Текст книги "Золочёные горы"

Глава девятая

В то утро мы сели в не слишком подходящий для нашей компании двухместный экипаж. Во главе движимая своими идеями графиня в белом летнем платье с зонтиком от солнца. Рядом на бархатном сиденье примостилась я в экстравагантно-нелепой шляпе, которую она дала мне для «защиты молочного цвета кожи». Бизу уселся между нами, весело виляя хвостом. На заднем сиденье устроился Джейс Паджетт, пряча сердитый взгляд за очками и теребя книжку про души народа. На передней скамейке в роли возницы сидел Джон Грейди в костюме и с неизменным приветливым выражением на лице.

– Доброе утро! Прекрасный день, прекрасный! Как ваше самочувствие, миссис Паджетт? Мисс Сильви? Какой день, хвала Господу.

В то время я думала, что Джон Грейди самый жизнерадостный человек на свете. Но, пройдя школу жизни у Грейди и Паджеттов, поняла, что его приветливость – обман или маска. Щит, позволявший ему не сойти с ума. Его душа и даже тело защищались с помощью песенок и веселого свиста. Нейтрализуя угрозы и опасности. Я сама прибегала к улыбке в миротворческих целях, и мне советовали делать это почаще. Мы въехали в городок. Грейди насвистывал себе под нос, а Инга давала указания:

– Сегодня, друзья мои, мы опросим людей в рабочем поселке и выясним, как социология может улучшить их жизнь. Посмотрим своими глазами на жизнь этих les misérables[75]75
  Несчастных (фр.).


[Закрыть].

– Жду не дождусь, – саркастично протянул Джаспер.

У ног Грейди стояла корзина с коробками конфет. Мы с мадам провели весь прошлый день, перевязывая их золотистыми ленточками. Инге пришла в голову мысль дарить их семьям, чтобы «подружиться с местными».

– Вернее, одурачить, – заметил Джейс. – Подкупить.

– Подкупить? – переспросила она. – Нет. Это научный подход. Доброта поможет привязать людей к компании, сделать их преданными. И держать подальше эти ужасные syndicats de travail[76]76
  Профсоюзы (фр.).


[Закрыть].

Профсоюзы. Меня оскорбило ее замечание, но я не защищала ни отца, ни Джорджа. Деньги заставляли меня молчать: за пять долларов в неделю я получила славное гнездышко на лето и не хотела им рисковать, поэтому держала рот на замке.

Пока мы ехали, Инга рассказывала о процветании Мунстоуна: у реки строили новый склад для фабрики, белый каменный фундамент новой школы возвышался на берегу.

– Компания предоставила мрамор для ее строительства, – с гордостью заявила Инга.

– То есть нельзя просто взять этот мрамор из земли: он ведь тут повсюду, – заметил Джаспер. – Лежит и ждет.

– Это было бы воровство, – возразила Инга. – Мрамор принадлежит компании.

– А как же школьные книги? – спросил Джейс. – Их мы тоже подарили?

– Хорошая идея, месье. Конечно, книги, – пробормотала она. – Сильви, запиши про книги.

«Запиши про книги», – послушно нацарапала я в блокноте.

Перед лавкой курил на солнышке мистер Кобл. Инга помахала ему.

– Доброе утро! – поприветствовала она подругу К. Т. Редмонд, Дороти Викс: та стояла перед пекарней, стряхивая с фартука белое облако муки.

Я натянула поглубже на лоб поля шляпы, опасаясь, что К. Т. высунет свой длинный нос в окно соседнего здания и закидает нас острыми, как дротики, вопросами. Но ставни были закрыты, и табличка на дверях гласила: «Закрыто». Вероятно, сплетница Сюзи рыскала по городу в поисках новостей. Наверняка ей захочется написать об идеях Инги по улучшению условий работы, – позже, когда я рассказывала ей об этом, К. Т. назвала это «капитализмом всеобщего благосостояния», с отвращением покачивая головой.

Графиня продолжала улыбаться всем, кто встречался нам по пути. Похоже, ей доставляло удовольствие, когда все глазели на красные кожаные сиденья и украшенный бахромой навес экипажа.

– Видите, новое освещение! – Инга указала рукой на лампочку, свисавшую на проводе на пересечении улиц. – Скоро у нас будет канализация и электричество по всему городку.

– Блеск, – отозвался Джаспер и перевернул страницу.

– Тебя это не впечатляет? – воскликнула Инга. – Разве не изумительно, что город был построен всего за два года! Сильви, ange, ты не согласна?

– Ange в переводе с французского «ангел», ведь так? Сильви – ангел, – заметил Джейс. – Не то что твоя подруга Адель. – Он прошептал мне на ухо: – Остерегайся гостей этого дома, ангел. Остерегайся их континентальных замашек.

– Хватит, месье, – осадила его Инга. – Вы ужасны.

Может, он и был ужасен и высокомерен, но меня он очаровал. Его глаза прожигали мне спину сквозь спинку сиденья. Я украдкой бросила взгляд в его сторону, и он ухмыльнулся, довольный, что я оценила шутку. Мне нравилось, что он доволен, но предупреждение его не показалось мне забавным. «Остерегайся».

Инга объявила:

– Вот мы и в Маленькой Италии.

– Район макаронников, – заметил Джейс. – Так называет его отец.

– И мой тоже. Мне это не нравится, – выпалила я, не подумав, и тут же пожалела. Рискованно говорить об отце при Паджеттах, рассуждавших о les misérables и об убогих домах рабочих. Им может прийти в голову поехать в Каменоломни, где они увидят нашу жалкую хижину и будут раздавать всему оценки вместе со сладкими подарками. Если они увидят все это, даже моя огромная шляпа не скроет, кто я такая.

Домики у фабрики были слеплены из бревен и парусины. Дорожки из досок, брошенных поверх грязи, вели к темным дверям. В земле за сетчатыми изгородями копались курицы, качались на ветру веревки с бельем, сушащимся на солнышке. Женщины в платках пристраивали на уличных печах чайники и кричали предостережения барахтавшимся в грязи ребятишкам. Две дворняги на крыльце тяжело дышали, слюна капала с их челюстей. Бизу зарычал на них из коляски, чувствуя себя в полной безопасности.

– Останови здесь, пожалуйста, Грейди, – велела Инга.

Мистер Грейди помог нам сойти. Дым от горящего угля смешивался с вонью отхожих мест. Над бочкой с отходами кружились мухи. Инга поморщила нос и пошла по дорожке к двери, постучала.

– Buonjorno[77]77
  Доброе утро (итал.).


[Закрыть], – поздоровалась она. – Есть кто дома?

Отозвалась загорелая женщина со светлыми глазами, скулы ее блестели от пота, а голова была повязана платком.

– Cosa vuoi?[78]78
  Что вам угодно? (итал.)


[Закрыть] – спросила она с тревогой, увидев на пороге элегантную Ингу. Руки у нее были покрыты фиолетовыми пятнами. Она вытерла их о передник, и пятна сошли, оставив на нем красные полосы.

– La Contessa![79]79
  Герцогиня! (итал.)


[Закрыть] – Она потрясенно качала головой. – Ох, не верю глазам. Benvenuto![80]80
  Добро пожаловать! (итал.)


[Закрыть]

За ее спиной толпились дети, передник топорщился на округлившемся животе.

– Я синьора Санторини.

– Не беспокойтесь, миссис Санторини, – успокоила ее Инга. – Это всего лишь дружеский визит. Non ti preoccupare[81]81
  Не беспокойтесь (итал.).


[Закрыть]. Это мистер Паджетт.

Миссис Санторини изумленно уставилась на Джаспера.

– Сын? – спросила она, пытаясь говорить по-английски. – Паджетт-младший? Il figlio?

– Джаспер Паджетт, – представился он. – Рад знакомству.

Он поклонился так изысканно, что миссис Санторини захихикала как девчонка и прикрыла рукой щербатый рот.

Инга зашла в дом.

– Смотри внимательно, Джейс. А ты все записывай, Сильви.

Но Джейс остался на крыльце и стал читать книгу.

– Он меня расстраивает, – пробормотала Инга.

«Расстроена», – записала я и пошла вслед за ней в дом Санторини, полный детей.

– Филомена, Джованни, Маргерита, – перечисляла синьора детей, положив руку на сердце. – Мария, Анна, Пьетро.

Двое младших играли без штанишек, как Кусака, со стуком складывая в ведерко камешки.

Инга улыбнулась и тронула их кудряшки с нежностью, при виде которой я почувствовала, как скучаю по брату.

– Твои бамбинос принимают ванну? – она показала руками, будто трет себя губкой. – Il bagno?

– Si, si.

Синьора теребила передник. Смущение повисло в воздухе плотной завесой, оно тяготило меня. Мне хотелось спрятаться в большой бочке у печи. Она была заполнена темным красным соком, в накрывавшем ее сите лежали шкурки и семечки, оставшиеся после отжима винограда.

– Отметь, – Инга указала на бочку.

«Виноград», – записала я. «Вино».

Графиня проверила углы, понюхала воздух, метнула взгляд на ночной горшок, изучила рой мух на ширме, рассмотрела вереницу кувшинов с вином на полке.

– Отметь.

Я делала записи каждый раз, как она поводила бровью, подавая мне знак. Ее внимание не привлекли занавески с цветочным рисунком, сшитые из мешков из-под муки, горшок с маргаритками на подоконнике, вышивка на скатерти и изображение Девы Марии на стене. Проходя мимо него, я по привычке перекрестилась. Радуйся, Мария, благодати полная. Но сама я благодати не чувствовала, только неловкость и беспокойство, словно мне за шиворот выплеснули ведро с угрями. Дети глазели на нас: на мой блокнот с записями, на Ингу, благодушно взиравшую на них ярко-голубыми глазами. Кем нас считали Санторини? Наверное, непрошеными захватчиками, судьями, которые могли нанести им вред.

Миссис Санторини щипала губы пальцами. Кажется, она отчаянно хотела что-то сказать, но от страха слова застряли в горле.

– Прошу вас, синьора. Мы платим ренту. У меня есть квитанция. Мы платим.

– Не волнуйтесь, – повторила Инга. – Мы из социологического отдела. Siamo amici, мы друзья. Сильви, подарки!

Я сняла крышку с корзины и достала одну из коробочек с конфетами. Дети столпились вокруг, пока миссис Санторини открывала упаковку. Она ахнула, увидев цветные обертки.

– Caramella![82]82
  Конфеты! (итал.)


[Закрыть] – миссис Санторини обмахнула лицо рукой и потом в порыве благодарности прижала ладонь к горлу. – Ох, la Contessa, спасибо. Mille grazie.

– Итак, синьора, – воскликнула сияющая Инга, – обязательно купайте бамбинос три раза в неделю и не жалейте мыла. Вот инструкции. Сильви? Подай брошюрку.

Я протянула синьоре брошюру «Правила гигиены для семей».

Миссис Санторини только отмахнулась.

– Простите, простите. Плохо английский.

– Все равно оставь, Сильви, – прошептала Инга. – Запиши: надо все перевести.

«Перевести», – пометила я, понимая, однако, что перевести с языка особняка на язык хижин едва ли возможно. Как мыться с мылом, когда мыла нет?

Вернувшись в экипаж, добрая графиня помахала всем рукой и поморщила свой милый носик.

– Тебе стоило на это взглянуть, Джаспер! – воскликнула она. – Déguelasse[83]83
  Отвратительно (фр.).


[Закрыть], просто свинарник. Может, лучше его снести? По крайней мере, им следует передвинуть уборные подальше!

– Но, мадам, – тихо заметила я. – Зимой снег очень глубокий. Если уборная далеко, можно замерзнуть.

От ее слов меня пронзил стыд, захотелось защитить семью Санторини и всех обитателей хижин.

– Ты права, – согласилась она, обдумав мои слова. – Вот именно поэтому нам нужна канализация. И все живут в такой тесноте. Их восемь в этой хижине! Или девять? И голые малыши. У них даже нет игрушек. И этот алкоголь! Ты видела? Бутылки! Эти Санторини, как это называется? Самопойщики.

Я с трудом удержалась от смеха.

– Самогонщики, – поправила я Ингу.

– Святые небеса! Самогонщики! – прокричал сзади Джаспер. – Дьявольское пойло! Искупать их в шампанском!

– Джейс, прошу тебя, – осадила его Инга. – Они делают вино из всего, даже из сорняков.

– Давайте вернемся, – предложил Джейс. – Проверим, насколько vino хорошее. Сравним с бордо из погреба моего старика. Меня мучает жажда.

Я подавила улыбку, и он увидел во мне благодарного зрителя. Родственные души.

– Главная проблема каждого рабочего поселка – выпивка, – изрекла Инга.

Мне хотелось ей возразить: «Главная проблема – опасная работа. Низкая оплата и высокие цены. Теснота и холод». Но я решила, что это не пристало моему положению. Мое место в хижинах или в Картонном дворце, пока я не найду что-то получше.

Джаспер отложил книгу и, словно прочитав мои мысли, сказал:

– Главная проблема в том, что людям не платят деньги.

Так и есть! Я молча поддержала его.

– Конечно, им платят! – накинулась на него Инга. – Кто внушил тебе эти мысли? Они пропивают все жалованье. Тратят на виски.

– А почему бы и нет? – возразил он. – Что в этом плохого?

– Мы пытаемся отрезвить город. Эти люди – они пьют целыми днями. И получают травмы. Потом не работают. Социология дает решение! Я говорила вашему отцу, нам нужен клуб для мужчин. Где будут подавать только сидр. И будут развлечения. Бильярд, карточные игры, бейсбол. Вот что им нужно.

– Давайте спросим Сильви, что им нужно, – предложил Джаспер.

– Я только делаю записи, – увильнула я от ответа, еще надеясь, что эти записи помогут рабочим. – Не мое дело говорить.

Но Джаспер мог говорить все, что хочет, и он не стеснялся.

– Люди не могут жить на гроши и отрабатывать смены по четырнадцать часов, – сказал он. – Но отец не слушает.

– Это неправда. Так ведь, Сильви? – давила на меня Инга. – Разумеется, им платят.

– Не деньгами, – возразил Джаспер. – Расписками для магазина компании. Так ведь, мисс Пеллетье?

Оказавшись между двух огней, я пожала плечами. За меня ответили руки: я раскрыла ладони, пустые, как карманы моего отца. И улыбнулась сначала Джейсу, потом Инге, продолжая слушать внимательно, как шпион.

– Инга, если вы прочтете местные новости… – начал было Джаспер.

– Эта газетенка, ба! – прервала его Инга. – Она ненавидит бизнес. Ненавидит успех.

– Она ненавидит то, что мы не платим парням сверхурочные. Ненавидит, что Боулз берет с рабочих арендную плату за палатки, в которых им приходится жить. Даже в разгар зимы.

– А где еще им жить? – прокричала Инга. – Мы строим сразу, как нам доставляют древесину. – Она кипела от гнева, видя, что ее надежды обратить Джаспера в социологическую веру тают, словно снег под полуденным солнцем. – Все равно этой зимой у нас будет каток. И лыжные гонки. Как в деревнях Европы.

– И мы все научимся распевать йодль. – Джаспер комично изобразил тирольский напев. Инга расхохоталась. Грейди хлопнул себя по колену. Атмосфера разрядилась, хоть они и продолжали спорить.

– Мне хочется, чтобы вы оценили важность социологии, – заметила графиня. – Если деревня станет комфортной, жители не будут бастовать. Они будут работать.

– Как рабы, – вставил Джаспер.

– Рабы, пф, – фыркнула она. – Это все в прошлом.

Возможно, начальники все еще живут этим прошлым, подумала я. Джаспер помахал книгой.

– Доктор Дю Бойс не считает это прошлым.

– Ты попугай, вторящий профессорам-янки, – воскликнула Инга. – Твой отец полагает это безнадежным. Нужна твоя помощь, чтобы его убедить. Социология – это будущее. Тебя он послушает.

– Раньше не слушал, – возразил Джаспер.

Все утро мы с Ингой объезжали деревню, а Джаспер оставался в экипаже и болтал с Джоном Грейди, сидя в тени. Временами он зачитывал вслух отрывки из книги Дю Бойса, а Грейди слушал и вежливо кивал. М-м, ага, надо же. Очевидно, что Джейс не мог сказать о «Душах черного народа» то, чего Грейди не знал. Это Джейс (а позже и я сама) находил откровения на этих страницах, и вдохновение, толкнувшее его на путь безумств.

Заходя в хижины, графиня расспрашивала жителей. «В чем вы нуждаетесь?» Она слушала, лицо ее выражало глубокое сострадание, а ладонь лежала на плече или предплечье собеседника – этакий жест доброй самаритянки. Малыши сидели на ее элегантных коленях, играя с ее ожерельем и ковыряя в носу. Они целовали ее в щеку чумазыми губами. Она трепала им волосы пальцами.

– Вы ходите в школу? – спрашивала она. – Надо ходить каждый день! Есть у вас игрушки? Что сказать святому Николаю про ваше заветное желание?

Запиши: для девочек куклы-пупсы, для мальчиков игрушечные поезда.

Она стала летним Рождеством. Бизу с лаем носился вокруг, пока взволнованные матери наблюдали за происходящим и шептали детям на чешском, польском или итальянском: «Не балуйтесь. Ведите себя хорошо». Шлепали их, пока не видит богатая дама. Инга щекотала их худые ребра. Возможно, эти матери задавались, как и я, вопросом, почему у нее нет собственных детей.

Женщины изливали ей желания своих измученных сердец, говоря, чего им не хватает: обуви и молока, мяса и лекарств. Я все записывала. В одной хижине не было двери, в другой текла крыша. Записывай. Мы видели палатки с жестяными дымоходами, ребенка, спавшего в ящике из-под яблок, как когда-то Кусака. Инга побеседовала с девушкой моего возраста: к ее спине был привязан младенец, за юбку держался карапуз, а во рту вместо зубов зияли сплошные дыры.

– В чем вы нуждаетесь?

– Мне бы выспаться! – девушка захохотала, обнажив черные пустоты во рту.

За нашей коляской бежало шесть или семь ребятишек, словно за цирковой повозкой.

– Эй, Contessa! Dolci, dolci. Пожалуйста, спасибо.

Мы раздавали конфеты.

– Вот уж польза им от этого, – фыркнул Джаспер. – Дали бы им денег, а не конфет.

И снова он заметил мою улыбку из-под шляпы.

– Фу, какой вы, Джейс, – протянула Ингеборга. – На фабрике уже поговаривают про забастовку. Полковник расшибет им головы, как в Руби. Вы этого хотите?

Желудок у меня сжался. Забастовки казались чем-то бесконечно далеким от этой повозки. Но люди в ней говорили про расшибание голов. Именно такой жестокости опасалась моя мать, поэтому и избегала разговоров о профсоюзах и не хотела принимать дома их организатора Лонагана.

– Мы пытаемся сделать людей счастливее, – продолжала Инга. – Почему вы так мрачно на все смотрите?

– Должно быть, виноват горный воздух, – ответил Джейс. – Предпочитаю сырой туман Новой Англии.

Он сам походил на туман: его сарказм и аргументы, бросаемые на меня искоса взгляды. Я, затаив дыхание, слушала их с мачехой разговор и расстроилась, когда он нашел предлог нас покинуть:

– Дамы, простите, вынужден вернуться к учебе.

– Ладно, идите, – надула губы Инга.

Джейс подмигнул мне и спрыгнул с коляски. На углу улицы вместо того, чтобы свернуть к «Лосиному рогу», он пошел в направлении салуна. Грейди посмотрел, куда он направляется, и покачал головой.

– Он несчастлив, этот мальчик, – сказала Инга.

Почему он несчастлив, живя в шато и попивая апельсиновый сок, для меня оставалось загадкой. И я молчала, надеясь услышать объяснение.

– Его отец говорит, что он всегда был нервным ребенком, – бормотала она. – Оно и понятно, он рос без матери.

– Я видела ее портрет, – вставила я. – Она была красавица.

– Герцог любит красивых женщин, – заметила Инга не без тщеславия. – Но Джейс одинок. – Она прошептала по-французски: – Его воспитывали эти люди, бедные негры.

Она скосила глаза в сторону Джона Грейди, управлявшего экипажем, на его прямую спину и руки, в которых он держал вожжи, с таким видом, словно он виноват в том, как воспитали лишившегося матери мальчика.

– А потом эта вторая жена! – продолжала Инга. – Она отослала мальчика в академию Массачусетса, когда ему было всего восемь. А теперь? Пф-ф. В университете ему внушили столько дурных идей. Он спорит с отцом, ругает деда, а ведь тот был генералом и воевал, ты знала? Его ранили при Манассасе. – Она перешла на английский.

– Его портрет я тоже видела. Бригадный генерал, верно?

– Да, очень известный. Потерял ногу и вообще все. Земли, собственность.

Джон Грейди стал насвистывать что-то неопределенное.

– Поэтому муж хочет возвести памятник конфедератам. В честь своего отца. Муж не может забыть дом своего отца, его отрезанную ногу. Только представь все это, – Инга содрогнулась.

Я подумала про Пита Конбоя и пилу хирурга. Мистер Грейди засвистел громче.

– Но, Джаспер… ему все равно. Он стыдится. И предпочитает забыть. Для мужа сын – сплошное огорчение. Он… трудный, мне тоже с ним непросто. Три года я пытаюсь с ним подружиться, но он злится на меня. Сплошное расстраивание.

– Расстройство, – поправила я.

– Да, расстройство, – она наклонилась ко мне.

Я с трепетом погладила ее шелковистые волосы.

– Мне жаль, Инга.

Она вытерла глаза и выпрямилась.

– Ничего, пустяк.

Но это был не пустяк. Джейс трудный, мрачный и саркастичный. Но в то же время очаровательный, начитанный и остроумный. И он подмигивал мне так, словно у нас взаимопонимание.

Глава десятая

Дождь стекал по стеклянной крыше и по стенам оранжереи. Мы походили на рыбок в аквариуме: пальмовые листья и папоротники высились вокруг словно водоросли.

– Пожалуйста, перепиши все заметки с нашей поездки, – сказала Инга, развалившись в шезлонге. – Составим отчет об условиях в поселке и рекомендации. Первое: закрыть салун. Второе: спланировать систему канализации. Третье: что там еще?

Я просмотрела заметки.

– Перевести брошюры?

– Да, перевести, – она взмахнула рукой и зевнула. – Только не сейчас, пожалуйста. Отчет – дело утомительное. Сегодня мы слишком много работали, да? Теперь развлечемся. – Она похлопала по сиденью рядом с собой. – Я такая скучная.

– Не скучная, – поправила я. – Мне скучно. Ennuyée.

– Да, скучно. Месье Паджетт в Денвере. Он хотел, чтобы я поехала с ним, но… – она заговорила тише, – дамы там меня недолюбливают. Сплетничают обо мне. Они овцы. Коровы и овцы. Им не нравится европейский стиль и то, как я заполучила своего мужа. Они разговаривают о церкви. И о всякой ерунде. Обсуждают рецепты. Их не интересуют музыка и танцы. Представляешь, Сильви?

Все, что я знала о танцах, ограничивалось топтанием моих тетушек и дядюшек в тяжелых башмаках под скрипку отца в амбаре и скаканием двоюродных братьев и сестер, вероятно весьма примитивным.

– Я мало что знаю об изысканных танцах, – заметила я.

– Не умеешь танцевать? – она встревоженно поднялась. – Но, Сильви! Тебе надо подготовиться к гран-бал. Три недели достаточный срок. Я научу тебя.

– Вряд ли это хорошая мысль.

– Вставай.

Повернувшись ко мне лицом, она протянула мне левую руку, а второй обхватила меня за талию. Нежные пальцы графини сжимали мои широкие костяшки. Она притянула меня к себе, зажав как в тисках, и направляла вперед-назад, приговаривая:

– Un, deux, trois! Раз, два, три! Шаг, шаг, шаг, поворот и шаг!

Она отпустила меня и станцевала сама, заливаясь звонким смехом. Бизу залаял, и она взяла его на руки и танцевала пару минут вместе с ним. Потом вернулась ко мне, продолжая смеяться и кружиться. Я следовала за ней, поглядывая на свои неуклюжие ступни, пока она вальсировала, направляя мое нескладное туловище.

– Смотри вверх! Не деревеней! – Она напевала мелодию вальса. – Та-та-та-та-та! Ты катишься на коньках, летишь по льду, glissade – скользишь. Ты легкая как перышко, Сильви.

Потом, словно их осыпали волшебной пыльцой феи, ноги мои ощутили ритм. И мы с графиней раскачивались в такт, напевая мелодию, и шаг за шагом выскользнули в холл со сводчатыми потолками.

– Вальсируй, Сильви!

Я дала себе волю и заскользила по отполированным полам. Ой-ей. Появилась миссис Наджент: ее ноги неодобрительно цокали по паркету. В глазах ее читалась тревога, словно мы пустились в загул в опиумном притоне, а не танцевали под воображаемую мелодию.

– У нас урок танцев! – прокричала Инга.

– Вижу, – ледяным тоном протянула экономка.

– Присоединяйтесь, миссис Наджент! – пропела Инга.

Экономка откинула голову. При виде ее возмущенно вытянувшегося лица мы прыснули со смеху. Когда она отвернулась, мы втянули губы, изобразив рыбий рот. Она обернулась и уставилась на нас. Кажется, она заметила мою гримасу. Ей же хуже, мне все равно. Мы с Ингой провальсировали назад в оранжерею, не переставая хохотать. И упали на кушетку, хватаясь за бока.

– Сильви, ange, ты танцуешь как цирковой слон.

– Я нескладеха.

– Не-скла-деха, – протянула она. – Что значит «нескладеха»? Неважно. Ты становишься перышком в руках мужчины, а он вращает тебя, словно ты невесомый призрак.

– Может, я и вправду буду для них призраком, невидимкой, – заметила я.

– Хм, я так не думаю. Здесь, в американских горах, ты можешь стать кем хочешь, да? Я графиня, месье Джерри Паджетт из Ричмонда, Виргиния, – герцог. Кем желаешь стать? Просто скажи, et voilà, оно исполнится.

Кем я хотела стать? Возможностей было не так уж много.

– Нельзя просто пожелать чего-то и получить, – сказала я Инге. – Нельзя просто решить, кем быть…

– Разве? – Инга ухватила пальцами локон моих волос и задумчиво теребила его. – Шесть лет назад я загадала желание. И потом встретила Джерома Паджетта, мы танцевали вальс. Понимаешь теперь, Сильви, почему охотничий бал так важен? Приедут все сливки общества со своими деньгами. Сотня гостей. И джентльмены будут приглашать тебя на танец.

– Не думаю, – попыталась я противиться заразившей меня надежде. Я знала лишь одного джентльмена, но Джейс не увлекался танцами. Станет ли он кружить меня в вальсе, если я превращусь в перышко в его руках?

– Конечно, пригласят, – заверила Инга. – Используй свой шанс, les opportunités.

Несколько дней я просидела за столом, печатая заметки с нашей вылазки и изучая отчет социологического отдела о городке Руби, который написала два года назад Адель. По предложению Инги я сохранила выдержки из текстов известного доктора Ричарда Корвина, основоположника движения по улучшению условий работы. Я отредактировала отдельные фрагменты его идей, совершая мелкие подрывные действия, словно местный агитатор.

ПРЕИМУЩЕСТВА ДЛЯ БИЗНЕСА

Отеческая забота компании и сыновняя услужливость и преданность работников будут способствовать спокойствию и держать подальше сброд от профсоюзов, защищая от социалистических веяний. Увеличатся прибыли. Мы не стремимся стать филантропами, только внедрять деловые идеалы как корпорация, у которой есть дух единства. Золотое правило братской любви является основой социальных улучшений во всех рабочих лагерях компании «Паджетт».

Я впечатала комментарии Инги с нашей поездки. Отчет Адели служил образцом, а улучшенный рабочий поселок у угольных шахт Паджеттов в Руби являлся моделью для Мунстоуна.

ПОРОКИ: Пороки, в особенности пьянство, распространенное во многих шахтерских городках, можно свести к минимуму распоряжением, запрещающим спиртное, и тщательным надзором со стороны компании.

ОБУВЬ: Компания должна обеспечить обмен детской обуви и прочего в лавке компании, чтобы ученики школы были надлежащим образом обуты.

Я писала заметки в таком духе, цитируя идеи Инги. Я была почти влюблена в них, в философию доброты и коробок с конфетами. Так когда-то была влюблена в доброту Иисуса, мывшего ноги своим ученикам и тела больных проказой. Леди Щедрость, миссис Паджетт, хотела построить театр. Больницу. Принести людям свет, здоровье, а еще черную икру, розы и чистые туалеты. Она мечтала о библиотеке и игровой площадке, об оркестре Мунстоуна, играющем Моцарта.

РОЖДЕСТВО: Компания должна организовать ежегодную вечеринку для работников с индейкой и пудингом. Каждому ребенку младше восьми вручить подарок: куклу-пупса девочкам, игрушечный поезд мальчикам.

Мунстоун был сияющей мечтой посреди гор, так описывала его Инга. И я описывала ее философию улучшения производственных условий, хотя голос внутри и шептал: «Не будь тупицей». Конфет и рождественской индейки не хватит надолго. И деревенщины вроде меня никогда не научатся вальсировать. Но я не слушала этот голос и верила, что скоро вниз по заснеженным склонам заскользят лыжники, как в Альпах. Верила в амброзию и нектар. И радужных пони.

Вместо этого нас ждали впереди беспорядки, кровопролитие и смерть.

– Превосходный отчет, – заявила Инга в понедельник утром, просмотрев текст. – Ты записала все точно. Я внесла всего несколько пометок. Их надо напечатать. Полковник Боулз придет ужинать в пятницу, передам ему рекомендации.

Я закрылась в оранжерее и напечатала десять страниц «Отчета социологического отдела компании “Паджетт” об условиях в рабочем поселке Мунстоуна с рекомендациями по улучшению жизни работников». К среде я все закончила. В четверг Инга выразила свое полное удовлетворение отчетом.

– Завтра покажу его полковнику, – сказала она.

В пятницу, вероятно в наказание за рыбью гримасу, миссис Наджент приписала меня к кухне и обрядила в форму прислуги. Вручила черное платье и чепец с ужасными сборками.

– Полковник и миссис Боулз придут на ужин с несколькими гостями из Денвера. Надо выглядеть прилично.

Смотрелась я в этом жутком чепце словно гриб поганка.

Весь день Истер заставляла меня чистить, лущить и резать овощи на дюжину гостей. Я мыла с мылом подносы и ложки, оттирая с них капли соуса и глазури. Выкладывала на противень белые кружочки картофеля для pommes de terres à la Normande[84]84
  Картофель по-нормандски (фр.).


[Закрыть]. Рука болела от ожога, оставленного раскаленным маслом. Истер свернула картофель в форме цветочных лепестков. Я отнесла закуску в ледник и присела ненадолго в тени, любуясь текущей внизу рекой.

– Куда ты подевалась? – воскликнула Истер, когда я вернулась. – Как раз когда нужна помощница следить за духовкой, ты где-то шляешься. – Она запыхалась, разгоряченная паром от кастрюль, и вытирала пот со лба передником. – К ужину придут двадцать пять гостей, а ты где-то бродишь.

– Извините, Истер. – Обычно она не злилась долго, но в тот день вымоталась. Когда Джон Грейди зашел в кухню за стаканом воды, она протянула его, не сказав ни слова.

– Миссис Грейди, – произнес он, – мое сердце разрывается, когда вы так хмуритесь.

– Мне ужасно жаль, – сказала она. После его ухода она протянула мне миску с ошпаренным луком, чтобы легче снималась шелуха – она научила меня этому приему. – По правде, я не заслуживаю этого мужчину. Если найдешь себе мужа хотя бы наполовину такого же доброго, значит, ты родилась под счастливой звездой.

– А как вы его нашли?

– Давным-давно, – ответила она. – В детстве играли в одном дворе. Но Грейди сбежали из Бель-Глейд, когда началась война. Его отец записался в армию янки, но его подстрелили, и мамаше Грейди с детьми ничего не оставалось, как вернуться. – Воспоминания захватили ее. – Миссис Грейди так и не смогла это пережить, зато мне повезло, ведь Джон Грейди как увидел меня тогда, так до сих пор глаз с меня не сводит и… – Она смягчилась, заговорив об этом. – В моем сердце все еще крутятся колесики, когда я вижу этого мужчину.

Не знала, что в человеческом сердце есть колесики. Но как только она это сказала, я почувствовала, как в моем собственном сердце тоже завертелись колесики.

Когда гости расселись, сестры-хорватки принесли в столовую ужин. Мистер Наджент в своем наряде дворецкого стоял на изготовку: ему предстояло наполнять три разных вида бокалов кларетом, шампанским и водой со льдом, взятой из Алмазной реки. Когда открывалась двустворчатая дверь, раздавался звон серебра и фарфора и обрывки громких разговоров.

– Тиф!

– Только не за этим столом, пожалуйста.

– Мы схватили этого мула за уши.

– Перестань, Джером, mon amour, – раздался голос Инги и звонкий смех.

На десерт мы разложили на тарелочки tartes au citron[85]85
  Лимонные пирожные (фр.).


[Закрыть] с веточками мяты. Я отрезала листочки от стебля, а Истер втыкала их как флажки и выкладывала замороженные розетки размером с незабудки на слепленные ею шоколадные конфеты. Она была художником, творившим из теста и сахара и погруженным в свои творения. Не успели мы закончить десерт, как дверь кухни распахнулась и вошел Джейс Паджетт во фраке, кипя от возмущения. Джейс ослабил галстук, дергая его из стороны в сторону.

– Оставь это, – сказала Истер, возясь с подносами. – Ступай назад и садись за стол.