Текст книги "Девушка из Англии"

Они то и дело весело поддразнивали друг друга, а Джоан слушала их и чувствовала себя лишней, все глубже погружаясь в омут тихой печали, не оставлявшей ее со дня встречи с Мод Викери. Она уже решила, что сейчас не время мучить Даниэля неприятными вопросами, хотя понимала: в какой-то момент сделать это придется. Ей не хотелось испортить их первую встречу, и девушка чувствовала, что для задуманного ей необходимо собраться с мыслями. Через некоторое время молодые люди, похоже, заметили молчаливость Джоан. Рори мягко толкнул ее плечом и протянул ей лепешку, а Даниэль спросил:

– А как себя чувствовала мама, когда ты уезжала?

Вопрос заставил сердце Джоан сжаться. Она подняла глаза от тарелки, пытаясь прочесть по лицу брата, что он имеет в виду. За его вопросом явно что-то скрывалось. Все то же раздражение, но и еще что-то. Может, чувство вины? Наверное, за то, что он так надолго уехал, или за то, что лишь теперь решился спросить о матери. Джоан задумалась над ответом.

– Все так же. Возможно, чуть лучше. Она бодрится. – Последовало неловкое молчание двух смущенных людей, встревоженных ситуацией, но неспособных найти выход. – Не знаю, что сказать, Дэн. Она по тебе ужасно скучает.

– Вот как? – спросил он бесцветным голосом.

– Еще бы! – решительно заявила Джоан. Слова, копившиеся так долго, словно вылетели сами собой. – Она не понимает, почему ты не приезжаешь домой, чтобы ее навестить. И… я тоже.

– Она так говорит, да?

– Да! Ну, возможно, не именно этими словами… Но это и так ясно.

– Ты всегда видишь только то, что хочешь, Джоан.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Спокойно, старик, – тихо проговорил Рори.

Даниэль посмотрел вдаль и провел рукой по подбородку. Они долго молчали. Потом Даниэль протянул руку и сжал ладонь Джоан.

– Знаю, ты думаешь, я… бросил вас, чтобы заниматься всем этим, – сказал он. – Но у меня тут есть работа, и мне нужно ее выполнять.

– Тебе полагается отпуск, ведь так? Все солдаты получают отпуск. Ты не умрешь, если приедешь домой и навестишь ее. Ты не знаешь, каково сидеть с ней дома и слышать, как она все время… рыдает.

– Нет, – вздохнул Даниэль. – Не знаю. Но могу себе представить.

– Все изменилось после смерти отца. Мне… тоже хочется уехать. Двигаться дальше по жизни. Но как я могу?

– Конечно все изменилось, – тихо сказал Даниэль. – И никогда не станет прежним. Такова жизнь.

– Так ты приедешь повидаться с ней? Во время своего следующего отпуска. Пообещай, Дэн. – Она уставилась в светло-серые, почти серебристые глаза брата, так непохожие на ее собственные, и попыталась удержать их взгляд. Он никогда не мог ей лгать, и она видела его нежелание отвечать, но не понимала причины.

– Обещаю попробовать выбраться, – пробормотал он наконец.

Что-то произошло между Даниэлем и матерью, пока он был дома во время своего последнего отпуска, полученного по семейным обстоятельствам. Джоан понятия не имела, что именно было сказано. У нее даже не было предположений на этот счет, хотя в тоскливые первые дни после смерти отца все казалось непонятным и зыбким. Между ними троими то и дело вырастала стена, пусть даже совсем ненадолго. Чувство отчужденности могли вызвать неверно понятый взгляд, действие, воспоминание о чем-то, что остальные забыли или запомнили по-иному. Они искали друг в друге сочувствия, силы и уверенности, но почему-то не находили, и это разочарование, наряду с горем и страхом, отравляло воздух, которым они дышали. Незадолго до отъезда Даниэля Джоан столкнулась с ним, когда тот выходил из комнаты матери с суровым лицом и крепко стиснутыми зубами. И, как ни странно, в его глазах она увидела блеск невыплаканных слез. Даниэль никогда не плакал. У могилы отца боль читалась на его лице, он выглядел старше своих лет, но не плакал. Брат оттолкнул ее, не сказав ни слова, а Олив сидела на постели, в стеганой тужурке, в окружении открыток с соболезнованиями и влажных носовых платков, и выглядела бледной и потрясенной. Но бледной и потрясенной она выглядела с того самого ужасного и горестного момента, как умер ее муж, и, когда Джоан спросила, что случилось, Олив лишь покачала головой и продолжала хранить молчание. Даниэль уехал еще до конца отпуска, что заставило Джоан расплакаться. Потом он не приехал домой в следующий отпуск, и, что бы ни говорила Джоан, Олив упорно не желала обсуждать эту тему.

Прежде чем они выехали обратно в Маскат, Даниэль показал им свою палатку, небольшую и тщательно прибранную. В ней были кровать, сундук, стол со стулом, шкаф и несколько полок. Все практичное и невзрачное. Джоан взяла в руки его красный берет и провела пальцами по серебряному значку вооруженных сил султана с двумя скрещенными ханджарами. Вид его карабина, пистолета и коробок с патронами заставил Джоан задрожать. Они выглядели слишком реально. Девушка до сих пор не сумела привыкнуть к мысли, что ее маленький братик имеет дело с орудиями убийства. В последние шесть лет он служил в нескольких горячих точках, но она все равно не в силах была представить себе, что он может лишить кого-то жизни.

– А что, если мятежники спустятся с гор? Разве вам не понадобится более надежное укрытие, чем обнесенные колючей проволокой палатки? Основательные каменные укрепления? – спросил Рори.

– Да, наверное. Но дело в том, что у султана не так много денег и мы нуждаемся в людях и технике больше, чем в хорошем жилье, – пояснил Даниэль. Джоан осмотрела палатку и не нашла в ней ничего напоминающего о доме. Ни единой фотографии. – Могло быть и хуже. По крайней мере, я живу внутри форта. Бунгало полковника Сингера находится за колючей проволокой, снаружи, на другой стороне вади. У нас несколько недель назад был ужасный ливень, и вади превратилось в бурлящий поток. Полковник застрял там на два дня. Незадолго до этого он перевез туда жену, так в бунгало, когда он въехал, не было даже канализации. Просто в углу спальни стояла параша.

– Ах, бедная миссис Сингер! Кстати, раз уж об этом зашла речь, где у вас тут удобства? – спросила Джоан.

– Хочешь их посетить? Тут рядом есть кабинки с биотуалетами, но не советую ими пользоваться. Там воняет. Впрочем, скорпионов это не отпугивает. Так что лучше войти в замок и повернуть направо. Пойдем покажу.

– Не беспокойся, найду. Похоже, меня туда приведет запах.

Джоан подошла к ослепительно-белому замку, когда подувший горячий ветер взвихрил пыль у ее ног. Он не освежал, но его дуновение было лучше, чем ничего, и она глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом. Позади нее высилась Зеленая Гора. Она казалась настороженной и зловещей. Джоан ничего не понимала в телескопах, биноклях и расстояниях. Она просто вообразила, что через разделяющие их сотни миль за ней, может быть, наблюдает враг, готовый ее убить. По коже между лопатками пробежал холодок, но, когда она обернулась, черная тень горы вместе с ее ущельями и обрывистыми склонами показалась невероятно далекой, и Джоан мысленно посмеялась над своим страхом. И тут она вдруг поняла: ей интересно узнать, что она почувствует, если неприступная, пугающая гора станет ближе. Это было все равно что бросить вызов. «Я знала, что сумею это сделать, и сделала». Она откинула эту мысль, словно слыша упрек Даниэля в том, что ведет себя по-детски. Но она все равно помахала горе – и не просто пальчиками, а всей рукой, сделав широкий взмах. Не могла удержаться. Джоан поступала так всегда, с самого детства, и так же вел себя ее отец. Каждый раз, когда они забирались на высокий холм или когда перед ними открывался величественный вид, полагалось помахать кому-то, кто мог оказаться в распростершейся перед ними опаловой переливчатой дали. Требовалось установить связь с окружающим миром и живущими в нем людьми. А если мамы и брата не было с ними, они становились лицом к дому и махали им. «Мы махали вам с вершины холма – вы нас видели?»

Затем она вернулась к палатке Даниэля. Роберт и Мэриан стояли у машины, и Роберт, когда ее увидел, постучал по часам. Джоан кивнула и указала в сторону палатки, но, приблизившись к ней, заколебалась. Она слышала доносящиеся изнутри голоса Рори и Даниэля, но те не болтали, не подшучивали друг над дружкой и даже не вели серьезную беседу. Они спорили напряженным шепотом, и хотя она не могла разобрать слов, все они произносились с особым напором. В темноте палатки, после яркого света снаружи, их лица были так же неразличимы. Потом Джоан увидела, как Рори запустил пальцы в волосы, а Даниэль, вытянув руки по швам, двинулся к ее жениху, словно готовясь задать ему взбучку. Увидев это, Джоан еще больше замедлила шаг. Она никогда не замечала, чтобы они ссорились за все двенадцать лет дружбы, и понятия не имела, чтó между ними могло произойти сейчас. Рори снова начал что-то говорить, но Даниэль резко его оборвал. Они оба замолчали, и Джоан прошла расстояние, остававшееся до палатки, стараясь производить как можно больше шума.

– Дэн, боюсь, нам пора ехать, – объявила она еще до того, как успела войти.

Рори отвернулся и принялся изучать предметы на письменном столе Даниэля, как будто там лежало нечто чрезвычайно интересное. Даниэль моргнул. Его лицо казалось неестественно застывшим. Затем он посмотрел на нее сверху вниз и криво усмехнулся:

– Ты права, сестренка.

– У вас… все в порядке? – спросила она.

Рори повернулся со странным выражением. На его лице играла слабая улыбка, в глазах читалась какая-то напряженность. Он подошел к выходу и протянул руку Джоан.

– Ну разумеется, – произнес Даниэль.

Джоан взяла Рори под руку и испытующе на него посмотрела. Казалось, он снова расслабился, и она засомневалась, правильно ли истолковала то, что видела. Они втроем пошли к машине, а потом договорились о том, что в конце недели полковник Сингер, Даниэль и несколько других офицеров приедут обедать в Маскат.

Когда автомобиль доставил их к крыльцу представительства, Джоан увидела во дворе фигуру человека, наблюдавшего за входом из тени здания таможни по соседству. Она сразу же узнала раба Мод, Абдуллу. Тот стоял неподвижно и прямо, как столб, не подавая ей никаких знаков, хотя глаза его следили за каждым ее движением.

– Кто это? – спросил Рори, проследив за взглядом Джоан.

– Это слуга Мод Викери. Иди без меня. Пойду узнаю, чего он хочет.

Джоан подошла к ждавшему ее старику. Они стояли под высящимся над ними флагштоком, на котором слабый ветерок полоскал Юнион Джек и рябил его поверхность, словно водную гладь.

– Здравствуйте, Абдулла. Салям алейкум, – приветствовала его Джоан, используя два из трех арабских слов, которые знала.

– Ва-алейкум ас-салям, мэм-сагиб, – ответил Абдулла тонким голосом, прежде чем перейти на безупречный английский. – Госпожа желает, чтобы вы еще раз ее посетили, если это возможно, – доложил он.

– Я… разумеется, приду. Конечно, если она меня приглашает, – растерялась Джоан.

– Она приглашает, – подтвердил Абдулла и повернулся, как будто чтобы уйти.

– Подождите, пожалуйста, когда мне прийти?

– Когда вам угодно, мэм-сагиб, – склонил он седую голову.

– Тогда завтра? Я приду завтра.

– Иншаллах[65]65
  Иншаллах (араб. если пожелает Аллах) – ритуальное молитвенное восклицание, используемое в мусульманских странах.


[Закрыть], пусть будет так.

– Абдулла, я хотела сказать… Мисс Викери сказала мне о вашем… положении. Знаете, вам стоит только дотронуться до этого флагштока, чтобы стать свободным. Любой раб может это сделать. Это правило… юридически обязывающее, – произнесла она нерешительно.

Глаза старика пробежали по всей длине белого столба и прищурились, когда он смотрел на флаг на фоне сияющего неба. Затем он снова посмотрел на Джоан, и ей показалось, что она увидела на его лице мимолетную улыбку, когда он повернулся и зашагал прочь.

К ночи лодки, которыми кишели воды гавани, стали почти невидимыми черточками на ее поверхности – серебристыми и подвижными. Они то зажигались, то снова исчезали из поля зрения, когда блуждающие городские огни ненадолго выхватывали их из темноты. В гавани, невидимый за крепостными стенами форта, стоял на якоре фрегат военно-морских сил. Его командир и другие офицеры сидели в комнатах у Роберта, пили с ним виски, курили сигары и разговаривали о вещах, которые не касались туристов. Время от времени через стенку доносился громкий мужской смех. Джоан стояла на нижней галерее, недалеко от берега бухты, на котором располагалось представительство. Она облокотилась на низкие перила и слушала нежный плеск моря. Лишенные огней громоздкие очертания Джалали, этого форта-тюрьмы, смутно вырисовывались на фоне неба. Тяжесть разливалась по всему телу, однако, несмотря на усталость, она ощутила сильное волнение. Сначала она думала, что это из-за приглашения к Мод Викери. Джоан действительно чувствовала возбуждение, и ей даже почти удалось забыть разочарование, вызванное тем, что полковник Сингер побывал в недоступном для нее замке Джабрин. Но что действительно не давало ее мыслям покоя, так это спор между Рори и Даниэлем, которому она стала невольной свидетельницей. Джоан была уверена, что ей это не почудилось. Она перебирала в уме все новые и новые вероятные причины их стычки, глядя, как на прозрачной ткани неба восходит луна, похожая на зловещее грязное пятно, как набегают на берег едва заметные волны, как появляются и исчезают лодки. Наконец она вернулась в здание и поднялась на верхний этаж.

Хотя в коридорах было пусто и тихо, Джоан била нервная дрожь, и, даже дойдя до верхней ступеньки, она продолжала колебаться. Ей следовало подождать до утра. Было бы совсем некстати, если бы кто-нибудь застал ее в этот час идущей в комнату Рори. Но она не хотела ждать до утра, зная, что не уснет, пока не поговорит с ним. Она словно тень пробралась к его двери, тихонько постучала и проскользнула внутрь, прежде чем услышала ответ, потому что напугать жениха было лучше, чем оказаться застуканной на месте преступления. Она сперва подумала, что он спит и видит сон: с кровати у дальней стены доносились тихие звуки, сопровождавшиеся какими-то движениями.

– Рори? Ты не спишь? – прошептала она.

При свете луны она увидела, как Рори рывком сел.

– Кто здесь? – выпалил он.

– Тсс! Ради бога, тише! Это я.

– Джоан! Господи, ты меня до смерти напугала, – прошептал Рори.

– Чем ты тут занимаешься?

– Что? Я не… А в чем дело? Почему ты не спишь?

Джоан подошла к ставням, с грохотом их распахнула, чтобы впустить побольше лунного света, а потом села рядом с ним на край кровати. Простыня укрывала Рори до пояса. Джоан знала, что он предпочитает спать обнаженным, особенно в жаркой Аравии. Вспомнив об этом, она сбилась с мысли.

– Мне не спалось, – объяснила она. – Я стояла на галерее, глядя на воду. Вообще-то… Я хотела кое о чем тебя спросить.

– Надеюсь, ты не курила снаружи. Не хватает еще, чтобы тебя арестовали.

– Ну тогда я смогла бы изучить хоть один форт, пускай даже и Джалали. Рори… о чем вы с Даниэлем сегодня спорили? Перед самым отъездом.

– Что? Мы не спорили, – возразил он, и по его тону она поняла, что он говорит неправду. Это стало ей так же ясно, как если бы она увидела доказательства собственными глазами.

– Брось, Рори. Что бы это ни было, можешь мне рассказать. Я не расстроюсь. Ты же знаешь, я люблю вас обоих.

– На самом деле ничего особенного не произошло, Джоан. Ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.

Но фальшь в его голосе и деланая легкость, с которой он говорил, заставили ее встревожиться еще сильнее.

Она испытующе взглянула на Рори сквозь окружавший их полумрак и постепенно, по мере того как ее глаза привыкали к темноте, разглядела его более отчетливо. Руки лежали на коленях, пальцы были сплетены. Широкие плечи выделялись на фоне деревянной спинки кровати, грудь казалась темной от густых вьющихся волос. Глаза оставались непроницаемыми, скрытыми в тени. Кожа слабо светилась. Она пробежала взглядом по всему его телу и остановилась на широких ступнях, торчащих из-под простыни.

– Даниэль всегда доверял тебе. Я знаю, он делится с тобой тем, чего не говорит мне, – мягко сказала она. – И это хорошо. Наверное, так и должно быть. Я всего лишь сестра. А ты его лучший друг.

– Он обожает тебя, Джоан. Ты сама это знаешь.

– Знаю. Кому, как не мне, это знать. – Она взяла липкую от пота правую руку Рори и сплела его пальцы со своими. – Дэн… Дэн рассказал тебе, что произошло между ним и мамой и почему он не приезжает домой? Думаю, они из-за чего-то поссорились.

– Нет, нет, Джоан. Он ничего не сказал.

Джоан пристально на него посмотрела. Ей захотелось включить свет, чтобы увидеть его лучше, но она не осмелилась.

– Значит, речь шла обо мне? Я имею в виду, о нас? О свадьбе? – Произнеся это, она сразу поняла, что угадала. Челюсти Рори сжались, он отвел взгляд и погладил пальцами левой руки край простыни. Ей показалось, что он хочет высвободить и другую руку. Джоан сжала ее крепче. – Рори, – прошептала она, чувствуя, как стучит у нее сердце, – ты все еще хочешь на мне жениться?

– Джоан… – Рори обернулся к ней и судорожно сглотнул. – О Джоан, конечно! Не понимаю, как можно в этом сомневаться. Неужели ты думаешь, что об этом еще нужно спрашивать!

Он привлек ее за руку поближе к себе. Джоан выгнулась, подтянула ноги на кровать, а сама прильнула к его груди. Это было и запретно, и желанно. Потом Джоан неуверенно положила руку ему на живот. Ни к одному телу, кроме собственного, она никогда не прикасалась таким образом, и найденные различия ее всегда восхищали. Ей захотелось продолжить исследования, и она передвинула руку ему на грудь.

– Просто… прошло так много времени, – шепнула она. – С тех пор, как мы помолвлены. И мы так давно не обсуждали дату нашей свадьбы.

– Ну, после смерти твоего отца… – Голос Рори слегка дрогнул, и он сухо откашлялся. – Я думал, мы всё обсудили и пришли к общему решению. Пока что ты нужна матери дома. Да и свадьба порадует нас куда больше, если ее не будет омрачать тень горя. К тому же нужно время, чтобы подкопить денег. Для такой свадьбы, какой мы ее себе представляем. Ну и чтобы купить дом, какой мы хотим… Нет смысла приобретать живопырку с совмещенной спальней, гостиной и кухней только для того, чтобы поскорей завести первого ребенка. Нет, лучше уж сразу поселиться в таком доме, какой нам понравится. – По мере того как он говорил, его голос звучал все уверенней.

– Да, я все это знаю. Мне просто… так надоело оставаться с мамой. Я хочу жить полной жизнью. Скорей, чем мы планировали раньше.

– Джоан…

– Разве тебе не хочется наконец жениться? Я имею в виду… нам давно пора начать жить вместе, как муж и жена. Я хочу.

Она почувствовала, как поднялась и опустилась грудь под ее щекой, и услышала его вздох.

– Конечно, я об этом мечтаю, Джоан. Мне… мне только казалось, что ты была настроена подождать, вот и все.

– Значит, день свадьбы близок?

– Да. Мы скоро поженимся, обещаю. Давай обсудим это, держа в руках календарь, как только вернемся домой.

Он поцеловал ее в макушку. Она почувствовала тепло его губ, и что-то шевельнулось внутри ее, в глубине души.

– Так, значит, ваша стычка произошла из-за этого? Даниэль требовал, чтобы ты сделал из меня честную женщину?

– Даниэль хочет для тебя только самого лучшего, – отозвался Рори, и Джоан улыбнулась:

– Бóльшую часть времени он на меня злится, и я иногда забываю, что это правда.

– А это правда. Так и есть.

– Спасибо, Рори. Спасибо, что отправился сюда со мной. Я не уверена, что поехала бы без тебя, и очень рада, что мы здесь, – сказала она.

Рори снова поцеловал ее волосы.

– Пожалуйста, – пробормотал он невнятно.

Джоан пробыла в комнате у Рори еще немного, пока тлеющее желание не угасло, уступив место сонливости. Тогда она поцеловала его в губы, ощутила, как его тело окончательно расслабилось, и обратила внимание на то, какими удивительно знакомыми стали его запах и вкус. Губы Рори были мягкими, совершенно такими же, как ее собственные. Наконец он встал, убедился, что в коридоре никого нет, и она выскользнула из его комнаты.

– Возможно, – шепнула Джоан с порога, – что это последнее пятнадцатое ноября, которое ты провел как холостяк.

Она улыбнулась ему, но было слишком темно, чтобы увидеть выражение его лица. Порой любовь к Рори накрывала ее словно волна.

– Можешь быть уверена, – сказал он. – А теперь иди спать, коварная искусительница.

Коварная искусительница. Джоан улыбнулась самой себе в своей пустой комнате. Она себя такой не считала. Это вообще не имело отношения к ним с Рори. Наоборот, их сближение происходило так же медленно и неуклонно, как сплетаются ветвями два растущих рядом дерева. Начать с того, что он был другом Даниэля, с которым они сошлись в первую бурную неделю учебы в новой школе[66]66
  В новой школе. – В Англии начальная и средняя школы разделены, и для продолжения учебы дети в 11 лет должны переходить в новую школу.


[Закрыть]. Их отец откладывал деньги с рождения сына, чтобы отправить его дневным пансионером в свою альма-матер, частную школу Сент-Джозеф-Холл, называя пять лет, которые сам там провел, самым счастливым временем в жизни. Джоан пришлось посещать местную грамматическую школу[67]67
  Грамматическая школа – в описываемое время школа без пансиона, готовящая к поступлению в университет; находилась на одну ступеньку ниже частной школы.


[Закрыть] для девочек, и она была ею вполне довольна, потому что больше интересовалась пони, чем уроками. Рори тоже уходил домой на ночь – это и сблизило их с Даниэлем, ведь полные пансионеры относились к ним как к изгоям. Потом Рори стал проводить у них рождественские каникулы – большой, неуклюжий мальчик одиннадцати лет, уже на целую голову выше брата Джоан. Ей еще не исполнилось и тринадцати, но она чувствовала себя гораздо старше. И при виде кучерявого друга ее брата думала лишь о том, что у него милая улыбка, которая вызывает желание его обнять. Потом он стал неотъемлемой частью жизни Даниэля, а значит, и жизни Джоан в печальный послевоенный период, когда все вокруг словно пропиталось запахом кирпичной пыли, еда была ужасной, а директриса в школе у Джоан во время пения псалмов перед уроками постоянно плакала о погибших сыновьях. Прошло семь лет, Рори исполнилось восемнадцать, а Джоан неполные двадцать. Лишь тогда он стал для нее кем-то бóльшим, чем просто товарищем Даниэля и просто другом. Гораздо бóльшим. В день, когда Джоан окончила университет, они трое много выпили, а потом бродили по улицам, пока небо не начало светлеть. Они поглядывали друг на друга в предрассветных сумерках, гордые тем, что бодрствовали всю ночь, смеялись, потому что это казалось им сумасбродством, а усталость покрывала все неким налетом нереальности. В конце концов они нашли такси, чтобы поехать обратно к Джоан, и Даниэль уснул на пахнущем плесенью заднем сиденье между Джоан и Рори, уронив подбородок на плечо сестры. Она почувствовала, как Рори накрыл ладонью ее руку, лежащую на плече Даниэля, после чего перегнулся через друга, потянулся к ней и поцеловал в губы. Поцелуй был мягким, долгим и показался ей самым естественным поступком на свете. Такси тряхнуло на выбоине, они ударились подбородками о голову Даниэля, рассмеялись, не отпуская рук.

Джоан проснулась поздно и увидела, что солнце скрыто за плотными облаками. Воздух был теплым, неподвижным и влажным.

– Может, будет дождь? – спросила она у Роберта, наскоро завтракая на галерее.

Он был бледен и с мрачной решимостью пил «Кровавую Мэри».

– Может, будет. Ты куда-то собираешься?

– Снова пойду к мисс Викери, помнишь? – Роберт что-то проворчал и кивнул. Мэриан этим утром не показывалась. Рори сидел в шезлонге лицом к морю и читал газету трехдневной давности. – Что собираешься делать, пока меня не будет? – спросила его Джоан.

– То, что и делаю. Других планов у меня нет, – ответил он с улыбкой. – И вообще сегодня воскресенье. Но я бы не возражал, если б ты разрешила мне тебя сопровождать. Тебе здесь не стоит ходить в одиночку.

– Ерунда, все будет в порядке. Наслаждайся газетой.

Она мимоходом поцеловала его в щеку и убежала.

Прогулка до жилища Мод Викери не имела ничего общего с изобиловавшим треволнениями первым путешествием Джоан к ее дому. К тому же теперь Джоан пригласили, а не просто разрешили прийти – возможно, скрепя сердце. Она подошла к двери легким шагом и поприветствовала Абдуллу радостной улыбкой, на которую тот не ответил. Он был столь же невозмутим и бесстрастен, как всегда, и так же неприступен. Джоан даже подумала, не привиделась ли ей вчерашняя легкая улыбка, мелькнувшая на его лице.

– Мне сразу идти наверх? – спросила она.

– Если вам так будет угодно, мэм-сагиб, – сказал он, церемонно наклонив голову, и Джоан поняла, что на свой манер Абдулла выказывает ей большее уважение, чем раньше.

– Это мисс Сибрук? Поднимайтесь же, поднимайтесь, – позвала Мод сверху.

На первом этаже и на лестнице стало гораздо чище. Было ясно, что здесь сделали серьезную уборку. Запах аммиака все еще витал в воздухе, но теперь его перебивали ароматы курящегося ладана. В задней части дома было открыто невидимое окно, отчего поток дневного света развеивал царящий внизу мрак, и когда Джоан стала не спеша подниматься по лестнице, то почувствовала, как вмете с ней в том же направлении движется поток свежего воздуха.

Две борзые-салюки спали, как и в прошлый ее приход, в своем гнезде у стены. Мод на этот раз сидела ближе к письменному столу, на котором в беспорядке были разбросаны ручки и листы бумаги, как будто она над чем-то работала. Кольцо с синим камнем, которое она так категорично запретила Джоан трогать, лежало на том же месте в карандашном лотке. В белесом свете пасмурного дня хозяйка казалась старше, а ее лицо и волосы приобрели какой-то безжизненный оттенок.

– Вы пишете новую книгу, мисс Викери? – спросила Джоан, когда они обменялись вежливыми приветствиями.

– Нет… Ну, возможно. Я подумываю приняться за мемуары. Но видите ли, столько всего произошло. И к тому же так давно. Просто не знаю, с чего начать, – сухо улыбнулась хозяйка. – Наверно, подобное теперь неактуально, и в любом случае все решат, что я затеяла эту книгу из тщеславия. Уверена, никто не станет читать то, что я напишу.

– Конечно станут! Особенно если вы расскажете о том, как пересекли пустыню. Люди… Понимаете ли, многие вообще не знают об этом вашем подвиге, поскольку вы так и не открыли подробностей. – (Мод кивнула, но ничего не ответила. Ее губы были плотно сжаты, превратившись в узкую полоску.) – Мне всегда хотелось узнать… почему? – осторожно спросила Джоан. – Я имею в виду, почему вы никогда об этом не писали?

– Ну-у-у… – вымолвила Мод, после чего резко потянула носом. – О чем там было писать, если я пришла к финишу второй, после этого Эллиота… Кого интересуют вторые? История ими не занимается. Никогда, – отрезала она. – Так, значит, мисс Сибрук, там, в Англии, люди уже успели забыть, кто я такая?

– Они не забыли. Я же ведь помню! И пожалуйста, называйте меня просто Джоан.

– Хорошо, Джоан. Итак, люди меня до сих пор не забыли? И упоминают меня, когда пишут об истории исследования Аравии?

– Конечно, – сказала Джоан после некоторого колебания. Она солгала совсем чуть-чуть и из добрых намерений. По правде говоря, за пределами очень узкого круга имя Мод Викери мало кто знал. – А к тому же вы ведь оказались первой женщиной, которая сумела ее пересечь…

– А пишут ли о Натаниэле Эллиоте?

– Ну… конечно. Этот человек до сих пор очень известен. Ведь он был одним из великих.

– Был? Он что, умер? – резко спросила Мод.

– Нет. Но он, конечно, удалился на покой. Ему, должно быть, сейчас за восемьдесят…

– Ему исполнилось восемьдесят в этом году, – сказала Мод.

– Конечно. Я забыла, как хорошо вы его знали. Вы ведь были друзьями. Друзьями детства, да? Я читала, что он был, можно сказать, членом вашей семьи. Вы поддерживаете связь?

– Я не видела его и не разговаривала с ним почти полвека, – отрезала Мод. – Вы говорите, он удалился на покой… Не могу себе такого вообразить. Я не могу представить, что он способен угомониться.

– Ну, возможно, для всех нас приходит время, когда разумнее… несколько замедлить темп жизни.

– Что ж, посмотрим, какой вы окажетесь разумной, когда придет ваше время, Джоан, – сказала Мод колко. – Но я пригласила вас не для того, чтобы поговорить о Натаниэле Эллиоте, – добавила она тоном, не терпящим возражений. – Будьте умницей и перевезите мое кресло к дивану, ладно? Тогда мне вас будет лучше видно.

Джоан осторожно отодвинула кресло от стола. Она ожидала, что оно окажется тяжелым, но это было не так. Вблизи Джоан увидела еще более ясно, насколько худа Мод, кожа да кости, и что она хрупка, точно птица. А еще у самой линии волос на затылке у Мод она заметила шрам – полоску серебристой кожи длиной с палец, сморщенную, как ожог.

– Боже, откуда у вас этот ужасный шрам, мисс Викери? – спросила Джоан и сразу поняла, насколько бестактно ее любопытство.

Возникла неловкая пауза, после которой Мод наконец ответила:

– Этот? Клеймо, оставленное одним бедуином. Было адски больно.

– Вас заклеймили? Какое варварство! Но зачем?

– О, мне всего лишь пытались помочь. Бедуины лечат все на свете прижиганием. От зубной боли до сглаза. Скорее всего, они сочли, что я одержимая. – Это было сказано намеренно легким тоном, но за этой легкостью угадывалось нечто темное, и Джоан не решилась продолжать расспросы, невзирая на мучившее любопытство. К чаю Абдулла принес поднос с меззе[68]68
  Меззе – распространенный на Востоке набор блюд, подаваемых как закуски.


[Закрыть], но Мод на него едва взглянула. – Итак, Джоан, вы навестили своего брата? – спросила она.

– Да, вчера. Было так чудесно его увидеть! Жаль, что времени на разговор оказалось совсем мало.

– А удалось ли вам убедить знакомых взять вас в Джабрин? – произнесла Мод насмешливым тоном, в котором, однако, не было злорадства.

– Нет, как вы и предсказывали, мисс Викери.

В голосе Джоан прозвучала грусть, которую она не смогла скрыть. Мод хмыкнула.

– Ох, милая моя, не смотрите так печально. Джарбин все равно бы вас разочаровал.

– Да, вы мне об этом говорили, – сказала Джоан. – Но я все равно надеялась, что можно найти выход…

Мод снова хмыкнула.

– Выход есть всегда. Теперь вы знаете, какие существуют правила, что разрешено, а что нет. Вопрос в том, позволите ли вы, чтобы все это вас остановило, когда ваше сердце рвется куда-то?

Джоан подождала секунду, пытаясь прочитать мысли Мод Викери. Лицо старой женщины ожило, ее глаза светились озорством.

– Я… У меня нет выбора, так что придется позволить, – проговорила она наконец. – Даже не будь запретов, введенных султаном, никто меня туда не возьмет. Единственная дорога, ведущая внутрь страны, заминирована. Военные были моей единственной надеждой, но полковник Сингер говорит…

– Да-да, я уверена, они все твердили вам, что попасть туда совершенно невозможно. Но знаете, мне тоже многие говорили, что мое намерение пересечь Руб-эль-Хали неосуществимо. Они заявляли, что женщина не может и мечтать о таком путешествии. Пророчили мне верную смерть.

Говоря это, Мод уперлась в подлокотник кресла указательным пальцем и отмечала каждый новый пункт своей речи воображаемой зарубкой, оставляемой нажатием ногтя.