Текст книги "Кладбище Кроссбоунз"

Глава 4

– Элис, это ты?

Лола. Ее голос я узнаю где и когда угодно. Он не изменился со школы. В нем слышалась знакомая хрипотца и возбуждение, словно она провела уик-энд в постели с самым красивым мужчиной мира. Я обняла ее и помогла закатить в прихожую огромный красный чемодан на колесиках. Рюкзак за плечами был набит так плотно, что буквально трещал по швам.

– Боже мой, Лола, что случилось?

– Я поведаю мою печальную сагу, когда мы выпьем вот это.

Она сунула мне две бутылки вина. Обычная схема. Раз в несколько месяцев Лола сваливается на меня как снег на голову с вещами и подарками. После двух бокалов божоле[14]14
  Божоле-нуво – наиболее известное из бургундских молодых вин.


[Закрыть] она все еще грузила меня жалобами на своего домохозяина.

– Подонок, каких свет не видывал, – кипятилась она, накручивая на палец длинный локон рыжих волос. – Стоит на месяц задержать квартплату, и знаешь, что он заявляет?

– Догадываюсь.

– Будь со мной поласковей, и я готов скостить. Настоящий опереточный злодей. – Лола передернулась от отвращения. – Ему только черного плаща и накладных усов не хватает!

– А ты что?

– Ничего. Просто стала собирать вещи, чтобы поскорее сбежать оттуда. Один бог ведает, что бы он вытворил, останься я еще на минуту в этой квартире. – Подруга явно наслаждалась этим мини-спектаклем. Веснушчатое лицо раскраснелось, пальцы театрально взбивали буйную рыжую гриву.

– В этом месяце у меня сплошные прослушивания. Но мне так никто и не перезвонил.

– Можешь пока пожить в свободной комнате.

Ее зеленые глаза радостно вспыхнули:

– Правда? Можно? Пока я не подыщу себе другую квартиру.

– Конечно. Правда, ко мне каждый день заходит Уилл.

Выражение ее лица смягчилось.

– Как он?

– Не фонтан.

– По-прежнему обитает в своем микроавтобусе?

Я кивнула.

– А я все надеюсь, что переедет ко мне, но пока что он не выразил такого желания.

– Я хотела бы увидеть его, – просияла Лола. – Чтобы все было так, как раньше.

– Боюсь, прошлого уже не вернуть. – Я взяла ее руку и заставила посмотреть мне в глаза. – Ты должна это понять. Уилл теперь совершенно другой. Порой на него страшно смотреть.

– Страшно смотреть? – Она смерила меня недоверчивым взглядом. – Это как?

– Он весь нервный, дерганый. Шарахается от всего на свете. Вряд ли тебе захочется оказаться рядом с ним, когда он не в настроении.

Лола недоверчиво покачала головой.

– Помнишь нашу поездку на Крит? Девушки становились в очередь, чтобы потанцевать с ним. Уилл был просто прелесть. Не могу представить, что он стал другим.

– А я могу. Уж восемь лет как.

– Господи! Как время летит! – Наверное, что-то в выражении моего лица заставило ее переменить тему. – Скажи мне лучше, как у тебя дела с этим хирургом?

– Никак. Мы расстались.

– Ты шутишь! Это же самый завидный жених во всем Лондоне!

– Был, – печально улыбнулась я.

– В чем же причина на этот раз? Или ты придерживаешься своего любимого принципа: избавляйся от них в ту же секунду, как только заговорят о браке?

– Не знаю. Наверное, я злобная стерва и мужененавистница.

– Хочешь мое мнение? – улыбнулась Лола.

– Ну, давайте доктор, я готова к сеансу психоанализа.

– Ты слишком много работаешь. И встречаешься исключительно с серьезными мужчинами, разными там врачами, – произнесла подруга и взмахнула пустым бокалом. – Тебе нужно больше развлекаться.

– Это твой диагноз, я правильно поняла?

– Ходи почаще на вечеринки. Прописываю тебе больше танцев и алкоголя. – С этими словами Лола налила до краев оба бокала. – Я тебе рассказывала про режиссера?

И она пустилась в разглагольствования о каком-то американце, который, после того как она прошла у него кинопробу, бомбардирует ее телефонными звонками.

– Ресторан, уик-энды, фотосессии. Все, что пожелаешь. Но роли в своем гребаном фильме он мне все равно не дает.

– Тебе пора перестать быть неотразимой, Ло.

– Невозможно, дорогая. – Улыбка моей подруги сделалась еще шире. – Это у меня в генах.

Весь вечер она развлекала меня забавными историями, передразнивая акцент знакомых иностранцев, а их, надо сказать, немало. Когда я посмотрела на часы, оказалось, что уже поздно – два часа ночи. Мы даже не заметили, как уговорили две бутылки.

– Все, на сегодня с меня хватит, – сказала я с улыбкой. – Пора спать.

– Можешь разбудить меня утром? У меня в десять прослушивание в Хаммерсмите[15]15
  Скорее всего, в известном театре «Лирика».


[Закрыть].

– Хорошо. И что за роль?

– Служанка Офелии, – забавно сморщив носик, ответила Лола. – Нищим выбирать не приходится.

* * *

Утром она так и не встала. На мой голос не реагировала. Напоминая кошку экзотической породы, она лежала, свернувшись калачиком, посреди кровати. Лола уже колонизировала спальню. Возле стены возникла радуга туфель на шпильке. На стул брошена ярко-зеленая кожаная куртка.

Я завела будильник на восемь часов и поставила возле ее подушки. Голова все еще гудела от ночной попойки. Пришлось ограничить завтрак таблеткой нурофена и стаканом апельсинового сока. Затем вместе с велосипедом я спустилась по лестнице и вышла на улицу.

Этим утром я покатила в больницу другим маршрутом – через квартал зданий в георгианском стиле и площадку, на которой когда-то стоял старый больничный корпус.

Мысленно адресовала Бернсу проклятие. Этот толстый поганец поручил мне нечто такое, о чем я наверняка с содроганием буду думать весь день. Морг был спрятан за патолого-анатомическим отделением. Жалюзи на окнах опущены, молчаливо охраняя секреты. Я сунула пропуск в считывающее устройство турникета и вошла в фойе.

В больнице, где я работаю, два морга. Первый для тех, кто умер естественной смертью. Их тела хранятся неделю-две в холоде, при температуре два-четыре градуса по Цельсию. Затем родственники забирают их для погребения или кремации. Второй – это, по сути, морозильник, где поддерживается исключительно минусовая температура, что-то между пятнадцатью и двадцатью пятью. Здесь трупы хранятся долгие месяцы или даже годы, давая возможность провести судебно-медицинскую экспертизу. Неопознанные тела лежат до тех пор, пока не будет установлена их личность. Католики наверняка назвали бы это заведение ледяной разновидностью чистилища.

Я вошла в помещение и, отыскав глазами табличку со вчерашней датой, заставила себя потянуть за ручку морозильного ящика. Мертвые тела выводят меня из душевного равновесия. Это одна из причин, почему я предпочла общей врачебной практике психотерапию. У меня не было ни малейшего желания ехать среди ночи на экстренный вызов, чтобы констатировать летальный исход, утешать родственников и ставить печать на справку о смерти.

Вздохнув поглубже, я расстегнула молнию на серебристом мешке. В ноздри тотчас ударило облачко конденсата и горький запах формальдегида. На вид мертвой девушке было лет семнадцать, может, даже меньше. Лицо гладкое, без единой морщинки. Волосы светлые, обесцвеченные, но темные у корней. Худющая до такой степени, что можно пересчитать ребра. Не нужно быть патологоанатомом, чтобы понять, как она умерла. Перерезано горло. Рана такой глубины, что в просвет виднелась разодранная трахея и гортань.

Я пару секунд смотрела на серый резиновый пол морга, опасаясь, что меня вот-вот вырвет. На коже убитой, на груди и боках виднелись сотни небольших, но глубоких порезов в виде крестиков. Они обнаружились даже на внутренней поверхности бедер. Оставалось лишь уповать на то, что их нанесли, когда несчастная была уже мертва. Я посмотрела на ее руку и вспомнила, какой маленькой та мне показалась, когда лежала на тротуаре. Кончики пальцев заляпаны кровью, ногти сломаны, будто она несколько дней подряд пыталась процарапать кирпичную стену и вырваться на свободу. На ее плече я заметила татуировку, простую как детский рисунок: бабочка с крошечным сердечком в центре каждого крылышка.

Спустя минуту я задвинула ящик обратно. «Девушка с кладбища Кроссбоунз», значилось на нем. Что я могла для нее сделать? Ей, с ее смертельными ранами, еще какое-то время придется пролежать в морозилке.

Остальная часть утра прошла как обычно: прием пациентов, телефонные звонки, работа с бумагами. Во второй половине дня работы заметно прибавилось. В мою группу по управлению гневом пришло одиннадцать человек. Я с первого взгляда определила, кто пришел в нее сам, а кто под давлением обстоятельств, не имея иного выбора, потому что этого потребовал социальный работник или инспектор надзорной службы. Мы прошли через обычные этапы: доверься людям, прежде чем проблема станет неконтролируемой, следи за дыханием, досчитай до десяти, а потом уходи от конфликта. Во время первого упражнения мужчина средних лет вскочил на ноги, его лицо окрасилось в цвет вареного рака.

– Сколько можно грузить всякой херней! – взревел он. – Не нужно мне этого дерьма!

Выскочив из комнаты, он так громко хлопнул дверью, что затряслась дверная коробка. Я обвела взглядом испуганные лица подопечных.

Все они настолько привыкли орать на других и пускать в ход кулаки, что забыли, каково это, испытать чужую агрессию на себе.

– Фу, как некрасиво! – пробормотала одна из женщин. Вид у нее растерянный, казалось, она неожиданно посмотрелась в зеркало и увидела себя без макияжа.

* * *

В пять часов вечера я села на велосипед и покатила на юг, следуя за потоком транспорта, что тек из города на окраины, где лондонцам все еще по карману делать покупки. На этот счет даже имеется шутка, что, мол, Уэндсворт стал так же популярен, что и Хэмпстед[16]16
  В Хэмпстеде находится самый большой парк Лондона с отличными видами на город, архитектурно-парковым комплексом и музеем.


[Закрыть].

Вскоре я оказалась в полицейском участке Саутварка, где нашла старшего инспектора Бернса. Он сидел, втиснувшись между стеной и настолько близко придвинутым к ней столом, что мне стало интересно, как при этом ему удается дышать. Бернс жестом предложил мне сесть напротив него на обшарпанный пластмассовый стул.

– И как она вам? – спросил Бернс, внимательно наблюдая за мной. – Я хотел, чтобы вы посмотрели и подсказали нам, что это за тип, которого нам предстоит искать.

– Тип, который не очень миндальничает с женщинами.

– Это и так понятно.

– Бенсоны так же поступали со своими жертвами? Они резали им кожу?

– Скажем так: когда мы этих девушек находили, они уже не годились для участия в конкурсе красоты, – ответил Бернс, поморщившись. – Личность этой мы до сих пор так и не установили. Пока никто не заявил о ее пропаже. Похоже, бедняжку морили голодом, продержав пару недель взаперти.

– У вас есть подозреваемые?

– Моррис Клей по-прежнему в моем списке. После того как этот красавец вышел на свободу, он только раз побывал в доме матери. Числится в розыске.

Я растерянно заморгала:

– Для него это слишком изощренное убийство. Он на такое просто не способен. И с чего вы взяли, что это он? Вы же сами только что сказали, что девушку держали взаперти. А Клей, как известно, в это время находился за решеткой.

– Разве я сказал, что он действовал в одиночку? – Телефон на столе Бернса неожиданно зазвонил. – Бен, ты можешь на минуту зайти к нам?

– Ваш помощник?

Бернс кивнул.

– Он настаивает, чтобы вы помогли нам в расследовании. Что-то прочитал о вас в Интернете и уверяет, что по вашей части лучше никого нет.

В дверях появился раздражительный детектив, который в ту ночь подвез меня до дома, одетый в черные брюки и белую рубашку с расстегнутой верхней пуговицей. Узел серого галстука ослаблен, словно он боялся, что тот его придушит. Днем он выглядел совсем по-другому. Черные волосы и бледная кожа придавали ему экзотический вид, делая похожим на уроженца Ближнего Востока, который слишком много времени провел взаперти без солнечного света. По всей видимости, улыбаться он действительно не умел.

– Вы ведь уже встречались, верно? – спросил Бернс.

– Но вы тогда не представились.

– Детектив Альварес, – отрывисто ответил черноволосый. По такому никак не скажешь, что ему нужна моя помощь. Похоже, нашу новую встречу этот Альварес воспринял как напрасную трату времени. Широкие плечи напряжены; похоже, он сдерживает рвущуюся наружу энергию.

– У тебя есть для нас что-то новое, Бен?

– А что вы хотите услышать? – ответил вопросом на вопрос Альварес, неохотно усаживаясь в соседнее кресло. – Не сочтите за грубость, шеф, но сейчас не лучшее время. Необходимо провести десятки допросов. Иначе нам просто не сдвинуть с места это расследование.

– Ничего, оно от тебя никуда не уйдет, – ответил Бернс и глубоко вздохнул: – Ты же сам сказал, что Элис поможет нам составить психологический профиль преступника.

– Это похоже на убийства в Саутварке, – сказал Альварес и в свою очередь тоже вздохнул. – Бенсоны неделями держали своих жертв взаперти, насиловали их, затем перереза́ли горло, после чего избавлялись от мертвых тел. Одну они закопали в саду, других – во внутреннем дворике.

– Но ведь эта девушка не была изнасилована? – спросила я.

– Вроде бы нет.

– Это единственное отличие?

– Похоже, что так, – кивнул Альварес. – Когда он убил ее, от нее оставались лишь кожа да кости. Он привез тело на кладбище Кроссбоунз, пронес через дыру в ограде, после чего подтащил к воротам, чтобы ее было легко заметить.

Бернс перехватил мой взгляд.

– Дело в том, Элис, что Моррис Клей частенько бывал в Бенсоновском хостеле: то и дело заходил. Он ни в чем не признался, но нельзя исключать, что он мог что-то знать о том, как Бенсоны калечили тела своих жертв. Кроме него, об этом никто не знал.

– Плюс те, кто участвовал в расследовании, – заметила я.

– То есть, по-вашему, это один из нас? – ощетинился Альварес.

– Просто размышляю вслух. Информация могла просочиться какими угодно способами.

На нижней челюсти Альвареса заходил желвак. Казалось, он вот-вот обрушит на меня поток отборных ругательств.

– Ну ладно, Бен, – вмешался Бернс. – Иди-ка ты лучше отсюда и займись текущими делами. – Он говорил натянуто, словно учитель, пытающийся остановить драку на спортивной площадке.

Альварес мгновенно исчез, не попрощавшись.

– Не обращайте на него внимания, – буркнул Бернс. – Он устал как собака. Работает сутками напролет с тех пор, как это случилось.

– Не слишком он любезен, вам не кажется?

– У этого бедняги очень тяжелый год. Ничего, привыкнете.

* * *

Оставив Бернса наедине с грубостью его помощника, я отправилась домой. Лола уже успела прийти и теперь пускала слезу над чашкой кофе. Не было смысла спрашивать ее, получила ли она роль. Все и так было ясно. В красном шелковом топике и короткой черной юбке она смотрелась гламурно и одновременно смешно. Я сказала ей, что, по-моему, ее не взяли по одной-единственной причине. Она затмит бедную Офелию своей слишком роскошной внешностью. Услышав мои слова, Лола просияла. Через несколько минут она окончательно пришла в себя и отправилась в ванную умыться.

– Элис, я жалкая, слезливая неудачница.

– Вообще-то видала я и похуже.

На плите стояла кастрюля с рагу. Я сняла крышку. В нос моментально ударили ароматы чеснока, приправ и красного вина.

– Я приготовила тебе ужин, – пояснила Лола. Похоже, она уже почти вернулась в нормальное состояние. Помнится, еще в школе ее депрессия никогда не продолжалась более десяти минут.

Мы ели рагу с кусочками теплого французского багета. От предложенного бокала вина Лола отказалась.

– Спасибо, еще успею выпить в пабе.

– И куда ты на этот раз?

– В Сохо. Встречаюсь с Крейгом и его друзьями. Ты тоже приглашена.

– Боюсь, я выжата как лимон. Так что извини.

– Но там будет весело! – сказала Лола, укоризненно покачав головой. – Пойдем, познакомишься с новыми людьми, оттянешься как следует.

– В следующий раз. Обещаю.

– Как хочешь. Но один парень из этой компашки как раз в твоем вкусе. Белокурый красавчик.

– Нет, спасибо, – ответила я, умоляюще вскинув руки. – Мне пока что не до мужчин.

* * *

Лола накинула на себя бордовое пальто и выскользнула за дверь.

Я огляделась по сторонам. Казалось, по кухне прокатился смерч. Ни одной чистой кастрюли. Раковина забита картофельными очистками. На безупречной в прошлом столешнице пятна кофе. Я загрузила посудомоечную машину и устранила весь этот кухонный хаос. Справившись с уборкой, вышла на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Было жутко холодно. На крышах автомобилей, оставленных на парковке, белела изморозь. На другой стороне улицы, на моем парковочном месте, все еще стоял микроавтобус Уилла. Внутри горел свет, занавески задернуты.

Я обулась и вышла из дома. На мой стук в окно Уилл не ответил, поэтому я взялась за ледяную ручку и открыла дверцу. Брат лежал на узкой койке, положив под голову грязную, засаленную подушку. Внутри было ненамного теплее, чем на улице. Окна уже слегка запотели. Я легонько потрогала его плечо. Уилл приоткрыл глаза, а в следующий миг замахнулся, чтобы меня ударить. Впрочем, его движениям не хватало координации, и удар пришелся в воздух.

– Не трогай меня! – сонно пробормотал Уилл. – Оставь меня в покое!

– Здесь холодно, Уилл. Пойдем ко мне.

– Дай мне поспать, – ответил брат и повернулся ко мне спиной.

– Господи! Тебе ни хрена не помочь!

Я захлопнула дверь и, сжав кулаки так, что ногти вонзились в ладони, зашагала домой. С тех пор как с братом случился нервный срыв, с ним стало невозможно общаться. Затем он вообще подсел на наркотики. Чего только не принимал! Любые, какие только попадали ему в руки: кетамин, героин, кокаин. Врачи диагностировали у него биполярное расстройство[17]17
  Современное название маниакально-депрессивного психоза.


[Закрыть], но он отказался от их помощи и с тех пор занимался самолечением. Перепробовал все, что мог, чтобы избавиться от терзавших сознание демонов.

Сначала достала с полки шкафа одеяло, затем навалила полную тарелку рагу. Через пять минут снова вернулась в микроавтобус.

– Лола приготовила это для тебя.

– Лола? – недоверчиво спросил Уилл и пошевелился.

– Она какое-то время поживет у меня. Можешь прийти и повидаться с ней.

Осторожно накрыла ему одеялом ноги. Уилл уже сидел на койке, жадно поглощая принесенную еду.

– Вкусно, – пробормотал он.

– Знаю. Лола у нас по-прежнему мастер поднимать настроение едой.

Было приятно видеть, как он за обе щеки уплетает что-то существенное. Я протянула руку, чтобы убрать волосы с его глаз. Из золотистых они сделались какими-то выцветшими, оттенка сырой соломы. На висках проступила ранняя седина. Наконец Уилл все доел и отставил в сторону пустую тарелку. Его взгляд снова обрел фокус.

– Почему ты обо мне заботишься, Элис? – спросил он так тихо и таким до боли знакомым голосом, что я не сразу нашлась с ответом. – После того, что я тебе сделал? Зачем тратить на меня время?

Я положила руку на его лодыжку.

– Потому что ты мой брат, вот почему.

Он снова смежил веки. Не знаю, что Уилл там такое принял, но он явно впадал в забытье. Накинув одеяло ему на плечи, я поцеловала его в щеку.

– Приходи, когда выспишься, Уилл. Не оставайся здесь надолго, иначе замерзнешь.

Не знаю, что меня так разозлило, когда я вышла из микроавтобуса. Истинную причину определить трудно. Шагая к подъезду, я пнула ногой урну, но это не помогло.

Вернувшись к себе, включила телевизор. Обычно я почти его не смотрю. Щелкая пультом и перескакивая с канала на канал, выбрала романтическую комедию с Томом Хэнксом и Мег Райан. Фильм этот мало чем отличался от прочих, в которых они снимались, – душевный и слезовыжимательный. Должно быть, я заснула, потому что грохот вырвал меня из сна и вернул в привычный мир. Это Уилл колотил во входную дверь. Наверное, наконец одумался и пришел провести ночь в тепле.

Увы, стоявший на пороге человек не был моим братом. Позднее я пришла к выводу, что зря не захлопнула дверь перед его носом и не вызвала полицию. Но ведь я была сонной и плохо соображала. К тому же что я могла сделать?

Глава 5

На пороге, перекрывая путь к бегству, стоял Моррис Клей. Мое сердце бешено заколотилось о ребра.

– Что вы здесь делаете, Моррис?

Он выглядел точно так же, как и в Уэндсворте: растрепанные мышиного цвета волосы, перекошенные черты лица, бегающие глазки.

– Вы были добры ко мне, – промямлил он. – Женщина из библиотеки с помощью компьютера помогла узнать, где вы работаете. После этого я выследил вас и узнал, где живете.

Мой язык прилип к нёбу. Похоже, Моррис Клей, как только вышел из тюремных ворот, тут же задался целью выяснить мой адрес.

– Вам не следовало этого делать, Моррис. Полиция могла сразу вернуть вас обратно.

Я попыталась дышать ровно и размеренно.

– Но поскольку вы сейчас здесь, может, выпьете что-нибудь или поедите, прежде чем уйти?

Моррис покачал головой. Тем временем его возбуждение нарастало. Он переминался с ноги на ногу, сжимал и разжимал кулаки. Я оглянулась, пытаясь вспомнить, где оставила телефон.

– Понимаете, вы мне понравились, – произнес он. – Я подумал, что вы позволите мне остаться у вас.

– Боюсь, здесь нет места, Моррис. Со мной живет подруга. – Я посмотрела на часы. Почти полночь. Лола, по всей видимости, сейчас топит свои печали в море веселья. Или же спит на чьем-то диване.

Лицо Морриса Клея исказилось гримасой. Было трудно понять, сердится он или чего-то боится.

– Я не могу вернуться к себе. Там в каждой комнате вещи мамочки.

– И вам невыносимо их видеть?

– Она оставила у дверей свои тапочки и всякую всячину. – Мне показалось, что Моррис Клей вот-вот расплачется.

– Где же вы живете?

– Прошлой ночью я спал в парке. Мне некуда больше идти.

– Да, на скамейке не слишком-то выспишься.

– Джинни разрешала с ней спать. – Он улыбнулся и сделал шаг вперед. – А вы так на нее похожи.

Я посмотрела ему в глаза и увидела в них лишь одиночество и ни малейшего намека на насилие. Однако здравый смысл возобладал. Мой пульс участился. До меня дошло: отсидевший срок убийца признался мне, что я похожа на его жертву.

– Нет, Моррис. Вам нужно пойти домой. Прямо сейчас.

Я потянулась к дверной ручке, но он схватил меня за руку.

– Прошу вас, только на одну ночь. – Его пальцы сомкнулись на моем запястье. – Утром я уйду. Обещаю вам.

Прежде чем я успела высвободиться, он схватил меня за другую руку.

Инстинкт подсказывал мне, что самое правильное сейчас – выбежать из квартиры. Но Моррис Клей исполнен решимости добиться своего и в два раза сильнее меня. Я попыталась вырваться, но больно ударилась головой о дверной косяк – так, что из глаз посыпались искры.

Одному богу известно, сколько я пробыла без сознания. Первое, что я поняла, очнувшись: я лежу на спине в прихожей, а надо мной склонилась Лола.

– Черт побери! – произнесла она. – Ну и фигня!

Во рту у меня был неприятный металлический привкус, перед глазами появлялись и исчезали черные мушки. На пол упало несколько капель крови.

Я осторожно села.

– Что случилось?

– Я огрела его по башке настольной лампой. – Голос звенел гордостью, словно ей полагалась медаль за чудеса героизма. – После чего позвонила в полицию.

По всему полу были рассыпаны осколки фарфоровой лампы.

– Он убежал?

Моя подруга кивнула.

– Он прижимал тебя к стене. Пытался тискать.

Когда потрогала щеку – она горела огнем.

– Не шевелись! – велела мне Лола. – Я принесу лед.

Когда прибыл сержант Альварес, я сидела на полу, прижимая к глазу пакет с замороженным зеленым горошком. Невольно стиснула зубы. Он склонился надо мной с таким видом, будто вознамерился выплеснуть на меня новую порцию высокомерия.

– Согласитесь, что в последнее время вам не слишком везет, доктор Квентин.

– Вообще-то не совсем так. Этот случай – исключение.

– Получается, из-за вас меня вытащили из постели. Позвонили из участка. Как вы знаете, имя Морриса Клея стоит первым в списке тех, кого разыскивает полиция. Дайте-ка взглянуть на ваше лицо, – сказал он, наклоняясь еще ближе. Лицо хмурое. Между бровями залегла вертикальная складка; было похоже, что он все свое свободное время переживает по поводу тех дел, которые никак не может расследовать. Я подняла голову. Он поморщился. – Как вы посмотрите на то, что я отвезу вас в больницу?

– Из-за разбитой губы и пары синяков? Не смешите. Если к утру мне станет хуже, сама обращусь к врачу.

Альварес протянул руку и прижал к моей щеке холодный компресс.

– Послушайте, мне ужасно не хочется в очередной раз читать вам лекцию о соблюдении личной безопасности.

– И слава богу.

– Но зачем вам в двери глазок, если вы не желаете им пользоваться?

– Неправда, я пользуюсь. Просто кое-кого ждала.

– Вашего приятеля?

– Нет.

– Она ждала меня, – сообщила, выходя из гостиной, Лола.

Альварес отреагировал как все мужчины, которые видят мою подругу в первый раз. Она стояла в дверном проеме, высокая, с лилейной кожей, огненно-рыжими волосами до плеч, прямо муза прерафаэлита[18]18
  Прерафаэлиты – группа английских художников и поэтов второй половины XIX века, выступивших против официальной эстетики и создавших свою собственную, назвавшись в честь тех итальянских художников Возрождения, чей стиль предшествовал классическому стилю Рафаэля. Прерафаэлиты (особенно Данте Габриэль Россетти) часто изображали рыжеволосых красавиц.


[Закрыть].

В конце концов Альварес перевел взгляд на меня. Может, мне показалось, но его лицо теперь было совсем рядом с моим. Я видела темные круги под глазами. Не вставая, я стала отодвигаться, пока не уперлась спиной в стену.

– Моррис Клей не хотел причинять мне вреда, – невнятно промямлила я.

– Так вы его теперь защищаете? – удивленно покачал головой Альварес.

– Он напуган, только и всего. Искал, где ему спрятаться.

– Вы с ума сошли. Вы хотя бы понимаете, что ваша жизнь в опасности?

Он встал и выпрямился. Наверное, решил, что со мной говорить бесполезно.

– В будущем закрывайте дверь на оба замка.

С этими словами Альварес вышел. Какое-то время до меня доносилась его тяжелая поступь по коридору.

– О господи! – прошептала я. – Он разговаривал со мной, как с пятилетним ребенком.

– По крайней мере, он говорил с тобой, – сказала Лола. Ее глаза заволокло туманной дымкой, и они как бы утратили фокус. – И почему такие шикарные мужики всегда оказываются женатыми?

– Ты находишь его красивым?

– О боже, да! Ты еще спрашиваешь! Ты видела его обручальное кольцо? Оно толщиной в полдюйма[19]19
  Примерно 1 см 25 мм.


[Закрыть].

* * *

На следующее утро я провела в душе дольше обычного, тщательно смывая воспоминания и следы ночных событий. Вчерашняя встреча с Моррисом Клеем не нанесла мне смертельных ран, разве что продолжал болеть правый глаз. Увы, когда я посмотрелась в зеркало, выяснилось, что внешне все обстоит гораздо хуже. Скула опухла, вся в синяках, но, слава богу, зрение в норме. Лопнувшая губа уже понемногу начала заживать. Я наложила тонкий слой тонального крема, надела черную шерстяную юбку и белую шелковую блузку.

Лола, в ярко-синем спортивном костюме, сидела на кухне и пила кофе. При моем появлении она вытаращила глаза.

– Только не говори, что собралась на работу.

– Конечно, собралась.

– Элис, вчера ночью на тебя напал сумасшедший. Он стукнул тебя по голове, и ты потеряла сознание. Отлежись дома, поешь шоколаду, отдохни, как нормальный человек.

– Не могу. Я с ума сойду от безделья.

– Боже праведный! – воскликнула Лола и театрально вскинула руки. – Ты не человек, ты бездушный робот! У тебя никаких человеческих чувств!

– Наконец-то ты меня раскусила. Кстати, а ты сегодня куда намылилась?

– На урок танцев. Попытаюсь вернуть былую форму.

Она пристально посмотрела на свои длинные, растущие едва ли не из ушей ноги, словно за ночь они могли стать короче.

* * *

К счастью, коллеги вежливо проигнорировали следы вчерашней встречи с Клеем. Психологи этим всегда славились. Специфика нашей профессии такова, что мы отвыкаем задавать прямые вопросы или говорить то, что думаем.

Мой начальник Хари вывел меня в коридор. Мы дружим вот уже несколько лет, и я ни разу не видела его неопрятным: неизменно в дорогом костюме, с ухоженной бородой и в шафранового цвета тюрбане. Хари все утро ходил вокруг да около, пытаясь найти подходящий момент для серьезного разговора. Это его специальность – тонкая психологическая консультация без острых углов, чтобы никого не оскорбить, не расстроить и не ошарашить.

– Давай спроси меня, откуда этот синяк, Хари. Я же вижу, что ты сгораешь от любопытства.

Шеф одарил меня своей обычной умиротворенной улыбкой.

– Судя по твоим словам, это ты сгораешь от нетерпения мне все рассказать.

– Реверсивная психология, Хари. Моя любимая методика.

Карие глаза шефа задумчиво изучали мое лицо, и стало понятно, почему моя подруга Теджо вышла за него замуж. Будь на дворе шестидесятые, он бы точно отрастил бороду и стал гуру. Звезды поп-музыки платили бы ему сумасшедшие деньги, лишь бы только сидеть, скрестив ноги, рядом с ним, внимая крупицам его мудрости.

– Я не собираюсь спрашивать тебя, Элис, про синяки, но я убежден, что ты слишком много работаешь, и это не может не вызывать беспокойства. Ты мой звездный игрок. Прошу, не загоняй себя.

Прежде чем уйти, он на секунду положил мне на плечо руку.

Приняв последнего пациента, я отправилась на другой этаж, взглянуть на жертву анорексии. Мать все так же неподвижно сидела возле кровати, как приросшая к своему месту. Она кивком поздоровалась со мной: усталость, вероятно, лишила ее сил говорить. На подносе Лоры в ярко-желтой лужице крема лежал ломтик шарлотки.

Лора была в сознании. Правда, кожа бледная и тонкая, как бумага. Когда я подошла к кровати, она посмотрела на меня глубоко запавшими глазами пятидесятилетней женщины, а не девушки пятнадцати лет. Ее щеки покрывал мягкий пушок – признак того, что в ней бушуют гормоны, в то время как изголодавшееся тело жадно пожирает последние запасы жира. Вспышка ярости с ее стороны стала для меня полной неожиданностью.

– Даже не надейтесь. Я не стану есть это дерьмо! – она со злостью – откуда только взялись силы! – оттолкнула тарелку. Крем выплеснулся на столик.

– Знаю, что не могу заставить тебя, – ответила я, выдержав ее взгляд. – Я могу помочь тебе, но самую тяжелую работу тебе придется проделать самой.

Уходя, я чувствовала облегчение, потому что знала: Лора поправится.

Ее ярость означала, что она по-прежнему борется за жизнь. Тревогу обычно вызывают те, кто прекратил борьбу. Такие неподвижно лежат, накрывшись одеялом, желая поскорее уйти из жизни.

* * *

Когда вернулась домой, Лолы там не было. На коврике перед дверью дожидалась стопка почты. Подобрав конверты, я вошла в квартиру, бросила их на кухонный стол, а сама выглянула в окно. Микроавтобус Уилла куда-то укатил, зато на другой стороне улицы стояла полицейская машина. Внутри сидели двое полицейских и жевали сэндвичи. Не знала, злиться мне или благодарить судьбу за то, что Бен Альварес не спускает с меня глаз на тот случай, если ко мне на огонек заглянет еще один свежевыпущенный.

Я надела кроссовки и быстро спустилась вниз, перескакивая сразу через две ступеньки. Один из полицейских удивленно уставился на меня. По всей видимости, мое поведение не напоминало поведения жертвы.

Маршрут пролегал на запад, к Тауэрскому мосту. Это мой любимый лондонский мост, изящный, как спичечный домик, но в то же время удивительно прочный, раз уж способен выдерживать миллион машин в год. А еще он умеет широко открывать свои челюсти, чтобы пропустить самый большой линкор военно-морского флота.

Достигнув Сент-Кэтринз Док, я побежала по левому берегу Темзы дальше, вдоль пристани Кэпитал-Уорф. Прилив почти закончился, и огромная масса воды лениво катилась на восток.