Текст книги "Одержимость"

Женщина приносит заготовленную бутылочку с соской. Капает молоком себе на запястье, потом на нижнюю губу малыша. Он чмокает, чувствует вкус и пищит, требуя добавки.

– А почему вы других детей не кормите? – спрашивает босс и кивает в сторону соседнего кувеза.

Медсестра подходит к кроватке, просовывает руку в круглое окно и гладит малыша по животику.

– Этот слишком слаб. Сам есть не может. Родился тоже в тридцать недель, но от мамаши-наркоманки. Дышит с трудом, только губки водой смачиваем.

– И что мамаша.

– Отказ напишет, что же ещё? Такие дети не выживают. Сколько на роду написано, столько и протянут.

– И как долго?

– Может, месяц, а может, год. Трудно сказать. Оба родились вечером. Принимал детей в отделение дежурный неонатолог. Завтра начнется обследование малышей, тогда и поставят им точный диагноз. Все будет зависеть от его состояния и лечения, вот только откуда у наркоманки деньги?

Я подхожу вплотную к перегородке и напряженно прислушиваюсь, боясь пропустить хоть слово. Хорошо, что медсестра не закрыла плотно дверь, иначе сошел бы с ума от беспокойства.

Невольно рассматриваю малышей, о которых говорит медсестра. Издалека выглядят они абсолютно одинаково: оба мальчики, оба темноволосые с красными сморщенными лицами. Еще и приглушенный свет не дает рассмотреть черты лица.

Сердобольная медсестра отходит к медицинскому столику, а босс вдруг поворачивается и в упор смотрит через стекло на меня.

– Отвлеки ее, – одними губами приказывает он. – Я столбенею: вот оно! Сейчас что-то случится. Неужели сам рискнет? Чаки поблизости не видно. – Чего ждешь, Кирилл?

Я медленно поднимаю руку и стучу в стекло. «Успокойся, Тавади благоразумный человек. Он не станет разрушать все ради мелкой мести», – уговариваю себя, пока жду медсестру.

– Что-то хотели?

– Можно вас на минуту?

Женщина оглядывается на детей, потом смотрит на босса.

– Не волнуйтесь! Я ещё немного здесь побуду, присмотрю за малышами.

Медсестра выходит. Как только она поворачивается ко мне спиной, босс яростно показывает пальцем на конец коридора. «Вот ублюдок, хочет, чтобы я увел тетку подальше, а он остался в палате».

Довожу медсестру до поворота, она останавливается.

– Простите, я не могу далеко отходить, вдруг что-то случится.

«Ты, курица, деньги получила и об обязанностях забыла совсем», – хочется сказать мне, но говорю другое:

– С наличкой будьте осторожнее, тратьте разумно. Если купите сразу что-то крупное, могут возникнуть подозрения.

– Ну это и так понят…

– Тише! – прикладываю палец к губам и прислушиваюсь.

– Что?

– Мне кажется, или ребенок плачет?

– Я не слышу…

Но медсестра срывается с места, я несусь за ней. И хотя тоже ничего не слышу, готов руками растерзать босса, и будь, что будет!

Тавади по-прежнему стоит у кроваток и смотрит на малыша Лизы. Пытаюсь удержать судорожный вздох. Наконец торжествует благоразумие!

– Быстро ты вернулся, – он выходит и криво усмехается углом рта, – даже запыхался. Забег с медсестрой устроили по коридору?

– Нет. Медсестре показалось, дети плачут.

– Тогда пошли, пора навестить Лизу.

Я вздрагиваю: наконец впервые за вечер я слышу что-то о ней. Мы выходим из отделения недоношенных.

– Как она?

– Не приходит в себя. Пришлось делать кесарево, чтобы извлечь ребенка. Но девушка сильная и молодая, быстро восстановится. Все в этой жизни можно пережить, и она справится. Сама осложнила себе жизнь, – добавляет тихо он.

«Философ хренов!» – начинаю медленно закипать.

– Да, согласен, – выдавливаю сквозь зубы.

Тавади вдруг останавливается и смотрит куда-то вверх.

– Это камера?

– Да.

– Как думаешь, здесь хорошее видеонаблюдение?

– Я заметил по дороге несколько камер. Роддом выглядит прилично, значит, и оснащен хорошо.

– Мои женщины где попало не рожают. – «Заносчивый ублюдок!» – проносится в голове. – Отправляйся в комнату охраны, почисти записи. Не нужно, чтобы кто-то знал, что я был в отделении новорожденных.

Зря я успокоился. Тревога снова волной поднимается в груди.

Глава 2

Прихожу я в себя внезапно. Только что была темнота, и вдруг слышу голоса.

Они пробиваются сквозь пелену замутнённого сознания и шурупами ввинчиваются в мозг. Мужчина спрашивает, женщина отвечает. Мужчина говорит тихо с паузами, женщина истерично частит. Слов не разбираю, просто доносится бу-бу-бу, то громче, то тише.

– Пожалуйста, не кричите, – пытаюсь сказать этим шумным людям, но изо рта вырывается только сип.

– Лиза пошевелилась! – взвизгивает женщина, и кто-то начинает меня теребить.

Мне сразу хочется закрыть уши рукам, пытаюсь это сделать, но они такие тяжелые, а сил нет, чтобы поднять. Отключаюсь от внешнего мира, ухожу в себя, осмысливаю то, что сейчас услышала. И сознание вдруг возвращается. Это мама? Что она здесь делает? Она же в Москве. Должна приехать через две недели.

Приоткрываю тяжелые веки и тут же захлопываю их. Свет. Пронзительный и беспощадный льётся сверху и режет глаза.

– Позовите врача! – приказывает мужчина.

Его голос мне знаком. Он часть моего прошлого. Да это же Арсен! Что этот человек делает рядом со мной? Паника захлестывает сознание, начинаю мотать головой, отказываясь верить в его присутствие.

– Лизочка, дочка, открой глазки, милая, – откуда-то издалека доносится мамин плач.

– Ма-ма? – выдавливаю первое слово.

– Да-да! Это я! – мама плачет и гладит меня по руке, горячие капли падают на кожу и обжигают ее, как раскалённые угли.

Снова приподнимаю веки. Почему они такие тяжелые, словно кто-то положил сверху камни. В этот раз получается лучше. Я вижу расплывчатый силуэт плафона на потолке, он медленно плывет по кругу. От этого вращения из желудка поднимается тошнота.

– Выключите свет, пожалуйста… больно…

– Где больно, Лиза, – голос мамы истерично вибрирует на самых высоких нотах.

– Глаза… и уши… тише…

– Доктор, что с ней? – голос Арсена встревожен.

– Пациентка приходит в себя, не торопитесь.

Где я? Откуда тут доктор? Резко открываю глаза: белые стены, мебель, халат врача, ни одного яркого пятна. И от этой белизны тошнит ещё сильнее.

– Мне плохо…

– Где плохо? – это уже мама. Она наклоняется надо мной. Я вижу растерянное лицо, опухшие глаза, дрожащие губы.

– Мама…

– Лиза, я посвечу вам сейчас фонариком, не бойтесь.

В глаз попадает резкий луч света. Я вскрикиваю и хочу ударить врача по руке, но только вяло шевелю пальцами.

– Уберите! Больно!

– Тихо, тихо. Все в порядке. Ваша девушка пришла в себя, Арсен Николаевич.

– Разве пришла? Посмотрите, она же ничего не соображает.

– Не все сразу. Пережить такое и скакать сайгаком никто не будет. Дайте время. Организм сильный, молодой. Надеюсь, восстановится быстро.

– Мама, где я? Вы кто?

– В роддоме.

– В роддоме? – отказываюсь это принимать. Какой роддом? Мне рожать ещё не скоро. – Как я сюда попала? Почему ты здесь и Арсен? И где Игорь?

Теперь я смотрю вверх уже спокойно. Зрение привыкает в свету, фокус становится ясным и четким. Понимаю, что лежу в кровати, в больничной палате, а вокруг меня близкие люди. Прислушиваюсь к себе. Что-то странное: не чувствую, как шевелится Темочка. Провожу рукой по животу. Он плоский. И тут к сознанию пробивается правда: ребёнка нет.

– А-а-а! – крик вырывается из горла и оглушает меня. Я резко сажусь и тут же падаю на спину. – Где мой ребёнок?

– Лиза, Лиза! Пожалуйста! – мама хватает мои руки и прижимает их к кровати.

– Что вы сделали с моим малышом? – я уже ничего не соображаю, бьюсь, вырываюсь, пытаюсь встать, и чем больше меня держат, тем сильнее стремлюсь избавиться от врагов. – Мне надо идти! Пустите! Где мой сын?

– Доктор…

Шприц я не вижу, просто чувствую хлопок по плечу, и свет теряет яркость. Звуки становятся тише и вовсе пропадают. Люди вокруг кровати растворяются в дымке, а в душе просыпается покой.

Второй раз я просыпаюсь в темноте. Открываю глаза осторожно и тут же распахиваю смело, приглушённый свет от бра направлен в стену, мне не мешает. В комнате тишина, только слышится чьё-то сопение. Приподнимаюсь на локтях: руки дрожат, не держат тело. Откидываюсь на спину и дышу, дышу, восстанавливая силы. Со второй попытки сажусь. На диване, стоящем в углу, прямо в одежде спит мама. Ее волосы разметались по подушке, красивое лицо осунулось и как-то разом постарело, покрылось глубокими морщинами.

Бедная моя мамочка! Какой тяжёлый год для неё выдался. Сначала папа, потом мое бегство от жениха, а теперь ещё и я попала в больницу.

Тихо всхлипываю и спускаю ноги на пол. Прохладный ламинат холодит подошву. И где же Игорь? Почему его нет? Ничего не понимаю. Вот появится, разберусь с ним по полной программе. Опять свои отчеты делает!

Прислушиваюсь к звукам и к своему телу. Неожиданно легко дышится, ничто не давит под рёбра.

Стоп, я тоже скоро стану мамой, или… уже стала?

Трогаю плоский живот. Боли нет, только внизу нащупываю наклейку. Поднимаю рубашку и разглядываю повязку. Когда мне сделали операцию? Почему я ничего не знаю?

Закрываю глаза. Последнее воспоминание: я дома, смотрю сериал. Слышу какой-то шум, захожу в кухню, а там чужие люди. Только чёрные фигуры без лиц, и на полу что-то красное… Здесь картинка обрывается, серое пятно, словно кто-то стёр ластиком рисунок.

И следующий кадр – люди в больничной палате.

«Думай, Лиза, думай!» – приказываю себе, но память не хочет мне помогать. Одно понимаю, раз мама прилетела так срочно, значит, случилось что-то действительно серьезное.

Осторожно встаю, держась за спинку кровати. Получается. Делаю шаг, другой. Зеркало. Поворачиваюсь к нему лицом и вздрагиваю. На меня смотрит изможденная тетка с лохматыми волосами. Она стоит, шатаясь, и вглядывается в меня полубезумными глазами.

Это я? Опять провожу руками по животу. Мама сказала, что я в роддоме, повязка в низу живота, значит, делали кесарево сечение. Где мой малыш?

Слёзы наворачиваются на глаза. Не даю себе впасть в панику, сдерживаю крик, рвущийся из горла, дышу глубоко и иду к двери. Тихо открываю ее: перед глазами полутемный коридор. Свет горит только над столом медсестры. Ее не видно. Спросить, где находится отделение новорожденных, не у кого. То, что именно там мой сынок, не сомневаюсь. Срок слишком маленький, чтобы ребенок был с мамой. Наверняка на выхаживании.

Смотрю на маму. Не хочется будить, она устала и перенервничала. Тихо ступая босыми ногами, опираясь на стену, иду по коридору к выходу, виднеющемуся в самом конце. Почему здесь так тихо? У других женщин должны быть в палатах дети. Неужели все крепко спят?

Беспрепятственно попадаю в холл к лифту. Ни звука. Замираю и прислушиваюсь. Малыши должны быть на этом же этаже. Надеюсь. Но роддом спит. Не слышится ни плача, ни разговоров. Тишина.

Поднимаю глаза: над дверью табличка: «Вип-отделение». Все понятно. Там, где лежат избранные, шуметь никто не будет.

Оглядываю холл. Дальше куда? И тут же напротив вижу новую дверь и надпись: «Отделение новорожденных». Нашла. От облегчения хочется плакать. Открываю дверь и попадаю в большое помещение, разделенное на две зоны. Вдоль длинного коридора – стеклянная стена, а за ней палата, уставленная кроватками. Здесь слышится детский писк. За кроватками – комната медиков. В открытую дверь льется свет, я слышу чьи-то шаги, звон инструментов.

– Я только посмотрю, – шепчу извинения и захожу в палату.

Делаю шаг к крайней кроватке, читаю прикрепленную бирку, своей фамилии не нахожу. Малыш вдруг открывает ротик и начинает плакать.

– Тише, маленький, тише, – шепчу ему и глажу животик.

– Женщина, что вы здесь делаете? – слышу сзади крик. – Отойдите немедленно от ребёнка!

– Простите, – бормочу растерянно. – Я хочу увидеть своего сына.

Медсестра сморит на меня как на умалишенную. Наверное, я кажусь ей вздорной бабой, не доверяющей своё чадо медицине.

– Женщина, сейчас ночь. Вернитесь в палату. И вообще, кто вас выпустил из отделения? – она берет меня за локоть.

Я выдергиваю руку и отступаю. Спиной упираюсь в детскую кроватку и испуганно отпрыгиваю.

– Ну, дайте только одним глазком посмотреть. Что вам стоит?

Слезно прошу женщину, но она непреклонна. Теснит меня к двери, а лицо такое злое, словно я наступила на ее больную мозоль.

– Уходите! Иначе я вызову охрану.

– Нет, нет! Пожалуйста!

– Заберите ее! – говорит кому-то за моей спиной медсестра.

Я оборачиваюсь: в комнату врываются люди в одежде секьюрити. Они хотят вывести меня, но я упираюсь изо всех сил пятками в пол и умоляю:

– Пожалуйста… пожалуйста…

Голова кружится, силы на исходе, вот-вот отключусь.

– Отпустите ее! – резко говорит кто-то.

Не вижу лица, мутное пятно, хотя голос кажется знакомым. Внезапно давление на руки исчезает, я теряю опору и начинаю падать. Кто-то подхватывает меня, чувствую только, как отрываюсь о пола и парю в воздухе. Мужчина прижимает меня к крепкой груди. Какое знакомое и приятное ощущение защищенности. Так бы и осталась в этих сильных руках навсегда.

– Игорь…

– Тихо, Лиза, тихо. Все будет хорошо!

Этот голос, такой мягкий, такой нежный, неожиданно убаюкивает. Я прислоняюсь к широкому плечу.

– Пожалуйста, не бросай меня, – шепчу сквозь слёзы.

– Не брошу, – доносится в ответ.

На мгновение закрываю глаза.

– Я так устала! Так устала!

– Потерпи немного. Скоро будет легче.

Он несёт меня по коридору. Я слышу суматоху, крики, громкий плач. Ночь на дворе. Зачем так шуметь! Открываю глаза, но все расплывается, теряется в дымке. Мужчина кладёт меня на кровать. Только чувствую, как исчезает тепло его рук, и даже тянусь за ними, но проваливаюсь в забвение.

Сколько раз я так просыпалась и отключалась вновь, не знаю, но наступает тот момент, когда открываю глаза и понимаю: голова ясная, зрение отличное, слышу прекрасно. Вспоминаю ночное приключение и сомневаюсь: на самом деле я гуляла ночью по роддому, или это было видение, вызванное подсознанием?

– Мама, ты здесь? – приподнимаюсь на локтях и оглядываю палату – никого.

Солнце светит ярко. С моего места виднеется в окне полоска чистого голубого неба. Странно, вчера же была метель. Напрягаю память. Нет, это было не вчера. Сколько дней я здесь? Сажусь и ищу глазами телефон. Рубашка прилипла к телу, на груди – мокрые пятна.

Точно, я вчера родила. Или не вчера? Черт! Куда спрятали телефон? И как же хочется в туалет! Дверь тихо открывается, входит мама и сразу бросается ко мне.

– Лиза, тебе ещё нельзя вставать! Ложись, солнышко.

– Не хочу. Я чувствую себя прекрасно. Мамуля, где туалет?

Комната гигиены тут же в палате. Мама помогает мне привести себя в порядок и переодеться. Смотрю на себя: грудь раздулась, мой второй размер превратился в четвёртый. Молоко проступает каплями на сосках и стекает по коже.

– Нужно сцедить молоко. Попробуешь сама?

– Зачем? Мне нужно кормить сына.

– Ох, дочка, – мама отводит глаза, которые подергиваются влагой. Она тут же смахивает капли и преувеличенно весело продолжает: – Темочка ещё очень маленький, он лежит в палате недоношенных.

– О Боже, мама! – от счастья сердце заходится в безумной пляске. – Ты его уже видела?

– Конечно! Такой славный малыш. Ему немного тяжело, слишком быстро попросился на свет. Давай сцеживать, дочка. Отдадим молоко медсёстрам, они обязательно его покормят.

Мама обрабатывает руки и пытается выдавить молоко. Оно не бьет струей, только пузырится над кожей, а вместе с ним из моих глаз льются слёзы.

– Это так больно! Пожалуйста, не надо.

– Потерпи, дорогая! – руки мамы дрожат. – Нужно разработать грудь.

Во время этой экзекуции я ни о чем не могу думать. Отошли на второй план все вопросы. Мечтаю только, чтобы эти муки быстрее закончились.

– Что вы делаете! – в палату влетает медсестра. – Зачем же такими дедовскими методами? Так ещё мастит мамочке натрете! Я сейчас.

Она возвращается с молокоотсосом и справляется с трудной задачей за пять минут.

– Спасибо, – теперь я реву в голос от облегчения.

– Да, не за что. Обращайся! А ещё лучше, учись сама.

– А когда я смогу увидеть сына?

– Это тебе врач скажет. Потерпи до обхода.

Она убегает, оставляя меня с мамой наедине. Наконец-то я смогу ее расспросить о том, что случилось.

– Мама, где Игорь? Почему он не приходит?

– Ох, Лиза! Как ты меня ночью напугала, – уходит от ответа она, заставляя меня еще больше переживать. – Открываю глаза, а тебя нет на кровати. Я думала, что сойду с ума. Подняла на ноги все отделение.

– Да? А я думала, мне это приснилось. Совсем у меня с головой проблемы. Помню только, что Игорь нёс меня на руках.

– Игорь? – мама растерянно смотрит на меня. – Нет, это был Арсен Николаевич. Ты в обморок упала в палате новорожденных.

– Да? – теперь приходит мой черёд удивляться.

Голос спасителя не был похож на голос бывшего жениха. Или мне опять что-то привиделось?

– Сколько дней я здесь? – начинаю с невинного вопроса.

– Сегодня четвертые сутки пошли.

– Сколько? – на секунду замираю, переваривая информацию.

Неужели можно так просто потерять три дня своей жизни? Чистый лист. Это кажется безумием.

– А почему я ничего не помню?

Мама садится рядом с кроватью и берет меня за руку. Она мнётся, шевелит губами, а я с ужасом смотрю на неё. Внутри растёт комок паники, даже дышать становится трудно. Я резко сажусь, глотаю жадно воздух, а он не проникает в легкие, не приносит облегчения.

– Лиза! – мама бросается ко мне, потом бежит в коридор. Я слышу ее пронзительный крик: – Сюда, скорее, ей опят плохо!

В палату врывается врач. Он укладывают меня на спину, а пришедшая следом медсестра делает укол.

– Не надо, я не хочу больше спать, – вяло сопротивляюсь я. – Все уже прошло.

– Это успокаивающий препарат. Не волнуйтесь, спать вы не будете, – улыбается врач.

– Лиза, ты меня сведёшь с ума! – качает головой мама. – Я ещё ничего не рассказала, а у тебя такая реакция!

– Доктор, скажите, почему я ничего не помню? – тороплюсь задать важный вопрос, пока не заснула.

– Организм может реагировать частичной амнезией на сильный стресс. Придёт время, память восстановится. Причём толчком может стать какая-нибудь вещь, жест, действие. Да что угодно!

Я принимаю его слова с облегчением. Главное, Темочка жив, я чувствую себя уже лучше. Вот только куда пропал Игорь?

– Мама, рассказывай!

– Лиза, сейчас придёт неонатолог, – уходит от разговора мама. – Я видела его в коридоре. Потерпи немного.

– Зря вы, Алена Игоревна, тянете резину, – в палату входит Арсен.

Как всегда, одет с иголочки, волосы уложены, бородка аккуратно подстрижена. Не бизнесмен – модель, хоть сейчас на подиум. Гнетущее чувство сосет под ложечкой. Я так хотела избавиться от этого человека, а он всегда рядом.

А за спиной Арсена виднеется бессловесная тень, его помощник, Кирилл. И кажется мне, что жизнь движется по кругу. Я, как белка в колесе, перебираю лапками, думая, что далеко убежала от проблем, а все стою на месте.

– Но как я могу об это сказать? – тихо спрашивает мама.

– Прямо. Лучше один раз пережить этот момент.

– Хватит говорить загадками! – взвизгиваю я. – Я здесь, слушаю, что вы от меня скрываете?

– Лиза, на ваш дом напали грабители. Твой муж погиб, защищая тебя и ребенка.

Глава 3

Услышав слова босса, я невольно сжимаю кулаки. Еле сдерживаюсь, чтобы не вмазать ему хорошенько по красивой морде! Разве можно объявить о смерти мужа прямо в лоб женщине, которая пережила операцию и только что пришла в себя от шока.

«Ублюдок! – хочется крикнуть мне, но молчу, хотя в душе бушует раскалённая лава. После нашей стычки пару дней назад нужно пока держать нейтралитет.

Делаю шаг в палату и поражаюсь внезапной тишине. Следом за мной влетает перепуганная медсестра.

– Вы где находитесь? Это палата родильницы, а не проходной двор! А вы целой толпой заявились!

– Простите, как вас зовут? – поворачивается к ней Тавади.

На его глаза смотреть страшно: горят чёрные угли, полыхают искрами. Медсестра под этим взглядом сжимается, словно становится меньше в размерах.

– Мария Изотовна.

– Драгоценная Мария Изотовна, закройте дверь с той стороны! – приказ звучит, как удар хлыста. – Это вип-палата, за которую я плачу. Когда мне будет нужно, тогда и уйду.

– Но…

– Кирилл, проводи даму к ее посту!

В пылу ссоры мы забываем о Лизе. Громкий хохот заставляет всех вздрогнуть.

– Ну, вы даёте! – она хлопает ладонями по кровати и закатывается от смеха. – Разыграть меня решили? Ха-ха! Это жестоко!

Новый приступ буквально сгибает девушку пополам. Она падает на бок, мать бросается к ней:

– Лиза, ты пугаешь меня! Девочка моя, что с тобой?

Но та не может остановиться. Смех становится каким-то нездоровым, истеричным. Он звенит в ушах, перемежается всхлипываниями и присоединившейся икотой. Взгляд блуждает по стенам и людям, не останавливаясь ни на чем.

Арсен реагирует первым. Одним прыжком он оказывается у кровати, обнимает Лизу и крепко прижимает к себе.

– Тихо, тихо, моя девочка. Все проходит, и это горе пройдет.

– Я не верю… Это розыгрыш!

– Разве можно шутить такими вещами? Прими это и живи дальше.

– Может, укол? – робко предлагает медсестра.

– Вышли все! Немедленно! Закрыли дверь! – вскидывается Тавади.

– Я останусь с дочкой.

– Алена Игоревна, вы только сделаете хуже.

– Пойдёмте, я вас провожу.

Беру ее осторожно за плечи и выталкиваю из палаты. Боковым зрением вижу Лизу. Она спрятала лицо на груди у босса. Ее плечи вздрагивают, но уже непонятно, от смеха или рыданий.

– Как же так! Зачем он так резко? – причитает мать. – Я считала его джентльменом, а он…

Ее лицо, красное от слез, опухло, вокруг глаз – синие тени. Эти дни и ей дались тяжело. Трое суток она практически не спала, не отходила от Лизы. А ещё пришлось сдерживать напор полиции, решать дела с документами, что в чужом городе, не зная никого, сделать очень трудно.

И с похоронами возникла заминка. Тело убитого мужа ещё хранилось в морге. Полиция не выдала его родным, пока не выяснит все обстоятельства трагедии. А единственный свидетель все дни находился без сознания.

– Я не одобряю поступок босса, но в принципе понимаю его, – уклончиво отвечаю матери.

Иногда лучше некрасивая правда, чем постоянная ложь.

– Но Лиза ещё не пришла в себя. Можно было бы и подождать.

– Сколько? День, два, неделю?

– Зачем вы так? – она снова плачет, но уже тихо, без истерики.

– Алена Игоревна, а как вы узнали о случившемся с вашей дочерью? – наконец задаю давно мучивший меня вопрос.

– Что? – она поднимает на меня глаза. – А-а-а, это… Сначала я забеспокоилась. Мы разговаривали с Лизой перед сном. Я забыла у нее спросить, как последнее узи, перезвонила, она не ответила. Всю ночь ворочалась, а утром позвонила снова, и опять абонент недоступен. Набрала номер Игоря, ответил незнакомый голос. Это был полицейский. Он и рассказал…

– Не Тавади?

От неожиданности я забываю о случившемся в палате. Мне казалось, что именно босс позвал мать Лизы в Новосибирск.

– Что вы! Это я сообщила Арсену и попросила помощи. Мы иногда созванивались и болтали по старой памяти. Вот он и взял на себя все наши проблемы. Золотой человек! Эх, если бы моя дочь не влюбилась, наверное, сейчас жила бы счастливо за границей.

«Да, это точно! – думаю про себя я. – А еще было бы лучше вам вообще с Тавади никогда не встречаться!»

– А Лиза сразу после случившегося родила?

– На второй день. Мы только прилетели, а тут и роды. Врачи пытались сохранить беременность, да куда там… Опасались за жизнь Лизочки и малыша. Слава богу, все сложилось нормально.

Алена Игоревна вытирает слезы. Платок промок насквозь. Я протягиваю ей свой. Мне до боли в сердце жалко эту женщину, которая жила, горя не зная, за спиной мужа, и в один год потеряла его, зятя, а может лишиться еще и внука.

Мы сидим в коридоре и напряжённо прислушиваемся: из палаты не доносится ни звука. «Неужели Арсену удалось успокоить Лизу?» – я закрываю глаза.

* * *

Эти дни выдались чертовски тяжелыми и для меня. Не успел прилететь, как оказался в роддоме. Потом полночи просматривал записи с камер. Пришлось поделиться с секьюрити частью оставшихся денег. В который раз поражаюсь предусмотрительности Тавади. Не мозг, а компьютер, все ходы просчитывает заранее и далеко вперёд. С таким человеком справиться невозможно, если действовать честными методами.

В отделении патологии недоношенных, к сожалению, камеры не оказалось. Она была установлена в коридоре напротив двери. Видно было, как мы с боссом входили и выходили, а что делали внутри – нет. Я попросил секьюрити сбросить все видео на флешку, а потом удалить файлы.

– А зачем тебе флешка? – настороженно интересуется охранник с рыжим ежиком на голове.

– Босс привык все контролировать, – ухожу от прямого ответа я.

На самом деле записи нужны были мне, пора начинать собирать на Тавади компромат, пока он ещё кого-нибудь не убил, а в том, что нападение на Игоря – дело рук босса, я не сомневался.

– Ах, ты! – вскрикивает вдруг рыжий. – Что делает чокнутая мамашка?

– Где? – обшариваю взглядом мониторы и словно спотыкаюсь: на одном из них я вижу Лизу в палате новорожденных, которая спорит с медсестрой.

– Где это? На каком этаже?

Но охранники уже срываются с места. Бегу за ними. Они успевают схватить ее за руки, но Лиза отчаянно сопротивляется.

– Отпустите ее! Немедленно!

Охранники удивленно смотрят на меня, но отходят в сторону. Я делаю шаг, и Лиза вдруг оседает на пол. Подхватываю ее на руки. Легкая и хрупкая, как тростинка. Она доверчиво прижимается ко мне, а я даже дышать боюсь, чтобы не потревожить ее вздохом.

– Игорь, – в полубреду шепчет она.

Как кинжал, вонзается в сердце это слово. Бедная девушка! Она ещё даже не знает, что мужа больше нет.

– Тихо, Лиза, тихо. Все будет хорошо!

Отвечаю, а сам не верю в это. Сколько ещё предстоит пережить этой девушке! В душе вдруг рождается желание помочь. Сделать так, чтобы Тавади провалился сам в расставленную ловушку и больше никогда не поднялся.

– Пожалуйста, не бросай меня…

– Не брошу! – говорю с уверенностью принятого решения.

В вип-отделении настоящая паника. Босс первый замечает меня в проем приоткрытой в холл двери. Он выскакивает из отделения и пытается забрать девушку из моих рук. Я мгновенно группируюсь и прижимаю ее к себе.

– Я сам отнесу Елизавету Васильевну в палату, – выдавливаю сквозь зубы. – Она без сознания.

– Руки убрал! – Тавади сверлит меня взглядом, но я выдерживаю его бешенство, к своему удивлению, спокойно.

– Арсен Николаевич…

Он вдруг прищуривает глаза и тихо спрашивает:

– Как поживает твоя мать? Ей хватает средств на лечение? – заметив мою растерянность, продолжает: – Не беси меня, Кирилл.

Он забирает Лизу и несёт ее в палату.

Я остаюсь в коридоре, кипя от ненависти и злости. В голове полная каша. Эмоции захлестывают так, что мозги отказываются работать. Срочно нужен тренажерный зал, иначе кого-нибудь прикончу!

С трудом заставляю себя сосредоточиться. Так, что мне нужно сделать? Флешки у меня, но на них нет ничего криминального. Значит…

Тру виски пальцами, пытаясь сосредоточиться. Из палаты выходит босс и молча показывает мне на дверь в холл. Я иду за ним. Тавади непослушания не прощает. Сколько раз я видел, как он выгонял строптивых работников. Что ж, уволит – развяжет мне руки. Вот только что делать с маминым лечением?

В холле босс поворачивается и ждёт, пока я подойду к нему, а потом без предупреждения размахивается и бьет меня по лицу. Занятия тхэквондо не прошли даром. Мозг ещё не успевает осознать происходящее, а тело уже реагирует. Я мгновенно уклоняюсь. Тавади промахивается и летит несколько шагов вперёд по инерции.

– Вот значит как? – спрашивает ледяным тоном.

На его лицо смотреть страшно. Оно чернее тучи, белки глас покраснели, бешеный бык, только что из ноздрей пар не валит. Больше всего на свете босс ненавидит унижение своего достоинства. А это как раз оно и было: сотрудник увернулся от наказания.

– Простите, Арсен Николаевич, я погорячился. Больше этого не повторится.

Он снова замахивается, но я не двигаюсь. В конце концов, могу потом сфотографировать побои и положить снимки в копилку будущего кейса улик.

Но Тавади просто встряхнул руку и с брезгливым выражением вытер ее платком.

– Смотри у меня, Кирилл! Я промахи не прощаю. О матери подумай! Сейчас свободен. Завтра жду в ресторане «Марриот Отеля» в девять часов. Номер тебе заказан.

Поспать мне почти не удаётся. В голове все время крутятся мысли о Лизе, ее погибшем муже, ребёнке, с которым непонятно, что сделал босс. Нужно успеть многое, Тавади наверняка сейчас будет изображать из себя преданного друга семьи.

Так и получается.

– Займись полицией. Разузнай, что им известно о нападении, – приказывает мне Тавади утром.

На это уходит весь день. Через московские связи Тавади удается организовать встречу со следователем, ведущим дело.

– Странное нападение какое-то, – говорит тот, пожимая плечами.

– Почему?

– Немотивированная жестокость. Обычно воры, сначала присматривают нужную квартиру. Могут позвонить в дверь под видом работника жэка. Семья молодая, жила скромно. Минимум вещей. Украшений, антиквариата и других ценностей вообще нет.

– Может быть залетные? Зашли в первую попавшуюся квартиру.

– Не смеши! Нужно совсем выжить из ума, чтобы идти на ограбление, когда еще люди не спят. Свет же в квартире горел.

– А эти наглые.

– И что? Только хозяин загремел задвижкой, должны были удирать со всех ног. Не нравится мне развитие событий.

«Мне тоже», – хочу сказать, но пока не могу. Нет никаких причин подозревать босса, уважаемого гражданина, который к тому же находился за тридевять земель от Новосибирска.

– Наркотой накачались и пошли наобум? Решили вскрыть по-тихому замок у первой попавшейся квартиры?

– Кто его знает. Следов взлома нет. Парень сам открыл дверь. Наверное, услышал, как ковыряются, и вышел посмотреть. А тут эти отморозки.

– Н-да… тупик.

– Я и говорю, странно все это. Надо покопаться, может, у парня враги были. Хотя… тоже не факт. В Новосибирск он приехал недавно, не успел еще никому напакостить. Отзывы по работе хорошие.

– А вдруг враги были в Москве? Оттуда могли нагрянуть, – с надеждой закладываю ему в голову мысль о возможной причастности столичных налетчиков.

Следователь озадаченно смотрит на меня. Я понимаю его. Мужик и так уже загружен по полной программе этим делом. Начальство держит на контроле, центральное управление интересуется, я нагрянул, вопросы неудобные задаю. До полной кучи московских мстителей не хватало, а так все уже есть.

– Думаешь? Вот бляха-муха и повезло мне! – он отодвигает ящик стола и вытаскивает пачку сигарет. – Куришь?

– Нет. А чем убили?

Спрашиваю и замираю. Чаки наверняка пользуется пистолетом с глушителем. Мы выходим в курилку. Терпеть не могу табачный дым, но готов потерпеть ради выяснения правды.

– Монтировкой по голове. Кровищи было! Соседи вызвали полицию и скорую. Мы приехали одновременно. Так и нашли супругов друг на друге. Она в отключке, а он уже богу душу отдал. Слушай, ты не знаешь, когда разрешат допросить Елизавету Васильевну?