Текст книги "Лейтенант"

– Благодарю, господа, но, как видите, я справился.

Он окинул взглядом крутые берега по обе стороны реки, местами обточенные паводками до голых скал, и уже собрался в путь, через плечо раздавая приказы.

– Благодарю, лейтенант Гардинер. Я буду ждать вас на этом же месте через три дня. Итак, капитан Силк, извольте отправиться вместе со мной – мы пойдем во главе отряда. Лейтенант Уилстед, будьте любезны следовать за нами. Лейтенант Рук, вас я попрошу замыкать строй и отмечать маршрут. Сержант, вы с рядовыми пойдете вместе с нашим егерем.

Рук засмеялся, решив, что губернатор в кои-то веки решил сострить, но тот со свойственной ему неуклюжестью обернулся и остановил на нем холодный взгляд. Рук откашлялся в кулак.

«Егерь!» Это слово наводило на мысль о том обществе, принадлежностью к которому кичился его однокашник Ланселот Персиваль Джеймс: фазаны и олени бродят по угодьям, искусно засаженным таким образом, чтобы усилить впечатление от охоты, а жизнерадостные крестьяне приветственно приподнимают шапки, завидя молодого дворянина в седле.

Новый Южный Уэльс мало походил на господское поместье. Подданные Его Величества высадились на небольшую неприветливую поляну на краю неизвестности. Вокруг, казалось, простирался край, лишенный каких-либо животных или растительных ресурсов, а егерем у них был преступник, которому дали в руки оружие.

Отряд двинулся вслед за губернатором. Рук шел позади всех и видел перед собой вереницу покачивающихся рюкзаков и головы, склоненные, чтобы хлесткие ветви кустов не попали по лицу. Каторжанин плечами расчищал себе дорогу. Ростом он был выше всех, а ветхая клетчатая рубаха так и норовила порваться на могучем торсе. Он нес не только свой рюкзак, но и губернаторский, однако на его спине они смотрелись как сущие безделушки.

Изначально губернатор намеревался двинуться на запад, но отряд то и дело отклонялся то к северу, то к югу от заданного маршрута, огибая илистые ручьи, слишком широкие, чтобы перейти их вброд, и непроходимые заросли, где кустарник целиком поглотил упавшие деревья. Они спускались в овраги, по дну которых стелились ползучие растения, цеплявшиеся за щиколотки, но стоило вскарабкаться наверх по крутому скалистому склону на другой стороне, как перед ними возникал очередной овраг.

Рук замыкал строй и, держа в одной руке компас, в другой – записную книжку и заткнув за ухо карандаш, отсчитывал шаги, отмечая каждую смену направления. Столбцы он расчертил заранее: «Количество шагов. Направление движения». Заполняя колонки, он понял, что слова «направление» и «движение» не отдают должного действительности.

Окружающая местность проплывала мимо безымянным размытым пятном. «Дерево. Другое дерево. Куст. Другой куст. Белый цветок. Желтый цветок. Красный цветок». Он вновь почувствовал себя ребенком, неспособным дать подходящих имен окружающим предметам. Ему вспомнилось, как он сидел на корточках на гальке у подножия Круглой башни и разглядывал свою коллекцию камешков: «Большой. Поменьше. Светлый. Темный».

У ручья, по берегу которого рос высокий тростник, губернатор объявил ночной привал. Рук сел и стащил прилипший к спине рюкзак – чащу накрыла вечерняя прохлада, и от пота было зябко.

Рук увидел, как сержант неохотно протянул каторжанину ружье и мешочек с дробью. Тот взял мушкет, казавшийся игрушечным в его руке, и привычным движением взвесил мешочек в руке. Его розовые губы растянулись в ухмылке посреди бороды.

– Если хотите поужинать, сэр, дроби тут будет маловато! – сказал он.

– А ну-ка, прикуси язык! – вспылил было сержант, но тут раздался голос губернатора: – Все в порядке, сержант, выдайте Бругдену то, что он просит.

Сжав губы в тонкую линию, сержант отсыпал еще горсть дроби. Бругден ухмыльнулся, обнажив крупные белые зубы.

– Благодарю, сержант, – сказал он. – От всей души, сэр.

Сержант проводил его взглядом, глядя, как он закинул ружье на плечо и с самодовольным видом пошел вдоль ручья, отбрасывая на траву длинную тень. Рук поймал себя на мысли, что на блокшиве[17]17
  Блокшив – корпус старого несамоходного судна, используемый в качестве плавучей тюрьмы, склада или временного служебного жилья.


[Закрыть] ему и перочинного ножа для хлеба не дали бы. Судя по кислой мине сержанта, тот думал о том же.

Губернатор заметил, как Рук смотрел вслед шагавшему прочь каторжанину.

– С волками жить, мистер Рук… – заговорил он. – Я познакомился с Бругденом еще на родине: он был егерем герцога Портленда, прежде чем злополучно преступил закон. Он малость неотесанный, зато я своими глазами видел, как он со ста шагов застрелил вяхиря.

– Но, сэр, вдруг он сбежит? – подал голос Уилстед.

Губернатор искоса взглянул на него.

– И что же, лейтенант Уилстед? Положим, сбежит. Куда он, по-вашему, тогда отправится?

Уилстед моргнул, но не нашелся, что ответить.

Рук присел на бревно и достал записную книжку, собираясь подсчитать общее количество шагов и соотнести его с показаниями компаса. Еще в Портсмуте он пробовал мерить шагами Черч-стрит, полагая, что это может пригодиться в дикой местности, а Энн семенила рядом с мелом в руках и помечала каждый его шаг. Как выяснилось, в среднем длина шага лейтенанта Дэниела Рука составляла тридцать три дюйма.

Но здесь, где он все время то спотыкался, то карабкался, то полз, такая точность теряла всякий смысл. Следуя примеру Евклида, он решил начать с постулата и, раз уж все равно приходилось выдумывать, упростить вычисления: «Положим, что длина одного шага равна тридцати шести дюймам».

Закончив подсчеты, он прочертил маршрут на обзорной карте местности. Вышел причудливый зигзаг, скорее напоминавший движение насекомого, нежели отряда королевских вооруженных сил.

Он встал, намереваясь отнести карту губернатору, но тут у него на пути возник Силк.

– Сколько мы прошли, Рук? Далеко продвинулись на запад?

Рук показал ему то место, где обрывался зигзаг.

– Насколько я могу судить, мы на четыре целых и пять восьмых мили углубились на запад от места высадки, – ответил он.

– Четыре и пять восьмых? Вы меня просто поражаете, лейтенант!

Силк повернулся к Уилстеду, который уже снял башмаки и гетры и, сидя на бревне, осторожно ощупывал мозоли.

– Взгляните, Уилстед: Рук выяснил, что мы находимся в точности вот тут, представляете? – Силк нарочито аккуратно указал пальцем на то место, где обрывалась пунктирная линия.

Уилстед скользнул глазами по карте.

– Надо же, – отозвался он, – хорошая работа, Рук.

Он даже не пытался скрывать, что мозоли беспокоят его куда больше, чем какая-то пометка на листке бумаги. Силк задержал на нем взгляд, сжав губы и слегка втянув подбородок. Именно такое выражение принимало его лицо, когда Рук слишком уж дотошно рассуждал на какую-то тему. «Досада» – вот как это называется, подумал Рук, хотя в силу добродушия и благовоспитанности Силк не мог позволить себе большего, нежели едва заметно напрячь пару мускулов.

– Спасибо, Рук, – сердечно поблагодарил он, словно извиняясь за равнодушие Уилстеда. – Возможность так точно определить, где мы находимся, несколько успокаивает.

Он окинул взглядом покрытые зарослями склоны вокруг, и Рук задумался, стоит ли воспринимать его слова как похвалу или как подспудную насмешку.

Оставив остальных, он пошел вдоль ручья с компасом в руке. «Определяю направление течения, – объяснил он воображаемому собеседнику. – Пользуюсь случаем, пока еще достаточно светло». Решив спуститься к воде, он раздвинул кусты, и у него из-под ног взметнулась утка. Он в испуге отскочил назад. Птица упорхнула подальше и с похожим на смех кваканьем опустилась на воду. «Кха-ха-ха! Кха-ха!»

Сама странность этих мест как будто сдирала с него кожу, оставляя лишь оголенную плоть.

Рук всем видом старался показать, что отмечает, как ручей заворачивает на север, но на самом деле он попросту хотел осмотреться. Эта беспощадная новизна напоминала слепоту. Словно в отсутствие знаний ему изменило зрение. Он надеялся, что без рюкзака и записной книжки его глаза быстрее научатся различать все эти деревья и кусты.

Трава у ручья нежно зеленела в сгущающихся сумерках, впитывая пологие лучи заходящего солнца – такая яркая, что почти жидкая на вид. Над ручьем клонились хвойные деревья. «Елки» – так их все называли. Но содрав горсть иголок, Рук увидел, что, в отличие от еловой хвои, они состоят из сочленений, которые ближе к кончику прилегают друг к другу плотнее. Что же это за лист, который проталкивается наружу частями, точно подзорная труба?

Он ведь хотел увидеть нечто необычное. Что ж, это место настолько необычно, что в голове не укладывается.

Егерь вернулся затемно, притащив пару попугаев и опоссума. Походив по лесу, он приободрился.

Рук услышал, как он обратился к губернатору:

– Дичи здесь небогато, сэр, но коли что зашевелится, сразу стреляю!

Разрумянившийся и довольный, Бругден с гордостью наблюдал, как один из рядовых возится с мехом и перьями. Из его добычи получилось некое подобие рагу, и хотя выглядело оно не слишком заманчиво, но все же неплохо дополняло скромный паек старого черствого хлеба.

После ужина Рук, как и все, с радостью завернулся в свое одеяло. Ноги тряслись от целого дня нескончаемого карабканья вверх и вниз, кожа зудела тысячей укусов, а тонкое одеяло не спасало от ночного холода.

Но, погружаясь в сон, он подумал: «Нет на свете места, где я скорее предпочел бы оказаться».

* * *

Двигаясь на запад, они оставили реку позади, но на второй день вышли к ней снова. Вдоль берега шла тропа, протоптанная до них кем-то другим.

– Ага! – воскликнул губернатор. – Наконец-то мы встретим туземцев!

Рук попробовал представить себе, как начнется эта встреча. Пожалуй, надо выйти вперед и что-то сказать. В тот первый день на берегу ему следовало меньше беспокоиться о безделушках и больше – о словах. Позже, когда двое местных прошли мимо его хижины, он упустил еще один шанс.

В третий раз он не оплошает. Он все продумал: как положит на землю мушкет, как, безоружный, выйдет вперед, вытянув руки перед собой. Он не станет дожидаться приказа губернатора, сам сделает первый шаг. Но что потом? Как начать разговор?

Ответить на этот вопрос ему так и не удалось, потому что местные не объявились, зато еще сто тридцать четыре шага спустя они увидели на деревьях свежие надрезы, из которых, словно кровь, сочился красный сок. Еще через двести семь шагов показались несколько туземных хижин и тлеющий костер.

– Вряд ли они далеко ушли, – заметил Уилстед.

– Это определенно так, лейтенант, – отозвался губернатор. – Как жаль, что мы не знаем, куда именно!

За деревьями и кустами вокруг могла укрыться целая армия.

– Где же они? – раздосадовался губернатор. – Почему они от нас прячутся?

Уилстед поспешил ответить.

– Полагаю, сэр, сперва они хотят посмотреть, как мы о себе заявим. Они покажутся, убедившись в наших мирных намерениях.

Но губернатор был слишком раздражен для его заискиваний.

– И когда же, мистер Уилстед? Когда они изволят поговорить с нами?

Река расширилась, берега по обе стороны стали более пологими, деревья расступились, а подлесок исчез, уступив место траве. Сравнение с господскими угодьями уже не казалось таким уж нелепым.

Губернатор объявил привал.

– Капитан Силк, будьте добры подать мне лопатку.

Взрыхлив темную почву, он набрал горсть в кулак и внимательно оглядел получившийся рассыпчатый ком. Присмотрелся, понюхал. Уж не собрался ли он попробовать землю на вкус? Рук поймал веселый взгляд Силка, с почтительным видом стоявшего рядом с лопаткой в руках.

– Лейтенант Рук, – обратился к нему губернатор, обернувшись и тем самым заставив Силка измениться в лице, – не будете ли вы так любезны отметить местоположение этого участка: полагаю, здешняя почва даст неплохой урожай.

Рук достал записную книжку и компас, снял показания, забравшись на ближайший холм, прочертил линию, обозначавшую реку, в общем, изобразил целое действо, выясняя, где они находятся.

Губернатор одарил его своей типичной вымученной улыбкой:

– Премного благодарен, лейтенант.

* * *

В тот вечер Бругдену вновь выдали ружье и дробь, и он стал кичиться, что в этот раз принесет что-нибудь повкуснее опоссума.

– Не стоит беспокоиться, господа, – заявил он перед уходом, обращаясь к Руку и Уилстеду. – Если в этом лесу водится хоть что-нибудь съедобное, обещаю: оно от меня не уйдет. Чуть что зашевелится, Богом клянусь, пристрелю!

С этими словами он двинулся прочь, закинув ружье на плечо.

– По правде говоря, я особо-то и не беспокоился, – сквозь зубы процедил Уилстед. – Как по мне, этому типу слишком многое позволено.

Он смотрел вслед Бругдену с нескрываемой враждебностью.

Через полчаса, сидя у костра, они услышали вдали ружейные выстрелы.

– Похоже, ужин подоспел, – обрадовался Силк.

Но вскоре с холма донесся жуткий треск, и из кустов выскочил Бругден: шапка съехала на ухо, в бороде полно листьев, под глазом налился синяк.

– Эти ублюдки забросали меня камнями! – ревел он. – Не при вас будь сказано, сэр, но эти чертовы ублюдки забросали меня камнями!

Он показал руку, на которой красовалась опухшая кровавая ссадина.

Губернатору до его руки дела не было.

– Что случилось, Бругден? – гаркнул он. – Выкладывай сейчас же!

Руку показалось, что каторжанин думает, как бы вывернуться. У него был вид человека, который четко осознает, в чем состоит его личная выгода.

– Я ничего не сделал, сэр, – оправдывался он. – Просто шел, уже пристрелил пару ворон и как раз целился в опоссума, как вдруг мне в спину прилетел булыжник, потом еще один – в руку, а вокруг такие заросли, что и не видать ничего, сэр, совсем!

Как и Руку, губернатору показалось, что слишком уж яро он возмущается.

За бородой трудно было разглядеть выражение лица Бругдена.

– Они собирались напасть на меня – с копьями, с дубинками! Я спасал свою жизнь, сэр…

– Значит, ты их все-таки видел! Ты стрелял?

Бругден отводил глаза, потирая больную руку и ушиб на шее. Его глаз едва открывался.

– Да, сэр! – воинственно подтвердил он. – Пальнул туда, где они стояли, сэр. Не сделай я этого, живым бы ноги не унес!

Губернатор уставился в землю, словно пытался сдержать ярость.

– Значит, ты стрелял. Ранил кого-нибудь? Или убил?

– Так ведь, сэр, я выстрелил и сразу деру… Я и сам не понял, что к чему, сэр – спустил курок, да и был таков, страх божий охватил…

– Бругден, ты ведь помнишь: я тебя предупреждал.

Губернатор говорил так тихо, что Руку пришлось податься вперед, чтобы расслышать его слова.

– Я тебя предупреждал, я тебе говорил, а теперь скажу еще раз. Будущее этого поселения и всех его жителей в немалой степени зависит от поддержания дружественных взаимоотношений с туземцами. Ты меня понял? Нас слишком мало, а сколько их – одному Богу известно.

– Да, сэр, – промямлил Бругден.

Его розовые губы, словно маленькое живое существо, выглянули из густой темной бороды, выговорили слова и вновь скрылись.

После рассказа Бругдена настрой отряда изменился. Рук заметил, как губернатор обменялся парой фраз с Силком, тот переговорил с сержантом, и один из рядовых заступил в караул. Сержант потихоньку собрал ружья, зарядил их в тени, подальше от костра, потом принес назад и разложил рядком.

Вероятно, был повод испугаться. Остальные, судя по всему, оробели – каждый по-своему. Бругден стал угрюм, постанывал при каждом движении и щурился опухшим глазом. Уилстед снова надел гетры и башмаки и, сидя на бревне у костра, то и дело откашливался, будто готовился произносить свадебную речь. Силк прихлопывал москитов, замахиваясь яростнее обычного.

– Богом клянусь, они размером с воробьев! А ведь, казалось бы, прохлада должна их отвадить! – возмущался он. – Рук, не сомневаюсь, ты надеялся на природные причуды, неизвестные науке, но буду откровенен, друг мой, какими бы удивительными ты их ни находил, я бы охотно отказался от радости знакомства с ними.

Все это напоминало театр: освещенная поляна с костром походила на сцену, где разворачивался спектакль, который мог бы называться «Солдаты Его Величества бросают вызов врагу».

Рук жевал свой паек, стараясь растянуть удовольствие. Даже вороний суп пришелся бы кстати. Что-то произошло там, в лесу, о чем Бругден умолчал. Но если местные и впрямь готовятся на них напасть, пара мушкетов их не спасет. Страх свойственен человеку, способному на что-то повлиять. Им восьмерым, оказавшимся посреди огромных неизведанных просторов, оставалось только ждать и надеяться.

Ночь выдалась тревожная, но без происшествий. Когда все проснулись, по траве между деревьями тянулись длинные безмятежные полосы солнечного света, пели птицы, приветствуя новый день. При свете дня заряженные и выставленные рядком мушкеты выглядели нелепо.

В тот день они, петляя, прошли оставшуюся часть пути и, описав неполный круг, вернулись к месту высадки. Когда среди деревьев показалась шлюпка, губернатор обернулся к Руку.

– Вы превосходно ориентируетесь на местности, лейтенант Рук. Отличная работа.

Гардинер уже причалил, развернув шлюпку кормой к берегу. Заметив выражение на лице губернатора, он понял: обещанный край сочных пастбищ и разговорчивых туземцев им найти не удалось. Он ненароком многозначительно взглянул на Рука, как бы говоря: «Не хотел бы я оказаться на вашем месте».

Рук рад был отдохнуть, усевшись в лодку, вместо того чтобы тащиться вперед, взвалив на спину рюкзак. Зато он зарекомендовал себя как человек, умеющий «превосходно ориентироваться на местности». А это ему совсем не повредит. И потом, все эти блуждания по безымянной земле походили на встречу с незнакомцем: они таили в себе обещание чего-то лучшего.

Силк достал карандаш и с улыбкой черкал что-то в записной книжке. Уилстед умудрился занять место рядом с губернатором, но когда тот что-то говорил, то неизменно обращался к Силку.

– Тот плодородный участок у реки – именно то, что я надеялся отыскать, – донеслись до Рука его слова. – Он вполне мог бы стать житницей колонии, как вы полагаете, капитан Силк?

– В самом деле, сэр, – согласился Силк. – И впрямь очень обнадеживает, весьма многообещающе.

Он встретился глазами с Руком, но, поскольку рядом сидел губернатор, то даже Силк не решился подмигнуть.

Глаз Бругдена обрел царственный лиловый оттенок, а сам он был молчалив и мрачен. И дело не только в боли, подумал Рук. Его унизили, и он этого не забудет.

* * *

Вопреки обыкновению, губернатор и в следующее воскресенье явился на ужин в казармы. Не успели еще офицеры рассесться, как он встал, подавшись вперед, опершись пальцами на стол из красного дерева и едва сдерживая нетерпение.

– Господа, – начал он, не дожидаясь, когда все усядутся. – Господа!

Майор Уайат постучал вилкой по бокалу и зыркнул на другой конец стола, откуда доносился кашель Госдена.

– Я должен сообщить вам о чрезвычайно важном открытии, совершенном во время нашего недавнего похода, – провозгласил губернатор. – А именно – об участке земли, который как нельзя лучше подходит для возделывания. Тамошняя почва исключительно плодородна и щедро орошается славной рекой. Я дал этому месту название Роуз-хилл – Розовый холм.

«Розовый холм»? – опешил Рук. Этой дикий край, где не выросло ни единой розы? Где почву можно назвать плодородной разве что в сравнении с серым песком Сиднейской бухты?

– Я намереваюсь основать там еще одно поселение под охраной небольшого гарнизона. Капитан Леннокс оказал мне честь взять на себя эту задачу.

Все взгляды обратились на тот конец стола, где сидел Леннокс – он встал, склонил свое длинное костлявое тело в поклоне и снова сел. Рук отметил про себя, что Леннокс не касался спинки стула. Он даже сидел по стойке «смирно».

– Капитан Леннокс поведет туда отряд из нескольких солдат и каторжан, как только позволят обстоятельства. Возделывание земли будет начато при первой же возможности. Я полон уверенности, что это место вскоре станет кормить нашу молодую колонию.

Леннокс моргнул, сохраняя непроницаемое выражение лица. Все сидели неподвижно, кроме Силка. Он поднял руку и пригладил волосы, откинув их со лба. Он встретился с Руком глазами, и его лицо дрогнуло в едва заметном движении, в котором никто не распознал бы подмигивания.

«Уверенность» – вот как можно описать воодушевление губернатора, подумал Рук. А еще можно назвать это «самообманом». Но ведь губернатору платят за положительный настрой. Если поселение опустеет, полторы тысячи фунтов в год ему не видать. Полторы тысячи фунтов в любого вселят уверенность.

Губернатор поднял пустую тарелку.

– И тогда, господа, обещаю вам, такого мы больше не увидим!

Уайат выдавил из себя громкий смешок, дабы продемонстрировать, что губернатор пошутил. К нему присоединились еще несколько человек. Зная, что от Уайата ничто не укроется, Рук тоже приподнял уголки губ, и хотя выражение его лица скорее напоминало ухмылку, даже самая никудышная улыбка лучше, чем ничего.

Губернатор, казалось, был доволен тем, как все восприняли его остроту. С каждой неделей он становился все бледнее и нервознее. Все знали: он тоже живет на скудном пайке, и даже пожертвовал часть своих личных запасов муки в общие закрома.

– Ну а пока, дабы чем-то дополнить эту богомерзкую стряпню, – он кивнул Силку, – я решил назначить еще двоих заключенных егерями в помощники Бругдену. Он уверен, что им удастся регулярно обеспечивать нас свежим мясом в достаточных количествах.

Рук вспомнил расхаживающего по лесу Бругдена, его широкую грудь, легкость, с которой он закидывал на плечо ружье, словно оно было частью его тела. Он отлично подходил на роль живодера. Рук вообразил себе лес, словно водную гладь, по которой во все стороны все шире и шире разносятся волны вызванного Бругденом разорения. Теперь, когда эту работу поручили троим, скоро в округе совсем не останется дичи.

– Что касается местных, – продолжал губернатор, – весьма прискорбно, что они так упорно не желают выходить к нам. Я совершенно уверен: решившись, они бы удостоверились, что мы желаем им только лишь добра. Разумеется, до сих пор помехой оставалось то, что нам не выпадало возможности выразить свои благие намерения. Однако я уверен, – Рук заметил, как он замешкался, видимо, заметив, что повторился, – это положение вещей вскоре удастся исправить.

Рук ему сочувствовал, наблюдая, как отчаянно он старается сохранять положительный настрой. С каждым срубленным деревом, с каждым ярдом вскопанной и засаженной земли он все острее чувствовал необходимость втолковать местным, что в их владения явились новые хозяева этой земли. Рук понимал: пока не будет внесена ясность относительно того, как поменялось положение дел, присутствие в этих краях тысячи подданных Его Величества таит в себе опасную неопределенность. А ясности этой нельзя было достичь без общего языка и человека, которому можно было бы сообщить эту новость. И все же молчание, казалось, могло длиться бесконечно.

Губернатор не желал войны, но Рук полагал, что он принял бы ее с пониманием. Война – тоже своего рода разговор. А вот молчание – это не мир и не война. Это неопределенность, связывавшая руки маленькому, болезненному человеку, которому стоило усилий держаться прямо перед своими офицерами.

* * *

Насколько было известно Руку, радость скрупулезности не воспел еще ни один поэт, но он всякий раз переживал миг восторга, записывая результаты полуденных измерений в специально отведенное место в учетном журнале. «14 сентября 1788 года, 4 часа пополудни. Ветер: норд-ост, 8 узлов». Если он однажды решит сочинить стихотворение, то посвятит его точности.

Но как срифмовать те слова, что придется использовать? Может, именно поэтому никто еще не написал оду термометру или дождемеру.

Погрузившись в мысли о том, что Силк наверняка придумал бы подходящую рифму, он на мгновенье растерялся, увидев, что по скалам к нему спускается вовсе не Силк, а Гардинер.

Рук встал поздороваться. Гардинер, вероятно, даже меньше него знал о том, как подобрать рифму к слову «термометр», но мысль об этом могла его позабавить.

Вопреки своему обыкновенному добродушию, Гардинер отрешенно поздоровался, сел за стол и одним махом опрокинул целый стакан разбавленного водой бренди.

Гардинер порой вел себя странновато. Рук, о котором можно было сказать то же самое, не торопил.

Наконец Гардинер заговорил, но голос его подвел, ему пришлось откашляться и начать заново.

– Нехорошо это было, Рук, – сказал он. – Просто безобразно.

– В чем дело, старина? Выкладывай, – приободрил его Рук. – Я тут, в своей берлоге, ни о чем не слышу. Придется тебе рассказать.

Гардинер глубоко вздохнул.

– Ты ведь знаешь, что губернатор хочет побеседовать с местными, а они к нам близко не подходят. Он придумал, как быть. В своей несравненной мудрости он велел схватить одного или двух силой. Обучить их английскому, освоить их язык. Обходиться с ними хорошо, чтобы они рассказали другим. А грязную работу поручил мне.

Он так долго молчал, что Рук засомневался, стоит ли ждать продолжения.

– Он разъяснил все очень обстоятельно, – проговорил наконец Гардинер. – Было велено взять шлюпку и отправиться вглубь бухты, к северной оконечности – накануне там видели группу туземцев. Сказали прихватить с собой рыбы, чтобы их выманить. Ты ведь знаешь, как они обожают рыбу…

Он провел ладонью по лицу.

– Подошли мы к мелководью, причалили, выставили напоказ улов. Им-то, правда, хватило ума поначалу проявить осторожность. Но мы давай их подзывать, размахивать этой чертовой рыбой… Ну и схватили двоих бедолаг – они извивались, как угри, боролись что есть мочи, но со мной было восемь крепких ребят, так что в итоге мы их связали.

Рук так и видел перед собой эту картину: раскачивающаяся лодка, на дне плещется вода, в ней барахтаются туземцы, на которых, матерясь, навалились матросы. Ему хотелось услышать, что было дальше – как туземцы вырвались, прыгнули за борт, доплыли до берега и скрылись в лесу.

– Поверить не могу, что губернатор… – начал было он, но Гардинер не слушал.

– Они кричали, Рук! – воскликнул он. – Бог мой, слышал бы ты, как они кричали, это разбило бы тебе сердце! А те, что остались, вопили с берега, пока мы отплывали. Эти бедолаги в лодке звали своих… Боже… Может, они и дикари – мы зовем их дикарями. Но чувствуют они то же, что и мы.

Он вдруг вскочил, будто на стуле выросли шипы, и подошел к окну. Рук видел лишь его широкие плечи и затылок. В хижине повисла тишина. Даже волны у подножия скал затаили дыхание.

Рук привстал было, не зная, что делать, понимая только, что нельзя оставлять Гардинера стоять вот так в одиночестве. Но стоило ему пошевелиться, как Гардинер глубоко прерывисто вздохнул, закашлялся, достал носовой платок и высморкался. Потом снова подошел к столу и дрожащими руками налил себе выпить.

– Так что теперь они сидят в хижине за губернаторским домом. Он велел заковать их в кандалы. Рад, что мне не пришлось на это смотреть.

– Ты просто исполнял свой долг.

Как же натянуто это прозвучало! Разве есть дело до долга человеку, охваченному переживаниями?

– Ты проявил все возможное сострадание. Насколько позволял приказ. Ведь надо было исполнить приказ.

– Сострадание! – повторил Гардинер. – Именно так он все преподнесет, можешь не сомневаться. В Лондоне все это подтвердят. Какое сострадание! Отличный малый, надо бы накинуть ему еще пятьдесят фунтов в год.

Рук неплохо знал Гардинера, но никогда бы не подумал, что тот способен говорить с такой жгучей язвительностью. Или что внутри него самого что-то отзовется с такой остротой. Он и не осознавал, насколько сильно успел невзлюбить губернатора, этого скрытного, угрюмого человека.

– «Привели» – так он говорит. Туземцев якобы «привели». Неважно, что мы их похитили. Силком утащили. Против воли. Они плакали, Рук. Я пытался им втолковать, что мы не хотим причинить им вреда, но они выли так, будто сердце того и гляди вырвется из груди! Кто теперь расскажет, как все было на самом деле? Кто расскажет правду?

– Уж точно не двое лейтенантов, которые знают, что им за это будет! – Рук пытался разрядить обстановку, но уж лучше бы молчал.

– Это определенно самый отвратительный приказ, что мне когда-либо доводилось исполнять.

Гардинер стыдливо понизил голос. Рук подумал: «А я? Мне когда-нибудь приходилось исполнять приказ, который потряс бы меня, пристыдил бы?» В голову ничего не приходило. Стреляя вслепую с борта «Решимости», он не видел людей, которых могла настигнуть его пуля, если таковые и были. В Новом Южном Уэльсе он умудрялся уклоняться от воинских обязанностей, прикрываясь благим делом астрономии. Но это везение, не более. Он ощутил внутри холодок, осознав: один лишь случай отделял его от того, что случилось с Гардинером.

На крыше постукивала оторвавшаяся дранка, ветка куста царапала по стене. Где-то пропела птица – один раз, второй.

– Господи, как я сожалею, что сделал это! Он не должен был отдавать такой приказ, но как же мне жаль, что я подчинился!

Гардинер сорвался на крик, и его слова эхом разнеслись по хижине и вылетели в окно.

– Бога ради, думай, что говоришь!

Кроме них на мысе никого не было, но, роняя такие слова, нельзя было надеяться, что их никто не услышит. Тот лейтенант, что дергался в петле в Английской гавани, не нарушал приказа – до этого не дошло. Как и те двое, которых на глазах у Рука отправили в изгнание. Слов оказалось достаточно. Здесь, где поддерживать порядок губернатору помогала лишь горстка офицеров, даже малейший намек на неповиновение был недопустим.

– Наш долг, – начал Рук, – наш воинский долг… – но его друг уже замкнулся в себе. Гардинер опорожнил свою кружку, и его загорелое лицо бывалого моряка растянулось в ухмылке.

– Да, мистер Рук, я знаю. Именно так: все мы здесь – слуги губернатора, и к черту любого, кто скажет иначе!

Рук ничего не ответил. В голове у него крутился вопрос, которого он не желал слышать: «Что бы сделал я на его месте?»

* * *

На следующий день рано утром Рук спустился в поселение. Он чувствовал, что предает Гардинера, но любопытство пересиливало. Он пытался выдумать хитроумный предлог, чтобы взглянуть на схваченных туземцев, но, как оказалось, в этом необходимости не было. Шагая через плац, он увидел, как по склону холма спускается губернатор, а с ним ковыляют в кандалах двое мужчин. Капитан Силк бодро вышагивал рядом с губернатором с записной книжкой и карандашом в руках.

Туземец, что покрупнее, был лет тридцати, хорошо сложен. В его взгляде мерцала лукавая искорка. В голове у Рука мелькнула мысль, что если бы Силка похитили и привели к какому-нибудь воображаемому вождю местного племени, он точно так же оглядывался бы по сторонам с видом человека, которому все любопытно, и с улыбкой того, кто переживает величайшее приключение в своей жизни.

Второй был сложен иначе, более коренастый и угрюмый, он являл собой сгусток уязвленной гордости. Для него это никакое не приключение, подумал Рук. А вызов его достоинству.