Текст книги "«Время, назад!» и другие невероятные рассказы"

Выяснить, что случилось, было непросто, ведь Фергюсон находился на значительном расстоянии от Земли. По всей видимости, офис Арчера закрылся несколько месяцев назад и посредник не оставил номера для связи. Когда подошло время возвращаться, Фергюсон уже знал, что делать.

Отправься он домой без пересадок, все могло бы сложиться иначе, но в то время года лайнер с Луны приземлялся на южноафриканском космодроме, и застарелый идефикс, уже давно изводивший Фергюсона, не упустил своего шанса и вырвался из-под контроля.

Довольно долго Фергюсону страшно хотелось застрелить гориллу, и это желание было куда менее иррациональным, чем могло бы показаться. Фергюсон знал, что с психологической точки зрения все упирается в символизм и сублимацию, но душой понимал, чье лицо увидит в прицеле, когда найдет свою обезьяну. Его устроил бы только взрослый самец.

Свободного времени было хоть отбавляй, и Фергюсон без труда договорился об охоте, но позорная легкость, с которой телефотоанализаторы обнаружили искомую особь, простота, с которой угрюмое чудище заманили в засаду с помощью сверхзвуковых сигналов, и комфорт, с которым Фергюсон застрелил добычу, не выходя из быстрого бронированного «хантера», оставили его совершенно неудовлетворенным. Люди и раньше убивали горилл. Это ничего не доказывало и не решало вопрос, мучивший Фергюсона.

Он хорошо запомнил посмертную физиономию гориллы. Для своего вида монстр был полностью взрослым, агрессивным и опасным – но опасным лишь для тех, кто вторгался в его владения.

Стоит супермену повзрослеть, думал Фергюсон, и человечество замрет в развитии. Сверхчеловек будет лишен ощущения опасности, этого хлыста, извечно подгонявшего цивилизацию. Он будет жить по собственным законам. Станет ли он вести себя как антропоморфное божество, протягивающее руку помощи человеку разумному, или сочтет людей чужеродным и незначительным племенем дикарей?

«Как варварских племен сыны, как многобожцы, чада тьмы…»[20]20
  Киплинг Р. Отпустительная молитва. Перевод О. Юрьева.


[Закрыть]

Но мир принадлежит человеку, а не Лоусону. СЛП диктует законы. СЛП – бастион цивилизации. Без присущей СЛП стабильности человечество останется без защиты. «Я больше не в безопасности, – думал Фергюсон. – В одиночку мне не выжить. Быть может, все дело лишь в незрелости вида? СЛП действительно выступает in loco parentis[21]21
  В родительской роли (лат.).


[Закрыть], но когда было иначе? Человеку всегда требовался образ Всеотца…»

Винтовку Фергюсон сдал, но револьвер оставил себе.

Найти Лоусона было нетрудно: он жил все в том же коттедже, но выглядел чуть старше. Он приветливо кивнул Фергюсону, когда тот вошел к нему в дом, и сказал:

– Здравствуйте.

Фергюсон наставил на него револьвер.

Лоусон испугался. Или сделал вид, что испугался.

– Не надо! – выпалил он. – Не стреляйте. Я все объясню!

Лишь его очевидный испуг помешал Фергюсону нажать на спусковой крючок.

– Не надо меня бояться, – умиротворял его Лоусон. – Прошу, опустите пистолет.

– Я все про вас знаю. Вы опасны. При желании вы могли бы захватить весь мир.

– Сомневаюсь. – Лоусон зачарованно смотрел на дуло револьвера. – Я, знаете ли, не супермен.

– Но и не обычный Home sapiens.

– Послушайте, я тоже кое-что про вас узнал, и после всего, что было, мой интерес вполне объясним, ведь если твои акции обесцениваются – все, разом, – нельзя не прийти к выводу, что против тебя манипулируют рыночной ситуацией.

– Так вот почему исчез Арчер! – повысил голос Фергюсон. – И со мной, пожалуй, произойдет то же самое – что бы это ни было.

– Арчер? А, вы о посреднике Рива. Насколько мне известно, он ведет обычную деятельность. – Лоусон с тревогой посматривал на оппонента. – В данный момент опасность для меня представляете только вы. Вместо того чтобы заниматься своими делами, вы суете нос в мои. Остановитесь, Фергюсон. Мне известно, что у вас на уме, но я совершенно безвреден, честное слово! Допускаю, что некоторые предположения насчет моих так называемых сверхспособностей не лишены оснований, но поверьте, в них нет ничего сверхъестественного. Это всего лишь…

Он осекся, и Фергюсон мрачно спросил:

– Всего лишь что?

– Скажем так: образ мышления. Думаю, это самое приемлемое объяснение моих особенностей. Дело в том, что я не ошибаюсь. Никогда.

– Но ошиблись, когда минуту назад впустили меня в дом – с револьвером в кармане.

– Нет, не ошибся, – сказал Лоусон, а после паузы продолжил: – Позвольте кое-что объяснить. В том, что вы говорите обо мне, есть крупица истины. Я действительно незрелый человек. В обычном случае я, достигнув двадцати одного года, так и не узнал бы о собственной незрелости, ведь стандартов для сравнения не существует, но на помощь мне пришла… назовем это психической особенностью. Не предвидение, а попросту образ мышления, его прецизионность и умение выбрать безошибочную тактику, способность разграничить личность и чистый разум. Видите ли, я умею отделять логику от эмоций, но это еще не все. Перед выпуском из яслей я уже знал, что мне потребуется много лет, чтобы повзрослеть по-настоящему.

– Вы не человек, и вам плевать на людей, – сказал Фергюсон. – Рассмотрим ваш случай под другим углом. Давным-давно, когда практиковался детский труд, в десять лет, а то и раньше, детей отправляли в шахту или на завод. Разве могли они, лишенные нормального детства со всеми его атрибутами, повзрослеть по-настоящему? Я столкнулся с такой же проблемой. По сравнению с остальными мое взросление задержалось на несколько лет. Я не мог получить ни одну должность, и дело не в том, что я не справился бы с обязанностями – конечно, это не так, – но в том, что работа деформировала бы мою личность. Еще до развития специфических особенностей что-то вроде защитного инстинкта указывало мне верный путь – ну, как правило. Благодаря такому инстинкту свежевылупившийся цыпленок бежит от опасности. Я нуждался в детстве – нормальном детстве с поправкой на мои особенности. Поэтому я и понял, кто вы такой.

– Потому что вы тот, кем являетесь, – вежливо подсказал Лоусон.

– Вы опасны для общества, – оторопело продолжил Фергюсон. – Это видно по вашему досье. Вы подстроили гибель «Нестора».

– Вы знаете, что это не так, но пытаетесь увидеть во мне личного врага, вашего персонального злодея.

– Вы застраховали «Нестор», и он столкнулся с ядерной боеголовкой. Как насчет вероятностной логики?

– А как насчет обычной логики? – возразил Лоусон. – При необходимости я умею мыслить и действовать без эмоциональной предвзятости. Только и всего. Это было не предвидение, а результат напряженной работы, исследований в области истории и астрономии и умения свести данные воедино. Я узнал точное время отбытия «Нестора» и поднял бортжурналы кораблей, где отмечен повышенный радиационный фон определенных участков над стратосферой. Выяснил, какими боеприпасами пользовались во время ядерной войны. Вряд ли у обычного человека хватило бы терпения или сноровки сопоставить эти данные, но это всего лишь напряженная работа плюс незадействованные ранее области человеческого мозга.

– Вы умеете предсказывать будущее?

– Прогнозировать результат на основании вводных данных? Да, умею. Но если вы о моем таланте… Затрудняюсь ответить. Скажу лишь, что у технологии имеются ограничения, а у человеческого мозга их нет. Технологическое развитие зашло чрезвычайно далеко. Настолько далеко, что человечество едва не погубило себя атомной энергией, не понимая, как грамотно пользоваться ядерным делением. Но любые мечи порождают людей, которые поднимут их – или перекуют на орала. Да, я мутант. Рано или поздно мы узнаем, как работать с атомом без опасности для человечества…

– Мы?

– Я лишь первый, но уже сейчас ясли полны мне подобных. Пока что они незрелы, однако мои братья повзрослеют…

Фергюсону вспомнилась горилла.

– Я умею думать, – говорил Лоусон. – Я первый человек на свете, способный пользоваться своим мозгом. Мне никогда не понадобится психиатр. Вряд ли я допущу хоть одну ошибку, ведь я умею мыслить обезличенно и беспристрастно, как прежде не мыслил ни один человек. Таков фундамент будущего – не технологии, которыми пользуются не так, как надо, но люди, умеющие пользоваться ими в правильном ключе. Прямо сейчас в яслях воспитываются более восьмидесяти детей с особой склонностью к логическому мышлению. Это доминантная мутация. Мы не хотим и никогда не захотим править миром. Власть нужна только диктаторам, объявляющим ту или иную группу «маленькими людьми», пигмеями, – и лишь для того, чтобы казаться великанами на их фоне. Моя нынешняя задача – обеспечить братьям-мутантам пенсию по инфантилизму, в которой они нуждаются. Я должен как-то раздобыть эти деньги, и это мне по плечу. Я продумал несколько способов…

– Все равно я вас застрелю, – перебил его Фергюсон. – Потому что боюсь, что вы захватите весь мир.

– Миром правят безумцы, – сказал Лоусон, – а разумные люди работают над решением проблем. Во-первых, атомную энергию необходимо взять под контроль. Для этого требуется ясное и здравое мышление, а я первый по-настоящему разумный человек, когда-либо ступавший на поверхность этой планеты.

– Как убитый мною вчера самец гориллы? Он был цельным субъектом: злобным, раздражительным, ограниченным. У него было все, что нужно: гарем и кормовая база. Он не испытывал потребности в прогрессе и не желал его. Вот она, ваша зрелость. С остановкой прогресса остановится весь мир. Вы тупиковая ветвь, Лоусон, и через минуту вас не станет.

– Вы считаете, что сможете убить меня?

– Не знаю. Если вы сверхчеловек – вряд ли. Но попытаюсь.

– А если не получится?

– Тогда вы, наверное, убьете меня. Ведь в ином случае я буду рассказывать о вас на каждом углу, и рано или поздно вас линчуют. Поверьте, молчать я не стану. Ведь информация – это единственное оружие против вас и вам подобных.

– Убивают животные, – сказал Лоусон. – И люди. Я никого не убиваю.

– В отличие от меня, – произнес Фергюсон и спустил курок, но ничего не произошло.

Когда комната вновь обрела очертания, Фергюсон обнаружил, что сидит в уютном кресле, а револьвер лежит на полу. В тот момент Фергюсона не интересовало, почему он не сумел застрелить Лоусона. Важен был сам факт неудачи.

На протяжении всего разговора Лоусон был невыносимо любезен. У Фергюсона сложилось смутное ощущение, что хозяин дома отошел, чтобы налить гостю чего-нибудь крепкого. Фергюсона опять подвело чувство времени. Наверное, потому, что он совсем недавно вернулся с Луны. Как бы то ни было, Фергюсон уже никуда не спешил.

Затем он заметил на стене телевизионную панель, и чувство безотложности пробудилось с новой силой: ответ подскажет Арчер, если он еще жив.

Сам не понимая как, Фергюсон оказался перед экраном. Чтобы не упасть, оперся на панель управления и набрал знакомый номер офиса, где Арчер уже не работал. На коммутаторе сообщили то же, что и при звонке с Луны: офис закрыт, нового адреса не указано. Фергюсон позвонил Арчеру домой (с тем же отрицательным результатом), после чего набрал номер офиса Хайрама Рива – политика, на которого работал Арчер, – где и получил ответ на свой вопрос.

– Зет икс сорок семь шестьдесят восемь пятьдесят девять. Это частный номер, мистер Фергюсон. Надеюсь, СЛП сохранит его в секрете.

Фергюсон дал слово, после чего переключился на коммутатор и дрожащим голосом продиктовал номер, начинавшийся с «зет икс». С невероятной скоростью и потрясающей четкостью на экране возникла пухлая физиономия Арчера. Фергюсон, полагавший, что этот человек уничтожен утонченным способом, коих ему представлялось множество, даже потянулся к экрану, чтобы убедиться в реальности собеседника, хоть это и выглядело довольно глупо. Его пальцы коснулись прохладной гладкой поверхности, но Арчер отскочил, рассмеялся и шутливо вскинул ладонь к лицу, будто защищаясь от воображаемого удара.

– Зачем вы звоните? – осведомился он.

– Арчер, вы в норме? Где вы? Что случилось?

– Разумеется, я в норме, – ответил Арчер. – А вы? Вид у вас неважный.

– Под стать самочувствию. Но я собрал доказательства. Лоусон все признал!

– Минуточку. Давайте все проясним. Знаю, вы только что вернулись с Луны, но…

– Я дома у Лоусона. Высказал ему все, что думаю…

С немалым усилием Фергюсон направил мысли в нужное русло: слишком многое зависело от того, как он сформулирует несколько следующих фраз. Пока что он не мог позволить себе проявить слабость.

– Лоусон признал все, о чем я говорил. Все это правда. Какое-то время я был близок к мысли, что схожу с ума, но он подтвердил мои догадки. Повторяю, Арчер, он все признал! Вы должны мне помочь! Понимаю, я у вас на плохом счету, ведь я все понял, но не сумел никого убедить, а вдобавок едва не слетел с катушек. Да, я уже давно похож на человека с психическим расстройством, но к вам прислушаются, непременно прислушаются, потому что я хотел застрелить Лоусона, попробовал и не смог. Надо срочно принять меры. – Набрав полную грудь воздуха, Фергюсон решительно продолжил: – Таких, как он, еще восемьдесят человек. Слышите, Арчер? Они пока в яслях. А когда вырастут, подчинят себе весь мир. Понимаю, как это звучит, но вы обязаны мне поверить! Дайте шанс все доказать! Вы не могли бы приехать, и как можно быстрее? Где вы сейчас? Теперь все зависит от вас. Умоляю, Арчер, не подведите!

Посредник улыбнулся. До Фергюсона наконец дошло, что теперь он выглядит иначе. За последние полгода Арчер каким-то образом утратил настороженную скрытность, теперь он казался человеком совершенно расслабленным и полностью уверенным в себе.

Однако на это дружелюбное и умиротворенное лицо легла едва заметная тень, когда Арчер ответил:

– Могу подойти прямо сейчас. Не отключайтесь. – Он отвернулся от экрана, пересек комнату и открыл дверь в стене. Глядя на его затылок, Фергюсон услышал, как щелкнул замок. За дверью он мельком заметил крошечную далекую комнату, где стоял крошечный далекий человек – стоял спиной к двери, упершись взглядом в миниатюрный телеэкран с микроскопической копией человека, открывшего дверь в комнату, где лицом к телеэкрану стоял человек…

Лишь звук открывшейся двери уберег Фергюсона от падения в бездну уменьшения и бесконечных повторов. Этот звук он услышал дважды: тот донесся из телевизора и из-за спины. Обернувшись, Фергюсон увидел, что в комнату входит Арчер.

На сей раз комната тоже обрела очертания, но не так быстро.

– Простите, – сказал Арчер. – Не подумал, что надо бы вас предупредить. Ситуация развивается так быстро…

– Какая ситуация? Что случилось? Что вы здесь делаете?

– Работаю, – ответил Арчер.

– В каком смысле работаете?

– Я сменил шефа. Законом это не возбраняется, верно? Я работал на Рива, пока считал его лучшим из лучших, но теперь работаю на Бена Лоусона, ибо он самый перспективный из… людей.

Сперва Фергюсон онемел, а затем прорычал:

– Предатель!

– Кого я предал?

– Человечество!

– О да, вполне вероятно, – вежливо ответил Арчер, – но все же я знаю, как принести наибольшую пользу. И люблю ее приносить. К тому же судить – не наше дело, согласны?

– Нет, не согласен! Это наше, наше дело! Кому судить, как не нам? Я…

– Наше действие или бездействие не имеет никакого значения, – перебил его Арчер. – Вы же сами видели, что случилось при попытке выстрелить в Лоусона.

Фергюсон совсем забыл про револьвер. Нетвердо ступая, подошел к нему, поднял, заглянул в барабан и увидел холостые патроны.

– После сафари все охотники обязаны сдать оружие, – педантично объяснил Арчер. – СЛП старается избегать скандалов, поэтому в аэропорту Уганды револьвер не изъяли, но патроны подменили. Лоусон знал, как все будет. Потратив семь часов на быстрые подсчеты и логические выкладки, он определил единственно возможный исход с поправкой на психологический фактор, относящийся к вашим личностным реакциям, и теперь вы видите результат. Вы не можете его убить. Он всегда знает заранее, что произойдет.

– Н-неужели в-вы… – Фергюсон понял, что у него заплетается язык. Умолк, сделал такой глубокий вдох, что защемило в груди, и начал снова: – Неужели вы настолько глупы?! Да, я не сумел убить Лоусона в одиночку, но мы с вами вместе… и ресурсы СЛП… И все человечество объединится, чтобы уничтожить его, если узнает…

– Но зачем его уничтожать?

– Ради самосохранения!

– Этот инстинкт уже подвел нас, – спокойно возразил Арчер, – когда породил первую ядерную бомбу. Статус-кво – лишь полумера. Единственный ответ кроется не в новом способе контроля за атомной энергией, но в новой разновидности человека: в человеке зрелом.

– Зрелая горилла…

– Да, знаю, – вновь перебил его Арчер. – Вас уже давно терзает эта фобия. Но вы… вы рассуждаете, как детеныш гориллы, верно?

– Ну конечно! На этой стадии находится все человечество! Именно это меня и пугает. Вся наша культура основана на прогрессе, а его стимулируют конкуренция и кооперация. Если к власти придет по-настоящему зрелый человек, весь прогресс остановится.

– Вы действительно не видите решения этой проблемы?

Фергюсон хотел было ответить, но вовремя сообразил, что способен лишь повторить сказанное. Он не приближался к цели и не производил на Арчера никакого впечатления. Мог лишь из раза в раз повторять одно и то же. «Как ребенок, – лихорадочно думал он, – сплошные повторы и ноль логичных аргументов. Разве что…»

Они уже не могли общаться на равных, потому что не понимали друг друга. Казалось, Арчер переключился на новый, непостижимый стандарт мышления. Барьер между ним и Фергюсоном был не менее ощутим, чем поверхность телеэкрана. Они видели, но уже не могли коснуться друг друга.

Отказавшись от попытки наладить коммуникацию, Фергюсон понурил плечи и развернулся к двери, но, помедлив, бросил по-новому тревожный взгляд на человека, ставшего вдруг его врагом.

Интересно, подумал он, какие приказы Арчер получил от Лоусона? Ясное дело, ему, Фергюсону, не дадут уйти. Он тщетно подыскивал вразумительную параллель. В такой ситуации нормальный человек пристрелил бы Фергюсона на выходе из дома или надежно запер там, где он не причинит вреда. Но Лоусон никогда не действовал с позиции нормального человека. Его оружием было…

– Можете идти куда пожелаете, – сказал вдруг Арчер. – И еще один момент. Послушайте, Фергюсон. Сегодня Лоусон хотел оформить в вашей компании еще один полис, и ему отказали. Сочли «плохим риском». Я подумал, вам надо об этом знать.

Лицо Арчера было нечитаемым. Барьер оставался на месте. Фергюсон понимал, что за этой фразой скрывается недосказанность, но ему оставалось только ждать. Он вышел из дома и побрел по тропинке под ярко-желтым солнцем знакомого мира. Мира, чье спасение зависело от Фергюсона, но он не мог спасти этот мир, поскольку всем было плевать на его опасения.

В голове вспыхивали иррациональные огоньки надежды. Быть может, Арчер пытался донести до него, что Лоусон не так уж неуязвим? СЛП отказало ему в полисе, а это может означать, что он наконец-то попал под подозрение. Это может означать, что Фергюсон все же не проиграл этой битвы. Быть может, теперь к нему прислушаются. Он тут же начал подсчитывать, как быстро доберется до штаб-квартиры…

Но в эти подсчеты постоянно встревал образ «Нестора» в неизведанном космосе, идущего на сближение с бесхозной боеголовкой, на рандеву, которого не предвидел никто, кроме Лоусона.

Двумя часами позже Фергюсон закрыл дверь своего кабинета за спиной у негодующей секретарши и со вздохом облегчения обвел глазами пустую комнатку. Он знал, что стремительность, с которой он пронесся по коридорам, отмахиваясь от приветствий, изрекаемых теми друзьями, что остались у него за последние два года, не сыграла ему на руку, но сейчас важнее всего на свете было одиночество, поэтому Фергюсон запер дверь на замок и повернулся к экрану персонального визора.

– Покажите актуальное досье Бенджамина Лоусона. Недавно он хотел приобрести полис, но ему отказали. Мне надо знать почему. – И он стал ждать, с нетерпением барабаня по упругой пластмассовой панели непослушными пальцами.

– Здравствуйте, мистер Фергюсон, – оживленно сказал экран. – Рада, что вы вернулись. Сейчас пришлю, но за время вашего отсутствия по Лоусону не было ничего нового.

– В таком случае не присылайте. Мне надо знать о последнем полисе. Нельзя ли побыстрее? – Фергюсон заметил, что говорит визгливым тоном, и усилием воли вернул голос в привычный диапазон.

После недолгого молчания девушка на экране смущенно произнесла:

– Простите, мистер Фергюсон, но эта информация засекречена.

– В смысле?! – вспылил он, но добавил, не дождавшись ответа: – Ничего страшного, спасибо. – И щелкнул тумблером.

Итак, ему впервые отказали в доступе к информации. Допуск к секретным данным имелся у троих высокопоставленных чиновников компании, хотя сотрудники уровня Фергюсона чаще нарушали, чем соблюдали эти правила.

«Нет, меня не проведешь, – повторял про себя он. – Нет, я не сдамся».

Через минуту он сообразил, что можно сделать. Существуют три человека, на чьи телеэкраны автоматически выводятся секретные материалы. После двух звонков он нашел пустой кабинет. Фергюсону повезло – был обеденный перерыв.

Он отпер дверь, прошагал по коридору к пожарной лестнице и поднялся на три этажа, по пути формулируя благовидную отговорку, которой ему так и не пришлось воспользоваться. По стечению обстоятельств, куда более счастливому, чем его прежняя удача, кабинет первого вице-президента оказался пустым. Фергюсон заперся, переключил экран на одностороннюю передачу данных и потребовал:

– Мне нужен последний секретный файл Бенджамина Лоусона.

– Ну вот и все, – сказал Арчер.

Развалившийся в кресле Лоусон поднес к губам духовую трубу и выдал долгую кристально чистую ноту. Это могла быть нота насмешки над человечеством, но Арчер предпочел не вкладывать в нее такой смысл, поскольку неплохо знал Лоусона – или считал, что знает.

– Жаль, – продолжил Арчер, – что пришлось так поступить, но он не оставил нам выбора.

– Вас это беспокоит? – косо глянул на него из-за раструба Лоусон.

Отраженный в меди Арчер увидел свое деформированное лицо, отмеченное тенью тревоги.

– Думаю, да, – признался он. – Немного. Но тут уже ничего не поделаешь.

– Мы ведь не заманили его в капкан, – указал Лоусон, – а лишь устроили так, чтобы он узнал правду.

– Это семантическая уловка, – усмехнулся Арчер. – Слово «правда» звучит вполне безобидно, но за ним скрывается самая жестокая сущность, с которой только может столкнуться человек. Или, если уж на то пошло, сверхчеловек.

– Прошу, перестаньте называть меня сверхчеловеком, – сказал Лоусон. – А то говорите прямо как Фергюсон. Надеюсь, вы-то не думаете, что я собираюсь завоевать мир?

– Я пытался объяснить Фергюсону, что это не так, но супермены уже мерещились ему за каждым деревом, и я никак не мог достучаться до его рассудка.

Съехав по спинке кресла, Лоусон исполнил серию коротких джазовых риффов, и на несколько секунд комнату наполнили тонкие послезвучия. Прежде чем они умолкли, Лоусон отложил трубу и сказал:

– Вряд ли такие объяснения воспримет человек, воспитанный в антропоморфном ключе.

– Знаю. Я и сам далеко не сразу понял. Пожалуй, не раньше чем отождествил свои интересы с вашими.

– Фергюсон пошел на крайние меры, но две вещи, которых он так боялся, – это выводы, к которым придет любой поборник антропоморфного мышления, знай он правду обо мне и восьми десятках ребят, еще не вышедших из яслей. Разумеется, Фергюсон был совершенно прав, проводя параллель между взрослением человека и гориллы. Прав, но по-своему. В естественных условиях незрелая горилла – коммуникативное и конкурентоспособное живое существо. Это часть ее взросления. Если вам угодно, прогресс. В яслях мы, дети, считали, что футбол, бейсбол и скатч важнее всего на свете и наша цель – победа, но истинный смысл был в физическом развитии и обучении психологической и социальной координации – то есть необходимым элементам взросления. Как видите, зрелые люди уже не так серьезно относятся к подобным играм.

– Да, – сказал Арчер, – но попробуйте заставить Фергюсона – или другого человека с антропоморфным складом ума – провести эту параллель!

– Прогресс человечества, – наставительно произнес Лоусон, – не самоцель, а средство в глазах любого школьника, увлеченного соревновательной игрой.

– Букварь новой расы, параграф номер один, предложение первое, – усмехнулся Арчер. – Но бесполезно объяснять все это Фергюсону. В этой части сознания у него огромное слепое пятно. Весь его интеллект основан на концепции состязания и прогресса. Эта концепция – его бог, и Фергюсон будет биться до последней капли крови, прежде чем признает, что его… его футбольный счет – не последняя надежда человечества.

– Он уже пролил последнюю каплю крови, – сказал Лоусон, – и увяз в ней. Про Фергюсона можно забыть. – Задумчиво взглянув на трубу, он продолжил: – Параграф номер один, предложение второе. По достижении цели средство утрачивает любую значимость. Мы знаем, что это так, но не пытаемся донести эту мысль до человеческих существ. – Он подмигнул Арчеру и вежливо добавил: – За исключением вас. Параграф номер один, предложение третье. Не вздумайте винить в этом человека. Нельзя ожидать от него признания, что вся его культура – не больше чем детская игра, обреченная угаснуть, дабы послужить какой-то цели. Не смотрите на людей сверху вниз, ибо они заложили фундамент для нашего здания и не хуже нас знают, какую оно примет форму.

По обыкновению, Арчер почтительно промолчал. Он знал, что к этим вопросам Лоусон относится крайне серьезно – в отличие от всех остальных вопросов.

– Параграф номер два, – продолжил Лоусон, хмуро поглядывая на трубу. – На человека можно нападать только ради самозащиты, и в этом случае его надлежит уничтожить стремительно и бесповоротно. Отличаясь аутистическим мышлением, люди всегда будут уверены, что вы хотите править их миром. Свойственный человеку эгоизм не позволит ему смириться с истиной. Мы не нуждаемся в человеческих игрушках и должны отринуть детские забавы.

– Этот букварь необходимо перенести на бумагу, – сказал Арчер после недолгого молчания. – И чем скорее, тем лучше. Без него нам не обойтись.

– Думаю, мы посвятим его Фергюсону, – язвительно предложил Лоусон.

Он взял трубу, нежно коснулся клавиш, и в комнате завибрировала очередная чистая нота.

– Вот смотрю на вас и вижу Иисуса Навина, – сказал Арчер.

– Гавриила, – лаконично поправил Лоусон и ухмыльнулся.

Фергюсон вглядывался в экран. Наконец тот мигнул и голос сказал:

– Извещение об отказе в страховке, выданное четвертого ноября Бенджамину Лоусону.

Голос не умолкал, и ошеломленный Фергюсон поначалу слушал его, но потом перестал. Вот она, цепная реакция, говорил он себе, держа разум под контролем и игнорируя вещавший с экрана голос. Вот оно, персональное зло, которого боялся всякий человек с тех самых пор, как упала первая бомба. Но не такой реакции мы ждали. Никто не предвидел подобного разделения на два человечества, старое и новое. Никто ничего не знает, никто, кроме меня и Арчера, и я не смогу предупредить остальных…

Это поражение. Продолжать борьбу бессмысленно. Фергюсон видел губительное крушение надежд. Видел, что люди теряют контроль над Землей и Лоусон правит всей планетой, как Нерон правил чернью. Видел, ибо до последнего цеплялся за аутистическое мышление. Он видел, как останавливается прогресс, и воспринимал эту остановку как самую последнюю бездну, в которой его ограниченный разум не различал ничего, кроме черной пустоты. Так пал последний рубеж обороны, и Фергюсон позволил себе услышать слова, что повторялись с экрана:

– Лоусон хотел застраховаться от вероятности, что сотрудник СЛП Грегори Фергюсон сойдет с ума. Поскольку следствие выявило, что Фергюсон уже вышел за пределы допуска на ошибку, приемлемого для вероятности параноидальных психозов…

В неизведанном космосе лайнер под названием «Нестор» вновь столкнулся с неприкаянной боеголовкой, но теперь это произошло в сознании Грегори Фергюсона, и после белой вспышки его разум погрузился в бесконечную тьму.