Текст книги "Байки про балет …Кабриолев продолжает травить!"

Почему балет?

Одна из любимых тем для философствования у Кабриолева, который пофилософствовать страсть как любит, – проблематика осознанного выбора. А главный вопрос его модели мироздания – почему балет? – получать ответ на который Вольдемар Альбертович в своих рассуждениях начинает издалека, исподволь к нему подводя, причём рассматривая балет, так сказать, в космологическом срезе.

Априори Кабриолев полагает, что балет – вершина творческой деятельности человечества. Причём доказанным для него является и то, что творчество – вершина человеческого сознания. И это действительно аксиома, разве что научные открытия могут до некоторой степени равняться с плодами полёта творческой мысли. Истинный творец, демиург, находится на связи с вселенским космосом, где и черпает вдохновение, от материалистической земли оторвавшись. Именно поэтому прикосновение к величайшим шедеврам искусства открывает портал. Но только тем он откроется, кто этого достоин…

А далеко не все достойны, ибо, как призрак знатного балетомана любит сам себя цитировать, чтобы балет полюбить, надо до него дорасти. Для чего индивидуум, претендующий на любовь, обязан иметь культурологический уровень гораздо выше среднего, так как средний – в районе плинтуса. И важна разносторонняя культурная развитость, принятие искусства в целом, превалирование в человеке духовной составляющей. И тогда, может, портал и откроется…

А может, и нет, и тут, как Вольдемар Альбертович признаётся, не угадаешь. Чужая душа – потёмки, и даже для призрака. Но его в гораздо меньшей степени интересуют люди, нежели балет. И, разобрав по философским косточкам требования к претендентам, он в своих умозаключениях идёт от малого к большому.

Я уже не раз проходил с балетоманом этой дорогой рассуждений, да и изначально меня убеждать не надо было. Большинство видов искусства так или иначе задействованы в искусстве балета. А два самых значимых – музыкальное и изобразительное – его составные части. Искусство же танца, коим балет и является, цементирует этот творческий союз, в котором и рождается высшее из искусств.

Вот и ответ на «почему балет?».

Майские хлопоты

В то время как большая часть прогрессивного человечества, проживающая на одной шестой части суши, попой кверху сажала картошку на дачных участках, Кабриолев тоже занимался заготовками, но совсем в другом направлении. Майские праздники, на которые театр обычно занимали под съезды передовиков разных производств, Вольдемар Альбертович использовал в контексте подготовки к уже близящемуся закрытию сезона. Прекрасно понимая, что проваленная подготовка – это подготовленный провал, он предпочитал заранее озаботиться тем, как прожить лето без балета…

Это сейчас и в августе можно в Москве на какой-никакой, но на балет сходить. Во времена же балетоманства Кабриолева плюс-минус месяца три страдать без него приходилось. А это приличный срок, который без хотя бы какой-никакой, но балетной подпитки не протянуть. Осознал этот факт Вольдемар Альбертович уже в первое лето и расстроился тем, что пассивна балетоманская братия по этому вопросу – никто ничего не предпринимал, чтобы проще было справляться с балетным голоданием. И решил тогда он сам возглавить это направление, благо других кандидатур не имелось.

Со временем развил Кабриолев его до достойного уровня, и голодать, уже знатному балетоману, не приходилось. Но приходилось много заниматься координацией процесса, а для начала балетоман, как раз на майские, уточнял у разных артистов их планы на лето. И совершал объезд предложенных балетоманами дач, на которых летом планировалось устраивать балетные вечера для избранных. После чего составлялся график этих встреч и балетом на лето балетоманы себя обеспечивали!

Статус же, масштаб и звёздность этих культурных событий всё росли, формат ширился, и доросли эти летние сезоны до того, что переехали с дач в один небольшой московский театр, директор которого балетомания заядло. Кабриолев неимоверно гордился своим детищем, в котором он проявил себя видным импресарио, но в СССР такой профессии не существовало. Впрочем, так как проект этот некоммерческим задумывался, всё бы, может, и дальше так шло по нарастающей, но подставили Вольдемара Альбертовича…

Завидуя его успеху, представители враждебной балетоманской фракции, которых туда заведомо не приглашали, задумали провокацию устроить, да устроили! Пустили они в балетоманской тусовке слух, что теперь можно будет на эти вечера билеты покупать в тот театр, да напродавали… Народ пришёл, стал требовать допуска в зал. Совершенно неожиданно там наряд милиции, кем-то загодя вызванный, оказался. Начались разборки, а никаких документов на это представление, само собой разумеется, у Кабриолева не имелось. Да и директор театра куда-то запропастился, как назло. В итоге всех, кто без билета в театре находился, включая артистов, задержали до выяснения обстоятельств, и это был крах проекта…

Дело понятно замяли моментально – протекция балетоманам была оказана на высочайшем уровне. Но оттуда же порекомендовали настоятельно не создавать более подобных прецедентов. Это был сильный удар, но Вольдемар Альбертович оправился и вернулся к камерному формату балетных посиделок, тем более помогли с местом определиться – на даче одного члена Политбюро ЦК КПСС оказалось самое оно такое проводить. Так что из майских хлопот оставалось теперь лишь утвердить состав, хотя порой заворачивали ему кандидатуры люди с Лубянки…

Жирный язык

Сам Кабриолев участия в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной не принимал по причине допризывного возраста. Но на крышах дежурил, зажигалки тушил, светомаскировку соблюдал. Множество же его родственников защищали нашу Родину, многие не вернулись с поля боя, а вернувшиеся далеко не все любили вспоминать ужасы войны. Но там случались и забавные ситуации, и одну Вольдемар Альбертович любит припоминать в дни празднования Великой Победы.

А одним из главных праздников для воюющих солдат был приезд агитбригад. В них входили артисты разных жанров, и они переезжали, часто под обстрелом, от одной части к другой, давая концерты. Порой прямо с борта грузовичка. Для воинов это был глоток воздуха без войны, что так надо, когда ты на ней. Эти выступления вселяли уверенность в защитников Родины, придавали решимости победить. А когда приезжали ещё и балетные артисты, то этот эффект усиливался многократно – русский балет бесценное достояние России!

И артисты это прекрасно понимали и всегда выступали как в последний раз – эта публика фальшь бы не пропустила. Многие из них, уже потом, Кабриолеву про такие выступления рассказывали, непременно добавляя, что таких сочувственных и искренних зрителей больше никогда не встречали. Но, будучи на сцене, они многого не видели, а оказывается, не только на наших солдат их выступления действовали!

Один из дальних родственников Вольдемара Альбертовича служил командиром роты разведки, которые добыли в тот раз «жирного» языка: в ранге полковника СС, да с толстым портфелем разных карт и схем. Но фашист оказался стойким, и как они его не допрашивали по-разному, не кололся фриц! Возиться с ним больше не хотелось, тем более уже агитбригада выступления начала, решили пустить в расход, а документы наверх передать. Командир бойцов своих отпустил на концерт – уж они быстро побежали! – да повёл немца в последний путь – не рядом же с палаткой расстреливать…

И случилось им проходить невдалеке от места выступления, да тут как грянет шквал аплодисментов! Фашист аж опешил, и тут на «сцену» выходит прима Большого и танцует одно из лучших своих выступлений. Кабриолевский родственник рассказывает, что он сам всё выступление простоял заворожённый, на немца же зрелище произвело настолько сильное впечатление, что он передумал упрямствовать. Заявив, что теперь он понимает: народ, создавший русский балет, победить невозможно! И что он собирается в полнейшей мере сотрудничать с советским командованием, так как хочет теперь только одного: чтобы война закончилась проигрышем Германии и он смог бы сходить в Москве на балет!

Пути неисповедимы

Балетоманство – болезнь весьма серьёзная, в хронической форме уже не лечится, а переходит в неё довольно быстро. Известно немало клинических случаев, однако недуг этот никоим образом не ведёт к летальному исходу. Напротив, балетоманство, скорее, дни продлевает, ибо сила высшего из искусств настолько велика, что балет многое лечит. Но, как ни крути, это зависимость, а это тревожный симптом…

Впрочем, Вольдемар Альбертович заверяет, что тревожиться незачем, и хотя он и сам зависимый, я с ним соглашаюсь абсолютно! И на эту тему Кабриолев даже не дискуссирует никогда, а любит порассказать, как его коллеги по балетоманскому цеху инфицировались этим сладким заболеванием. А некоторые весьма неожиданно в узком кругу любителей балета очутились!

Сам Вольдемар Альбертович подхватил балетоман – ство случайно: только отрастив усы и будучи влюблён по весне, решил он свою тогдашнюю пассию впечатлить и повёл в Большой на балет. До этого в совсем юном возрасте его пару раз интеллигентные родственники на балет водили, но тогда он не был ещё готов. А в этот раз враз и накрыло Кабриолева! Да настолько, что он аж позабыл про свою барышню и потерял её где-то в итоге – первый приступ балетоманства оказался силён. И ещё он знает нескольких таких, которые на балет пришли с кем-то, а ушли, заболев им самим не на шутку.

Случалось, что и весьма курьёзными путями люди в балетоманство приходили, а один хороший знакомый Вольдемара Альбертовича так вообще спор проспорил и пришлось с чужой женой идти на балет. А поспорил-то он в гаражах с другим мужиком, из соседнего, на тему угла поворота трамблёра на копейке «жигулей». Не сошлись они в том, насколько надо опережение зажигания выставлять, побились на спор, а соперник с женой своей на балет сходить на кон поставил. Пришлось идти, а там накрыло: понял, что это его!

Несколько знает Кабриолев и других случаев, когда совершенно случайно человека занесло на балет, да около него он и остался. Другой один знакомец, ещё студентом-выпускником будучи, из метро выйдя, увидел большую очередь и по советской привычке в неё встал – наверняка какой-то очень нужный дефицит дают! Оказалась, что очередь в кассы Большого театра в день открытия продаж. Но никуда он не торопился, где лекции по сопромату зубрить без разницы, отстоял зубря, купил наобум, потом сходил на «Лебединое», как оказалось, и всё – заболел настолько, что, окончив свой Физтех, сразу на искусствоведческий поступил, возжелав знать как можно больше про это, сразившее его наповал искусство.

А особняком стоит один другой, довольно уникальный случай из богатой практики наблюдений Вольдемара Альбертовича, когда ребёнок лет шести неожиданно для всех заявил, что он хочет балетом заниматься, балет до этого ни разу ни видя. Родители его, поначалу опешив, желание чада исполнили и записали мальчика в хореографический кружок, не рассчитывая, впрочем, что это надолго. Но нет, сын втянулся в процесс, и стали они тогда балетом интересоваться: сначала по телевизору всей семьей смотреть, а потом и ходить на него начали. Да всей семьёй и пали жертвой балетоманства… Сын в итоге в премьеры выбился, а оба родителя полностью свои жизни поменяли, так же связав их в разных областях с искусством балета.

И их можно понять! Ничего не может быть лучше, чем посвятить свою жизнь служению высшему из искусств! Да понятное дело, не всем дано танцевать, но и по зрительскую сторону рампы можно приносить ему пользу. Чем балетоманы, каждый по-своему, и занимаются!

Система

Ни в коей мере ни мня себя мессией, Кабриолев-балетоман видел своей миссией всячески содействовать великому искусству балета. В своём предначертании у него не имелось никаких сомнений, и жизнь свою он сознательно посвятил служению балетным богам. Не претендуя на многое, он лишь хотел внести свою посильную лепту, нанести хоть маленький, но свой штришок на эту прекрасную картину. Как он сам считает, жизнь прожита не зря, а я с ним вполне соглашусь: Вольдемар Альбертович в балете след оставил. Хотя бы и своими байками!

Сейчас, будучи уже призраком, к величайшему своему сожалению, он уже никак не может хоть на что-то в балетном мире влиять. Во времена же здравствования, да особливо в расцвете карьеры, Кабриолев, как он сам считает, чуть ли не рулил им! И вот именно за штурвалом он до конца и осознал, насколько неповоротлива эта махина, как сложно устроена вся система, до какой степени всё зависит от случая. А главный же вывод таков: если есть система, то существуют и системные перегибы. Так что полагаться на систему стоит лишь для массовости – индивидуальности куются в другой печи.

Жизнь же балетных артистов системна заведомо, так как их и учить-то начинают по системе, обычно Вагановой, а в актёрском мастерстве им помогает система Станиславского. И сразу же всплывают все недостатки системного, общего для всех подхода: если кто-то по каким-то данным выпадает из системы, она его отторгает. И делает это совершенно естественно для себя и абсолютно обезличено – у системы нет эмоций, как нет и души. Это в неё привносит человек, в данном случае – педагог.

А вот это и есть при этом главное слабое звено любой системы – человеческий фактор. Далеко не всегда человек соответствует месту, а значимость педагога в балете невозможно переоценить. И тут есть два варианта: покоряющиеся системе – что гораздо проще, да и мало кому дано ей противостоять. И ищущие душу танца – этим важнее найти богатый внутренний мир и раскрыть его. Увы, но последних Вольдемар Альбертович знает крайне мало, большинство же занимается муштрой, нимало не заботясь ни о чём, кроме технического оснащения и подачи.

А вот что за этим стоит – вопрос-то поважнее. Но копать столь глубоко никакая система не поможет, это нужно особое призвание, педагогический дар, которым наделены единицы. Кабриолев же, как он сам про себя считает, именно для этого и был к балету призван – копаться не в ногах, а в головах. И уж не припомнит призрак балетомана, скольких он таких, на кого система в лице педагога рукой махнула, протежировал, если видел в человеке любовь и тягу к великому искусству балета. Ибо это главное!

Ведунья

Балетный люд крайне суеверен, а ритуальность в этом узком кругу возведена в ранг. Некоторые суеверия передаются из ног в ноги уже многими поколениями, впрочем, и на злобу дня часто новые возникают. Балетоманы же от балетных не отстают, и в их замкнутом сообществе тоже есть и живучие приметы, и свежеподмеченные. Но всё же это всё – любительство, профессионально же никто их изучением и толкованием не занимался. А уж о том, чтобы поставить все эти мистические уловки на службу высокому искусству, и мысли-то возникнуть не могло, особенно в Стране Советов, стране воинствующего материализма.

Кабриолев, влившись в тусовку любителей балета, имевшиеся там суеверия принял как факт, под сомнения их значимость ставить и не пытался, хотя за стенами театра слыл сторонником ошибочной теории Дарвина. Со временем наработал Вольдемар Альбертович и свой собственный букет примет, но, как и все остальные, был пассивен в этом направлении – лишь исполнял ритуалы, не задумываясь нисколько. Так происходит и сейчас, но разок на памяти призрака карты эти все смешались. Хотя правильнее сказать – смешала их одна особа.

А поначалу она всех смешила: непонятно каким таким ветром, но занесло в Большой на балет сибирскую селянку средних лет. Стиль её одежды сейчас бы назвали «этно», говор откровенно веселил интеллигентную публику, а напор пламени во вспыхнувшей любви к балету грозил сжечь весь театр. Кабриолев, поначалу и сам поощрял эту страсть, помогая деревенской даме с проходками. Но, не любя чрезмерность ни в чём, он от огня её всепожирающего отодвинулся, оставшись, впрочем, к ней благосклонен. И Вольдемар Альбертович не сменил этого расположения, даже когда дошли до него необычные слухи: сибирячка-то, дескать, оказалась не просто какой-нибудь дояркой из колхоза, а в седьмом поколении ведуньей, как сама она себя представлять начала…

В отличие от многих своих коллег начитанный Кабриолев значение этого слова знал, но полагал, что такие персонажи встречались лишь у писателей, творивших ещё при царском режиме. В СССР же с нечистой силой, колдунами и оборотнями туго было, а тут получается, почти колдунья рядом бродит! Вольдемар Альбертович феноменом заинтересовался и пригласил ведунью эту в антракте к себе за столик в буфете.

Решил он ей проверочку устроить, да сам результатом поразился!

А не успел он и свой первый каверзный вопрос ей задать, как вылила она на знатного балетомана целый ушат информации, из которой выходило, что она в балете себе призвание наконец-то нашла! Типа, у каждой ведуньи из их рода есть своя как бы «специализация», да там у себя, в сибирской глуши, она никак определиться не могла, а тут всё ей ясно стало: для балета она создана! Нет, конечно, не танцевать, а ведать – будущее видеть, да в лучшем виде его воплощать помогать!

Опешил от такой перспективы Кабриолев, хотя виду и не подал, дипломатично пожелал ей успехов на этом поприще, да про себя подумал, что надо будет за ней приглядывать. Ибо очень его волнует и будущее балета наравне с настоящим, а с такой ему «помощницей» непонятно, куда оно зайдёт…

А ведунья развила активность бурную, и вскоре с ней уже и некоторые примы и премьеры советоваться всерьёз начали, решая, например, в какой им день лучше всего такую-то партию репетировать начать. Ну а сигналом о необходимости срочно действовать стал состав, подсказанный ведуньей этой уже худруку. А в первый состав на премьеру сезона не попало большинство протеже Вольдемара Альбертовича! Когда же он задал на эту тему ему резонный вопрос, то худрук, не смотря в глаза, начал что-то юлить про силы природы. И тогда понял Кабриолев, откуда ветер дует!

Воспылал он гневом материалиста, отбросил прочь все сдерживавшие его условности и пошёл балетоман прямиком в кабинет секретаря партийной организации театра. С искренним пылом осудил Вольдемар Альбертович перед партийным работником тех артистов с членским билетом, которые про честь коммуниста позабыли и преклоняются перед бабкиными суевериями. Полностью секретарь разделил опасения Кабриолева, и уже на следующий день состоялось расширенное партсобрание. На котором вкатили всем идеологически нетвёрдым по строгачу. И которые все полностью раскаялись, да обещали впредь руководствоваться в жизни только решениями партсъездов и даже забыть само это слово – «ведунья». А её же саму, по странному совпадению, в тот же вечер задержала милиция за нарушение режима прописки, да и выслала споро за сто первый километр. Больше не видели её никогда, а состав, кстати, поменяли, руководствуясь предложениями Кабриолева…

Балеринство

Кабриолев считает вполне объяснимым и даже естественным то, что, любя мужской балет, он женский обожает. Конечно же, мужские партии для него всегда важны, но полнейшее удовлетворение он получает лишь от женских. Естественно, если они безукоризненно исполнены, да не абы кем. И тут всегда Вольдемар Альбертович начинает рассуждать про «балеринство». А этот термин он сам, как утверждает, придумал и ввёл в своё время в обиход сленга любителей балета. И так как его он авторства, то Кабриолев получается единственный, кто до конца значение и понимает. И весьма часто он им со мной делится…

А это не про технику, а про некие высшие материи типа флюидов. Которые балерина либо излучает, либо не излучает. И которые балетоман, даже при жизни, либо принимал от кого-то, либо не принимал. В любом случае, природы их он не понимал, но разницу ощущал уверенно и сомнений, от кого «идёт», а от кого нет, не испытывал. И вот именно эта неуловимая субстанция являлась для Вольдемара Альбертовича чётким показателем наличия «балеринства». Только наделённая этим качеством балерина может выйти и занять всю сцену, будучи даже на ней одна!

Но только наделённая сполна, так как, по определению Кабриолева, имеется некая шкала, а до высшей ступени этот врождённый дар необходимо усиленно развивать. Причём класть на эту область развития не меньше сил, чем, например, на поддержание технического совершенства, которое априори предполагается. Ведь чтобы с первого раза все поняли, что вышла Балерина, надо чтобы она сама себя ей чувствовала. Причём это внутреннее ощущение должно быть более чем обоснованно!

А обоснованием служат первые партии, формальный статус и признание балетоманов, но вот жить с пониманием того, что ты на голову выше всех остальных, крайне нелегко. Но, чтобы добраться до вершины «балеринства», своё выдающество надо чётко осознавать, иначе не хватит апломба на неё претендовать.

Ну а самое же важное в этом испытании – остаться человеком. Привыкнув смотреть свысока в профессии, сложно бывает с пальцев в жизни спрыгнуть. Но только тех, кто этот трюк проделывать умеет, относит Кабриолев на высшую ступень «балеринства» и обожествляет.