Текст книги "Будь моим этой ночью"

Глава 9

Ей следовало немедленно уйти. Вернуться к себе в комнату и не думать об увиденном. В конце концов, чем он занимался и с кем, ее совершенно не касается.

Неужели у Шапеля вошло в привычку целовать женщин в библиотеке? Прю была не на шутку разгневана и вместе с тем чувствовала себя ужасно глупо. Потому что полагала, будто что-то значит в его жизни. И всерьез обдумывала возможность романа с этим человеком.

Да, ей действительно следовало уйти. Однако она не собиралась этого делать.

– Вы можете идти. – Прю смерила горничную взглядом, которым она редко пользовалась по отношению к кому бы то ни было, тем более к домашней прислуге. И она вовсе не считала себя виноватой, ибо эта девица явно не прочь была воспользоваться всем, что Шапель мог ей предложить. Прю не хотела увольнять ее – это было бы слишком жестоко, – но придется поговорить о ней с домоправительницей.

Горничная сделала быстрый реверанс и, стараясь не встречаться взглядом с Прю, поспешно покинула библиотеку. Прю выждала, пока она скроется из виду, после чего посмотрела на Шапеля. У последнего даже не хватило вежливости изобразить смущение или раскаяние.

Будь он неладен!

– Прю, я могу все вам объяснить…

Она сухо рассмеялась – дрожащий, неуверенный звук, действовавший ей на нервы.

– Не стоит. Счастье, что я не появилась несколькими минутами позже, иначе пришлось бы ждать, пока горничная оденется.

Теперь уже Шапель выглядел оскорбленным.

– Этого никогда бы не случилось.

Неужели он и впрямь надеялся, что она ему поверит?

– О да. Вы бы просто задрали ей юбки, не так ли?

Хуже всего было то, что Шапель вовсе не выглядел шокированным этими словами. Он как будто ожидал от нее столь крепких выражений. Это разозлило Прю еще больше.

– Я имею в виду, что никогда не стал бы заниматься с ней любовью.

Прю предпочла пропустить это странное и скорее всего лживое утверждение мимо ушей.

– И сколько женщин вы успели поцеловать со времени вашего приезда?

Это не должно было волновать Прю. Однако вопреки рассудку волновало.

– Кроме вас – никого.

Обманщик!

– А эта горничная? Ее вы за человека не считаете?

На лице Шапеля отразилась обида.

– Она сама пыталась меня поцеловать.

Скажи это кто-то другой, Прю наверняка рассмеялась бы.

– А вы, похоже, совсем не возражали.

Шапель ухмыльнулся – это подходило его красивому лицу куда больше, чем раскаяние.

– А вы, как видно, ревнуете.

Прю топнула бы ногой, но это только добавит ему самодовольства.

– Я? Да ни в коем случае!

И кто же из них говорит неправду?

– Вот как? – Скрестив руки на широкой груди, Шапель сделал неспешный шаг в сторону Прю. – Тогда почему вас волнует, с кем я целуюсь?

– А меня это и не волнует. – Прю не собиралась сдаваться. – Я просто слежу за поведением своей прислуги.

Шапель остановился не более чем в футе от нее.

– Ну конечно. Вы думали лишь об интересах своей горничной, когда спросили, не собираюсь ли я ею овладеть.

Жар хлынул к щекам Прю. Подумать только, ведь она сама, по сути, дала ему разрешение говорить с ней в таком дерзком тоне.

– Вы слишком многое себе позволяете.

Конечно, он был совершенно прав, но Прю не собиралась это признавать – особенно сейчас, когда он двигался к ней, словно кот, пытающийся поймать птичку.

– У меня есть множество недостатков. – Он сделал еще шаг. И оказался в нескольких дюймах от нее. Прю понимала, что следовало отступить – все ее инстинкты требовали именно этого, – но тронуться с места означало бы показать страх, а этого нельзя было допустить. Прю не боялась, что он ее поцелует, она боялась, что он этого не сделает. Он не решился в ту памятную ночь, когда ей так этого хотелось, – неужели и на этот раз надежды будут обмануты?

И не ошибка ли – ждать поцелуя от человека, готового дарить их кому угодно?

– У меня есть множество недостатков, – повторил Шапель, слегка коснувшись ее щеки пальцами, отчего по коже пробежала дрожь, – однако лживость не принадлежит к их числу Я не целовал вашу горничную.

– Потому, что мое появление вас остановило.

– Верно.

Что ж, он ведь сам сказал, что лживость не относилась к числу его пороков.

– Я не целовал женщину уже очень, очень долго. И готов был поцеловать эту девицу лишь потому, что вы отказали мне.

Прю встретила его взгляд с самым высокомерным видом, на какой только было способно ее охваченное трепетом существо.

– Вот как? Значит, это было моим наказанием за отказ?

Неужели он думал, что она не хотела поцелуя? Рядом с ним Прю чувствовала себя единственной женщиной в мире, она мечтала о его поцелуях. И вместе с тем хотела влепить ему пощечину за эти слова.

– Не вашим наказанием. – Его сильные пальцы скользнули по шее Прю. Заметил ли он, как участился ее пульс? – Моим.

– Вашим?

Его рука на ее затылке была теплой и мягкой.

– Я лишил себя наслаждения близости с вами, и это причинило мне больше боли, чем вы способны представить.

Прю не знала, что ответить. Они знали друг друга всего несколько дней, а она уже таяла от его признаний, томилась по его прикосновениям. Это безумие – отчаяние умирающей женщины…

Что ж, в таком случае она пойдет на бесстыдство, какое может себе позволить только умирающая женщина.

После некоторого колебания Прю подняла взгляд на Шапеля, давая ему возможность разглядеть в ее глазах и волнение, и затаенное желание.

– Мне бы не хотелось причинять вам дальнейшие неудобства.

Медового цвета глаза на один короткий миг сделались шире, после чего он опустил голову. Прю зажмурилась и с бьющимся сердцем ждала.

Губы Шапеля, теплые и упругие, накрыли ее собственные, прикосновение их было настойчивым, но вместе с тем мягким и нежным.

Не отрывая от него губ, Прю вздохнула и почувствовала, как он улыбнулся в ответ. Она тоже улыбнулась, позволив ему разомкнуть ее губы дразнящими движениями языка. Едва его язык скользнул внутрь, она чуть не отпрянула от удивления – его тело как будто сотрясалось от сдерживаемого смеха.

Ободренная его благодушным настроением, Прю отдалась инстинкту, поглаживая его язык своим. И пусть она почти ничего не знала о поцелуях. В конце концов, Прю собиралась воспользоваться моментом, а не тратить понапрасну время, беспокоясь, все ли она делает правильно.

По-видимому, она все делала правильно, потому что он крепко прижал ее к себе. Он казался самим воплощением тепла и надежности – настоящий мужчина, сильный и мускулистый. Ее бедра пришлись как раз напротив его ног, и их прикосновение заставляло все ее существо трепетать от удовольствия.

Боже правый, да у нее дрожали колени! Прю вцепилась в плечи Шапеля, пока они буквально упивались друг другом. Запах у него был, как у гвоздики – сладкий и пряный. И он держал ее в объятиях так, словно не собирался отпускать. Любая женщина мечтала о таких объятиях.

Судя по тому как он напрягся, Шапель был возбужден не менее ее самой, и эта мысль приводила девушку в экстаз. Она прильнула к нему, слегка покачивая бедрами. Странное ощущение охватило ее – казалось, будто их тела вот-вот сольются…

Тут Шапель неожиданно прервал их поцелуй и перевел дыхание.

– Нет! – вырвалось у Прю. Она вцепилась в его шею и волосы, пытаясь снова притянуть его к себе.

– Нам придется довольствоваться этим, Прю. – Голос Шапеля звучал хрипло и прерывисто. – Иначе у меня не хватит сил остановиться.

Прю понимала, о чем он говорил, и ей это не понравилось. Поэтому она нехотя кивнула, осторожно отступив на шаг, как будто удостовериться в том, способны ли ноги держать ее. Шапель почти наверняка довел бы дело до конца с горничной, но не с нею. Следовало ли чувствовать себя польщенной или обиженной?

Шапель отпустил ее, а она – его. Он наблюдал за Прю с таким томлением и печалью, что она едва не бросилась снова в его объятия.

– Я должен перед вами извиниться, – произнес Шапель, глаза его горели, словно два золотых дублона.

– Не смейте. – Голос Прю прозвучал резче, чем она намеревалась.

Шапель ухмыльнулся:

– Не за поцелуй, а за то, что не довел дело до конца.

Ее лицо, должно быть, стало красным, как ягоды остролиста.

– Ах вот как? В таком случае вы можете принести мне свои извинения.

В его улыбке снова появился оттенок грусти.

– Только не подумайте, будто я не хочу вас, Прю. Хочу, Бог тому свидетель. Однако не могу допустить, чтобы вы оказались правы, предположив сегодня вечером обо мне самое худшее. Я не распутник и хочу, чтобы вы это знали.

Прю охотно ему верила – настолько искренне он говорил. Кроме того, распутник никогда бы не остановился.

– Благодарю вас, – низким, хриплым голосом отозвалась она.

На какой-то миг он уставился на нее. Улыбка постепенно исчезла с его губ, оставив вместо себя сожаление.

– Спокойной ночи, Прю.

Она улыбнулась:

– Спокойной ночи, Шапель. Приятных снов.

Его брови взметнулись вверх.

– Это маловероятно.

Прю покинула его с лукавой улыбкой на губах.

И в самом деле… спокойной ночи.

Вспоминая поцелуй Прю, прикосновение ее влажных, жаждущих губ, Шапель не мог думать о подобном удовольствии иначе, как о небесном блаженстве, даже несмотря на то что еще долго после этого он чувствовал себя ужасно неловко.

Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз желал женщину, не желая при этом ее крови? Мари была последней, но тогда он еще был человеком. Когда же он явился к ней после проклятия, то вожделел ее как голодный зверь.

Не стоило вспоминать об этом.

Шапель пришел к Мари ночью, спустя два дня после случившейся с ним перемены. Проник в комнату через балкон, подпрыгнув с земли с такой легкостью, словно его отделяли от нее не два этажа, а лишь несколько дюймов. В то время он и его друзья наслаждались своими вновь обретенными способностями и совершенно не заботились, увидит ли их кто-нибудь. Будь они хоть немного осмотрительнее, до Маркуса Грея скорее всего никогда не дошли бы слухи о них.

Спящая Мари выглядела как ангел, белокурые волосы разметались по подушке, словно шелковое покрывало. Кожа напоминала спелый персик, а губы были полными и чувственными. Теперь Шапель находил ее даже прекраснее, чем ранее. Судя по смятому носовому платку, который она до сих пор сжимала в пальцах, до Мари уже дошли слухи о его смерти.

Шапель улыбнулся, представив, как будет счастлива невеста увидеть его снова и захочет остаться с ним навсегда.

Поддавшись охватившему его голоду, Шапель наклонился к изящной округлости ее груди, под поверхностью которой так заманчиво проступала тончайшая голубая жилка. Он не ел со вчерашнего вечера, потребность в крови сводила с ума, и запах Мари казался столь же чудесным, как и ее облик.

Клыки легко выскользнули из десен, наполняя сознанием собственной силы. Он был невидим, бессмертен и безмерно могуществен. На всем свете для него не было ничего невозможного и недоступного.

Но едва клыки вонзились в плоть, Мари с криком проснулась. Она была горячей и сладкой на вкус, даже несмотря на охвативший ее испуг. И именно этот испуг отрезвил Шапеля. Страх никогда не возбуждал его, как Сейнта или Бишопа. Шапель поднял голову, чтобы Мари могла рассмотреть его лицо и убедиться, что это действительно он. Затем он одарил ее любящей улыбкой, не обращая внимания на кровь у себя на губах. Чем скорее она поймет, что перед нею ее Северьен, тем скорее он сможет оказаться с ней в постели и предъявить права на ее тело. И превратить в подобную себе. Инстинкт подсказывал, как это сделать, точно так же тело знало с первого же раза, как заниматься любовью.

Голубые глаза, уставившиеся на него, округлились от ужаса, красивый рот исказился в душераздирающем крике. Шапель прикрыл ей рот ладонью, его пальцы казались смуглыми на фоне ее бледных щек.

– Тише, милая. Это я.

Он чувствовал ее сдавленные всхлипывания. Она понимала, кто перед нею, и тем не менее испытывала панический страх.

Шапель попытался было ее успокоить, однако запах ее крови и биение сердца отвлекали его и искушали. Голод притуплял все его чувства. Поэтому он снова вонзил клыки в ее грудь и пил до тех пор, пока не насытился.

Когда он снова поднял голову, в глазах девушки отражалось безумие. Воздух был насыщен отвратительным запахом страха, пота и мочи.

Шапель с отвращением и ужасом отступил на шаг. Что же он наделал?

Мари дернулась в судороге, словно маленький зверек, попавшийся на пути хищнику. Она бросила взгляд на свою обнаженную грудь и подтянула ночную рубашку, чтобы прикрыть наготу. Движения ее казались неестественно медленными.

– Любимая…

При звуке его голоса Мари подняла на него взгляд – бледная тень девушки, которую он когда-то любил.

– Северьен?

Он кивнул, вздох облегчения сорвался с его губ. Нет, Мари не сошла с ума. Она узнала его, все будет хорошо. – Да.

– Но мне сказали, что ты умер. – Боль в ее тихом голосе пронзила его как лезвие меча.

– Я вернулся за тобой.

Она посмотрела на свою грудь. Сквозь девственно-чистое полотно просачивалась кровь. И закричала так громко и протяжно, что у Шапеля зазвенело в ушах. Он зажал их ладонями, пытаясь отгородиться от этого кошмара.

Мари соскочила с постели. Шапель перегородил ей путь к двери в надежде остановить, но она вдруг развернулась и бросилась к балкону.

На этот раз Шапель оказался недостаточно быстрым – то ли из-за пережитого потрясения, то ли потому, что не поверил, что Мари способна причинить себе вред. Он был убежден, что она обрадуется его появлению и даже захочет стать подобной ему. Он опоздал лишь на мгновение – девушка перегнулась через перила и бросилась вниз.

Шапель прыгнул следом за ней как раз в тот момент, когда дверь спальни за его спиной распахнулась, и приземлился рядом с телом своей невесты.

Ночная рубашка Мари задралась вокруг молочно-белых бедер, глаза были огромными и безжизненными, шея неестественно искривлена, а из отметины на груди по ключице стекала тоненькая струйка крови.

Мертва. Женщина, которую он так любил, была мертва. Он убил ее.

Вина, ярость и боль разом овладели Шапелем, и он взвыл словно зверь. Вверху, на балконе, отец Мари истово перекрестился, глядя на тело дочери и Шапеля, опустившегося на колени рядом с ней.

Не в силах справиться с нахлынувшей пустотой, Шапель смотрел в остекленевшие голубые глаза до тех пор, пока не почувствовал, как в спину ему вонзился клинок. Стальной кончик, выступавший из груди. Острая боль, пронзившая его, когда лезвие вынули, сменилась приступом ярости. Он медленно поднялся и обернулся, чтобы взглянуть в лицо нападавшему. Отец Мари смотрел на него с тем же выражением ужаса, что и сама Мари несколькими минутами назад.

– Бог мой!

– Не тратьте слов понапрасну. – Шапель оттолкнул его в сторону. – Он вам не поможет. Никому из нас не поможет.

В ту же ночь он покинул селение и не возвращался туда более двухсот лет. Когда же наконец он снова оказался там, то направился туда, где держал на руках мертвую Мари, словно ожидая найти какую-нибудь отметку или знак, но ничего не увидел. Тогда он отправился на ее могилу. Она выглядела старой и неухоженной, надпись стерлась от времени, а камень потрескался и порос мхом. Шапель преклонил колени в небольшой часовенке и долго молил Бога о прощении и о спасении ее души. Однако ничего не произошло. Если Бог и услышал его, он не стал отвечать.

Слухи, дошедшие до Маркуса Грея, оказались неверными. Северьен де Фоне не убивал свою невесту.

Это сделал Шапель.

И поцелуй Прю Райленд отнюдь не стал для него наградой. Он был напоминанием обо всем, чего Шапель так желал и что сам же разрушил. Напоминанием о счастье, которого ему никогда не придется испытать…

– Он… что?!

Прю выволокла сестру на террасу. Кэролайн спросила это так громко, что ее, наверное, услышали даже мыши на чердаке.

Как только дверь закрылась, они оказались одни на увитой плющом террасе. Прю целый день ждала удобного случая, чтобы поведать Каро о случившемся накануне вечером.

– Он меня поцеловал.

Блестящие глаза Кэролайн округлились, и она поднесла ладонь к губам, чтобы заглушить смешок.

– О Боже праведный! Ну же, малышка, не молчи. Расскажи мне все по порядку!

До обеда оставалось не так уж много времени, поэтому Прю пришлось поторопиться. Все еще держа сестру за руку, она отвела ее подальше от дверей, чтобы их не подслушали, и рассказала, как вчера застала Шапеля в библиотеке с горничной.

– Вот негодяй! – Кэролайн нахмурилась. – И после этого ты позволила ему поцеловать себя?

Разумеется, Прю тут же объяснила сестре, что Шапель не домогался служанки – девушка сама предложила ему себя и была отвергнута. Эта особа пользовалась неважной репутацией среди прислуги из-за привычки увиваться за всеми гостями мужского пола.

Кэролайн покачала головой:

– Тебе придется ее уволить, пока она, чего доброго, не обзавелась ребенком.

Едва ли сестра поняла, как грубо это прозвучало, но, так или иначе, Прю не собиралась указывать девушке на дверь только потому, что та была неравнодушна к мужчинам. Однако она все-таки побеседовала с домоправительницей, миссис Добби.

– Это было божественно, – заключила Прю. Само собой, Кэролайн вовсе ни к чему было знать, что она буквально висла на Шапеле.

Кэролайн выглядела огорченной.

– Дорогая, я знаю, что сама не раз поощряла тебя принять ухаживания какого-нибудь достойного джентльмена, но, пожалуйста, будь осторожна, ладно? Мне бы очень не хотелось, чтобы тебе причинили боль.

Сжав руку сестры, Прю кивнула:

– Хорошо.

Осторожность заботила Прю меньше всего. Что бы ни произошло между ней и Шапелем, какое это имеет значение? Самое худшее, что может с ней случиться, – это разбитое сердце. Но с этим можно справиться без труда – благодаря лишним годам жизни, подаренным Граалем или благодаря смерти, которая следовала за Прю по пятам. И пусть какая-то часть ее существа сомневалась – никакой страх не помешает ей ответить на зов собственного сердца. Только вот говорить об этом вслух не имеет смысла – незачем зря беспокоить Кэролайн.

– Наверное, нас уже ждут, – произнесла Прю, увлекая сестру к дверям. – Вернемся в дом.

Их и правда ждали. Шапель беседовал с Маркусом, но едва Прю переступила порог комнаты, тут же поднял голову, словно почувствовав ее появление. Эта мысль согрела ее, как пламя камина в холодный день. От одного его вида сердце сжималось в груди, так он был хорош собой. Золотоволосый, в черно-белом вечернем костюме, он напоминал ангела, и суровые черты его лица смягчились, как только их взгляды встретились. Медового цвета глаза казались неестественно яркими, словно освещенными изнутри. Он одарил ее улыбкой, предназначенной лишь ей одной. Шапель мог разбить сердце Прю на мелкие кусочки, и она не пожалела бы об этом ни на минуту.

В тот вечер Прю выбрала для обеда темно-зеленое платье, красиво облегавшее бюст и придававшее коже кремовый оттенок. Выбор оказался удачным, ибо Шапель смотрел на нее так, словно ему не терпелось усадить ее к себе на колени.

О Боже! И где же веер, когда она так в нем нуждалась?

Внезапная острая боль в нижней части живота не оставила от хорошего настроения и следа. Нет. Только не сейчас. Господи, только не сейчас!

Ее снова пронзила режущая боль. Потрясенная, Прю подняла глаза на Шапеля. Его удивление и испуг были очевидными, ибо он тут же бросился к ней.

– Прю, в чем дело?

Уже одно то, что он назвал ее по имени, свидетельствовало о глубине его чувств. Но даже это не смогло заглушить боль.

Шапель почувствовал до боли знакомый запах.

– У вас кровотечение.

Прю испуганно посмотрела на него. Как он узнал? Кажется, Шапель сообразил, что произошло, в тот же миг, что и Прю. Но как?

– Отведите Прю в ее комнату, – раздался голос ее отца. – А вы, Маркус, сходите за доктором.

Дальше Прю помнила, как сильные руки Шапеля подхватили ее и понесли вверх по лестнице так быстро, что сестрам пришлось бежать, чтобы не отстать. Похоже, она совсем не обременяла его, а его глаза… глаза пылали, как раскаленные угли.

Очевидно, от боли у нее начался бред, другого объяснения бать не могло. Ни у одного человека на свете не могло быть таких ярких глаз или такой сверхъестественной силы. Однако страх и беспокойство на лице Шапеля выглядели искренними. Он и впрямь переживал за Прю, и эта забота глубоко тронула ее – гораздо глубже, чем ей хотелось в том признаться.

– Направо, – раздался голос Матильды, едва они достигли верхней ступеньки лестницы. Конечно, сестре Прю и в голову прийти не могло, что Шапель уже знал, куда идти.

– Что бы я… ох! – Из-за острой боли на лбу Прю выступил пот, и ей пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы совладать с собой. – Что бы я делала, не будь вас рядом?

Шапель одарил ее чуть заметной улыбкой:

– Зная вас, рискну предположить, что вы нашли бы способ добраться до комнаты самостоятельно.

Даже невзирая на боль, Прю не могла удержаться от смешка. Это ощущение взаимопонимания радовало и утешало Прю, иначе она не испытывала бы ничего, кроме боли и страха. Это было странно, ведь они знакомы не так давно, однако Прю просто была признательна за это судьбе.

Наконец они вошли в ее комнату. Бережно, так что она почти ничего не почувствовала, Шапель уложил ее на постель. Прежде чем Прю успела поблагодарить его за помощь, его уже отодвинули в сторону ее сестры, явно намереваясь ухаживать за ней, как за маленьким ребенком. Все трое выглядели такими перепуганными, что от одного их вида у Прю разрывалось сердце. Поэтому она прикрыла глаза и стиснула зубы, борясь с очередным приступом боли.

Она старалась думать о Шапеле, рисуя в воображении его образ и его нечеловеческую силу, снова представляя его объятия, его улыбку, и радовалась от мысли, что именно она вызвала эту улыбку.

И Прю молила Бога, чтобы не умереть прежде, чем увидит эту улыбку еще хотя бы раз.