Текст книги "Баллады о Боре-Робингуде"

105

Ну, строго говоря, это, конечно, не совсем «Наутилус»: дизельная подлодка послевоенной постройки – из тех, что пропившаяся до шейного креста Сверхдержава-в-отставке повадилась нынче сбывать за стакан портвейна более финансово состоятельным государствам Третьего мира.

Со спасательного плотика, опасно пляшущего в каком-то десятке метров от борта подлодки на поднятой ею при всплытии волне, отлично виден возникший из люка человек в черной морской тужурке без знаков различия и черной же пилотке.

– Все точно, Боря-Робингуд со товарищи! Какие люди, и без конвоя!..

Первым приходит в себя Подполковник:

– Привет, Кусто! Душевно рад, что тебя тогда не утопили – для меня это сюрприз. Такси за нами Викентий прислал?

– В общем – да, но сильно не напрямую. Долго объяснять… – отмахивается подводник. – Давайте-ка, ребята, грузитесь в темпе: американы вокруг так и шастают: вы ж ведь такую кашу заварили – все Западное полушарие на ушах стоит…

– Э-эй! – робко подает за спиною у авторитетов голос Чип. – Она опять!..

Именно так. Акула уже смекнула, что всплывшее из глубин чудище прямой угрозы для нее не представляет, а вот завтрак может и ускользнуть. Треугольник плавника снова, набирая скорость, устремляется к плотику, однако подводник еще раньше оценил обстановку и, грохоча каблуками по стальной шкуре субмарины, устремляется к выдвигающемуся уже из шахты спаренному крупнокалиберному пулемету.

– Ложи-и-ись!

Пристрелочная очередь проходит впритирку над головами попа́давших ничком обитателей плотика. Однако успевшая уже разогнаться до нужной скорости мако проделывает свой коронный трюк: возносится в воздух, дабы обрушиться всею своей массой на утлое суденышко, расшибить вдребезги и всласть полакомиться потом его оказавшимся в воде содержимым… Вот тут-то самый совершенный из созданных природой человекоубиственных агрегатов и сталкивается, «острие против острия», с аналогичным по назначению порождением инженерной мысли – со вполне стандартным для подобных коллизий итогом.

Пуля крупнокалиберного пулемета имеет размер огурчика-корнишона; если очередь попадает в человека, от него остаются каска и сапоги с тем, что в них было вдето, – остальное же бесследно растворяется в мировом эфире. Акула – она, конечно, побольше и помассивнее пехотинца, но разница тут не принципиальная. Из карибских волн выпрыгивает навстречу свинцово-медному вихрю истый венец эволюции морских хищников, обводы корпуса которого вычертил 120 миллионов лет назад в порыве вдохновения Божественный корабел, – а обратно в те же волны шмякается кусок кровавого фарша…

«Коса на камень», «Сила – солому…», «Против лома нет приема»…

…Когда подлодка в режиме срочного погружения проваливается в пучину, море вокруг покинутого плотика уже буквально кишит акулами, мгновенно учуявшими поживу; дюжина тварей возникла буквально из ничего, как из рукава Дэвида Коперфилда, и теперь они остервенело рвут останки своей невезучей подружки. А буквально спустя пару минут после того, как разошлась воронка над погрузившейся субмариной, в воздухе возникает быстро приближающаяся точка.

106

Темно-серый вертолет «Sea King» с белыми буквами U.S. NAVY, имеющий на борту взвод морского спецназа, быстро снижаясь, описывает спираль вокруг места акульего пиршества. Пилот некоторое время вглядывается – «О Господи!» (зрелище и впрямь не для слабонервных), а затем выходит на связь:

– Шестой, шестой! Я третий! Похоже, мы их нашли – точнее, то, что от них осталось. Вижу перевернутый спасательный плот, в воде кровь и акулы… много акул… Нет, людей нет – ни живых, ни мертвых. Похоже, акулы добрались до них раньше нас… Вас понял – возвращаюсь на базу. Конец связи.

107

Пыльнолицый человек в вашингтонских апартаментах некоторое время сидит неподвижно, прикрыв глаза; на то, чтоб переварить подобную новость, явно требуется энное время.

– Досадно, – наконец вслух резюмирует он. – Значит, отцедить эту помойку из Интернета уже не выйдет, и завтра она всплывет в открытом доступе… Одна отрада – без живых свидетелей опровергать ее будет заметно легче.

Включает связь:

– Адмирал Мерри? Снимайте блокаду известного вам квадрата – наши подопечные угодили на завтрак к акулам.

– Слушаюсь, сэр. У нас для вас новость… боюсь, скверная.

– Что там еще?..

– Некоторое время назад была потеряна радиосвязь с яхтой «Птицелов». Поначалу мы не придали этому особого значения, однако когда контрольные сроки прошли, отправили туда вертолет. Яхта оказалась покинутой: ни экипажа, ни нашего спецназа. Просто мистика – «Мария Селеста», да и только!

– …Твою мать! Простите, адмирал, это не вам… Ведите судно в Майями, там им займутся криминалисты. Какие-то соображения – помимо «Марии Селесты» и прочих «Бермудских треугольников» – у вас есть?

– Никак нет.

108

Команда Робингуда расположилась в капитанском отсеке легшей на грунт субмарины; разговоры и хождения запрещены – на борту соблюдается режим полной звуковой маскировки. Обстановка неясная: с Кусто они успели перекинуться лишь парой фраз, тому надо было со всех ног поспешать на центральный пост – «Встреча с американскими эсминцами в наши планы не входит; в ваши, надо полагать, тоже?»; понятно лишь, что последний звонок Подполковника с борта падающего вертолета – просьба о помощи и точные координаты – возымел-таки действие, но вот как именно?.. Нет, Чип, конечно, много слыхал о безграничных возможностях РУССКОЙ МАФИИ, но чтоб вот так, за считанные часы, пригнать в Карибское море подлодку…

Наконец в помещение, привычно переступив через комингс, входит хозяин:

– Все, отбой! Американы отошли с позиции, можем продолжать движение.

Робингуд и Кусто уважительно пожимают руки:

– Рад видеть тебя в добром здравии, Сережа, – а то всякие слухи ходили…

– Затем и ходили, – ухмыляется подводник. – Очень удобно некоторое время не числиться по здешним ведомостям на получение довольствия.

Лезет в стенной шкафчик за коньяком, и тут ему на глаза попадаются тихонько сидящие в уголке, прижавшись друг к другу, Чип и девушка. Тогда моряк запускает руку поглубже и извлекает шампанское:

– А это, как я понимаю, и есть та самая Принцесса, похищенная Драконом, и ее верный Рыцарь? – точными, выверенными движениями расставляет на столике стаканы, артистически выстреливает пробкой (между прочим, не пластмассовой, а настоящей корковой) и делает широкий приглашающий жест: – К столу, господа! Я полагаю, самое время выпить за воссоединение семьи!

Господа офицеры чинно чокаются и с энтузиазмом переходят ко второму тосту: «За здоровье прекрасных дам, господа, и за самый яркий бриллиант в этой диадеме…» – с локтя; тематика застольной беседы плавно выруливает на похищение Елены Прекрасной («Эх, господа, мне б сейчас Парисовы годы…») со всяческими иными античными параллелями и аллюзиями, по большей части фривольного, но вполне пристойного характера. Девушка – о чудо! – наконец-то начинает улыбаться по-настоящему, а Чип, напротив того, мрачнеть – явно прикидывая, сколь далеко его Ёлка склонна зайти в утверждении собственного тезиса о ревности как о лучшем цементе для семейного дома. Ванюша пьет коллекционное шампанское как микстуру средней противности – надо так надо, и дисциплинировано избегает пялиться на шкафчик с капитанским коньяком. Подполковник, приподняв бровь, изучает этикетку:

– «Дом Периньон» – в этой глуши? Однако… Часом, не в Майями брали?

– Точно так. А где тут еще найдешь приличную выпивку?

– Само собой…

Тут Кусто бросает взгляд на часы, галантно извиняется перед обществом и отбывает, прихватив с собой Робингуда – потолковать о делах. Девушка с интересом глядит на Подполковника:

– А почему вы спросили его про шампанское, Александр Васильевич?

– Просто я знаю ребят, что гонят в Майями этот самый «Дом Периньон», – рассеянно отвечает тот, явно думая о чем-то своем. – Да вы пейте спокойно, Елена: людей, что отличат его от настоящего, найдется не так уж много…

Потом оборачивается к Ванюше и как бы между делом интересуется:

– Кстати, после всех этих перекладных – как у нас насчет оружия?

– Никак, товарищ подполковник. Вообще-то – я сам по себе оружие…

– Это правильно, – все так же рассеянно кивает Подполковник.

– О чем это вы, товарищ подполковник?

– Так… Мысли вслух.

109

Робингуд и Кусто шагают по коридорам субмарины, направляясь к центральному пункту (центральный пункт на подлодках, если кто не в курсе – это по типу как капитанский мостик на надводных кораблях).

– Круто ты, как я погляжу, развернулся, – вертит головой спецназовец.

– Это ты про посудину? Так она не моя, – хмыкает подводник. – Я – не ты, из меня хозяина заводов, газет, пароходов не вышло. Как был командиром корабля на твердом жаловании, так и остался, только что жалованье повыше… не буду говорить, во сколько раз.

– Так хозяин всей этой лавочки – не ты?

– Нет, конечно. Я контрактник – такой же, как твои парни, что летают в Анголе и Конго. А с хозяином сейчас познакомишься… ну не с самим, конечно, а так, с приказчиком.

Растворяет дверь; в помещении центрального пункта их ожидает крутой парень латиноамериканской наружности, вполне себе мачо; широкоскулое лицо его выдает заметную примесь индейской крови. Он учтиво приветствует Робингуда – на хорошем русском, только согласные произносит с неистребимой испанской жесткостью:

– Приветствую вас и ваших товарищей на борту нашей субмарины, майор Радкевич. Считайте себя гостями Медельинского картеля и лично председателя его правления сеньора Эскобедо.

110

– Между прочим, мы с вами могли встречаться в России. Нет-нет, не сейчас, а в те, героические, времена, – слово «героические» мачо произносит со странной интонацией, в которой причудливо смешаны ирония, ностальгия и еще что-то еще, трудно определимое словами. – Я ведь с 13 лет сражался в отрядах М-19. Говорят, мы были «марксистами»… не знаю. Индейцы – люди темные, в моей деревушке было принято так. Потом я учился в Москве, в Лумумбарии – вы будете смеяться, но на врача… не доучился – надо было возвращаться партизанить. Потом опять оказался в России – теперь уже меня учили воевать не абы как, а всерьез, инструктора из спецназа ГРУ… Так что вы вполне могли бы оказаться одним из моих учителей – по стрельбе, я не путаю?

– Весьма возможно, – вежливо кивает Робингуд. – А что было потом?

– Потом – как обычно. Ваша страна продала нас оптом – вместе со всеми прочими союзниками и попутчиками… Впрочем, что я говорю – продала! Сдавать союзников – дело обычное: «бизнес есть бизнес», «ничего личного» и все такое, – но у России во всем свой, особый путь, верно? Вы ведь не скаредные гринго, чтоб продавать друзей, – вы их сдали за так, а иных еще и с приплатой; я так понимаю, в этом и состоит широта русской души?

– Да, это было ошибочное решение, – вновь кивает Робингуд. – «Это хуже чем преступление, это – ошибка». Я – увы! – вопреки обыкновению не участвовал в том заседании Политбюро; не помню точно – то ли катался на виндсёрфинге в Гонолулу, то ли лежал под капельницей в клинике Института тропической медицины с висцеральным лейшманиозом, он же – «лихорадка дум-дум»… Может быть, мы закончим с лирическими воспоминаниями и перейдем к делу?

– Никаких дел, собственно, нет, сеньор Радкевич: поверьте, ни у кого и в мыслях нет склонять вас к сотрудничеству или требовать ответных услуг, уперев наган в поясницу, – ваше отношение к нашему бизнесу ни для кого не секрет… Однако ликвидировав этого упыря-беспредельщика мистера Бишопа, вы оказали Картелю неоценимую услугу – а мы не привыкли оставаться в долгу, это вопрос принципа; будем считать, что мы с вами в расчете, о'кей? Ваш сеньор Викентио связался через посредников с сеньором Эскобедо, и наша субмарина, возвращаясь с задания в американских территориальных водах, эвакуировала вас – вот и все.

– Есть лишь одна проблема, она касается яхты «Птицелов», – продолжает мачо; а поскольку собеседник всем своим видом демонстрирует полнейшее незнакомство с этим названием, он, вздохнув, пускается в более подробные объяснения: – Похоже, вам тогда крупно повезло, что вертолет упал в море. На яхте вас уже ждал американский морской спецназ под началом лейтенанта Кларка. Они требовали от капитана, чтобы он сдал контрольные фразы для радиобмена с вами; капитан предпочел умереть… Не знаю, как у вас, а у нас в таких случаях положено обеспечить семью погибшего…

– Нет вопроса. Но у нас положено не только это, – тон Робингуда абсолютно бесстрастен, слова – как ледяные кубики из фризера, которые он задумчиво складывает во фразу-башенку. – Капитан Сатирос был абсолютно чист по любому закону, и его убийство – это БЕСПРЕДЕЛ. А беспредельщиков – хоть в наколках, хоть в погонах – надо гасить, иначе жизни не будет вовсе… У вас есть какая-нибудь информация на этого самого Кларка?

– Разумеется, есть, – чуть заметно усмехается мачо. – Боюсь только, чуток подустаревшая…

111

По телеэкрану бежит косая светлая рябь – мачо проматывает видеопленку, внимательно следя за танцем неоново-голубых штрихов на счетчике метража. Дождавшись нужных цифр, тычет в клавишу «Play».

…Удавленники всегда смотрятся неважно, и викинг в черном комбинезоне без знаков различия – не исключение; кому охота – откройте Леонида Андреева, «Рассказ о семи повешенных», и почитайте насчет «опухшего синего языка, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной», а мы – обойдемся. Висельная агония крутого лейтенанта Кларка явно пришлась на предыдущий, тактично промотанный мачо, кусок пленки – а теперь рубчатые подошвы морского спецназовца мерно, в такт легкому волнению, раскачиваются в паре метров над палубой «Птицелова».

А через нок-рею яхты перекинули уже следующую петлю – «узел Линча» (он же – «пиратская удавка») вывязан со знанием дела, строго на семь положенных оборотов, – и люди в скрывающих лица лыжно-террористических шапочках волокут уже по палубе следующего извивающегося от ужаса парня в черном спецназовском комбинезоне. И пока один из палачей в лыжных шапочках примеряет к шее американца затяжную петлю, другой буднично, с известными всем интонациями «Вы имеете право на один звонок адвокату, вы имеете право не отвечать на вопросы…» зачитывает следующий текст:

– Согласно Нионской конвенции от 1937 года ваши действия по захвату в международных водах яхты «Птицелов» квалифицируются как морское пиратство. Согласно официально не отмененному морскому артикулу от 1832 года акты морского пиратства, сопряженные с убийством пассажиров и членов экипажа – в данном случае капитана Сатироса – караются смертной казнью во внесудебном порядке непосредственно на месте совершения преступления либо пленения пиратов. Если вы верующий – в вашем распоряжении три минуты, чтоб уладить свои отношения со Всевышним.

– Не-е-е-ет!!! – заходится в крике парень; вот и все, потёк – не только в переносном, но и в прямом смысле… – Вы не можете меня убить!! Я не пират, я военнопленный!!

– Вот как? И в чьей же армии ты служишь?

– Сержант Чавез, сэр, военно-морской флот США! Вы ведь забрали мой идентификационный жетон…

– Среди промышляющих пиратством попадаются самые разные люди; есть, наверно, и американские моряки…

– Мы выполняли приказ своего командования, сэр! Богом клянусь!

– Как? я не ослышался? Американское командование официально отрядило своих военнослужащих на морской разбой?

– Наверно, можно сказать и так, сэр, – смотрит в пол парень.

– А что, можно сказать иначе?.. Не слышу ответа, сержант!

– Я не силен в законах, сэр. Я просто выполнял приказ.

– А преднамеренное убийство гражданского лица по ходу операции – это как, тоже выполнение приказа командования?

– Никак нет, сэр. Это была самодеятельность лейтенанта Кларка.

– Гм… И ты готов дать обо всем этом добровольные письменные показания?

Парень переводит затравленный взгляд со своего повешенного командира на раскачивающуюся над головой петлю, потом снова на повешенного, и наконец тихо выдыхает:

– Да…

Тут мачо выключает видюшник: «Ну, дальше неинтересно…» На некоторое время воцаряется молчание, а затем мачо уточняет:

– Как видите, возмездие мы взяли на себя. А вот компенсация семье погибшего – остается на вас.

– А что будет дальше? – кивает на видюшник Робингуд. – Если, конечно, не секрет?

– Никакого секрета. Всех участников этой истории доставят на Кипр… а может, и уже доставили. Там сержант Чавез с рядовым Дингом и предстанут перед судом как соучастники преднамеренного убийства в процессе пиратского промысла. Кипр – член Британского содружества, так что статьи по пиратству в их уголовном кодексе не отменены до сих пор; петля – не петля, но пожизненное заключение парням светит только так. Белому дому придется либо откреститься от своих солдат, либо публично признаться в пиратстве; при любом варианте дядя Сэм окажется по уши в дерьме.

– И каков же ваш интерес в этом деле?

– Тот самый, что давеча сформулировали вы сами: беспредельщиков надо гасить – кем бы они ни были.

112

За окнами вашингтонской резиденции – погожее утро; по влажным от росы тротуарам, густо усыпанным облетевшими от ночного ливня лепестками магнолий, повзводно и побатальонно вершат свою неукоснительную – хоть крыша гори! – трехкилометровую пробежку верные паладины бесхолестериновой диеты, безопасного секса и беспорочной службы.

Пыльнолицему человеку же сейчас явно не до проблем здоровья: после бессонной ночи пепельница перед ним заполнена доверху, а вот склянка растворимого кофе, напротив того, опустошена до самого донышка. Он тихим, потухшим голосом разговаривает по спутниковому телефону:

– …Да, полный провал. Их уже доставили на Кипр и предъявили обвинение в пиратском промысле, отягощенном убийством пассажиров и членов экипажа. Очень грамотно скроено – я пока не представляю, как мы будем отмываться…

– Это еще не полный провал, – мрачно откликается трубка. – Включите-ка TV: там идет пресс-конференция генерала Хамбургера, командующего этой вашей «Бурей в песочнице», – и приходится ему весьма хреново…

113

Генерал Хамбургер – лошадиная кальтенбруннеровская будка усажена на шварценеггеровские плечи, обтянутые мятой полевой формой: мы, мол, три минуты как из боя! – бросает раздраженно-вопросительный взгляд на сидящего одесную от него советника в штатском – того са́мого, что «интервьюировал» ночью «дядю Тома».

Пресс-конференция с самого начала свернула куда-то не туда. Предполагалось, что корреспонденты станут открывши рты внимать реляциям о ходе подавления последних очагов сопротивления ливийско-белорусских террористов (тут генерал имел специальную «домашнюю заготовку» для ответа на вполне вероятный вопрос: а отчего, дескать, все эти белорусы – чернокожие?) и леденящим душу рассказам о преступлениях свергнутого режима (тут фактура вполне натуральная; возможны лишь легкие шпильки типа: «И что, все эти кошмары стали известны лишь вчера вечером?»). Однако сволочные щелкоперы вместо того вцепились мертвой хваткой в сивокобылий бред этого накокаинившегося лягушатника насчет «Украденной победы» и слышать ни о чем не желают, кроме мифического русского спецназа… Генерал наш заметим в скобках – отнюдь не первый в истории боец информационной войны, подорвавшийся на этом минном поле и лишь тогда уже уразумевший, что опровергать вполне очевидную бредятину, не имеющую вообще никаких пересечений с реальностью, куда сложнее, чем правду…

– Повторяю для особо тупых: на острове нет и не было никакого русского спецназа!

– Могу ли я уточнить ваши слова так, – нагло гнет свое один из репортеров, – что «Американское командование не осведомлено о многочасовых перемещениях по острову большой группы людей в униформе российских parachutistes?» Людей, что на глазах у десятков свидетелей высадились в аэропорту под звуки русского гимна, а потом возглавили народ, штурмующий президентский дворец? Людей, которые наличествуют на десятках фотографий и видеопленок, которые дали несколько интервью для прессы…

– Мне нечего больше добавить на эту тему, – отрубает генерал.

– Мы полагаем, это могли быть какие-то самозванцы… или шутники, – примирительно вступает в дело штатский.

– То есть вы, наконец, признаете их существование! – торжествует газетчик; все дружно склоняются к ноутбукам – «…и в конце концов вынуждены были признать долго отрицаемое ими…» Вот ведь суки!..

В задних рядах встает флегматичный англичанин – тот самый, что в аэропорту, интервьюируя «спецназовцев», помянул «имеющиеся в распоряжении нашего издания сведения о совместной операции нескольких спецслужб по борьбе с наркобизнесом». Его весь этот «Праздник неповиновения» слабо развлекает; на расшалившихся коллег он взирает свысока и за всю прошедшую часть пресс-конференции даже ни разу не включал диктофона. Еще бы: его респектабельное издание – это не какая-нибудь вам «Ревю паризьен» (давно уже прозванная за невыносимую желтизну «Парижским комсомольцем»), оно кормить читателей байками о похождениях лабухов в голубых беретах не станет…

– Газета «Файнэншл ньюс», – веско представляется он, и штатский разом подбирается: ну вот, похоже, вступила тяжелая артиллерия. – Сегодня, в час пополуночи CNN демонстрировала репортаж о штурме виллы этого самого упыря-наркобарона десантниками 1-й Аэромобильной бригады. Утверждалось, что репортаж идет в прямом эфире…

– Он и шел в прямом эфире, прямей некуда! – чугунным голосом подтверждает генерал.

– Видите ли, в распоряжении нашего издания имеется видеофильм о штурме означенной виллы, снятый… ну, скажем – с иной точки, чем CNN-овский; так вот, если верить таймеру, вилла в действительности была взята уже к 11 вечера… Чем вы можете объяснить это двухчасовое расхождение?

Хук в челюсть, внезапный и точный; инервьюируемые явно «поплыли».

– Этого не может быть! – бухает генерал.

– Мне было бы легче ответить на ваш вопрос, если бы вы более детально рассказали о содержании видеофильма, – вкрадчиво предлагает штатский: пытается повиснуть на противнике в клинче, выигрывая время до гонга, – решение в общем верное…

– Это любительская видеозапись, состоящая из трех фрагментов. Первый – бой штурмующих с внешней охраной виллы в режиме скоротечного огневого контакта. Второй – труп хозяина виллы, застреленного – прадонэ муа! – всобственном туалете; время на таймере – 23.06. Третий фрагмент – камера пыток этого самого упыря, «карибского Ганнибала Лектора»; весь интерьер, включая отпрепарированные женские головы, несомненно идентичен тому, что известен теперь миру по CNN-овскому репортажу – только снято это на два часа раньше.

Дальше отмалчиваться уже нельзя – репортеры и так уже тарахтят по клавишам ноутбуков как сумасшедшие – и штатский, условным знаком велев напарнику-генералу заткнуться, пускается в импровизацию.

– Вы ведь понимаете, – с многозначительной улыбкой произносит он, – что такого рода военные операции обычно сопровождаются действиями специальных подразделений, так сказать, в тылу противника… Я ничего не утверждаю, но не могу исключить, что одна из наших разведгрупп, загодя заброшенных на остров… Ну, вы меня понимаете…

– Версия интересная, – безжалостно усмехается англичанин, – но почему в таком случае ваши рейнджеры разговаривают между собой ПО-РУССКИ?

Нокдаун. Рефери, счет!..

– Боюсь, что ваше уважаемое издание стало жертвой фальсификации… или мистификации, – закрывшись перчатками в глухой защите, штатский и не мечтает уже ни чем, кроме как дотянуть до гонга. – Кто-то надрал фрагментов из CNN-овского репортажа, наложил на них новый звуковой ряд и при этом фальсифицировал показания таймера…

– Я вынужден отвергнуть это ваше «объяснение», – методично добивает журналист. – Съемка была выполнена цифровой видеокамерой и поступила к нам в редакцию прямо в виде файлов около полуночи – то есть за час до того, как 1-я Аэромобильная начала свой якобы штурм… Время формирования самих файлов полностью соответствует этим датам. Кроме того, эти видеоматериалы были выложены авторами и в Интернет – опять-таки раньше начала «CNN-овского» штурма, это легко проверить. Так чтó там все-таки штурмовали ваши десантники, разнося ракетами архитектурные памятники?..

Все. Нокаут.

– Это ваша собственная фальшивка! – елозит, пытается привстать генерал.

– Никаких комментариев… – бросает на ринг полотенце штатский.