Текст книги "Ложе из роз"

Глава 9

Сан-Франциско Сентябрь, восемь лет назад

«Страх сцены» – так определила свое состояние невеста, которая с легкостью становилась актрисой, до тех пор пока не встретила Чейза.

Она боялась произносить вслух свои брачные клятвы даже в присутствии Хоуп, своей лучшей подруги, вовсе не удивленной тем, что произошло.

Чейз не спорил – ведь для них имели значение только те клятвы, которые они дали друг другу один на один. Однако раз за разом он оказывал упорное сопротивление просьбам Кассандры, и «странный односторонний документ», дававший Чейзу только на нелепых условиях исключительное право распоряжаться Черной Горой, теперь вступал в действие.

– А если мне взбредет в голову, что Черная Гора будет идеальным местом, где можно основать крупнейший парк развлечений в Калифорнии?

– Я не верю в это.

– А вдруг я заболею, впаду в кому и…

– И этого не случится. – Чейз взял ее за руки: – Ты трусишь?

– Нет.

Она была абсолютно уверена, хотя уже начала опасаться, что полночь слишком скоро наступит и Золушке так и не придется потанцевать на балу.

Джейн Периш, та самая, что расписывала хрустальные башмачки и другие прелестные вещицы из стекла, нашла решение затруднений невесты, упорно не желавшей свидетелей на свадьбе, заключив, что свадебные обеты можно отложить до отъезда Хоуп.

Торжество отодвигалось в неопределенное будущее, а пока было решено отпраздновать свадьбу за роскошным обедом.

И вот наступил вечер пятницы; все формальности были уже позади, и они наконец оказались вдвоем в роскошном номере отеля «Фейрмаунт». Помещение утопало в розах; розы были везде, включая спальню, где ароматные лепестки усыпали розовым покрывалом белое атласное одеяло на супружеской постели.

Чейз и Кассандра сидели в гостиной. В серебряном ведерке, установленном на столике между ними, стояла бутылка с шампанским и хрустальные бокалы Джейн.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал Чейз.

«Кое-что» оказалось обручальным кольцом, изготовленным специально для Кэсс ювелиром из Оксвилла. Оно переливалось золотом трех оттенков. Но обручальное кольцо Кассандры сверкало не так ярко, как ее изумленные и восторженные синие глаза. Ничто не могло сравниться с ними.

– Чейз, – прошептала она, не в силах заставить себя прикоснуться к нему.

– Я обручусь с тобой, Кассандра, этим кольцом.

– Чейз, я не… я не должна носить его. У меня нет кольца для тебя.

– Это будет наше обручальное и венчальное кольцо. Носи его за нас обоих. Думаю, я произнес свой обет.

Теперь ей не было необходимости играть роль.

– Этим кольцом я обручаюсь с тобой, Чейз.

Он внимательно всматривался в ее лицо, и глаза его сияли серебристым блеском.

– В чем дело, Чейз?

– Я пытаюсь придумать, как заставить тебя сказать другие слова.

– Ты хочешь слышать слова любви? Так знай, что я люблю тебя! Люблю и всегда буду любить…

Это были те самые столь необходимые ему слова, тот ответ, которого он пытался добиться от нее.

– Не желаете ли выпить немного шампанского, миссис Тесье?

– С удовольствием.

Ее синие глаза загорелись веселым лукавством.

На бутылке красовался самодельный ярлычок, написанный от руки: «Кассандра» и год изготовления.

– Так ты уже возделывал виноград на горе? Ты возделывал его и получал урожай?

И одну бутылку назвал моим именем…

– Гран-пер и я заложили первый виноградник, когда мне было семь лет, а потом, когда он прижился, сделали новые посадки. С тех пор я разбивал там все новые и новые виноградники.

– Значит, гран-пер знал задолго до своей смерти, что его мечта осуществилась?

– Да, – тихо ответил Чейз, – гран-пер знал.

– А кто еще?

– Никто. Ни одна живая душа. Виноградники были разбиты именно там, где им положено быть, – на западных склонах в долинах, где стелется туман, где в воздухе стоит водяная пыль, и они были совершенно скрыты от посторонних глаз.

– Даже Хоуп не знает об этом.

– Даже Хоуп. Мы брали ее туда с собой пару раз. Ей было тогда два года; она карабкалась по склонам и играла, но не могла добраться до наших виноградников. Потом она много раз возвращалась с нами на гору, но ни разу не видела их. Теперь о них знаешь ты, Кассандра, моя пророчица, моя жена. Так хочешь попробовать?

– Да, пожалуйста…

Послышался слабый вздох – Чейз откупорил бутылку так нежно, как это умеют делать только знатоки. Потом он разлил пенящуюся у него в руках волшебную мечту, заключенную в стекло, и в розовых хрустальных бокалах заплясали пузырьки.

– Это «Блан де нуар». – Лицо Кассандры словно осветилось идущим изнутри светом.

– Любимый напиток невесты.

– Но не жениха.

Он улыбнулся:

– Я покладистый малый… Особенно в брачную ночь. За тебя, Кассандра.

– И за тебя.

Хрусталь звякнул о хрусталь, будто лаская его. Потом Чейз смотрел, как розовое вино его мечты коснулось ее губ и исчезло за ними.

– О! – прошептала она. – О! Чейз!

– Скажи мне, Кассандра, скажи, какой у него вкус.

– У него вкус тумана. – Она прикрыла глаза и сделала новый глоток. – А еще вкус пламени древнего вулкана. – Ее глаза широко раскрылись. – И вкус радуги. Чейз, я ощущаю вкус радуги.

– Дай мне попробовать. – Он прикоснулся губами к ее губам. – Вот так. Туманы… – Чейз с восторгом ощущал ее нежную сладость.

– И огонь. – Она целовала его, приветствуя ласковое прикосновение, и радовалась, наконец поняв, что значит чувственная страсть, познав жар, которым она сжигает.

– И радуги. – Чейз склонился к своей волшебной Малиновке.

– И твоя Кассандра, твоя, твоя, твоя!

Кэсси. Кэсси. Кэсси.

И они любили друг друга на этой белой атласной постели, усыпанной бледно-розовыми лепестками. Чейз шептал новое нежное имя, придуманное им для нее и ставшее символом их близости. Он шептал его снова и снова – и снова ласкал и любил ее.

Он произносил ее имя с удивлением, нежностью и любовью, и она шептала, тоже по-разному, его имя. Когда они, усталые, лежали в объятиях друг друга, уже сделав бесконечное множество открытий, но все еще не успокоенные и не удовлетворенные, Чейз, ощущая ее незащищенность, продолжал нежно ласкать ее.

– Тебе не нравится, что я такая худая?

До сих пор он не сознавал, насколько она хрупка, даже не догадывался. В своем многослойном оперении Кассандра казалась ему изящной, а ее роскошные золотые волосы сулили изобилие во всем. Энергия ее была неисчерпаемой, безграничной. Но она оказалась еще и такой нежной… Кожа ее на ощупь была как прикосновение тонкой шелковой паутинки, окутавшей столь же тонкие, хрупкие кости.

Чейз встретил тревожный взгляд ее синих глаз и улыбнулся:

– Если бы только я мог пожелать тебя сильнее, чем уже желаю!

Он нежно погладил кончиком пальца ее бледно-розовую щеку.

– Но тогда это убило бы нас обоих, довело бы до полного изнеможения.

– О! – прошептала она с чувством безмерного облегчения и радости.

– Это так, Кассандра!

Он поцеловал ее веки, нежный изгиб рта и тот его уголок, что был чуть опущен. Через мгновение страсть снова бросила их в объятия друг друга, и они не смогли побороть вновь возникшего неистового желания.

Когда они отдыхали после очередного бурного слияния, Чейз озабоченно сказал:

– Ты слишком мало ешь.

– Но я всегда так ела.

Потому что никогда не чувствовала себя в полной безопасности, чтобы есть, как другие люди.

Внезапно его охватило беспокойство. Она и в самом деле была такой тонкой, такой хрупкой…

– Тебе было холодно, когда мы любили друг друга!

– Нет.

Впервые в жизни она чувствовала себя согретой и защищенной – защищенной его объятиями.

Глава 10

Уэствудская мемориальная больница, палата интенсивной терапии Воскресенье, четвертое ноября

Рассвет еще не наступил. Виктор и Хоуп спали в отеле – каждый в своем номере, в то время как Чейз не отходил от постели Кассандры. Ему было необходимо видеть ее, прикасаться к ней, говорить с ней до того, как ее отправят в операционную. Это должно было произойти ранним утром. Кость, изъятая из ее черепа, чтобы снять излишнее внутричерепное давление и избавить ее от возможного отека мозга, должна была быть возвращена на место. Отек рассосался, и появилась надежда, что череп ее будет иметь прежний вид.

А что, если она никогда не придет в себя?

И Чейз молча убеждал, умолял, согревая и нежно убаюкивая ее.

Руки Кассандры были теперь свободны от зондов и капельниц; именно эти руки он представлял в своих бесконечных снах, бледные, изящные, умоляюще протянутые к нему. Он пробуждался от этого навязчивого видения и снова погружался в него, когда засыпал. Этот же сон преследовал его и теперь, когда Чейз, не выдерживая усталости, начинал дремать, и так продолжалось до тех пор, пока врачи не выгнали его из палаты и не настояли на том, чтобы он попытался уснуть по-настоящему.

Что-то случилось, когда в последний раз он ненадолго заснул, – что-то, от чего его сердце бешено забилось. Надежда возродилась в нем с новой силой, когда утром он приблизился к палате интенсивной терапии. Может быть, Кэсси уже очнулась, может быть, ищет его, он ей нужен…

Но Кассандра не очнулась и не могла видеть отчаянную суету в своей палате и во всем блоке интенсивной терапии. Субботний вечер принес в Лос-Анджелес проливной дождь и бурю. В больнице царили тревога, беспокойство, страх, но она продолжала спать.

Нет, ради него она не проснется. Чейз готов был поклясться в этом, когда баюкал ее маленькие бледные истерзанные руки в своих ладонях. Мысль пришла сама по себе, без участия его воли, непрошеная, незваная, и уже не покидала его. Она проснется ради Роберта. К нему она потянется с радостью, с нежностью, с любовью.

Роберт.

Бдение прославленного актера у постели больной в последнее время не было круглосуточным, но благодаря стараниям папарацци всем и везде было известно о его страданиях. Чейз не говорил об этом Кассандре. Пока не говорил. Молчаливое прикосновение, убаюкивающая ласка его рук, его тепло – так начинался теперь каждый их день. Чейз заставил начальство, ведавшее палатами интенсивной терапии, пойти ему навстречу, и теперь они могли приветствовать каждый новый день, проведенный вместе, как день любви, начавшейся на Черной Горе.

Однажды Чейз отважился прошептать: «Привет! Доброе утро!» – и тут же нежно и без слов принялся уверять ее, что скоро все пойдет на лад, что все будет так хорошо, как никогда прежде; что она скоро откроет глаза и очнется. Он уже много раз пытался говорить Кассандре о людях, которых она когда-то любила.

Элинор чувствует себя прекрасно – просто диву даешься, насколько она живая и энергичная. Ее ресторан процветает и делает честь долине Напа. К тому же у нее появился друг по имени Сэмюэл – отошедший от дел профессор археологии.

Джейн тоже процветает, но все еще не замужем – это и к лучшему. Ее от руки расписанная стеклянная посуда идет нарасхват, особенно во Франции, а ее галерея в Сент-Хелене является примером хорошего вкуса.

Вначале Чейз делился с ней только радостными новостями, но Кассандра, его трепетная Малиновка, расцветала, когда оказывалось, что она могла быть хоть чем-то полезной.

Поэтому Чейз осторожно стал наращивать слой за слоем плоть на построенный им костяк одних только лучезарных событий, как когда-то Кассандра, чтобы скрыть свою хрупкую фигуру, одевалась в несколько радужных слоев пестрых тканей.

Чейз рассказал Кассандре правду о новой любви Элинор и о том, как непросто складывались их отношения с Сэмюэлом, как им трудно было полюбить снова. И все же они сумели обрести счастье друг в друге.

А еще он рассказал ей правду о Хоуп:

– Хоуп стала прокурором. Она добилась в своем деле потрясающих успехов. Она так предана своему делу, которое стало ее жизнью, ее спасением. К тому же теперь она ослепительно хороша. Хоуп стала стройной, выполнив обет, принятый в тот вечер, когда мы сидели за столиком у окна в Бодега-Бей и солнце опускалось в океан. Да, она стала сильнее, чем прежде, но в душе неспокойна, несчастлива, потому что по-прежнему одинока. Ей нужен друг, Кассандра. Ей, как и мне, нужна ты.

И ни разу он не спросил свою Спящую красавицу, почему она бросила его, не попрекнул ее болью, которую она ему причинила.

Он не сказал ей, в какую ярость впал, когда разыскивал ее, как волновался, пока однажды не узнал, что она стала новой ослепительной звездой на небосклоне Голливуда, ярким цветком, расцветающим все чудеснее…

– Мистер Тесье!

Чейз поднял голову и посмотрел на человека, стоявшего в дверях:

– Да?

– Лейтенант Шеннон просит вас к телефону.

– О! Благодарю вас.

Он вышел, так и не сказав Кассандре всего. А к тому времени, когда Чейз вернулся, Кэсс уже не было – ее увезли в операционную.

Джек Шеннон не сообщил Чейзу ничего особенного; просто лейтенант из отдела убийств хотел встретиться с ним и с кем-нибудь из членов его семьи по выбору Чейза, как только это будет возможно.

Чейз попросил присутствовать при разговоре Хоуп и Виктора. Встреча была назначена на восемь утра в конференц-зале, примыкавшем к палатам интенсивной терапии.

– Есть вещи, которые я обязан сообщить вам, – заявил Шеннон, убедившись, что все приглашенные готовы его слушать, – они имеют отношение к расследованию и должны храниться в строжайшей тайне.

– Разумеется. – В голосе Чейза слышалось нетерпение и беспокойство.

– Как вы знаете, на дом Кассандры Винтер было совершено нападение; все ее драгоценности украдены. У нас есть все основания считать, что к миссис Винтер забрался грабитель и она застала его на месте преступления.

– Слава Богу, теперь все это в прошлом, – тихо сказала Хоуп.

– Не совсем. Мы не можем исключить ни одной возможности… В том числе и того, что Кассандра знала человека, напавшего на нее.

– Роберт. – Голос Виктора Тесье был странно спокойным.

Джек Шеннон бросил на музыканта выразительный взгляд:

– Что-то заставляет вас так думать?

– Разве он не вызывает самых больших подозрений?

– Здесь, где все дышит Голливудом, на актрис часто нападают обезумевшие фанатики. Вы знаете этот мир, мистер Тесье, и тем не менее считаете, что преступник – Роберт? Не подозреваете его, а убеждены в его вине? Мне хотелось бы узнать причину подобной уверенности.

– Ничего существенного.

– Что ты хочешь сказать, Виктор?

– Право же, Чейз, ничего особенного.

– Ничего?

Во внезапно наступившей тишине Джек Шеннон терпеливо ждал разъяснений. Только когда стало совершенно очевидно, что Виктор не собирается что-либо добавлять к своим словам, лейтенант заговорил снова:

– Под ногтями Кассандры остались фрагменты кожи. Анализ ДНК подтверждает, что кожа принадлежит Роберту. Мы видели фотографии соответствующих царапин на его теле, и он с большой готовностью заявил, даже не требуя присутствия своего адвоката, какова причина появления этих царапин.

– Да уж наверное, он был готов распинаться об этом без конца, – пробормотала Хоуп.

– Я бы сказал, он был в полном восторге, – мрачно уточнил лейтенант.

– Так что сказал Роберт о причине царапин?

– Это якобы результат страстных ласк миссис Винтер и ее отчаяния. Он утверждает, будто их отношения были неровными и изменчивыми с самого начала и им не суждено было просуществовать долго. Когда наконец он сказал, что хочет с ней расстаться, она не желала его отпускать, и это стало причиной появления царапины. А потом…

– …Нападение на нее заставило Роберта понять, как сильно он ее любит?

– Вот именно. У мистера Фореста сколько угодно свидетелей, готовых подтвердить правдивость его показаний. Если потребуется, он раздобудет их еще. История, рассказанная им, такова: между ним и Кассандрой имело место половое сношение в ее доме в Брентвуде между часом и двумя в среду днем. Они ссорились и до, и после, и наконец, рассерженный, он ушел в два сорок пять. Ближайшая соседка Кассандры, сценаристка, сочиняющая мыльные оперы, работает на дому. Она подтверждает, что Роберт Форест уехал в это время и что он очень спешил. Сам Форест утверждает, что некоторое время просто ездил на машине, чтобы успокоиться, потом отправился в свой дом в Малибу. Он уже сожалел о том, что наговорил миссис Винтер, тем более что это был день ее рождения. Он пытался несколько раз позвонить ей от половины шестого до шести. При этом Форест пользовался междугородной связью, и, значит, звонки были зарегистрированы. Каждый раз ему отвечал автоответчик, и он решил, что она (миссис Винтер) уехала на благотворительный вечер, где в тот день должна была принимать гостей как хозяйка. Форест не собирался туда, но потом передумал и поехал, чтобы увидеть ее и извиниться. Когда он добрался до Беверли-Уилшира, оказалось, что на вечере ее не было, и гости начали уже беспокоиться. Тогда мистер Форест снова набрал ее номер, потом девять один один. Ему ответили тотчас же. Была вызвана бригада неотложной помощи, и ко времени, когда он и несколько ближайших его друзей-актеров прибыли, миссис Винтер уже увезли в больницу.

– И Роберт Форест стал героем этой ужасной трагедии, – заметила Хоуп. – Не в первый раз случается, что роль негодяя и злодея играет одно и то же лицо.

– Вы полагаете, он бросил ее умирать? – спросил Чейз.

– Такова одна из версий.

– Кроме этих выводов, о чем еще говорят физические повреждения?

– Есть сам факт нападения и злостное избиение: человек, наносивший удары, находился во власти эмоций. Судя по всему, он был охвачен яростью и у него было желание убить свою жертву. Случайно обнаруженный в доме грабитель думал бы только о том, как поскорее скрыться. К тому же обнаруженные на теле Роберта Фореста царапины производят впечатление нанесенных не в порыве страсти, а скорее в попытке защититься.

– Интересно…

– Что именно?

– Ну, я уверена, что медики, прибывшие на место, не подумали о попытке сексуального насилия.

– Должен вам сказать, что осматривавшая миссис Винтер доктор Аманда Прентис – одна из лучших специалистов. Хотя она не решается назвать происшедшее насилием, но говорит, что половой акт был крайне грубым.

В комнате повисло тягостное молчание.

– Есть еще кое-что, – снова заговорил Шеннон. – Сами фрагменты кожи. Судя по некоторым признакам, установленным с помощью микроскопического исследования, время нанесения царапин и избиения совпадают.

– Роберта Фореста следует арестовать, – сказал Чейз, и голос его не дрогнул, что далось ему нелегко, судя по стиснутым кулакам и недоброму блеску в глазах.

– Нет.

– Какого черта?

– Потому что у нас есть только косвенные улики и нет прямых. Но, – заверил присутствующих лейтенант Шеннон, – Мэлори Мейсон, помощник окружного прокурора, уже подключена к делу.

– Верно, Чейз, – подала голос Хоуп, – у нас недостаточно оснований для ареста.

Хоуп знала, что без свидетельства самой Кассандры они, возможно, никогда не получат их. Но если Роберт Форест в самом деле нанес ей такие увечья и если… Ладно, пусть даже Кассандра Винтер не сможет выступить на суде сама, Хоуп Тесье с помощью Джека Шеннона изыщет способ свидетельствовать в ее пользу и найдет такие обстоятельства, целые горы обстоятельств, что путь к вынесению вердикта окажется кратким и безошибочным.

Хоуп взглянула на лейтенанта из отдела убийств:

– А как насчет предыдущих случаев физического насилия?

– Разумеется, он все отрицает. По этому поводу не появилось ни одной свидетельницы, даже ни одного анонимного звонка.

Странно, подумал Чейз. Если Роберт Форест бил ее, если угрожал ей, Кассандра должна была прервать с ним все отношения и обратиться в полицию. Его Кэсси не допустила бы подобного издевательства. Или она настолько изменилась?

– Я хочу засадить его за решетку, лейтенант…

– Как и я, мистер Тесье. Но пока еще время не пришло.

– И я не хочу, чтобы он слонялся поблизости от нее.

Джек Шеннон усмехнулся:

– Вы ее муж и вправе требовать, чтобы его не подпускали к ней. А мои офицеры будут неукоснительно выполнять ваше решение.

– Да уж, пусть лучше позаботятся об этом, потому что если я увижу его поблизости…

Настойчивый стук в дверь не дал ему договорить.

В комнату торопливо вошла сиделка Кассандры, Дороти:

– Миссис Винтер только что привезли из операционной. Она нуждается в вас, Чейз. Идите немедленно.

Когда Чейз подошел к дверям ее палаты со стеклянными стенами, нейрохирург предупредил его:

– Миссис Винтер пришла в себя, но была так возбуждена, что нам пришлось вынуть трубку из ее гортани. Она в сознании, мистер Тесье; попробуйте поговорить с ней.

Поговорить с ней? О чем?

Войдя в палату, Чейз никак не мог сосредоточиться. Его губы чуть коснулись ее почти прозрачного виска, и в этот момент эмоции пересилили разум, желания преодолели обычную сдержанность.

– Кассандра, – шепотом произнес Чейз. – Ты меня слышишь, любовь моя? Проснись, Кэсси. Кэсси!

В ответ раздался сигнал монитора у нее над головой. Был ли то отчаянный крик страдания, причиненного ранее какими-нибудь его неразумными словами, или просто реакция на звук его голоса, Чейз не успел понять.

Доктора тут же бросились к Кассандре, и три медсестры засуетились вокруг нее вихрем белых накрахмаленных халатов. Это кружение сопровождалось мучительными и тревожными криками страдания – послышалось второе, затем третье предупреждение монитора.

Чейз с тоской смотрел на вызванную им суматоху, на бледно-зеленую зигзагообразную линию, метавшуюся по экрану, и ему казалось, что датчики давления крови тоже трепещут и дрожат, словно от страха. Неужели все, конец?

– Чейз?

Это был первый разумный звук среди какофонии безумия, поманивший его из хаоса помешанных мониторов к покою ее ярко-синих глаз.

В ее взгляде, как это было всегда, сквозила особая магия, и, пока Чейз вглядывался в эти загадочно мерцающие удивительные глаза, мониторы успокоились; стало окончательно ясно, что их бешеная пляска означала не смерть, а пробуждение к жизни, возвращавшейся с неистовой силой.

– Кэсси, – прошептал Чейз, в то время как врачи один за другим покидали комнату, – ты помнишь меня?

Нежная улыбка расцвела на ее бледно-розовых губах, точнее, половина улыбки, потому что другой угол рта так и остался неподвижным.

– Я помню. А где…

– Это больница.

– О! – пробормотала Кассандра без всякого выражения. Сознание ее словно плавало в теплом тумане. Ее кружил нежный вихрь, унося в медленный и прекрасный сон, и ей было так приятно, так уютно, так тепло, потому что Чейз был рядом и его серые глаза сияли и улыбались.

Чейз.

Боль воспоминаний пронзила и нарушила этот покой, лишила его нежности и тепла. Кассандра огляделась, ища кого-то взглядом, потом голова у нее снова закружилась, и ее повлекло куда-то – куда, она не могла понять.

И вдруг пришло осознание: руки. Ее собственные руки стали причиной неожиданного потрясения. Они были на удивление красивыми – эти изящные бледные прозрачные руки. Но отчего на одной из них безымянный палец выглядел так необычно? Цвета в нем сочетались, словно в ярком гобелене; кожа местами была сорвана, а вокруг алых пятен, как кружево, приподнимались неровные лохмотья.

– Что случилось? – спросила Кассандра, показывая на свой изуродованный палец.

– А ты сама помнишь?

Любимый голос звучал так мягко – он будто струился над ее головой; но Кассандра все никак не могла оторвать взгляда от своей истерзанной руки. Потом перед ее глазами завертелся туманный смерч. Сначала туман казался ей непроницаемым, но затем неожиданно из него возник ослепительно яркий образ.

– Виктор, – неуверенно произнесла она.

Виктор?

Может быть, прошедшие восемь лет просто исчезли, испарились из ее памяти, недоумевал Чейз, и ее сознание, ее пострадавший мозг бесконтрольно перенесли ее в те далекие, счастливые времена, в ночь, пропитанную ароматом роз, когда она согласилась стать его женой?

Начнем с этого момента, Кэсси. Начнем все сначала. И пусть на этот раз…

– Ты хочешь знать, почему Виктор не захотел присутствовать на нашем торжестве?

Она подняла глаза, яркие, как образ, представший перед ней.

– Виктор был на том вечере. Он хотел встретиться со мной, но я отказалась. Я не была бы такой грубой, если бы знала, Чейз.

– Знала что?

– Тайну, – пробормотала Кассандра тихо, потом нахмурилась: – Я не помню, что это была за тайна.

Она пыталась увидеть что-то в сгустившихся тенях, пыталась прорваться сквозь тщетное и утомительное путешествие в непроницаемое прошлое.

Ее ресницы вдруг затрепетали, глаза закрылись, потом внезапно и испуганно раскрылись.

– Он приходил ко мне домой.

В этот момент Чейз Тесье узнал, что означает «превратиться в статую изо льда». Мгновенно все в нем оцепенело, даже легкие его заломило от холода.

– Виктор приходил к тебе и посвятил в свою тайну? Когда это было?

– Сегодня… Cегодня днем. Я спросила его, что он за человек, какой он отец. И знаешь, что он мне сказал?

– Хотел бы узнать.

– «Я не очень хороший человек, Кассандра, и презренный, ничтожный отец».

– Что же было дальше?

– Мы разговаривали.

Было сказано что-то очень важное. Очень важное… Но эта тайна осталась скрытой среди полуночных теней, окутывавших ее воспоминания, в глубине ее памяти.

– Потом я услышала твой голос.

А потом заснула.

– Чейз?

– Да, любовь моя?

– Я устала.

– Знаю. – Он старался скрыть свой страх, не показать ей безжалостных демонов, терзавших его душу. Не означал ли ее сон возвращение в состояние комы? Неужели его вопрос о Викторе и этот внезапный страх сыграли свою роковую роль?

Чейз смотрел на Кассандру молча, про себя произнося все известные ему молитвы. Затем с чувством тайной благодарности он увидел, как золотые полукружия ресниц успокоились, показывая, что Кассандра просто уснула, утомленная усилиями, от которых отвыкла за время долгого молчания.

Когда Чейз наконец поднял глаза, он неожиданно увидел Джека Шеннона. Выражение лица лейтенанта не вызывало сомнений в том, что тот стоит здесь достаточно долго.

Чейз напряженно и выжидающе смотрел на человека, которого всегда уважал и защищал.

– Так ты был с ней, Виктор?

– В понедельник, Чейз. Не в среду. Когда это случилось, у меня была репетиция в Нью-Йорке.

В глубине сердца Чейз знал, что для сына гран-пера насилие невозможно. Но знал ли он это наверняка?

– У вас был важный разговор?

Голос Виктора оставался спокойным и серьезным:

– Это не имело никакого отношения к совершенному над ней насилию. По крайней мере я так думаю. До сегодняшнего дня я считал, что она наткнулась в своем доме на грабителя.

– Но сегодня, – вмешалась Хоуп, – когда Джек рассказал нам, что напавший на Кассандру человек, возможно, был ее знакомым, ты назвал имя Роберта… Должно быть, Кассандра что-то сказала тебе?

– Нет, Хоуп, она ничего не говорила о нем.

– Тогда почему ты его назвал, Виктор?

– Потому, – произнес Виктор Тесье, не повышая голоса, – что за все те часы, что мы провели с Кассандрой, она ни разу не упомянула о Роберте.