Текст книги "Откровения маньяка BTK. История Денниса Рейдера, рассказанная им самим"

Другая машина с нашими ребятами из церкви быстро нас нашла. Они собрались везти нас в госпиталь, но я попросил, чтобы меня доставили домой. Они, поспорив, согласились. Я был очень смущен и потому соврал – сказал, что нас подрезали на дороге, и я не виноват.

Родители были в шоке, когда я явился домой плачущий, весь в крови. Они сразу повезли меня и моего приятеля в госпиталь Святого Франциска. Мне понравилось, что они обратили на меня внимание. Они позвонили родителям моего друга, и те встретили нас в больнице. У него оказалось легкое сотрясение мозга, и его оставили на ночь. Мне зашили раны и отпустили. Прежде чем уехать, я зашел к другу, чтобы договориться, что мы будем рассказывать – как нас подрезала другая машина. Но он, кажется, ничего не помнил, и это его не волновало.

На следующий день у меня все болело, и я остался в постели, пропустил день или два занятий и очень переживал насчет пореза на лице. Когда я вернулся, учитель математики подшутил – мол, наверное, кто-нибудь из фермерских дочек меня побил. Позднее я признался служащему страховой компании, что ехал слишком быстро с учетом погодных условий. Я очень переживал, что разбил отцовскую машину, и долгое время не решался снова сесть за руль.

Эта авария стала стартом на моем Темном пути».

Бондаж

«Связывание с ранних лет пробуждало во мне сексуальные чувства. Когда мы играли в ковбоев и индейцев, то много пользовались веревками с нашими деревянными лошадьми, и «индейцев» тоже связывали. В шестом классе я часто фантазировал о связывании, а в восьмом рисовал картинки со связыванием и связывал сам себя».

В 1950-х в кино часто показывали черно-белые мелодрамы. Когда Рейдер учился в старших классах, по телевизору шел мультипликационный сериал «Дадли Справедливый» – пародия на эти мелодрамы. Его демонстрировали в рамках шоу «Рокки и Буллвинкль». Дадли Справедливый гонялся за своим соперником Снайдли, который часто связывал рыжеволосую героиню Нелл и бросал на железнодорожные пути. Обычно Дадли спасал ее прямо из-под колес поезда. Рейдеру нравился и образ спасителя, Белой Шляпы, и связанной девушки, которая вот-вот погибнет. Чересчур стеснительный, чтобы ухаживать за популярными и привлекательными девочками, он фантазировал о том, как похитит их и накажет. Он сам будет решать, кем станет – Снайдли или Дадли. Он может убить девушку, а может спасти. Так или иначе, он окажется победителем.

Рейдер рассматривает такие фантазии как расщепление (или «кьюбинг») на Белую Шляпу и Черную Шляпу. «В мои ковбойско-индейские годы я спасал девушку от плохого парня. Я смотрел на Дадли Справедливого – храбреца, который спасал девушек от злодеев. Связывание и контролирование человека на железнодорожных путях казалось мне сексуально возбуждающим, но спасать тоже было здорово».

Бондаж стал одним из первых его тайных увлечений и заложил основу для будущих фантазий. Рейдер старался уединиться где-нибудь – обычно в сарае, подвале или ванной – и связывал себя. Он затягивал петлю максимально туго, чтобы возбудиться от недостатка кислорода. Он считал, что это «неправильно», но не мог остановиться.

«Ребенком я связывал мою двоюродную сестру, когда мне удавалось ее поймать, и испытывал сексуальное возбуждение. Иногда во время игр, когда кого-то сажали в воображаемую тюрьму, заталкивали в ящик или заворачивали в одеяло, я тоже испытывал возбуждение. Это развивалось медленно, и летом или осенью, когда мне было десять или одиннадцать, может, двенадцать лет, я начал подглядывать в окна. Сначала я подглядывал за моей подружкой-пацанкой, которая жила через улицу. Потом за двоюродными сестрами, а потом за соседями.

Я начал чаще это делать в 11–12 лет. В конце 1950-х я купил подзорную трубу и начал рассматривать наш квартал с дерева или спрятавшись в траве. Чем храбрей я становился, тем больше подглядывал. Однажды ночью я выбрался из дома и уже собрался снять защитный экран с задней двери наших соседей. Я слышал, что они спят внутри; было лето, и окна стояли открытыми. Я становился охотником.

В четвертом классе у меня были проблемы в школе с учительницей из-за молока. Каждое утро или в обед нам давали по стакану молока и требовали, чтобы мы его пили. Обычно молоко было холодным, но я пил только ледяное либо с добавлением шоколада или ванили и сахара. Много дней я отказывался его пить, и меня наказывали, лишая других привилегий. Тогда я начал рисовать на доске «Комнаты страха» и ловушки для девочек. Пока другие играли на улице, я сидел в классе один или с моим другом Бобби.

Довольно рано я прочитал про Синюю Бороду [Г. Г. Холмс]. Помню, я рисовал Белый город в пятом классе, пока остальные играли во дворе школы. Мы с Бобби рисовали «храмы судьбы». Мы оба увлекались фильмами ужасов и всем таким. Наша фантазия не знала удержу, и мы могли разрисовать всю доску. У меня в секретном подвале была комната «СХД», Смерть Хорошеньким Девочкам. Подвал был похож на сарай с деревянными балками, цепями и прочими штуками. Думаю, тогда я начал фантазировать о доминировании над женщинами, и это подпитывалось нелюбовью ко мне со стороны учителей в четвертом и пятом классах, а также сексуальным влечением к учительнице в шестом.

Я плохо ладил с учительницей пятого класса, мисс С. Она была злая, очень строгая и, если кто-то не мог решить пример на доске, позорила его перед остальными. Я ее терпеть не мог и представлял себе, как связываю ее.

Перед началом шестого класса или в первые дни учебного года я шпионил за двором моей [бывшей] учительницы, в какие-то погожие выходные, и надеялся увидеть ее. Зачем-то я захватил с собой веревку. У меня разыгралась фантазия.

Я хотел ее связать. Но потом спрятался за деревьями и связал сам себя. Чем туже затягивалась веревка, тем сильней я возбуждался. Тут у меня случилось первое мужское удовлетворение. Я не ласкал себя, но это произошло. У меня осталось пятно на трусах, которое я не сумел очистить. Мама увидела его [позднее, при стирке] и сказала папе. Такие вещи были непозволительны для послушных мальчиков-христиан. Он сказал мне, что это недопустимо. Мне стало стыдно. С тех пор веревки и сексуальные действия в отношении самого себя стали моим секретным способом удовлетворения. У нас в подвале стояла старая кровать, и я потихоньку пробирался туда, связывал себя и кончал в старые тряпки или бумажные салфетки».

Позднее этот эпизод он будет использовать в своей выдуманной истории в ходе игры в кошки-мышки с полицией. Опять мать оказалась тем человеком, который глубоко его унизил.

«В седьмом классе у меня были фантазии о том, как я привязываю популярных девочек из школы к железнодорожным путям. Я воображал их связанными и в своем «Доме ужасов» для жертв.

Я работал в сварочной мастерской с 13 до 16 лет (важные годы с тройками). У меня были фантазии о дочках хозяина мастерской, или то, что я называю беспокойной щенячьей любовью. Старшая дочь, «Дж. Л.», училась в старшей школе Вэлли-Сентер. Она подвозила меня до дома. Я быстро перекусывал и ехал на велосипеде в мастерскую. «Дж. Л.» сводила меня с ума – она тоже была пацанкой, но потом преобразилась, стала носить узкие юбки, чулки и белые трусики. Я был подмастерьем, первогодком в старшей школе, и на уроках мы с ней не пересекались. Миссис Л. тоже сводила меня с ума. Летом она ходила в обтягивающей футболке. Она была загорелая и отлично выглядела. Наверное, мои мысли были как у всех нормальных парней. Опять эта коробка с печеньем – можно смотреть, но брать нельзя. Но ведь там еще горячее печенье с шоколадом!

Я нуждался в хорошей наставнице в сексе, в девушке. Я не ходил на свидания, потому что был слишком занят. Я начал работать в «Ликерс» мальчиком на побегушках, разбирал пустые бутылки в пункте приема стеклотары. Если туда заходила привлекательная женщина, мы все, мальчишки, выглядывали по очереди на нее посмотреть.

Я много играл возле реки. Там был мост, который вел к отцовскому заводу, – автомобильный и одновременно железнодорожный. Я приходил к мосту один, в темноте или в сумерках, связывал [себя] и душил веревкой. Если кто-то проходил мимо, я делал вид, что рыбачу. Я до сих пор ощущаю тот запах дерева и жар железнодорожных рельсов.

Один случай произошел примерно в 1957–1958 годах. К северо-западу от нашего дома, у реки, была заброшенная ферма с амбаром и силосной башней. Как-то раз один хулиган со своей компанией связали меня и моих друзей и оставили в башне. Они поднялись по лесенке, дразня нас и кидаясь сверху камнями. Ферма принадлежала родителям того хулигана, и они предупреждали нас не заходить туда. Но от того, что нас связали и угрожали, у меня возникло возбуждение. Башня была высокая, походила на тюрьму – и потому тот случай мне особенно запомнился. От полной беспомощности я сексуально возбуждался. Позднее мне все время хотелось потихоньку проникнуть туда и испытать то же самое еще раз.

Когда мы собирали шнурки и лески, я научился вязать узлы, со временем я развил эти навыки, будучи бойскаутом. Я освоил свой любимый выбленочный узел, а также двойной полуузел, квадратный и бантовый узлы. По мере увлечения бондажом в дело пошли веревки, канаты, ремни, скотч, цепи, разные устройства и пластик. Со временем я увлекся петлей висельника – вероятно, из-за вестернов и детективов и фильмов про хулиганов. Я использовал его на мелких животных, чтобы усилить свое сексуальное возбуждение, еще до десяти лет или когда мне исполнилось десять. Потом я использовал его для самоэротики [удушения], почти лишаясь чувств. Я оборачивал шею простыней или полотенцем, чтобы не появлялось красных следов и царапин, и всегда оставлял возможность освободиться, но узел затягивал туго и вешался так, что пальцы ног едва касались пола, либо делал шаг со ступеньки, и сразу наступало сексуальное удовлетворение.

В нашем доме 4815 на Сенека-стрит мы играли в бывшем курятнике. Там у меня случился важный сексуальный опыт. Ребенком я часто садился в отцовский «Форд» и притворялся, что веду машину. И однажды я нашел там журнал. Его купил отец. В журнале была статья про Харви Глатмена и фотографии с его связанными жертвами».

Рейдер, скорее всего, увидел номер «Фронт-Пейдж Детектив» от февраля 1959 года. Он схватил журнал: на обложке была перепуганная женщина, крепко связанная и с кляпом во рту. Статья про нее называлась «Помешанный на сексе фотограф и его кладбище моделей».

«Это были именно те образы и тема, о которых я фантазировал. Старый курятник стоял совсем близко, я держал там веревки и крючья и кое-какую мамину одежду. Я взял одеяло. Я читал статью и мастурбировал на одежду, которую прятал.

Женщины на фото знали, что умрут. Глатмену нравилось связывать их голые ноги над коленями, а руки за спиной. Он пропускал им через рот перевитые тряпки вместо кляпов. Одна женщина была только в узких белых трусиках; она лежала на одеяле, связанная над коленями, по щиколоткам и по рукам, еще одна веревка была на талии.

Девушка в белых трусиках в пустыне – это меня по-настоящему завело. Трусики возбуждали меня. Они были из мягкого шелка, как те ленточки, которые я любил гладить, – у моей бабушки, тетки, мамы, из того материала, который я нашел у мамы в спальне, на трусиках, которые она припрятала для отца. Глатмен ребенком тоже играл с веревками и так удовлетворял себя».

В статье описывалась жалкая жизнь Харви Глатмена. Отсидев в тюрьме за нападение и несколько мелких преступлений, Глатмен занялся фотографией. Когда он познакомился с моделью Джуди Энн Далл, его посетила идея: если сказать ей, что ему нужны фотографии для детективного журнала, на которых девушка позирует связанной, он сможет делать с ней что захочет, а потом убить. Глатмен попробовал. Мечтающая о модельной карьере, Далл сама пришла к нему и согласилась, чтобы он связал ее и вставил в рот кляп. Глатмен сделал несколько снимков якобы для журнала, а потом схватился за пистолет. Он приставил дуло к ее голове и заглянул ей в глаза, расширившиеся от осознания того, что это никакая не фотосессия и она полностью в его власти. Потом он изнасиловал ее.

Погрузив Далл в свою машину – она была еще жива и пыталась сопротивляться, – Глатмен поехал в сторону пустыни, на восток от Лос-Анджелеса. Всю дорогу она знала, что скоро умрет. Она тяжело дышала и вырывалась, что возбуждало его (и Рейдера). Несколько часов он наслаждался контролем над ней. Наконец, настал финальный момент. В уединенном месте Глатмен положил Далл на одеяло, придал ей нужную позу и сделал несколько снимков, прежде чем убить девушку и закопать в неглубокой могиле. Он сохранил фотографии, чтобы наслаждаться ими снова и снова. Однако постепенно ощущения притупились, и он решил повторить этот опыт.

Со второй жертвой Глатмен использовал ту же уловку, а третью нашел по объявлению о знакомстве. Обеих он с легкостью заманил и убил. Он связывал, фотографировал, насиловал и убивал девушек, а трупы выбрасывал в пустыне. Однако четвертая жертва, Лорейн Виджил, которую он связал не полностью, сумела разоружить его, пока они ехали по шоссе. Она привлекла внимание проезжавшего мимо патрульного, и тот арестовал Глатмена. Преступника судили и казнили. По иронии судьбы фотографии Глатмена со связанными женщинами, глаза которых выдают безудержную панику, оказались впоследствии в детективном журнале – том самом, что попался Рейдеру.

В восторге от такой удачи он прочитал журнал от корки до корки. Потом еще раз вернулся к фото. Он ощущал ужас приговоренных жертв, связывая сам себя, – больше всего его привлекала та девушка в белых трусиках. Позднее он говорил, что тогда получил самое сильное сексуальное возбуждение в жизни.

«Ключ был в веревке, – говорил он. – Я положил журнал назад, где нашел, но он оказал на меня огромное влияние. Фотография с перепуганной женщиной, сознающей приближение смерти, навеки запечатлелась у меня в мозгу. Она стала частью меня на многие годы. Лучшее самоудовлетворение». Он искал другие детективные журналы, потому что там печатали «фотографии и рисунки со связанными девушками». Они превратились в его основной эротический образ. «Фотографии Глатмена стояли у меня перед глазами». Во взрослые годы наибольшего возбуждения он достигал при виде ужаса в глазах жертвы.

«Журнал «Экшен-Мен», который обычно лежал в парикмахерской, стал моим любимым чтением. Помню, тогда еще был популярен «Стэг», но я никогда их не покупал. Зато в аптеке на углу 53-й Северной улицы и Сенеки я покупал «Популярную науку» и «Популярную механику» и заодно пролистывал «Стэг» и другие детективные журналы. В основном на обложках были полураздетые связанные девушки – большая коробка с печеньем для меня. Я не мог ими насытиться.

Из нашего шкафа вела потайная лесенка на чердак; достаточно было приподнять крышку люка. Чердак стал моим первым Тайником, где я хранил материалы по бондажу или непристойные рекламки. После переезда папа починил там проводку, установил телевизионную антенну и изоляцию и больше на чердак не залезал. Он стал моей «Комнатой ужасов».

Во все тяжкие

Как уже упоминалось, Рейдер находился в машине, когда 15 ноября 1959 года по радио объявили об убийстве семьи из четырех человек в Холкомбе, к западу от Уичито. Ему было четырнадцать, и он был с девочкой, к которой испытывал «болезненную влюбленность». Рейдер сильно впечатлился, особенно когда услышал про детали убийства – как Херба Клаттера, его жену, сына и дочь связали веревками, прежде чем убить. Он так возбудился, что едва мог терпеть – и «представлял, как связывал и убивал ее прямо там, в машине».

Рейдер считает, что этот инцидент подтолкнул его в первый раз проникнуть в чужой дом.

«В 1959–1960 годах я совершил свой первый взлом с проникновением. Я понимаю чувства преступников, которые вламываются в дома с целью кражи. Это так же возбуждает, как секс, то есть больше всего на свете!

Пока [моя] семья спала, я скатал одеяло в валик, оставил его вместо себя в постели, а сам убежал. Я быстро пошел на север, в сторону школы Ривервью. В 1950-х там, как в большинстве школ, установили простую сигнализацию, чтобы предотвратить проникновения. Поэтому я заранее все продумал: здорово будет пробраться туда, покопаться в столе у кого-нибудь из учительниц, потрогать ее вещи. Мне хотелось побыть кем-то вроде соглядатая и, возможно, взять какую-нибудь мелочь.

Случай с Клаттерами возбудил мое воображение, плюс охотничий инстинкт. Как все парни в этом возрасте, я думал только о девочках. Я захватил с собой веревку, инструменты, фонарик (я заклеил стекло, оставив лишь маленькую дырочку). У меня был при себе охотничий нож и еще один, хороший перочинный. Кажется, я взял нитяные коричневые перчатки, которые впоследствии вошли в мой «шпионский чемоданчик».

Двери запирались на засов под сигнализацией, и я решил пролезть через слуховое окно. Я вытащил раму, закрепил веревку на металлическом коньке крыши, пробрался внутрь и пошел порыться в столе одной учительницы. Я как следует его обыскал. Кажется, я ничего не взял, но мог бы. Я проверил и другие столы и написал что-то на доске левой рукой. Не помню, какую именно надпись я оставил, но так началась моя игра в кошки-мышки. Потом я вылез по веревке, поднял ее за собой, вернул на место раму слухового окна и ушел. Все заняло примерно час – максимум два. Никто не узнал, что это был я. Тот случай был отчасти шуткой, но я воспринимаю его как свой первый проект.

Становясь более дерзким и агрессивным, я начал в те дни, когда люди уезжали куда-нибудь, забираться к ним в дома и трогать разные женские вещи. Я мог вытащить из глубины шкафа старые трусики или чулки, которых никто не хватится. Потом в своем тайнике я получал с их помощью удовлетворение.

Темная сторона взяла надо мной верх одной летней ночью; думаю, напряжение слишком долго копилось во мне. В автомобильном кинотеатре шел фильм про чернокожего, насилующего белую женщину. Потом публику просили ответить на несколько вопросов – в рамках социологического исследования. Снова передо мной оказалась коробка с печеньем! Официально я не мог присутствовать на сеансе из-за возраста, поэтому я сказал дома, что иду на рыбалку и заночую на берегу реки Арканзас. Я действительно разбил там свой маленький лагерь – к югу от моста на 53-й Северной улице. Когда сгустились сумерки и фильм должен был вот-вот начаться, я поехал к Чисхольм-Крик, на востоке от кинотеатра и на западе от Парк-Сити. Я припарковался подальше от дороги и прокрался к кинотеатру. Залез на дерево и посмотрел фильм. Я сильно возбудился и, вернувшись к реке, связал себя и наполовину зарылся в песок. Поскольку машина стояла у дороги, полицейский остановился ее проверить. Он посветил на меня фонариком, и я быстро накрылся одеялом и пробормотал: «Все в порядке». Он сказал, что просто проверяет, и уехал. Я едва не попался!

К западу от дома у нас была яма с песком, а над ней старый навес. Часть его была сделана наподобие клетки, с металлическим листом по южной стороне. Туда я мечтал затащить Анетт Фуничелло. Я был в нее влюблен со времен Клуба Микки-Мауса, но теперь больше не смотрел эту программу. Анетт выросла у меня на глазах и внезапно, как все девочки в шестом-восьмом классе, стала очень привлекательной и возбуждала у меня сексуальные фантазии. Она была моей рабыней в курятнике и на чердаке, и я представлял, что бинтую ее, словно мумию. Анетт я зарыл бы в песчаной яме; закапываясь там, я представлял, что я – это она, а в клетке занимался самоудовлетворением, пока солнце нещадно палило сверху, и я был отдан во власть стихии, крепко связанный».

Рейдер представлял Анетт жертвой и себя в роли Анетт, так что жертва и мучитель сливались в единое целое у него в голове. Его ненависть к женщинам, особенно тем, что имели над ним власть, трансформировалась в двоякое ощущение мощи и беспомощности.

Итоги

Оглядываясь назад, на свое детство, Рейдер выделял несколько факторов, сыгравших основную роль в его превращении в сексуального убийцу.

«С учетом того, что мой мозг был поврежден еще в младенчестве, а моя мама упала с лошади, беременная мной, плюс курила со своими подружками – отцовскую трубку, – плохо питалась в послевоенные времена, плюс генетический фактор – получается опасный коктейль!

Мамина рука, застрявшая в диване, когда я был совсем маленьким, – это первый предвестник темы бондажа и удержания жертвы. Из заброшенных сараев, которые я так любил, я вынес детские воспоминания о запахах, текстуре дерева, аромате кожи, соломы, мешковины и домашнего скота. Позднее моя темная сторона проявилась в тяге превращать амбары и силосные башни в мои Темные логова. Далее, я помню, как спал ребенком с бабушкой в одной постели, играл ее волосами и лентами. Это вызвало у меня любовь к женской одежде. Позднее для самоудовлетворения я использовал женское белье и одеяла с шелковыми оборками.

Отчасти сказалась также травма и смущение после эпизода с трактором, и неловкие чувства, застенчивость с девочками. Тут же и ранние детские воспоминания о связанных курицах, которым отрубали головы на деревянной колоде, топоры и кровь, и как они бегали без головы по двору. Почему это так засело у меня в мозгу? Может, дело опять в бондаже или в беспомощности?

Я представлял симпатичных и популярных девочек связанными, полностью под моим контролем. Представлял, как бросаю их, связанных, на железнодорожные пути. Но я связывал и учительниц, которые мне не нравились.

Я не знаю, что сделало меня таким, но это продолжалось».