Текст книги "Ложе из роз"

Глава 11

Сан-Франциско, здание суда Четверг, восьмое ноября

– Бет Куинн говорит с продуваемых ветром ступенек здания суда города Сан-Франциско. – Главный корреспондент глобальной сети новостей, назначенный освещать процесс, игриво улыбнулась в камеру, всеми силами стараясь не показать, как ей холодно и как не хочется оказаться во власти надвигающегося дождя. – Мы внимательно следим за ходом процесса «Народ штата против детектива Крейга Мадрида». Офицер полиции обвинен в насилии над своей женой. Как известно нашим зрителям, мы подозреваем здесь мистификацию, подделку, но мы должны проявлять крайнюю осторожность и осмотрительность в своих суждениях. Поэтому есть ряд вопросов, которые мы хотели бы задать прокурору Хоуп Тесье. Ответит ли она на них? Мы постараемся это выяснить непосредственно у прокурора Тесье и окружного прокурора Этвуд, которые сейчас выходят из дверей суда.

Собравшиеся у здания суда репортеры, и в их числе Бет Куинн, бросились навстречу прокурорам и окружили их плотной толпой. «Будет ли соблюдаться конфиденциальность до конца? Как долго будут заседать присяжные?» – вопросы сыпались как из рога изобилия.

– У нас беспроигрышное дело, – на ходу отбивалась Мерил Этвуд. – Если бы это было не так, мы не решились бы затевать процесс. Мы понятия не имеем, как долго будут совещаться присяжные, но ничуть не сомневаемся в том, что их вердикт будет справедливым.

– Хотите сказать, его признают виновным?

– Узнаете из приговора.

– В своем заключительном слове, мисс Тесье, вы сказали присяжным, что насилие есть убийство. Вы назвали это убийством души, убийством невинности. Вы действительно верите во все сказанное вами?

Хоуп Тесье не произнесла ни слова, но выражение ее лица было достаточно красноречивым. Да, она верила во все, что говорила о насилии. Она никогда бы не позволила себе высказываться подобным образом, если бы всем сердцем не чувствовала того, что говорит.

– Если присяжные вынесут вердикт «виновен», не вызовет ли это осложнений отношений между генеральным прокурором и полицией?

– Надеюсь, мы все знаем, что никто не может стоять выше закона – ни президенты, ни прокуроры, ни полиция, ни пресса.

Эти слова прозвучали как предостережение. Похоже было, что репортеры собирались с силами, чтобы нанести решительный удар.

– В каком состоянии жена вашего брата, мисс Тесье?

– Она поправляется. Благодарю вас.

– Что она помнит о случившемся?

– Боюсь, у меня нет сведений на этот счет.

– Кое-кто утверждает, что Роберт Форест, любовник Кассандры, был допрошен в полиции. Его подозревают в совершении этого преступления?

– Я не могу обсуждать вопросы полицейского расследования. – Хоуп чуть помолчала. – Но мы хотели бы рассчитывать на то, что пресса будет уважать личную жизнь Кассандры Винтер.

– Что вы имеете в виду?

– Ей была нанесена серьезная травма. Она чудом осталась в живых. Любой врач скажет вам, что восстановление здоровья после такой катастрофы потребует длительного времени. Долгий путь к выздоровлению миссис Винтер начинается сегодня на Черной Горе. Да, и еще кое-что. Если ее выписывают из больницы, это вовсе не значит, что она вполне здорова. Врач из Медицинского центра Куртленда будет заходить к ней дважды в день.

«Проведать старушку Кассандру и узнать, сохранила ли она прежний задор и непочтительный взгляд на все», – как сказала бы об этом сама Кассандра.

Этот взгляд новой Кассандры был пристальным и жестким, а иногда непрошеные слезы наворачивались на ее по-прежнему прекрасные синие глаза.

– Теперь к вопросу о Черной Горе. Гора является частным владением, и вторжение на ее территорию будет преследоваться. Кстати, я очень хорошо знакома с Первой поправкой к конституции, касающейся прав прессы. Я и мой брат не потерпим нарушения покоя Кассандры Винтер. Миссис Винтер всегда была доброжелательна к журналистам и вправе ожидать того же от вас. От ее имени я хочу поблагодарить вас за понимание и уважение ее прав.

На этом импровизированная пресс-конференция благополучно закончилась.

Направляясь к машине, Хоуп казалась уверенной, как всегда. «Она и прежде была такой» – эта мысль пришла в голову Николасу Вулфу, внимательно наблюдавшему за Хоуп сидя у телевизора.

Когда Хоуп исчезла с экрана, перед ним словно живые предстали ее образы – разные, непохожие друг на друга, начиная с того, первого. То было тринадцать лет назад, летом на ранчо «Ивы»…

Для самой Хоуп появление на ранчо заметно отличалось от всех других воспоминаний о летних лагерях.

Будь то Монтана, Швейцария или Франция, первые несколько часов обычно посвящались знакомству в аэропорту с будущими обитателями лагеря. Затем их везли в лагерь и, поселив в коттеджах, собирали вместе, чтобы поприветствовать и дать соответствующие наставления.

Приезд на ранчо «Ивы» был иным, гораздо более впечатляющим. Ближайший аэропорт находился в Грейт-Фоллз, в семидесяти милях, и его функционирование и бесперебойная работа были делом чести начальства ранчо. Несмотря на то что на этот раз в лагерь одновременно прибыло сто подростков, девочки и их багаж были относительно комфортабельно размещены в зеленых, плетенных из ивовых прутьев фургонах и тотчас же тронулись в путь.

Каждая девочка за время этого путешествия узнала, что в течение всего лета ее домом будет предназначенный ей коттедж. Хоуп должны были поселить в коттедже «Жаворонок», и ее столик в столовой значился под номером двенадцать.

Хоуп полюбила ранчо «Ивы» еще до того, как увидела, потому что мать рассказывала ей множество историй о нем – о вечерних кострах под звездным небом, о летнем плавании по озеру под парусом…

И то, что она увидела, ее не разочаровало.

Озеро Дикое мерцало голубизной под широким небом Монтаны, ветви знаменитых ив приветливо кивали гостям, а вдали блестели снежные вершины гор.

Ее коттедж у озера оказался превосходным, и все пять девочек, в обществе которых Хоуп суждено было провести лето, очень ей понравились. Они были старше ее по крайней мере года на три – самой старшей уже исполнилось восемнадцать.

Прежде Хоуп никогда не доводилось жить с девочками старшего возраста, и она представляла, как весело это будет, а еще надеялась многому научиться у них. Девочки очень заботились о своей внешности; это было заметно по тому, как тщательно они накладывали косметику и подбирали детали одежды, а также как ухаживали за своими длинными блестящими волосами.

Хоуп Тесье, будь на то ее воля, выбрала бы для себя джинсы и майки, а пользоваться косметикой ей, по ее мнению, было еще рано. Волосы ее были коротко подстрижены.

Хоуп слегка встревожило, что старшие девочки откровенно сочувствовали ей и жалели ее, но она попыталась отбросить неприятные мысли.

Все это было частью игры и развлечений, а значит, веселья, новизны. Жить на ранчо «Ивы» означало встречать новых людей, узнавать, что для них важно, принимать их такими, какие они есть, и, если они соглашались принять ее в свой круг, она была согласна принимать их и все, что от них исходит, и приветствовать это.

Единственный чемодан Хоуп был давно распакован, а до формальных приветствий в столовой оставалось еще добрых полчаса. Сверкающий хромированный треугольник часов на стене должен был прозвонить заранее, призывая на общий сбор всех обитательниц лагеря.

Пользуясь образовавшейся паузой, Хоуп задумала совершить паломничество к величественной иве – живому символу лагеря.

Стоя под знаменитым деревом, Хоуп вспоминала то, что ей успели рассказать о лагере, и вновь убеждалась, что большая часть правил для нее не подходила: они годились для девочек старшего возраста, таких, как ее товарки, уже интересовавшихся мальчиками.

Ни при каких обстоятельствах, говорилось в уставе лагеря, не разрешается ходить на свидания и встречаться с обслуживающим персоналом, педагогами, консультантами. Хоуп уже знала, что все инструкторы здесь не моложе двадцати одного года, и, должно быть, решила девочка, эти правила не имеют никакого отношения к дружбе с мальчиками ее возраста.

Носить джинсы в столовой ранчо «Ивы» было дозволено, если чистота их не вызывала сомнений, равно как и шорты, если они были положенного фасона и длины, такие, как, например, бермуды; и ни на одной странице свода правил Хоуп не нашла никаких запретов по части лазания по царственной иве.

Николас Вулф появился на ранчо совсем недавно – всего второй день он работал здесь в качестве служащего. Увидев, как закачались ветви ивы, он сразу подумал, что изнеженные дочери магнатов едва ли стали бы лазать по деревьям. И тем не менее, глянув вверх, он увидел небрежно сидевшую на толстой ветке одну из богатых наследниц, совсем юную и вполне дружелюбно настроенную. На его любопытный взгляд она ответила энергичным кивком и ослепительной улыбкой:

– Привет!

– Привет! – смущенно пробормотал Ник.

Никто прежде не приветствовал его с подобным энтузиазмом, с такой неподдельной радостью.

– С тобой все в порядке?

– Да, все просто прекрасно. Отсюда потрясающий вид!

В этот момент в чистом свежем воздухе Монтаны разнесся звук гонга, призывающий к ужину.

– Кажется, пора слезать!

– Будьте осторожнее, не торопитесь!

– Я стараюсь.

Но Ник сразу заметил, что осторожность вовсе не свойственна его новой знакомой. Она была бесстрашной, живой, уверенной в себе и двигалась с безыскусственной грацией котенка.

Хоуп спрыгнула с нижней ветки; лицо ее пылало от возбуждения, ярко-зеленые глаза сверкали. Теперь она смотрела прямо на Ника.

– Спасибо, что побеспокоились обо мне.

Она исчезла так же стремительно, как и появилась, а Ник вернулся в кораль, чтобы покормить лошадей, находившихся на его попечении.

Стол Хоуп оказался расположенным в конце просторной столовой; окно, рядом с которым он стоял, выходило на конюшни, пастбища и возвышавшиеся за ними покрытые снегом Скалистые горы. Хоуп как раз любовалась чудесным видом, когда услышала деликатное постукивание чайной ложки по стакану, после чего общее шушуканье смолкло, и внимание всех обратилось к управляющей ранчо «Ивы» миссис Фейрчайлд, вошедшей в комнату в сопровождении целого батальона советников и инструкторов.

– Дамы, могу я претендовать на несколько минут вашего внимания?

Алисия Фейрчайлд была выпускницей Вассара, и она знала, что говорит с будущими выпускницами этого колледжа и других не менее уважаемых учебных заведений, – с юными наследницами, уже посещающими самые престижные закрытые школы, какие только можно сыскать на свете.

– Благодарю вас и добро пожаловать. Нам так отрадно принимать столь изысканных молодых леди здесь, на ранчо «Ивы», и сознавать, что вы лучшие из лучших.

– Она повторяет одно и то же каждый год, – этот комментарий, произнесенный шепотом, исходил от Триш, ветерана «Жаворонка», хорошенькой восемнадцатилетней самоуверенной блондинки, отлично изучившей местные правила. Она проводила здесь уже третье лето и знала все, что только можно было знать об этом ранчо. Сделав столь существенное замечание, Триш проявила еще одну свою способность – незаметно шептаться, в то время как остальные произносили речи. Сразу стало ясно, что миссис Фейрчайлд не обращала на это никакого внимания. К тому же Триш шепталась так тихо и неприметно, а сказать ей хотелось так много, что Хоуп поняла: придется слушать директрису и комментарии Триш одновременно.

– У нас на ранчо «Ивы», – с гордостью сообщила миссис Фейрчайлд, – есть свои правила…

– Которым вы все обязаны следовать, – подсказала Триш.

– Которым все обязаны следовать.

– Ну вот, сейчас начнутся откровения.

– Откровения? – переспросила одна из девочек, Робин, как-то неуверенно и явно громче, чем следовало.

К счастью, миссис Фейрчайлд, кажется, не заметила этого казуса и неловкость Робин была забыта.

– Не огорчайся, Робси, – ободрила новенькую восемнадцатилетняя Дженна. – Откровения – дело добровольное. Кроме того, у Триш столько секретов, что хватит на всех.

Дженна знала, что говорит. Она была лучшей подругой Триш и поверенной ее тайн, к тому же очень хорошенькой и милой.

Робин, получившая отныне прозвище Робси, вздохнула с облегчением, и Хоуп тоже почувствовала себя веселее. У нее еще не накопилось секретов, и было бы неприятно, если бы она произвела впечатление человека, не желающего делиться своими тайнами.

– О’кей, послушаем! – скомандовала Триш шепотом, и в ее шепоте зазвучала непререкаемая твердость. – Миссис Фейрчайлд сейчас будет говорить об этих жеребцах. – Она кивнула в сторону инструкторов. – Счастлива сообщить вам, что с прошлого лета здесь произошли кое-какие весьма мрачные перемены.

– Пансионеркам не разрешается встречаться с инструкторами, кроме как в часы занятий, – пробормотала Робси.

– Что это еще за чушь? Разве кто-нибудь говорил о встречах?

Инструкторы на ранчо «Ивы» были безукоризненно воспитаны и, вне всякого сомнения, потрясающе богаты, по крайней мере не меньше, чем сами девочки. Это была демонстрация патрицианских кровей, исключительных манер людей, уделявших особое внимание своей фигуре, волосам и зубам. Одевались они так, как было традиционно принято в шикарных загородных клубах, – свободные брюки цвета хаки; синие, цвета озера рубашки-поло с вышивкой в виде узора, напоминающего иву, сделанные по специальному дизайну; теннисные туфли, пригодные для бега по пересеченной местности, – девственно-белые, без единого пятнышка.

– Я хочу его, – в первый раз подала голос семнадцатилетняя Бонни.

– И ты его получишь, – решила Триш, презрительно поднимая бровь и глядя на спасателя с дипломом Принстонского университета, готовившегося осенью поступить в юридический колледж при Гарвардском университете. – Он был здесь прошлым летом. Боюсь, что это баран в волчьей шкуре, зануда, каких мало.

– О! Я не знала, Триш.

– А как насчет вон того?

Теперь уже Дженна сделала жест в сторону молодого человека, которого Хоуп встретила под ивой и который – Хоуп была совершенно уверена в этом – не присутствовал при начале речи миссис Фейрчайлд. И сейчас он держался в стороне от остальных и был совсем на них непохож – держался с надменным и даже наглым видом и улыбался одним уголком рта. На молодом человеке были обычного цвета джинсы, а башмаки нечищеные и поношенные. Волосы его, длинные и всклокоченные, отливали темным блеском, обрамляя неулыбчивое хмурое лицо. В довершение всего этот нахал курил в столовой, пренебрегая всем известными правилами.

– Что это за явление? – заинтересовалась Робин. – Ковбой или индеец?

– Кто его знает? – пожала плечами Триш. – Да и какая разница? Он великолепен, вот и все.

– Великолепен? – Бонни это показалось забавным. – Я бы сказала, он выглядит чересчур надменно.

«Надменно? – повторила про себя Хоуп в наступившей тишине. – Нет, он не надменный. Скорее, гордый. И обладает чувством собственного достоинства».

А еще он испугался за нее, когда она полезла на дерево…

– Он невероятно сексуален, – решила Триш. – А я, например, не боюсь никаких проблем, никаких сложностей, в том числе и секса. Итак, леди, он мой, этот ковбой. Или будет моим.

Заявление Триш очень удачно совпало с последними словами миссис Фейрчайлд, возгласившей:

– На этом позвольте считать официальную часть законченной. Но вас еще ждет краткое выступление Сабрины.

Миссис Фейрчайлд нахмурилась, увидев вежливо, но настойчиво поднятую вверх руку.

– Да, Триш?

– Прошу прощения, миссис Фейрчайлд, но думаю, он выступил бы лучше Сабрины.

Рука Триш бестрепетно указывала в сторону молодого человека с собольими бровями и несколько странной улыбкой. По залу пронеслись шепоток и хихиканье.

– Нет, – пробормотала миссис Фейрчайлд, – он не годится. – Она запнулась.

Хотя слова Алисии Фейрчайлд звучали вежливо, выражение ее лица было не слишком довольным: она явно осуждала Ника за опоздание и за то, что он пробрался сюда тайком да еще осмелился здесь курить. К тому же его одежда и волосы были в полном беспорядке, и вообще он был сущим наказанием; но он был лучшим инструктором, и миссис Фейрчайлд все-таки решила представить его.

– Это Николас Вулф, – сказала она.

– Да, – с энтузиазмом откликнулась Триш. – Волк в овечьей шкуре, а не наоборот.[4]4
  Вулф – по-английски «волк».


[Закрыть]

– В течение лета Ник будет присматривать за лошадьми.

– Но я хочу, чтобы он заботился обо мне, – умоляюще обратилась Триш к соседкам по столу, – обо мне, а не о лошадях.

Миссис Фейрчайлд не на шутку встревожилась, услышав разраставшийся гул и угадав, что Триш была не единственной воспитанницей, охваченной чрезмерным энтузиазмом при виде Ника. Похоже, все они готовы были повторить слова Триш.

– Успокойтесь, Ник все равно не будет давать вам уроков верховой езды без подтверждения от ваших родителей, где будет выражено их согласие на то, чтобы вы брали эти уроки.

– Но я хочу брать уроки верховой езды, – простонала Триш. – Я хочу ездить в сопровождении Ника. Я уверена, что он мог бы научить меня ездить верхом лучше, чем я езжу сейчас.

– Он тебе неровня, он ниже тебя, и это непристойно, – захихикала Бонни.

– Я не собираюсь за него замуж, Бон-Бон. А выше или ниже он по положению, значения не имеет: будет ли он сверху или подо мной – выбирать ему.

Выражение лица Триш изменилось: оно стало серьезным и голосок ее теперь звучал нежно; он был полон сочувствия. Триш в упор смотрела на самую младшую из компании «полевых жаворонков», Хоуп:

– О, прости, я смутила тебя. Ты ведь, наверное, даже и не понимаешь, о чем я говорю?

– Конечно, понимаю. – Если говорить откровенно, до Хоуп дошла только часть того, о чем шла речь, и все же она знала достаточно и почувствовала неловкость оттого, что девочки так бесстыдно и неуважительно говорили о нем, словно он был предметом мебели, игрушкой.

– А мне кажется, ты немного не в своей тарелке, верно? Пожалуйста не смущайся.

Хоуп покраснела, не зная, что ответить, но тут, на ее счастье, миссис Фейрчайлд заговорила снова.

– А теперь, – сказала начальница, – пора послушать Сабрину Блит. Как вы все знаете, последние пять лет на ранчо «Ивы» проводится программа избавления от лишнего веса, и сейчас начнется отбор новичков для этой программы, которую мы назвали «Победа».

Сабрине Блит – обладательнице ученой степени в области психологии – было двадцать восемь лет, и, как она объявила собравшимся, соблюдавшим теперь почтительную тишину, для нее проблемы избавления от лишнего веса никогда не существовало. Она всегда была стройной и с состраданием наблюдала мучения своей младшей сестренки, страдавшей тучностью.

– Вот почему я так серьезно отношусь к нашей программе, – заявила Сабрина. – Многие девочки-подростки не знают, как с этим справиться, как избавиться от лишнего веса. Эту проблему можно легко решить самовнушением, ощущением удовлетворения собой и любви к себе вне зависимости от веса. Есть и другие способы. Наша программа «Победа» научит вас любить себя и избавляться от лишнего веса. Все записавшиеся к нам в этом году добьются цели, если будут верить в успех. Мы научимся понимать друг друга, помогать друг другу, верить друг в друга. В шестнадцать лет мы сумеем стать психоаналитиками – я не шучу! Могу я попросить вас встать, по мере того как буду зачитывать ваши имена, и рассказать немного о себе?

Девушки, записавшиеся в программу «Победа», счастливые тем, что их приняли в многообещающий проект, бойко вскакивали с мест, как только произносили их имена.

– А теперь, – сказала Сабрина, – наша новая подруга и член нашей дружной семьи Хоуп Тесье. Твое сочинение, Хоуп, где-то затерялось, поэтому я восстановлю подробности с помощью твоего личного дела. Ты родилась в Калифорнии, в долине Напа, и лишний вес был твоим бичом много лет. Твоя мать – романистка, автор бестселлеров Френсис Тесье, а отец – скрипач-виртуоз Виктор Тесье. Будь так любезна, Хоуп, встань, чтобы все могли приветствовать тебя.

Поднимаясь с места, Хоуп чувствовала, что ноги ее не держат. Все в ней протестовало и кричало: «Нет! Этого не может быть! Это не я!» Она никогда не слышала о программе «Победа», тем более никогда не писала сочинения о своих страданиях, как не писала и заявления с просьбой включить ее в программу. Но теперь внезапно выяснилось, что у Хоуп Тесье был свой секрет – секрет, известный всем, кроме нее самой.

Она не знала, куда прятать глаза, и тут ее взгляд встретился со взглядом Ника. Он просто смотрел на нее, будто хотел поддержать, помочь, вырвать ее из этой жестокой толпы, избавить от унизительной процедуры.

И Хоуп удалось выжить. Она села на место, а другие «полевые жаворонки» принялись говорить ей положенные слова утешения.

– Ты вовсе не такая уж толстая, – начала Дженна.

– С ней все в порядке, – поддержала Бонни. – По правде говоря, мы уже все это обсудили, когда ты ходила на прогулку. Ты просто еще не сформировалась, вот и все!

Значит, все судачили обо мне, когда меня не было!

– Как только ты решишь по-настоящему покончить с этим, ты легко справишься, – продолжала утешать Дженна.

Хоуп показалось, будто тело ее налилось свинцом; она чувствовала себя невообразимо огромной и неуклюжей.

– Я, собственно, не понимаю, почему ты решила худеть, – приняла эстафету Триш. – Твоя комплекция вовсе не помешает тебе играть в спортивные игры и иметь в них успех. К тому же ты еще не интересуешься мальчиками, драгоценная и невинная Хоуп; так не все ли равно, как ты выглядишь…

– Согласна, – сказала Робин, – если это не причиняет тебе неприятностей, то и не имеет ни малейшего значения.

Вот как?

Хоуп не помнила таких моментов, когда это не причиняло бы ей неудобств.

Сабрина, как видно, не ожидала столкнуться с полной неосведомленностью Хоуп по поводу включения в программу «Победа», и это ее обеспокоило.

– По-видимому, произошла ошибка, – сказала она. – Понятия не имею, как это могло случиться…

– Нет, – ответила Хоуп. – Здесь нет никакой ошибки.

Френсис Тесье ни о чем ее не предупредила. Но ведь на то она и была автором бестселлеров, чтобы придумывать сюжеты, плести интриги…

Все это продолжалось долгие годы.

Хоуп вспомнила теперь, как ее мать недовольно хмурилась, глядя на ее пухлых сверстниц, какие замечания она при этом отпускала.

Мать всегда заказывала фруктовые блюда для них обеих, называя их салатами. А с какой радостью она отправила ее на ранчо «Ивы»!

– Я хочу быть здесь, – неожиданно для себя самой произнесла Хоуп.

Она хотела пробыть здесь как можно дольше, участвовать в прогулках, жарить на костре зефир и плавать под парусом. Ей хотелось быть принятой, и не важно, какой она им казалась.

Николаса Вулфа она увидела в окно во время обеда. Он был на пастбище, позади кораля, и, как ей показалось, разговаривал с лошадью.