там жил или живет по сей день. Это знал только лорд Фоук. А со своих людей, если они знали тайну, он взял клятву молчать. И они оправдали его доверие. Никто его не выдал, кроме меня.

– Теперь он умер, и данная ему клятва теряет силу, – вмешалась Гастингс. – Почему я ничего не знаю о том владении, Торрик?

– Вы ничего не знали и про человека, которого лорду Фоуку угодно было назначить вам в мужья. С какой стати вам об этом знать? Клянусь, я говорю чистую правду. Я выполнял повеление вашего отца. Мне оставалось только молиться, что вы не заметите подделок, лорд Северн, хотя их мог не заметить только последний тупица. Вы, без сомнения, казните меня, но теперь вам хотя бы известна правда. Все деньги отсылались в южное владение.

– Как оно называется?

– Розовая гавань.

– А кто живет в этой Розовой гавани? Кому лорд Фоук отправлял столько денег?

– Мне это неизвестно, клянусь.

– Позвольте казнить его, Северн. Иначе этот несчастный ублюдок не перестанет врать.

– Нет, Гвент, погоди. Хотел бы я знать, уж не кроется ли здесь какая-то тайна? Гастингс, тебе приходилось когда-нибудь слышать о Розовой гавани?

Та отрицательно покачала головой и обратилась к Торрику:

– Помню, отец куда-то отлучался каждые три-четыре месяца. Всякий раз он говорил мне, что едет в одно из своих поместий. Я просила взять и меня, но он не соглашался. Значит, он каждый раз отвозил деньги в Розовую гавань?

– Каждый раз. И всегда отсутствовал шестнадцать дней, то есть проводил в Розовой гавани девять дней. А поняв, что умирает, он отправил Бимиса с особенно большой суммой, видимо, в качестве последней выплаты. Я не спрашивал, иначе бы он поднялся со смертного одра и прикончил меня.

– Это и бросилось мне в глаза, Северн, – подхватил Гвент, – уж очень большой суммы недоставало в последний раз. Как, по-вашему, несчастный говорит правду?

– Сколько лет ты прослужил в Оксборо, Торрик? – поинтересовался Северн. Трист выбрался из-под туники и устроился на руке хозяина, пристально следя за управляющим.

– Одиннадцать лет, милорд. Я был предан лорду Фоуку и никогда его не обкрадывал. Он доверял мне и хорошо платил за труды. Убейте меня, но этим вы ничего не добьетесь. Все деньги находятся где-то на юге, в Розовой гавани.

– Где именно? – спросила Гастингс.

– На побережье, недалеко от Фолкстоуна. Примерно в четырех днях пути от Оксборо.

Северн молчал, теребя шерсть Триста, затем решил:

– Мы не узнаем правду, если сами не побываем в Розовой гавани. Гастингс, ты поедешь со мною, и Гвент тоже. С нами отправятся пятнадцать человек. Едем утром.

– А разве Бимис об этом не знает?

– Знает. Но я люблю сам разгадывать загадки. Мне угодно осмотреть Розовую гавань, разыскать недостающие куски головоломки и сложить полную картину. Торрик останется здесь. Продолжай служить, как служил. Бимис за тобой присмотрит, а если захочешь сбежать из Оксборо, то простишься с жизнью. Ты все понял?

– Да, милорд.