Текст книги "Дочь часовых дел мастера"
Автор книги: Кейт Мортон
Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Я думала о том, что́ Люси будет делать с домом. Надежды было мало, но я все же надеялась, что она останется здесь жить. А потом стали привозить вещи: сначала деревянный ящик, затем парты, стулья, узкие железные кроватки, грифельные доски и целые подносы с мелом. И наконец прибыла женщина по фамилии Торнфилд, на чьем письменном столе красовалась табличка с надписью «Заместитель директора».
Школа. Я обрадовалась. Малышка Люси всегда тянулась к знаниям. Эдвард тоже порадовался бы: мы с ним часто останавливались у витрин книжных магазинов, а потом он затаскивал меня внутрь – купить новую книжку для Люси. Ее любопытство было ненасытным.
Иногда я все еще слышу голоса школьниц. Тихие, далекие голоса – они поют, спорят, смеются, а по ночам многие плачут в подушки, умоляя отца или мать пожалеть их и забрать отсюда. Их голоса вплелись в ткань этого дома, стали его частью.
Все те годы, что я жила с миссис Мак, Мартином и Капитаном, моим главным желанием было, чтобы за мной вернулся отец, но я никогда не плакала. В письме, которое отец оставил миссис Мак, говорилось предельно ясно: я должна быть смелой и стараться быть хорошей; я должна работать, чтобы содержать себя, и помогать другим; я должна выполнять все, что велит миссис Мак, ибо он полностью доверяет ей и не сомневается, что она будет действовать в моих интересах.
– Когда он вернется? – спрашивала я.
– Он пришлет за тобой, как только устроится на новом месте.
Боль никогда не утихает в душе покинутого ребенка. Такую же боль я ощутила в душе Эдварда и иногда даже задавалась вопросом, уж не это ли свело нас друг с другом. Ведь его тоже бросили в детстве. Эдвард и его сестры жили со строгими родителями отца, пока их собственные родители путешествовали.
Ада Лавгроув страдала от той же боли, – я сразу это почувствовала.
Я много думала о ней в прошедшие годы. Размышляла о том, какими недобрыми могут быть дети. Вспоминала ее страдания. И тот день на реке.
Так давно все это было и в то же время как будто вчера. Мне даже напрягаться не нужно, я вижу ее перед собой как живую: вот она сидит по-турецки на постели у себя в мансарде, жгучие слезы бегут по щекам, перо в ее руке скребет бумагу, едва успевая выводить страстную мольбу: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернитесь за мной.
Глава 10
Лето 1899 года
Своего высокого, богатого отца и свою умную, ухоженную мать Ада Лавгроув ненавидела одинаково. Это было новое для нее чувство – до двадцать пятого апреля она обожала обоих родителей, – однако новизна не делала ненависть менее острой. Каникулы, говорили они, небольшая поездка в Англию. Ах, Ада-Медвежонок, Лондон тебе понравится – театры и парламент! А вот погоди, ты еще увидишь, как мягко и нежно зеленеют летом английские луга и поля! А как благоухает цветущая жимолость в живых изгородях, как желтые звездочки примул весной усыпают обочины узких деревенских тропок…
Для Ады это были иностранные слова, которых девочка не понимала и которым не верила, несмотря на звучавшую в них романтическую тоску, но все же она перебирала их в уме, с бесстрастным интересом археолога выстраивая картину жизни далекой цивилизации. Она родилась в Бомбее, и Индия была такой же частью ее самой, как ее нос или веснушки на нем. Слова «нежный», «мягкий», «узкий» применительно к пейзажу были ей непонятны: в ее мире все было большим, внезапным и пламенеющим. Ее страна была местом несказанной красоты – ярких цветов на террасах и одуряюще-сладких ночных ароматов – и невыразимой жестокости. Таким был ее дом.
Впервые мать Ады обмолвилась о предстоящей поездке мартовским днем, когда девочка ужинала. В тот день ее кормили в библиотеке, потому что вечером мама и папа ждали гостей и в столовой уже накрывали огромный стол красного дерева (он приехал на корабле из Лондона). В библиотеке было полно книг (тоже из Лондона) с именами вроде «Диккенс», «Бронте» и «Китс» на корешках, а на другом конце стола стояла книжка-раскладушка с картинками, по которой мама перед ужином учила с ней «Бурю». В комнате было жарко, волосы девочки прилипли ко лбу, в перегретом воздухе кругами летала ленивая муха, чье непрерывное жужжание навевало мысль об угрозе, неотступной, но пока еще далекой.
Ада думала о Калибане и Просперо, пытаясь понять, почему морщинка неодобрения прорезала мамин лоб, когда Ада сказала, что ей жалко Калибана, и тут ее внимание привлекли слова «съездим ненадолго в Англию».
Горячее, влажное дуновение снаружи вспучило тюлевую занавеску, и Ада спросила:
– А сколько туда ехать?
– Уже не так долго, как раньше, ведь теперь прорыли канал. Прежде, как ты знаешь, приходилось добираться поездом.
Но Ада, не умевшая плавать, как раз предпочла бы поезд.
– А что мы там будем делать?
– О, все что угодно. Ездить в гости к друзьям и родственникам, знакомиться с достопримечательностями. Мне так хочется показать тебе места, которые я знала еще девочкой: парки и галереи, сады и дворцы.
– Здесь тоже есть сады.
– Верно.
– И дворец тоже есть.
– Но без короля и королевы.
– А мы долго там будем?
– Ровно столько, сколько понадобится, чтобы завершить все дела, и ни секундой больше или меньше.
Этот ответ, который вовсе не был ответом, звучал совсем не по-маминому – обычно мама хорошо могла противостоять шквалу вопросов Ады, но в тот раз девочке не хватило времени докопаться до сути того, что от нее скрывали.
– Все-все, иди к себе, – сказала мама и сделала своими ухоженными пальцами такое движение, как будто отметала от себя что-то. – С минуты на минуту вернется из клуба твой отец, а у меня еще цветы не расставлены. У нас сегодня будет лорд Керзон, ты же знаешь, а значит, в доме все должно быть безупречно.
Потом на террасе Ада пару раз неспешно сделала колесо, наблюдая за тем, как мир из пурпурного становится оранжевым, словно картинка в калейдоскопе, где цветы индийской сирени и гибискуса сменяют друг друга. Садовник мел газон, а его помощник расставлял на широкой веранде плетеные кресла.
Вообще-то, Ада любила делать колесо, но в тот вечер она не вложила в него всю душу, как обычно. Вращение мира вызвало у нее не восторг, а головокружение, даже тошноту. Немного погодя она бросила эту забаву и села на краю веранды, там, где росли нильские лилии.
Отец Ады был важной персоной, так что их особняк стоял в самом центре Бомбея, на вершине холма; со своего наблюдательного пункта Ада видела Висячие сады, спускавшиеся туда, где катило на берег свои валы Аравийское море. Девочка сидела, задумчиво обрывая с огромной белой лилии длинные тонкие лепестки, похожие на паучьи лапки, когда ее нашла айя, нянька по имени Шаши.
– Вот ты где, пилла, – сказала Шаши, старательно выговаривая английские слова. – Пойдем-ка: твоя мама хочет, чтобы мы с тобой принесли еще фруктов для десерта.
Ада встала и взяла протянутую руку Шаши.
Обычно ей нравилось ходить с нянькой на рынок – там был один продавец закусок, он всегда давал ей лишнюю чаккали, которую Ада грызла, следуя за Шаши и ее огромной корзиной долгим замысловатым путем, от одного прилавка с фруктами и овощами к другому, – но сегодня тревога, вызванная внезапными словами матери, облаком висела над ней, и девочка в задумчивости едва переставляла ноги, пока они шли по склону холма вниз.
На востоке собиралась гроза, и Ада надеялась, что скоро пойдет дождь. Хлынет могучими потоками прямо на экипажи, которые везут гостей к ее родителям. Она тяжело вздохнула, так и эдак поворачивая в уме неожиданное предложение матери, ища подвоха в ее словах. Англия. Далекая земля, где ее родители были маленькими, владения таинственной и легендарной «бабушки», родина людей, которых отец Шаши называл обезьяньими задницами…
Шаши перешла на пенджаби.
– Что-то ты притихла, пилла. Не подумай чего-нибудь, мои уши только рады тишине, но я все-таки удивляюсь, уж не случилось ли чего с твоей любопытной мордашкой?
Ада, которая сама еще не решила, что думать о недавнем разговоре, выложила его няньке весь, до последнего слова. Под конец она выдохнула:
– А я не хочу ехать!
– Вот упрямый маленький мул! Столько шума из-за какой-то поездки домой?
– Это их дом, а не мой! Не хочу я ехать ни в какую Англию и так маме и скажу, как только мы придем с рынка.
– Но, пилла, – заходящее солнце коснулось нижним краем линии горизонта, золотом изливаясь в море, которое несло его сверкающие чешуйки назад, к берегу, – ведь это будет поездка на остров.
Шаши была мудра и хорошо понимала, что Аде безразлична какая-то там «Англия», зато девочка любит острова и сейчас просто забыла, что Англия – это как раз остров, только очень далекий, посреди Северного моря, небольшой тускло-розовый клочок земли в самом верху карты, с узким пояском посередине, совсем как песочные часы. В кабинете отца был глобус – большой, сливочного цвета шар в объятиях дугообразного зажима красного дерева, – Ада, когда бывала допущена в это святилище, пропахшее ароматом сигар, иногда крутила его для развлечения: ей нравилось, как он щелкает на ходу, словно целый рой цикад. Она заметила остров под названием «Великобритания» и сказала отцу, что, на ее взгляд, не так уж он и велик. Тот рассмеялся и ответил, что внешность часто бывает обманчива.
– Этот маленький остров, – добавил он потом с гордостью, от которой у Ады почему-то сильно забилось сердце, – мотор, который приводит в движение весь мир.
– Конечно, – согласилась она теперь с нянькой, – остров – вещь хорошая. Но ведь Британия – это остров обезьяньих задниц!
– Пилла! – Шаши подавила смешок. – Нельзя говорить такие вещи, особенно там, где тебя могут услышать мать и отец.
– Мать и отец – тоже обезьяньи задницы! – горячо выпалила Ада.
Восхитительный риск, на который пошла Ада, прелестное непочтение, с которым она говорила о своих многоуважаемых родителях, стали искрами, которые разожгли пламя, и Ада почувствовала, как ее решимость быть сердитой начинает плавиться на этом огне. Смех уже рвался из нее наружу. Тогда она взяла руку своей айи и крепко-крепко сжала ее:
– Ты тоже должна поехать со мной, Шаши.
– Я останусь здесь и буду ждать, когда ты вернешься.
– Нет, я буду очень без тебя скучать. Ты должна поехать. Мама и папа разрешат.
Но Шаши лишь покачала головой:
– Я не могу поехать с тобой в Англию, пилла. Я там увяну, как сорванный цветок. Моя почва здесь.
– И моя тоже. – Они достигли подножия холма и ряда пальм, которые росли вдоль берега. Лодки-дхоу, свернув паруса, чуть покачивались на гладкой поверхности моря, а на берегу парсы в белых одеждах уже готовились к закатной молитве. Ада остановилась и повернулась к золотистому океану лицом, ощущая тепло заходящего солнца. Ее переполняло чувство, названия которого она не знала, прекрасное и болезненное в одно и то же время. И она повторила, на этот раз медленнее: – Моя почва тоже здесь, Шаши.
Шаши ласково улыбнулась, глядя на нее, но ничего не сказала. Это было необычно, и молчание айи еще больше встревожило Аду. Мир как будто накренился, когда солнце перешло за полдень, и все в нем вдруг сдвинулось с места. Привычное поведение взрослых изменилось, словно часы, прежде надежные, теперь показывали неправильное время.
С некоторых пор Ада часто ловила себя на этом чувстве. Интересно, связано ли оно с тем, что ей недавно исполнилось восемь? Может быть, так начинается взрослость?
Ветерок приносил запахи морской соли и перезрелых фруктов, слепой нищий протянул к ним свою чашку, когда они проходили мимо. Шаши опустила в нее монетку, а Ада начала снова:
– Не могут же они заставить меня поехать.
– Могут.
– Но это нечестно.
– Да ну?
– Совсем нечестно.
– А ты помнишь сказку «Свадьба крысы»?
– Конечно помню.
– Разве это честно, что крыса, которая никому ничего плохого не сделала, в итоге осталась с паленой задницей?
– Нет, нечестно!
– А «Неудачную сделку медведя» помнишь? Разве честно, что бедный медведь сделал все, о чем его просили, но не получил ни кичри, ни груш?
– Нет, конечно!
– Ну так вот.
Ада нахмурилась. Ей никогда и в голову не приходило задуматься над тем, что многие истории, которые рассказывала Шаши, учат одному: в жизни нет места справедливости.
– Этот медведь был бевкупх! Глупый. Будь я на его месте, уж я бы показала этой жене дровосека.
– Конечно очень глупый, – согласилась Шаши, – и ты бы, конечно, показала.
– Она была лгунья.
– Да.
– И обжора.
– Мм, кстати, об обжорах… – Они уже дошли до рынка, где Шаши взяла Аду за руку и повела ее к любимому прилавку со снедью. – Сдается мне, что пора нам подкормить твою маленькую мордашку. Чтобы она не докучала мне жалобами, пока я буду выбирать фрукты.
Трудно продолжать сердиться, когда держишь в руке теплую, свежую, солененькую чаккали, и песнопения парсов плывут над морем, свечи и цветы гибискуса качаются на волнах, яркими точками окружая прилавки, и весь мир вокруг тебя становится пурпурным и оранжевым в сумерках. Ада была так счастлива, что даже не помнила, из-за чего сердилась совсем недавно. Просто папа и мама решили взять ее с собой в короткую поездку на один остров. Вот и все.
Мама требовала фрукты немедленно, и у Шаши не оказалось времени, чтобы обойти, как обычно, все прилавки и перебрать всё в поисках лучшей папайи и самых спелых мускусных дынь. Ада еще не слизала с пальцев последние крошки чаккали, а они уже повернули домой. Она попросила:
– Расскажешь мне сказку про принцессу Баклажан?
– Опять?
– Это же моя любимая. – По правде говоря, Ада любила слушать все, что рассказывала Шаши. Она даже не огорчилась бы, если бы вместо обычной сказки на ночь та вдруг решила почитать Аде что-нибудь из дипломатической переписки ее отца; ведь больше всего ей нравилось просто лежать рядом с Шаши, чье имя означало «луна», и, пока в небе не погаснут последние отблески дня, уступив место ярким звездам, завороженно слушать, как айя вплетает в сказку шелестящие, щелкающие слова на пенджаби. – Пожалуйста, Шаши.
– Может быть.
– Пожалуйста!
– Ладно. Если поможешь мне занести фрукты на вершину холма, так и быть, расскажу тебе вечером про принцессу Баклажан и про то, как она обманула злую королеву.
– А давай лучше сейчас, пока мы идем наверх?
– Бандара! – сказала Шаши, притворяясь, будто хочет оттрепать Аду за уши. – Маленькая обезьяна! Да за кого ты меня принимаешь, что просишь такое?
Ада ухмыльнулась. Попробовать все равно стоило, хоть она и знала, что Шаши не согласится. Правила есть правила, Ада усвоила это крепко. Лучшие сказки рассказываются, когда стемнеет. Много раз душными ночами, когда они бок о бок лежали на платформе, возвышавшейся над крышей, и окна были широко раскрыты, но жара все равно не давала уснуть, Шаши рассказывала Аде о своем детстве, которое она провела в Пенджабе.
– Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, – говорила она, – от восхода солнца и до самого заката никто историй не рассказывал, потому что у всех была работа. Нет, я не прохлаждалась, как ты! Целый день я делала лепешки для очага, чтобы было чем его растопить, когда стемнеет, моя мать сидела за прялкой, а отец с братьями запрягали с утра волов и шли пахать. В деревне у всех есть какая-нибудь работа.
Ада не раз слышала эту маленькую лекцию, и хотя девочка знала, что главная цель этого – подчеркнуть праздность и легкость ее собственной жизни, она не возражала: Шаши так говорила о своем доме, что эти ее рассказы были ничуть не менее интересными и настолько же волшебными, как те, которые начинались со слов «Давным-давно…».
– Ну ладно, – сказала она, беря корзинку поменьше и вешая ее себе на локоть. – Вечером. Но если я обгоню тебя на пути домой, ты дважды расскажешь мне сказку про принцессу Баклажан!
– Вот мартышка!
Ада пустилась бежать, а Шаши подбодрила ее криком. Отчаянно хохоча, они понеслись наперегонки, причем старшая веселилась ничуть не меньше младшей; а когда Ада бросила искоса взгляд на смеющееся лицо своей айи, на ее добрые глаза и улыбчивый рот, то подумала, что никого так сильно не любила в своей жизни. Если бы Аду спросили: «В чем твоя жизнь?» – как спрашивала принцессу Баклажан злая королева, желая выведать ее слабое место, пришлось бы признаться, что ее жизнь – в Шаши.
Итак, в тот жаркий день, в Бомбее, гнев Ады Лавгроув угас на закате вместе с солнцем. А когда они с Шаши вернулись домой, терраса была чисто выметена, на веранде в стеклянных кувшинчиках горели свечи, ветерок разносил божественный запах свежескошенной травы, а сквозь открытые окна лилась фортепьянная музыка. Ада испытала такой прилив счастья и экстатической полноты бытия, что, бросив корзинку с фруктами, тут же помчалась к маме сказать: да, она согласна, она поедет с ними в Англию.
Однако родители сказали ей неправду.
После невыносимо долгого морского путешествия через Суэцкий канал, когда Ада то мучилась от тошноты на палубе, то с мокрой повязкой на лбу лежала в каюте, они провели неделю в Лондоне и еще неделю катались по Глостерширу – мама самозабвенно восторгалась красотами английской весны и неустанно сетовала на то, как мало «смен времен года» видят они в Индии, – пока наконец не приехали в дом с двумя фронтонами, стоявший у излучины Темзы, в ее верхнем течении.
Тучи начали собираться, когда экипаж катил на юг через деревню Берфорд. Не доезжая Леклейда, они свернули с главной дороги в сторону, и тут закапал дождь. Ада сидела, прижавшись щекой к стенке экипажа, и, глядя в окно на проплывающие мимо мокрые поля, размышляла о том, почему все цвета в этой стране выглядят так, словно их разбавили молоком. Родители были необычайно молчаливы с тех пор, как простились с леди Тернер, радушной хозяйкой, но тогда это ничуть не насторожило Аду, она вспомнила об этом лишь после.
Они миновали зеленый треугольник лужайки в центре какой-то деревушки и паб под названием «Лебедь», а за церковью с кладбищем экипаж свернул на узкую извилистую дорогу с продавленными колеями, что делало езду по ней особенно тряской.
И когда им уже казалось, что этой муке не будет конца, за окном экипажа вдруг мелькнула створка ворот, врезанных в высокую стену из камня. За ней показалось какое-то строение, очень похожее на большой сарай, а впереди раскинулась просторная зеленая-презеленая лужайка, дальний край которой окаймляли ивы.
Лошади встали, а кучер, спрыгнув с высокого облучка, распахнул перед мамой дверцу экипажа. Затем он раскрыл большой черный зонт и подал маме руку, помогая ей выйти наружу.
– Берчвуд-Мэнор, мэм, – сказал он кисло.
Родители Ады много рассказывали ей о людях и местах, которые им предстояло посетить в Англии, но она не помнила, чтобы кто-нибудь из их друзей жил в доме под названием Берчвуд-Мэнор.
Дорожка из плитняка, с двух сторон обсаженная розами, вела к парадной двери, где их встретила очень сутулая женщина: ее плечи были так сильно наклонены вперед, будто она все время куда-то шла, поспешно и целеустремленно. Она назвала свое имя: мисс Торнфилд.
Ада не без любопытства отметила, что эта женщина с чисто вымытым лицом и волосами, гладко зачесанными в пучок на затылке, не похожа на тех дам, у которых они бывали в гостях в последнюю неделю, но тут же догадалась, что это, наверное, экономка, хотя по платью и не скажешь.
Родители Ады были безукоризненно вежливы с этой женщиной – мама часто напоминала Аде, что истинная леди уважительно обращается со слугами, – и Ада последовала их примеру. Она сложила губы в приятную улыбку, за которой спрятала зевок. Если им повезет, сейчас их проведут к хозяйке дома, предложат чаю с кусочком пирога (пироги у англичан, надо признать, очень хороши), и где-нибудь через час они двинутся дальше.
Полутемным коридором, через два холла и мимо одной лестницы, мисс Торнфилд привела их в комнату, которую назвала «библиотекой». Посредине стояли диван и пара потертых кресел, полки вдоль стен переполняли книги и objets d’art[5]5
Предметы искусства (фр.).
[Закрыть]. В окно дальней стены был виден сад с раскидистым каштаном в центре; за ним к каменному амбару спускалась просторная лужайка. Дождь уже перестал, и сквозь многоярусные облака сочился слабый свет; даже дождь в Англии и тот какой-то ненастоящий.
И тут события приняли непредвиденный оборот: Аде велели сидеть в комнате и ждать, пока ее родители будут пить чай где-то в другом месте.
Когда они уходили, Ада хмуро поглядела на мать – выказать недовольство никогда не бывает лишним, – но, вообще-то, она не возражала против своего исключения из компании взрослых. Ведь с ними, как выяснила Ада за время семейной поездки в Англию, ужасно скучно, к тому же библиотека была полна всяких любопытных штук, по крайней мере на первый взгляд, а их куда интереснее исследовать без назойливых сопровождающих с ежеминутным «Ничего не трогай!».
Едва взрослые удалились, она принялась за осмотр: брала с полок книги, поднимала крышки странных горшочков и бонбоньерок, разглядывала рамки с засушенными перьями, цветами и папоротниками на стенах, внимательно читала подписи под ними – выведенные тонким курсивом черные чернильные буквы. Наконец она добралась до стеклянной витрины с коллекцией камней разного размера. На витрине, правда, оказался замок, но Ада приятно удивилась, обнаружив, что верх легко поднимается, и тут же запустила руки внутрь и стала перебирать камни, попутно проглядывая любопытные ярлычки на каждом из них, пока не поняла, что это совсем не камни, а окаменелости. Ада читала о них в «Новой иллюстрированной естественной истории» Вуда, которую отец выписал из Лондона к ее седьмому дню рождения. Все они были остатками древних форм жизни, часто уже не существующих. Дома, в Бомбее, мама читала ей на уроках отрывки из книги мистера Чарльза Дарвина, так что о происхождении видов Ада знала все.
На стеклянной полочке, в самом низу, лежал еще один камень, поменьше размером, треугольной формы. Он был темно-серым, гладким, без характерных спиральных отметин, какие бывают на окаменелостях. В одном его уголке имелось аккуратное отверстие, а по боку шли едва заметные рельефные полоски, почти все параллельные. Ада вынула его из витрины и стала рассматривать, поворачивая то так, то сяк. От камня шел холод, странно было держать его в руках.
– Знаешь, что это?
От неожиданности Ада вскрикнула и чуть не выронила камень.
Затем резко обернулась, ища ту, которая это сказала.
Диван и кресла были по-прежнему пусты, дверь заперта. Краем глаза Ада заметила какое-то движение в углу и повернула голову туда. Женщина стояла у камина, в уголке, которого девочка даже не заметила, когда вошла в комнату.
– Я ничего не хотела трогать, – сказала она, пряча в кулаке гладкий камень.
– Почему же? Мне кажется, эти сокровища прямо-таки приглашают к ним прикоснуться. И ты мне не ответила: знаешь ли ты, что это такое, или нет?
Ада помотала головой, хотя мама вечно твердила, что это очень невежливо.
Женщина подошла и протянула руку за камнем. Рассмотрев ее вблизи, Ада поняла, что та моложе, чем она сначала подумала, – такого же возраста, как мама, но в остальном совсем не похожа на нее. Во-первых, подол ее юбки был таким же грязным, как у Ады, когда она играла в загоне для кур на огороде, там, в Бомбее. Шпильки в волосах еле держались, многие даже вылезли наружу – сразу видно, что их втыкала рука неопытной горничной, – а на конопатом носу не было ни грана пудры.
– Это амулет, – сказала женщина, принимая камень в сложенную лодочкой ладонь. – Тысячи лет тому назад кто-то носил его на шее для защиты. Вот для чего нужна эта дырочка. – Она просунула в отверстие мизинец, так глубоко, как смогла. – Сюда вставлялся шнурок; правда, он давно сгнил.
– Для защиты от чего? – спросила Ада.
– От зла. Во всех его многочисленных проявлениях.
Ада всегда знала, когда взрослые говорят правду, а когда обманывают; это было одним из ее особых умений. Эта женщина, кем бы они ни была, верила в то, что говорила.
– А где находят такие штуки?
– Этот я нашла давно, в лесу за домом. – Женщина положила камень на полку, опустила стекло, вынула из кармана ключ, вставила его в замок и заперла витрину. – Хотя некоторые люди говорят, что это амулет находит своего владельца. И что земля сама знает, когда и кому открывать свои тайны. – Она посмотрела Аде в глаза. – А ты, наверное, девочка из Индии?
Ада сказала, что да, она приехала в Англию погостить, а дом ее в Бомбее.
– Бомбей, – повторила за ней женщина, словно пробуя название на вкус. – Расскажи мне. Чем там пахнет море? Какой на берегу Аравийского моря песок – зернистый или каменистый? И какой там свет – правда ли, что он намного ярче здешнего?
Она показала жестом, что им лучше сесть, Ада повиновалась и ответила на эти и многие другие вопросы с осторожной радостью ребенка, не привыкшего к тому, чтобы взрослые проявляли к его словам искренний интерес. Женщина, опустившись на диван рядом с ней, слушала внимательно и время от времени издавала короткие возгласы, то ли дивясь сказанному, то ли, наоборот, радуясь тому, что слова девочки подтверждали ее мысли, а иногда испытывая и то и другое. Наконец она сказала:
– Да, хорошо. Спасибо тебе. Я запомню все, что ты мне рассказала, мисс?..
– Лавгроув. Ада Лавгроув.
Женщина протянула ей руку, и Ада пожала ее так, словно обе они были взрослыми и встретились где-нибудь на улице.
– Рада нашему знакомству, мисс Лавгроув. Меня зовут Люси Рэдклифф, а это моя…
Тут дверь распахнулась, и в библиотеку впорхнула мать Ады, по обыкновению распространяя вокруг себя волны радостного возбуждения. Отец Ады и мисс Торнфилд вошли следом за ней, и Ада тут же вскочила, готовая отправиться в дорогу. Но…
– Нет, дорогая, – с улыбкой возразила мать, – ты останешься здесь до вечера.
Ада нахмурилась:
– Одна?
Мама рассмеялась:
– О нет, дорогая, вряд ли ты будешь одна. Здесь мисс Торнфилд, и мисс Рэдклифф, и много очаровательных девочек, посмотри.
Ада обернулась и взглянула через окно в сад, где тут же, как по команде, действительно появились девочки – белокурые маленькие англичанки в локонах и лентах. Смеясь и болтая, они шли к дому небольшими стайками, некоторые несли мольберты и наборы красок.
Совпадение было таким неожиданным и произвело на Аду такое глубокое впечатление, что в тот момент она так и не поняла, где именно оказалась. Позже, когда она уже устала казнить себя за глупость и начала подыскивать себе оправдание, ее «я» робко напомнило, что ведь ей всего восемь лет, и откуда ей знать о школах, раз она никогда не была в них; да и вообще, в прежней жизни Ады не было ничего такого, что могло бы хоть как-то подготовить ее к затее родителей.
Вот почему в тот момент она просто стояла, пока мать обнимала ее на прощание – еще один странный поворот того крайне необычного дня, – а отец бодро похлопывал по плечу, и потом, выслушав от него наставления (стараться как следует и быть хорошей девочкой), спокойно смотрела, как они повернулись к ней спиной, под руку выплыли за дверь и двинулись по коридору туда, где ждал экипаж.
В конце концов мисс Торнфилд все ей объяснила. Ада кинулась было за родителями, чтобы спросить их, что именно она должна делать здесь до вечера и в чем надо проявлять старание, но мисс Торнфилд ухватила ее за руку, не давая сдвинуться с места.
– Добро пожаловать, мисс Лавгроув, – сказала она с натянутой улыбкой, – в школу мисс Рэдклифф для юных леди.
Школа. Юные леди. Добро пожаловать. Ада любила слова и коллекционировала их, но эти рухнули ей на голову, словно кирпичи.
В панике она совсем забыла о манерах, о которых вечно твердила мать. Она назвала мисс Торнфилд лгуньей и макакой; кричала, что она злая старуха; может быть, даже выкрикнула «Бевкупх!» во всю силу своих легких.
Потом она вырвала свою руку и со скоростью гепарда помчалась прочь, в холле растолкала других девочек, которые только вошли с улицы, а в одну из них, золотоволосую, врезалась на всем ходу, и та громко вскрикнула. Зашипев сквозь зубы, Ада отпихнула девочку, хотя та была постарше, добежала по коридору до входной двери и по выложенной плитняком дорожке бросилась туда, где всего час назад стоял экипаж, доставивший ее сюда вместе с родителями.
Но экипажа уже не было, и Ада испустила вопль разочарования и злобы.
Что все это значит? Мать ведь говорила, что она останется здесь до вечера, а эта мисс Торнфилд повернула все так, будто ей придется жить тут, в этой школе… сколько?
Дольше, чем до вечера.
Следующие часы Ада провела у реки – вытягивала стебли камышей из зеленых ножен и секла ими траву, которой порос берег. На гадкий дом у себя за спиной она старалась даже не оглядываться, ненавидя его всеми силами души. Она вспоминала Шаши, и из глаз брызгали горячие, злые слезы.
Лишь когда солнце стало клониться к закату и Ада поняла, что в роще она совсем одна, а между деревьями уже сгущается темнота, она вышла на луг и, держась подальше от каменной ограды дома, направилась к воротам. Там, скрестив ноги, она села прямо на землю в таком месте, откуда была хорошо видна вся дорога от дома до деревни. Как только на ней появится экипаж и покатит к Берчвуд-Мэнор, она сразу его увидит. Ада наблюдала, как мерк желтый свет вокруг, и на сердце стало тяжело, когда она вспомнила зазубренные росчерки пальм на фоне пурпурно-оранжевого горизонта, резкие запахи, человеческую суету и песнопения парсов там, дома.
Уже почти стемнело, когда она ощутила, что позади нее кто-то стоит.
– Идемте, мисс Лавгроув. – Из тени выступила мисс Торнфилд. – Накрывают к обеду. Не годится ходить голодной в первый вечер.
– Я буду обедать с мамой и папой, когда они вернутся, – сказала Ада. – Они приедут и заберут меня.
– Нет. Они не приедут. Не сегодня. Как я уже пыталась вам объяснить, они оставили вас здесь, чтобы вы учились в школе.
– Я не хочу оставаться здесь.
– И тем не менее.
– Не хочу.
– Мисс Лавгроув…
– Я хочу домой!
– Вы уже дома, и чем скорее вы примете этот факт, тем лучше для вас. – С этими словами мисс Торнфилд выпрямила спину и даже как будто подросла, потянувшись вверх, точно раскладная лестница, и расправив вечно опущенные плечи, чем живо напомнила Аде аллигатора, когда тот подергивает шкурой, словно расправляя на ней чешую. – Может, попробуем еще раз? В школе, – произнесла она очень четко, – накрывают к обеду, и, к чему бы вас ни приучили на субконтиненте, мисс Лавгроув, здесь, смею вас заверить, еду дважды не подают.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?