Текст книги "Финиш"

Глава 15

Тобиас

Двадцать один год

Прохаживаясь в спокойном темпе под тенистой кроной деревьев у входа в парк, засовываю руки в карманы джинсов. С неба пикирует птица и пролетает над головой, привлекая мое внимание, а потом садится на одну из низко висящих веток. Не отрывая глаз от птицы, прохожу мимо, чувствуя на себе пристальный взгляд. В голове рой мыслей от того, какое значение несет появление ворона, а интуиция пытается понять, является ли это предупреждением или знаком идти до конца. Останавливаю выбор на последнем и продолжаю идти по окраине парка. Вскоре замечаю компанию мужчин, разделившихся на пары возле столов. Большинство из них пожилого возраста, примерно 65–70 лет. Мужчины сидят напротив друг друга, между ними шахматные доски. Только один человек сидит отдельно, фигуры на его доске разбросаны, словно он находится в середине игры, но стул напротив него пустует. Сердце стучит сильнее, и преодолев расстояние в последние несколько шагов, сажусь на свободный стул. Мужчины рядом и взглядом меня не удостаивают, настолько поглощены игрой.

Человек, напротив которого сижу, не обращает на меня ни малейшего внимания. Окидываю его взором и вижу, что на лице этого мужчины отпечатались годы: на лбу и вокруг губ залегли глубокие морщины. Густые седые волосы давно не видели стрижки, а поношенная одежда слегка помята, словно он совсем не подумал о своем облике, а просто вылез из постели. Он бережно расставляет фигуры на доске, нежно поглаживая каждую, а потом возвращает на исходное место на потертой доске.

Похоже, довольный своим ритуалом, он наконец поднимает глаза – такого же цвета, как мои, чтобы окинуть меня внимательным взглядом. Заметив, как я изменился в лице при виде нашего сходства, очевидной родственной связи, он подергивает губы в веселье.

После приезда во Францию, услышав, какие слухи ходят о биологическом отце, я стал проявлять еще больший интерес к тому, каким он был прежде, чем его захватила болезнь. Несколько маловразумительных подробностей узнал от Антуана, который, как я понял, какое-то время, когда родители еще были вместе, являлся компаньоном отца. Отец, по сути, исполнял приказы тех, кто предлагал самую высокую цену. Многие боялись Абиджу. Кто-то его уважал. На языке вертится тысяча вопросов, но не осмеливаюсь их задать. Я здесь по приглашению и не собираюсь все портить из-за своего любопытства, пока не выясню, почему это приглашение вообще пришло.

Этого человека не было в длинном списке контактов, который для меня обстоятельно составила Дельфина. В основном список состоял из родственников матери, бывших общественных активистов, но было в нем и несколько родственников со стороны биологического отца. Чего греха таить, союзником мне этот мужчина вряд ли станет. Его мотив познакомиться встречаю со скепсисом, но точно знаю, что сейчас смотрю на отца Абиджи, своего деда. Человека, к которому и не подумывал обратиться за какой-либо помощью. Этот страх прочно во мне укоренился еще в юности. Мать убедила меня в том, что Абиджа – тот человек, к которому я ни при каких обстоятельствах не должен проявлять интерес или искать с ним встречи. Из-за этого я редко, если вообще такое бывало, раздумывал о его многочисленной родне.

Пока мы пристально друг на друга смотрим, я отчасти признаю возможность того, что мать, сбежав из Франции, забрав единственного сына Абиджи и бросив его ради другого мужчины, косвенно могла вызвать неприязнь ко всем сопричастным, включая меня.

Внимательно наблюдаю за мужчиной, ища признаки неприязни или возмущения. Но замечаю в его глазах что-то, напоминающее радость, словно он все эти годы жаждал встречи со мной.

Однако, возможно, он видит не меня, а призрак моего биологического отца – сына, которого много лет назад потерял из-за душевной болезни. Сейчас, смотря в глаза этого мужчины, чувствую связь. Связь, что когда-то была у меня с мужчиной, который меня вырастил, и связь, которая теперь есть у меня с братом.

Когда утренние облака расходятся, весеннее солнце начинает припекать головы и бросает на доску лучи.

– Se voir accorder le premier déplacement est perçu par certains comme un avantage. Je considère que c’est mon avantage. Avec ce seul coup, je peux souvent dire si mon adversaire est agressif ou non. Fais le premier pas, Ezekiel, je suis assez curieux de voir[60]60
  Некоторые воспринимают свое право первого хода как преимущество. Я же считаю его своим преимуществом. За один такой ход я могу понять, напористый у меня противник или нет. Делай первый ход, Иезекиль. Мне очень любопытно (фр.)


[Закрыть].

– Je n’ai jamais joué[61]61
  Я ни разу не играл (фр.)


[Закрыть].

Уголки его губ снова приподнимаются, а в глазах сияет то, что расцениваю как гордость.

– La plupart répondraient, „Je ne peux pas jouer.” Je préfère ta réponse[62]62
  Большинство бы ответило: «Я не умею играть». Твой ответ мне нравится (фр.)


[Закрыть].

Он берет пешку и передвигает ее на две клетки по диагонали, а потом возвращает на исходное место.

– Tu ne peux avancer ton pion de deux cases que la première fois, une fois qu’il est en jeu, le pion ne peut se déplacer qu’une fois par tour. Lorsque tu retires tes doigts du pion, c’est joué, tu ne peux plus revenir en arrière[63]63
  Только в первый раз ты можешь передвинуть пешку на две клетки. Как только пешка оказывается в игре, ее можно двигать только на одну клетку за ход. Как только убираешь пальцы от пешки, ход сделан и передумать нельзя (фр.)


[Закрыть].

Он вопросительно приподнимает брови, и я медленно киваю ему в ответ. Следующие слова он произносит на чистом английском:

– Я был очень недоволен, услышав про твой первый ход.

Антуан.

Единственный вывод, к которому прихожу.

Едва успеваю осмыслить сказанное им, как он снова кивает на доску.

– Будь очень внимателен, Иезекиль.

Он двигает фигуры по доске, показывая правила горизонтального и вертикального перемещения каждой, пока я не улавливаю суть. Несколько минут он молча этим занимается, а я с восхищением смотрю, внимательно наблюдая за тем, как он разглядывает каждую фигуру.

– Vous considérez le pion comme le plus important?[64]64
  Считаете пешку самой главной фигурой? (фр.)


[Закрыть]

– Cela dépend de la connaissance du pion et de sa position. Et puis, l’union fait la force, n’est-ce pas?[65]65
  Зависит от того, понимаешь ли ты, что такое пешка и где ее место. Да и счет несколько успокаивает, разве нет? (фр.)


[Закрыть]

Этим вопросом он явно интересуется, почему я решил искать помощи во Франции. Я понимаю, что он давно в курсе о моем приезде и поисках, как и понимаю, какие большие у него связи. Подавив гордость, признаю правду, которую собрал за долгие годы изоляции, и киваю. Дома, в обществе братьев, я более всего чувствую себя в гармонии с миром.

– Mais tu vois, s’il est correctement positionné, le pion seul peut devenir l’une des pièces les plus puissantes du plateau, et a la capacité de mettre le Roi en échec[66]66
  Но, видишь ли, если правильно расположить пешку, она может стать самой сильной фигурой на доске и объявить мат королю (фр.)


[Закрыть].

Он берет пешку и очень бережно вертит ее в руках, а я увлеченно наблюдаю за ним. Вскоре он возвращает фигуру на доску.

От сегодняшнего утра я ждал вовсе не урока по шахматам. Парадокс в том, что сколько бы я ни сравнивал свои ходы во Франции с этой игрой, знаю только ее основы, суть и главную цель.

На меня снисходит озарение, с готовностью его привечаю, радуясь, что доверился инстинктам, когда направился в этот парк. Случались в моей жизни моменты, когда я был уверен в том, какой избрать путь, и понимал это по вспыхнувшей во мне искре, подсказывающей, что я ровно там, где и должен находиться. Впервые это произошло на поляне в ночь гибели родителей. Второй раз – во время последней ночной вылазки с Престоном, когда мы сидели в закусочной. И сейчас я чувствую ту же искру, посмотрев на мужчину, что сидит напротив.

– Tu m’as dévoilé ton handicap avec tes premiers mots, ce qui n’est pas une sage décision dans un jeu de tactique. Je sais déjà que je peux et que je vais te battre, mais ton avantage est maintenant le premier coup[67]67
  Ты лишился форы первой сказанной фразой – не самое мудрое решение в игровой тактике. Я уже знаю, что смогу и обязательно тебя обыграю, но сейчас твое преимущество – первый ход (фр.)


[Закрыть].

Он жестом велит начинать, и я, доверяясь чутью, ввожу в игру первую фигуру. Он удивленно приподнимает брови и неспешно кивает.

– Вы часто играете?

Он откидывается на спинку стула, и металлические ножки легонько скрипят по асфальту. Мы оба понимаем, что мой вопрос никак не связан с шахматами.

– Я давно отошел от дел, но иногда принимаю участие, если на то есть веские основания.

Мы ведем немой диалог, а потом он опускает взгляд и делает первый ход.

Глава 16

Сесилия

Затащив на кухню пакет с покупками, ставлю его на стол и удивляюсь, почему Бо как обычно не накинулся на меня со слюнявыми приветствиями. Оглядев из окна задний дворик, не нахожу своих французов и начинаю осматривать дом. Оказывается, они оккупировали кабинет. Бо стоит, положив передние лапы на бедра Тобиаса, и подталкивает его руку, чтобы тот накормил его чипсами, а сам Тобиас крепко спит в громоздком круглом кресле. На нем лишь черные спортивные брюки и шерстяные носки, а из приоткрытого рта раздается тихий храп. Вокруг валяется куча пакетиков с закусками и сладостями, а на приставном столике стоит недоеденная банка мороженого. Когда Бо начинает искать у Тобиаса остатки пропитанных маслом закусок, мой смех заглушает ревущий рядом телевизор.

Картина забавная и печальная: видимо, мое постоянное отсутствие и отстраненность поспособствовали тому, что Тобиас превратился во французского домоседа. Судя по тому, как он спит, Тобиас съел огромное количество углеводов, которыми раньше запрещал мне баловаться.

Его ноги перекинуты через подлокотник, а рука покоится на груди. Другую руку старательно вылизывает Бо.

Он явно не ожидал, что я вернусь домой пораньше. Изнывая от желания подойти к нему, смахнуть крошки с лица и слизать с нижней губы остатки шоколада, смотрю, как он спит. Купив этот дом, я никогда не представляла в нем Тобиаса, и, если уж откровенно, никогда не представляла его в домашней обстановке. Да, я жила с ним в доме отца, но тогда у нас были изысканные блюда, дегустация вин, ночные игры в шахматы у камина и секс, после которого мы, покрытые потом, с трудом переводили дыхание.

Эта же модель отношений была совсем нам чуждой. Чувствую смутное беспокойство от того, что Тобиасу уже осточертело целыми днями поедать всякую гадость и запоем смотреть телевизор.

Это гложущее чувство вины и мысль о том, что вот так он теперь проводит здесь время, лишний раз убеждают: Тобиасу не подходит провинциальная жизнь, она наскучит ему до такой степени, что он будет как на иголках.

Даже в таком неряшливом виде Тобиас все равно самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. И если бы захотела, то могла подойти к нему сейчас, смахнуть крошки и раствориться в нем. Меня бесит быть такой твердолобой, но того требует моя совесть. Да и Тобиас сам подбил меня на это тем, как вел себя в прошлом. Прошло чуть больше недели с его приезда, и я полна решимости придерживаться своей цели. Каждый раз, как он огорчается из-за того, что я не иду на сближение, он должен понимать, что я чувствовала себя в тысячу – нет, в миллион крат – хуже, если он отталкивал меня, прогонял и обесценивал наши отношения. Я долгое время умоляла его признать наши чувства. Да, возможно, с моей стороны не стоило таить обиду, но я слишком многое сносила по его вине, чтобы просто взять и уступить. И я не пойду ему навстречу, пока не удостоверюсь, что Тобиас понял: отныне я не потерплю такого отношения.

И дело не только в допущенных им прегрешениях или лжи, которой он пичкал меня, когда мы были вместе, и за которую так и не ответил, а в том, что несколько месяцев назад, когда я выставила себя круглой дурой, он безжалостно мне отказал. Все это уже служит достаточным основанием.

Но чем дольше смотрю на Тобиаса, тем сильнее меня влечет к нему, тем сильнее становлюсь беспомощной перед этим притяжением, извечной потребностью в нем и только в нем.

Когда я смотрю на него, воспоминания о нашем прошлом словно провоцируют. Перед глазами возникает образ, как я стою перед ним на коленях в одних трусиках, а он, намотав мои волосы на кулак, толкает большой член мне в рот и приказывает сосать. Я повинуюсь, а наградой становится… огонь в его глазах, довольство от того, что я перестала сдерживаться, его стоны и полушепот, а после – грубый секс. Я в любой момент могу потворствовать этому адскому огню и получить такое же удовольствие, но не позволю сексуальной неудовлетворенности меня сломить. Не она вынудит меня признать поражение.

Откровенно говоря, я не знаю, что заставит меня это сделать, но верю, что пойму, когда почувствую.

Я всегда буду его желать. Это факт. Мое тело, сердце и душа – все, что меня составляет, – будут вечно стремиться к нему, где бы он ни находился. Этот исход мое сердце приняло еще давным-давно. Мое по-прежнему зависимое сердце, которому отказываюсь подчиняться. Но пока к черту сердце, мне нужен душевный покой.

Бо наконец заканчивает трапезу, хорошенько облизав Тобиаса, а потом спрыгивает с кресла, чтобы меня поприветствовать. Наклоняюсь и чешу его за ушками, пока он радостно прыгает передо мной и гавкает.

Когда по телевизору начинает орать заставка новой серии «Хватай не глядя», Тобиас просыпается и резко садится, шальным и настороженным взглядом осматривает комнату и удивленно округляет глаза, заметив меня стоящей в дверях. Его покрытое щетиной лицо расплывается в сонной, чертовски сексуальной улыбке, а потом он осознает, что его застукали за едой, которую он когда-то запрещал мне есть. Тобиас быстро сгребает пакетики в кулак, опускает голову и застенчиво улыбается.

– Ты меня осуждаешь.

– Чертовски сильно. – Для выразительности качаю головой.

– Ты вернулась раньше.

– Всего на полчаса. – Бо скулит у моих ног. – Наверное, я должна поблагодарить тебя за то, что накормил пса.

Тобиас ухмыляется, и я приподнимаю бровь.

– Мне очень стыдно.

– Угу. – Принимаю серьезный вид и придвигаюсь к нему, желая понять, о чем он думает. – У тебя был еще один плохой день?

– На самом деле нет. – Кажется, Тобиас пытается собраться с мыслями и вдруг оживляется. – Ты знала, что есть шоу об охотниках за сокровищами, которые делают ставки на кладовках незнакомцев? Какие невероятные вещи они там находят! – Он хлопает себя по бедру, в его глазах неподдельное восхищение. – Такое шоу мы можем запоем смотреть вместе. – Он искренне радуется такой перспективе, и я еле сдерживаюсь, чтобы не покатиться со смеху.

– Мистер Кинг, вы и впрямь жили на другой планете.

Обведя мою фигуру пылающим взглядом, Тобиас протягивает руку, а когда я беру ее, тянет на себя, и я сажусь ему на колени.

– Чертовски далеко от тебя, – тихо шепчет он, стаскивает с моей головы шапку и проводит пальцами по волосам. – Ты замерзла. – Тобиас берет в ладони мое лицо, а потом растирает мне руки, чтобы согреть. Наклонившись, на мгновение прижимается губами к моему рту, а потом утыкается носом в шею.

Льну к нему и чувствую, как голова идет кругом от его гладкой загорелой кожи, напряженных очерченных мышц плеч.

– У тебя вырастет пузо, и ты свалишь вину на меня.

– Да и плевать, – отвечает Тобиас и сжимает мою руку, когда я провожу ей по его распухшему от углеводов животу.

– А еще скоро у тебя появится седина. – Улыбаясь, наклоняюсь к нему и прижимаюсь холодным носом к его носу. – Ты стареешь.

– Я еще в самом расцвете сил, – фыркает он и пересаживает меня, чтобы я почувствовала его возбуждение. – И когда появится седина, я дам себе волю. Буду есть жареную курицу и пить цельное молоко.

– О, отлично, то есть я права голоса не имею? Мне придется мириться с толстым французом, любящим жареную курицу?

– Ты все равно будешь меня любить, – говорит Тобиас с присущим ему резким акцентом и снова прижимается к моей шее. – Даже жирного и седого.

Я тяну за растрепанные черные волосы, чтобы снова посмотреть в янтарные глаза, и, не удержавшись, легонько двигаю бедрами на его члене. Мои слова противоречат желанию большего.

– Предпочту, чтобы мы еще немного подождали, когда проблемой станут волосы в ушах.

Тобиас толкается бедрами навстречу, держа меня на коленях.

– О, давай съедим на ужин жареную курицу.

Прищурившись, смотрю на приставной столик и приподнимаю бровь, увидев небольшую антикварную коробочку.

– Ты взял мою травку из неприкосновенного запаса.

– Возможно. – Тобиас виновато смотрит, и, хотя он шутит, меня тяготит резкое осознание правды, вытеснившей вездесущую сексуальную энергию.

– Тебе здесь скучно.

Его короткая заминка только подтверждает мои слова. Когда разжимаю пальцы, он хватается за меня еще крепче.

– Мне не скучно.

– Тобиас, ты не обязан бросать свое дело. Когда ты приехал сюда, я тебе об этом сказала. Я не позволю тебе так поступить. Ты проделываешь слишком важную работу для тех, кто на тебя полагается, да и для тебя это важно.

– Ты для меня самое важное, и у меня отпуск, – настаивает Тобиас, водя руками по моей спине, где нанесены крылья. Когда в его глазах вспыхивает огонь и он начинает распускать руки, я толкаю его в плечи.

– Мне нужно разобрать покупки. – Поганый предлог, чтобы разрушить интимный момент, но все же им пользуюсь и тут же чувствую, с какой нерешительностью он выпускает меня из объятий. Встаю и поднимаю мусор, а Тобиас хватает меня за запястье, но я продолжаю держать в руке банку с растаявшим мороженым.

– Trésor, я сам за собой уберу, и день не был плохим, – убеждает он, после чего отпускает меня и встает, чтобы прибрать беспорядок.

– Но и не хорошим. Что потом: Xbox и игровая гарнитура? Станешь одним из тех парней?

– Черт возьми, почему бы и нет? Я это заслужил. – Тобиас идет за мной на кухню, держа в руке мусор, и выкидывает его в ведро.

– Я и не говорю, что ты этого не заслужил.

– Почему ты просто не произнесешь то, что хочешь сказать?

Тобиас скрещивает руки на груди, волосы у него влажные и легонько завиваются у ушей.

– Это не ты.

– Нет? Ладно, что тебе угодит?

– Мне не нужно угождать.

– Разве? У тебя вроде есть предвзятое представление обо мне и жизни с тобой. Думаю, я ему не соответствую.

– У меня нет представления. В этом и суть.

– А я говорю тебе, что сейчас ровно там, где и хочу быть, черт возьми.

– Ну, прошу прощения, если не верю, потому что я тебя знаю.

– Да, прошу прощения, если думаю о тебе то же самое.

Замираю, наполовину вытащив из пакета коробку с мюсли.

– И как это понимать?

Тобиас со злым огоньком в глазах теснит меня к кухонному столу.

– Это не ты. Это жизнь Сесилии Хорнер, которой ты могла бы стать до того, как узнала, что значит жить полноценной жизнью. Ты живешь не так, как та женщина, которая восемь месяцев назад провела встречу с правлением в чертовых сапогах с шипами, а в свободное от работы время сшибала спесь с противников.

– Ты утверждаешь, что я лицемерка?

Тобиас напирает:

– Да. Я тебя видел. Видел торжество в твоих глазах, когда ты ловила добычу. Я не виню тебя за жизнь, которую выбрала, но она не совсем подходит истинной тебе, не согласна?

– Я знаю, кто я такая.

– Правда? Потому что женщина, которая ушла от меня восемь месяцев назад, была намного отважнее той, которую я обнимаю по ночам.

Бросаю коробку с пастой на стол, и Тобиас раздраженно вздыхает. Он начинает отступать, но, передумав, разворачивается и бросается ко мне.

– Я не собираюсь вести себя так, словно мне, черт возьми, легко перестать все контролировать или быть во всем осведомленным, но и ты хотя бы признай и скажи, что не видишь для себя такой жизни. Ты прячешься, потому что я причинил тебе боль. Твоя уверенность пошатнулась, потому что я опять разбил тебе сердце.

– Не льсти себе, думая, что из-за тебя я выбрала такую жизнь в ту минуту, как вышла из твоего кабинета. У тебя больше нет влияния на меня. Ты потерял это право, – срываюсь я.

Стиснув зубы, вижу в его глазах боль, которую причинила своими словами, но отвожу взгляд и снова принимаюсь разбирать покупки. Тобиас не сводит с меня взора, пока я молча доделываю начатое, отказывая ему в ссоре, которую он хочет. Чувствую, насколько он разочарован, когда не принимаю его вызов. Между нами повисает тишина, вдруг Тобиас поворачивается и вылетает из кухни. Через несколько минут хлопает входная дверь, и я понимаю, что он ушел на очередную пробежку.

Тем же вечером, позднее, ощущаю, как Тобиас ложится на кровать и крепко прижимает меня к своей груди. Лежа в его объятиях, чувствую по его сильному биению сердца просьбу простить, желание все исправить, но молчу из-за высказанной им жгучей правды. Если после его срыва я тоже сделала верные выводы, то, выходит, мы оба сейчас плывем по течению.

Глава 17

Тобиас

Двадцать один год

– Чувак, да что с тобой сегодня? – сев на стул, спрашивает Тайлер, когда я подкидываю в огонь еще одно полено. Солнце заходит за деревья, а Шон и Доминик заканчивают ставить палатки.

После перелета я еще не отошел от смены часовых поясов, и реалии, в которых теперь живу между мирами, расплываются, пока осматриваю поляну. Меня начинает тяготить обязанность сохранять роли в каждом из миров, но не позволю этой обузе меня сдерживать. Тем более после сегодняшнего дня. Десять лет назад в этом самом месте я встал на путь мести за убийство родителей, и мое присутствие на поляне успокаивает, напоминает о том, на что я готов пойти, чтобы добиться этого возмездия. Однако пребывание здесь, в этом священном месте, вместе с тем позволяет понять, чего я уже добился и насколько близко к цели нахожусь.

– Позже скажу, – отвечаю я, смотря на Доминика, который садится на стул и встречает мой задумчивый взгляд. Прихлопываю присосавшегося к предплечью москита, а Шон откупоривает пиво. Вернувшийся с первого школьного собрания, подающий надежды квотербек Трипл-Фоллс еще одет в спортивную футболку.

– Я говорил тебе, что сегодня мы не пьем. – Пытаюсь выхватить у него бутылку, когда он подносит ее ко рту.

Шон сверлит меня взглядом.

– Переживи двухдневную футбольную тренировку, а потом говори, заслужил ли я бутылку пива. И для справки: родители у меня вообще-то имеются. Они живут через несколько улиц от твоего дома и научили меня отличать хорошее от плохого.

– И много пользы это тебе принесло? – подкалывает Тайлер.

– Это важно, – отрезаю я.

Шон пробегает взглядом по конфискованной бутылке, после чего я бросаю ее в огонь. Этим летом я должен был воссоединиться с братьями, но часто летал во Францию – в основном по приказам Антуана. Сейчас он мне еще нужен, поэтому я вынужден служить у него мальчиком на побегушках, пока не найду способ меньше от него зависеть. В Антуане я нашел нужное средство для достижения цели, он снабжал меня почти всем необходимым, но был жадным до богатства, поэтому этот человек – единственный, на кого сейчас могу положиться. С его стороны держать меня под контролем, сделать зависимым от него – верное решение, но это тормозит процесс настолько, что приходится предпринимать определенные действия, чтобы, если понадобится, суметь его превзойти.

– Может, уже закончим на этом? – говорит Тайлер, отвлекая меня от созерцания огня.

– Спешишь куда-то?

– Да, вообще-то, – отводит он взгляд.

– Он часто пропадает, – сообщает Шон. – И никому не говорит, кто она.

– Потому что нет никакой «она», – рявкает Тайлер.

Шон улыбается.

– Сдается мне, эта дама чересчур сопротивляется.

– Сдается мне, ты молочных зубов не досчитаешься, если не захлопнешь пасть.

Не обращаю внимания на их перепалку, смотря на Тайлера.

– Мне нужно что-нибудь знать?

В ответ он дергает подбородком. Тайлер явно что-то скрывает, и, судя по резкому ответу, это личное. Тут точно замешана какая-то женщина, и отчасти поэтому я созвал сегодня собрание.

Шон откидывается на спинку складного стула, а Дом резко вскакивает со своего и, пихнув Шона в грудь, опрокидывает его навзничь. Дом с Тайлером хохочут, а Шон чертыхается и встает, стряхивая со штанов грязь, а потом выуживает из джинсов пачку сигарет.

– Придурок, ты мне чертовы сигареты сломал.

– Курить все равно вредно, – отвечает Дом и достает из рюкзака косячок.

Приподнимаю бровь.

– Охренеть, ты сейчас серьезно?

– Еще как, брат, – обхватив губами косяк, шамкает он, а Шон зажигает «Зиппо».

– Повремени пока, – приказываю я.

Дом понимающе кивает и засовывает косяк за ухо.

– Как дела в гараже? – спрашиваю я, смотря на всех троих. – Есть успехи?

– Все готово. Как только получу денежную компенсацию, – говорит Дом. – Других предложений не поступало, потому что здесь ни у кого нет денег его купить.

Нахмурив брови, Тайлер подхватывает:

– А зачем нам гараж при всех прочих наших делах? Это просто прикрытие?

– Нет, – отвечаю я, снова переводя взгляд на костер. – Это будет законным бизнесом. Мы будем чинить тачки и брать за это плату. По законам этого штата механиком можно стать в шестнадцать. Но нам нужны еще люди, чтобы прибыль была приличной и покрыла расходы.

– Я знаю одного парня, – добавляет Тайлер, – его зовут Рассел, он учил нас работать над классическими тачками, которые нам оставил дядя Шона. Подходит по возрасту. И чертовски хорош.

– Доверяешь ему?

– Да, – кивает Тайлер. – Он хороший человек и не имеет приводов.

По понятным причинам, вербуя новых Воронов, мы соблюдали негласное четкое правило. Нам вовсе не нужно, чтобы на любого, кто будет с нами связан, в базе данных хранились отпечатки пальцев, даже полученные в юношестве, потому находить нужных рекрутов было сложнее. Нам необходимы умные воры и хорошие люди, но в наших краях и с притоком амфетамина таких найти все труднее.

– Приведи его. Хочу с ним познакомиться.

Тайлер кивает.

– Посмотрим, может, он еще кого-нибудь знает.

Перевожу взгляд на пламя и в ту же секунду меня выбивает из колеи мысль о родителях, как они оказались запертыми в помещении, объятом таким же пламенем, и кричали, умоляя о помощи. Нет ничего удивительного в том, что эта картина не выходит у меня из головы.

Подняв хворост, подбрасываю его в огонь.

– Сегодня я впервые увидел Романа вблизи.

– Где? – спрашивает Шон.

– В библиотеке, – поясняет Доминик, – когда приехал за мной.

Бросаю взгляд на брата, слегка удивленный. Дом сидел в дальнем углу библиотеки, поглощенный книгой, когда туда вошел Роман. Он выглядел совершенно спокойным, словно не был ответственен за то, что разрушил чужие жизни. Но, думаю, его бы никогда не стало обременять чувство вины. Люди вроде него считали моих родителей прислугой, всего лишь обузой, убийство которых наверняка не причинило особых неудобств. Роман никогда не узнает, что моя мать была единственной женщиной, умевшей парой слов поднять настроение, успокоить гнев, заставить улыбнуться не мимикой, а всем своим естеством. Он никогда не поймет представление моего отчима об американской мечте. Что родители выбрали город, который он присвоил себе, чтобы устроить лучшую жизнь нам, женщине, которую он спас от безумного мужа, и ее сыну-ублюдку. Даже если бы Роман был в курсе, сомневаюсь, что его бы это волновало. Потому что, судя по тому, как он обращался сегодня с собственной дочерью, у него нет слабых мест.

Дом раздраженно смотрит на меня.

– Думал, я не замечу человека, который убил родителей? – фыркает он. – Думаешь, меня до сих пор интересуют лишь видеоигры и дрочка? – Его взгляд – взгляд взрослого мужчины, а не ребенка шестнадцати лет.

– Мы не знаем, было ли это предумышленным убийством. И прежде, чем предпринимать действия, я хочу найти веские доказательства.

– Двух чертовых надгробий на кладбище тебе мало? – огрызается Дом с затаенной яростью в голосе. Он злится, но сдерживается, а это значит, что брат завелся из-за этого сам по себе. Оглядев поляну, замечаю, что земля за ней вскопана.

– Что здесь происходит?

– Помяни дьявола – и он тут как тут. – Дом кивает в сторону опустевшей территории. – Роман решил обосноваться по соседству с нами. Там, где стоят грузовики, он строит себе хренов особняк.

Рассвирепев от мысли, что он будет жить так близко с нами – с нашим домом, – сжимаю руки в кулаки.

– Не может, черт побери, быть.

– Уж поверь. Я сам видел чертежи.

Смотрю на брата.

– Стоит ли мне знать, как ты нарыл эту информацию?

– Разрешение на строительство. Он получил его на прошлой неделе. Теперь Роману принадлежит здесь все, вплоть до этого флагштока.

Прихожу в ярость от того, что не видел, что творится под носом, пока занимался делами Антуана. Я был так измотан, исполняя его приказы, что допустил грубую ошибку. Теперь мое пребывание в Париже только мешает подвижкам здесь. Осознавая это, чувствую исходящее от Дома возмущение. Проблемы в Трипл-Фоллс нужно решать в первую очередь, я должен быть здесь, а не разыгрывать из себя «шестерку» у французского гангстера. Но, даже желая выбить Романа из игры, думаю только о маленькой девочке, которая плелась сегодня за ним к парковке. Открытое неповиновение в ее глазах во время их разговора почти вызывает у меня желание улыбнуться. Ее вызывающее поведение заключалось в словах и позе, но она пошла за ним, а я последовал за ней. Я уже несколько лет был в курсе о его дочери, но до сегодняшнего дня даже не думал о ней.

В мои планы погубить Романа я не собирался вводить посторонних. Видел, до какой кровавой бойни доходят подобные войны, в основном за территорию, и ни за что не позволю невинному ребенку отдуваться за прегрешения ее отца. В играх с высокими ставками, устроенных преступниками-психопатами, большинство ни в грош не ставит ни в чем не повинных людей, особенно на войне. Но я никогда не стану таким человеком, ибо и сам был безучастным наблюдателем.

Я не был уверен, заметил ли Доминик Романа и наводил ли о нем справки, как сделал это я, но и без того ясно, что он знает намного больше, чем признается.

Кажется, парни даже в этом возрасте, будучи незрелыми юнцами с шутками ниже пояса, понимают, как важно утрясти все детали. После затянувшегося молчания наконец говорю:

– Будем придерживаться первоначальной стратегии.

– То есть? – спрашивает Тайлер.

– Нужно провернуть все по уму. Единственный способ раздавить такого человека, как Роман, – не показывать нашего истинного размаха.

– Вспомните Елену Троянскую, – подхватывает Дом, поняв ход моих мыслей, а потом смотрит на Шона и Тайлера. – Вот только, похоже, придется разбираться с неприятностями, а ведь можно просто устранить проблему.

От тревоги по спине пробегают мурашки, когда обдумываю его слова.

– Ты же не предлагаешь убить этого человека голыми…

– Око за око. – Дом пожимает плечами. – Наши родители сгорели заживо. Ты не считаешь, что это призыв к активной агрессии? Ты сам говорил Дельфине, что тебе надоело только и делать, что болтать. Собрания – это же настоящее посмешище, куда приходят только слабаки, которым нравится ныть, пока она разливает им кофе. Толку не больше, чем от книжного клуба. – Дом смотрит мне в глаза. – Знаешь, если мы распарим табак и нанесем нужное количество на ручку его долбаной машины, через несколько минут концентрат впитается в кожу, и все – его песенка спета. Вскрытие покажет: сердечный приступ. И следа не останется, если представится подходящая возможность.

Я холодею.

– Он не курит, так что это первый пробел в твоем тупом плане. И мы не занимаемся такими вещами, – скрипнув зубами, проговариваю, оторопев от того, какие мысли посещают его голову. – И никогда не будем ими заниматься, Дом. Не этого хотели мама с папой. Есть более дипломатичный способ с ним разобраться, не такой милосердный, как смерть. – Решительно трясу головой. – Нет, мы изменим ситуацию к лучшему. – Я думаю про Антуана и про то, как он представляет собой все, что я презираю. Антуан, как и Роман, считает себя несокрушимым. Но за прошедший год я многое узнал. Более того, узнал, чего не стоит делать. – Как только мы уничтожим Романа, сотни таких же, как он, займут его место. Они пользуются людьми, как пользовались нашими родителями, и списывают их в утиль, как только те становятся помехой. – Я попеременно смотрю на всех троих парней. – Как мы поступим с ними?