Текст книги "Безобразная Жанна"

Глава 2

День шел за днем, за окном отгорело жаркое лето. Осень выдалась засушливой, и если бы не порыжевшие листья, можно было бы решить: сейчас июль месяц, так было тепло, а днем даже и жарко. Только ночи становились все длиннее.

В прошлые годы в это время уже случались заморозки и выпадал снег. В этом же – не всяким вечером разводили огонь в очагах. Я не люблю жару, а потому рада была возможности открыть окна и дышать свежим воздухом, благо комары уже давно пропали. Только ветер порой приносил откуда-то с перевала горький запах дыма, и это тревожило, напоминая о рассказах того странного бродяги.

Вот ведь! Я даже не спросила, как его имя! Впрочем, что мне за дело? Он ушел, прихватив, полагаю, сколько смог унести (уж конечно, я не пошла пересчитывать ложки рано поутру), и не вернется…

Но слова его все никак не забывались. «Королевская кровь» – он говорил это не просто так, а мой зять тоже неспроста появился в наших краях. Удивительно: я принялась вспоминать все, что знала о Рикардо, и этого оказалось до смешного мало! Единственный сын, несчастье для родителей, казалось бы… Но все твердили об уме и обаянии Рикардо, и его горб и хромота почти никого не смущали. Мать его, говорили, зачахла и умерла вскоре после рождения сына, а отец не женился во второй раз. Неужто настолько любил супругу? Даже если так, Рикардо был еще совсем мал, когда скончалась его мать, и нельзя было рассчитывать, что хилый болезненный младенец доживет хотя бы до пяти лет! Однако все вышло именно так: Рикардо остался единственным наследником своего отца… Почему? Нет ответа…

Что он позабыл в наших краях? Чем ему приглянулось наше королевство, будто своего не хватало? Или его отец решил все же тряхнуть стариной и взять молодую жену? Да нет, глупо: пока еще подрастут новые принцы с принцессами! С другой стороны, кто-то ведь может захотеть увидеть на троне не горбатого карлика (я забыла упомянуть: Рикардо не вовсе коротышка, но ниже меня на полторы головы, так согнул его горб), а обычного человека.

Если же семья молодой королевы будет достаточно влиятельна, то легко можно представить вероятный исход событий… Вряд ли Рикардо этого не понимал, он ведь действительно был неглуп. И что же, решил подстелить соломки на такой случай? Отчего нет?

Вопросы множились… Как Рикардо очаровал нашего отца и Аделин? Почему на меня почти не действует его странное обаяние? Что теперь творится в королевстве?

Бродяга рассказал много странного и даже страшного, но он, вечный странник, взглянул на все это со стороны, потому и подметил крохотные отличия от прежнего хода вещей. А те, кто живет здесь постоянно, годами не трогаясь с места, могли и не ощутить, что в их жизни что-то поменялось…

Пропали нищие? И хорошо, никто не просит дурными голосами подаяния и не хватает грязными руками за полы праздничной одежды, когда идешь в храм Создателя. Никак не достать приправ и кое-каких товаров, либо же продают их втридорога, не вдруг укупишь? Ничего, прежде без них жили, можно и теперь обойтись.

Что это для простого человека? Ерунда, ничего не значащая мелочь! Да и те же купцы поговорят, а потом забудут, занятые повседневными заботами…

Я боялась, что, вернувшись в столицу, могу не узнать ее, города, в котором родилась и выросла. Может, оно и к лучшему, что я не могла попасть туда…

– Госпожа, – постучала в дверь экономка, – тут отряд гвардейцев прибыл, просят определить на постой.

– Что? – Внутри у меня все оледенело. – Откуда они взялись и что им нужно?

– Главный сказал, ловят каких-то разбойников, – пояснила она. – Их видали в этих краях, вот отряд и прислали к нам. И то: у нас слуг всего ничего, не отобьемся, если нападут. Так-то всяко спокойнее! Что прикажете?

– Пускай за оградой ночуют, – ответила я. – Не замерзнут, поди, ночи еще теплые. Надеюсь, припасы они с собой привезли?

– Да, госпожа.

– Вот и прекрасно. В доме все равно места всем не хватит, так что пускай отдохнут на свежем воздухе. И скажи, пускай будут поосторожнее с огнем, кругом такая сушь – одной искры хватит, чтобы спалить все поместье!

– Непременно передам, госпожа. А их командир хотел вас видеть…

– А я его видеть не желаю, – отрезала я. – Поди прочь.

Она вздохнула и ушла, а я опустилась в кресло, обхватив себя руками. Неужто это… то самое? У Аделин родился сын, и я больше не нужна? Или, того хуже, сестра умерла и я понадобилась королю? Что делать? Теперь и не сбежишь: если тут встанут лагерем гвардейцы, мимо них и мышь не прошмыгнет, куда уж всаднику, а без коня и бежать нет смысла, вмиг нагонят!

Впрочем, если бы я понадобилась так срочно, меня не спросили бы, кинули поперек седла или там на телегу да увезли в столицу. Может, эти служивые в самом деле ловят разбойников? Или… или объявился кто-то, узнавший или вспомнивший обо мне, и теперь гвардейцы не охотятся за лихим народом, а сторожат меня от тех, кто мог бы меня выручить? Как знать…

Бродяга ведь говорил о верных людях, а я сказала: их нет. Но вдруг остался хоть кто-то? Может, это он дал кому-то знать? Я ведь называла имена Саннежи и его младшего брата, не так уж сложно его найти! И если Даллерен выслушал незнакомца…

Увы, вопросов по-прежнему было больше, чем ответов. Я все-таки пригласила командира отряда, Эйнаваром Маррисом его звали, на обед, но этим и ограничилась. Он и сам чувствовал себя не в своей тарелке, беседу поддерживал с трудом, ел через силу и поспешил откланяться. И это он еще не видел моего лица – я озаботилась надеть густую вуаль, и, хоть она мешала наслаждаться трапезой, собеседник хотя бы не пугался моего вида.

Впрочем, помнится, бродяга не испугался… Да что я все вспоминаю о нем! Правда, что ли, околдовал?

Так или иначе, Маррис – он был не намного старше меня, симпатичный молодой человек из хорошей семьи, я помнила его отца, – ничего не смог мне поведать. Да, в здешних краях объявились разбойники: уже ограбили два каравана с дорогими товарами, потом угнали из деревни поблизости от поместья несколько коров и овец… Хотя, осторожно предположил он, крестьяне могли продать скотину, а заявили об их пропаже, чтобы получить немного денег от доброго короля Рикардо – он ведь обещал вспомоществование всякому, кто пострадает от лихого люда!

Конечно, согласилась я, с простолюдинами держи ухо востро, не то вмиг надуют, мне и отец об этом говорил…

При упоминании моего отца командир Маррис сник и поспешил распрощаться, а впредь не напрашивался в гости. Мне показалось, будто что-то гнетет его, но поговорить случая не представлялось: он со своими подчиненными днями напролет прочесывал леса и скалы в поисках мифических разбойников (а я все больше уверялась: он стремился не подпустить к поместью чужаков, иначе что делать здесь столько времени?). Вечерами они жгли костры, но береглись, как я и велела, – достаточно было искры, чтобы вспыхнул лесной пожар, это все понимали.

Так миновало еще несколько недель, и вдруг экономка снова постучала в мою дверь.

– Госпожа, припасы привезли.

– Прекрасно.

– Возчики просятся на ночлег. У одного по дороге лошадь расковалась, вот они и припозднились, а обратно потемну ехать боятся, говорят, волков слышали, да и разбойники тут бродят… Позволите?

– Какая мне разница? – отозвалась я. – Ты распоряжаешься – ты и решай. Не хватало мне еще о возчиках думать… Писем не привезли?

– Нет, госпожа, – ответила она, потопталась под дверью, вздохнула и удалилась.

Надо же, как время летит, мне казалось, припасы совсем недавно привозили… Впрочем, какая мне разница?

Я вновь и вновь возвращалась к своим раздумьям.

Чью именно кровь имел в виду бродяга? Уж родословную отца я знала наизусть до пятнадцатого колена, и хоть королевский род начался, как это часто случается, с младшего сына некого рыцаря, ну так и что ж? Будто Создатель от начала мира указал: ты и твои потомки навечно будете крестьянами, а твои – королями! Во все времена сильные и храбрые, умные и хитрые захватывали власть… Конечно, простому земплепашцу на трон не сесть… если кто-нибудь его не подсадит, а и такое случалось. Ну а в схватках родовитых вельмож за корону и вовсе ничего удивительного нет, достаточно почитать хроники…

А вот матушка моя происходила из рода древнего, уважаемого, но не прославленного. Родословная ее была длиннее отцовской, но пышное когда-то семейное древо зачахло и перестало плодоносить еще в те времена, когда отцовское лишь вошло в полную силу. Она, если не ошибаюсь, была последним ростком на увядшем гиганте, и если вдруг осталась на свете какая-то дальняя родня, то мама ничего о ней не знала.

«Может быть, род угас именно потому, что рождались в нем обычно девочки? – подумала вдруг я. – Когда-то давным-давно мужчин принимали в род, если не было сыновей, но теперь так поступают очень редко».

Отец ведь не назвал Рикардо сыном, хоть и сделал своим преемником! А зять – это не совсем то, если он умрет, Аделин сможет выйти замуж еще раз… Или даже не раз, как наша троюродная бабушка, красавица Элеонора, которая схоронила девятерых мужей!

А если у Аделин снова родится девочка, будет ли это означать, что такое проклятие лежит именно на семье нашей матери? Или же станет совпадением?

Ах, окажись сейчас со мною рядом главный герольд, важный старик, знавший родословные и обычаи нашего королевства и соседних от и до, он мог бы что-то подсказать, но, увы, Арнольд был далеко… если не умер еще. Ему могли и помочь: повторюсь, знал он даже слишком много, и Рикардо это могло не понравиться. Жаль, я не догадалась расспросить Арнольда еще тогда, до ссылки! Вдруг он рассказал бы что-то о семействе Рикардо? Даже мелочи порой бывает довольно, а герольд не имеет права упускать эти мелочи, потому как ошибка, скажем, в чьем-то титуловании может стоить ему головы…

«И не вздумай лгать, что тебя тоже околдовали, – мысленно произнесла я. – Ты просто была вне себя от ярости, рвала и метала, а потому плохо соображала. Держи ты себя в руках, может, и успела бы что-то изменить, но ты сперва растерялась, потом сорвалась, ну а затем стало слишком поздно… Хорошенькую же наследницу воспитал себе отец! Может, он и впрямь понял, что нечего такой невыдержанной и взбалмошной особе делать на троне, потому и приветил Рикардо?»

Эта мысль больно уколола меня, и я невольно помотала головой, отгоняя ее. Нет, отец всегда требовал от меня сдержанности, говорил, что с годами я сделаюсь уравновешенней, но неужели… Неужели на самом деле он только и искал случая, чтобы предать меня? Отдать замуж за кого-то, чей нрав оказался бы круче моего, кто сумел бы смирить меня? Или сделать вот так: оставить все мужу кроткой Аделин, младшей дочери. Младшим дочерям в сказках всегда достается счастье и богатство, а зловредным старшим – в лучшем случае забвение, а в худшем…

– Ты что, плачешь, хозяйка? – раздалось от окна, и я вздрогнула. – Нашла время!

– Я не умею плакать, – зачем-то сказала я и потом только сообразила, где уже слышала этот голос: – Ты?! Откуда ты взялся?

– Я же сказал: загляну как-нибудь на огонек, – улыбнулся бродяга, невесть как очутившийся в моей комнате. Ах да, окно же было открыто настежь! Но как он ухитрился забраться в него совершенно бесшумно? – Держи-ка…

– Это еще что? – недоуменно спросила я, приняв охапку веток с тяжелыми алыми гроздьями.

– Думал цветов тебе нарвать, а какие цветы по осени да в такую сушь? – пожал он плечами. Лицо его, казалось, сделалось еще темнее от загара, хотя поди разгляди наверняка в таком освещении! – Только вот рябина с калиной нашлись да шиповник еще цветет. Осторожно, не уколись!

– Спасибо, что предупредил, я уже… – невнятно ответила я, по старой, почти забытой привычке (за которую матушка, случалось, била меня по рукам) сунув палец в рот и ощутив солоноватый привкус крови.

– Вроде в лопух завернул, ан поди ж ты! – сконфуженно произнес бродяга, взял у меня свой веник, огляделся и ловко рассовал рябиновые ветки по углам, над окном и над дверью, а шиповник с калиной воткнул в кувшин для умывания. – Вот так…

– Это еще зачем? – удивилась я.

– Говорю же, принес вместо букета. Там, в горах, оранжерей нету, что нарвал, то и нарвал. А шиповник – из-за перевала, там еще теплее, чем здесь, – добавил он.

– Как же ты его донес? – Я посмотрела на мелкие душистые цветки. Они немного завяли, но пахли сильно.

– Нес, нес и донес, в жбан с водой поставил да пошел себе, а хожу я быстро, – ухмыльнулся бродяга. – Он живучий, чего ему сделается? Ну, привял маленько, только слаще пахнуть стал!

– Ну… спасибо тебе, хоть и не знаю, с чего вдруг такая честь, – выговорила я.

– Так в эту ночь ты родилась, хозяйка, забыла, что ли?

– А ты откуда…

– Выяснил, дел-то, – хмыкнул он и без позволения присел на подоконник. – Не все еще, оказывается, забыли принцессу Жанну. Старый герольд пьет, как будто в бочку сливает, но я таки дознался кое о чем.

– Он жив?! Только сейчас о нем думала! – воскликнула я.

– А что ему сделается? Жив, только на покой ушел. Не ко двору, видно, пришелся, а еще и запил, язык заплетается, руки трясутся…

– Арнольд – запил? – поразилась я. – Быть не может! Герольд любой титул, любое заморское имя должен выговорить без запинки, ему и пить-то нельзя…

– Уж прости, хозяйка, я ему выпивку ставил, видел вот как тебя, – развел руками бродяга. – Зачем мне об этом-то врать?

– В самом деле… Что ж, благодарю за поздравление. Только зачем украшать комнату?

– Затем, что ночка сегодня не простая, – Бродяга прикрыл окно. – Бродят всякие, понимаешь, поди знай, чего услышат да где разболтают. Или ты в эти… хм… старухины бредни не веришь?

– Я даже в толк не возьму, о чем ты, – покачала я головой.

– Ах вон даже как… Ну, тогда знай одно: сегодня перелом осени, год на зиму поворачивает. В такие ночи нечисть бродить-колобродить любит. Угораздило ж тебя именно в эту пору родиться… может, неспроста, – добавил он. – Ну а рябины нечисть боится. Шиповник – тот растет сразу в двух мирах, двери запирает, а уж где крапива растет, там нечисть вовсе не пройдет!

– Понятно… – пробормотала я, разглядев в пучке шиповника несколько крапивных стеблей. – Только это все придется убрать, прислуга заметит.

– Утром можно будет выкинуть, – серьезно кивнул он и умолк.

– А как сюда попал?

– Какие двери да замки внизу, я еще тогда разузнал, так что мимо нужной лестницы не промахнулся, – сверкнул он улыбкой. – Да только у тебя дверь на засов заложена, пришлось через окошко лезть, не стучать же. Хорошо, я его еще в тот раз приметил…

– А зачем пришел-то? Меня поздравить, выпить и закусить?

– И это тоже. – Улыбка бродяги погасла.

– Тогда хоть скажи, кого благодарить, ты ведь не назвался. Как твое имя?

– Да кому как нравится, так и кличут, – пожал он плечами.

– Но ведь как-то тебя родители назвали?

– Как-то назвали, да это давно было, я позабыл. – Он криво ухмыльнулся. – А с тех пор немало воды утекло.

– Позабыл, надо же… Будто ты намного старше меня, – покачала я головой. – Ну ладно! Как тебя называют люди?

– Рыжим, неужто догадаться трудно? – Бродяга улыбнулся шире и встрепал свои космы. – Матушка, пока маленьким был, Искоркой звала, потом Огоньком. Но ты лучше называй Рыжим, хозяйка, не промахнешься! Такую масть, как у меня, поди поищи…

– Но это все прозвища, – вздохнула я. – Ну… как знаешь. Рыжий – так Рыжий. Спасибо тебе. Заявишь, поди, что в такие ночи именами не бросаются?

– А как же. Ими и вовсе не разбрасываются, и ты это не хуже моего знаешь, – серьезно ответил он. – Или, скажешь, не принято у благородных такого: одно имя для людей, другое – для семьи? Тебя ведь взаправду не Жанной зовут, верно?

– Верно, – кивнула я, удивившись. – Обычай такой, вот и…

– Именно что обычай. Настоящее имя только родители знают, ну разве что еще самые близкие люди. Бывает, и мужу с женой не говорят… – Рыжий вздохнул. – У благородных особенно. Ну или просто, если брак по расчету: вдруг супруг злоумышлять начнет, а через имя многое сделать можно… И братья с сестрами тоже редко имена друг друга знают, а то как начнут наследство делить или, бери выше, трон – мало не покажется! Твоя сестра вот знает твое имя?

Я покачала головой.

– Его только мама знала. Даже отцу не говорила и мне запретила. А вот мне имя сестры назвала, когда поняла, что умирает… Сказала, теперь только я смогу присмотреть за Аделин… Хорошо же я выполнила ее волю!

– Да кто ж знал, что дело так обернется, – пробормотал он. – А еще кто-нибудь? Ты и отцу не открылась?

– Нет. Я же обещала маме. Вот Саннежи знал… – Я посмотрела в сторону. – И я его имя знала. Но он умер.

– А имя сестры ты кому-нибудь называла?

– Конечно же нет. А вот она могла сказать мужу…

– Да, верно, сходится… – Рыжий помолчал, потом сказал: – Я тебе дурные вести принес, хозяйка. То есть привез. С припасами вместе.

– Постой, так ты… – Я осеклась, потом догадалась, в чем тут дело. – А настоящий возчик где?

– Я его в надежном месте оставил, он сыт, пьян и всем доволен, – заверил тот. – На обратном пути на козлы посажу, авось лошадь его до дома довезет.

– А остальные? Сюда же не одну подводу присылают!

– Да уж, кучеряво живете… Народу всего ничего, а возы с верхом нагружены! Не заметили ничего остальные. Я бороду приклеил, рожу завязал – вроде как зубы болят, а сам всю дорогу байки травил.

– И подкову… тоже ты?

– Ну так, для верности. Камушек подсунул, лошадь и захромала. К утру в порядке будет. Но я и без того своими сказками запугал бедолаг так, что они на ночлег попросились. Экономка сказала, ты дозволила. Они на возах спят. Охрана твоя проверила – все путь-путем, чин-чинарем.

– Это не охрана, – выговорила я. – Это тюремщики. Похоже, ты был прав, Рыжий…

– Конечно, – охотно согласился он, – я частенько угадываю, что к чему. Но этот командир… Маррис, кажется? Он человек не вовсе дурной…

– Мне показалось, он еще помнит моего отца.

– Помнит, – заверил бродяга. – Потому и вызвался охранять твое поместье. Сюда мало кто рвется: места глухие, трактиров с красивыми девками и за три дня пути не сыщешь, а за лесными разбойниками охотиться, этих самых лесов не зная, – все равно что головастика в тине руками ловить.

– Быть может, он чем-то провинился, вот его сюда и сослали? – предположила я, видя, что Рыжему известно побольше, чем мне.

– Если Маррис чем и провинился, так только тем, что его отец короля Эмиля не забыл, – серьезно сказал Рыжий. – Уехал прочь в свою глушь, не пожелал служить королю Рикардо, да еще и обругал его всяко-разно на прощанье… А сын уже в гвардии был. Конечно, сын за отца не ответчик, но глядят на него теперь, сама понимаешь… Вот и загнали в эти края – дескать, отличишься, забудут обо всем, снова чистеньким станешь. Он и рад выслужиться!

– Не лги, – сказала я. – Он не такой. Я с ним говорила всего раз или два, но мне показалось, будто это задание для Марриса – тяжелая повинность, которую он вовсе не хочет выполнять, но должен, иначе случится что-то скверное.

– И снова ты права, хозяйка, – кивнул бродяга. – Тебя не проведешь. Паренек в самом деле думал, будто его за разбойниками посылают, да только к нему помощник приставлен, немолодой уже, опытный, он и проговорился как-то: на самом деле на разбойников всем чихать, а вот поместье надо охранять… И не за тем следить, чтобы злодеи принцессу Жанну не зарезали в постели, а наоборот – чтобы сама принцесса не скрылась ночною порой. Маррис, – добавил он, – тебя хорошо помнит. Умницу Жанну. Он твой ровесник. Он в тебя влюблен был.

– Если так, мог бы помочь, – обронила я.

– Я же сказал: его отец с королем Рикардо не в ладах, – с нажимом повторил Рыжий. – Парнишка за него боится. Да что там! Бедолаге прямо сказано: будешь фордыбачить, отца живо на плаху отправят, как изменника!

– А ты откуда знаешь? – прищурилась я.

– Я же бродяга, – усмехнулся он. – Там услышал, тут расспросил, кое-что ветром принесло, вот и…

Он умолк, я тоже молчала.

– Ты не голодный? – спросила я, наконец.

– Да что ты! Нас уж накормили – пустой кашей с черствой горбушкой, и это после того, как мы всю дорогу окорока, сыры да колбасы нюхали и слушали, как пиво в бочонках булькает… Но я на кухне побывал, так что сыт, – ухмыльнулся он.

– Ну, от меня не убудет… Довольно о колбасе! Что за новости ты привез? – припомнила я. Вот так человек безо всякого колдовства может зубы заговорить!

Бродяга помолчал, потом сказал неожиданно серьезно:

– Твоя сестра родила до срока. Двойню. Мальчик на свет появился уже мертвым, а девочка два дня прожила и тоже скончалась. Сама Аделин… – Он почесал в затылке и добавил: – Плоха она, одним словом. Сперва в горячке лежала, но выкарабкалась, только слаба очень. И лекари говорят, еще одного раза она может не пережить.

– Лекарей ты тоже в кабаке напоил?

– Зачем самих-то? У них слуги имеются, вот их… Потом поспрашивал в городе у бабок-повитух, они тоже мигом все узнают. Да и когда в первый раз Аделин разродиться никак не могла, а ученые доктора руками только разводили, позвали одну такую старуху, она мигом все поправила, секреты какие-то знает. Она тогда уж сказала, что у сестры твоей нутро сильно порченное, и больше ей не родить. Но пришлось ей и во второй раз к королеве идти…

– Это в каком же смысле – порченое? – не поняла я. – Аделин больна? Я об этом ничего не знаю, мне только сообщили, что родилась Эмилия, сестра жива-здорова, а как все было на самом деле… ни слова!

– Не в болезни дело, – помотал он головой, и отросшие патлы сверкнули тусклой медью в неярком свете. – Был я у той бабки, и так улещивал, и этак, денег предлагал… Нет, молчит, только мычит, мол, сильная порча, больше она и близко не подойдет, хоть режьте, хоть ешьте! Ее в этот-то раз чуть не на руках несли, своими ногами идти не желала, а за шиворот потащить побоялись: этак проклянет еще, бездетными сделает…

– Ничего не понимаю.

– А я так и тем более. Только, думаю, король жену не пожалеет. Третьего раза, говорю, она не переживет. Она. Ребенок – как повезет. Ну а если и тогда не выйдет…

– Настанет мой черед? – негромко спросила я, и бродяга кивнул. – Послушай-ка, что расскажу!

Я только что думала об этом, вот и поведала о семье моей матери, о том, почему угас ее некогда многочисленный род. С Аделин было то же самое, что с мамой, возможно, так дело пойдет и со мной…

– Я слыхал от одного старого сказителя по ту сторону моря, – произнес бродяга, выслушав меня, – что прежде умели проклинать на славу: не одного человека, а весь его род до двадцатого колена. Хотя бы и вот таким: «Не видать тебе сыновей-наследников!» Или вовсе – детей… Только и оставалось, что плодить бастардов и принимать их в род или вовсе брать приемышей. Видно, и здесь то же самое. Не может же быть, чтобы за столько поколений не родилось ни единого здорового мальчишки!

– Но так и вышло, – сказала я. – Ты прав, принимали в семью племянников, двоюродных, вовсе уж дальнюю родню, но как только это случалось – их будто злой рок преследовал. Раз или два сложилось удачно: нарекли родовое имя уже женатым мужчинам, с детьми, но проклятие – если это было оно – все едино настигло их сыновей, а у самих этих людей мальчики больше не рождались.

– Вон оно что… – Бродяга потер заросший подбородок. – Ох и наперепутано же заклятий с проклятиями!

– О чем ты?

– Да о том, что на Рикардо, похоже, тоже что-то такое висит… – пробормотал он. – Тебе, наверно, опять не сказали. Принцесса Эмилия – хромая и слепая на один глаз.

– Что?! – вскрикнула я.

– Та бабка сказала, что ее приняла. Говорит, у девочки одна нога короче другой, и сильно, вдобавок кривая и вывернута как-то хитро. Но ногу под юбкой не видно, может, каблук спасет. А что она одним глазом ничегошеньки не видит, скрывают как могут, но это тоже заметят рано или поздно.

– Создатель, что же это такое… – пробормотала я. – Может, это лекари так постарались? Или повитуха со своими секретами? Говорили же, что Рикардо уронили, потому у него и горб вырос!

– О нем ничего не знаю, а Эмилию та повитуха приняла уже такой. Хуже того, когда я бабку напоил, она проговорилась: вот мальчонку едва удержала, как увидела. Ему, правда, уже не повредило бы, говорю же, мертвым родился, но…

– А с ним что было?

– Да что-то вовсе уж скверное, – покачал головой бродяга. – Бабка выла что-то вроде «костей нет, костей нет, мешок из кожи!», – но она уж пьяная была. А девочка вроде родилась нормальной, но очень слабенькой, потому и не выжила. Слишком долго своей очереди дожидалась, королева-то выбилась из сил, вот и… – Он развел руками.

– Бедная Аделин… – прошептала я. – Не знаю, проклятие это или злое колдовство… я уже во все готова поверить! У нашей матери выжили только мы с сестрой, но мы обе здоровы, а братья, хоть и умерли во младенчестве, тоже были без внешних изъянов, это точно… Создатель, какая разница! Кровь ли Рикардо виновата в этих… уродствах, наша ли, что-то другое, не важно! Он ведь все равно что убивает мою сестру!

– Ты сказала, она завидовала тебе, – негромко произнес бродяга. – Нехорошее чувство – зависть…

– О чем ты? – Мне стало не по себе.

– О том, что нужно быть осторожнее со своими желаниями, – сказал он без улыбки, а тени на его лице обозначились резче. – Аделин завидовала тебе, старшей дочери, любимице отца, наследнице престола… И любви князя к тебе она завидовала тоже, уверен, пусть и была еще сопливой девчонкой. Не важно, что ему в невесты прочили ее… будто она не понимала, что вы с нею похожи только лицом!

– У меня нет больше того лица… – прошептала я.

– Вот именно. Нет лица, нет отца, нет короны. И князя тоже нет.

– Я тебя не понимаю. – Кажется, голос у меня дрожал, но именно потому, что я начала догадываться. – Не говори загадками, прошу!

– В такие ночи говорить напрямую нельзя, – ответил он, – мало ли кто услышит. Я сказал уже довольно, ты и сама можешь сложить эту мозаику.

Я помолчала, потом сказала шепотом:

– Аделин не глупее меня, только воспитана иначе. Я ведь говорила: отец обучал меня так, словно я была мальчишкой, а Аделин осталась маминой любимой девочкой… А ей, верно, тоже хотелось носиться верхом и драться на палках. А даже если не хотелось, то… меня отец брал на охоту и позволял загонять дичь и стрелять, и я как-то обставила Саннежи, хотя, думаю, он просто поддался. Аделин же с другими дамами могли только наблюдать со стороны: далеко ли ускачешь по лесу в треклятой юбке! Меня отец взял с собой за море, а не ее…

– Ты говорила, – кивнул Рыжий, глядя на меня со странной грустью.

– Потом умерла мама, которая не делала между нами особенных различий, – продолжила я. – Затем я лишилась своего лица. Если бы не Саннежи и отец, я полезла бы в петлю, но оба они сделали все, чтобы я выжила… Кажется, князь чуть ли не год жил у нас, не все время, но наезжал часто и надолго, я помню… Помню, чуть что – звали его, а он как-то ухитрялся меня успокоить. У отца не получалось. А Саннежи понемногу заново научил меня улыбаться…

– Князь в самом деле тебя любил, – едва слышно сказал бродяга.

Я кивнула, стараясь не вспоминать скуластое лицо – хоть сейчас чекань на монетах! – раскосые темные глаза и точно такую же, как у Рыжего, белоснежную улыбку.

– Любил. Сопливую девчонку… Если б я не была так горда, то, может, согласилась бы выйти за него, а не предложила вместо себя Аделин. Дескать, лицо то же самое, как у меня прежде, а поговорить ты можешь и со мной…

Я закрыла глаза ладонями.

– Вместо себя… Аделин снова оказалась… второго сорта! Меня Саннежи готов был взять даже такой, с этим вот… вместо лица, а она оставалась всего лишь моей сестрой! А потом… потом…

– Появился Рикардо.

– Да. И я лишилась отца. И сразу же – короны. Спасибо, жизнь пока еще при мне, хотя что это за жизнь?

– А вот так говорить не нужно, – серьезно сказал Рыжий. – Особенно сегодня. Этой ночью ты получаешь жизнь заново, забыла? Ты же родилась…

– Я помню, – кивнула я. – Как ты сказал? Дважды семь, третий срок на исходе? Я не сразу поняла, о чем ты.

– Но догадалась все-таки?

– Возможно. Мама умерла, и это… – я коснулась лица, – произошло в мой четырнадцатый год. Сегодня мне исполняется двадцать один. Только не говори, что ты дух, и не вздумай болтать о наказании за мою гордыню, искуплении и прочей дряни! Я в это не верю.

– Я и не собирался, – сказал Рыжий. – И я вовсе не дух, можешь меня потрогать.

– Я тебя обоняю, а духи-посланники не должны вонять костром и… не знаю, даже, чем еще! – фыркнула я. – Ну что ж, надо закончить? Появился Рикардо, и желание сестры исполнилось окончательно, так? Она получила мужа, умного и обаятельного, сама стала блистать в свете не только красотой, если я верно поняла, но и умом. А старшая злюка-сестра, уродина Жанна, сгинула с глаз долой. Но только, – я подняла взгляд на бродягу, – за желания ведь нужно расплачиваться, верно я понимаю?

Он молча кивнул.

– Кто-то исполнил мечты Аделин?

– Да. И я знаю, как это случилось.

– Как же? – Я не стала спрашивать, откуда ему это известно. Если сегодня особенная ночь, то…

Рыжий помолчал, потом медленно произнес:

– Я скажу, но сперва припомни, хозяйка, не случилось ли чего-нибудь на твой седьмой год жизни?

Я глубоко задумалась, потом покачала головой:

– Право, не помню…

– А если подумать хорошенько? – Он сощурил темные глаза. – Вспоминай. Ведь наверняка твой день рожденья отмечали, дарили тебе подарки, как положено? Может, кто-нибудь вручил тебе необычный дар? Или пообещал что-то? Я понимаю, ты была еще совсем мала, но дети обычно помнят такие праздники и подарки! Даже я вот помню, как на мой пятый год дед вырезал мне особенную свистульку: она звучит как трель жаворонка, ни у кого из ребятни такой не было… – Рыжий похлопал себя по груди (в вырезе рубахи виднелся грубый шнурок) и добавил: – Она и теперь со мной.

Я молча уставилась в пол.

– Не помню…

– Хочешь, помогу? – негромко произнес он. – Не бойся я тебе вреда не учиню…

– А ты не колдун, часом? – спросила я. – Хотя ты не сознаешься, даже если и так!

– Не колдун, – улыбнулся Рыжий. – Так, знаю кое-какие фокусы… Ну что, попробуешь припомнить?

– Почему бы и нет, – вздохнула я, а он вдруг поднес к самому моему лицу горящую свечу. – Ты что…

Он дунул на огонь, язык пламени полетел мне в лицо, и я, вскрикнув, отшатнулась и закрылась руками…

…Огонь полетел мне в лицо, я вскрикнула и вскинула руки, закрываясь от ревущего пламени, но оно не достигло меня, рассыпалось искрами, а огнедышащий человек отвернулся и снова поднес факел ко рту.

– Чего ты так испугалась, принцесса? – ласково спросил незнакомый юноша, склонившись ко мне. – Это просто фокусник. И уж будь уверена, если хотя бы искра попадет на тебя и испортит твой наряд… я уж умолчу об одеяниях твоих уважаемых родителей, ему не поздоровится. Впрочем, он напугал тебя, а потому ему не миновать плетей… Эй!..