Текст книги "Единственная моя"

С этими словами она выскочила из холла в ближайшую комнату, захлопнув за собой дверь.

Прошло мгновение, прежде чем Оливия вновь обратила взгляд на Майлза.

– Ваш плащ, – ровным тоном произнесла она и подошла к нему с аккуратно сложенной накидкой. Ему пришло в голову, что Оливия, пожалуй, из тех женщин, которые помешаны на аккуратности. Несомненно, если б он поднялся по лестнице и зашел к ней в комнату, то обнаружил бы, что все кружевные штучки в ящиках комода находятся в строгом порядке и разложены по цветам. Хотя, с другой стороны, судя по ее манере одеваться, у нее, возможно нет кружевного белья.

– Ваш плащ, – повторила она, останавливаясь перед ним. По ее глазам он мгновенно понял, что она прекрасно знает, что только что произошло между ним и ее сестрой.

Он взял плащ.

Оливия отошла и скрестила руки на груди.

– Боюсь, я проявила явную скупость в выражении своей благодарности. Вы спасли Брайану жизнь. Единственным извинением за мое дурное поведение может быть то, что я позволила своему страху затмить чувство вежливости.

– В извинениях нет необходимости, мисс Девоншир. Как и в вашей благодарности. У меня такое ощущение, что вы прекрасно справились бы с ситуацией и без меня. Единственная разница, что я свалился в яму вместо вас.

Искра веселья зажглась в ее глазах и заиграла у нее на губах. Черт побери, у нее красивые губы. Приятные на вид, полные, розовые и мягкие. Он гадал, сколько мужчин целовали их так же горячо, как он вчерашним вечером.

– Ваша одежда, – произнесли эти губы. И улыбнулись. – Я совсем забыла о ней. Если вы пришлете ее, я позабочусь, чтобы она была должным образом заштопана и выстирана, а ваши сапоги начищены.

Майлз взглянул на свои ноги и грязные следы, которые оставил на полу и покачал головой.

– Нет, благодарю вас.

Не сказав больше ни слова, он резко повернулся, вышел из дома и постоял на крыльце, дрожа от холода, пока его кучер подгонял карету. Забравшись в нее, он опустился на кожаное сиденье, отодвинул бархатную занавеску и увидел Оливию, стоящую в дверях и глядящую ему вслед.

Она сняла очки.

Глава 6

Майлз оставался холостяком в свои тридцать девять лет, потому что, как ему казалось, он ждал появления своего идеала. Она, разумеется, должна была быть сногсшибательно красивой и очень умной.

Как с этим обстоят дела у Оливии Девоншир?

Во-первых, думал он, мисс Девоншир отнюдь не лишена привлекательности. Фактически, с соответствующей одеждой и прической она, пожалуй, могла бы соперничать со своей сестрой.

Ум? Это, возможно, необоснованное требование. Большинство женщин мало сведущи в чем-либо, кроме науки обмана и кокетства – Оливия Девоншир в этом счастливое исключение. По словам ее отца, кое в чем она могла бы превзойти даже его кембриджских профессоров по экономике… А помощь в этой области ему бы совсем не помешала.

Майлз откинул голову на край ванны, затянулся сигарой и нахмурился.

Конечно, у его жены должно быть прекрасное чувство юмора.

В этом маленьком чопорном существе – Оливии Девоншир – нет ни на йоту веселости. Без сомнения, лицо ее треснет, если она попробует засмеяться.

Хотя, с другой стороны, у нее, пожалуй, было не слишком много поводов для смеха. Кто-то должен научить ее не принимать жизнь слишком серьезно… это могло бы оказаться весьма интересным и приятным делом…

Женщина, на которой он мог бы жениться, должна быть из уважаемой семьи. Ее безупречная репутация и положение в обществе обеспечили бы ему уважение и максимальный успех, который всю жизнь проскальзывал у него между пальцев. Разумеется, все это весьма и весьма проблематично. Ни одна женщина такого общественного положения не пожертвовала бы для него и минутой своего времени, не говоря уже о приданом.

И оставался еще вопрос любви.

Он верил в институт брака. И несмотря на свои прежние слова о том, что множество браков заключаются без любви, он всегда представлял себя любящим женщину, с которой проведет остаток жизни. Он и в мыслях не допускал, чтобы делить ее со спутницей жизни, которая ему неприятна. По этой причине его романы были лишь серией коротких интрижек, не затрагивающих чувства.

Несомненно, он больше похож на мать. Хотя у Элисон Кембалл было множество любовников и ей не раз представлялась возможность выйти замуж, она любила лишь одного мужчину, и это был Джозеф Уорвик. Она не могла быть женой Джозефа, поэтому не стала ничьей женой.

Это вновь вернуло его мысли к Оливии Девоншир. И ее сыну.

Он взглянул на кучу грязной одежды на полу и вспомнил неловкость, возникшую от пристального взгляда мальчика во время поездки на Маргрейв Блафф. Вероятно, он увидел мгновение из своего прошлого – мальчик без отца, сидящий рядом с мамой и спрашивающий себя, не это ли его отец. Станет ли он его отцом? И где, черт возьми, его отец?

Бедный мальчуган. Он заслуживает лучшего. Кажется вполне смышленым. Хорошенький, маленький постреленок. Такой милый и ласковый, а какой храбрый! Он держался молодцом, даже лучше, чем он сам, когда они ждали помощи, сидя на дне ямы. Качество достойное восхищения. Его отец мог бы гордиться им.

Майлз бросил сигару в воду и вышел из ванны, дожидаясь, когда Салли обернет ему полотенце вокруг талии. В комнате было холодно, окна замерзли. Салли торопливо развернула шелковый халат, который завязывался широким поясом и помогла продеть руки в рукава. Затем подала ему серебряный кубок с подогретым вином.

– Чего-нибудь еще? – спросила она, вытирая руки о фартук.

Он улыбнулся и заглянул в ее глаза, узнавая в них искру интереса. В другой раз он бы, возможно, и сделал ей одолжение.

– Нет, – ответил он, – спасибо.

Она пожала плечами и вышла из комнаты. Майлз уставился на дверь, подумав, не позвать ли ее обратно. Но что-то остановило его. Он выпил вино и подошел к кровати. Прошли месяцы с тех пор, как он последний раз принимал гостей в Брайтуайте. Тогда его гостями было не больше дюжины знакомых с карманами набитыми деньгами. Ко времени их возвращения в Лондон он уже был рад избавиться от них и просто наслаждался тишиной и одиночеством.

Но прошлая ночь была ужасной.

Он опять пил.

По какой-то странной причине, едва только Оливия Девоншир закрыла за собой дверь Брайтуайта, пустота завыла волчьими голосами из каждого темного коридора, лестничного проема и порога. И пока Беатрис храпела в его постели, он ворочался и метался в другой комнате, изо всех сил пытаясь забыть, как приятно было ощущать Оливию в своих объятиях.

Ты, должно быть, свихнулся от одиночества, старина, подумал он. Наверняка он выдумал и преувеличил ее податливость. Хотя, с другой стороны, учитывая ее прошлое, чему тут удивляться?

Сдвинув брови и снова задумавшись о сыне Оливии, Майлз допил остатки вина и поставил кубок на стол с разбросанными на нем игральными картами. Будь Оливия просто невзрачной старой девой, стремящейся выйти замуж единственно ради того, чтоб не увянуть, как какой-нибудь пустоцвет, тогда он бы еще мог подумать о женитьбе, хорошо понимая, что это будет исключительно брак по расчету: каждый из супругов волен жить своей жизнью и при этом не зависеть от партнера и иметь любовников, если пожелает.

Но ребенок – это такая огромная ответственность… и неприятное напоминание о грязном прошлом его матери.

Хотя мальчик не виноват в неблагоразумии своей матери… как не виноват был сам Майлз.

Он оделся к чаю. Как всегда. Привычки трудно ломать, а кроме того, больше нечего было делать. Он думал поехать к Дэмиену и дать гостям брата свеженький повод для сплетен, но после падения в яму все тело ныло.

Спустившись в кабинет, Майлз расхаживал по комнате без какой-то определенной цели, затем бросил в огонь подлокотник от кресла французской работы семнадцатого столетия и стал смотреть, как искры взлетают в дымоход. Потом, сев за стол, стал просматривать пачки корреспонденции, большинство из которой лежало здесь уже недели, а то и месяцы. Несколько писем было из Ганнер-сайда с жалобами на условия труда шахтеров; ничего нового, все те же старые угрозы забастовки, требования увеличить зарплату и перечисление факторов, делающих работу в шахтах опасными.

Также было письмо от Джозефа Либински, которое он швырнул в мусорную корзину, даже не распечатав. Майлз не собирается продавать рудники, пока не удостоверится на все сто процентов, что эти чертовы копи отработаны до дна.

Ослабив узел галстука, Майлз бегло просмотрел с дюжину писем, содержащих требования от кредиторов, которые пролежали неделями, и собрался уже было отправить их вслед за посланием Либински, когда простой и краткий обратный адрес на конверте, затерянном среди других, привлек его внимание.

«Дж. Р. Мэттьюз Лондон. Англия».

Майлз прикрыл глаза. Сколько же это письмо пролежало здесь?

Он сломал печать и открыл конверт, стараясь успокоить дыхание и сожалея о том, что бросил ножку кресла в огонь.

Воздух в комнате стал невыносимо душным.

«Любезный мистер Уорвик! Как вы помните из предыдущей корреспонденции, существует проблема денежной задолженности…»

Майлз потер глаза и долго глядел в потолок, прежде чем продолжить чтение.

«Таким образом к нашему глубочайшему сожалению мы вынуждены прервать связь…»

Черт. О, черт.

«Если это ведомство не получит от вас сообщений по поводу денежной задолженности до первого ноября, можете ожидать моих коллег и их подопечную в Брайтуайте не позднее 15 ноября. С глубочайшими и искренними извинениями за возможно причиненное вам неудобство…»

* * *

Оливия уснула в очках. Она не собиралась спать, но напряжение трудного дня выбило ее из колеи.

То погружаясь в дремоту, то выплывая из нее, стараясь позабыть прошедшие часы, особенно тот момент на верху лестницы, когда она взглянула вниз и увидела Майлза и Эмили, стоящих друг перед другом и переговаривающихся горячим шепотом.

– Оливия! Оливия, проснись!

Оливия с усилием открыла глаза. Но за исключением горящей лампы, стоящей на дальнем столе, комната была темна.

Очки соскользнули с носа и болтались на одной дужке. Поправив их, она попыталась сосредоточиться на силуэте, маячившем перед ней в полумраке.

Эмили? Привстав на локтях, Оливия вгляделась во встревоженные черты лица сестры, мгновенно запаниковав.

– О Боже, что-то с Брайаном, да? Что-то с…

– Он вернулся, Оливия. -Кто?

– Майлз. Вот уже два часа он торчит у папы в кабинете.

Оливия попыталась стряхнуть с себя сонное замешательство.

– Чего он хочет?

Стиснув кулаки и выкатив глаза, Эмили закричала:

– Чего, по-твоему он хочет, идиотка? Тебя! Испытав вначале шок, потом раздражение, Оливия откинула одеяло и спустила ноги с кровати.

– Не говори глупостей, Эмили.

– Я говорю глупости? Тогда почему они с папой сидят вместе, смеются и поют, как закадычные друзья? И почему, – присовокупила она, приблизив лицо к лицу Оливии, – папа только что передал мне, чтобы я подняла тебя, чтобы ты оделась в свое лучшее платье и спустилась в кабинет через десять минут?

Оливия даже не моргнула; это могло каким-то образом выдать бурю волнения, бушевавшую внутри нее.

Волнения или радости?

Пожалуйста, Боже, только не надежда. Она отказалась от нее давным-давно.

Все еще рассеянная после сна, Оливия подошла к лампе и отвернула свет, затем забегала по комнате, зажигая сферические лампы до тех пор, пока комната не замерцала от ярко-желтого освещения. Зола в камине посерела. Оливия шевелила ее кочергой до тех пор, пока не затеплились языки пламени, затем подбросила совок угля, добавив еще и порцию торфа.

– Ты это несерьезно, – сказала Эмили. – Ты ведь не пойдешь туда?

– Обычно я не оказываю неповиновения отцу. С какой стати? Распахнув дверцы гардероба, Оливия стала оглядывать свой скудный выбор платьев, по крайней мере, попыталась. Мысли девушки разлетались в тысяче направлений, но неизменно возвращались к одному трепетному вопросу: «А что, если?..»

Выбрав белую блузку и коричневую юбку, Оливия оделась, между тем как Эмили продолжала нервно метаться по комнате.

– Как он посмел? – взвизгнула она. – И именно сегодня, как раз после того, как лорд Уиллоуби попросил моей руки.

Схватив щетку, Оливия провела ею по волосам, затем заплетающимися пальцами попыталась закрутить тяжелую гриву в узел.

Эмили опустилась на стул и закрыла лицо руками.

– Что подумает лорд Уиллоуби, если ты выйдешь за этого негодяя? О Боже, он все узнает!

– Ты торопишься с выводами, Эм. Возможно, отец пригласил Уорвика, чтобы выразить ему благодарность за то, что вытащил Брайана из той ямы сегодня утром.

– Для всех было бы лучше, если б он просто оставил его там!

Оливия ринулась через комнату и, прежде чем Эмили успела удивленно округлить губы, с силой стиснула ее руки. Когда сестра вскрикнула от боли, Оливия застыла. Эмили уставилась на нее, слишком ошеломленная даже для того, чтобы заплакать.

Оливия и сама себе ужаснулась. Всю жизнь она была опорой сестры. Скрывая ее ошибки от отца, а в особенности от светского общества, принадлежностью к которому Эмили так дорожила, Оливия потакала всем эгоистичным капризам сестры, наивно веря, что поступая так, внушит любовь отцу.

Но пожелать смерти Брайану, даже если это было сказано в запальчивости… Боже, это уже слишком.

Эмили ударилась в слезы и, вскочив со стула, выбежала из комнаты. Оливия смотрела ей вслед, и сердце ее разрывалось от жалости… к сестре ли, к себе или Брайану… она не могла сказать.

* * *

Оливия стояла перед отцовским столом, чувствуя себя ребенком, пойманным за кражей яблок из сада. Лицо его выглядело очень строгим, однако была какая-то печаль в глазах, когда он улыбнулся, улыбка не смягчила суровость его черт.

– Замуж? – переспросила Оливия, чувствуя, что колени подгибаются. Она не глядела на Майлза Уорвика, который стоял у камина, небрежно опираясь локтем о каминную полку и в упор разглядывая ее.

– Да, – отозвался отец, – замуж. Уорвик вернулся в Девонсуик просить моего разрешения взять тебя в жены. Я, разумеется, дал ему свое благословение. Окончательное решение за тобой.

– Замуж за Майлза Уорвика? Отец кивнул.

Наконец девушка заставила себя взглянуть на Уорвика. Как мог он вот так стоять, предлагая пожениться без малейшего следа эмоций на лице, как если бы покупал корову?

– Прошу прощения, – вымолвила она. – Я просто несколько озадачена. Не далее как вчера…

– Понятно, – сказал Уорвик и повернулся к отцу. -Не позволите ли поговорить с мисс Оливией наедине.

– Конечно, конечно.

Отец поднялся и вышел, закрыв за собой дверь. Молчание тянулось бесконечно. Казалось, целую вечность она ждала, когда же он заговорит и нарушит эту неловкую тишину. Но он продолжал стоять, одетый в светло-серый костюм, сшитый так превосходно, что подчеркивал ширину его плеч, узкую талию и бедра. Глаза его казались очень темными и идеально сочетались с жилетом китайского шелка цвета лесной зелени, расшитого золотой нитью.

– Итак, – произнесла она голосом, в котором так явно слышалась нервозность, – смею я спросить вас, не переусердствовали ли вы снова с виски? Или, быть может, отец повысил ставки, сделав вам предложение, от которого только такой богач, как принц Эдвард, мог отказаться?

– Нет, – ответил он просто.

– Но вы же не думаете, что я поверю, будто вы пришли сюда с претензией на чувство?

– Нет.

– Что ж, вы не преувеличивали свою откровенность.

– Мне жаль, если я задел ваши чувства.

– Мои чувства не так легко задеть, сэр.

Краем глаза она увидела, как он прошел к окну позади стола и устремил в него взгляд. Его густые черные локоны вились над воротником, и свет отражался в золотистых искорках среди роскошных прядей. О!.. Она не могла дышать! Оливии пришлось стиснуть пальцами крышку стола, чтобы устоять.

– Ваш отец весьма высоко отзывается о ваших деловых качествах, – сказал он, не оборачиваясь. – Вы прекрасно управляете этим домом.

Он медленно повернулся лицом к ней, и все, о чем она могла думать, это как белизна его мастерски завязанного галстука подчеркивает бронзовый оттенок кожи. Майлз Уорвик любит солнце – уж это-то она знает. Когда-то она смотрела, как он вихрем носился по пустоши на своих арабских скакунах, которых так любит. Еще она знает, что ему пришлось продать почти всю конюшню, чтобы расплатиться с долгами.

– Вам нужен муж, – сказал он и почти устало добавил:

– А мне жена.

– Вам нужны деньги, сэр.

– Не могу этого отрицать.

– Наверняка есть более молодые и красивые женщины, чьи отцы были бы так же щедры.

– Сомневаюсь.

Она удивленно подняла глаза.

– Их отцы никогда бы не одобрили меня в качестве зятя.

Она поправила очки, чтобы они удобнее сидели на переносице.

– Наш брак будет не первым браком без любви, пояснил он.

Она кивнула.

– И нужно подумать о мальчике…

– Я хорошо знаю свои обязанности. Поэтому должна просить вас не вмешивать его в это. Если уж мы решили быть абсолютно откровенными, должна сказать, что будь обстоятельства иными, я бы искала более уважаемого человека в качестве поддержки моему сыну.

Майлз прислонился к подоконнику, отметив, что щеки Оливии зарделись при первом же упоминании о мальчике. Забавно, как ее обычно стоический вид уступает место растерянности, едва он заводит разговор о ребенке.

– Верно. Никому из нас не стоит привередничать. Короче говоря, не будь я такой жалкой партией, я бы искал женщину целомудренную, а не ту, про которую говорят, что она веселилась с цыганами и татуировщиками-азиатами.

Ее подбородок слегка дернулся вверх, плечи назад. Глаза приобрели тот яркий оттенок зеленого, который он видел, когда они столкнулись на дорожке.

– Хотя, когда я смотрю на вас, то не могу поверить, что эта сдержанная женщина, стоящая передо мной, та самая, которая вызывает столько самых невообразимых пересудов. Скажите, дорогая, – добавил он с кривой усмешкой, – это правда?

– Что? – резко отозвалась она.

– Вы действительно танцевали с цыганами? Отдались в руки татуировщика?

– А это имеет значение?

– Пожалуй, было бы лучше, если б мы вступали в благословенное состояние супружества полностью разоблачившись, так скажем.

– Похоже, вы считаете само собой разумеющимся, что я принимаю ваше предложение, сэр.

– А это не так?

– Не знаю. Тут есть о чем подумать.

– О чем, например.

– О вас. Ни для кого не секрет, что вы бабник. Игрок, про которого говорят, что он мошенничает. Вы не в ладах со своей семьей и вечно ищите повода для ссор с родственниками. Все эти слухи верны?

– Все, кроме одного.

Она удивленно взглянула на него.

– Я не мошенничаю в картах.

Оливия вздрогнула, когда он внезапно направился к ней. Майлз наблюдал, как она немного попятилась вдоль стола, прежде чем взяла себя в руки. Вернув лицу то же упрямое и вызывающее выражение, она глядела на него с тревогой загнанной лисы: убежать или развернуться к этому большому злому волку и попытать счастья? Остановившись у угла стола, он сказал:

– Теперь ваша очередь, мисс Девоншир.

Она гневно зыркнула на него из-под очков. Волосы были так туго стянуты у нее на висках, что внешние уголки глаз казались вытянутыми. Она явно в спешке укладывала волосы: узел на затылке, обычно безупречно аккуратный, сейчас больше напоминал взъерошенного ежа. Одна шпилька торчала, и его охватил почти непреодолимый соблазн вытащить эту штуковину и дать волосам рассыпаться по плечам, как это было вчера.

– Я жду, – напомнил он.

– Это правда. Все. – Она сделала глубокий судорожный вдох, однако глаз не отвела. – Я действительно танцевала с цыганами.

– Обнаженной?

Она помолчала, в то время как яркий румянец пробирался вверх по шее от высокого воротничка блузки.

– Небольшое преувеличение. Я… была завернута в шарфы и тюль. Что касается татуировщика… это тоже правда.

– Действительно?

– Вам неприятно, сэр?

– Это зависит от обстоятельств. Как выглядит татуировка? Или сколько их там у вас? Или, точнее, где они? И, коли уж на то пошло, какие они?

– А какая разница? Сделанного не поправишь.

– Я бы хотел быть готовым к вероятности наблюдать, как моя жена демонстрирует свое тело с изображенными на нем огнедышащими драконами или черепами со скрещенными костями.

– В вашем положении, полагаю, вы должны быть рады тому, что можете получить.

– В вашем положении, полагаю, вы должны чувствовать то же самое.

– Вот видите, сэр, какое же счастье могут такие потерянные души найти друг в друге?

– Дружеское общение.

– Но общение у меня есть и здесь, с отцом, сестрой и сыном. Не говоря уж о Беатрис.

– С отцом, который готов сбыть вас с рук такому неудачнику, как я, лишь бы обеспечить положение младшей дочери? С сестрой, которая каждый день напоминает вам, что вы существуете в этом мире исключительно для того, чтобы являться по первому ее зову. С полоумной старухой, которая разговаривает с невидимым котом и сыном, чья жизнь обречена, потому что на нем клеймо сына падшей женщины.

– В то время как вы наслаждаетесь обществом призраков из прошлого, паутины и мебели, используемой на растопку! – ответила она в запальчивости. – Ваши единственные собеседники – непочтительные слуги и бутылка виски. Я не наивная дурочка, сэр. Вы ищете не общения, а средств покончить с вашей бедностью, выкупить назад свое доброе имя, возродить мечты относительно Брайтуайта и при этом прочно утвердиться в среде джентри[4]4
  Джентри – нетитулованное дворянство.


[Закрыть], что вам было недоступно, потому что вы, сэр, отпрыск «падшей женщины».

Он долго молчал. Постепенно тишина сменилась равномерным шумом дождя за окном и чуть слышным гудением пламени в камине. Наконец он натянуто улыбнулся.

– Нет сомнений, что реши мы вступить в это… рискованное предприятие, иначе не скажешь, между нами не останется ни малейшей тени лицемерия. Это правда, что я не люблю вас. Я часто спрашиваю себя, способен ли я вообще любить.

– Так скажите мне: если этот союз будет заключен исключительно по расчету, означает ли это, что вам должна быть предоставлена свобода в отношении внебрачных связей?

Он вгляделся в ее ничего не выражающие черты и тонкий золотой ободок очков там, где они сидели на носу.

– Если мне будет угодно, – в конце концов ответил он твердым тоном, в котором она уловила готовность занять оборонительную позицию.

Оливия лишь изогнула бровь, демонстрируя некое подобие агрессивности, и скрестила руки на груди.

– Полагаю, мне будет предоставлена такая же свобода, – сказала она.

Он встретился с непреклонным взглядом девушки, мысленно представив себе картину: Оливия Девоншир… Уорвик, крадущаяся среди ночи на свидание с любовником. Эта мысль была просто смехотворна. Хотя, с другой стороны, напомнил он себе, что несмотря на то, что Оливия внешне выглядит как чопорная старая дева, налицо тот факт, что под этим пуританским фасадом скрывается весьма соблазнительная женщина – и где-то есть, по крайней мере, один мужчина, который небезразличен ей настолько, что она пожертвовала своей репутацией ради него. Как глупо с его стороны постоянно забывать об этом.

Оливия наблюдала, как лицо Уорвика темнеет и его самодовольное выражение плавится, как воск от огня.

– Ну? – напомнила она. – Так как же? Не отвечаете? Не может же быть, чтобы вы передумали. Вполне логично предположить, что то, что вы вернулись в Девонсуик с предложением о браке означает, что вам срочно понадобились деньги – возможно, некоторые из ваших самых настойчивых кредиторов пригрозили засадить вас за решетку? Но ведь это к делу не относится. Не понимаю, почему вас должны волновать мои любовные похождения, если я не буду выставлять их напоказ?

Он отвернулся и пошел вдоль стены к книгам, время от времени останавливаясь якобы для того, чтобы прочесть какое-нибудь заглавие. Подойдя к столику со спиртными напитками, он задержался, провел вверх-вниз вдоль горлышка хрустального графина, затем сказал:

– Кажется, я все время забываю о вашем положении. Полагаю, прошлым вечером вы упоминали имя мужчины?…

– Нет, не упоминала.

– Уверен, что да. – Он повернул голову и окинул ее любопытно оценивающим взглядом. – Вне всяких сомнений. Как раз, когда вы допили вторую порцию виски.

– Нет, ничего подобного.

– Думаю, было бы только справедливо, чтобы я знал происхождение мальчика.

– Это ни к чему не приведет, уверяю вас.

Снова повернувшись к ней, он бросил на девушку гневный взгляд.

– Ну и черт с ним, но, по крайней мере, скажите, вы любили его?

– Это что-то изменит?

– Просто скажите, черт побери.

– Да, я любила его.

– Ясно. И все еще любите?

– Люблю ли я отца Брайана? Вы это спрашиваете, мистер Уорвик? Он кивнул.

– Признаю, что бывают моменты, когда я испытываю бесконечную нежность к отцу Брайана. Но временами, когда я думаю о том, что он за человек, я испытываю разочарование, если не сказать отвращение.

– И что же он за человек?

– Непорядочный, разумеется, иначе он никогда бы не воспользовался беззащитностью незамужней девушки, какой бы слабой она ни была.

– Значит, он обаятелен, да?

– Без сомнения, но только когда считает нужным.

Прислонившись к краю стола, она ответила ему таким же пристальным взглядом. И все-таки колени девушки под муслиновой юбкой снова дрогнули, когда она поняла, что только что опять влезла в это. Но, впрочем, может, это и к лучшему. Причины, по которым он делает предложение, оставляют желать лучшего, и она не намерена уступить то малое достоинство, которое у нее еще осталось. Будущее и счастье Брайана важнее всего.

Уорвик направился к двери, и Оливия выпрямилась так поспешно, что стол вместе со всем, что было на нем, заходил ходуном.

Он задержался в дверях и, не оглядываясь, заявил:

– Если вы хоть в малейшей степени заинтересованы в моем предложении, дайте мне знать к этому времени завтра или можете забыть, что я был здесь.

С этими словами он вышел.

Она уставилась в пустой дверной проем. Сердце так бешено колотилось в груди, что было трудно дышать. Затем она бросилась в дверь и увидела его в холле. Он принимал плащ из рук Джона.

– Мистер Уорвик, – крикнула она, заставляя Майлза обернуться. – Позвольте вам заметить, сэр, что ваши манеры оставляют желать много лучшего. Нельзя просто войти в дом женщины, как какой-то пещерный человек, и предъявить ей ультиматум, особенно, когда дело касается такого важного вопроса, как брак.

Кустистые брови Джона взлетели вверх.

– Брак! – воскликнул он и повернулся к служанке с совиными глазами, которая замешкалась возле лестницы. – Вот радость-то! Мисс Оливия помолвлена!

– Это не так! – возразила Оливия в панике.

– Мисс Оливия помолвлена! – послышался голос где-то дальше по коридору.

Слегка опустив голову, она решительным шагом направилась к Уорвику. Он даже не шелохнулся, лишь смотрел на нее прищуренными глазами.

– К вашему сведению, – сказала она никому в отдельности и всем сразу. – Я еще не согласилась выйти за этого человека.

– Что вас так расстроило? – протянул Уорвик. – Неужели то, что я не вручил вам цветы и конфеты и не встал на колено?

– Не говорите ерунды, сэр. Мне совершенно безразличны эти женские банальности.

– Да? Тогда, возможно, вы просто не привыкли иметь дело с людьми, которых не можете подчинить своей воле. Или просто боитесь.

– Вас?!

Это не было вопросом.

– Мира за этими дверьми, мисс Девоншир. Знаете, что я думаю? Я думаю, вы все это выдумали. Не было никаких цыган и никакого татуировщика. Вы создали их вот здесь, в своей голове.

Он постучал ей по виску пальцем. Она ахнула, и лицо девушки приняло с десяток оттенков красного. Она ощущала это так отчетливо, как чувствовала, как ее самообладание испаряется под горячим натиском негодования.

– Фактически, – присовокупил он с нарочитой паузой, – вы такая правильная, что я бы не удивился, если б вы даже солгали насчет происхождения Брайана.

Ее рот открылся и закрылся, не произнеся ни звука. Сердце, казалось, подскочило к горлу – явный признак паники – а волосы на голове зашевелились.

Опустив к ней голову и скривив чувственный рот в саркастической полуулыбке, подчеркивающей выпуклость одной скулы, он сказал:

– Я мог бы поставить свою жизнь на возможность того, что он появился на свет в результате невинного зачатия.

Напряжение соскользнуло с плеч, она едва не рухнула на пол. Если б ее тело все еще не дрожало от пережитого, она могла бы рассмеяться. Но у нее вышла лишь самодовольная улыбка, и нарочито медленно она стала расстегивать маленькие перламутровые пуговки блузки, начав с воротника и опускаясь вниз, между тем как глаза Уорвика сузились, а точеные черты лица окаменели, когда блузка распахнулась, обнажая вначале шею, затем ключицы и, наконец, кружевную кайму сорочки, прикрывающую грудь.

Когда его черные глаза медленно вернулись к глазам девушки, она вгляделась в их поразительно напряженные глубины и тихо произнесла:

– Просто, чтобы все было предельно ясно, сэр… Зацепив тонкую ткань кончиком пальца, она слегка потянула ее вниз, открывая взору бледную, мастерски выполненную розовую розу, которая изящно изгибалась вверх на груди.

– Уверяю вас, мистер Уорвик, что все до единого слухи обо мне верны.

Его взгляд снова опустился на грудь и остался там, в то время как молчание затянулось, и Оливия почувствовала первую вспышку неловкости и досады, обратившую ее тело в пламя.

Наконец губы Уорвика изогнулись, и у Оливии перехватило дыхание, когда он слегка прижался кончиком пальца к розовому стеблю и медленно потянул палец вверх, выше, до розового цветка, где задержался, подняв глаза к ее лицу.

– Очень мило. Если я закричу «бис», вы снимете что-нибудь еще?

Оливия рывком запахнула блузку.

– Очень скоро вы узнаете, что меня не так легко шокировать, мисс Девоншир. Совсем не так легко, как вас.

– Что вы хотите сказать?

– То, что ваше лицо заалело, как маков цвет, едва только я коснулся вашей груди. Интересно, насколько сильно вы бы покраснели, если бы я погладил вашу…

– Всего доброго, мистер Уорвик.

Оливия повернулась спиной к Майлзу и, держа спину неестественно прямо, зашагала к лестнице.

Ее отец, цветущий и довольный, вышел из ближайшей комнаты и широко развел руки.

– Значит, быть свадьбе! Благослови, Господи, этот день, когда обе мои дочери обручились!

– Мисс Девоншир! – крикнул Уорвик. Оливия замедлила шаги.

– Эти ужасные очки запотевают, когда вы злитесь. Просто подумал, что вам было бы неплохо знать об этом.

– Идите к черту! – огрызнулась она, заставив отца резко остановиться.

– Верно, – парировал Уорвик. – Там и увидимся. Затем хлопнула передняя дверь, потом еще и еще вверх и вниз по коридору и по всему дому, когда подслушивающие слуги внезапно обнаружили, что спектакль закончился. Оливия стояла у основания лестницы, злясь на себя за то, что позволила эмоциям выйти из-под контроля, и на Уорвика за… за все на свете.

За то, что не встал на колено просить ее руки.

За то, что нисколько не уважает ее и даже не притворяется.

За откровенность.

За надменность.

За то, что он так убийственно красив и одинок и так болезненно тоскует по прошлому – как и она по своему. Что она готова забыть об осторожности и благоразумии и согласиться выйти за него замуж, как бы громко ни звучал его голос у нее в голове, что она не должна.