Текст книги "Одержимость романами"

Возможно, таким образом я неосознанно пытаюсь выстроить защиту, оправдаться, что все мои навязчивые идеи всегда были и будут служить только искусству, поэтому…

– Ты чокнутая, – смеется Калеб, – но мне это нравится.

В награду за рассказ он водит ногтями по моей спине, пока все мое тело не обмякает. Не так давно я призналась, что мама в детстве чесала меня перед сном, и это расслабляет меня. Калеб, должно быть, усвоил это, поэтому теперь он массирует мне голову, руки и грудь. Это так странно и замечательно, и пусть это длится вечно. Между почесываниями я вспоминаю, что один из персонажей, которых Дэниел Рэдклифф играл на сцене, также был влюблен в женщину по имени Розмари.

Подумаешь. Романтическое имя для романтической героини. Переворачиваюсь и целую Калеба, пытаясь выкинуть ее из головы.

Но Розмари невозможно забыть. Каждый раз, когда она выкладывает новую историю в «Инстаграм» и кружок, обрамляющий ее фото профиля, становится розовым, я делаю несколько вздохов, уговаривая себя потерпеть несколько часов перед просмотром, но это бесполезно. Я корю себя за это нетерпение, за эту импульсивность: в конце концов, у меня есть двадцать четыре часа, пока публикация не исчезнет, и лучше выждать тринадцать-четырнадцать часов, чтобы она не обратила внимания на незнакомый аккаунт в списке просмотревших.

Замечает ли Розмари ту скорость, с которой «Книги и кофе» просматривает ее посты пятьдесят одну секунду спустя, или она привыкла к пристальному вниманию безобидных незнакомцев из книжного мира? Насколько вероятно, что она проведет расследование?

«Это всего лишь социальные сети, – успокаиваю себя. – Это не так уж навязчиво, да и вообще, она явно не особо разборчива, когда речь заходит о новых подписчиках».

И все же паранойя дает о себе знать пульсацией в пояснице. Вряд ли кто-то сможет выйти через поддельный аккаунт на меня – ведь я не писала там ничего личного, – но как знать. Я в этом не специалист.

* * *

Мы уже видели этот мюзикл с участием Ноа пять раз, но нам с семьей удалось достать билеты на последнее представление бродвейской программы. После спектакля будет вечеринка, и не где-то там, а в ночном клубе «Копакабана» на Таймс-сквер, и меня пригласили вместо наших родителей, потому что с ними, как выражается Ноа, было бы «феерически отстойно». На мне длинное небесно-голубое платье, на веках – золотые тени. Шею холодит серебряная подвеска.

Во время длинной сольной партии Ноа во втором акте я украдкой смотрю на маму. На ее лице – гордость и боль. В свои двадцать она прослушивалась для десятка бродвейских шоу, выстаивала очереди в шесть утра в непогоду, но, несмотря на талант и постоянное прохождение в следующие туры, ни одной роли ей так и не досталось. Подозреваю, именно поэтому она решила писать музыку, создать свою рок-группу и выступать с концертами по всему Нью-Йорку в качестве солистки. Она создала для себя другую жизнь. Но мама уже давно не сочиняет ничего нового. Теперь ее будни – пилатес, фермерские рынки и сплетни за чашечкой кофе с жительницами пригорода: она стала той женщиной, которую когда-то, возможно, несправедливо презирала. Иногда, правда, когда я приезжаю к родителям на праздники или длинные выходные, я слышу, как мама поет свои старые баллады. Ее голос под аккомпанемент фортепиано остается одним из моих любимых звуков, напоминающих о детстве, безопасности и тепле. Но я никогда не позволяю маме заметить, как я прячусь, подслушивая, за порогом, чтобы не нарушать столь редкое (и с каждым разом еще более редкое) единение с музыкой. Я могла бы спросить, почему так случилось, но лучше не знать. Боюсь, что этот самый паралич может перекинуться и на меня.

Ноа выходит на поклон, и мы с родителями бурно аплодируем, после чего, обняв их на прощание, я направляюсь к служебному входу и называю охраннику свое имя. Дую на ладони в попытке согреться, а за металлическими ограждениями, отделяющими фанатов от звезд, хихикающие шестнадцатилетки и взрослые поклонники выстраиваются в очередь, размахивая программками. Селфи, которое Ноа выложил в «Инстаграм» менее десяти минут назад в ознаменование «конца эпохи» (его цитата) – на фото он в гримерке, все еще в костюме, – уже набрало сотни лайков. Его двенадцать тысяч подписчиков очень разные, но одинаково преданные, обожают ставить эмодзи с сердечками в глазах и умоляют ответить им в личку. Фанатская база накапливалась годами: прорыв в карьере Ноа случился, когда в девять лет он спел партию героя из «Сорванцов в песочнице» – одного популярного среди детей и взрослых мультфильма, где последние наслаждались двусмысленными шутками, непонятными первым. Несомненно, скоро Ноа ждет еще больший прирост фанатов, учитывая, что недавно он получил яркую эпизодическую роль (два эпизода, восемь реплик) во втором сезоне подростковой драмы «Призраки среди нас».

Несмотря на полку, уставленную театральными наградами (премия «Внешнего общества критиков», «Драма Деск», даже «Грэмми» в составе труппы на Бродвее), Ноа провел последние несколько лет в поисках ускользающей роли в кино или на телевидении, отчаянно пытаясь доказать свою состоятельность снова, снова и снова. Но какое-то время его постоянно встречал поток быстрых и явных отказов. В индустрии развлечений соотношение всегда не в твою пользу, поэтому мы оба все время стремимся вперед, пусть даже я не достигла и нижней ступеньки воображаемой лестницы. За день до второго прослушивания для «Призраков среди нас» Ноа попросил меня помочь ему отрепетировать реплики. Мне всегда нравилось примерять на себя разные роли: прокурора, детектива, убийцы, матери. Благодаря чужим словам – чужой жизни – я ненадолго становилась кем-то еще.

На следующий день после повторного прослушивания его утвердили на роль. С тех пор это упражнение постоянно оттачивается: как радоваться за него, как улыбаться так широко, что челюсть ноет, как бурно аплодировать.

Охранник наконец-то пропускает меня через служебный вход, и мою спину сверлят десятки завистливых взглядов. Ноа, одетый в смокинг, устало машет мне рукой и просит помочь с вещами. Его гримерка находится в подвале. Здесь пахнет сыростью и затхлостью. К зеркалу прикреплены детальные карандашные рисунки, воспроизводящие сцены из мюзикла.

– Ух ты, как здорово. – Как ему все удается?

Кончики его ушей розовеют.

– Ничего особенного. Просто делать было нечего между выходами на сцену.

Пожав плечами, я собираю разбросанные вещи – грим, наушники, коробочка леденцов от горла – и прячу в свою сумочку. Несколько минут спустя он снимает рисунки с зеркала и аккуратно складывает их в рюкзак, а я притворяюсь, будто ничего не заметила.

По дороге к служебному выходу мы пробираемся по узким лестницам, минуя парики и пышные платья с каркасом по моде девятнадцатого века, и в конце концов оказываемся на сцене. Тишина оглушает. Я подхожу к краю сцены и смотрю на тысячи красных бархатных кресел. Каково это – стоять в самом центре, убеждая всех, что ты достоин их безраздельного внимания?

– Эй, ну где ты? – зовет Ноа. – Мы уже опаздываем.

На выходе нас оглушает рев со стороны металлических ограждений. Я стараюсь убраться подальше с линии огня, чувствуя себя не в своей тарелке. Эти люди пришли не ради меня. Я жду в сторонке, пока Ноа раздает автографы, позирует на снимках и принимает комплименты и, наконец, добирается до меня.

– Да ты прямо звезда, – говорю я по дороге в «Копакабану». – Хештег «знаменитость». – Я никогда не планировала насмехаться, а вот поглядите-ка.

– Это не новость, – парирует он, но как-то без запала. Еще четыре квартала, и мы на месте, и я чувствую наше общее облегчение.

Внутри нас встречает красная ковровая дорожка и фотостенд. Ноа шипит на меня: оказывается, мы должны позировать вместе. Я кладу руку на бедро, а Ноа принимает нужную позу: губы сжаты, голубые глаза чуть сужены, одна ладонь в кармане брюк. Я видела, как он репетирует ее множество раз у зеркала, но все равно выглядит странно – по жизни он очень улыбчивый и открытый. Кто-то командует, чтобы я «прильнула» к нему, но Ноа обхватывает меня рукой за талию и шепчет: сестра.

Мы пробираемся сквозь разодетую и шумную толпу. То и дело останавливаемся перекинуться парой слов с людьми в роскошных нарядах. Я жмусь к локтю Ноа, и меня принимают то за его младшую сестру, то за девушку, то снова за сестру. Мы оба смеемся, счет сравнялся. Мама часто повторяет, что выглядеть моложе – это дар, и однажды я это оценю.

– Вы тоже актриса? – спрашивает меня стройная девушка с серебристыми волосами, в норковом манто.

– Я писатель, – резко чеканю я. То ли упрек, то ли защита, сама не знаю.

– Ох. – Она слегка, но заметно отшатывается. – Что же, нам, актерам, без писателей никуда.

– Я пишу не сценарии, а романы.

– Очень… очень мило, – неуверенно говорит она и уходит.

Ноа тут же набрасывается на меня:

– Боже, Наоми, что с тобой? Это очень грубо.

– Я не специально. – Мне уже и самой стыдно. – Просто ответила на ее вопрос. Узнав, что я не актриса, она тут же потеряла ко мне интерес.

– Грейс – легенда Бродвея! Она просто проявила вежливость.

– Ладно, не буду тебе мешать заводить знакомства. – Я ухожу к бару и слышу за спиной громкий усталый вздох Ноа. Извинюсь позже, пожалуй. Лавирую между актерами и их надоедливыми собеседниками, потягивая совиньон блан и жуя картошку фри, пока не сажусь в уголке для быстрой проверки «Инстаграма» и «Фейсбука». Снимки с вечеринки уже в сети. Я просматриваю их в поисках наших лиц. «Ноа Экерман и его спутница», – гласит подпись. Мы оба выглядим красиво и элегантно. Моя улыбка кажется настоящей, за ней не проглядывает зависть. Так мне нравится больше.

Я ныряю в толпу в поисках младшего брата. Я же его спутница. Мне нужно быть рядом. Вот он: окружен поклонниками – раскраснелся, глаза блестят, в своей стихии. Не хочу мешать ему, подожду.

В конце концов мы оказываемся в уголке, наблюдая за гостями и обмениваясь саркастичными замечаниями. Ноа, не привыкший к алкоголю, напивается с одного бокала виски.

– Тот старик, с которым я только что разговаривал, – заявляет он, – один из трех моих сталкеров. Я тебе уже рассказывал про них?

Моя кожа покрывается мурашками.

– В каком смысле сталкеров?

– Эти трое вечно пишут мне в личку. Один так даже пригласил меня на тройничок с ним и его девушкой. Они только что посмотрели «Сорванцов из песочницы», может, у них кинк[9]9
  Кинк – нетрадиционные и нестандартные сексуальные практики, фантазии и концепции.


[Закрыть] на мультики?

– Или на мальчиков-сопрано, – острю я.

– Фу, какая гадость.

Мы смеемся, и я вспоминаю, как впервые осознала уровень его иронии. Когда я была на первом курсе университета, Ноа выложил фото в «Инстаграме» с настолько забавной подписью, что я решила, будто его взломали, и написала ему об этом. «Просто у меня есть чувство юмора», – ответил он.

– Так вот, вторая сталкерша – девочка-подросток. Она шлет мне из разных городов открытки, дорисовывая на них мое лицо, – продолжает Ноа. – А третий сталкер, этот старик, все время говорит мне, что я как две капли воды похож на его умершего сына, очень талантлив, и он будет всегда следить за моей карьерой, потому что верит, что я стану настоящей звездой.

– Важный вопрос, – говорю с усмешкой, но ответ мне нужен серьезный, – такое внимание льстит или пугает?

– И то и другое.

– Но ты ведь чувствуешь себя особенным? Как будто ты по-настоящему привлек чужое внимание? – отчетливо произношу каждый слог: важно, чтобы он понял. – Мне не кажется, что они представляют какую-то угрозу, они не знают тебя. Ты просто часть их воображаемого мира.

– Говоришь, как настоящий писатель, – усмехается брат.

Я улыбаюсь ему: хорошее замечание. Это станет моей единственной защитой, если весь мой воображаемый мир пойдет под откос.

Когда мы уходим с вечеринки, Ноа отправляется в другой бар с коллегами по мюзиклу, а я ковыляю домой на высоченных шпильках. На полпути отсылаю Калебу селфи. Мои веки все так же блестят золотом, а серебряная подвеска успела нагреться. «Я лучшая в мире спутница», – пишу я: он должен это знать.

Глава третья

На субботнюю вечеринку Даниэль по случаю Хэллоуина я прихожу, одетая, как один из моих любимых книжных персонажей – Плакса Миртл[10]10
  Плакса Миртл – персонаж книг и фильмов о Гарри Поттере.


[Закрыть]: с косичками, галстуком, гольфами и, конечно, сиденьем для унитаза вокруг шеи – купила за пятнадцать долларов на «Амазоне», – оно оказалось тяжелее, чем я думала. Из Калеба, с его бледными валлийскими чертами и длинными темными волосами, получился великолепный вампир. На Даниэль – корона и белое платье в пол, подол залит искусственной кровью. Она держится за рукоять пластикового меча.

– Леди Макбет! – здороваюсь я. – Отличный образ.

– А ты превзошла себя, моя дорогая. Это, пожалуй, даже круче, чем Реджина Джордж[11]11
  Реджина Джордж – персонаж фильма «Дрянные девчонки» (2004), по сюжету девушка попадает под школьный автобус и вынуждена носить скобы.


[Закрыть] после столкновения с автобусом.

– О-о-о, когда это было? – интересуется Калеб. – Фото в студию!

– На последнем курсе. – Я показываю ему снимок: на мне блондинистый парик и самодельный головной убор из проволоки и картона. В тот Хэллоуин мы с Даниэль перебегали из домика для лакросса в братство Сигма Чи, потом к мужскому хору, и меня везде радостно приветствовала куча незнакомых людей, хотя мы вместе жили и учились годами. Такое признание воодушевляло.

– Потрясающая задумка, – говорит Калеб, рассматривая фотографию.

Я делаю реверанс.

Даниэль протягивает нам красные стаканчики с чем-то темным.

– Из котла ведьмы, – сообщает она, играя бровями. – Мой сосед три часа готовил, я не шучу.

Мы делаем по глотку.

– А вкусно, – отмечаю я.

– Нам нужно общаться тут со всеми? – спрашивает Калеб.

– Точно нет, – отвечает Даниэль.

После того как уже третий человек хватается за мое сиденье с воплем: «Стоны, Миртл, где твои стоны?» – Калеб утаскивает меня в укромный уголок.

– Спасибо за спасение. У тебя клыки отваливаются.

Он снимает их:

– Говорить в них невозможно.

– Ах ты хитрюга, хочешь смешаться с толпой в поисках невинных и беззащитных жертв?

– Ха-ха, – говорит он с серьезным лицом. – Кстати, я хотел обсудить твой день рождения. Хочешь, устроим что-нибудь на двоих? Например, после работы в понедельник?

В груди теплеет.

– Это так мило.

Я надеялась, он что-то предложит, в конце концов, это первый день рождения, когда у меня есть парень.

– Отлично, чего бы тебе хотелось?

Мои надежды слегка тают. Неужели он не может сам угадать?

Или же необходимость угодить мне, сделать правильный выбор – знак его любви?

Предлагаю мексиканскую кухню, нашу любимую.

– Прекрасно, я закажу столик там, где мы еще не были. Согласна?

Скорее всего, он подготовит цветы, шампанское или открытку, как я сама часто делаю для друзей, но по-настоящему мне нужна только открытка. Нечто, что можно хранить, а не использовать, нечто, что навечно останется доказательством любви. Я положу ее в ящик и буду доставать, когда мне потребуется напоминание реальности его чувств.

Я киваю и дежурно улыбаюсь. Он целует меня.

– Я в туалет, – говорю я. – Скоро вернусь.

Чтобы запереть дверь, требуется аккуратно покрутить ручку. Я сажусь на унитаз и просматриваю историю, которую Розмари выложила три часа назад, надеясь разглядеть ее костюм. Но вместо себя она разместила короткое видео с парнем в костюме Трусливого Льва из «Волшебника из страны Оз» и одной из своих блондинистых подружек, одетой как Дороти. Лев обматывает длинный хвост сливочного цвета вокруг руки Дороти, и за кадром слышится смех Розмари. Наверное, она третья лишняя на этом свидании. Кто-то барабанит в дверь.

– Извини, но ты там засела, а я уже не могу терпеть…

– Иду! – спустив воду, отпираю дверь, впуская в ванную покрытого потом Пикачу.

Где-то в час ночи, хотя до моего дня рождения еще целые сутки, Даниэль вытаскивает меня в центр комнаты и организует громкое, нестройное исполнение песни «С днем рождения тебя», куда добавляется строчка «ты смердишь, как обезьянка». Какой-то тип выкрикивает из толпы: «Вообще-то она смердит, как туалет!»

– Как остроумно, – кричу в ответ, опрокидывая шот текилы.

Где-то через полчаса мы с Калебом покидаем вечеринку в самом ее разгаре и по дороге к метро проходим мимо доски у бара, где мелом написано: «Наше пиво холоднее, чем сердце твоей бывшей», и стрела указывает на вход.

– Смешно. – Я пихаю его в бок. – Знакомо?

Он продолжает смотреть прямо:

– Не особо. Я видел такую надпись и раньше. Неоригинально.

Не особо смешно или не особо знакомо? Я тут же жалею о том, что вызвала призрак Розмари в его мыслях. Это было недальновидно. Я обратила его внимание на надпись, только чтобы расшифровать эмоцию, которая пробежит по его лицу, но это бесстрастное выражение не поведало мне ровным счетом ничего.

* * *

Следующим вечером в мою дверь звонит курьер с бутылкой шампанского.

– Ну ты и жук, – радостно улыбаюсь Калебу.

Он бледнеет:

– Прости, это не от меня.

– А, – я удерживаю на лице улыбку, – ничего страшного!

Шампанское прислали родители. Приятный жест, но я чувствую разочарование.

Очевидно, желая загладить свой промах, за пару минут до полуночи Калеб с преувеличенным воодушевлением открывает бутылку и разливает содержимое в чашки. (Неужели у кого-то из моих ровесников правда есть бокалы под шампанское?)

– Счастья и благополучия, – желает он. Это звучит так заезженно, что я смеюсь и тут же прощаю его, пока мы чокаемся.

Позже, в постели, когда его дыхание становится глубоким и ритмичным, я проверяю в телефоне уведомления из «Фейсбука». За семестр учебы в Австралии я подружилась с разными людьми – из Перта, Брисбена, Мельбурна, а еще из Эквадора, Франции, Сингапура, Испании и Нидерландов. По всему миру люди просыпаются в других часовых поясах и шлют мне поздравления.

Я все еще слишком возбуждена, чтобы уснуть, и тут на экране высвечивается сообщение от Луны. «С днем рождения!! Ты наверняка не спишь, отмечая, но для меня большая честь, что завтрашний день (или правильнее сказать, сегодня?) я проведу с тобой, попивая вино, которое было отложено под презентацию книги… но какая разница!»

Презентация книги! Старые привычки не умирают: тут же открываю календарь в «Гугл-документах» – и да, вот оно, «Единственный в своем стаде», автор Сара Хилл.

Это автор Розмари. Именно ее она упоминала тогда в уборной бара. Ну конечно.

Нечаянный подарок на день рождения – сегодня мы сможем снова поговорить, на этот раз без интриг и чужого вмешательств. Совпадение или судьба?

Утром Калеб приносит мне кофе в постель.

– На овсяном молоке. Как ты любишь.

Я с благодарностью обхватываю кружку, морщась от головной боли: спасибо шампанскому. Через полчаса мне надо быть в книжном. Я приеду вовремя, только если поезда придут по расписанию, что случается редко. Быстро надеваю праздничный наряд – обдуман несколько дней назад – черный свитер с V-образным вырезом, черная джинсовая мини-юбка, колготки и красные ботильоны до колена на небольшом каблуке. Мое отражение в зеркале в полный рост выглядит прекрасно, и я рада, что Розмари наверняка подумает так же, когда меня увидит.

– Я пришлю тебе информацию о ресторане, как только сделаю бронь, – сообщает Калеб.

Я выхожу из дома, стараясь не показать разочарования от того, что он делает это в последний момент.

На работе Луна протягивает мне пирожное «Красный бархат» из кафе напротив и зажигает свечку.

– Пирожное от Алекса, но свечка от меня.

Бариста из кафе безответно влюблен в Луну и постоянно дарит ей сладости.

– Я в шоке, что его до сих пор не уволили. Это же, по сути, воровство?

– Ну а я в шоке, что он до сих пор не понял, что я лесбиянка. Я же прямо при нем заигрываю с его напарницей.

Рассмеявшись, перевожу взгляд на горящую свечу.

– Знаю, ты мечтаешь о многом, – продолжает Луна. – Но будь внимательна, загадывая желания. Не прогадай.

– Ух, ты такая заботливая. – Я набираю воздуха, мой рот округляется. В каком порядке идут мои желания? На лице Луны написано нетерпение, а у кассы уже собралась очередь из покупателей, поэтому я просто дую на свечку, не думая ни о чем. Будь что будет. Луна аплодирует, несколько покупателей тоже. Я начинаю быстро пробивать товары.

Когда в магазине становится посвободнее, мы с Луной делим между собой задачи для сегодняшнего мероприятия. Книга официально выходит во вторник, но нам разрешили начать продажи на день раньше.

– Вся команда будет здесь сегодня, – говорит Луна. – Редактор, пиарщик и так далее. Надеюсь, они не собираются контролировать каждую мелочь.

Сжав свой экземпляр «Единственного в своем стаде», который я позже аккуратно положу обратно поверх стопки таких же, замечаю, что мои пальцы оставили влажные следы на обложке. Вытираю руки о бедра и борюсь с желанием рассказать обо всем Луне, которая балансирует между званием настоящей подруги и приятной коллеги: я не знаю, сочтет ли она мой интерес к Розмари тревожным, забавным или оправданным. Мы уже делились своими страхами и тайнами, но только в рабочие часы и всегда во время скучных рабочих задач – расставляя таблички, подметая пол, собирая и прокалывая стопки чеков, выбирая подходящий плейлист для мотивации покупателей.

Открываю страницу с благодарностями, надеясь на потрясение: наконец, я хотела бы поблагодарить моего несравненного редактора, Розмари Пирс, без участия которой эта книга не оказалась бы в ваших руках.

Жаль, у меня нет времени подготовиться к появлению Розмари; сегодня у меня будет короткий промежуток времени, чтобы запомниться ей. Калеб только что прислал адрес премиального мексиканского ресторана в Бушвике, где мы еще не были. «В обзоре «Таймс» обещали гуакамоле из манго», – написал он.

А я обожаю гуакамоле из манго.

– Ты же знаешь, что этот ресторан держат белые ребята из Флориды? – Луна задирает бровь, когда я говорю ей, куда мы идем. – Умоляю, ни в коем случае не изображай из себя Книгочея и не пытайся сделать заказ на испанском.

– Я никогда так не делаю.

Другой наш напарник, с которым я редко пересекаюсь, – он работает с Луной в мои выходные, – пообещал подменить меня на несколько часов в конце смены, чтобы я могла уйти пораньше. Луне он не нравится – вернее, она его терпеть не может, – так что мы неласково прозвали его Книгочеем. Любимые авторы Книгочея – Чарльз Буковски, Дэвид Фостер Уоллес, Мишель Уэльбек и Джонатан Франзен. Порой Книгочей начинает ни с того ни с сего болтать с Луной на испанском, чтобы «освежить» язык перед своими постоянными поездками в Канкун[12]12
  Канкун – город в Мексике на берегу Карибского моря, популярный среди туристов из-за своих пляжей.


[Закрыть]. («Ошибочные тарифы – это реально дешево», – любит повторять он.)

Отец Луны – мексиканец, а мама – еврейка. Она свободно говорит на иврите, испанском и английском, это на два языка больше, чем я, и в четырнадцать лет отпраздновала удивительный гибрид бар-мицвы и кинсеаньеры[13]13
  Кинсеаньера – в странах Латинской Америки праздник совершеннолетия девочек, отмечающийся в день пятнадцатилетия.


[Закрыть]. «Бедные белые постоянно в замешательстве, – сказала она мне будничным тоном неделю или две спустя после нашего знакомства. – Без обид».

Я помню, как залилась краской и громко выпалила: «Нет-нет, ничего страшного, я не обиделась!» – смутив нас обеих.

Покупатели часто спрашивают у Луны, откуда она родом, чего нельзя сказать обо мне. Привилегия белого человека во всей красе.

– Понимаю, Наоми, день рождения и все такое, но я никогда не прощу тебе эти дополнительные часы с Книгочеем, – заявила Луна несколько минут спустя, вынося из кладовой пластиковые стулья.

– Я знаю, прости, надеюсь, такого больше не повторится!

Покупатель подходит к кассе, и Луна укоризненно наставляет на меня палец, прежде чем обслужить клиента. Я достаю из кладовой два микрофона и кладку стопку экземпляров «Единственного в своем стаде» напротив входной двери, так, чтобы она сразу бросалась в глаза. Устанавливаю раскладной столик и ведерко со льдом, куда ставлю бутылки пива и белое вино. Пока я расставляю стаканчики и бутылки красного на столе, в заднем кармане юбки начинает вибрировать телефон. Пропущенный вызов от бабушки.

В свой законный пятнадцатиминутный перерыв перезваниваю ей из кладовки.

– С днем рождения, дорогая.

– Бабуля, привет! Спасибо. Ты все-таки установила определитель номера или просто надеялась, что это я?

Она смеется:

– Приходится все-таки соответствовать двадцать первому веку. Твой отец настроил мне аккаунт на «Нетфликсе». Я теперь смотрю запоем – так же говорится? – «Корону»[14]14
  «Корона» – популярный сериал об английской королевской семье Виндзоров.


[Закрыть].

Бабушка, единственная оставшаяся у меня, переехала из квартиры, где когда-то жила с дедушкой, в центр для престарелых после небольшой аварии четыре года назад. Ей пришлось носить скобы на шее несколько месяцев, но в остальном ничего не изменилось. Она все так же стара, у нее все болит, и она с трудом ходит. Испуганный отец объяснил ей, что за ней нужен присмотр. Проживание в центре стоит семьдесят тысяч в год, включая питание, кинопоказы, вечера настольных игр, небольшой бассейн для терапевтических целей и помощь в душе.

– Именно так и говорится, – отвечаю я. – Добро пожаловать в главную черную дыру всех времен и народов.

– Не отвлекайся слишком сильно. Помнишь, что говорил твой преподаватель? Первый роман в двадцать семь.

– Никакого давления, ага, – бормочу я. Предсказание – или требование – моего преподавателя было озвучено во время барбекю для выпускников кафедры английского. Горы отбрасывали тень на траву, и все сгрудились вместе, укрываясь от солнца. Я перебрала шампанского, но помню, что, пока втыкала сельдерей в хумус, ко мне подошел мой преподаватель со словами: «В ближайшие пять лет выйдет твой первый роман». Я хохотнула от неожиданности и чокнулась с ним бокалом. Хотя мне отказали во всех магистратурах, куда я подавалась, он продолжал верить в меня.

– Сделай это не для меня, дорогая, а для себя самой, – рассмеялась бабушка и добавила: – Но я была бы не прочь прочитать его до того, как сердце откажет.

– Хватит, – с нажимом сказала я. – Никаких разговоров о смерти. Это моя единственная просьба.

– На правах именинницы, значит? Умно.

Луна трижды стучит в дверь.

– Прости, что прерываю, – в ее голосе слышится нотка паники, – но тут часть гостей приехали раньше.

– Бабуля, мне пора, я на работе. – Понизив голос, бормочу сентиментальное прощание. Нужно смотреть правде в лицо: единственный человек, который действительно понимает меня, стареет и слабеет с каждым часом. – Я правда ценю твою поддержку и веру в меня. Я скоро позвоню еще, хорошо? Люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – отвечает она, и я кладу трубку.

– Они приехали на час раньше, – шепчет Луна, когда я выхожу к ней. – Писательницу буквально трясет от нервов.

– Все нормально. – Беру бокал белого, бутылочку воды и подхожу к девушке. – Мы очень рады видеть вас здесь, Сара, – бодро начинаю я. – Подготовка еще в процессе, но вот, пожалуйста, выпейте пока вина.

Сара Хилл с благодарностью берет бокал и бредет к группе людей, которые приехали вместе с ней. О ее романе недавно громко заговорили: одна знаменитость выбрала «Единственного в своем стаде» в качестве книги ноября для своего книжного клуба в «Инстаграме». На мой взгляд, Сара не похожа на девушку со скотоводческой фермы в Вайоминге – у нее ноги от ушей и роскошные светлые кудри, а одета она в розовый кожаный костюм с глубоким вырезом.

– Надеюсь, это не настоящая кожа? – шепчу Луне. – Серьезно? Или это ирония?

– Понятия не имею. Спроси, можно ли потрогать.

Рассмеявшись, мы расходимся закончить дела.

Когда приезжают остальные члены команды Сары, я замечаю Розмари у микрофона и едва не роняю из рук стопку книг. Аккуратно кладу их на столик и заправляю волосы за уши, выжидая подходящий момент.

Раскладной столик и вино – стоят рядом с кассой в расчете на то, что гостям станет неудобно за бесплатную выпивку и они купят книгу – в конце концов манят Розмари к себе. Она выбирает красное, не белое, – рискованно, особенно если придется протискиваться через плотную толпу.

Я подкрадываюсь к ней, как кошка:

– Смелый выбор.

Она удивленно поворачивается.

Мы стоим лицом к лицу, и я стараюсь выглядеть хладнокровно, как будто эта ремарка могла предназначаться кому угодно. Не буду напоминать ей о нашем знакомстве, пусть Розмари сделает это первой.

– Не успела накрасить губы, так что остается только красное вино, – она игриво причмокивает, – так что особой смелости не требуется.

Я против воли рассмеялась.

– Постой-ка, я тебя знаю, – говорит она. – Виделись в баре.

Наконец-то.

– Ой, точно! Я тоже тебя вспомнила. И для чистоты: это был туалет в баре.

Розмари улыбается:

– Наоми из книжного. Ну конечно. Логично.

– Она самая, – кончики пальцев покалывает. – Эта презентация точно не уловка, чтобы увидеться со мной снова? – Я уже как-то использовала вариацию этой фразы, флиртуя с мужчинами.

Розмари подыгрывает:

– Обычно я не поддерживаю знакомства в туалете бара, но в этот раз меня так и подмывало узнать, что будет дальше.

– А я-то думала, что напугала тебя. Для меня это точно было неловко.

– В следующий раз старайся лучше.

Мне нравится ее ироничность.

– Значит, ты приложила руку к созданию этого шедевра?

Розмари оглядывается на автора, затем снова переводит взгляд на меня и кивает:

– Скажу честно, я рада, что все закончилось. Первоначальный набросок был в разы лучше. Я направляла ее все время, но итоговый вариант вышел не очень. – Она со вздохом раскачивается на пятках. – Зато теперь я смогу заняться книгами, которые мне нравятся. Но, пожалуйста, продай сегодня сотню экземпляров, ладно?

Луна прерывает наш разговор:

– Начинаем через пять минут, так что пейте вино, общайтесь и покупайте книгу Сары!

Кое-кто послушно подходит к кассе. Розмари проверяет телефон, пока я сканирую штрихкоды, украдкой бросая на нее взгляд. У меня осталась пара минут, а потом меня ждет ужин с Калебом. Каким-то чудом Розмари сама возобновляет беседу.

– Честно говоря, я чаще бываю в «Гринлайт» и «МакНэлли Джексон». В этом книжном какая-то своя атмосфера, не могу описать. Мне нравится, как здесь просторно и минималистично. Тебе нравится здесь работать?

Не могу определить, что стоит за этим вопросом – подлинный интерес, снисхождение, скептицизм, – поэтому выбираю заготовленный ответ.

– Я постоянно встречаю новых людей, разговариваю о книгах, а когда никого нет, могу почитать, – отвечаю радостно. – Так что да, мне нравится.

Питер, управляющий магазином, нанял меня пару месяцев спустя после моего выпуска. (Все другие вакансии, на которые я подавалась, испарились: в ответ либо молчание, либо отказ.) Я думала поработать здесь с полгода, но вот прошло уже два года, а я все еще тут. Здесь комфортно и приятно, это место закрывает какую-то мою внутреннюю потребность. Мне нравится четкий график работы. Никто не шлет мне писем во внерабочее время, мне нравится общество Луны и философские разговоры с покупателями, а в конце дня у меня остается энергия, чтобы писать. Я часто повторяю: «Извините, у нас нет уборной для посетителей», подсказываю дорогу до ближайшей станции метро или разбираю монеты в ладонях туристов, когда они не могут отличить пятицентовик от четвертака, поэтому посетители могут подумать, будто торговать в книжном – то же самое, что продавать одежду, может, они даже глумятся за моей спиной, что я с тем же успехом могла бы работать в «Урбан Аутфитерс», складывая вещи, разбросанные на полу примерочной, но как же они ошибаются. Мы, торговцы в книжном, двигаем издательский бизнес вперед.