Текст книги "В чужом теле. Тайна жизни Николая де Райлана"

Часть I
Историческое расследование

Пролог написан в строгом соответствии с материалами газетных статей декабря 1906 года, полных домыслов, предположений и журналистских фантазий[1]1
  Список источников пролога приведен в конце книги.


[Закрыть]. В Историческом расследовании автор старался следовать фактам, отделяя зерна истины от плевел домыслов падких на сенсации репортеров. В результате многолетних поисков шаг за шагом удалось восстановить жизненный путь Николая де Райлана – путь необычного человека, сумевшего преодолеть заклятие пола, чья судьба во многом перекликается с судьбой перевоплотившейся в мужчину кавалерист-девицы Надежды Андреевны Дуровой[2]2
  Надежда Андреевна Дурова (1783–1866) – офицер кавалерии Русской Императорской армии, участница Отечественной войны 1812 года, писательница, автор мемуаров. В 1806–1816 гг., переодевшись в мужское платье, служила в кавалерийских частях под именами Александра Соколова и Александра Александрова. Участвовала во многих сражениях, включая Бородинское.


[Закрыть]. Так же как Дурова, Райлан происходила из дворянской семьи, в молодости сбежала из-под родительского крова, преобразилась в мужчину, стала гусаром, оставила дневниковые записи, похожие на увлекательный приключенческий роман.

Интерес к воспоминаниям Дуровой[3]3
  Дурова Н. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Часть I. С.-Петербург, 1836. Впервые отрывок из воспоминаний Дуровой был опубликован в журнале «Современник» кн. 2, 1836, с предисловием А. С. Пушкина.


[Закрыть], где она рассказывает как под личиной корнета Александрова принимала участие в Отечественной войне 1812 года, не угасает в течение почти двухсот лет, примером чему могут служить книги, пьеса, опера и фильмы, в которых нашли отражение приключения кавалерист-девицы[4]4
  Наиболее известным примером является фильм Эльдара Рязанова «Гусарская баллада» (1962) по пьесе А. Гладкова «Давным-давно».


[Закрыть]. И хотя Райлан не довелось участвовать в кровопролитных сражениях, хочется верить, что история ее/его жизни вызовет не меньший интерес у современных читателей.

Главными источниками сведений о жизни Николая де Райлана в Америке стали газетные публикации 1906–1908 годов и материалы чикагского гражданского суда, в котором слушалось дело о разводе Райлана с первой женой и дело о его наследстве. Без особой надежды на успех автор книги послал запрос в архив суда с просьбой отыскать дела Николая де Райлана. К большому удивлению, через месяц после непродолжительной переписки пришел увесистый пакет, содержащий копии 25 страниц бракоразводного процесса Райлана 1903 года[5]5
  Eugenia Raylan vs. Nicolai Raylan. De Raylan Divorce File G-240095, 1903. Circuit Court of Cook County, Cook County Clerk of Court Archives.


[Закрыть] и 130 страниц дела о его наследстве 1907–1908 гг. с подробными показаниями свидетелей, выступлениями адвокатов и судей, финансовыми и юридическими документами[6]6
  Estate of Nicolai Raylan, Probate File, P2-8482, 1907–1909. Cook County Clerk of Court Archives.


[Закрыть].

Одна из страниц судебных документов о наследстве сразу же привлекла внимание. Выглядела она довольно странно. Это был перевод на английский доверенности на ведение дел на имя чикагского консула барона Альберта Шлиппенбаха от матери Николая де Райлана, нотариально заверенный в Одессе 13/26 октября 1907 года. Необычность документа заключалась в том, что сквозь напечатанный на машинке английский текст[7]7
  Перевод доверенности на английский был заверен вице-консулом Соединенных Штатов в Одессе Альфредом Смитом.


[Закрыть] было отчетливо видно зеркальное изображение доверенности, написанной чернилами от руки на русском языке. Видимо, перевод был напечатан на тонкой бумаге, сквозь которую проступил рукописный оригинал: «Чрез предъявление сего доводится до сведения всех, что я, вдова Коллежского Асессора Серафима Петровна Терлецкая, будучи законной наследницею и ближайшею по родству Анны Мамертовны Терлецкой, именовавшей себя Николаем Константиновичем Райланом, умершей, назначаю Императорского Российского консула в Чикаго Именем моим действительным и законным поверенным <…> в совершении всех действий и формальностей следуемых или необходимых в получении вознаграждения, страховки и помощи за смерть вышеозначенной Анны Мамертовны Терлецкой, она же Николай Константинович Райлан, <…> сим даю вышеозначенному поверенному полное право заступать меня во всех судах и во всех необходимых случаях, получать и расписываться в получении моих наследственных частей…

В присутствии свидетелей подписано мною,

Серафимой Петровной Терлецкой, вдовой коллежского асессора.

13/26 октября 1907 года эта доверенность была составлена мною, Германом Самойловичем Гуровичем, нотариусом Одессы, в моей конторе, расположенной на Приморской улице д. 6 от имени Серафимы Петровны Терлецкой, вдовы Коллежского Асессора, которая проживает в Одессе на Софиевской улице, дом 11[8]8
  Терлецкая Серафима Петровна (Софиевская, 11) упоминается в издании: «Адресная и справочная книга всей Одессы с отделом Одесский уезд на 1912 год». Изд-во «Одесские новости», 1912. С. 300.


[Закрыть] и персонально мне известна».

Таким образом стало известно, что под именем Николая де Райлана скрывалась дочь коллежского асессора Анна Мамертовна Терлецкая, а её мать звали Серафима Петровна. Поиск сведений о Мамерте, Серафиме Петровне и Анне Терлецких в российских архивах не привел к положительному результату. Поэтому о том, как складывалась судьба Анны-Николая в России, долгое время можно было судить лишь по сведениям из двух тетрадей с «дневниковыми воспоминаниями» и письмами, найденными в Фениксе после смерти Райлана.

Тетради были посланы в российское консульство в Чикаго, затем переданы служащему чикагского департамента наследств и завещаний, которому было поручено вести дело о наследстве Райлана. Этим служащим был молодой чикагский адвокат Михаил Файнберг (1886–1957) – выходец из столицы Виленской губернии России города Вильна (ныне столица Литвы Вильнюс). Он с энтузиазмом взялся за расследование необычного дела: совершил поездку в Феникс, чтобы доказать пол де Райлана и опровергнуть притязания «вдовы» на его собственность, внимательно изучил рукописное наследие Николая и опубликовал, в переводе на английский, в газете Chicago Tribune некоторые письма и изложение дневниковых записей, которые потом с небольшими вариациями были перепечатаны многими американскими газетами[9]9
  «Diary Discloses De Raylan Plot», Chicago Daily Tribune, June 26, 1907: 7; «T e de Raylan mystery in process of unraveling», Arizona republican, June 29, 1907: 5. Все последующие цитаты из дневниковых записей Райлана приводятся по этому источнику.


[Закрыть].

В публикациях этот документ назван дневником, однако более точным является определение записки или воспоминания, поскольку написаны они были уже после прибытия автора в Америку. Записки охватывают несколько лет из жизни Райлана с 1888 по 1892 год, от учебы в старших классах гимназии в России до первых шагов на американской земле. В них приводится достойная автора детективных романов история перевоплощения в мужчину и перипетии бегства из России. К сожалению, краткость изложения газетной статьи и вероятные неточности перевода записок с русского на английский не дают ясной картины событий и переживаний их автора. Заметно, что это не оригинальный текст, а изложение чикагского журналиста, которому Файнберг, видимо, дал обширное интервью. К тому же читателю, хоть немного осведомленному с реалиями жизненного уклада в России в конце XIX века, уже с первых страниц записок становится ясно, что они представляют собой причудливую смесь вымысла и реальности. Несмотря на эти недостатки, дневниковые записи Райлана долгое время оставались единственным документом, по которому можно было представить себе жизнь Анны-Николая на родине.

И только когда книга о Райлане была практически завершена, по косвенной ссылке в недавно изданной книге по проблемам пола в итальянской культуре[10]10
  Lorenzo Benadusi, Paolo L. Bernardini, Elisa Bianco. Homosexuality in Italian literature, society, and culture, 1789–1919. Cambridge Scholars Publishing, 2017.


[Закрыть] выяснилось, что в 1917 году в российском журнале «Исторический вестник» была опубликована большая статья[11]11
  В. Н. Образцов. Разъяснение «Маленькой исторической тайны». Исторический вестник. Т. CXLIX. Июль-август 1917. С. 165–187.


[Закрыть] профессора Новороссийского университета (Одесса) В. Н. Образцова[12]12
  Профессор Владимир Николаевич Образцов (1873–1926) закончил с отличием медицинский факультет Казанского университета. С 1904 г. работал на кафедре нервных и душевных болезней Новороссийского университета. Автор более чем 30 научных работ, посвященных диагностике, клинике и лечению нервных и душевных заболеваний, председатель Одесского общества невропатологов и психиатров.


[Закрыть], в которой со слов матери Анны – С. П. Терлецкой – подробно рассказывалось о жизни её дочери от рождения до бегства в Америку. Серафима Петровна сама обратилась к профессору Образцову с просьбой опубликовать историю дочери, поделилась воспоминаниями и некоторыми документами (переписка с судебным следователем и чикагским консулом Шлиппенбахом). Одной из причин, побудившей Терлецкую предать историю своей семьи гласности, стала статья «Маленькая историческая тайна» её дальнего родственника Н. Виташевского[13]13
  По отдельным фразам в воспоминаниях С. П. Терлецкой можно с уверенностью говорить о том, что её дальним родственником по материнской линии был Николай Алексеевич Виташевский (1857–1918) – писатель, мемуарист, революционный деятель, актер и этнограф. Родился в Одессе, в 1878 г. получил 4 года каторги за революционную деятельность. Затем жил в ссылке в Якутии, занимался исследованиями быта и фольклора якутов. В 1897 г. вернулся в Украину. С Серафимой Петровной и её мужем Виташевский встречался в молодости в доме своего деда, и в 1898 году – уже после исчезновения Анны.


[Закрыть], опубликованная в 1915 году так же в «Историческом вестнике»[14]14
  Н. Виташевский. Маленькая историческая тайна. Исторический вестник. Т. CXLII, 1915, C. 485–494.


[Закрыть]. В ней автор, основываясь на слухах и сплетнях, рассказанных ему сестрой и тетей, повествует о загадочном ребенке – мальчике неизвестного происхождения, воспитывавшемся в семье Терлецких под видом девочки. Эти домыслы Серафима Петровна посчитала оскорбительными для себя, своих родственников и «памяти горячо любимой, ныне уже покойной дочери» и решила «способствовать раскрытию тайны, которую она переживала в своем материнском сердце».

Приводимая ниже история жизни Анны Терлецкой от рождения до бегства из России основывается на сведениях, приведенных в статьях Виташевского, Образцова и дневниковых воспоминаниях Райлана. Каждый из этих источников не может претендовать на истину в последней инстанции: в записках Райлана переплелись действительные события и фантазии автора, которые он, похоже, иногда принимал за реальность; Виташевский пользовался непроверенными слухами, а в наиболее полном и достоверном рассказе Серафимы Петровны заметны нестыковки и умолчания. Надеемся, что сравнение этих текстов, в которых одни и те же события преподносятся по-разному, поможет воссоздать правдивую картину жизни нашего героя.

Детство

По сведениям статьи Образцова, Анна Терлецкая родилась 12 декабря 1872 года в Одессе, в семье Ромуальда-Мамерта Мамертовича и Серафимы Петровны (1843 – после 1917) Терлецких. Серафима Петровна происходила из многочисленного дворянского рода Сизовых. Её отец Петр Тимофеевич Сизов в 1820 году закончил Штурманское черноморское училище, в течение более 30 лет ходил на различных судах у берегов Кавказа, участвовал в нескольких боевых стычках с турками, написал курс «Практической астрономии» по французским и немецким руководствам, в 1857 г. был уволен со службы с чином капитана 1-го ранга, скончался в 1871 году[15]15
  «Общий морской список», XI. – Соколов, «Русская морская библиотека», СПб. 1883 г., № 247.


[Закрыть]. Возможно, именно благодаря рассказам матери о дедушке-капитане Райлан говорил, что его отец был адмиралом.

Отец Анны – поляк по происхождению[16]16
  Отец Анны, вероятно, принадлежал к польской шляхте. Так в Гербовнике Несецкого (издание 1842 года) упоминается два рода Терлецких (польск, Terlecki): герба Сас, в воеводствах Великого Княжества Литовского и герба Пшесвянт, представители которого жили на территории Саноцкой земли – то есть современной юго-восточной Польши. Известен также герб Терлецких, внесенный в «Общий Гербовник дворянских родов Всероссийской Империи», часть II.


[Закрыть], католик, по образованию юрист. В момент знакомства с будущей супругой служил судебным чиновником при военном штабе. Образцов пишет, что любовь 18-летней Серафимы не вызвала сочувствия у её отца, он был решительно против заключения брака из-за польского происхождения жениха. Тем не менее дочь, страстно полюбившая красавца-поляка, воспротивилась родительской воле и пригрозила побегом. В конце концов отец дал согласие (свадьба состоялась в 1863 году), но отказался чем-либо обеспечить молодых. Поэтому в начале супружеской жизни им пришлось сильно нуждаться.

Встречавшийся в середине 1860-х в доме деда с четой Терлецких[17]17
  В статье Виташевского фамилия Терлецкий заменена на Чарнецкий. Чтобы не путать читателя, в книге употребляется настоящая фамилия.


[Закрыть] Н. Виташевский говорил о них как о паре, на которую все заглядывались: «она всех очаровывала: стройная, пропорционально сложенная, с прекрасным цветом лица, с живыми глазами и розовым ртом. Что касается её мужа, то это был красавец в полном смысле слова: необычайно правильные, хотя несколько крупные черты лица, умеренная полнота, вышесредний рост, а главное – печать интеллигентности и внутреннего сознания собственного достоинства, – все это резко выделяло его фигуру из ряда обычных посетителей деда. <…> Отношения между супругами были (или только казалось) идеальными. Они очень предупредительно относились друг к другу и ни о каких семейных “историях” в их доме никогда не возникало разговора».

Через год после свадьбы у Терлецких родился сын Виктор, но прожил всего семь лет – скончался от дифтерита, последующие двое детей – Николай и Ангелина, умерли от болезней в младенчестве. Казалось, Терлецких преследует злой рок. В 1868 году Серафима Петровна родила дочь Варвару, которую в семье любовно называли Вавочкой, а через четыре года, 12 декабря 1872 года, еще одну девочку. При крещении ей дали имя Анна[18]18
  У матери Анны имелось свидетельство Херсонской духовной консистории, акт крещения и служебный формуляр мужа с вписанными в него детьми, которые подтверждают факт рождения Анны Мамертовны в семье Терлецких.


[Закрыть], но в семье установился обычай называть Анну «Ниной», и новое имя осталось за нею так прочно, что даже некоторые знакомые не знали её действительного имени. Серафима Петровна рассказала, что Нина родилась слабой и хилой девочкой, была лишена живости и веселости: «Ребенок был каким-то маленьким флегматиком, ко всему относился холодно, ничего не желал и ни к чему не тянулся».

Вскоре после рождения Анны-Нины отец семейства оставил государственную службу и поступил юрисконсультом в находившееся в Петербурге правление Лозово-Севастопольской железной дороги (затем в правление Общества Юго-Западной железной дороги), и семья переехала в столицу Российской империи. Как поляк-католик Мамерт Мамертович не имел хороших перспектив на продвижение на государственной службе[19]19
  После подавления польского восстания 1863–1864 гг. властями культивировался образ поляка как противящегося законной власти: бунтовщика, заговорщика и мятежника.


[Закрыть], а работа на частных предприятиях, какими в то время были железные дороги, обеспечивала достойное существование.

Содержавшая в то время в Петербурге меблированные комнаты тетка Виташевского утверждала, что рождение Нины «сопровождалось баснословным поднятием их состояния. <…> Нина была окружена необыкновенной заботой, любовью и роскошью, далеко выходящими за пределы средств Терлецких», намекая на получение какого-то наследства. Со слов той же тети Виташевский пишет, что «в Петербурге у Терлецких “родился” ребенок, которого они воспитывали как девочку, под именем Нины (и соответственно одевали), но который на самом деле был мальчиком и, по всей вероятности, даже не был их сыном». Причиной этих слухов послужил эпизод, случившийся в 1884 году, когда Нине исполнилось двенадцать лет. В это время Серафима Петровна с двумя дочерями и гувернанткой некоторое время жили в Одессе в меблированных комнатах той самой тетки Виташевского, которая к тому времени перебралась из Петербурга в южный город.

«Ребенок, который жил при С. П. Терлецкой под именем “Нины” на правах её дочери был одеваем, конечно, в женское платье. Но он обнаруживал все ухватки мальчишки. <…> На этой почве между матерью и её “дочерью” происходило немало недоразумений. И вот однажды, рассерженный отказом в чем-то или раздраженный замечанием, которое ему пришлось выслушать от “мамы” или гувернантки, ребенок ворвался в своем обычном растерзанном виде в кухню и тут, жалуясь на якобы несправедливость по отношению к нему, ляпнул:

– Черт знает что со мною делают: одевают девочкой, не дают свободы, а на самом деле я мальчик и хочу жить, как живут мальчики… Скажу маме, что не буду носить больше платьев. <…> С этого момента в нашей семье утвердилось убеждение, что над прошлым ребенка, “родившегося” в семье Терлецких, лежит какая-то тайна», – писал Виташевский.

О том, была ли в прошлом Нины какая-то тайна и о причинах её странного поведения станет ясно из дальнейшего повествования. Сейчас же вернемся в 1875 год, когда Терлецкие переехали в Петербург, «предоставив слово» Серафиме Петровне.

«Когда ребенку исполнилось три года и здоровье его было по-прежнему слабым, я обратилась в Петербурге к профессору Быстрову[20]20
  Николай Иванович Быстров (1841–1906) – один из первых педиатров России, тайный советник; доктор медицины, основатель и первый профессор кафедры детских болезней Императорской Военно-медицинской академии, основатель Санкт-Петербургского Общества детских врачей, почётный лейб-педиатр Двора Его Императорского Величества.


[Закрыть]. Исследовав дочь, он посоветовал мне изменить её воспитание. “Одевайте, – говорил он, – Нину в костюмы мальчиков. Не стесняйте её тело никакими шнуровками и застежками. Устройте на дому трапецию, положите тюфячок и предоставьте ей полную свободу. Пусть она развивается как мальчик”. Я так и сделала. Через полгода девочка совершенно преобразилась. Она стала здоровее, бодрее, появился аппетит, а главное и самое замечательное, так это то, что она очень полюбила свои мальчишеские забавы и почти не отрывалась от них. Годы шли. Нина поправилась, и вот, когда ей наступил седьмой год, я решила одевать её как девочку. Но каково было моё удивление, когда я заметила, что Нина ненавидит свой новый костюм – платьице. Она начала просить меня избавить её от подобного наряда, уверяя, что костюмы девочек для нее невыносимы, но я не уступала. Нина расплакалась. “Я не хочу быть девочкой”, – говорила она, рыдая… <…> Нина пользовалась каждым удобным случаем, чтобы изрезать ножницами свое платье или испачкать его чернилами… Мало того, она ломала все свои игрушки, если только они соответствовали её полу. Куклы, колясочки, кроватки – все уничтожалось ею с каким-то особенным презрением и негодованием. Она даже отказывалась играть с девочками, её друзьями могли быть только мальчики, а любимыми игрушками – барабан, сабля и лошадка. Несмотря на эти странности, Нина была очень умной и доброй, хотя и вспыльчивой девочкой. Это была натура глубокая и очень впечатлительная».

Около 1883 года, когда Нине исполнилось 10 лет, семья переехала из Петербурга в Киев из-за изменений в служебной карьере отца семейства. Здесь Серафима Петровна определила дочерей в гимназию: Варвара пошла в четвертый класс, продолжив начатое в Петербурге обучение, а Нина в первый. В это время мать заметила у дочери новые странности: отвращение к волосам, заплетенным в косу, и к девической школьной форме. Иногда ночью Нина просыпалась и начинала горячо молиться. «Бывало, сижу с ней в комнате, и вдруг, обратившись лицом к иконе, она с печалью говорит: “Боже, почему ты сделал меня девочкой, а не мальчиком?” Это меня страшно удивляло, так как в период беременности, когда ожидалось появление на свет Нины, я страстно желала, чтобы родился мальчик».

Особенности поведения дочери подвигли мать вновь обратиться к светилам медицины – профессорам Н. М. Попову[21]21
  Николай Михайлович Попов (1854–1939) – выпускник санкт-петербургской медико-хирургической академии, проходил усовершенствование по нервным и душевным болезням в Лейпциге и Париже, работал профессором кафедры нервных и душевных болезней в Варшавском и Казанском университетах, первый руководитель кафедры нервных и душевных болезней Новороссийского университета в Одессе.


[Закрыть] и Е. И. Афанасьеву[22]22
  Афанасьев Евгений Иванович (1837–1897) – доктор медицины, ординарный профессор Киевского университета.


[Закрыть]: «Все они решили, чтобы я взяла дочь из гимназии вследствие её нервности и воспитывала её дома. Я так и поступила. Пригласила студента-филолога, который мог проходить бы с Ниной курс гимназии дома, а для усовершенствования её во французском языке пригласила француженку-гувернантку Ротон. Нине в это время было лет 15–16, и ушла она из гимназии будучи уже в четвертом классе. С француженкой она подружилась и очень её полюбила. Эта гувернантка понравилась и мне, так как она была хорошо образована, добра, не раздражительная, хотя и очень нервна. Помню, она всегда имела с собой флакончик с эфиром, которым часто пользовалась для своего успокоения.

Прошел год, два. Нина прилежно занималась со студентом – и поражала всех своими способностями. Она любила музыку, играла на фортепьяно, на гитаре, пела».

Далее Серафима Петровна поведала профессору Образцову, что Нина сильно привязалась и полюбила «добрую и умную гувернантку». Причем полюбила до такой степени, что дядя Нины и часто бывавший в их доме знакомый доктор не раз предупреждали мать о странном характере их отношений, намекая даже на «любовь двух женщин». Но Серафима Петровна не допускала такой возможности «и даже мыслей о подобных отношениях».

В 1890 году в семье Терлецких произошла новая трагедия – умерла сестра Нины Варвара. После окончания киевской гимназии её выдали замуж за богатого военного Волчанинова, а через год, в возрасте 22-х лет, она скончалась после родов от скоротечной чахотки. Младенца, по сведениям Виташевского, отдали на воспитание родителям мужа. Так из пяти детей в живых осталась только Нина. Вскоре после несчастья семья Терлецких вместе с гувернанткой Ротон вновь переехала в Санкт-Петербург.

Суммируя сведения, приведенные в статье Образцова, можно без сомнения утверждать, что девочка Нина-Аня действительно родилась в семье Мамерта Мамертовича и Серафимы Петровны Терлецких. Казалось бы, её ждала обычная судьба дочери не слишком богатых родителей дворянского происхождения: опека гувернантки в детстве, учеба в гимназии, обучение хорошим манерам и игре на музыкальных инструментах, выход в свет, свадьба с подходящим кандидатом, первенец, семейные заботы, еще дети, потом внуки… Однако с ранних лет поведение Нины отличалось от привычных канонов, её сознание вступило в противоречие с биологическим полом, она стала ощущать себя мальчиком, заключенным в девичье тело. Отсюда и капризы, и ночные страхи, и излишняя чувствительность. Родители, которым необычная дочка попортила немало крови, явно были в растерянности и не знали, что делать с таким ребенком. Не знали как помочь ему и врачи – в то время медицина могла лишь диагностировать такое поведение как психологическое отклонение.

При взрослении Нину стали посещать мысли о перевоплощении в мужчину. Серафима Петровна рассказала, что однажды, когда дочери исполнилось восемнадцать лет, она застала девушку плачущей, и на расспросы что случилось Нина ответила: «Мама, я здорова. Подожди, мамуся, год, тогда исполнится все то, что мне обещали, тогда ты все и узнаешь». А вскоре Серафима Петровна узнала от близкой знакомой, что Нина с нетерпением ждет момента, когда её, как ей кто-то обещал, сделают мужчиной.

Изменения происходили не только в сознании Нины, но и в её внешнем облике. В статье с изложением дневниковых записок Николая де Райлана была опубликована его/ее фотография[23]23
  Под фотографией приведены данные ателье, где она была сделана: «Фр. де Мезер. Киев». Действительно, такое ателье существовало в Киеве с 1865 года. Его владелец Франц де Мезер был самым уважаемым и известным киевским фотографом, носившим звание «Придворный фотограф её Величества королевы эллинов» (жены греческого короля Ольги Константиновны, родственницы Николая II).


[Закрыть], на которой она изображена в год окончания гимназии[24]24
  Хотя Нина перешла на домашнее обучение, по существовавшим тогда правилам она имела возможность экстерном сдавать ежегодные экзамены в гимназии, включая и выпускной экзамен.


[Закрыть]. Со снимка на нас смотрит скорее сорванец-мальчишка: короткая стрижка, озорной блеск в глазах, язвительная усмешка на губах. Облик, столь не похожий на благообразную барышню-гимназистку с длинной косой и потупленным взором.

По-другому детство и юность Анны-Нины выглядят в дневниковых записях Николая де Райлана, изложение которых было опубликовано в американских газетах[25]25
  Тексты статей из американских источников даются в переводе автора книги.


[Закрыть]. Приводимые ниже отрывки из записей здесь и в дальнейшем выделены курсивом.

В начале дневника Николай говорит об отце, называя его Владимиром: «Владимир, в котором заключен весь мир – известный и неизвестный!». Пишет, что она ничего не знает о нем, поскольку мать скрывала от нее тайну рождения.

Затем на нескольких страницах идет рассказ о её жизни школьницы, из которых следует, что во время учебы Николай (в дальнейшем преимущественно N[26]26
  В газетной публикации по отношению к автору по имени Николай (только это имя упоминается в записках) везде употребляется местоимение «она» (she), что затрудняет восприятие смысла текста. При дословном переводе получается: «Она (Николай) пошла», «Николай убедила» и т. д. Поэтому, чтобы не напрягать слух читателя, в таких случаях имя Николай заменялось на нейтральное «N».


[Закрыть]) была пьяницей, игроком и светским повесой. Мать отдала её в государственную школу для девочек в Киеве, которую она закончила в возрасте 16–17 лет. Во время учебы девушка много размышляла над своим прошлым, её отличали быстрый ум, яркий и стремительный характер, но внешне она не выделялась среди одноклассниц.

В это время мать, которая и раньше не бедствовала, неожиданно разбогатела на 250 тысяч рублей. Николай, – только под этим именем мы знаем Райлан (никаких относящихся к N женских имен в её бумагах не упоминается), – узнала о существовании этой суммы и захотела выяснить её источник. N стало известно (каким путем – в дневнике не раскрывается), что сумма была положена на её имя дворянином, а мать стала опекуном, распоряжающимся деньгами в интересах дочери.

Это открытие заинтересовало девушку, ей захотелось узнать тайну своего происхождения. Николай пишет о неоднократных разговорах с матерью, в которых та отказывалась говорить об отце. В конце концов у N возникло желание получить средства из опекунского фонда, которые она могла бы тратить по своему усмотрению. Де Райлан, или правильнее мисс Талецкая (Taletsky), задумала выдать себя за мужчину. Она думала, что сможет добиться цели и получить, по крайней мере, часть состояния матери, оказывая на неё постоянное давление.

Когда девушка оканчивала женскую школу, она придумала наполеоновский план, чтобы заставить мать заплатить ей значительную сумму или, по крайней мере, раскрыть тайну происхождения, которую она стремилась узнать с таким нетерпением; либо получить и то, и то. Её вдохновили два закона Российской империи: один объявляет преступлением, наказуемым лишением свободы, проникновение мальчика в школу для девочек, другой, регламентирующий обязательную военную службу, объявляет преступлением сокрытие мужского пола ребенка.

Подробности деталей, с которыми 16-летняя девушка принялась доказывать, что она мальчик, показывают, что она обладала выдающимся воображением и оригинальным мышлением. Ни одна деталь не осталась незавершенной. Прежде чем добиться поставленных целей, она прорабатывала убедительные меры по их обеспечению, придумывала четкие доказательства в случае вопросов по её полу.

С раннего детства N находилась на попечении гувернантки-француженки Луизы Ротон, которая была старше её на девять лет. С дальновидной проницательностью она решила, что Луиза была бы лучшим свидетелем из всех возможных, ведь они вместе росли, и сделала её своим доверенным лицом. Согласно дневнику, она сказала Луизе: «Вы видели меня в доме в облике девушки, когда на самом деле все это время я была мальчиком. Целью матери в утаивании моего пола было унаследовать или присвоить пришедшие ей деньги».

N убедила Луизу в правдивости своей истории, гувернантка согласилась уехать из Киева вместе с подопечной и организовать дело, которое заставит мать отказаться от денег и раскрыть секрет происхождения дочери. N рассказал гувернантке, что долгое время «он» был тайно влюблен в нее и женится на ней, как только получит деньги. Они вместе выехали из Киева и отправились в Санкт-Петербург, не сказав матери, куда и зачем собираются и когда вернутся. Правда, если верить дневнику, мать была не слишком обеспокоена отъездом дочери.

Уже первая фраза из дневниковых записей наталкивает на мысль, что они полны фантазий автора: ничего не знает об отце, мать скрывала от нее тайну рождения; во время учебы была пьяницей, игроком и светским повесой. Невозможно представить себе гимназистку в образе «пьяницы и картежницы», да еще и «светским повесой». Такая, с позволения сказать, «ученица» долго бы в гимназии царской России не удержалась. За воспитанницами строго наблюдали не только в классах, но и вне стен учебного заведения.

Вызывает сомнения и план Анны, «чтобы заставить мать заплатить ей значительную сумму». Неясно, почему, возбудив дело против матери, дочь, оказавшаяся сыном, получила бы доступ к деньгам, положенным на её имя. Ведь если бы мать проиграла суд, мог быть назначен другой опекун. Терлецкая-Райлан могла просто подождать несколько лет, пока не достигнет возраста 21 года, поскольку согласно законам Российской империи по достижении именно этого возраста дети получали право распоряжаться имуществом без участия попечителя.

Не представляются достоверными и ссылки автора записок на вдохновившие её начать дело против матери «два закона Российской империи». В «Своде законов Российской империи» не существовало ни закона, по которому мальчики, проникшие в женскую гимназию, подвергаются уголовному преследованию, ни закона о наказании за сокрытие мужского пола.

Нет оснований доверять словам Райлана и в том, что он убедил Луизу «в правдивости своей истории, и она согласилась уехать из Киева вместе с подопечной». На какие средства Луиза и Нина совершили вояж в Петербург? Ведь помимо железнодорожных билетов нужно было платить и за жилье, и за пропитание. Думается, здесь нужно доверять сведениям матери, согласно которым около 1890 года вся семья переехала в Петербург. Вызывает также сомнение, что Луиза, бывшая в течение многих лет гувернанткой, ни разу не застала свою подопечную обнаженной, воочию убедившись в её принадлежности к женскому полу.

С другой стороны, не во всем можно доверять и рассказу Серафимы Петровны. Так и Райлан, и Виташевский говорят о неожиданном богатстве, доставшемся матери Нины, а сама Серафима Петровна в своих откровениях ни словом об этом не упоминает. Вряд ли Николай и его дальний родственник могли выдумать одну и ту же легенду. Хотя сумма неожиданного богатства в 250 тысяч рублей (более 100 миллионов по нынешнему курсу) выглядит неправдоподобной, сдается, что Серафима Петровна намеренно умалчивала о нем. Скорее всего, одним из мотивов перевоплощения Нины, помимо стремления сменить пол, действительно стала идея завладеть частью состояния матери, подтверждением чему служит письмо матери к Анне, которое будет приведено в следующей главе.