Текст книги "Пять рассказов о Гэллегере"

– И что же удумал «Сонатон»?

– Козырем «Сонатона» стал эффект массового присутствия. До недавних пор никто не думал, что это возможно, не удавалось проецировать объемное изображение на большой экран: оно раздваивалось и расплывалось. Поэтому все использовали обычные домашние экраны, девятьсот на тысячу двести миллиметров. С превосходными результатами. Однако «Сонатон» сумел прибрать к своим рукам множество гнилых киношек на всей территории Штатов…

– Что значит «гнилая киношка»? – заинтересовался Гэллегер.

– Ну… до крушения звукового кино миром правило тщеславие. Гигантомания в том числе. Вы знаете гигантский мюзик-холл «Радио-сити»? Так это просто мелочь! С развитием телевидения началась беспощадная война между ним и кинопромышленностью. Кинотеатры пытались победить за счет увеличения размеров и сервиса. Они превращались в настоящие дворцы. Но когда телевидение все-таки победило, кинотеатры опустели, а сносить их оказалось слишком накладно. Огромные заброшенные помещения, представляете себе? Впрочем и небольшие тоже. Теперь их снова открыли и крутят там программы «Сонатона». Эффект массового присутствия сработал. Несмотря на дороговизну, билеты раскупают мгновенно. Необычность в сочетании со стадным инстинктом.

Гэллегер опустил веки.

– А почему бы и вам не пойти тем же путем?

– Из-за патентов, – объяснил Брок. – Я ведь говорил, что до недавнего времени объемное телевидение не могло использовать большие экраны. Лет десять назад мы с «Сонатоном» заключили договор, согласно которому каждая компания могла пользоваться любым усовершенствованием, позволяющим увеличить размеры экрана. Но затем «Сонатон» дал задний ход. Они заявили, что договор подложный, и суд принял их сторону. Суд и «Сонатон» в сговоре, ворон ворону глаз не выклюнет. Короче, их конструкторы нашли пути, дающие возможность применять большие экраны. Там неглупые люди, они подали двадцать семь заявок и получили ровно столько же патентов, напрочь исключив любую возможность использовать их идеи. Мои инженеры трудятся, не покладая рук, над поиском аналога, позволяющего в то же время обойти их патенты, но «Сонатон» не оставил ни одной лазейки. Его устройство носит название «Магна». Оно пригодно для любых телевизоров, но их патент позволяет применять ее только на телевизорах марки «Сонатон». Все понятно?

– Это не слишком этично, но вполне законно, – промолвил Гэллегер. – Но все-таки качество ваших фильмов много выше. Люди предпочитают хороший товар. Деньги и размер изображения не самое главное.

– Согласен, – расстроенно сказал Брок, – но дело не только в этом. Журналисты успели забить всем головы новомодным термином ЭМП – эффект массового присутствия. Стадный инстинкт. Конечно, люди предпочитают товары лучшего качества. Но будете ли вы платить за кварту виски четыре зелененьких, если можете купить за две?

– Смотря какого качества. А в чем вообще дело?

– В контрабандных театрах, – ответил владелец «Вокс Вью». – Они возникают по всем Штатам, как грибы после дождя. И всюду демонстрируют мои программы, но пользуются для увеличения своей патентованной системой «Магна». Плата за вход маленькая, дешевле аренды нашего телевизора. Плюс ЭМП. Да, еще манящая прелесть нарушения закона. Люди сотнями отказываются от телевизоров «Вокс Вью», и понятно, почему. Дешевле и заманчивее посещать контрабандные театры.

– Но это же явное нарушение закона, – сказал изобретатель.

– Такое же, как бутлегерство во времена сухого закона. Здесь все зависит от контактов с полицией. Обращаться в суд бессмысленно, я уже пробовал. Иск обходится дороже. Так можно быстро разориться. А снизить стоимость проката «Вокс Вью» я тоже не могу. Плата за телевизоры и так мизерная. Прибыль достигается за счет числа абонентов. Теперь прибыли не будет. А кто стоит за аферой с контрабандными театрами, мне было ясно с самого начала.

– «Сонатон»?

– Именно. Нежданный партнер. Слизывает сливки с моего молока. Его цель – уничтожить меня, а потом захватить и монополизировать рынок. Это позволит ему показывать свою пакость и безжалостно обирать актеров. У меня-то все по-иному. Мои артисты получают по самому высокому тарифу и ценят это.

– А меня вы оценили в какие-то десять тысяч, – поддел магната Гэллегер. – Вам не стыдно?

– Это всего лишь аванс, – заизвинялся Брок. – Назначайте вашу цену. В разумных пределах, конечно… – быстро добавил он.

– Да уж назначу. Она будет астрономической. А что я, согласился тогда вам помочь?

– Да, вы приняли мой заказ.

– Значит, меня тогда осенила мысль, как вас выручить, – успокоил собеседника Гэллегер. – Ну-ка, прикинем. Я не поминал о чем-нибудь конкретном?

– Вы без конца говорили о мраморном столе и о своей… как бы это выразится… подружке.

– Следовательно, я пел, – снисходительно объяснил ученый. – Пение действует на меня умиротворяюще, а лишь господу ведомо, как необходим покой моим издерганным нервам. Музыка и алкоголь. Дивлюсь я, что оно в руках виноторговцев…

– Что-что?

– Где вещь, что ценностью могла б сравниться с ним? Не обращайте внимания. Это рубай Омара Хаяма о вине. Пустяки. От ваших инженеров есть хоть какой-то прок?

– Это лучшие инженеры. К тому же с высокими окладами.

– И эти гении не в состоянии решить проблему в обход патентов вашего конкурента?

– Если быть кратким, то да, не могут.

– Видимо, нам не обойтись без аналитической работы, – грустно резюмировал изобретатель, – а это для меня – нож острый. И все-таки сумма состоит из слагаемых. Вы это понимаете? Лично я – нет. Горе мне с этими словесами. Брякну что-нибудь, а потом сам не могу понять, что же я сказал. Это поинтереснее, чем театр, – несколько загадочно сказал он. – У меня голова начинает раскалываться. Так много слов и так мало спиртного. Итак, на чем мы прервались?

– На полдороге в дурдом, – ехидно молвил Брок. – Если бы вы не были моим последним шансом, я бы…

– Не трудитесь, – снова заскрипел Джо. – Разорвите контракт, Брок. Все равно я не скреплю его своей подписью. Я не гонюсь за славой. Я выше этого.

– Если ты не умолкнешь, – пообещал Гэллегер, – я заеду тебе в ухо.

– Давай! – завизжал Джо. – Колоти меня! Лупи сильнее! Чем подлее ты отнесешься ко мне, тем скорее подорвешь мою психику и таким образом убьешь. Мне наплевать. Я лишен инстинкта самосохранения. Бей, и ты увидишь, что я не боюсь тебя.

– А ведь Джо молодец, – задумчиво сказал изобретатель. – Это единственная разумная реакция на шантаж и запугивание. Если уж конец неизбежен, то чем скорее, тем лучше. Джо не признает нюансов. Любое сильное болевое ощущение уничтожит его. А ему наплевать.

– Как и мне, – пробурчал Брок. – Меня интересует лишь одно…

– Да-да, понятно. Что ж, подождем, возможно, что-нибудь и придет мне в голову. Как пройти на вашу студию?

– Вот вам пропуск. – Брок черкнул пару слов на обороте своей визитки.

– Я могу надеяться на вас?

– Конечно, – легко соврал Гэллегер. – Идите и ни о чем не беспокойтесь. Попробуйте не нервничать. Я займусь вашим делом. Или я сразу же найду решение, или…

– Или что?

– Или не найду, – оптимистически закончил Гэллегер и коснулся кнопок алкогольного органа у себя под кушеткой. – Я устал от мартини. Ну что мне стоило сотворить робота-бармена, раз уж я занялся роботами. Иногда даже на кнопку нажимать невмоготу. Успокойтесь, Брок. Я сразу же возьмусь за ваше дело.

Но владелец «Вокс Вью Пикчерс» не успокоился.

– Хорошо, я надеюсь на вас. Если вам нужно от меня что-нибудь…

– Блондинку, – протянул Гэллегер. – Вашу сверхсуперзвезду Сильвию О'Киф. Направьте ее сюда. Это единственное, чем вы можете мне помочь.

– До свидания, Брок, – заскрипел робот. – Не огорчайтесь, что не заключили со мной контракта, вас должно утешить уже то, что вы услышали мой несравненный голос и даже лично любовались мною. Но не рассказывайте о нашей встрече всем и вся. Видит бог, мне не нужны толпы поклонников. Они слишком шумят.

– Что такое догматизм, познать до конца можно только после беседы с Джо, – заметил Гэллегер. – До встречи, и не забудьте про Сильвию О'Киф.

Лицо Брока исказилось мучительной гримасой. Он попытался что-то сказать, но не нашел слов, махнул рукой и пошел к выходу.

– Прощайте, уродливое создание, – простился с ним Джо.

Когда грохнула дверь, Гэллегер лишь покачал головой, хотя роботу с его нежным слухом сделалось совсем худо.

– Так тебе и надо! – сказал он. – Какая муха тебя укусила? Брок чуть с ума не сошел, слушая твои откровения.

– Не мнит же он себя киногероем, – парировал робот.

– Не в красоте счастье.

– Как же ты глуп. И безобразен так же, как Брок.

– А ты – мешанина из скребущихся колесиков, шестеренок и передач, не говоря уже о червяках, которые в тебе так и копошатся, – парировал создатель робота, имея в виду, конечно, червячные передачи в корпусе своего детища.

– Я бесподобен. – Джо самозабвенно изучал себя в зеркале.

– Это может придти только в твою уродливую голову. И зачем только я сотворил тебя прозрачным.

– Чтобы все остальные могли любоваться мною. Лично у меня зрение рентгеновское.

– У тебя совсем крыша поехала. А почему я спрятал изотопный мозг в твоем животе? Другого места не нашлось, что ли?

Джо не реагировал. Поразительно противным, скрипучим голосом он тянул какую-то мелодию. Чтобы обрести моральные силы, Гэллегер подкрепился джином прямо из горлышка, но и это не помогло.

– Может, наконец, заткнешься? – взорвался он в конце концов. – Старый поезд метро на повороте и то мелодичнее.

– В тебе говорит зависть, – парировал робот, но, сжалившись, повысил тональность до ультразвуковой. После полуминутной тишины округу огласил собачий вой.

Гэллегер нехотя покинул кушетку. Пора было сматываться. Все равно в лаборатории не сосредоточишься, пока эта ожившая куча жестянок изливает на всех окружающих потоки самолюбования и самодовольства. Вдруг Джо рассмеялся противным кудахчущим смехом.

Гэллегер содрогнулся.

– Ну, что еще такое?

– Сейчас увидишь.

Черт бы побрал связь причин и следствий в сочетании с теорией вероятности, рентгеновским зрением и другими способностями, которыми он сам наделил этого проклятого Джо! Гэллегер тихо выругался, нахлобучил черную шляпу, давно утратившую первоначальную форму, и двинулся к выходу. Распахнув дверь, он чуть не сшиб с ног маленького толстяка, который тут же врезался головой ему в живот.

– Тьфу! Своеобразное чувство юмора у этого болвана-робота. Приветствую вас, мистер Кенникотт. Приятно видеть вас. Жаль, что нет времени, чтобы угостить вас стаканчиком.

Смуглая физиономия мистера Кенникотта злобно перекосилась.

– Плевал я на ваш стаканчик, верните мне мои кровные! Деньги на бочку. И нечего пудрить мне мозги!

Гэллегер равнодушно глядел сквозь посетителя, словно тот был стеклянным.

– Если уж вы так настаиваете, то признаюсь, что как раз собрался пойти за деньгами в банк.

– Вы купили у меня бриллианты, собирались их использовать для какого-то аппарата. И тут же вручили мне чек. Но его не принимают к оплате. Как вы это объясните?

– Его нечем оплачивать, – тихо признался изобретатель. – Я плохо помню свой банковский счет. Перерасход, видите ли.

Кенникотт едва не свалился с ног.

– Тогда возвратите камни.

– Я их уже куда-то приспособил. Только не помню, куда. Скажите, мистер Кенникотт, только честно: я был сильно пьян, когда их покупал?

– Да уж, – заверил толстяк. – Налакались до положения риз, точно. Но какое это имеет значение? Я не собираюсь ждать. Вы и без того довольно поморочили мне голову. Расплачивайтесь, или вам плохо придется!

– Убирайтесь прочь, мерзкое существо, – послышался из лаборатории голос робота. – Вы мне отвратительны.

Гэллегер торопливо вытолкал коротышку на улицу и запер дверь.

– Попугай, – объяснил он. – Руки все не доходят придушить его. Теперь о бриллиантах… Я же не отказываюсь платить. Только что я получил солидный заказ, и как только поступят деньги, рассчитаюсь с вами до последнего цента.

– Ну уж нет! Вы что, живете на пособие по безработице? Вы – служащий солидной фирмы. Неужто они откажут вам в авансе?

– Откажут, – грустно сказал Гэллегер. – Они мне уже заплатили за полгода вперед. Давайте сделаем так: я рассчитаюсь с вами в самое ближайшее время. Я надеюсь получить задаток у одного клиента. Договорились?

– Нет!

– Нет?

– Ну ладно, черт с вами! Даю вам один день. Ладно, пусть два. Но не больше. Достанете деньги – хорошо. Не достанете – тем хуже для вас. Сядете в долговую тюрьму.

– Двух дней мне хватит. – у Гэллегера отлегло от сердца. – А вы не знаете, есть здесь по соседству контрабандные театры?

– Вы бы лучше взялись за ум, а не занимались всякой ерундой.

– Но это не ерунда. Мне заказали статью о них. Где можно найти контрабандные притоны?

– Нет ничего проще. Идите в центр города. В дверях торчит парень. У него купите билет. В любом месте вы наткнетесь на продавцов.

– Прекрасно, – промолвил Гэллегер, расставаясь со своим кредитором.

Для чего же ему понадобились бриллианты? Ему следовало бы избавиться от своего подсознания. Оно вечно издевалось над ним. Конечно, оно тоже подчинялось законам логики, но настолько извращенной, что сознательному мышлению Гэллегера она была абсолютно непостижима. И все-таки результаты часто бывали удивительно удачными и почти всегда – необычными. Да, жалок тот изобретатель, который конфликтует с классической наукой и творит по наитию.

В лабораторных колбах сохранились следы алмазной пыли – доказательство какого-то эксперимента, осуществленного подсознанием. В голове промелькнуло смутное воспоминание о том, как Кенникотт вручал ему драгоценности. Интересно… Возможно… Ну, да! Он заложил их в Джо. На подшипники или что-то в этом роде. Размонтировать, что ли, робота? Бессмысленно – огранка вряд ли уцелела. Почему понадобились бриллианты чистейшей воды, когда вполне можно было обойтись промышленными алмазами? Видимо, его подсознание предпочитало пользоваться лишь самыми лучшими материалами. Его не интересовали ни цены, ни состояние счета хозяина.

Гэллегер блуждал по центру города, как древний философ, ищущий человека, разве что без фонаря. Уже смеркалось, над головой зажглись неоновые вывески; многоцветные блики разукрасили небоскребы Манхэттена. Аэротакси шныряли на разных уровнях, подбирая пассажиров на крышах зданий. Тоска зеленая…

В центре было множество дверей. Наконец Гэллегер отыскал одну, в которой кто-то стоял, но это оказался торговец похабными открытками. Гэллегер плюнул и ощутил потребность в хорошей порции спиртного. Он направился в ближайший бар, который оказался передвижным, а потому соединял в себе самые мерзкие качества сельской карусели и коктейля, смешанного рукой дилетанта. Гэллегер помедлил у входа, но кончил тем, что вцепился в скользивший перед ним стул и попробовал сесть как можно вальяжнее. Он потребовал три «рикки» и быстро разделался с ними. Потом кликнул бармена и осведомился о контрабандных притонах.

– Нет проблем, черт возьми, – ответствовал страж стойки и вытянул из-под фартука кучу билетов. – Много нужно?

– Хватит одного. И куда идти?

– С тебя два двадцать восемь. Дуй по этой улице, сам увидишь. Там спросишь Тони.

– Благодарю.

Гэллегер одарил своего консультанта щедрыми чаевыми, покинул вертлявый стул и побрел в указанном направлении. Передвижные забегаловки были модной новинкой, но его с них тошнило. По его глубокому убеждению выпивка доставляла удовольствие только в покойной обстановке, тем более, что в конце концов приводила именно к покою.

Зарешеченная дверь не скрывала лестничную клетку. Когда Гэллегер постучал, засветился видеоэкран, видимо, односторонний, потому что лица привратника не было видно.

– Мне нужен Тони, – сказал Гэллегер.

Дверь распахнулась, явив взору утомленного человека в надувных брюках, настолько тощего, что даже это одеяние не придавало ему солидности.

– Покажь-ка билетик. Все о'кей, парень. Дуй по коридору. Сеанс уже идет. Если хочешь выпить, бар налево.

Миновав короткий проход, Гэллегер открыл звуконепроницаемую дверь древнего театра постройки восьмидесятых годов, когда пластик применяли в дело и не в дело. Безошибочное чутье привело его к бару, где он подкрепился мерзким виски по убойной цене и, несколько взбодрившись, направился в набитый почти до отказа зрительный зал. На огромном экране – видимо, системы «Магна» – толпа людей трудилась вокруг звездолета. «То ли приключенческий фильм, то ли хроника», – решил Гэллегер.

Ничего, кроме соблазна преступить закон, не могло заманить зрителей в этот притон. Это была дыра самого последнего разбора. На его содержание тратились гроши, а билетеров вообще не наблюдалось. Но заведение было незаконным и поэтому особенно привлекательным для многих. Гэллегер внимательно изучал экран. Изображение было безупречным. Незарегистрированный телевизор фирмы «Вокс Вью» при помощи увеличителя «Магна» демонстрировал возбужденным зрителям одну из лучших актрис Брока. Циничный грабеж среди бела дня. Вот так-то.

Позднее, уже покидая зал, Гэллегер обратил внимание на полицейского в форме, оседлавшего приставной стул, и рассмеялся про себя. Фараон, ясно, билета не покупал. Вот и вся политика.

Через два квартала на этой улице яркие рекламы манили: «Сонатон Бижу». Это заведение было, конечно, легальным и, конечно, дорогим. Гэллегер широким жестом выложил бешеные деньги за билет на удобное месте. Ему хотелось сравнить качество изображения на различных экранах. Судя по всему, и в «Бижу», и в пиратском театрике устройство «Магна» действовало одинаково безупречно. Инженеры «Сонатона» не даром ели свой хлеб.

Все прочее в «Бижу» было сногсшибательным. Вышколенный персонал кланялся посетителям чуть не в ноги. Выпивка в буфетах была бесплатной, но, к огорчению Гэллегера, отпускалась в ограниченных дозах. При театре были открыты даже турецкие бани, посетив которые, Гэллегер пришел в состояние, близкое к экстазу. Почти десять минут после этого он ощущал себя султаном.

Было ясно, что состоятельные люди посещали легальные театры «Сонатона», а все прочие предпочитали контрабандные киношки. Исключение составляла маленькая группа домоседов, не поддавшихся пока модным новациям. Но их становилось все меньше, и Брок в конце концов будет обречен на разорение. Его компанию поглотит «Сонатон», который, чуть погодя, взвинтит расценки и примется загребать деньги лопатой. Без зрелищ, как и без хлеба, нет жизни: люди привыкли к телевидению, как к наркотику. Альтернативы все равно нет. Когда «Сонатон» уничтожит конкурента, он станет монополистом, и у зрителей не будет выбора. Им придется платить и платить даже за второсортные зрелища.

Гэллегер вышел из «Бижу» и подозвал аэротакси. Он решил нанести визит Броку, смутно рассчитывая разжиться у него деньгами. Помимо этого, его интересовало еще кое-что.

Комплекс «Вокс Вью Пикчерс» заполонил весь Лонг-Айленд. Среди множества зданий разной величины и архитектуры Гэллегер безошибочно отыскал ресторан, где в целях профилактики принял свою традиционную дозу. Его подсознанию предстояло потрудиться, и он создавал для него творческую атмосферу. Да и виски было отменного качества.

Разделавшись с первой порцией, он решил пока воздержаться от повторения. Все же его возможности были не безграничны, хотя емкость приближалась к идеалу. Но в данном случае он хотел лишь уравновесить объективную ясность мышления с субъективным растормаживанием.

– Студия не закрывается на ночь? – спросил он официанта.

– Никогда. В каких-то павильонах обязательно идет работа. Ведь программа круглосуточная.

– В ресторане яблоку негде упасть.

– Здесь много пассажиров из аэропорта. Еще виски?

Гэллегер мужественно отказался и удалился, гордый собой. Визитная карточка Брока сделала его для служащих студии персоной грата, и он решил начать с самых верхов. Брока не было, но из его кабинета доносились женские голоса.

Секретарша попросила его секунду подождать, склонилась к внутреннему видеофону и тут же распахнула дверь в кабинет и пригласила:

– Прошу вас…

Гэллегер вошел. Кабинет был великолепный, изысканный и рабочий одновременно. Стены были украшены объемными снимками ведущих звезд «Вокс Вью». Миниатюрная, очень милая и очень взвинченная брюнетка, под защитой письменного стола отбивала бурные атаки яростного белокурого ангела. Ангелом была Сильвия О'Киф.

Гэллегер не замедлил воспользоваться подвернувшимся шансом.

– Салют, мисс О'Киф! Как насчет того, чтобы нацарапать мне автограф? Прямо на кубике льда в бокале?

Сильвия сразу превратилась в кошечку и замурлыкала:

– Милый, я, как ни печально, должна сама себя кормить. Кроме того, я сейчас на службе.

Брюнетка постучала ногтем по сигарете.

– Послушайте, Сильвия, давайте перенесем наш разговор. Отец велел принять этого субъекта, если он появится. Это очень важный посетитель.

– Я вернусь, – многообещающе протянула О'Киф. – Причем очень скоро.

Она эффектно покинула кабинет. Гэллегер легонько присвистнул ей вдогонку.

– Этот лакомый кусочек не по вашим зубам, – проинформировала его брюнетка. – У нее с нами контракт. А она спит и видит разорвать его и кинуться в объятья «Сонатона». Крысы бегут с корабля. Сильвия мечется с того самого момента, как уловила штормовое предупреждение.

– В самом деле?

– Присаживайтесь и можете закуривать. Меня зовут Пэтси Брок. Вообще-то капитаном здесь папаша, но когда он начинает психовать, мне приходится перехватывать штурвал. Старик не переносит конфликтов. Считает, что любой скандал – это выпад против него лично.

Гэллегер опустился в кресло.

– Итак, Сильвия собралась бежать. И много еще таких?

– Не так уж много. Большинство верит в нас. Но уж если мы погорим… – Пэтси Брок скорчила милую гримаску. – Они либо кинутся на поклон к «Сонатону» в расчете на кусок хлеба с маслом, либо попробуют жить без масла.

– Ага. Ну что же, надо бы поговорить с вашими инженерами. Интересно, что они думают о возможности увеличения экранов.

– Как хотите, – сказала Пэтси, – но толку не будет. Нельзя сделать увеличитель, не нарушая патентных прав «Сонатона».

Она надавила какую-то кнопку на подлокотнике кресла, что-то сказала в видеофон и через минуту из ниши на столе возникли два высоких запотевших стакана.

– Желаете, мистер Гэллегер?

– От коктейля «Коллинс» отказаться невозможно.

– Я уловила ваше дыхание, – несколько загадочно объяснила маленькая брюнетка. – К тому же папаша рассказывал о своем визите к вам. Он вернулся немного не в себе, в основном из-за встречи с вашим роботом. Это что, действительно, что-то особенное?

– Он и для меня загадка, – смутился Гэллегер. – У него множество разных способностей… очевидно, есть даже какие-то недоступные людям чувства… но, провалиться мне на этом месте, если я знаю, на что он способен. Пока он только крутится перед зеркалом.

Пэтси кивнула.

– Интересно было бы как-нибудь с ним познакомиться. Однако вернемся к нашим баранам. Вы надеетесь решить проблему «Сонатона»?

– Очень может быть. Даже скорее всего.

– Но гарантии нет?

– Ну, скажем, гарантия есть. Можете не беспокоиться.

– Вы даже не представляете себе, как я в этом заинтересована. Владелец «Сонатона» – Элия Тон. Это дурно пахнущий флибустьер. И вдобавок трепло. Его единственный отпрыск – Джимми. Вы не поверите, но этот тип читал «Ромео и Джульетту».

– Славный мальчик?

– Вошь. Здоровенная вошь с накачанными мускулами. Желает меня осчастливить, женившись на мне.

– «Нет повести печальнее на свете…»

– Ради Бога – оборвала его Пэтси. – Учтите, я всегда считала Ромео слизняком. Если бы меня хоть на миг посетила мысль о замужестве с Джимми, я бы без колебаний отправилась в психушку. Нет, мистер Гэллегер, дело обстоит совсем по-другому. Никакой фаты и свадебного платья. Джимми предложил мне руку и сердце, причем в своей обычной манере, которая заключается в том, что он хватает девушку в жесткий захват, как профессиональный борец, и при этом объясняет, какую высокую честь ей оказывает.

– Угу… – пробурчал Гэллегер и оказал высокую честь коктейлю.

– Весь этот план – патентная монополия и контрабандные притоны – все это выдумка Джимми, могу головой поручиться. Его предок тоже мразь порядочная, но именно Джимми замыслил весь этот рэкет.

– А для чего ему это?

– Он метит в две цели. «Сонатон» будет монополистом телебизнеса, а Джимми, как он думает, получит в монопольное пользование меня. Он немного чокнутый. Никак не может поверить, что я и вправду терпеть его не могу, все надеется, что я вот-вот пойду на попятную и приму его предложение. Но как бы ни сложились дела, я буду стоять на своем. Впрочем, это вас не касается. Но я не хочу ждать у моря погоды и беспомощно наблюдать, как осуществляются его планы. Хочу, чтобы самодовольная ухмылка сползла с его морды.

– Он настолько вам неприятен? – спросил изобретатель. – Если портрет близок к оригиналу, то я не смею вас осуждать. Однако, мне необходима субсидия. Текущие расходы, знаете ли.

– Сколько?

Гэллегер ответил без ложной скромности, однако наследница дела Броков выписала чек на значительно меньшую сумму. Изобретатель скроил гримасу оскорбленной добродетели.

– Не становитесь в позу. – Пэтси мило подмигнула ему. – Я навела о вас кое-какие справки, мистер Гэллегер. У вас совершенно атрофировано чувство ответственности. Получив больше, вы успокоитесь и сразу забудете о деле. Я буду подпитывать вас деньгами, когда понадобится… но только после детального отчета о ваших тратах.

– Меня оклеветали, – с достоинством возразил Гэллегер. – Я собирался пригласить вас в ночное заведение. Естественно, не в какую-нибудь забегаловку. А дорогие клубы стоят соответственно. Еще один такой же чек решил бы проблему.

Девушка лукаво улыбнулась.

– Увы, нет.

– Может, купите у меня робота?

– Этого – ни в коем случае. Вы что хотите, чтобы папаша убил меня?

– Сдаюсь. Будем считать, что этого разговора промеж нами не было, – капитулировал Гэллегер. – А может быть…

В эту секунду включился видеофон. На экране возникла лишенная выражения абсолютно прозрачная физиономия. Внутри стальной головы вертелись, повизгивая, зубчатые колесики. Пэтси вжалась в кресло и тихо ойкнула.

– Извести Гэллегера, что он нужен Джо, о счастливое существо, – произнес скрипучий фальцет. – Сбереги память об образе и голосе моем до последних дней своего бренного существования. Свет прекрасного в этом мрачном, скучном и суетном мире…

Гэллегер обогнул письменный стол и посмотрел на экран видеофона.

– Черт возьми! Откуда ты взялся?

– Мне пришлось решать одну проблему.

– А как ты сумел меня найти?

– Я тебя опространствил.

– Как-как?

– Я опространствил, что ты в студии Брока, у его дочери.

– Что значит «опространствил»? – спросил Гэллегер.

– Это такое ощущение. У тебя ничего подобного нет, поэтому ты не поймешь. Нечто похожее на коктейль из сагражи с предзнанием.

– Какая еще «сагража»?

– Ну, конечно, ведь у тебя и сагражи отсутствует. Давай не будем терять время попусту. Меня ждет мое зеркало.

– Это его обычная манера беседы? – спросила Пэтси.

– Почти обычная. Бывает, что он говорит еще туманнее. Ладно, Джо. Какого черта тебе надо?

– Брок больше не твой работодатель, – объяснил Джо. – Я переуступил тебя парням из «Сонатона».

Гэллегер сдержался.

– Продолжай, продолжай. Похвались, как ловко ты спятил.

– Я не терплю Кенникотта. Он чересчур безобразен. И его излучения нервируют мое сагражи.

– Забудь о нем, – быстро сказал Гэллегер, которому вовсе не улыбалось, чтобы Пэтси оказалась в курсе его бриллиантовой эскапады. – Ближе к…

– Но я знал, что Кенникотт повадится ходить сюда, пока не вернет свои деньги. Поэтому, когда в лаборатории появились отец и сын Тоны, я согласился взять у них чек.

Пальцы Пэтси впились в локоть Гэллегера.

– Ну-ка, ну-ка! Что тут творится? Вульгарное жульничество?

– Нет же! Постойте! Я должен разобраться во всем. Джо, я выдублю твою прозрачную шкуру. Ты что сотворил? И как Тоны решились дать тебе чек?

– Я прикинулся тобою.

– Наконец-то я все понял, – ехидно усмехнулся Гэллегер. – Ты мне все растолковал. Мы же братья-близнецы. Похожи, как два стакана с виски.

– Я их загипнотизировал, – гордо объяснил Джо. – Заставил их думать, что я – это ты.

– Ты можешь гипнотизировать?

– Да. Я даже сам чуточку удивился. Хотя, если разобраться, можно опространствить и эту мою способность.

– Ты… Понятно. Я бы тоже опространствил такую вещь. Но что же было дальше?

– Видимо, Тоны догадались, что Брок обратится к тебе. Они предложили необычайно выгодный контракт – ты нанимаешься к ним и больше ни на кого не работаешь. Сулили огромные деньги. Тогда я прикинулся тобою и дал согласие. Скрепил контракт подписью, – естественно, твоей, – получил чек и отправил его Кенникотту.

– Весь чек? – упавшим голосом поинтересовался Гэллегер. – На какую же сумму?

– Двенадцать тысяч.

– Что, на большее Тоны не расщедрились?

– Нет, – объяснил Джо, – они предлагли сто тысяч сразу и еще по две тысячи еженедельно в течение пяти лет. Но я хотел только отделаться от Кенникотта, чтобы больше не видеть и не слышать этого противного человека. Поэтому я объявил, что двенадцати тысяч вполне достаточно. Тоны были весьма рады.

Гэллегер открыл рот, но не мог ничего сказать. Джо снисходительно кивнул ему.

– Я решил известить тебя, что теперь ты служащий «Сонатона». Дело сделано, и я возвращаюсь к зеркалу, где порадую себя собственным пением.

– Ну, все! – взорвался Гэллегер. – Теперь ты достал меня! Вот этими руками я разберу тебя до последней шестеренки и растворю в кислоте.

– Суд не утвердит этот контракт, – произнесла Пэтси, с трудом переводя дыхание.

– Утвердит, утвердит, – оптимистически заверил робот. – А сейчас брось на меня пристальный восхищенный взгляд, а то мне пора к зеркалу.

Гэллегер одним глотком опустошил свой стакан.

– Я настолько поражен, что даже протрезвел, – обратился он к Пэтси. – Что за программу вложил я в этого кретина? До какой патологии его довел? Загипнотизировать бизнесменов, заставить их поверить, что я это он, точнее, что он это я… Ну вот, я начал заговариваться.

– Это сюрприз, – подумав, сказала Пэтси. – А не могли вы за нашей спиной сговориться с «Сонатоном» и подпустить робота для алиби? Это… просто любопытство.

– Зря вы так. Контракт с Тонами подписал робот, а не я. Но… дело в другом: если подпись Джо неотличима от моей, если Тоны убеждены, что имели дело со мною, да еще были свидетели подписания контракта… Отец и сын… кровное родство не является препятствием для свидетельствования перед судом… Ничего себе положеньице!

Пэтси рассмеялась.

– Мы дадим вам столько же, сколько посулили Тоны, но после завершения дела. Но служите вы у нас, это однозначно. Мы же договорились!

Гэллегер бросил грустный взгляд на пустой стакан. Да, они договорились. Он служит у Броков. Но суд может постановить, что, согласно контракту, он на протяжении долгих пяти лет имеет право работать только на «Сонатон». Причем за жалкие двенадцать тысяч! Это же надо придумать! Сколько они давали? Сто тысяч на бочку и… и…