Текст книги "«Время, назад!» и другие невероятные рассказы"

5

Вдруг наверху, где дожидалось племя, возникла суматоха. Ран навострил все свои чувства, как зверь – уши, и направил их назад.

Громче всех слышались вопли Дагона:

– Они приближаются! Мы в ловушке! Они заметят нас, как только минуют эту скалу. Нужно бежать! Спасаться! Чего вы ждете? Бегите, говорю вам, бегите!

В ответ закипели спутанные мысли. Уже никто не понимал, почему племя не прячется, даже старейшины не видели пути к спасению ни наверху, ни внизу. Было все равно, бежать или оставаться. Лидер не подарил им очевидной надежды. В этот миг отчаянное желание Дагона казалось разумным. По крайней мере, бежать проще, чем стоять на месте перед лицом неминуемой гибели.

– Пещеры! – заорал Дагон. – Прячьтесь в пещерах!

Ран сгруппировался, повернулся и мощно погреб наверх, подталкиваемый снизу могучими Мыслями. Когда он оказался среди людей, те уже рассеялись.

– Разрушители! – кричали ему соплеменники. – Смотри! Когда они выйдут из-за скалы…

Мысленные голоса канули в сущий беззвучный ужас, но отдельные сознания еще пробивались сквозь всеобщий гвалт:

– Куда нам деваться? Что делать? Скажи, пока мы не погибли!

– Вниз, – ответил Ран спокойно, но послав свою мысль как можно сильнее, подсознательно копируя течение Мыслей Левиафана, что сотрясало людей, пока те висели в воде. – Вниз. За мной.

Без промедления он снова развернулся и мощными гребками поплыл вниз. У него не было четкого плана; он действовал инстинктивно, импульсивно, как Дагон. В одном был уверен: для человечества это единственный выход. Ран не собирался уходить от ответственности, которую на него возложили: держать племя вместе, сохранять его человечность, упорно нести груз человеческого наследия.

Племя нерешительно последовало за ним. Дагон плыл последним. Все были охвачены ужасом, но готовы держаться за хрупкую соломинку, пока она не переломится.

Громадный темный Мыслитель по-прежнему перегораживал путь. Один его задумчивый глаз смотрел в сторону людей, другой прятался на противоположном боку, глядя в неведомые глубины. Если для управления сразу двумя полями зрения киту требовалось два сознания, то ни одно из них даже на миг не задержало внимание на группе изнуренных беглецов, чей народ некогда правил миром.

Дрожа, люди остановились.

Ран поплыл вперед и заглянул в глаз Левиафана. Он собрал последние силы разума, еще не отнятые усталостью и страхом. Достучаться бы до этого необъятного существа, поговорить с ним, как разумное существо с разумным существом…

– Нас гонит враг, – без обиняков сказал он исполину. – Позволь нам пройти.

Глаз Левиафана даже не дрогнул. Вверх беспрепятственно покатилась новая гигантская Мысль.

– Пропусти! Пропусти! – по-звериному дико, пронзительно закричал Дагон.

Левиафан не ответил, как будто Дагон был барракудой или муреной.

К Дагону присоединилось все племя, наполнив воды бессвязными мыслями, криками о помощи, требованиями пропустить, нечленораздельными воплями, пронизанными страхом смерти. Но им никто не внял. Левиафану уже не раз доводилось встречаться с шумливыми морскими животными.

Пути к спасению не было. Племя не могло двигаться вперед, не могло и повернуть назад. Оставалось лишь кричать и проклинать западню, в которую его завел Ран, до тех пор, пока первый Разрушитель не покажется из-за скалы…

Когда Дагон заметил жуткий силуэт, его вопль заглушил крики остальных. Он закрутился в воде, взбивая пену, и резко рванулся к похожей на пчелиные соты стене.

– Бежим! – кричал он. – Прячьтесь! Прячьтесь!

Этот призыв был прост и понятен племени. Команды Рана – нет. Люди бросились врассыпную, одни помчались за Дагоном, другие бестолково тыкались в стену и друг друга с истошным визгом, даже не осознавая, что визжат. Типичная для ведомых паника направила их прямо в пасть преследователя.

Только Ран держался на месте, собирая всю силу разума и чувство ответственности за племя, которое он привел на край гибели, следуя неведомому доселе инстинкту.

По сравнению с колоссальной силой разума кита его сила была ничтожна. Но, кроме нее, у Рана ничего не осталось. Он собрал ее последние крупицы и метнул в Левиафана, как копье. Он не вложил в бросок ни слов, ни призывов. Просто хотел пробиться сквозь броню гиганта, заставить его заметить другой разум в другом теплокровном мозгу.

Левиафан слабо пошевелился. Его Мысль, поднявшаяся подобно струйке дыма, на миг качнулась в направлении Рана. Ее прикосновение обожгло разум столь сильно, что Ран отшатнулся. Он не был уверен, означает ли легкое шевеление гигантского Мыслителя, что тот обратил на него внимание.

– Помоги нам! – произнес Ран и тихо, и со всей неистовостью, на которую был способен.

Похожий на окно глаз, сидящий в глубокой глазнице, как в подводной пещере, едва заметно оживился. Ран не знал, заметил ли его Левиафан, а если заметил, то понял ли, что происходит. В любом случае через пару секунд это не будет иметь значения. По волнению вокруг ясно, что гибель близка.

Ран бросил последнюю страстную просьбу в тушу, блокирующую проход.

– Помоги нам! – взмолился он. – Помоги!

Затем он развернулся, поджал ноги, толкнулся и помчался к убегающему племени. Его громкие мысли неслись впереди него, отчаянно цепляясь за разум тех, кто еще был способен слышать и слушаться.

– Назад! – звал он. – За мной! Спускайтесь!

Но как люди могут послушаться, если смерть уже склонилась над ними? Дикие вопли Дагона были понятнее, они долетали высоко, до того уровня, где находились разрушительные машины. До Дагона не докричаться, он переступил черту и отринул свою человечность. Но племя – то, что от него осталось, – еще можно спасти.

Ран из последних сил мчался вверх, выкрикивая команды.

Для соплеменников они были абсурдны; вождь приказывал не прятаться, а погибнуть. Одни просто не отвечали, слепо плывя прочь, другие возражали дрожащими от ужаса голосами.

Ран не обращал внимания на крики. Ему нужно было привести людей к Левиафану, если понадобится – силой. Даже если Ран примется их бить, они не ответят, ведь он по-прежнему их вождь. Но и подчиняться не станут.

То, что происходило потом, напоминало кошмарное побоище. Ран схватывался с молодыми и сильными, вырубал их и толкал в глубину. Заламывал руки тем, кто послабее, и тянул вниз. Гнал старых. Выхватывал детей из рук матерей и швырял в темноту, а матерей отправлял следом.

Вдали, в открытой воде, начали падать звезды. Время от времени они находили цель; иногда этой целью оказывался растерянный беглец, которого сам Ран направил к гибели. Ран ничего не мог с этим поделать, даже не задумывался. Для него имело значение одно: племя должно предстать перед Левиафаном, и будь что будет.

Высоко над головой постепенно затихали панические вопли Дагона и истошные крики тех, кто успел подняться за ним следом. Разум этих беглецов перестал быть человеческим, он уже не формировал внятных мыслей.

Ран игнорировал эти звуки. Может быть, кому-то и удастся прорваться мимо Разрушителей. Даже если они обретут свободу в верхних морях после безумного побега, они уже не люди. Малодушные простились со своей человечностью здесь, на глубине, покинув объятые ужасом остатки племени. Если человечеству еще предстоят какие-то свершения, они ждут внизу.

Ран изо всех сил подгонял свой народ к вратам и Левиафану.

Испуганное племя – последнее, что осталось от человечества, – собралось, дрожа, перед подводным привратником. Ран протолкался через толпу и послал всем успокаивающую мысль, после чего предстал перед громадным глазом, выглядывавшим из отвесной скалы плоти.

И на этот раз кит увидел его. Увидел и услышал.

Когда Ран послал свою всеобъемлющую мысль, она коснулась не только людей. Мыслящий разум дотронулся до другого мыслящего разума, и спокойное, величественное сознание Левиафана заглянуло в голову человека. В то же время другая сторона этого сознания продолжала смотреть туда, куда человек еще никогда не заглядывал.

Звездный дождь уже шел над племенем, а его последний вождь все переглядывался с хранителем врат, ведущих к основанию мира. В течение нестерпимо долгого времени кит не реагировал никак.

Затем исполин зашевелился. Он сдвинулся вперед, подобно живой горе, и вода отхлынула от него могучими потоками.

Медленно-медленно в скале приоткрылось отверстие, портал в охраняемую Бездну. И люди, оставшиеся от маленького племени, один за другим нырнули в это отверстие, спеша укрыться в недрах планеты. Ран был последним.

Кит возвышался над ними, грандиозный, как крепость. Ран тяжело вздохнул, зная, что исполнил свой долг и освободился от гнета ответственности. Его люди остались людьми. Он не допустил ошибки; инстинкт, приведший его сюда, мудрее разума, но это не звериный инстинкт. Что будет дальше, Ран не знал, но твердо верил, что все сделано правильно.

Левиафан лениво повернулся в воде, созерцая звезды, еще сверкавшие над бездной, где исчезли последние люди на Земле.

Звезды больно жалили гигантский лоб, много тысячелетий излучавший Глубинные Мысли. Кит существовал задолго до появления человечества. До сих пор Левиафан спокойно лежал здесь, никого не трогая. Рождались завоеватели, войны захватывали целые континенты, но планета на три четверти была покрыта водой и кит мог ни о чем не заботиться.

Теперь война пришла на глубину, в личные владения Левиафана.

Все больше Разрушителей появлялось в поле его зрения, они медленно покачивались в темной воде под мощными струями Глубинных Мыслей. Все живые существа на поверхности Земли и в ее водах разбегались и прятались при виде звездного дождя, ведь его прикосновение означало смерть.

Левиафан наморщил величественный лоб и стряхнул с себя звезды.

Затем Землерожденный медленно развернул исполинское тело и встретился с Пришельцами лицом к лицу.

Проект

Исследовательский комплекс «Мар виста дженерал» существовал уже восемьдесят четыре года. Формально он считался научной организацией, хотя на самом деле это было не так. С тех пор как он возник на месте одной из больниц в середине двадцатого века, на территорию «Мар виста» ни разу не ступала нога постороннего.

Ибо если кто-то входил туда, значит он уже был избран в совет. И только сам совет знал, что это означает.

– Нам придется отложить визит! – сказала Мэри Грегсон, сминая сигарету. – Собственно говоря, Митчелла сюда пускать вообще нельзя!

Сэмюэль Эшворт, худой смуглый невыразительный молодой человек, укоризненно покачал головой:

– Это просто невозможно. И без того уже слишком многие настроены против совета. Скажите спасибо, что к нам не явилась целая комиссия с проверкой.

– Один человек ничем не лучше комиссии, – огрызнулась Мэри. – Вы не хуже меня знаете, что будет дальше. Митчелл начнет говорить, и…

– И?

– Как мы сможем защититься?

Эшворт бросил взгляд на других членов совета. Присутствовало их немного. «Мар виста дженерал» был домом для тридцати мужчин и тридцати женщин, но большинство из них сейчас были заняты своими делами.

– Что ж, – сказал Эшворт, – мы стоим на грани вымирания. Мы знаем, что, вероятнее всего, станет причиной гибели современной культуры. До сих пор лишь «Мар виста дженерал» обеспечивал стабильность. Как только будут запущены центральные энергостанции, мы сможем защитить себя и реализовать наши цели. В этом можно не сомневаться.

– Они еще не запущены, – мрачно возразил Бронсон, седой хирург, пессимизм которого, похоже, рос год от года. – Мы слишком долго оттягивали этот кризис, и он перешел в открытую стадию. Как сказал Митчелл – либо вы меня к себе пустите, либо будет хуже. Если мы его пустим…

– А если разыграть спектакль? – предложил кто-то.

– Перестроить весь «Дженерал» за несколько часов? – спросила Мэри.

– Когда Митчелл подойдет к воротам, – спокойно сказал Эшворт, – тысячи людей у телевизоров будут ждать, когда он выйдет обратно. Напряженность в обществе и неприязнь к нам настолько высоки, что мы не посмеем пойти ни на какой подлог. И все-таки я за то, чтобы сказать Митчеллу правду.

– Это безумие, – прорычал Бронсон. – Нас линчуют.

– Мы нарушили закон, – согласился Эшворт, – но в итоге добились успеха. Мы спасли человечество.

– Если вы скажете слепому, что он идет по краю обрыва, он может поверить вам, а может и не поверить. Особенно если вы попросите у него награду за спасение.

– Я вовсе не говорю, что мы сумеем убедить Митчелла, – улыбнулся Эшворт. – Я всего лишь считаю, что мы можем его задержать. Работа над проектом центральных энергостанций постоянно продвигается, и через несколько часов все может полностью измениться. Как только станции будут приведены в действие, мы вольны делать все, что захотим.

Мэри Грегсон поколебалась, закуривая очередную сигарету.

– Я начинаю склоняться на вашу сторону, Сэм. Митчелл намерен каждые пятнадцать минут сообщать миру по визору, что он еще жив.

– Мера предосторожности, чтобы быть уверенным в собственной безопасности. Если люди настолько нас подозревают…

– Итак, – сказала Мэри, – сейчас он идет через Лоуэр-колледж. Но там никогда не было ничего сверхсекретного, и долго он там не задержится. Скоро он постучится в нашу дверь. Сколько у нас времени?

– Не знаю, – ответил Эшворт. – Приходится рисковать. Мы не можем отдать приказ немедленно завершить подготовку энергостанций, ибо тем самым раскрыли бы свои карты. Когда станции будут запущены, нам сообщат – но до тех пор нам придется запутывать и задерживать Митчелла. На мой взгляд, ничто не запутает и не задержит его больше, чем правда. Все-таки психология – моя специальность. Думаю, я сумею потянуть время.

– Вы понимаете, что это означает? – спросила Мэри.

Эшворт посмотрел ей в глаза.

– Да, – кивнул он. – Я понимаю, что это означает.

«Мар виста дженерал» представлял собой гигантское белое невыразительное сооружение без окон, стоявшее, словно алтарь, посреди заполненной всевозможными техническими конструкциями территории. Сотни специализированных зданий, относившихся ко всем отраслям науки, образовывали море, в котором «Мар виста дженерал» был центральным островом. Море было судоходным; именно им и являлся Лоуэр-колледж, открытый для публики, которая могла наблюдать за работой техников, воплощавших в жизнь планы, рождавшиеся на неприступном острове «Мар виста дженерал».

В стене белого здания имелись маленькие металлические ворота, на которых была выбита надпись: «МЫ СЛУЖИМ ЛЮДЯМ», а под ней – анахроничный знак Эскулапа со змеей, реликвия тех времен, когда «Мар виста дженерал» действительно был больницей.

Белое здание было изолировано от всего, но его соединяли с внешним миром линии связи. Подземные трубы пневматической почты вели в Лоуэр-колледж. Телевизоры передавали чертежи и планы. Но никто извне никогда не входил в эти металлические ворота, так же как никто из советников никогда не покидал «Мар виста дженерал» – пока не заканчивался пятнадцатилетний срок пребывания в должности. И даже тогда…

Это тоже было тайной. На самом деле тайной являлась бо́льшая часть истории последних восьмидесяти с небольшим лет. Инфоленты достаточно правдиво описывали Вторую мировую войну и атомную бомбардировку, но история последовавших за этим беспорядков, завершившихся Второй американской революцией, подверглась небольшим искажениям, скрывавшим истинный смысл. Радиоактивный кратер, появившийся на месте Сент-Луиса, бывшего железнодорожного и торгового центра, оставался памятником амбициям революционеров во главе с Саймоном Ванкерком – вставшим на путь мятежа преподавателем социологии; а нынешнее централизованное авторитарное мировое правительство стало памятником поражению войск Ванкерка. Власть теперь принадлежала Всемирному центру, могущественной коалиции правительств бывших великих держав.

Время ускорило бег. Прогресс движется прямо пропорционально технологическому развитию – если, конечно, это развитие не происходит столь быстро, что человечество отстает от него, и в итоге возникает опасность войн и хаоса. Но Вторая революция была остановлена прежде, чем Ванкерк пересек Миссисипи, двигаясь на восток, а впоследствии появился Всемирный центр, установивший собственные, крайне жесткие законы.

Пятьсот лет прогресса сжались до восьми десятилетий. Нынешний мир мог бы показаться весьма странным для гостя из тысяча девятьсот пятидесятого года. О происхождении и истории новой системы столь невероятный гость мог бы узнать из инфолент, полных подробных таблиц и диаграмм, но…

Инфоленты лгали.

Сенатор Руфус Митчелл мог бы быть как мясником, так и политиком. Он словно сошел со старомодной карикатуры – щекастое красное лицо, два с половиной подбородка, отвисшее брюхо и огромная сигара, торчавшая под острым углом между плотно сжатыми губами. Когда-то Джордж Крукшенк[27]27
  Джордж Крукшенк (1792–1878) – известный американский иллюстратор, карикатурист.


[Закрыть] рисовал подобных Митчеллу, но не политиков; сегодняшний же Руфус Митчелл был расчетливым, умным, критически настроенным человеком, который мог почуять радиолокационный взрыватель бомбы прежде, чем она окажется чересчур близко. По крайней мере, он на это надеялся. И именно потому ему удалось создать комиссию, несмотря на сопротивление сторонников политики невмешательства во Всемирном центре.

– Открытые мирные договоры должны обсуждаться открыто[28]28
  Цитата из «Четырнадцати пунктов» Томаса Вудро Вильсона, 28-го президента США (тезисы о целях Первой мировой войны, изложенные в речи перед конгрессом в январе 1918 года).


[Закрыть], – крикнул он, пытаясь смутить оппонента как децибелами, так и семантической двусмысленностью.

Но невозмутимого, постоянно улыбающегося сенатора Куинна не так-то просто было сбить с толку. Старик с серебристо-белыми волосами и вкрадчивым голосом отхлебнул суррогатного виски с содовой и откинулся на спинку кресла, глядя на движущиеся в медленном танце фигуры на потолочном экране.

– Вы понимаете, о чем говорите, Руфус? – пробормотал он.

– Всемирный центр не работает за закрытыми дверями, – ответил Митчелл. – Почему это делает «Мар виста дженерал»?

– Потому что, если приоткрыть двери, все знания просочатся наружу, – сказал Куинн.

Они сидели в баре, отдыхая после обзорной экскурсии по Лоуэр-колледжу, и Митчелл жалел, что его партнером оказался Куинн, а не кто-то другой. Он явно готов был сдаться!

– Я вполне удовлетворен, – заметил Куинн, немного помолчав. – В любом случае не знаю, чего вы, черт побери, хотите.

Митчелл понизил голос:

– Вы не хуже меня знаете, что рекомендации «Мар виста» означают нечто большее, чем просто совет. Мы не отклонили ни одной из них, с тех пор как существует Всемирный центр.

– И что? Мир прекрасно себе существует.

Митчелл ткнул в его сторону сигарой:

– Кто управляет планетой? Всемирный центр – или «Мар виста»?

– Предположим, ею управляет «Мар виста», – сказал Куинн. – Согласились бы вы на добровольное заточение в совершенно ненормальных условиях лишь ради удовольствия осознавать, что вы один из боссов? У францисканских монахов была неплохая идея. Им приходилось расставаться со всем нажитым и давать обет бедности, прежде чем они могли стать монахами. Никто им не завидовал. Никто не завидует совету.

– Откуда мы можем знать, что происходит в «Мар виста»?

– В худшем случае это рай из сказок «Тысячи и одной ночи». Или в лучшем.

– Послушайте, – сказал Митчелл, заходя с другой стороны. – Меня не волнует, что доставляет им удовольствие. Я хочу знать, на что они способны. Они правят миром. Что ж, пора им раскрыть карты. Я до сих пор не вижу никакого смысла в проекте центральных энергостанций.

– Можете на меня не смотреть. Я не электрофизик. Как мне кажется, с их помощью мы сможем получать энергию откуда угодно. И в неограниченном количестве.

– В неограниченном, – кивнул Митчелл. – Но зачем? Это опасно. Атомная энергия уже восемьдесят лет находится под жестким контролем, и именно потому наша планета еще существует. Если любой будет получать энергию откуда угодно – он сможет играть с нейтронами. Вы понимаете, что это может означать.

Куинн начал устало загибать пальцы:

– У нас обязателен сбор сведений о каждом. У нас обязательны психологические тесты. У нас есть системы тайного наблюдения, и у нас отменена неприкосновенность личности. Не говоря уже о множестве других подобных мер. Всемирный центр обладает абсолютной властью и может контролировать жизнь практически любого человека на земле.

– Но «Мар виста дженерал» обладает абсолютной властью над Всемирным центром, – торжествующе заявил Митчелл. – Мы уже видели Лоуэр-колледж, и там совершенно не на что смотреть, кроме множества техников. И всяких технических штучек.

– Чушь.

– Сидите спокойно и пейте свой суррогат, – сказал Митчелл. – Когда будут запущены центральные энергостанции, к ним сможет подключиться любой. Просто сидите и напивайтесь до потери сознания. Может начаться новая атомная война. Могут появиться новые мутанты. И на этот раз они могут стать взрослыми.

– Не могут и не смогут, – возразил Куинн. – Умные долго не живут.

– Чушь, – передразнил его Митчелл.

– Вы прекрасно знаете, – устало сказал Куинн, – что лишь по-настоящему опасные мутации выглядят столь чуждо, что их признаки проявляются еще до того, как человек повзрослеет. Как только они становятся синими, отращивают дополнительные руки или пытаются взлететь, их можно обнаружить и уничтожить. Но мутантов больше нет, и вы всего лишь паникер. Я не могу помешать вам отправиться в «Мар виста», если вы так хотите. Но я не вижу для этого никаких причин. У вас пожизненная должность сенатора.

– Я представляю народ, – ответил Митчелл.

Мгновение поколебавшись, он, как ни странно, рассмеялся:

– Да, знаю. Это штамп. Но я действительно чувствую ответственность.

– Чтобы ваша фотография появилась в новостных лентах.

– Я занимался кое-какими исследованиями на этот счет и обнаружил кое-что интересное.

– При нынешнем положении дел нам ничто не угрожает, – сказал Куинн.

– Так ли это? А вот и наш гид. Хотите подождать здесь или?..

– Подожду здесь, – ответил Куинн, откидываясь на спинку кресла с полным бокалом в руке.

В разных местах земного шара трудились люди, выполняя сложную задачу. Центральные энергостанции представляли собой металлические полушария, гладкие, словно стекло, снаружи и запутанные, словно лабиринт, внутри. Их монтаж вступил в завершающую стадию. Само их сооружение длилось недолго, ибо технический прогресс мчался вперед с фантастической скоростью. В тысяча девятьсот пятидесятом году подобная работа заняла бы десять лет. Теперь же на это потребовалось три месяца, от начала до конца – до самых последних проверок, которые и проводились сейчас.

Постройка центральных энергостанций была санкционирована Всемирным центром. Однако сама идея, вместе с подробными планами, была предложена «Мар виста дженерал».

Станции были разбросаны по всему миру – по изменившемуся миру, который был совершенно иным, чем восемьдесят лет назад.

Мир изменился физически.

И мировоззрение изменилось тоже.

Сенатор Куинн недооценил Митчелла. Он считал коллегу человеком, который постоянно лезет не в свое дело, но не мог понять, что Митчелл неизбежно получал то, чего хотел, даже когда результатом было лишь удовольствие или информация. Митчелл, несмотря на свою внешность, был крайне умен и практичен. Благодаря сочетанию двух этих качеств он, вероятно, лучше всего подходил на роль разведчика в «Мар виста дженерал».

Советник Мэри Грегсон, однако, отнюдь не относилась к тем, кто недооценивал гостя. Она уже ознакомилась с данными о психологических характеристиках и коэффициенте интеллекта Митчелла и не в силах была скрыть сомнений по поводу плана Эшворта. Она не отводила взгляда от худого смуглого невозмутимого молодого человека с застенчивой улыбкой, который стоял рядом с ней перед прозрачной внутренней дверью.

– Волнуетесь? – спросил Эшворт, посмотрев на нее.

– Да.

– Ничего не поделаешь. Кроме вас, никто не сможет объяснить сенатору биогенетические аспекты. Вон он идет.

Они повернулись к полосе дневного света, которая становилась все шире по мере того, как медленно открывались большие металлические ворота. Между створками виднелась дородная фигура Митчелла. Он стоял, слегка наклонившись вперед, словно вглядывался в темноту перед собой.

Темнота прояснилась. Митчелл молча шагнул вперед. Когда ворота закрылись за ним, открылась внутренняя дверь.

Эшворт вздохнул и дотронулся до руки женщины:

– Пора.

– Нам сообщат, как только будут запущены станции, – быстро прошептала она. – А потом…

– Добрый день, сенатор, – громко сказал Эшворт, поднимая руку в приветственном жесте. – Входите. Это советник Мэри Грегсон. Я Сэмюэль Эшворт.

Митчелл подошел к ним обменяться рукопожатиями. Губы его были плотно сжаты.

– Не знаю, чего вы ожидаете, – сказал Эшворт, – но, думаю, будете удивлены. Полагаю, вы понимаете, что вы – первый посторонний, когда-либо входивший в «Мар виста дженерал».

– Да, знаю, – ответил Митчелл. – Именно поэтому я здесь. Вы тут главный, советник?

– Нет. Это демократический совет. Здесь нет главных. Нам поручили вас сопровождать. Готовы?

Митчелл достал из кармана маленькую черную коробочку и что-то в нее сказал.

– Я докладываю каждые пятнадцать минут, – пояснил он. – Визор запрограммирован на мой голос, а также в нем предусмотрена специальная кодовая комбинация. Да, я готов.

Он убрал устройство.

– Прежде всего мы хотим показать вам «Мар виста», – обратилась к нему Мэри. – Потом мы все объясним и ответим на любые ваши вопросы. Но – никаких вопросов, пока не получите общее представление. Согласны?

Советник Грегсон решила, что это лучший способ потянуть время. Сработает ли он в отношении Митчелла, Мэри не знала; однако он небрежно кивнул – и она облегченно вздохнула.

– Вполне, – сказал сенатор. – Как насчет защитных костюмов? Или… – Он пристально посмотрел на Эшворта и женщину. – Вы выглядите совершенно нормальными.

– Мы такие и есть, – сухо ответил Эшворт. – Но пока – никаких вопросов.

Митчелл поколебался, повертел в руках сигару и наконец снова кивнул. Но взгляд его, которым он окинул маленькое пустое помещение, оставался настороженным.

– Это лифт, – сказала Мэри. – Мы поднимаемся. Давайте начнем с самого верха, а потом постепенно будем спускаться.

В стене открылся клапан, и женщина прошла через него.

Эшворт и Митчелл последовали за ней.

* * *

Три часа спустя они сидели в баре на подземном этаже. Нервы Мэри были напряжены до предела. Что касается Эшворта, он волнения не проявлял. Как ни в чем не бывало смешал суррогатные напитки и раздал всем бокалы.

– Вам пора докладывать, сенатор, – напомнил Эшворт.

Митчелл достал свою коробочку, но не стал ее открывать.

– У меня есть несколько вопросов, – сказал он. – Я однозначно не удовлетворен тем, что видел.

– Хорошо. Вопросы и объяснения. И все-таки нам не хотелось бы, чтобы на нашу крышу падали бомбы.

– Сомневаюсь, что они настолько далеко зайдут – по крайней мере, пока, – сказал Митчелл. – Должен отметить, что по поводу «Мар виста дженерал» существует немало подозрений, и если очередного доклада не последует – а вы не сможете убедительно это объяснить, – тогда, вероятно, будут и бомбы. Что ж…

Он что-то сказал в карманный визор, щелкнул объективом и убрал коробочку в карман, после чего развалился в кресле и обрезал кончик свежей сигары.

– Я не удовлетворен, – повторил он.

Электронные схемы приняли доклад Митчелла и передали его по радиоволнам телевизионным станциям всего мира.

В сотнях тысяч домов и контор люди лениво повернулись к телевизорам, включая их словом или жестом.

Рутинный доклад. Пока ничего интересного.

Люди вернулись к своей обычной жизни – жизни, которая невероятно изменилась за восемьдесят четыре года.

– Вот что мы рассказываем народу, – заявил Митчелл. – «Мар виста дженерал» – исследовательская организация. Специалисты-техники, работающие в особой обстановке, могут творить практически в любой области. В «Мар виста» можно воспроизводить условия, как на других планетах, а также создавать собственную уникальную окружающую среду. Обычно на работников влияют тысячи отвлекающих факторов. Но в «Мар виста» специалист посвящает свою жизнь служению человечеству. Он отказывается от обычной жизни. Через пятнадцать лет он автоматически уходит на пенсию, но никто из советников никогда не возвращался на свое прежнее место в обществе. Все они выбрали уединение в монастыре Шаста.

– Вы это будто наизусть знаете, – ровным голосом сказала Мэри, ничем не выдавая волнения.

– Точно, – кивнул Митчелл. – Приходится. Все это есть в инфолентах. Но я только что побывал в «Мар виста дженерал» и не видел ничего подобного. Обычная исследовательская контора, куда менее интересная, чем Лоуэр-колледж. Обычные техники, обычная работа. Так в чем же суть?

Эштон поднял руку, предупреждая Мэри.

– Подождите, – сказал он, делая глоток суррогата. – Итак, сенатор, нам придется вернуться назад в историю. Есть очень простое объяснение…

– Должен заметить, советник, что хотел бы его выслушать.

– Сейчас услышите. Если коротко – все дело в поддержании равновесия.

– Это не ответ, – уставился на него Митчелл.

– Это и есть ответ. Все в природе находится под естественным контролем – теоретически. Когда впервые был произведен атомный взрыв, казалось, что равновесие нарушено. От этого не было никакой защиты. Что ж, действительно так.

– Защиты нет, – сказал Митчелл. – Если только не перестать делать атомные бомбы.

– Что само по себе является методом контроля, если бы это удалось осуществить. Защита совершенно необязательно означает непробиваемую броню. От военной проблемы вполне можно защититься и с помощью общества. Если вам удалось бы настроить всех жителей Земли против мыслей о расщеплении атома, это стало бы идеальной защитой, не так ли?

– Идеальной, но невозможной. Мы нашли вполне разумное решение.

– Авторитарный контроль, – согласился Эшворт. – Вернемся на восемьдесят с лишним лет назад. Разработана бомба. Государства напуганы до смерти, они боятся как бомбы, так и друг друга. Мы получили доступ к атомной энергии до того, как стали к этому готовы. Последовало несколько окончившихся ничем войн, которые даже недостойны подобного названия. Но их было достаточно для начала биологической цепной реакции, и она завершилась появлением естественных средств контроля.

– Всемирный центр? «Мар виста дженерал»?

– Мутации, – сказал Эшворт.

– Но вы же не… – выдохнул Митчелл.

– Обладая дополнительными знаниями, человечество могло бы обуздать атомную энергию, – быстро произнес Эшворт. – Но откуда получить такие знания? Скажем так – от мутанта.

Сенатор опустил руку в карман, коснувшись визора.

– Сэм, – вмешалась Мэри Грегсон, – позвольте мне. Это моя область, сенатор. Что вам на самом деле известно о мутантах?

– Я знаю, что после атомных бомбардировок их было множество, в том числе по-настоящему опасных. Вот почему у нас случались мятежи против мутантов.

– Именно. Некоторые были потенциально опасны. Но у всех у них была задержка в развитии. Их можно было обнаружить – людей, несущих угрозу человечеству, – и убить, прежде чем у них появится шанс полностью развить свои способности. Собственно говоря, у нас была эпидемия нетипичных мутаций. Атомные бомбардировки не были спланированы биогенетически. Большинство мутантов оказались нежизнеспособны, а из тех, кто выжил, лишь немногие являлись сверхлюдьми. Похоже, разновидностей сверхлюдей было несколько – мы не слишком много экспериментировали. Когда ребенок начинал гипнотизировать взрослых или совершать другие сверхчеловеческие поступки, его обнаруживали и изучали. Обычно есть способы найти отклонения еще до того, как мутант начнет взрослеть. Отличия в пищеварительном тракте, в метаболизме…