Текст книги "Золочёные горы"

Глава двенадцатая

Его величество Леопольд Луи Филипп Мари Виктор из дома Саксен-Кобург-Готов из Бельгии прибыл в нашу деревушку Мунстоун со своей бородой и медалями и своим длинным слоновьим носом. Он приехал из Денвера солнечным днем, развалившись на бархатных сиденьях «Рассвета», прицепленного к главному локомотиву только что достроенной железной дороги Алмазной реки. Его подвезли по частному железнодорожному пути прямо к «Лосиному рогу». Царственных гостей ожидал экипаж, на месте возницы сидел Грейди в парадной ливрее. Горные пики уже отбрасывали длинные фиолетовые тени, когда его величество въехал через ворота мимо львов вверх по подъездной дорожке «Лосиного рога».

Вся прислуга: носильщики, горничные, повариха, дворецкий, экономка, садовник, кухонные помощницы и я – собралась в холле поприветствовать его. Джаспера я не увидела. Вытягивая шею, я старалась разглядеть не только короля, но и белесую голову Джейса, блеск его очков или любой другой признак его присутствия.

Гравий трещал под колесами экипажа. Мистер Наджент открыл тяжелые парадные двери. В проем ворвались солнечные лучи, за ними появилась тень короля, а потом и он сам. Его сапоги походили на черные кожаные стебли, соответствующие его огромному росту. На грудь спадала борода, длиной которой гордился бы самый почтенный горец. В отличие от наших диких западных образцов борода короля была квадратной, наподобие совковой лопаты. Она лежала поверх его мундира, украшенного золотыми и серебряными звездами, медальонами, palmes d’or[87]87
  Золотыми пальмовыми листьями (фр.).


[Закрыть] и лентами пурпурного и алого цветов. На бедре висела шпага, хлопавшая его по ногам, когда он входил в Большой холл. То, что он чудовище, трудно было понять по его тонкой улыбке и царственному виду. У меня ныли запястья при мысли о его жутких кровавых деяниях, но я, как и все слуги, низко поклонилась в соответствии с указаниями, полученными от миссис Наджент, и стояла наклонив голову, пока он не прошел. Потом мы могли исподтишка разглядывать его, пока он поднимался к себе в лучшие апартаменты «Лосиного рога» отдохнуть перед охотой.

Особняк ожил от приезда гостей: шум перетаскиваемого багажа, громкие приветствия, лай гончих, звеневший в воздухе. Экипажи выезжали из конюшен на станцию и возвращались набитые поклажей. Прибывали фургоны с говяжьими тушами, бочками яблок, рыбой, обложенной льдом, кувшинами сливок и ящиками упакованных в солому ягод. Приехали и новые временные слуги. Картонный дворец заполнился девушками в накрахмаленных передниках поверх темных платьев. В мои обязанности входило показать им заднюю часть дома. Я водила группы служанок по кухне, винному погребу, леднику и прачечной. Миссис Наджент носилась со списками и расписаниями. Инга меня не вызывала. Она планировала, что я буду с остальными слугами до наступления главного вечера и в последнюю минуту должна буду исполнить ее указания. Дождаться назначенного времени, одеться и спуститься вниз. И выйти к гостям.

Наджент с недовольством прочла пояснительную записку Инги: «Сильви будет в числе приглашенных».

– Ты, несомненно, выслуживалась изо всех сил, – заявила она.

На закате мистер Грейди отвез короля и его компанию на холмы в домик лесника на охоту. Паджетты ехали верхом рядом с ним, Инга выглядела весьма спортивно в небольшом цилиндре и кожаных перчатках со стеком из бамбука. Я украдкой наблюдала за ними через окно задней половины. Интересно, встретят ли они там Джейса, на перевале Приттимена. Его отсутствие мешало мне спать по ночам, а днем я чувствовала себя покинутой. Он целовал меня каждый вечер, а потом просто исчез, и это добавило еще одну каплю к моим подозрениям: вероятно, ему наплевать на меня. И в то же время я боялась, что он погиб или лежит раненый в овраге, страдая от боли, и зовет на помощь. Хотя, вероятнее всего, он уехал в Руби и пьет там виски в борделе или салуне. Такова была версия Истер:

– Он пропьет себе все мозги, без сомнения.

До особняка долетели вести, что охотники во главе с королем подстрелили шесть лосей и одну рысь. Леопольд снял с утеса снежного барана. Понадобилось четверо мужчин, чтобы отыскать зверя и притащить тушу весом в триста фунтов по склону в охотничий домик. Одни рога весили фунтов тридцать. Король позировал вместе с тушей фотографу, поставив ногу на голову животного с вываленным языком.

В «Рекорд» написали восторженные отзывы случайных бродяг и носильщиков, которых опросила К. Т. Редмонд. Она добавила и вдохновенные редакторские ремарки:

Вероятно, Леопольд отточил свои навыки охотника в Конго, где его бельгийские наемники убили много жителей, включая женщин и детей, стреляя в них с речных пароходов, пока те мирно стояли на берегу. Какова его цель в нашей скромной тихой деревушке, Сюзи постарается выяснить как можно скорее.

Миссис Наджент велела мне уничтожить газету, пока гости ее не увидели. Но наверху в Картонном дворце служанки заполучили ее в свои руки, и слухи стали распространяться.

– Король приехал сюда стрелять в маленьких детишек, – шепнула Альбина, округлив от ужаса глаза.

– Это лживые сплетни! – воскликнула оскорбленно одна из приезжих горничных. – Он никогда даже не ездил в Африку. Его величество стреляет только в крупную дичь. Он просто любит охоту.

Это была Аннелиза. Служанка компаньонки короля, баронессы Каролин Лакруа. Благодаря своей царственной осанке и холодности Аннелиза стала править горничными Картонного дворца. Она отгородила угол общей спальни и завесила для себя постель внизу, а на верхний ярус кровати положила багаж, чтобы там никто не ночевал. Горничные водружали по вечерам вокруг ее постели подушки, чтобы послушать занятные рассказы.

Аннелиза приводила нас в восторг историями о своей хозяйке Каролин и ее встрече с королем Леопольдом в Париже.

– Ей было всего шестнадцать, когда ее привезли в гостиницу «Places des Pyramides». Там король счел ее желанной своему сердцу. Купил ей драгоценности и одежду от сестер Калло и отвез в Австрию. Построил ей дома в Кап-Ферра и Лакене. На содержание моей хозяйки отпускается миллион франков в год. Он зовет ее Красавицей, – рассказывала Аннелиза. – А она его – Стариканом.

– Ей шестнадцать и она его жена? – захихикала одна из девушек.

– Не жена! – рассмеялась Аннелиза. – Королева такая же старая, как и король. Моя хозяйка Каролина путешествует повсюду с его величеством, только она не любит охотиться. Предпочитает изысканную роскошь. А его величество любит дикие места, девственную природу, все виды охоты. – Тут Аннелиза захлопала ресницами, намекая на двойственное значение своих слов.

Тошнота подкатила у меня к горлу. Я плохо спала в последние ночи, мне приходилось иметь дело с этими странными людьми и их чуждыми нравами. Меня беспокоил план Инги и ее указания. И Джаспер. Его имя я произносила шепотом, едва дыша. Он не попадался мне среди гостей, и я не слышала о нем ни слова со дня начала приема.

Охота продлилась три дня. Инга вернулась всего через день, так как мужчины хотели обсудить дела без дам. В охотничьем домике джентльмены курили на крыльце и спорили о политике, а еще голышом купались в реке. На кухне Истер взахлеб рассказывала про своего сына Калеба. Он уехал в лагерь охотников и устроил там жаровню с вертелом, обложив ее камнем.

– Целый день он вращает там вертел, зажаривает туши целиком.

Из окон Картонного дворца мы видели дымок, подымавшийся из-за деревьев, и чувствовали запах мяса, доносимый ветром.

– Однажды ты познакомишься с нашим Кэлом, – сказала Истер с таким волнением, словно королем был ее сын, а не заморский варвар.

Дамы оставались в особняке, гуляли в саду и читали романы. Одна рисовала акварели. Другая делала фотографии с помощью большого фотоаппарата – целого ящика. Миссис Адкок и мисс Кренделл писали письма и отправляли меня с ними на почту. Дамы провели одно утро в Руби, восхищаясь домиками в стиле шале и проектом города, соответствующего принципам промышленного усовершенствования. Инга отвезла их в фургоне на экскурсию по Мунстоуну, демонстрируя достигнутый прогресс и потенциал поселения. По вечерам они играли в карты и слушали выступления музыкантов: струнный квартет, оперную певицу, мучившую пианино. На кухне мы пародировали ее мимику.

– У нее рези в животе, – предположила Истер. – Отнеси ей соды.

В другой вечер гостей развлекала известная труппа менестрелей Лью Докстадера. Трое забавных белых мужчин намазали лицо ваксой и нарисовали себе огромные рты белым оксидом цинка. Они, шаркая, прошли через кухню с банджо и басом-корытом, перед тем как начать представление. Докстадер нацепил на ноги огромные башмаки, напоминавшие лодки, и гигантский галстук-бабочку в горошек, а еще мешковатые штаны в заплатках.

Я рассмеялась над их клоунским видом, но тут же осадила себя, увидев взгляд Истер, полный явного презрения. Один из менестрелей передразнил ее, выпучив глаза. Она ответила ему исполненным яда прищуром и зажгла горелку плиты: та ярко вспыхнула, словно тоже давала понять, что Истер о них думает. Ее мнение стало мне понятно без слов: она готова была поджарить этого наглеца на чугунной сковородке. Вскоре звуки банджо менестрелей просочились из-под кухонной двери, сопровождаемые приступами неистового смеха гостей, когда толстый белый мистер Докстадер запел песенку «Все трудятся, кроме папаши», пританцовывая в своем высоченном цилиндре. Истер швырнула на плиту кастрюлю с такой силой, что густой соус забрызгал потолок.

Джон Грейди положил руку ей на плечо.

– Осталась всего неделя, миссис Грейди, – успокоил ее он.

Всего одна неделя лета впереди. Эта мысль больно уколола меня. Дом закроют, и все отправятся обратно в Ричмонд. Или не все?

– Я готова прямо сейчас, – ответила посеревшая от гнева Истер. – Забери меня отсюда.

– И я готов, – согласился Грейди и вышел.

Соус так и остался на потолке. Насколько мне известно, он все еще там.

В предрассветных сумерках утра среды я вошла через заднюю дверь в кладовую и услышала тихий разговор в кухне. Супруги Грейди вели беседу с мужчиной, голос которого я не узнала. Я стояла в кладовой и слушала.

– Мать готова ехать сегодня, Калеб, – сказал Джон Грейди. – Прямо сейчас.

– Я не могу уехать раньше воскресенья, отец, – ответил незнакомец. – Надо получить оплату.

Это был их сын, знаменитый Калеб Грейди. Я стояла тихо, чтобы не помешать семейному совету. К тому же у меня имелся большой опыт подслушивания: я практиковалась на родителях.

– Впрочем, не знаю, как лучше, – сказала Истер. – Бросить остальную родню в Бель-Глейд? Может, нам сперва вернуться домой, попрощаться с братом и дядей Фредом, со всеми. Может, лучше уехать в следующем году.

– Ма, мы не можем вернуться в Бель-Глейд, – возразил Калеб. – Думаешь, местные не повесят на ветке любого из нас – меня, Маркуса или отца – словно старую шляпу? Пару недель назад Петерсона срезали с дуба возле ручья. Они поступают так с черными по всему Югу и без каких-либо на то причин. И с женщинами тоже. Это как вирус. Теперь мы можем уехать навсегда. Обоснуемся в Дирфилде. Начнем все сначала. Кузены смогут отправиться на Запад в следующем году. Там хватит пахотных земель для всех.

– Хорошо, Кэл, – согласилась Истер. – Я ясно представляю себе все, что ты описываешь. Свою закусочную. Назову ее «Солнечное кафе».

– А ты, отец? – спросил Калеб. – Будешь выращивать персики?

– Сынок, ты же знаешь, я просто надеюсь пожить по-человечески, – ответил Джон Грейди. – Хочу ложиться спать вечером и не бояться, что меня убьют в собственной постели. Жить для себя, работать на себя, мирно. И да, сэр, я подумываю о персиках, и еще о клубнике.

Калеб собирался что-то добавить, но тут под моей ногой скрипнула половица, обнаружив мое присутствие.

– Доброе утро, – поздоровалась я, выходя с невинным видом из кладовой.

Истер и Джон Грейди повскакивали с мест, позабыв про завтрак. Калеб тоже поднялся и оглядел меня с улыбкой, полной любопытства. Это был жилистый юноша лет двадцати трех – двадцати четырех в белом накрахмаленном сюртуке шеф-повара с двойным рядом пуговиц.

– Наш сын Кэл, – представила его Истер. – Кэл, это Сильви.

– Рад познакомиться, – поприветствовал меня Кэл. У него были длинные загибающиеся ресницы, придававшие ему выражение легкого удивления. В заднем кармане его брюк лежала книга, та же, что у Джейса.

– Могу приготовить еще кофе, если хотите, – предложила я.

– Нет времени рассиживаться, – ответил Кэл. – Надо сложить трофеи в ле́дник, чтобы дождались таксидермиста. – Он вынул из раковины два мешка, из которых сочилась темная жидкость, а вокруг жужжали мухи.

– Не хочу об этом думать, – содрогнулась Истер. – Там сплошь головы.

– Так и не думай, ма, – Кэл вышел из кухни вместе с родителями. Их разговор меня не касался, но я не устояла и подслушала.

Истер теребила свой передник.

– Кто-нибудь увидит, как мы садимся в поезд.

– А если и так, ма? – воскликнул Кэл. – Просто скажи герцогу, что уходишь.

– Твоей матери нечего сказать этому человеку, – заявил Джон Грейди.

– Тогда ты скажи, отец.

– Он не захочет слышать то, что я скажу. – Джон Грейди ударил кулаком о ладонь. – Только молитва помогает мне сдержаться.

– Утром в воскресенье приходите к железнодорожному тупику, – сказал Кэл. – Я устрою вас в кухне. Там вас никто не увидит. Маркус встретит нас в Денвере.

Он прижал Истер к груди, в его руках она казалась маленькой и хрупкой.

– Оставь все это, ма. Не трусь.

– Ты же знаешь, я не трушу, – ответила она.

Отец с сыном направились к ле́днику с мешками, набитыми головами зверей. Король отвезет снежного барана в Бельгию как трофей.

Весь день Истер была рассеянна. Она сожгла противень с крокетами, порезала палец о неровный край консервной банки. Она не напевала и не шутила.

Как и я. «Используй свой шанс», – сказала тогда графиня. Но иногда шанс походит на дикого неистового жеребца. Я не знала, как ухватить поводья и как им управлять, если мне это удастся.

В тот день ради развлечения королевские особы отправились на экскурсию в цеха шлифовальной фабрики посмотреть каменные пилы и полировальные машины. На закуску им продемонстрировали, как высекают мраморную статую. В тот вечер они послушали лекцию, которую подготовил для них археолог из Горного института Колорадо о богатстве гор: о селените серебра, меди, бокситах, вольфраме, золоте и урановой руде. После ужина, состоявшего из щавелевого супа, филе форели à l’anglaise, печеного пастернака и корзиночек с орехом пекан от Истер они сели играть в карты. Потом пошли отдыхать перед поездкой в карьер. В четверг на рассвете всю компанию привезли в Каменоломни в пяти фургонах, подивиться восьмому чуду света. Кран спускал группы туристов вниз в новенькой люльке поглазеть, как мужчины забивают молотами клинья, налаживают бурильные машины. Я представляла себе эту картину. Отец управляет Улиткой. Тарбуш смотрит на часы и таращится на дам.

Работники каменоломни устроили целое представление: настоящий цирковой номер, придуманный инженерным гением: свежевырубленный двадцатитонный блок мрамора ловко опустили на площадку перед зрителями. Оскар Сетковски, как позже отчиталась «Рекорд», «оседлал белого лебедя», совершая акробатические трюки на болтавшемся куске камня. Никого не раздавило камнепадом. Никто не лишился глаза из-за отскочившего обломка. Ничья нога не застряла в цепи подъемника. Никто не упал с лесов и не поскользнулся на льду. Не в тот день.

Калеб Грейди и его помощники устроили пикник на ровной площадке возле пика Шпилька, откуда открывался захватывающий дух вид. Двадцать носильщиков принесли снедь из фургонов на столы: сэндвичи с ветчиной и фаршированными яйцами, лимонные батончики и чай со льдом. Пикник накрыли под тентом, натянутым, чтобы защитить королевских особ от палящего полуденного солнца и любопытных глаз местных обитателей.

Увидит ли Генри это зрелище? Возьмет ли мама Кусаку за маленькую ручонку и помашет ли королю? Voici le roi![88]88
  Вон король! (фр.)


[Закрыть] Отец придет домой и будет пародировать короля, приладив кирку словно шпагу, выпячивая грудь и растянув рот в высокомерной улыбке.

Вернувшись в замок, гости разошлись по спальням. Вечером они ели на ужин сердцевины пальм, а моя собственная сердцевина терзалась беспокойством. Бал, король, планы и шансы: возможность превратиться в бабочку. Меня разрывало между сказочными образами. Я была шпионкой, наивной жертвой, диким демоном, Золушкой, козопаской из Каменоломен. Кем еще?

Челюсть болела от напряжения, пока я принимала решение: улыбаться, быть элегантной, хлопать ресницами. Высказываться или молчать. Выпячивать грудь или прикрыться. Не строить всезнайку. Не завидовать. Быть милой и чистой, славной тихой девочкой. Или местным агитатором и страдать ради общего дела, а не от неразделенной любви или мозолей на пятках. Делать заметки. Или хотя бы не упустить шанс потанцевать вальс.

Всю неделю прислуга выполняла свои обязанности по расписанию, которое миссис Наджент вывесила на двери своего кабинета. На кухне Истер показала мне, как счищать чешуйки ананаса и вынимать желтую сердцевину. Я нарезала их колечками, декорируя каждое глазом-вишенкой и чувствуя вину за то, что украдкой съела пару штук. У них был вкус ликера, и назывались они «мараскино». Банка стоила восемнадцать долларов, столько мы платили за три месяца аренды хижины номер шесть. Мы использовали две дюжины банок – всю заказанную партию. Мне нравилось читать квитанции, прикрепленные к пробковой доске в кухне, произнося названия таких деликатесов, как черепашье мясо и горгонзола, и ужасаясь их стоимости: сто долларов за шесть бушелей свежих устриц на льду из Норфолка, штат Коннектикут. Ящики с бургундским и зинфанделем, шампанским и бренди, Châteauneuf-du-Pape, Veuve Clicquot: названия звучали как стихи, а ценники складывались в уравнения у меня в голове. Все же я не так плохо разбиралась в финансах. Я прикинула, что ужин на тридцать персон в «Лосином роге» стоил как четыре годовые зарплаты работника каменоломен. А стоимость охотничьего бала равнялась годовой зарплате всех местных сотрудников компании «Паджетт».

Как мне описать эти суммы моим родным, семейству Пеллетье из Каменоломен? Это было так же трудно, как объяснить графине, почему синьора Санторини не может каждый день купать своих детей. Или растолковать Джасперу, почему кому-то нельзя портить поля книг. Эти люди не понимали ценность вещей. Или мою ценность, ценность Сильви, спрягавшей латинские глаголы. Я выиграла приз в конкурсе. Меня напечатали в газете. Полковнику понравился мой отчет. Так-то!

Пока я шинковала и чистила овощи и фрукты и взбивала сливки, во мне по чуть-чуть накапливалось негодование, нарастало, как мозоли на ногах: служанкам приходилось работать в два раза дольше обычного, крутиться без остановки, запыхавшись. Дамы зевали на кушетках, а горничные поднимали их платья с пола и убирали шестнадцать комнат на верхнем этаже, разжигая камин каждое утро и вечер, драя туалеты, украшая свежими букетиками прикроватные столики и водружая в прихожей лилии и розы из оранжереи. На шкафах и комодах цвели настоящие тропики.

Джаспер снова не ворвался в кухню утром и не сидел там полусонный за завтраком.

– Куда подевался Джаспер? – не выдержав, поинтересовалась я у Истер.

– Остался в домике лесника, – ответила Истер. – Вместе с Кэлом. Господин Джейс и Калеб добрые друзья.

Истер беспокоилась за одного из них, а я за другого.

– Джейс не рассказывал про Калеба? – спросила она, наливая в форму тесто для торта.

– Вроде нет. – Калеб дал Джейсу книгу про души. Но какого рода информацию она выведывала? – Что именно должен был?

– Ничего особенного, – небрежно бросила Истер. – Не стоит обращать внимание на слова Паджеттов. Ты не представляешь, на какие выходки толкает людей спиртное… – Задумавшись, она пролила ложку теста на пол. – Смотри, что я из-за тебя натворила, – рассердилась она.

– Простите, Истер. Я уберу.

– Не обращай на меня внимания. Вся эта королевская суета вывела меня из равновесия.

Мои собственные мысли были заняты приближением субботнего вечера. Девять часов. Время в нашем плане. Всю неделю Инга порхала по комнатам, Бизу с лаем следовал по пятам. Увидев меня, он вилял хвостом. Но графиня вела себя так, словно я статуя. Она появлялась на террасе, в саду, за столом с гостями, болтая по-французски и бормоча по-английски. Но она не посылала за мной и не давала никаких поручений. Только один раз похлопала ресницами, заметив меня за углом дома. И как-то я сказала ей: «Bonjour, madame». Она проходила мимо меня по террасе, где я помогала расставлять столы. Она взмахнула пальцами, словно играла на пианино прямо в воздухе, и продолжила смеяться, болтая с двумя дамами в белых платьях. Волосы их были завиты и прихвачены черепаховыми гребнями и эмалевыми заколками. Одна из них, мисс Сюзанна Крэндалл из Ньюпорта – никогда ее не забуду, – наткнулась на меня, когда я убирала со стола. И посмотрела так угрожающе и свысока, что я чуть не расплавилась словно воск.

– Что за корова, – воскликнула она, отряхиваясь так, словно могла заразиться чумой. Когда ее силуэт растаял со смехом в дальнем конце лужайки, я представила, как хватаю ее и выдергиваю ей все волосы прямо под корень. Жестокость этого внутреннего импульса испугала меня. Зависть и гнев сжигали мои внутренности. Наблюдая за мисс Крэндалл, явной охотницей за золотом, разряженной и манерной, я не могла призвать на помощь кротость и смирение и прогнать мстительные мысли. Инга не соизволила поздороваться. Вероятно, я сама совершила ошибку, не до конца поняв ее указания. Вероятно, «помогать по дому» означало, что она не станет признавать наше знакомство до самого праздника, до субботнего охотничьего бала. В тот день мне было велено появиться у нее в гардеробной к пяти часам, одеться для вечера и ожидать там до своего выхода в девять часов. Наготове.

Наготове к чему? К танцам, надеюсь. К преображению в скользящем вихре вальса.

«Глупышка, – сказала бы я сегодня той юной девчушке с высоты своего опыта. – Ты думала, что вот так просто перепрыгнешь через луну? Сможешь расправить крылья?» Да, так я и думала.