Текст книги "Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики"

– Дэмиен любит сам играть в снукер, – сказал мне Ронни, когда мы, вернувшись в Галифакс, шли по холодным, темным, прямоугольным лестничным ступеням из стали и бетона вниз к театру. – Но когда я участвую в турнире, он появляется ради меня, а не ради снукера, – продолжил он. – Он хочет, чтобы я всегда был веселым, действительно оставался собой.

Себастьян же рассказал мне еще одну историю, которая наглядно показала то безумие, что таится по ту сторону медали. Эта история многое говорит о том, каким был его менталитет во время подготовки к Олимпийским играм в Москве.

Было рождественское утро 1979 года, сырое и мрачное, морозное, и Себастьян только завершил пробежку в национальном парке в Пик-Дистрикт. Но, отдыхая перед телевизором после обеда, пока родственники пекли пироги с индейкой, он начал чувствовать себя беспокойно. Сначала он не понимал почему, но внезапно его осенило.

– Я посмотрел в окно на свинцовое небо, пустую улицу и подумал: «Бьюсь об заклад, Оветт где-то там надрывается, отрабатывая вторую смену за день».

Себастьян надел спортивный костюм и направился обратно, чтобы пробежать еще 11 километров по снегу и льду.

Много лет спустя, в 2006 году, два старых противника столкнулись на Играх Содружества в Мельбурне. Теперь, когда они оставили позади свое прошлое соперничество, они сели вместе пообедать, и Себастьян рассказал эту историю. Стив Оветт даже поперхнулся.

– Хочешь сказать, что всего два раза выходил на пробежку в Рождество? – спросил он.

В искусстве как в жизни

Внимание человека похоже на видоискатель фотоаппарата: мы можем навести его на объект, и он станет предметом наших размышлений. С одной стороны, мы можем обратить внимание на общий план – широкий социальный контекст. С другой, мы можем приблизить объект и рассмотреть его в деталях, как поступают люди, избыточно увлекшиеся категоризацией.

Сконцентрируйтесь на чем-то так, как это сделал Себастьян в 1980 году, и вы не сможете увидеть леса за деревьями. В похожую ситуацию попадают и патологические накопители: каждая вещь в их доме кажется им уникальной, а потому они не могут просто взять и выбросить ее. Вам не кажется, что 70 видов гендера на Facebook – тоже своего рода бессмысленная коллекция?

Чрезмерно отдалив объект, мы можем увидеть только общую картину, упуская детали. И в этот момент мы становимся заложниками стереотипов. Поэтому нужно найти баланс – оптимальный уровень детализации изображения, который позволил бы нам видеть и общую картину, и важные нюансы. Принципы оптимальной категоризации можно применять не только к физическим объектам и стимулам, как рассказала Элеонора Рош, но и к тому, как мы организуем свою жизнь.

Возьмем, к примеру, две знаковые работы: «Впечатление. Восходящее солнце» Клода Моне, написанную в 1872 году, которую можно найти в музее Мармоттан-Моне в Париже или, конечно, в интернете, и «Девушка с бокалом вина» Яна Вермеера, написанную в 1659–1660 годы, которую можно увидеть в музее герцога Антона Ульриха в Брауншвейге. Представьте, что эти две картины выставили рядом друг с другом в галерее и что вы стоите на равном расстоянии от них и по очереди осматриваете каждую. Как вы думаете, это лучший способ насладиться обеими картинами и увидеть мастерство художников, оценить их трудолюбие? Думаю, вам придется двигаться вперед и назад, ходить из стороны в сторону, настраивая внутренний видоискатель на восприятие искусства.

Эти картины написаны по-разному. Импрессионисты, к которым относится Моне, стремились передать в работе впечатления и эмоции, вызванные реальностью. Поэтому художники этого направления использовали более широкие и смелые мазки, яркие цвета, и такие картины стоит рассматривать на расстоянии. Вермеер – представитель золотого века голландской живописи, и его работы следует изучать вблизи, чтобы оценить внимание художника к мелким деталям. В этой картине он использовал технику пуантилье – наносил краску точками с помощью тончайшей кисти.

Масштаб изображения иногда стоит увеличить, чтобы увидеть его особенности. Но иногда на происходящее стоит посмотреть с большого расстояния, чтобы увидеть общую картину.

Эдди Хау, менеджер футбольного клуба «Борнмут», популярен на южном побережье Англии. Хау смог спасти клуб от банкротства и привести к успеху в Премьер-лиге. На момент написания книги он оставался тренером Премьер-лиги и занимал эту должность дольше всех.

Председатель «Борнмута» Джефф Мостин пригласил меня на стадион Vitality в Борнмуте, где собиралась сыграть его команда. Джефф многое сделал для «Борнмута»: в 2008 году, когда клуб находился на грани банкротства, он выписал ему чек на 100 тысяч фунтов стерлингов. И это стало началом новой эпохи для клуба.

Я прочитал речь на ежегодном ужине директоров и на следующее утро, сидя в зале заседаний, я заметил, как Эдди и Джефф болтали в углу. Мне стало интересно, что они думают о черно-белом мышлении и необходимости перестраивать время от времени свой внутренний видоискатель.

– Смена фокуса внимания имеет смысл, – сказал Джефф. – И сегодня председатель или менеджер футбольного клуба Премьер-лиги точно должен уметь переключать настройки видоискателя.

– В течение сезона у команды будет много взлетов и падений, – вмешался Эдди. – И хотя в конечном счете речь идет о сумме баллов, которую команда заработала, нужно принимать во внимание каждый день, каждую неделю, каждую игру. Иногда в жизни нам не нужны общая картина или цель: нам просто важно знать, что мы будем делать дальше. В футболе происходит то же самое. Мы просто соединяем точки в единый график и надеемся, что в итоге не увидим плохой результат, а команда не вылетит из лиги!

Мы посмеялись над этим, и Эдди продолжил, поддерживая Джеффа.

– Говорят, путешествие в тысячу миль начинается с одного шага, и это правда. Нужно не только выбрать правильную цель, но и следить за процессом ее достижения. Да, дьявол может быть и в деталях. Но его можно разглядеть и в общей картине. Если вы ошиблись в видении, но были уверены в правильности каждого своего шага, то, пройдя тысячу миль, вы можете внезапно обнаружить, что находитесь не там, где хотели оказаться.

Да, нужно смотреть под ноги, но иногда стоит посмотреть и вперед. С ребятами из «Борнмута» мы делим сезон на группы по четыре игры, или мини-сезоны, и в конце каждого оцениваем, где мы находимся и сколько очков мы набрали. Мы и привязаны к настоящему, и в то же время сосредоточены на будущем. Кроме того, разделение долгого сезона на более короткие периоды помогает мотивировать ребят или вовремя пересмотреть тактику и стратегию. Независимо от того, в какую игру вы играете, нужно уметь переключаться из режима панорамной съемки в режим макро.

На другом конце страны живет гигант психологии. Шон Дайч руководит шоу в футбольном клубе «Бернли» и является тренером Премьер-лиги дольше всех, кроме Эдди. Шон вряд ли чего-то не знает о том, как собирать команды и настраивать их на победу, и, как Эдди и Джефф, он также считает, что происходящее стоит рассматривать как в общем, так и в деталях. Пару сезонов назад я выступал в Бернли перед Дайчем и его командой, а потом мы пошли поужинать в индийский ресторан.

– Мы следуем принципу «Минимальные требования – максимальная приверженность», – сказал мне тогда Шон. – В конечном счете нас не интересует победа или поражение. Нам нужно, чтобы команда работала в полную силу каждый день, отдаваясь полностью. Отдавая игре тело, разум, душу. Этот принцип висит на стене нашего учебного центра. Чтобы отработать смену в 90 минут, все эти три компонента должны работать вместе.

Результаты – это то, что пишут на баннерах мелким шрифтом. А лозунги на них – это команда. Они – это общая картина, а результаты – детали. А фанаты и клуб – это еще более общая картина. И я как менеджер должен за всем этим следить.

Но на общую картину мешает взглянуть эго. Поэтому такие вечера с карри и пивом так важны: они помогают оставаться ногами на земле и быть проще. Чтобы выиграть матч, не нужно слишком много думать или все усложнять. Вам нужно, чтобы тело, разум и душа каждого игрока работали.

У футбольного клуба «Бернли» есть несколько интересных поклонников. И Шон подумал, что мне стоило познакомиться с одним из них. Резюме Аластера Кэмпбелла выглядит как список эпизодов сериала «Карточный домик». Он был директором по коммуникациям лейбористского правительства Тони Блэра в конце девяностых, а в 1997 году был директором избирательной кампании Блэра. Сейчас он главный интервьюер журнала GQ, пишущий редактор The New European и амбассадор кампании по решению вопросов психического здоровья.

Я рад такому знакомству: если и существует на свете отрасль, в которой черно-белое мышление играет главную роль, а за перестройкой чужих видоискателей нужно постоянно следить, то это политика.

В XVIII веке прошла Великая французская революция. Перед ее началом, 5 мая 1789 года, состоялось собрание Генеральных штатов, на котором собрались представители основных сословий королевства: духовенства, дворянства и простолюдинов. Все они пришли в Версаль, чтобы сдержать развитие финансового кризиса во Франции[49]49
  В конце 1700-х годов Франция находилась в эпицентре разрушительного финансового кризиса из-за огромного долга, возникшего в результате участия Франции в Семилетней войне (1756–1763 гг.) и Американской революции (1775–1783 гг.). Коррупция, наряду с самопотворствующим образом жизни королевской семьи и французского двора в Версале, мало что сделала для смягчения этого катастрофического положения дел.


[Закрыть]. По неизвестным историкам причинам в ходе собрания сословия, которые встали на сторону короля Людовика XVI (дворянство и высшее духовенство), заняли позиции справа от него, а противники короля (простолюдины и средний класс) расположились слева. С того момента и началось политическое противоборство левых и правых сил.

Это противопоставление до сих пор используют по той же причине, по которой существуют такие оппозиции, как рай и ад, добро и зло. Понятия «левый» и «правый» – прототипы политических позиций, «черное» и «белое» политики[50]50
  Аластер много говорил и писал о своем психическом срыве в 1980-х годах и показал, что в середине психоза он стал зацикливаться на словах «левый» и «правый», а также на красном и синем цветах и испытывать паранойю по поводу этих слов. Он утверждает, что эти концепции глубоко проникают в умы политиков.


[Закрыть].

Я решил рассказать Аластеру немного о своей концепции черно-белого мышления, но, когда начал говорить об истоках политического деления на левых и правых, понял, что в этом не было смысла. Аластер лучше других знает, как работает черно-белое мышление. Знает, что классификация влияет на принятие решений. Принцип видоискателя не совсем ему подходит. Непрекращающееся психологическое напряжение между партийно-политическими двойственностями с одной стороны и индивидуальными различиями в риторике, убеждениях и личной идеологии с другой было объектом его внимания в течение многих лет.

– Политики – такие же люди, как и все, – сказал он мне во время ужина. – Основное различие в том, что политики принимают решения, которые влияют на многие жизни. Из-за исторических разногласий между левыми и правыми многие полагают, что партия А думает только об одном, а партия Б думает о противоположном. Но на самом деле левые и правые чаще приходят к компромиссам, чем кажется.

Он сказал это спустя пару дней после анонса о его исключении из Лейбористской партии. В чем он был виноват? В голосовании за либерал-демократов на выборах в знак протеста против позиции лейбористов по поводу второго референдума о Брексите? Он не потерял из-за этого сон.

– Я все еще лейборист, – улыбнулся он. – И я надеюсь, что партия в конечном итоге откроет для себя что-то более современное и разумное, чем корбинизм[51]51
  Корбинизм – это широкий и туманный термин, используемый для описания кластерной идеологии левой политической мысли, которая слилась и набрала силы под лейбористским руководством Джереми Корбина в 2015–2019 годах. Основные принципы корбинизма – антиимпериализм, невмешательство в иностранные дела, жесткий антикапитализм, социальный либерализм и участие молодежи.


[Закрыть].

По словам Аластера, политика иногда похожа на загазованную автомагистраль М25, которая окружает Лондон. На ней есть три полосы, равно как и в политике есть три направления – левое, правое и центристское. Когда система работает слаженно, автомобили по трассе едут свободно, и им ничего не мешает. Но когда что-то идет не так, происходит неразбериха, и разметка на дороге уже не имеет значения для автомобилистов, которые просто пытаются доехать до точки назначения, виляя из стороны в сторону.

– Или возьмем футбол, – предлагает Аластер. – Каждый раз, когда я иду смотреть на игру «Бернли», я хочу, чтобы эта команда выиграла. Но это не значит, что я не могу оценить мастерство противника. Если бы я отвечал за отбор спортсменов в сборную Англии, я бы не смог поставить в нее только парней из «Бернли». Футбол так не работает. И политика тоже. Во всяком случае, нормальная, правильная политика. Сейчас, в эпоху Трампа и Джонсона, распространились кумовство, нетерпимость к кому бы то ни было, кроме подхалимов, умышленное искажение фактов.

Аластер прав. Если взглянуть на картину издалека, мы можем сказать, нравится она нам или нет, на основе своих предпочтений и мимолетного впечатления. Но когда мы подойдем к полотну ближе и увидим отдельные мазки, мы не сможем не признать мастерство художника, даже если эта картина не в нашем вкусе.

Летом 2017 года Лора Пидкок, только что назначенная депутатом от лейбористской партии Северо-Западного Дарема, дала интервью новостному сайту The Skwawkbox. Она была представителем оппозиции – той силы, которая не находилась в тот момент у власти. Пидкок вышла за границы: когда ее спросили о личном взгляде на внепарламентские отношения между ее коллегами из Палаты общин, она сказала, что никогда не сможет дружить с тори (консервативной партией), потому что, как она выразилась, они являются для нее «врагами». Лора Пидкок также сказала, что для нее существует два типа представителей тори: те, которые настолько ослеплены привилегиями, что неспособны сочувствовать кому-то менее удачливому, и те, которые одержимы идеологией партии, находящиеся в плену капитализма.

– К какому бы типу ни относились представители тори, у меня нет желания дружить с ними, – сказала женщина. – Мне достаточно посмотреть на то, как они влияют на людей, чтобы принять такое решение. Наша нация живет в постоянном страхе перед голодом.

Пидкок рассказала, что у нее есть друзья, и никто из них не имеет дела с другой стороной парламента. Женщина поделилась, что такой выбор круга общения был «подсознательным». И она не хочет быть удобной для всех.

Комментарии Лоры Пидкок привлекли много внимания средств массовой информации. Ее упрощенное восприятие политической ситуации, ее резкая классификация показались людям смехотворными. Хотя разжигание розни здесь основывалось на принципе «все или ничего», который мог удовлетворить часть электората и положительно сказаться на количестве голосов на следующих выборах, это был не самый практичный поступок.

По словам Аластера Кэмпбелла, такие высказывания не могут решать проблемы. Для общего блага нужно создавать альянсы. Иногда с теми, у кого не просто неверное понимание ситуации, а с теми, кто действительно ошибается, чьи представления в корне неверны.

Видоискатель Лоры Пидкок зафиксировал слишком общую картину, а ее суждения были резко контрастными. Если бы она могла переместить фокус своего внимания, начертить и другие линии помимо черты, которую она провела между Лейбористской партией и тори, она бы увидела ситуацию совершенно иначе[52]52
  На парламентских выборах 2019 года Лаура Пидкок проиграла место консерватору Ричарду Холдену.


[Закрыть].

Думаю, все мы видели фотографии насекомых, снятые при многократном увеличении. Голова блохи под электронным микроскопом вызывает удивление. Даже раковые клетки кажутся красивыми при таких экстремальных уровнях увеличения. Но это вовсе не значит, что мы должны прыгать от радости, когда хирург скажет нам: «У меня для вас плохие новости». Здесь речь идет о жизни и смерти, и в этот момент нужно действовать, оставив эмпатию к опухоли за дверью.

Но если, как сказал мне Аластер, мы пытаемся разобраться с Брекситом, искоренить антиисламские или антисемитские настроения в обществе, избавиться от стереотипов о врагах-консерваторах, мы должны сразу же включить наши видоискатели и попытаться их перенастроить, чтобы увидеть и общее, и частное.

Что касается теории относительности, то вот простой, практичный и даже немного пугающий пример работы принципа видоискателя. Взгляните на изображение Альберта Эйнштейна, показанное ниже на рисунке 5.1.

Рисунок 5.1. Мэрилин Эйнштейн.

Но… Эйнштейн ли это?

Это во многом зависит от того, как далеко вы находитесь от рисунка. Держа его на расстоянии вытянутой руки, как, вероятнее всего, вы делаете это прямо сейчас, вы не совсем понимаете, о чем я говорю. Но посмотрите на тот же снимок с другого конца комнаты, и вы, как и большинство людей, сразу же поймете, о чем я.

То, что мы видим, во многом зависит от того, как мы глядим. По мнению большинства психологов и закоренелых психофизиков, это основополагающий принцип человеческого восприятия.

Иллюзия работает, потому что существует значительный дисбаланс в уровне пикселизации между двумя соответствующими изображениями, составляющими его. Изображение Мэрилин Монро состоит из значительно меньшего количества пикселей, чем изображение Альберта Эйнштейна, поэтому его можно распознать только на расстоянии. Другими словами, на более близком расстоянии Альберт подавляет Мэрилин, что позволяет мельчайшим деталям его внешности, например, прядям его волос и усам, бросаться наблюдателю в глаза.

Время тоже играет роль. Исследователи из Массачусетского технологического института, создавшие это изображение, показывали его людям в своей лаборатории в течение разных интервалов времени, спрашивая их, что они видели. Появилась четкая закономерность. Те, кто видел изображение в течение более короткого промежутка времени (30 миллисекунд), видели Мэрилин и ничего больше. Напротив, те, кому показывали изображение в течение 150 миллисекунд, смогли распознать Альберта.

Когда времени мало, мы видим мир черно-белым. Наш мозг составляет общую картину, упуская детали, потому что раньше такой механизм позволял человеку выжить. Но при приближении иллюзия рассеивается, и Альберт Энштейн сменяет Мэрилин Монро.

Глава 6
Сложность простоты

Найдите время, чтобы подумать, но, когда пришло время действовать, не думайте и идите вперед.

Наполеон Бонапарт

Когда я изучал прикладную математику в школе, учитель предложил нам решить задачу, которая теперь широко известна благодаря Google. Ее придумал француз-математик Клод-Гаспар Баше де Мезириак, и она упоминается в его рукописи 1624 года.

Помощник торговца специями однажды ехал по дороге на своей повозке, но вдруг резко притормозил, чтобы избежать столкновения с другой. Повозка остановилась, но 40-килограммовый груз, который был в ней, упал на землю и развалился на четыре части. Помощник торговца расстроился и разозлился. Несмотря на то, что авария произошла не по его вине, торговец потребует с него компенсацию и вычтет деньги из его заработной платы.

Но внезапно у мужчины возникла идея (так как он, наверно, гений математики). Идея, которая прекрасно иллюстрирует концепцию оптимальной категоризации, о которой мы размышляли недавно: разумное разделение разрозненного и разнообразного мира на различное число функционально «оптимальных» категорий в зависимости от контекста и потребностей текущей ситуации. При взвешивании четырех раздробленных фрагментов своего груза весом 40 килограммов помощник быстро определил, что с помощью этих фрагментов и весов с чашами он может определить вес любого груза от 1 килограмма до 40 килограммов.

Вопрос: каков вес каждого из четырех фрагментов?

Сейчас существует исчерпывающее математическое доказательство решения задачи Баше, но я не буду останавливаться на нем и скажу, что фрагменты весили 1, 3, 9 и 27 килограммов.

По замыслу Баше, груз можно взвесить, расположив фрагменты 40-килограммового груза на обеих чашах весов. Фрагмент, который помещают на чащу с грузом, приобретает отрицательный вес.

Представим, что нам нужно получить определенное количество специй. Вот как фрагменты груза в этом помогут.

Задачу Баше очень любят учителя математики в старших классах. Чтобы ее решить, не нужно быть Хокингом или Эйнштейном: просто нужно хорошо знать методы алгебраических вычеслений и основы логического мышления.

Например, чтобы отмерить 2 килограмма специй, вы можете сразу использовать гирю весом 2 килограмма. С другой стороны, гирями весом в 1 и 3 килограмма можно измерить любой вес до 4 килограммов, что куда удобнее.

Но задача Баше – это еще и элегантная иллюстрация дилеммы, с которой веками сталкивались информационные архитекторы, в том числе те, кто разрабатывает новые валюты. Как придумать минимальный номинал монеты и банкноты и их комбинаций, чтобы обеспечить наиболее эффективное использование денег?

Учитывая ответ на загадку Баше, можно было бы предположить, что нужно использовать число 3 в разных степенях (1, 3, 9, 27 или 3⁰, 3¹, 3², 3³). В Великобритании, например, было бы тогда 1, 3, 9, 27, 81 пенни. Или £1, £3, £9, £27, £81. Но есть проблема: практически все валюты в наши дни десятичны, и поэтому структурно несовместимы с исходной структурой Баше. Любой центральный банк, который начинает возиться со своими нулями, будет играть с фискальным огнем. Кроме того, не факт, что задача со степенями – это то, с чем хочет столкнуться человек в очереди в баре в пятницу вечером.

Экономисты в различных странах нашли альтернативное решение и стали использовать числа 1, 2 и 5. Это ряд предпочтительных чисел, то есть последовательность чисел, которые можно умножить на степень удобного основания, обычно 10, для стандартизации, упрощения и максимизации совместимости между объектами, сущностями и точками данных в широком разнообразии контекстов. Денежные знаки являются, пожалуй, наиболее яркими примерами.

1, 2, 5, 10, 20, 50 пенни.

£1, £2, £5, £10, £20, £50, £100.

Как вы могли заметить, ряд чисел 1, 2 и 5 недалеко отошел от последовательности Баше. Единственное отличие между ними в том, что если в ряду Баше соотношение между соседними целыми числами составляет 1:3, то в ряду 1, 2, 5 оно равно 1:2 или 1:2,5. С точки зрения экономики это означает, что любой номинал валюты должен быть в два или два с половиной раза больше предыдущего. Эта экономическая модель способствует простоте, удобству и точности повседневных транзакций. Зайдите в магазин с купюрой 10 фунтов и купите что-нибудь за 3 фунта, сдача должна быть в виде купюры 5 фунтов и монеты в 2 фунта. Не 14 монет по 50 пенни. Или семь монет по 1 фунту. Или три монеты по 2 фунта и одна монета в 1 фунт. Хотя все мы с этим сталкивались.

Ряд чисел 1, 2, 5 доказывает, что упростить можно все что угодно, было бы желание. Но, как и задача Баше, он указывает на фундаментальную загадку, с которой каждый из нас сталкивается в повседневной жизни. Как мы видели из предыдущих глав, проблема оптимальной категоризации касается всех нас. Но в повседневной жизни решения не всегда можно принять с легкостью, с которой весы отмеряют специи.

Как понять, что мы достигли оптимального уровня категоризации?

Это вопрос, над которым я размышлял с тех пор, как впервые столкнулся с этой концепцией, предложенной Майком Андерсоном в Перте, и не мог найти ответ. Но я знал человека, который мог мне помочь.

Подумайте об этом… но не слишком долго

Арье Круглански – профессор психологии Университета Мэриленда в США. Он пережил Холокост, стал основателем и содиректором Национального консорциума по изучению терроризма и противодействию ему (START). Он всю жизнь провел в умах врагов, пытаясь расшифровать мыслительные процессы воинствующих экстремистов.

Мы встретились с ним в ресторане отеля Four Seasons в Вашингтоне.

– Как оптимально отсортировать информацию? – спросил я его. – Нужно собрать достаточно данных в определенном количестве куч, в кучи нужного размера и с нужным количеством пространства между ними?

Ответ, который он мне дал, вполне мог лежать в основе работы всей жизни Арье – концепции когнитивного замыкания (когнитивной закрытости).

– Желание каждого из нас в большей или меньшей степени придерживаться фиксированных убеждений, чтобы не допустить неопределенности в жизни, возникло в результате естественного отбора. Подумайте об этом… но не слишком долго!

Думать – это хорошо, правда? Важно уделить должное внимание различным вариантам. Но если у вас нет механизма, который позволил бы прервать процесс размышления и сделать выбор, начать действовать, тогда что хорошего это размышление может принести? Абсолютно ничего.

Способность обдумывать и размышлять – одно из поистине великих преимуществ большого ума, не поймите меня неправильно. Логика, разум, творчество… мы обязаны всеми нашими высшими способностями умению сравнивать и противопоставлять. Но если нет выключателя, что тогда нам остается? Застрять в сумеречной зоне бесконечной обработки данных.

Если бы мы все занимались только исследованиями и разработками, постоянно увеличивали обороты двигателя, но никуда не двигались, преимущества мозга такого размера, как наш, превратились бы в недостатки. И эта машина прикончила бы нас еще несколько миллионов лет назад.

На протяжении многих лет Арье неоднократно демонстрировал, как потребность в когнитивном замыкании может заставить мозг прекратить работу. Повышенный уровень шума, нехватка времени, скука и усталость – все это заставляет нас сдаваться раньше времени. Нашему мозгу нужен знак «стоп», но не всегда, а лишь в определенных ситуациях.

Прелесть задачи Баше о весах в том, что ее решение можно описать с помощью холодных математических расчетов. Но, как отметил Арье, жизнь не всегда так благосклонна к человеку. Обычно мы не можем посмотреть на ответы, открыв конец учебника. Мы должны двигаться вперед, рассматривать все доступные варианты, анализировать их, делать взвешенный выбор.

Мыслительный процесс – это дорогое удовольствие, которое может занять слишком много времени. Поэтому несколько сотен тысяч лет назад эволюция наложила на размышления ограничение, чтобы сохранить скорость и эффективность работы мозга.

В корпорации «Естественный отбор» прекрасно знали, что, если не предусмотреть предохранитель, наш мозг будет вечно собирать все более детализированные данные по любому вопросу, анализируя и разделяя их на все более мелкие и бессмысленные байты мыслей.

– И мы были бы похожи на безумного художника, который пытается пробраться в галерею, чтобы дописать свой шедевр? – предположил я.

– Именно! – ответил Арье. – Так что с этим нужно было что-то делать. Пришлось принять меры, чтобы обойти критический недостаток. Придумать какие-то средства, какой-нибудь надежный механизм, упреждающий поломку, чтобы прервать процесс, пока он не прервал что-нибудь еще.

И «Естественный отбор» придумал такое ограничение: реакцию «бей или беги».

Возможно, эта инстинктивная универсальная реакция стала не только основой плана по сдерживанию чрезмерного мышления? В конце концов, корпорация «Естественный отбор» весьма бережлива. Одни структуры, возникшие при определенных условиях для решения конкретных задач, могут взять на себя дополнительные функции, когда в этом возникнет необходимость. Как обнаружил Дарвин, адаптация организмов к меняющимся условиям обычно происходит постепенно. Переходные формы могли выживать именно благодаря возможности определенных структур брать на себя новые функции[53]53
  В «Происхождении видов» Дарвин описывает понятие уже существующей структуры, меняющей свою функцию, как «чрезвычайно важное средство перехода» в ходе эволюционного развития («Происхождение видов», 1872, стр. 175). Он продолжает рассматривать черты и особенности, которые, по крайней мере на начальном этапе, могли не служить очевидной цели из-за их случайного появления в качестве побочного продукта эволюционных процессов, отличных от естественного отбора (например, «сложных законов роста»; «закона соотношения частей»). Эти структуры могли играть важную роль в эволюции тех организмов, которые обладали ими дле приобретения какой-либо функции в будущем, необходимой для выживания в новой среде. Структуры, полученные таким образом, хотя сначала не имели преимущества для вида, впоследствии могли использовать модифицированные потомки в новых условиях жизни.


[Закрыть].

Способность нашего мозга принудительно завершать свою работу давала нам преимущество и удерживала от выбора среди многих вариантов. Но она не давала нам права не проявлять осторожность и не пытаться осознать проблемы, которые может повлечь неправильный выбор, когда мозг перестает работать. Сегодня многие решения, которые мы принимаем ежедневно, более сложные, менее неотложные и имеют более серьезные последствия, чем те, которые принимали наши предки. Чаще всего им приходилось рисовать только одну черту. Нам нужно нарисовать гораздо больше.

Я спросил Арье, меняется ли способность мозга переставать думать от человека к человеку.

Я рассказал ему историю, которую когда-то слышал об Альберте Эйнштейне. Однажды утром, как гласит легенда, сантехник пришел в дом Эйнштейна, чтобы провести ремонтные работы. Поприветствовав мастера у двери, Эйнштейн провел для него быструю экскурсию по резиденции. Войдя в библиотеку, сантехник удивился, увидев стеллажи беспоряочно разложенных томов.

– У вас, должно быть, ушло много времени, чтобы прочесть все эти книги, – сказал сантехник.

– Большинство из них я даже не открывал, – признался с улыбкой Эйнштейн. – Видите ли, я очень медленно читаю.

Мастера этот вопрос озадачил. Он задался вопросом, как может такой гений медленно читать.

– Когда я что-то читаю, я хочу убедиться, что полностью понимаю смысл прочитанного, – объяснил Эйнштейн. – Поэтому я беру один абзац, читаю его, закрываю книгу и думаю о прочитанном в течение недели, прежде чем снова открыть книгу и перейти к следующему абзацу.

Арье понимает, почему я рассказал эту историю.

– Как и любая потребность, например, потребность быть в центре внимания или потребность быть рядом с другими людьми, потребность в когнитивной замкнутости меняется от человека к человеку, – сказал он.

Арье предложил мне пройти тест, чтобы определить свою потребность в когнитивной замкнутости. Если вы хотите пройти этот тест, то в Приложении II я представил свою, укороченную версию.

Оказалось, что не только данные, которые я оставил, пройдя опрос, помогают количественно оценить нетерпимость к неопределенности. Имеет значение и так называемая перцептивная персеверация – длительность сохранности определенного стимула или образа в разуме человека после первоначального воздействия.

Более 70 лет назад в Беркли, вскоре после войны, еврейский психолог Эльза Френкель-Брунсвик провела эксперимент, теперь по праву считающийся классикой в своей области. Он пролил свет на одержимый ненавистью разум стремящегося к геноциду деспота.

Френкель-Брунсвик родилась в Польше в 1908 году. В годы становления личности она много переезжала. В 1914 году она и ее семья бежали через австро-венгерскую границу в Вену, спасаясь от погрома, а позже, в 1938 году, после Аншлюса, она, как и многие еврейские эмигранты ее поколения, отправилась в Америку.

Тот год стал поворотным в карьере Френкель-Брунсвик во многих отношениях. Новый Свет обещал ей финансовую стабильность и перспективы. А мир, который она оставила, породил трактат немецкого психолога-нациста Эриха Йенша «Антитип»[54]54
  Оригинальное название книги – Der Gegentypus. – Прим. ред.


[Закрыть]. Учитывая дальнейшие исторические события, этот текст должен был сильно повлиять на мышление Эльзы.

В книге Йенш утверждал, что в зависимости от способности человека поддерживать визуальный стимул в своем мысленном взоре после того, как этот стимул ушел из поля зрения, существует два фундаментальных архетипа личности. Один из них, который психолог оценивал положительно, назывался Eidetiker (буквально «тот, у кого есть эйдетическая память»[55]55
  Эйдетическая память, или фотографическая память – это уникальная способность запоминать изображения, звуки, информацию до мельчайших деталей. – Прим. ред.


[Закрыть]). Его можно было встретить у чистокровных немцев, а его характерные черты – твердость, последовательность и постоянство. Другим архетипом был Gegentypus, и его главными чертами были неустойчивость, индивидуализм и терпимость к двусмысленности. Этот «либеральный» тип, как писал Йенш, наблюдали у евреев и иностранцев. И этот архетип, согласно националистическому мышлению того времени, представлял серьезную угрозу для плотно сплетенной ткани немецкой культуры.