Электронная библиотека » Кирилл Берендеев » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 7 августа 2017, 22:13


Автор книги: Кирилл Берендеев


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Неизвестная война
Повести и рассказы
Кирилл Берендеев

Корректор Виталий Слюсарь

Корректор Светлана Тулина

Фотограф Ежи Томашевский


© Кирилл Берендеев, 2017

© Ежи Томашевский, фотографии, 2017


ISBN 978-5-4485-3270-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Ежи Томашевский «Юные бойцы батальона „Метла“»


Наверное, так сложилась судьба или повернулись звезды, но пройти в своем творчестве мимо Второй мировой, тем паче, Великой отечественной, я никак не мог. Это у нас занозой в семье: мои самые близкие или воевали или отец работали в тылу. Бабушка организовывала оборону ткацкой фабрики, на которой работала, две ее дочери, в том числе, моя мама, ежевечерне забираясь на крышу, тушили падавшие как дождь, зажигалки. Папу в четырнадцать забрали на лесозаготовки в Подмосковье, дав взрослую норму в три куба в день…

Мне мало рассказывали о войне в детстве, наверное, не хотели бередить старые, незаживающие раны. Я всегда переспрашивал, ведь война же, даже не потому, что я был мальчиком, нет, дело в другом. Возможно, именно в этих недоговорках, оставлявших место множеству вопросов: что это было, как случилось, почему, зачем? Отчего бились так долго и столь кроваво, почему вообще допустили врага, сперва до Москвы, а потом до Сталинграда, и только на третий год неистового противостояния смогли переломить ход нескончаемой битвы.

Но с течением времени та война для меня, ребенка, отрока, отошла на второй план, вернувшись уже много позже. Когда из родных не осталось почти никого. Я не хотел делать сборник, я вообще не думал о каком бы то ни было цикле текстов, когда писал свой первый рассказ из получившегося цикла – «В темноте». Просто увидел однажды сон о взятии войсками РККА Вильно, нынешнего Вильнюса. Сон оказался почти вещим, я долго копался в архивах – в седьмом было проще сидеть за документами реально, а не в виртуальном пространстве всемирной паутины, тогда сведений в сети было еще слишком мало. Копался, покуда не вывел сюжет рассказа.

И снова долгое молчание, прорывавшееся вставками то в один роман, то в другую повесть. Война бередила душу, прорываясь то здесь, то там – оговорками, воспоминаниями – близких и далеких, которых я когда-то выспрашивал, рассказы которых хранил и берег полжизни. А потом в прошлом, шестнадцатом году… честно признаюсь, я не могу сказать с уверенностью, почему именно тогда захотелось писать о войне, думать о ней, размышлять, пытаться понять – вот так вдруг, ни с того, ни с чего. Я вроде бы только закончил цикл фэнтезийных повестей, отдыхал, ничего не собираясь предпринимать в ближайшее время. И вдруг накатило. Что послужило детонатором, трудно сказать. Может, фильм Анджея Вайды «Каналы», может, какой-то другой, может, что-то прочитанное, где-то увиденное, услышанное, наконец. Ведь, как я понял, когда засел за рассказ «Гостиница Катарины Кессель», это не случайность, не просто так. Это закономерность, к которой рано или поздно, но должен прийти. И писать – о зарождении фашизма, о противоборстве ему в самой Германии и за ее пределами. О преследовании нацистов. О силе веры, и хрусте сломанных идеалов. О прощении и невозможности простить.

И наконец, о чем я думал, что я пытался написать еще в те годы, в середине нулевых. О начале Великой отечественной. Загадке, мучившей меня с детства. Как, почему это случилось, кто и что стали причиной столь ужасающих последствий, откуда столько сдавшихся, столько желающих переменить одну безумную власть, на власть другого безумия. И еще сотня подобных.

Я долго, старательно, искал ответ. Нет, многие могут его сформулировать легко, он записан в учебниках истории, ему отведены страницы текста в «Википедии», его разъясняют в сотнях монографий по всему миру. Но мне требовалось собственное понимание, свой ответ на вопрос. Тогда в середине нулевых, я его не нашел. Сумел выискать только сейчас, в конце шестнадцатого – начале семнадцатого, когда снова, с головой ухнул в архивные файлы, вороша и перелистывая страницы приказов, распоряжений, донесений и отчетов с самого конца сорокового, по самый конец сорок первого годов. Адский труд, но и написание вышло не лучшим. Никогда прежде я не мучился так над текстом, никогда не пытался избыть его, отставить хотя бы на день, передохнуть и отойти от него на немного, всего на шаг. Не получалось. Сюжет захватил в плен и не оставлял в покое ни на минуту, ни днем ни ночью; я буквально сходил с ума, пытаясь избавиться от его тисков, но выходило это лишь, когда я писал повесть «Зверь». Я не писал ее, но боролся с ней – мучительно, беспощадно и невероятно скоро – как казалось бы снаружи. Но как же долго выписывал изнутри себя! Ее, не отпускавшую, вгрызшуюся в самое нутро. По четверти авторского листа строчил я в день, в несколько приемов, пытаясь утишить безумства зверя и не в силах побороть их. Я видел все сцены заранее, до самой последней, я перелистывал их в голове сотни, тысячи раз, но как же далеки они были, эти последние. И порой, не в силах дописать, мучился не только от боли в пальцах. Терзался той болью, что эхом жила во мне, не отпускала с рождения, да, наверное, никогда уже не отпустит, сколько бы я ни пытался излить ее на бумагу.

Даже после окончания понадобилось еще две недели, если не больше, чтоб отойти от «Зверя». И еще столько же, чтоб посмотреть на него немного иначе, свободнее, спокойнее, чтоб снова взяться за повесть и начать вычитку. А после выбрать название.

Соглашусь, оно несколько странное. Многим знакомое – по одноименному сериалу с Бертом Ланкастером в роли ведущего. Я сознательно поставил акцент именно на подобное узнавание. А еще на то, что и для меня самого эта война все еще остается во многом терра инкогнита. Как и для большинства тех, кто родился много после ее окончания. Поступки героев странны, их мораль непонятна, их мысли приходится дешифровать, объясняя через призму истекших лет – так, будто жили они не менее века назад, а минимум, за тысячу лет до нас. Все переменилось, даже язык, манеры общения, воспитания. Мы смотрим на тех, кто сражался, воистину, как на представителей давно исчезнувшей цивилизации, и, отчасти, это правда. Мы пытаемся разобраться в их делах, поступках, переживаниях и достижениях с помощью своего багажа познаний, но как же далеки оказываемся при этом от осознания подлинной сути происходящего восемьдесят лет назад.

Но во время писания «Гостиницы Катарины Кессель» в конце шестнадцатого, я стал неожиданно замечать перекличку времен, казалось, совершенно утерянную. Находил параллели, знакомые смыслы, вопросы, которыми задавались мои герои, и на которые искал ответ я сегодняшний. Надеюсь, эта неожиданная перекличка будет отмечена и вами, мой читатель.

И еще одно. В «Звере» мне захотелось проделать еще один значимый эксперимент. Практически во всех произведениях о Великой отечественной, написанных по ее окончании, волей-неволей, прихотью автора или цензуры, проскальзывала неизбежная мысль о нескорой, но непременной победе над фашизмом. Но разве можно задаться подобным вопросом, когда враг у ворот, когда он захватывает по пятьдесят километров в день родной земли, когда в первые же дни войны пали Вильнюс, Рига, Львов, когда огромные танковые соединения Красной Армии были разгромлены в первой же битве, когда число погибших в боях исчислялось уже сотнями тысяч, а сдавшихся в плен – миллионами? Когда уклонение от мобилизации носило столь массовый характер, что ни милиция, ни внутренние войска – никто не мог совладать с бежавшими, куда угодно отказниками? Я сильно сомневаюсь в этом.

Именно с такой позиции и была написана повесть. Которую я отдал в руки друзей и знакомых, дабы понять, что выжал из себя с этой немыслимой, всепоглощающей мукой, преследовавшей во время написания «Зверя»?

Ответ на этот вопрос придется искать вам, читатель, в сборнике, созданном за десять лет и менее, чем за год. В адовых страданиях и с необычайной легкостью. Очень долго и невероятно быстро. Я попытался разрешить хотя бы часть вопросов, что задавал себе столь долгое время. Вам решать, насколько полезен оказался мой труд.


С искренним уважением, Кирилл Берендеев.

Дом на Кайзерштрассе

Неизвестный автор «Жители города Хеб салютуют немецким войскам, занявшим Судеты»


От конечной трамвая он шел, насвистывая «Рио-Риту». Улица темнела предзакатными сумерками, быстро наползавшими на город. Редкие прохожие спешили укрыться по домам, фонари светили не так ярко, как в центре, сразу видно, окраина города, пускай и столицы. Он свернул на Кайзерштрассе, его шаги по булыжнику негромким эхом отдавались меж обступившими двух – трехэтажными домиками. Песенка кончилась, он принялся насвистывать заново старый мотивчик, ноги сами понеслись в пляс. Левая нога подводила, подволакиваясь в самые неподходящие моменты, да он и не умел танцевать. Разве что танго, которому когда-то выучила его Чарли. Давно, еще до его отъезда в Австрию. Сколько ж лет прошло с той поры. Всего шесть? Он даже удивился, кажется, целая жизнь. Через месяц после поджога Рейхстага ему стукнуло двадцать четыре, а ей все еще оставалось, как говорила сама Шарлотта, только двадцать два.

Мотивчик не выходил из головы, даже когда он поднялся на крыльцо и сперва позвонил в дверь, а затем и постучал, вспомнив про условный сигнал. И только услышав шаги, немного успокоился и утишил «Рио-Риту». Дверь открылась.

– Чарли, – он поцеловал девушку в обе щеки, – как я рад тебя видеть. – Прошел в прихожую, оттуда, сняв плащ, в гостиную. Навстречу вышла вся их компания, – Гретхен, Клаус, Алекс, вы уже собрались?

– Да, ко всеобщему удивлению, запоздал только ты, – только сейчас он услышал, как в патефоне, стоявшем у окна, играет марш «Старые товарищи», заметно шипя и потрескивая: новая игла царапала старый шеллак. Хор восторженно напевал, да пластинка подводила. Пару раз певцы повторяли одни и те же фразы под удары барабанов и покряхтывание духовых. Клаус и Грета пытались танцевать, сбились как раз, когда вошел Роман.

Кройцигер огляделся. Все как и прежде, как и три месяца назад, когда он последний раз был у Шарлотты. Неизменные фикусы на подоконниках, душистая герань против моли на бюро, книжные шкафы с манускриптами, оставшимися от дедушки, сервант и горка с довоенным саксонским фарфором. Куда-то задевалась «наследство», как выражалась Чарли, – две головы работы Франца Мессершмидта. Выражавшие полную идиотию и стремление к ней. Обычно головы стояли на входе в гостиную, словно, приветствуя гостей. Своеобразные слуги молодой хозяйки.

– Друзья, прошу прощения, я планировал прибыть еще вчера, но…. Приятная неожиданность задержала. Я обо всем договорился. Это так необычно, мы думали, на подготовку уйдет уйма времени, но вот – все готово. Почти все. А вы, я смотрю, в полной конспирации? – неожиданно Роман переключился на танцевавших.

Александр улыбнулся, кивнул с охотой.

– У меня была идея поставить что посовременнее, хоть фокстрот, но Чарли отказалась. Мы же подполье, – новая жизнерадостная улыбка. Странно, подумалось Кройцигеру, с чего им сегодня так весело. Может, годовщина, а он не в курсе? Или еще что-то важное для кого-то из них. Но ведь они договорились, еще два года назад, когда их кружок только собирался – молчать обо всем, что могло бы вывести полицию на других. Расширять круг только за счет знакомых и не втягивать родных и близких. Лучше знать совсем мало, но самое важное. А вот потом, когда и если все получится…. Наверное, потом все будет иначе. – И танцевали как истинное подполье. Так что у тебя?

– Сама идея близка к осуществлению, ведь остался месяц до шестого мая. Тысяча двадцать лет восшествия на престол Генриха Птицелова, первого короля германцев. Весь Рейх в едином порыве намерен отметить эту дату. Конечно, власть будет присутствовать на мероприятиях, о нашем Адольфе не сообщают, но это и понятно, в газетах только о реинкарнации короля —Генрихе Гиммлере, но очевидно, что верховодить на празднике будет не он. В тридцать шестом он и так уже наобъявлял себя предостаточно, думаю, фюрер теперь поставит его на место, – Роман улыбнулся. Марш отзвучал, бухнули в последний раз барабаны, ударили литавры, и все умолкло.

Чарли сняла пластинку с патефона.

– Ты действительно быстро договорился. Мы как-то… я вот думала, нас опять ждет очередная задержка или неудача. Сколько уже их было.

– Да я тоже сомневался, но нашей уверенностью заинтересовались на набережной Принца Альберта, так что дело стронулось с мертвой точки и теперь набирает обороты. Все необходимое нам предоставят. Да, через неделю в Берлин прибудет агент МИ-6, вот через него и пойдет согласование, финансирование и оборудование. Фамилию я пока сообщить не могу, но гарантирую…

– Подожди, Роман, – это уже Клаус. – Ты не слишком ли заспешил с британской агентурой?

– А что такое? – удивленно повернулся к нему Кройцигер. Тот смутился, вдруг враз запунцовев. Самый молодой из их группы, на полгода моложе Шарлотты, он и присоединился последним.

– Мне казалось, у нас это личное и кроме того, Британия никогда не казалась мне надежным союзником.

– Клаус, ты что-то не договариваешь.

– Да, верно, – молодой человек перевел дыхание. Наконец, решился. – Простите, друзья, я… видимо, не смогу участвовать в этом. Дело в том, что я… мы ведь никогда об этом не говорили… – неожиданно голос его кардинально изменился, совсем иначе он закончил. – Я поверил фюреру, понял, насколько важен он для меня, для нас, для всего народа. Я не могу теперь даже подумать о покушении. И не могу позволить моим друзьям совершить подобное, – голос снова сломался. Кюнц закончил немного растерянно: – Мне очень стыдно, что не посмел сказать раньше, я правда, не решался, не знал, как такое вообще сказать. И долго подбирал слова и…

Он замолчал окончательно. В гостиной установилась липкая, неприятная тишина. Собравшиеся переводили взгляды со стоявшего в углу у серванта Клауса на замершего у входа Романа и обратно. Пока Кройцигер не произнес:

– Так что ты намереваешься сделать? – тон его был неприятен, Роман шагнул к Клаусу, вмиг оказавшись подле него. Кюнц замотал головой.

– Я… ничего. Клянусь, я не предам вас, не сообщу полиции порядка или СС, я не посмею нарушить нашу клятву. Но я и не могу допустить, чтобы с фюрером что-то случилось. С кем угодно, но только не с ним.

Он будто предлагал сделку – новый выход из ситуации. Кройцигер внимательно глянул на него.

– Нам что теперь, убить Гиммлера?

– Кого угодно, – прошептал Клаус едва слышно. Роман придвинулся еще ближе, но тут вмешалась Шарлотта.

– Мальчики, давайте потише. Мы не на свидании. Клаус, объясни, что на тебя вдруг нашло.

– Да, и когда это вдруг, – тут же вставил Роман.

– А я пока чай согрею, – вдруг произнесла молчавшая Грета. И неожиданно быстро скрылась в кухне. Клаус проводил ее взглядом. Александр попытался остановить.

– Постой, ты, может, выслушаешь его?

– Не сейчас, чай стынет, – донеслось из кухни. Взгляды мужчин перенеслись на Шарлотту, та пожала плечами.

– Она сегодня целый день такая. Себе на уме, – произнесла девушка, ни на кого не глядя, но по прежнему загораживая Клауса. Может, они успели сойтись за последнее время, вдруг пришло в голову Романа неожиданная мысль. Впрочем, он же не должен знать, он и так ничего толком не знает, ни о Клаусе, ни даже о Чарли, кроме самых очевидных данных. Чарли живет одна, они, когда решились на операцию, три года назад, решили отрезать себя от всех остальных. Все подыскали съемное жилье в тихих районах, подальше от центра. Дом на Кайзерштрассе сдавался совсем за недорого, вот Шарлотта и решила устроить тут сперва место для тайных встреч молодых людей, недовольных режимом, но потом все как-то очень быстро переросло в действительно важное решение. Выследить, подстеречь и уничтожить фюрера. Сама мысль назревала давно, у Романа, наверное, еще с момента бегства в Австрию, нет, раньше, много раньше. И не надо лгать хотя бы себе. Он уехал в Зальцбург, чтобы спасти Чарли, чтоб в случае его ареста, не вышли б на нее, как на близкую знакомую. И еще, верно, чтобы хотя бы постараться забыть обо всем, что между ними так и не случилось. Тогда ему казалось, это будет лучшим выходом. Ведь, после арестов предполагаемых поджигателей, стали хватать всех сочувствующих Тельману, всех, в ком видели врагов обновленной отчизны: социалистов, коммунистов, пацифистов… Кройцигер как раз социалист и сочувствующий.

А еще Роман влюбился в Шарлотту, в том самом тридцать третьем. И очень не хотелось поверить, что та осталась к нему равнодушна, ко всем его притязаниям. Вернее, она по-прежнему видела в нем верного друга, она сама готова была на все, – на все, кроме замужества.

В те месяцы они были молоды и одиноки, сами за себя и по себе. После арестов, ему показалось, она может и любит его, но тайно, не раскрываясь Роману, чтоб тот не совершил какую глупость, не остался. И потому именно спешила оттолкнуть, обезопасив. Через месяц он улетел в Вену, переехал в Зальцбург, Шарлотта осталась ждать. Оба надеялись, что все это ненадолго, что на выборах НСДАП снова проиграет, что президент больше не даст Гитлеру паясничать, призывая народ к безумствам, снимет его и назначит другого. Письмами они начали обмениваться только, когда ему удалось получить новые документы. Переписывались часто, каждые две недели. Чарли писала немногое, старалась не затрагивать больные темы. Но Зальцбург не деревня, он все узнавал по радио, из газет. Да и в Австрии происходило ровно тоже, только с небольшим запозданием. О делах сердечных подруги ему приходилось только догадываться.

– Да, конечно, – пролепетал Клаус, немного приходя в себя. Странно, что Чарли так за него, снова подумалось Кройцигеру, сама мысль, что у них могут быть отношения, кольнула больно, даже не в силу особого отношения к Шарлотте, но больше из-за Кюнца – настолько не виделся он Роману ни любовником, ни мужем кого бы то ни было. Просто хороший знакомый.

При этой мысли снова возник образ Чарли, провожавшей его в Темпельхоф. В последние минуты перед выходом из дому, у них снова состоялся тот же разговор, что и пару недель назад, когда он пытался открыться девушке. Шарлотта мило обняла его, прижала к себе, попросила беречь, ради нее, конечно, и… поцеловала в лоб, похлопав по спине. Словно младшего брата. Верно, она так же успокаивала бы Клауса. Так и успокаивала, было дело, когда тот принес на одну из встреч найденный в университетской библиотеке рецепт создания домашнего аммонала. Шарлотта и Грета занялись производством, потом выяснилось, что взрывная сила состава невелика, а производство на редкость опасно. Александр, он сразу стал руководителем кружка, немедля запретил им заниматься взрывчаткой. Они сосредоточатся на выстреле, он же охотник. Он сможет.

Кюнц помолчал еще чуть, подождал, когда от него отойдут. Попросил сесть, ему не перечили, все трое расселись за широким круглым столом – артуровским, как его называла Чарли. Клаус хотел тоже присесть, но потом передумал.

– Я историк, поэтому сразу прошу прощения, что начну издалека. Так и мне проще рассказать и вам понять меня. Наверное, понять, если сможете. Я не претендую, но… мне хотелось бы. Простите, что снова отвлекаюсь.

– Не волнуйся, Клаус, мы тебя внимательно слушаем, – заверила его Шарлотта. Он охотно кивнул, попытавшись улыбнуться. Роман покачал головой, нет, свое сердце Чарли бережет, это очевидно даже сидевшему против нее Александру, с нордическим хладнокровием наблюдавшего за беспокойным товарищем. На душе стало немного спокойнее.

– Мне всегда была интересна история Германии Средних веков. Я еще когда, школьником, брал у Чарли монографии об Оттоне, Фридрихе Барбароссе, Генрихе Святом… о многих наших первых государях, – Роман поглядел на Шарлотту, но та не проронила ни слова. Не повернула головы к шкафам. – Потому, после школы, я и пошел на исторический факультет и четыре года не вылезал из архивов. Получив диплом, вдруг неожиданно, хотя нет, не совсем неожиданно, заработал приглашение к самому профессору Роберту Хольцману – он отбирал самых способных и усидчивых студентов для работы над книгой об истории Саксонской империи. Как я мог отказаться от такого предложения? Герр Хольцман выделил мне период царствования Генриха Птицелова. Вы знаете, что противник нашего почитаемого государя, герцог Баварии Арнульф Злой, единственный, кто использовал термин «Королевство Германия», в то время как Генрих…

– Ты отвлекаешься, Клаус, – мягко напомнила Чарли.

– Да, простите. Просто, я все еще весь в материале. Книга, верно, выйдет не раньше, чем через два-три года. Профессор только сейчас активно принялся за работу над ней, – Кюнц помолчал, потом начал с новой строки, даже с новой главы: – В годы работы над летописями, я не мог оставаться затворником, да и вы бы мне не дали этого. Прежде, в университете, в разговорах с вами, мне казались простыми и очевидными те вещи, что обсуждались здесь, в доме на Кайзерштрассе. Но постепенно я стал смотреть на вещи иначе. Генрих Птицелов тому виной, – он виновато улыбнулся. – Не совсем он, но… – И снова с красной строки. – Вы ведь учили историю. Германские народы объединялись за две тысячи лет своего существования всего несколько раз, и последний случился очень давно, во времена становления Священной Римской империи. И то потому только, что им, нам всем, угрожала опасность. Так случилось во времена Рима, когда наши предки разбили легионы Октавиана Августа в Тевтобургском лесу, тоже произошло во время славянского а затем и венгерского нашествий, продолжавшихся без малого четыре века. Ведь германцев полабские венеды поначалу загнали за Эльбу. И только стараниями Оттона нам удалось восстановить былые рубежи. А после двинуться дальше, на восток, в едином порыве…

– Как сейчас? – лениво спросил Александр, искоса поглядывая на Кюнца. Впрочем, он так смотрел на молодого человека всегда, старший в группе, хороший знакомый Шарлотты, отличный охотник на вальдшнепов, поневоле именно так будет глядеть на юного академиста.

– Можно сказать. Параллелей невольно находится очень много.

– То есть ты сейчас признал захват Чехии жизненной необходимостью Рейха, – констатировал Фрайтаг.

– Я скажу больше… но позволь подойти к этому. Во все иные времена германцы были разобщены и разбросаны – в пределах одной империи, но по разным герцогствам, королевствам, княжествам. Мы не имели пристанища не годы или десятилетия – века. Все века, с рождения самой нации. Мы объединялись лишь для того, чтобы провозгласить нового доброго правителя, чтобы тот нашими силами изгнав очередного поработителя, снова разобщил нас, разрезав Германию меж своими сыновьями. Как это началось с Карла Великого. Как это продолжалось и длилось до… да до самой Веймарской республики. Вы ведь читали Гете? – вдруг спросил он. – Конечно, читали, что я. У Чарли прекрасная библиотека. Этот гений словесности, писал, что не видит ни в настоящем, ни в будущем места для Германии, что немцам следует быть в рассеянии, подобно иудеям, что их надо расселить по всей планете. Лишь тогда они обретут истинную свою сущность. Ибо неможно немцам иметь своего дома, иначе все вернется на круги своя – и правители-предатели и их жадные сыны и разобщенность и раздробленность. И конечно, ненависть всей Европы, всего мира. Мы всегда были слабы, а когда – раз в тысячу лет – объединялись, нас провозглашали племенем убийц и выродками. Как звучит Германия на языке ее соседей? Для французов, испанцев, португальцев мы просто земля человеков, всяких человеков, а для славян мы страна немых. Характерно, да? Сколь же часто наши западные соседи решали, как жить этим всяким в центре Европы, и как часто восточные пытались покорить немую страну. Кто только ни топтал наши земли. Даже сейчас, вот совсем недавно, с запада у нас отобрали Эльзас, Лотарингию, Рейнскую область, а что не влезло, провозгласили свободным государством, с востока Померанию, Силезию, Мемель… мне продолжать?

– Не стоит, – ответил Александр. – Ты и так убедителен. И очень долго не подойдешь к главному.

– Я уже в нем, – напрягшись, произнес Клаус. – Все последние годы нас пытались содержать как военнопленных, всю страну. Нам давали деньги, под залог наших земель, у нас конфисковали армию и флот, нас давили выплатами, нам устраивали революции и перевороты. Боевики «Рот-Фронта» устраивали побоища в городах, пытаясь захватить власть то там, то здесь. Почему им это удавалось? Ведь это все на нашей памяти происходило. Вы же помните, как оно было – в Баварии, в Тюрингии…. Молчите? Не надо напоминать, как мы тогда жили, всего-то десять-пятнадцать лет назад. На пособия, на которые можно было купить только мыло и веревку. Ваши родители бедствовали, даже имея по две работы, в начале двадцатых я спасался только тем, что чистил обувь возле «Ритца». Как же меня били тогда другие, которым не повезло вылизать обувь американского промышленника или английского банкира. Ведь подавали-то не марками, а звонкой монетой, имевшей вес во всех уголках мира. Все мы хранили сбережения, если они имелись, в фунтах или долларах. Правительства менялись с пулеметной частотой. А теперь я подойду к тому, с чего, по-вашему, должен был начать. Сама Веймарская республика была мертворожденной по одной причине: диктат одной провинции над другими, той, самой ненавистной, среди прочих, самой богатой золотом ее дворян и самой нищей ее крестьянами. Подумать только, веками Пруссия считалась житницей Германии, а тут мы из последних сил кормили ее голодающих. И при этом голосов у прусских партий в парламенте всегда было столько, чтоб заблокировать любой законопроект, направленный против интересов их дворянства. Что вы так на меня смотрите, я ведь родом из Пруссии.

– Хочу напомнить, ты хоть и бастард, но все равно должен носить титульную приставку к фамилии. А твой брат… – Александру закончить не дали. Роман не выдержал:

– Твой брат с тридцать шестого в Заксенхаузене. Ты хоть раз общался с ним? Как он, что он? Ведь тюрьма от Берлина всего в тридцати километрах.

– А для меня, как на луне, – резко ответил Клаус. – И потом, с чего ты так обеспокоился? Ведь ты же поддерживал референдум компартии по экспроприации дворянских ценностей. Это должно было и Пауля коснуться

– Речь не о деньгах, а о человеке. Ты вообще виделся с ним?

– Свиданий у нас было два или три. Но Пауль фон Кюнц не хочет меня видеть так же, как я его. Он бросил нас подыхать в Берлине в начале двадцатых, а сам уехал в Кенигсберг, получил земли, заручившись поддержкой соратников фон Палена… неважно. Отец умер от чахотки… тоже не суть. Ненавижу его.

Воцарилось неловкое молчание, которое никто не смел нарушить. Александр поднялся, похлопал Клауса по плечу, как-то не слишком уверенно, что-то шепнул на ухо. Тот кивнул в ответ. Наконец, произнес:

– Я рад, что наконец все закончилось. Что Германия не просто стала снова государством, но наконец-то обрушила свои сословные кандалы, от которых столько натерпелась, исполняя прихоти бесчисленных сюзеренов. Что народ снова стал единым. И в Баварии, и в Тюрингии, в Лотарингии и в Эссене, повсеместно, не просто говорят одно и на одном языке. Но считают себя одним целым. Даже баварцы, которые еще с времен Лотаря Первого, наверное, считались особой нацией, с особой культурой, устоями, языком… чем и кем угодно, но только не немцами. И это заслуга одного только человека – и, Роман, не говори только, что я не прав. Именно его заслуга. Ничья больше.

– Я думаю, не будь Гитлера, другой человек мог бы…

– Как видишь, смог только он, – почти по слогам закончил Клаус.

Вошла Грета с большим подносом, на котором стоял чайник в колпаке и пять чашек. Разговор немедля пресекся, все взгляды обратились на вошедшую, Роману внезапно вспомнилось, как замолкали они в кафе, когда подходила официантка, а они в это время снова и снова перебирали возможные варианты покушения. Мысли высказывались самые разные, даты предлагались так же в широчайшем спектре – плюс-минус полгода. Большинство бесед заканчивалось ничем. Хотя казалось, вот это удобный случай, вот тот еще больше подойдет.

– Вы наговорились?

– Скорее всего, да, – произнес Александр. – Хотя после такого захотелось не чаю, а коньяку.

– У Чарли есть коньяк. Румынский. Принести?

И снова молчание, покуда Грета не покинула комнату. Роман снова повернулся к Клаусу.

– И что же, только потому, что народ един, а Германия по настоящему сильна и независима, ты и решил выйти?

– У меня есть еще причины, но они личного свойства, более интимные, что ли. Это самая важная. И она для всех, не только для меня. Вообще для всех нас.

Он замолчал, достаточно выразительно, и оглядел собравшихся. Шарлотта молча стала разливать чай, Александр покачал головой – он хотел выпить, чего покрепче. Чарли подошла к Роману, молча налила ему чаю и бросила два куска сахару. Как прежде, когда они были одни – только они в целом мире. Чуть помедлив, он хотел найти ее руку, но опоздал, Шарлотта подошла к Клаусу. Тот тоже отказался, дожидаясь Греты. Когда девушка вошла, не дожидаясь, взял бутылку, плеснул в бокал. И одним движением запрокинув голову, выпил. Слезы брызнули из глаз, он закашлялся, и долго сидел, переводя дыхание.

– Для всех нас не получится, – задумчиво подвел итог Фрайтаг. – Скажем, Роман… он у нас коммунист.

– Я беспартийный социалист, – уточнил Кройцигер, хотя в душе понимал, что Александр прав. Когда перебрался в Австрию, назвался именно тельмановцем, первым делом, отправился в коммунистическую ячейку. Именно там ему изготовили новые документы. К социалистам Роман относился с предубеждением – уж больно много их стало националистами, а затем и нацистами, сменив одну партию, на другую, НСДАП. Ровно тоже происходило и в Австрии, он и писать Чарли начал только потому, что да, во-первых, не мог больше, а во-вторых, коммунистов с усердием начали давить и там. А когда в тридцать четвертом они устроили мятеж, попытавшись захватить власть, прокатилась новая, куда более мощная, волна гонений.

– Не очень-то и заметно отличие. Думаю, ты, где надо, представлялся именно сторонником Тельмана, а не сочувствующим. Впрочем, тебе удалось избежать Бухенвальда, что не может не радовать. А вот Грета… с ней будет сложнее.

Девушка вздрогнула, оглянувшись на говорившего. Фрайтаг смерил ее пронзительным взглядом, та опустила глаза. Он взял бокал в руки, будто желая согреть его, медленно повертывал так и эдак, глядя на темную жидкость. Пригубил.

– Ты сейчас о том, что я не прошла… но ведь ты сам говорил, это не так и важно… – она осеклась. Впрочем, Александр снова глядел на Кюнца. Выпив еще глоток, спросил:


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации