Текст книги "Проказница"

– А тебе бы этого хотелось? – колко заметил тот, явно удрученный. – Ладно, что у вас здесь происходит? Мама, ты без моей помощи не можешь проследить даже за такой элементарной вещью, как урок танцев?

– Ах ты, щенок несчастный! – вспылила Имоджин. – Как будто я в чем-то виновата! – Она поднялась, встав во весь рост, надо сказать, весьма внушительный. – Я ведь могу и палкой отстегать – не настолько ты стар для наказания. Предупреждаю тебя, Саймон!

Калли собралась открыть рот в защиту виконтессы, но не стала, посмотрев на Армана Готье, по-прежнему стоявшего рядом. Небольшая семейная неурядица, казалось, его не смущала – скорее забавляла. Он с изяществом подносил к носу табак и улыбался, переводя взгляд с матери на сына, словно следил за представлением.

– Вам это доставляет удовольствие? – спросила его Калли. – Вы не находите, что они ведут себя по меньшей мере странно?

– Имоджин ничего так не любит, как хорошенько поспорить, – объяснил он. – Поэтому Саймон, будучи послушным сыном, время от времени дает ей такую возможность. Как она сама говорит, устраняет застой в крови. Настоящая дикарка – вот она кто, наша Имоджин. Я бы не раздумывая на ней женился, если бы она только пожелала и… если бы не превосходила меня в весовой категории.

Калли презрительно скривила верхнюю губку и выпалила:

– Сильно же вы меня любите, мистер Готье! – Ей пришлось произнести это довольно громко, чтобы ее услышали, так как в эту минуту виконтесса разразилась длинной тирадой. Она поведала присутствующим о недавнем открытии Лестера – восхитительных шоколадных пирожных в небольшом ларьке возле Пиккадилли, о зловредных корсетах и о бесчестье вдовства, будь оно проклято!

Бартоломью провел пальцем вдоль клавиатуры, привлекая внезапным звуком всеобщее внимание, и произнес многозначительно:

– Позволь мне сказать, Саймон. – Он развернул свое ненормально тощее тело и оторвался от скамейки с видом человека, находящего высшее удовольствие в изречении всевозможных пророчеств.

– Нет, Боунз! – к изумлению Калли, прорычал виконт, желая испепелить ее взглядом. Его мрачное лицо подсказало ей, что на сей раз Арман Готье далек от истины. Это не было игрой с матерью. Сейчас виконт действительно гневался, и не на мать, а на нее.

Его следующие слова подтвердили правильность ее предположения.

– Калли! Похоже, у нас предвидятся некоторые трудности, так как одного учителя танцев мы уже потеряли. И я полагаю, что все дело в вас. Боюсь, вам уже некогда брать уроки хороших манер. И я был уверен, что вы это поняли. Извольте объясниться немедленно!

Он гневается? Это он-то?! И хочет, чтобы она объяснилась? Да как он смеет?! Он прекрасно знал, что делал. Не далее как сегодня утром он насмехался и запугивал ее. Пытался застигнуть врасплох и выбить из колеи, чтобы заставить подчиниться ему. Правда, она в свое время планировала сделать с ним то же самое, но сейчас это не имело никакого значения.

Он сам не захотел найти время, чтобы обучить ее нескольким простым па. И после всего этого прогнал человека! Ради чего? Только стремясь показать, как ему хочется, чтобы его план заработал!

Его, Саймона Роксбери, не толкали в бока, не шпыняли, не обмеряли, не кололи булавками. Это не его держали взаперти почти две недели, принуждая практиковаться в бессмысленных, скучных вещах. Это не с ним обращались так, как будто его воспитала волчица и он только что выучился прямо ходить. И потом… и потом, ему ли так себя, вести?! Ведь это не она тормозит их план! Разве она виновата, что ее не выпускают в свет очаровывать Ноэля Кинси?

Как он смеет?!

Если уж ему так хотелось что-то выяснить, то, по ее представлениям, он должен был задабривать ее, а не приказывать. Ну что ж, сейчас она ему покажет!

Надеясь улыбкой скрыть свое недовольство, Калли исполнила почтительный реверанс. Грациозно взмахнула рукой, призывая в свидетели всех присутствующих, и начала:

– Вы легко поймете, в чем дело, милорд, если проследите все с самого начала. Слушайте внимательно. Когда я ехала в город пристрелить Ноэля Кинси, ваше участие не предполагалось и не требовалось. Вы сунули нос не в свое дело и загубили очень хороший план. Потом заручились моей поддержкой… нет, шантажом подключили меня к собственному плану, где вы столько всего понаворочали! В результате из-за вас я вынуждена лгать своему отцу. Не сказать, что это неслыханное преступление, и все же вам не следовало подбивать меня на обман. Вы вынудили несчастного Лестера одного слоняться по городу, что весьма опасно для него. А между тем Ноэля Кинси даже нет в городе! И все это время я позволяю себя увещевать. Это моя ошибка. Но все остальные ошибки – ваши, виконт Броктон. И я никогда не прощу вам того, что вы так недооцениваете меня и так переоцениваете себя!

– Нет, определенно, я обожаю этого ребенка, – заявил во всеуслышание Арман Готье, удачливый и любезный красавец, столь желанный мужчина для своих многочисленных поклонниц и воздыхательниц.

– О, прекратите, – неуверенно предупредила его Калли. Она продолжила, едва успев перевести дух и ни на секунду не отводя глаз от Саймона. Слова срывались с языка все быстрее, и голос, полный гнева и отчаяния, восходил ко все более высоким нотам. – Затем вы передали меня своей милой, хоть и эксцентричной, матушке, которая обихаживает и холит меня, полагая, что я стану ее снохой. На самом деле разговоры на эту тему лишены всякого смысла. Я вас не приму, даже если мне поднесут вас на серебряном блюде и заткнут яблоком рот.

– Дорогая девочка ведет себя так, будто она мой собственный ребенок, – прощебетала виконтесса с блаженством на лице. – Не правда ли, Саймон?

Калли сверкала глазами, выражая недовольство тем, что ее прерывают.

– Имоджин, прошу вас, не надо! – Она вскинула руку и снова сделала широкий жест, на этот раз в сторону фортепиано. – Здесь присутствует Боунз. Вы не против, если я буду вас так называть? Да, мне думается, вы не возражаете. Так вот, Боунз взял на себя роль внимательного, хоть и пессимистичного, наблюдателя. – Она повернулась и сердито посмотрела на второго мужчину. – А мистер Готье – я продолжу называть вас именно так – последние десять минут строил мне глазки, а потом дошел до того, что даже признался в любви. Правда, он не жевал мою руку, как вы сегодня утром, милорд.

– Жевал? – беззвучно повторил Арман, все это время не перестававший улыбаться Саймону, так что Калли безумно хотелось дать этому красавцу в ухо.

– А теперь о вас, Саймон Роксбери! – сказала она, слегка стиснув зубы, и с гневом взглянула на виконта. – К числу прочих ваших неудачных поступков, которых слишком много, чтобы их перечислять, относится и предполагаемый бал, который ваша матушка устраивает в мою честь. Так вот, когда его мрачный призрак уже замаячил на горизонте, вы, вы все, вступили в сговор. И именно в тот момент, когда мой шепелявый, брызжущий слюной и с потными ладонями маэстро учил меня двигаться на счет «раз-два-три», вы до смерти запугали человека. Но для меня это не важно, ни капельки, чтоб вы знали! Потому что ваш план удался. Я уезжаю!

Боунз замер с открытым ртом. Ненормальный Арман Готье тихо аплодировал. Виконтесса вдруг стала кроткой и смирной. Саймон смотрел на Калли с непонятным выражением – то ли хотел ее поколотить, то ли поцеловать (она обдумает это позже, когда будет вне опасности, в карете, направляющейся в Стерминстер-Ньютон). В довершение всего в дверях каким-то образом вырос Лестер с шоколадным пирожным, которое он наполовину запихал в рот. И тогда, на глазах всей компании приподняв над лодыжками свои юбки на добрых три дюйма, Калли довольно неэлегантно протопала мимо своего друга вон из музыкальной гостиной.

Пройдя несколько футов по коридору, она тяжело сглотнула и остановилась перевести дыхание. Сердце, казалось, вот-вот выпорхнет наружу.

– Это вы ее так рассердили? – услышала она голос Лестера. – Ну вот, пришли и все испортили, – продолжал он с упреком. – И как раз когда я привел Скарлет. Спрашивается, что я теперь должен с ней делать?

Скарлет? Это еще кто? Или что? Калли высунула голову из-за угла и заглянула вниз. Она увидела в вестибюле довольно хорошенькую продавщицу из уличного ларька. Девушка держала деревянный поднос, на котором лежала гора пирожных. Рядом стоял явно смущенный Робертс и сучил руками, будто у него между пальцами застряла дохлая крыса.

Ну надо было Лестеру Пламу испортить такую блестящую драматическую развязку!

– Лестер! – осторожно позвала Калли, отойдя на несколько шагов, пока прелестное создание с рассеянной улыбкой не исчезло из виду. Стиснув зубы, она повернулась к приятелю и посмотрела на него так, словно собиралась убить. – Черт побери, что ты там еще устроил?

Она резко развернулась, сама удивившись своему поступку, и со слезами на глазах взлетела по лестнице, чтобы упасть на кровать и разрыдаться.

Глава 10

Чтобы такой возвышенный диспут превратился в мышиную возню «Двойняшечки с Двойнюшечкой»?

Странно!

Джон Байром[17]17
  Английский поэт, а также изобретатель системы скорописи (1626-1692).


[Закрыть]

Саймон не мог припомнить, чтобы ему доводилось проводить время неприятнее, чем в последний час. Так думал он, сидя у себя в кабинете и слушая своих единомышленников и любимую матушку. Все они пилили его за несносное поведение – за черствость, бессердечие, надменность и эгоизм в обращении с милой девушкой, юной Каледонией Джонстон.

– Теперь уже ничего не поделаешь, – провозгласил наконец Бартоломью Бут. – Тебе придется отпустить ее домой.

Это заявление лишь вызвало у Саймона улыбку – у него уже не хватало сил бороться с непредвиденными осложнениями. В то же время мать, Арман и даже Лестер, как ни трудно ему было вещать с полным шоколадного пирожного ртом, повернулись к Бартоломью и возразили, хоть и очень по-разному.

– О, я так не думаю, Боунз, – сказал Арман, наклоняя голову к виконтессе, которая до сих пор и не ведала, что Калли нужна ее сыну лишь для отвлекающего маневра. – Если ее отпустить, она тут же схватит пистолет и снова бросится за Филтоном. Вспомни, какие причины стоят за веем этим.

– Отпустить, когда дела идут так прекрасно? – с пеной у рта вскричала Имоджин. – Совсем спятил, чудак-человек!

Правая бровь Саймона подтянулась ко лбу.

– Прекрасно? Мама, минуту назад ты говорила, что все идет из рук вон плохо. Ты даже прибегла к библейским критериям, сравнивая это с вселенской катастрофой, и во всем на свете винила меня, насколько я помню.

– Да ну тебя! – махнула рукой Имоджин. – Ты знаешь, я иногда преувеличиваю. Не надо сейчас тыкать мне в нос мои слабости, Саймон.

– Выходит, теперь я тоже должен уезжать? – захныкал Лестер Плам, горестно качая головой. – Лучше бы мне ничего не слышать. Так было приятно жить здесь, кунаясь в роскошь!

– Купаясь в роскоши, Лестер, – спокойно поправил его Саймон и встал, давая понять, что дискуссия закончена. – Так мы ни до чего не договоримся. – Он наклонился вперед и положил ладони на письменный стол, с особой пристальностью глядя на свою любимую мать. Она уже открыла рот, чтобы продолжить пламенную речь. – Я отправляюсь наверх к ребенку. Попробую поговорить с ней разумно.

– Идешь извиняться, – кивнул Бартоломью с глубокомысленным видом. – Понятно. Посыплешь голову пеплом и смиренно попросишь прошения. Ну что ж, видимо, это следует сделать. Впрочем, я бы не стал называть ее ребенком, Саймон. Мне думается, это не вполне вяжется со сложившимся положением.

– Я постараюсь держать это в уме, Боунз. – Виконт обошел вокруг стола и остановился перед Арманом Готье: – Ну, выкладывай. Давай говори. Я знаю, тебе есть что добавить.

– Ты пойдешь к ней в спальню? Один? – только и спросил тот, подбирая пару игральных кубиков. Он так крепко зажал их в кулаке, что сквозь кожу проступили белые костяшки.

– Не глупи, Арман! – сказал Саймон. В нем опять вспыхнул гнев. – Между мисс Джонстон и мной нет ничего, кроме обоюдного желания уничтожить Ноэля Кинси.

Арман измерил друга спокойным взглядом.

– Да-да, мой дорогой. Это правда, раз ты так говоришь. Видит Бог, ты никогда не лжешь, даже самому себе. – Он встал и тщательно расправил манжеты. – Ну, я пойду, если ты не возражаешь. У меня назначена встреча с моим духовником. Если тебе вдруг понадобится его адрес, сразу же пошли мне записку. Боунз, ты не хочешь пойти со мной?

– К твоему духовнику? – растерянно спросил Бартоломью. – Почему я должен этого хотеть?

– Потому что его духовник – это, вероятно, хозяин какого-нибудь винного погребка в самом конце Бонд-стрит, – съехидничал рассерженный Саймон. Виконтесса посмотрела на сына с лучезарной улыбкой, и ему страстно захотелось съездить Арману Готье по физиономии. Дать негодяю разок как следует – и с него сразу сойдет это многозначительное выражение, так вдохновляющее Имоджин. Она и впрямь считает, что поход ее сына наверх дарит ей блестящую возможность женить его на Каледонии Джонстон.

– Сын, я отпускаю тебе на нее четверть часа, не более, – объявила виконтесса, останавливая Саймона за руку, когда он проходил мимо. – Я беру на себя роль Купидона, но будь я проклята, если позволю превратить себя в сводню!

Саймон вдохнул поглубже, чтобы запастись терпением, и посмотрел по очереди на всех присутствующих.

– Я начинаю сомневаться, стоит ли вообще эта игра свеч.

Он размашисто зашагал из комнаты. Уплыть бы куда-нибудь с ближайшим приливом! Вот Байрон решил же совершенно разумно, что с него достаточно Лондона.

– Милорд! – окликнул Саймона Лестер и послал ему вдогонку дружеское предупреждение: – Она иногда швыряется предметами. Я полагаю, вам следует это знать.

– Благодарю за заботу, – сказал Саймон и, не замедляя шага, направился в холл, где в центре перед круглым столом стоял Робертс, глядя на нечто мягкое и черное, расползшееся по полированной поверхности.

– Что мне делать с этим, милорд? – спросил он, указывая пальцем на непонятный предмет. – Эмери велел отдать его Силсби, но при этом так усмехнулся, что меня одолели сомнения.

Несколько секунд Саймон осоловело смотрел на аморфную вещь, затем подобрал ее и сунул в карман.

– Ну вот, Робертс, с одной проблемой покончено. Теперь скажи, куда Эмери подевал молоденькую девушку?

– Скарлет? – спросил Робертс, расплывшись в улыбке. – Он отвел ее на кухню, милорд. Так распорядилась ваша матушка. Я ведь знаю, как ее сиятельство обожает пирожные и все такое. Она сказала, вы не будете возражать, так как вам доставляет удовольствие тратить деньги на слуг, а от женщин издержек меньше на целых два фунта в год. – Он вдруг нахмурился от неожиданной мысли. – Милорд, вы ведь не собираетесь заменить всех нас женщинами? Я имею в виду, если захотите сократить расходы или почему-либо еще…

– Только если у тебя возникнет потребность дать мне совет, как вести себя с мисс Джонстон, так что учти, Робертс, – предупредил Саймон, поворачиваясь к лестнице.

– О, только не я, милорд! – с жаром заверил его слуга. – Но я слышал, как Эмери говорил Силсби, что мы все не стояли бы сейчас на ушах, если бы не эта огненно… то есть огне…

– Огнеопасная, Робертс, – любезно подсказал Саймон, удивляясь собственной терпимости.

– Да, милорд, Эмери точно так и выразился. Он сказал, мы бы сейчас не стояли на ушах, если бы рядом с этой огнеопасной мисс были другие молоденькие девушки. Осматривали бы себе достопримечательности, вместе собирали ленты, кружева и все такое. А то взгляните на нее – она весь день не знает, куда себя девать. Вот и остается только крутить пальцы. Милорд, вам что-нибудь дало это сообщение?

– Я возьму его на заметку, Робертс, – тупо пообещал Саймон, ничуть не удивившись, что его поведение является предметом обсуждения под лестницей. – Возьму на заметку, – повторил он. Им вдруг овладело желание раз и навсегда покончить с глупейшей ситуацией.

В нетерпении он устремился наверх, перескакивая через две ступеньки, подбежал к спальне и застучал костяшками в дерево с такой утонченностью, что звуковое оформление сцены стало походить на имитацию штурма городских ворот армией врага.

– Ох, Лестер! – крикнула Калли за дверью. – Уходи, прошу тебя. Во всей Англии не хватит шоколадных пирожных, чтобы заставить меня простить тебе эту последнюю глупость.

– Я с вами согласен, ребенок, – сказал Саймон, отнюдь не в восторге, что, будучи у себя дома, вынужден прохлаждаться в коридоре. – Расстрелять его или повесить! Больше ничего не остается. Впустите меня, и мы обсудим вид наказания.

– Саймон… лорд Броктон? – Обычно приятный хрипловатый голос Калли превратился в слабый писк. – Вы стучитесь в мою дверь?

– Я отказываюсь отвечать на то, что и так очевидно. Откройте, пока я не прибег к помощи Эмери. Если я попрошу его снабдить меня ключом, будет неудобно нам обоим.

Саймон услышал легкий шорох, прежде чем ручка повернулась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Калли.

– Кому обоим, милорд? Вам и Эмери? Мне точно не будет неудобно. Нисколечко. Я ужасно рассержена! И более всего на вас!

– Вы плакали, Калли, – сказал Саймон, заметив легкую припухлость вокруг ее больших зеленых глаз. Он внезапно подумал, что истинный джентльмен в такой ситуации перерезал бы себе глотку. Он и не предполагал, что ее горести могут так сильно его тронуть. – Я не хотел вас обидеть, – честно заявил он, входя в комнату, когда Калли отпустила дверь и посторонилась.

– Я и не собиралась плакать, – возразила девушка. Она выпрямилась и уселась на край кровати, болтая ногами, не достающими до пола на добрый фут. – От этого у меня наверняка испортилось бы настроение на весь день. Я хотела наказать вас за то, что вы обращаетесь со мной как с ребенком. Вы ожидаете, что я буду вести себя как слабая женщина. Ничего подобного! Я устрою грандиозный колокольный звон у вас над головой и уйду победительницей. – Калли склонила голову набок, вопросительно глядя на Саймона. – Так разве в слезах есть хоть капелька смысла, милорд?

– Саймон, – поправил он, безумно желая сесть рядом, но понимая, что менее всего следует это делать. И менее всего следует вообще находиться в этой комнате. Оставаться наедине с Каледонией Джонстон было не только безрассудно, но и опасно. – И прошу меня извинить.

– А за что? – тотчас встрепенулась она, и в ее выразительных глазах вспыхнули озорные искорки. Возможно, события этого и двух прошедших дней подорвали ее силы. В какой-то степени, но не полностью. Он уже начинал недоумевать: черт побери, как эта крошка до сих пор только живет под его крышей, но еще не владеет ею? Такой сметливости, мужества и отваги, безусловно, достало бы, чтобы завоевать большую часть Англии, не то что властвовать на Портленд-плейс, в особняке под номером 49.

Уступая сиюминутным желаниям и обрекая совесть на вечные муки, Саймон прошел через комнату и сел на атласное покрывало. В конце концов, они с Калли друзья, разве нет?

– Так с чего мне начать извинения? – спросил он, вспоминая утро в Ричмонд-парке. Лучше бы той злосчастной интерлюдии совсем не было, как и всего плана уничтожения Филтона. Не следовало вообще впутывать в свои проекты безгрешную, но тем не менее весьма опасную юную девушку, а также придумывать ей фиктивную роль в этой игре.

Калли посмотрела на него долгим пристальным взглядом – время, в течение которого он ощутил, уже не в первый раз, ее необычную, присущую ей одной красоту, – и покачала головой:

– Не стоит. Я полагаю, что прощу вас в любом случае. Я считаю, что мы с вами одинаково виноваты. Мы оба чуть что моментально забываем, для чего заключен наш альянс, поэтому до сих пор не можем запустить план в действие. Как вы думаете, нам удастся убедить мистера Пинэйбла вернуться?

– О да, он вернется, – уверенно сказал Саймон и полез в карман, чтобы достать свалявшийся черный ком, подобранный в вестибюле. – Вернется хотя бы для того, чтобы забрать это. Бедняга так спешил, что не заметил пропажи.

Калли протянула руку и осторожно потрогала одним пальцем комок, который Саймон втайне считал состоящим из конских волос.

– Что… что это? О Боже, я уже их видела! Это же волосы мистера Пинэйбла!

Саймон нацепил парик на кончик пальца и держал так, чтобы она могла лучше разглядеть вещь.

– Туго, видно, ему пришлось, когда напудренные парики вышли из моды, – задумчиво сказал он и начал сдавленно хихикать, невзирая на предполагаемую серьезность беседы, которую он собирался вести.

– Позвольте мне посмотреть! – Калли выхватила у него собственность мистера Пинэйбла и, соскочив с кровати, подбежала к трюмо. Она нахлобучила парик на голову и, глядя на свое отражение в зеркале, поклонилась в пояс. – Раз-два-три! Раз-два-три! Нет, мишш, это прошто ужашно! – Приговаривая, она корчила смешные рожицы и поворачивалась так и сяк, прежде чем снять фальшивые волосы. – О, это восхитительно! – сказала она, возвращаясь к виконту. – Интересно, его бровь тоже из конского волоса? Как вы думаете, он действительно лысый, как арбуз?

– Об этом можно только догадываться, если у кого-то есть желание. Лично у меня нет охоты. – Саймон старался выглядеть как можно серьезнее, но все же не удержался от улыбки. – Ну ладно, ребенок, забудьте о нем. Бедняге нельзя сюда возвращаться, потому что, видя его, я постоянно стану вспоминать, как вы смотрели на его волосы, а мне нужно беречь репутацию. Что подумают люди, если узнают, что я падаю со смеху на пол, держась за живот? Это не приведет ни к чему хорошему.

Калли усмехнулась и вернула Саймону парик, прежде чем снова усесться на кровать.

– Боюсь, тогда у меня не будет учителя, – сказала она, следя за ним краешком глаза. – Может, мистер Готье вызвался бы научить меня танцевать? Вы не хотите его попросить?

– Скорее дьявол станет конькобежцем, – тихо пробормотал виконт, сердито заталкивая странный предмет обратно в карман. – Ребенок, вы опять флиртуете, – сказал он, когда Калли захихикала в ответ на его предыдущее высказывание. – И вы это знаете, не так ли?

– О, наипрекраснейшим образом, Саймон, – сказала она, заставив его почувствовать, как отрадно слышать свое имя из ее уст. – Я хотела посмотреть, как вы будете реагировать на упоминание о мистере Готье. Я нахожу его довольно притягательным, раздражающим в некотором роде. Такое впечатление, что он во всем сообразуется только с собственным мнением и считает, что все остальное в мире создано для его персонального ублажения. И он кажется довольно таинственным, словно владеет какими-то трюками, никому другому не ведомыми.

– Неплохое описание, надо признать, – сказал Саймон. – И он выгодно пользуется этими трюками в общении с женщинами. Так что берегитесь.

Калли хмыкнула

– Я не думаю, что вы искренне считаете, будто его следует воспринимать всерьез, – сказала она, качая головой. – Ну кто поверит мужчине, который говорит, что влюблен, если он видит тебя только второй раз?

– Он это говорил? – спросил Саймон, пристально глядя на нее и в глубине души радуясь, что эта неопытная женщина-ребенок рассмотрела Армана за всеми его уловками. Многим искушенным дамам это не удавалось. – Когда?

– Не важно, – отмахнулась Калли. – Вы же знаете, это только шутка. Вы сами точно так же подсмеивались надо мной этим утром в парке.

Саймон задумчиво опустил глаза, рассматривая розовые узоры на ковре. Конечно, строго говоря, он вел себя не как бесстрастный учитель, когда поцеловал ее в ладонь во время первого урока флирта. Однако Калли предпочла не углубляться в мотивы столь интимного акта. И это при том, что Армана она видела насквозь. Зато Саймон, к несчастью, хорошо знал причины своего поступка. Он вдруг ощутил еще большее неудобство, чем раньше. Теперь он уже не был так уверен в своем плане и ее участии в оном.

– У мистера Готье очень необычный акцент, – продолжала девушка, покачивая взад-вперед ногами. Наблюдая за ней, Саймон вдруг заметил, что она не обута. Была и остается ребенком, несмотря на свою умудренность и внешние перемены. – Иногда кажется, что он француз, иногда – англичанин. Временами даже американец. Эмери немного рассказывал мне о нем, хотя в большинство тех историй трудно поверить.

– Арман вырос в Америке, в Новом Орлеане, – рассеянно сказал Саймон, занятый созерцанием обтянутых чулками пальцев и тонких лодыжек. Он живо представил себе длинные стройные ноги, вспомнив тот день, когда Калли переоделась молодым человеком. – Во всяком случае, он так говорит.

– Он так говорит? – повторила она. – Вы хотите сказать, что не верите ему?

– Я был бы тупоголовым бараном, если бы верил, – ответил Саймон. – Надо видеть, с каким восторгом он рассказывает совершенно дикие вещи. Большинство светских леди находят их занимательными.

– А зачем мистер Готье все это выдумывает? С каким-то умыслом?

– Я полагаю, Арман просто забавляется. Действительно, ему доставляет удовольствие обыгрывать слабости своих собратьев, хотя обычно он довольствуется ролью наблюдателя, а не участника. Обычно.

– Но не сейчас? – заметила Калли, вновь обнаруживая живость ума. – Он не просто стоит в стороне и слушает, как мы обсуждаем наши планы. Он их не одобряет, не так ли?

– Да, пожалуй, он бывает более благодушен, – согласился Саймон, переведя взгляд на свой рукав, когда Калли непроизвольно положила руку ему на локоть. – Я думаю, он видит в этом некоторую опасность для вас.

– Ну, это уже верх глупости! – возразила Калли. Она, несомненно, не усматривала никакой опасности в планах Саймона, как и в его присутствии в этой спальне. – Я хочу посещать балы, рауты и представления. Хочу танцевать, флиртовать и размахивать моим мнимым приданым перед носом графа Филтона. Хочу, чтобы он, ослепленный страстью, проиграл вам все свое состояние. Каким образом это может мне навредить? Нет ничего проще и безопаснее!

– Вы можете влюбиться в Армана, – предположил Саймон, внимательно за ней Наблюдая.

– Влюбиться? Для этого вы и пришли? Предостеречь меня, чтобы я держалась подальше от мистера Готье? Я не так наивна, как те мисс, которые верят вашему другу, с его напускной таинственностью. Она настолько очевидна – дальше некуда!

– Арман богат, красив, умен, покладист… Словом, он очень выгодное приобретение, Калли.

Она закатила глаза к потолку.

– А еще неискренен и самовлюблен. И вообще слишком обтекаем, чтобы мне нравиться. Ну, теперь все? Или я должна убеждать вас, чтобы вы успокоились?

– Или, чего доброго, можете влюбиться в меня, – продолжил Саймон, не слыша ее от сознания, как близко друг от друга они сидят на этой кровати. Так близко, что он касается бедром ее бедра и ощущает аромат ее юности, придающий ей такое обаяние. Ту самую притягательность, с которой он был вынужден бороться с тех пор, как впервые обнаружил это дерзкое создание в своей карете. Если сейчас его сравнят с Арманом или Джастином, а то еще, чего доброго, с лучшим другом Лестером, таким уютным, он, пожалуй, – у Саймона екнуло сердце, когда он подумал об этом, – впадет в глубокое уныние. Он наблюдал за Калли – за тем, как она сжимает губы и увлажняет их кончиком языка.

– Это мечта Имоджин, но не моя, – сказала она и отвела глаза, когда Саймон взял ее за руку и погладил большим пальцем по тыльной стороне кисти, прилагая все усилия, чтобы не замечать, как гулко бьется сердце. – Вы действительно мне не верите? Я стараюсь делать все это только для того, чтобы понравиться вашей матушке, которую я просто обожаю.

– Я не знаю, – честно ответил Саймон, как ни странно, не теряя надежды на лучшее. – Моей матери всегда был нужен кто-то, кто разделял бы ее нелепые идеи.

– Касающиеся ее желтых волос, – сказала Калли, пытаясь улыбнуться, но из этого ничего не получилось.

– И ее корсетов, – услужливо добавил Саймон, продолжая гладить ей руку. Когда его пальцы обвились вокруг ее запястья, он почувствовал, как у нее внезапно подскочил пульс. И его собственный ответил тем же.

– И принесенных Лестером шоколадных пирожных, которые она прячет в спальне и съедает, когда никто не видит. – Калли посмотрела на их соединенные руки. – Вы не могли бы прекратить это?

– Нет, – сказал Саймон и продолжил тему: – И по поводу титула вдовствующей виконтессы, что для нее хуже смерти.

– И еще по поводу того, что она сможет жить с этим титулом, если вы женитесь на мне, – добавила Калли. Когда она снова посмотрела на него, ее огромные зеленые глаза выражали призыв и – только слегка – тревогу. – Почему вы сказали «нет»?

– Потому что вам это нравится, – ответил Саймон, понижая голос до шепота. – Потому что мне это нравится. Потому что я безнадежный глупец.

Она продолжала смотреть на него.

– Ох…

– Вот и ох, – тихо сказал он, мягко притягивая Калли за плененную руку и так же страстно заглядывая в бездну ее глаз, как они вопрошающе смотрели на него. – Проклятие! – простонал Саймон под влиянием момента, не думая о будущем, чтобы отдаться восхитительному настоящему. Он осторожно наклонился к ее лицу и обнаружил, что ее губы идеально подходят к его, равно как их тела соответствуют одно другому. Его руки облегали ее нежный стан, привлекая все ближе и ближе, пока полностью не обвили его, словно вводя в свой мир, делая частью его.

Но настоящее длилось недолго. Мысли о будущем, где для Каледонии Джонстон не было места, отрезвили виконта, для его порыва не существовало иного исхода, кроме краха, тем более когда ей станет известно, что ее обманывали.

Саймон оторвался от ее губ и положил себе на шею ее голову, переводя тем временем дух и пытаясь избавиться от наваждения.

– Это безумие, – прохрипел он, услышав, как нетвердо звучит его голос. Он зажмурил глаза, забыв обо всем на свете и не имея даже возможности вспомнить, как дышать.

– Милорд, не стоит так сердиться, – сказала Калли, пытаясь его оттолкнуть. – Или вы просто боитесь, что сюда в любой момент придет Имоджин и станет лепетать о подвенечных нарядах? То, что вы сейчас сделали, во сто крат превосходит все допустимые каноны. Я не настолько глупа, чтобы этого не понимать.

Калли снова оттолкнула его, на этот раз полностью высвободившись, так как после ее слов он ослабил руки.

– Ну что, вы остудили свой пыл, мой прекрасный наставник? – Она смотрела на него так, будто снимала мерку для будущего гроба, радуясь возможности совершить экзекуцию. – Я начинаю думать, что из вас двоих Арман Готье менее опасен. Для меня совершенно ясно, что любой юной девушке перед выходом в свет мало уметь правильно делать реверансы и оставлять визитные карточки. Сначала нужно получить уроки фехтования и стрельбы из пистолета.

Саймон сердито потер лоб, увещевая свой мозг выдать хотя бы несколько связных мыслей, чтобы их можно было произнести. Но попытка не увенчалась успехом. Впервые за очень, очень долгое время он чувствовал себя крайне беспомощным и совершенно растерянным. И довела его до такого унизительного состояния – подумать только! – какая-то девчонка.