Текст книги "В чужом теле. Тайна жизни Николая де Райлана"

Перевоплощение

Все последующие события говорят о том, что Нина выбрала строго определенную цель и шла к её достижению по заранее составленному плану. Она ждала лишь благоприятно сложившихся обстоятельств, чтобы осуществить заветное желание. Наконец, благоприятный момент наступил. В изложении Серафимы Петровны события развивались следующим образом…

В декабре 1891 года отец семейства, получив новое назначение, выехал в г. Уральск (Оренбургская губерния, ныне Западный Казахстан) на строящуюся Рязанско-Уральскую железную дорогу. Мать вместе с Ниной и гувернанткой Ротон остались в Петербурге, они должны были присоединиться к Мамерту Мамертовичу в мае 1892 года. За несколько дней до отъезда, когда все уже было распродано или уложено в дорожные баулы, Нина упросила мать отпустить её отобедать и попрощаться со своей подругой Женей Р., с семьей которых Терлецкие были хорошо знакомы, и отправилась в гости в сопровождении гувернантки на Васильевский остров. Вскоре Ротон возвратилась, сказав, что мать Жени захотела сама проводить Нину, и они должны возвратиться к 11 часам. Серафиму Петровну охватило нехорошее предчувствие: «…по мере наступления вечера я сделалась сама не своя… Мне вспомнилось, что Нина, прощаясь со мною, была как-то особенно нежна, как-то нервно и горячо целовала меня».

Предчувствия её не обманули. «Ровно в одиннадцать часов в передней раздался звонок. Я сама бросилась открывать в полной уверенности, что встречу Нину, но к моему удивлению вошел посыльный и вручил письмо, запечатанное нашей печатью и адресованное на моё имя. По почерку я узнала, что письмо от Нины. Она писала: “Мама, прости меня, я тебя обманула. Когда ты получишь это письмо, меня уж не будет больше в живых. Я утомлена, жизнь мне надоела. Не ищи меня. Уезжай скорее к папе в Уральск. Люди тебя не поймут и будут делать разные предположения и этим тебя расстраивать. Молю тебя, уезжай скорее. Прости, прости, прости”».

С несчастной Серафимой Петровной сделался истерический припадок. Вызывали врачей… Потом, уже ночью, вместе с жившим в том же доме знакомым она отправилась со злополучным письмом к петербургскому градоначальнику фон Валю[27]27
  Виктор Вильгельмович фон Валь (1840–1915), государственный деятель, генерал от кавалерии, в 1892–1895 гг. петербургский градоначальник.


[Закрыть]. Прочитав письмо, градоначальник несколько успокоил Серафиму Петровну, высказав твердое убеждение, что написано оно было с целью ввести в заблуждение. Тем не менее он отдал распоряжение о поиске тела речной полиции, а впоследствии установил, что письмо было передано посыльному дамой в густой черной вуали.

Рассказывая эту историю, Серафима Петровна ясно намекала, что гувернантка Ротон была посвящена в планы Нины, направляла её и стала злым гением семьи. Так она почему-то не осталась с Ниной в гостях в день её исчезновения. Казалось, «Ротон была искренне удручена происшедшим, плакала и много молилась…» Но одновременно она «развивала мысль о возможности действительного самоубийства Нины», настаивала на скорейшем отъезде в Уральск, ссылаясь на необходимость подготовить к несчастью Мамерта Мамертовича, прежде он сам обо всем узнает.

Поскольку первые поиски не дали положительных результатов, Серафима Петровна вместе с Ротон (странно, что гувернантку сразу не рассчитали) отправилась в Уральск, а через две недели Мамерт Мамертович получил телеграмму от московского племянника, в которой тот сообщал, что Нина жива, выдает себя за не помнящего родства Владимира, находится в Москве у присяжного поверенного адвоката Плевако[28]28
  Плевако Федор Никифорович (1842–1908) – известнейший московский адвокат, выдающийся судебный оратор, статский советник. Его называли «московским Златоустом»; современники говорили, что в адвокатуре он занимает такое же место, как Пушкин в русской поэзии.


[Закрыть], а её дело ведет судебный следователь по важнейшим делам Сахаров[29]29
  Сахаров Николай Васильевич (1829–1902) – известный российский криминалист и публицист. С 1879 года назначен следователем по особо важным делам московского окружного суда, расследовал наиболее тяжкие преступления, происходившие тогда в старой столице.


[Закрыть]!

Родители сразу телеграфировали Сахарову, что под именем Владимира скрывается их дочь Нина, и Серафима Петровна выехала в Москву, надеясь вернуть беглянку. Встретившись с племянником, она узнала от него, что еще в Петербурге он видел переодетую в мужскую одежду Нину, но не решился её остановить, опасаясь, что после этого Нина будет тщательнее скрывать свое инкогнито.

Затем, по словам матери, она посетила судебного следователя Сахарова и адвоката Плевако. Последний сообщил ей, что Нина в облике Владимира явилась в Москву из Петербурга с письмом от обер-прокурора Священного Синода Константина Петровича Победоносцева[30]30
  Константин Петрович Победоносцев (1827–1907) – государственный деятель (сенатор, член Государственного совета), учёный-правовед, писатель, переводчик и историк церкви, с 1880 года занимал должность обер-прокурора Святейшего Синода (представителя императора в Синоде), был ярым поборником самодержавия, православия и народности. В годы правления императора Александра III (1881–1894), к которым относятся описываемые события, Победоносцев был ближайшим советником царя, имел на него большое влияние. Одни называли его «великим инквизитором» и «князем тьмы», другие – «спасителем России».


[Закрыть], просившего Ф. Н. Плевако расследовать дело юноши! Но получив телеграмму о выезде в Москву матери, Плевако сообщил об этом жившему у него Владимиру. Поняв, что его инкогнито раскрыто, Владимир бежал, и найти его не удалось.

Серафима Петровна также рассказала Образцову, что после визита в Москву она посетила К. П. Победоносцева, который отнесся к ней очень сочувственно и сообщил следующее: «приблизительно за год до побега Нины из дома к нему на прием явилась девушка и просила его установить её род, указав, что хотя она и одевается девушкой, но на самом деле она юноша, причем сын итальянского принца, отданный на воспитание чужим людям за огромные деньги для сокрытия его действительного происхождения». Рассказанная история показалась Победоносцеву настолько неправдоподобной, что он не придал ей особого значения, полагая, что перед ним душевнобольная. Однако спустя год эта особа вновь явилась к нему, но уже в сопровождении другой девушки, утверждавшей, что её спутница является её переодетым женихом, с которым она намерена вступить в брак, но препятствием служит неустановленный пол жениха. По словам Серафимы Петровны, мужской пол посетителя якобы был установлен, после чего Нина была отправлена в Москву к Плевако.

Далее в статье приводятся некоторые письма следователя Сахарова к Серафиме Петровне, которые она просила опубликовать, чтобы «опровергнуть легенду г. Виташевского». В первом письме, датированном 13 июля 1892 года, следователь сообщал, что Анну Мамертовну найти в Москве не удалось. «У Плевако она не была с тех пор, как ушла от него. Она не могла к нему пойти после того наполненного упреками ему за возбуждение дела письма, которое оставила она, уходя от него. Если будут какие-нибудь вести о ней, я сейчас же Вам напишу. Прошу принять уверения в полнейшем к Вам уважении. Н. Сахаров».

Во втором письме, датированном 11 августа 1892 года, Сахаров сообщал, что новых сведений об Анне Мамертовне нет, хотя он не раз писал в сыскную полицию С.-Петербурга о розыске её у Р-н. Далее в письме говорится о свидетелях по делу об установлении действительных родителей Анны Терлецкой, в результате показаний которых «твердо установлено, что Анна Мамертовна бесспорно есть Ваша дочь и что ни о какой подмене не может быть речи».

Третьим опубликованным документом было постановление судебного следователя Сахарова по делу о Владимире. Оно весьма любопытно. Поэтому приведем его полностью.

«1892 года 13 ноября, Судебный Следователь Московского Окружного суда по важнейшим делам, рассмотрев настоящее дело, нашел, что 26 мая сего года к г-ну Прокурору Окружного Суда явился молодой человек в мужском костюме, заявил себя не имеющим акта состояния и фамилии Владимиром, сообщил, что доселе он воспитывался у посторонних людей, которых он считал родителями, но недавно узнал, что он им чужой, а кто он такой не знает, потому что воспитатели его скрывали это от всех такими приемами, обнаруживать которых он не желает. Имен своих воспитателей он не назвал и места своего прежнего жительства не указал. Ввиду такого своего положения он просил обнаружить его происхождение. В том же смысле он дал 30-го того же мая показание у Судебного следователя, вследствие чего привлечен к ответственности по 950 ст. Уложения о Наказаниях (бродяжничество)[31]31
  Согласно статьям 950 и 951 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года»: «бродягами признаются и подвергаются наказаниям за бродяжничество <…> как жительствующие, так и переходящие или переезжающие из места в место не только без ведома надлежащих полицейских начальств и без установленных на то видов, но и без всяких средств доказать настоящее свое состояние или звание, или же упорно от сего отказывающиеся. Бродяга, называющий себя не помнящим родства, или же под иным каким-либо предлогом упорно отказывающийся объявить о своем состоянии или звании и постоянном месте жительства присуждается: к отдаче в исправительные арестантские отделения на четыре года, потом же, а равно и в случае негодности к работам в арестантских отделениях, водворяется в сибирских или других отдаленных губерниях по усмотрению министерства внутренних дел. Женщины отдаются в тюрьмы на тот же срок, и потом отправляются на водворение в Сибирь».


[Закрыть]. Вслед за тем к Судебному Следователю явилась жена Коллежского Советника[32]32
  Судя по нотариально заверенной доверенности Серафимы Петровны – Мамерт Мамертович дослужился до чина Коллежского Асессора, а не советника.


[Закрыть] Серафима Петровна Терлецкая, живущая в г. Уральске вместе с мужем своим Мамертом Мамертовичем Терлецким, и заявила, что лицо, явившееся к московским судебным властям под именем не помнящего родства Владимира, есть родная дочь её и её мужа Анна, родившаяся 12 декабря 1872 г., постоянно жившая с ними до 13 мая 1892 г., в этот же день приславшая в С.-Петербурге с посыльным письмо о своем намерении покончить жизнь самоубийством. Вместе с тем г. Терлецкая представила подлинное метрическое свидетельство Херсонской духовной консистории, удостоверяющее происхождение Анны от Терлецких, а также другие бумаги, доказывающие этот факт, и вместе с тем сделала указание на целый ряд лиц, которые могут подтвердить, что Анна есть дочь Терлецких. Произведенным исследованием вполне установлено, что лицо, явившееся в Москву под именем не помнящего родства Владимира, есть девица Анна, рожденная от г.г. Терлецких и скрывшаяся от них 13 мая 1892 г. по причинам, недостаточно выясненным следствием.

<…>Таким образом, находя, что происхождение и звание названого лица представляется обнаруженным, Судебный следователь постановил настоящее дело направить через г-на Товарища прокурора 1 уч. гор. Москвы в Московский Окружной Суд для прекращения в порядке 277 ст. Уст[ава] Уг[оловного] Суд[опроизводства][33]33
  277 статья Устава уголовного судопроизводства (1864) гласила, что производство следствия может быть прекращено только судом. Когда судебный следователь не найдет оснований продолжать следствие, то, приостановив производство, испрашивает на прекращение дела разрешение суда через прокурора.


[Закрыть], а вещественные доказательства, поименованные в особой описи, передать на хранение в Архив Окружного суда. Причем судебный Следователь полагал бы в случае прекращения дела Окружным судом вещественные доказательства возвратить тем лицам, коим представлены они к следствию. Копия верна. Судебный следователь Сахаров».

Та же история перевоплощения и бегства в статье с дневниковыми записями Николая де Райлана выглядит, по сравнению с рассказом Серафимы Петровны, во многом по-другому:

Подготовка к превращению в мужчину заняла около двух лет, события стали стремительно разворачиваться в 1890 году. По-видимому, в 1891 году, после того как две девушки короткое время прожили в Санкт-Петербурге, Луиза Ротон, по просьбе Николая, написала письмо обер-прокурору Святейшего Синода Георгию Победоносцеву, попросив его о встрече.

Государственный муж и священник, личный советник царя, которого иногда называли диктатором России, проявил интерес к делу и вызвал Николая к себе во дворец. Одетая в мужскую одежду девушка пошла туда одна, и в конце концов ей удалось убедить обер-прокурора, что она говорит правду. Обер-прокурор помог Николаю в составлении жалобы на мать, которая была подана в одесский суд. Райлан надеялась, что этим шагом заставит мать прийти к соглашению и дело до суда не дойдет. Возможно, это были слишком поспешные шаги для девушки в то время. Она опасалась, что её обман будет раскрыт, если начнется разбирательство, но отступать было не в её правилах, и она продолжила дело.

По просьбе прокурора Райлан свидетельствовала под присягой в суде Одессы по жалобе на её мать. В дневнике сказано, что запись об обвинениях Николая имеется в Одесском суде. Потом обер-прокурор сам приехал в этот город, чтобы проинструктировать полицию. Мать Николая была арестована, началась подготовка к судебному процессу и она обратилась за консультацией к киевскому адвокату Плавако[34]34
  Несомненно, Райлан подразумевает московского адвоката Ф. Н. Плевако.


[Закрыть].

На этом этапе N осознала, что надо быть осмотрительной и что она, вероятно, попадет в тюрьму, если подвергнется медицинскому обследованию, необходимому для официального слушания дела, хотя и смогла обмануть обер-прокурора. Николай и Луиза увидели, что «игра окончена», и отказались от своего плана.

В Санкт-Петербурге N познакомилась с молодой женщиной по имени Женя Раздорн и закрутила с ней роман, когда Луизы Ротон не было рядом. Судя по дневнику, она заводила романы почти с каждой женщиной, которую встречала на своем пути. Райлан сообщила Жене, что «ему» грозит опасность, и хотя Женя не понимала, зачем её жениху надо срочно бежать, она пришла на помощь и собрала достаточно денег для побега Николая в Гельсингфорс[35]35
  Старое название столицы Финляндии Хельсинки.


[Закрыть]. Перед отъездом Райлан направила письмо обер-прокурору, где сообщала, что «его» сыновья преданность не позволяет свидетельствовать против матери, поэтому «он» вынужден бежать, чтобы сохранить имя и честь той, которой «он» обязан своим рождением.

Обер-прокурор был огорчен таким поворотом событий, но приказал начать подготовку к слушаниям в суде. Он сказал, что все может быть доказано и без присутствия истицы. В то же время он поручил полиции установить за ней слежку. Возлюбленная Женя осталась в Петербурге и должна была сообщать Николаю о мерах, принимаемых полицией.

Суд над матерью начался, обер-прокурор был на нем главным свидетелем обвинения. Там же присутствовала и Луиза Ротон, которая подтвердила показания обер-прокурора о мужском поле Николая. Но адвокат матери нашел достойный ответ, он призвал в свидетели врача, который принимал роды Николая и крестившего её священника. Оба показали, что Николай был, безусловно, рожден девочкой. Обер-прокурор пришел в ярость, ведь он видел «доказательство» собственными глазами.

Победоносцев оказался в деликатном положении, поскольку он стал помогать Николаю, лично руководил разбирательством и подтвердил под присягой, что она была мальчиком. Неловко было признавать, что его ввели в заблуждение. Историю быстро замяли, дело было прекращено, но тайная полиция России была послана по следу сбежавшей девушки и в течение многих лет пыталась её разыскать. В дневнике Николай выражает опасения, что у неё были бы большие неприятности, если бы её поймали и увезли обратно в Россию: затаенное чувство страха ареста встречается на всех страницах этого замечательного документа.

И наконец, вот как выглядит та же история в статье дальнего родственника Терлецких Н. Виташевского: «По всей вероятности, ребенку в конце концов стало невтерпеж его нелепое положение. Но несомненно, что сюда присоединилось и то обстоятельство, что ему были доставлены верные сведения о его происхождении.

Когда “Нине” было уже 18–19 лет, она неожиданно исчезла. Терлецкие проживали тогда по-прежнему в Киеве. По некоторым признакам было тогда же сделано предположение окружающими (но видимо, не Терлецкими), что именно гувернантка содействовала побегу “Нины”.

“Нина”, впрочем, оставила записку своей “маме”, из которой С. П. Терлецкая заподозрила, что “Нина” покончила самоубийством. “Нина” просила, чтобы её не искали, и уверяла, что они никогда друг с другом не увидятся. Тем не менее С. П. Терлецкая подняла тревогу и начала поиски. Ребенок отыскался, но… слишком далеко от Терлецких; они с ним вообще больше не увиделись.

Как стало известным спустя долгое время, “Нина” обратилась сначала к знаменитому адвокату Плевако в Москве. Плевако, выслушав “Нину”, не нашел иного совета, как то, чтобы “Нина” обратилась к Победоносцеву. Что происходило между таинственным молодым человеком и знаменитым временщиком 1880-х годов наедине в кабинете последнего, – этого пока никто не знает. Но результаты этого свидания оказались поразительными.

Прежде всего произведено было негласное расследование дела: вызывали (в Москву или Петербург, – не знаю) к допросу С. П. Терлецкую. Та утверждала, что “Нина” её ребенок; в подтверждение этого она ссылалась на мою тетку, Е. Г. Канели, которую тоже допрашивали.

Тем временем “Нина” был переряжен в мужское платье и окружен необычайно богатой и торжественной обстановкой. Упорно ходил слух, что он был принят у одной высокой особы… Во всяком случае, никто из знакомых “Нины” больше не видел “его”: говорили, что “ему” предложено было покинуть пределы империи и поселиться за границей. С. П. Терлецкая говорила (или писала) моей тетке Е. Г. Канели, что она привязана к “Нине”, что без “него” жить не может, и умоляла “его” возвратиться домой, обещая не считаться с тем, девица ли “он”, или молодой человек. Но… Нина наотрез отказалась. Однако из-за границы “он” писал С. П. Терлецкой, что хочет приехать в Россию, чтобы повидаться с ней, своей “мамой”. Но тогда уже С. П. Терлецкая не пожелала “его” видеть… Это было уже в начале 1890-х годов».

У внимательного читателя должно возникнуть много вопросов к любой из трех версий. Каждая содержит явные нестыковки, но есть в них и общие моменты. Так все авторы упоминают в связи с побегом и перевоплощением Анны громкие имена Ф. Н. Плевако и К. П. Победоносцева. Ни Образцов, ни Виташевский не знали о существовании записок Райлана, так же как и он не мог догадываться, что его жизнеописание станет достоянием гласности в России. Поэтому не приходится сомневаться, что девятнадцатилетняя Анна действительно встречалась с самым известным российским адвокатом и одним из наиболее могущественных приближенных царя, смогла убедить их в своей правоте и попыталась с их помощью «узаконить» свое перевоплощение. А тот факт, что в постановлении судебного следователя Сахарова ни Победоносцев, ни Плевако не упоминаются, скорее, говорит о том, что их участие в скандальном происшествии, окончившемся конфузом, тщательно скрывалось. Прав был в своих записках Райлан – дело постарались замять. Общими местами во всех источниках являются также побег из Санкт-Петербурга, близкая дружба с гувернанткой и письмо о самоубийстве.

Если не придираться к мелким деталям, то в версии, рассказанной Серафимой Петровной, все выглядит более-менее правдоподобно за исключением нескольких моментов. Как Нину мог обнаружить в Москве её двоюродный брат, он же племянник матери? Ведь вероятность случайной встречи в большом городе чрезвычайно мала. Непонятно также, почему племянник не сообщил тете о встрече с переодетой в мужское платье Ниной в Петербурге? Весьма туманно, явно многое недосказывая, говорит Серафима Петровна о встречах с Плевако и Победоносцевым. Непонятно, по собственной инициативе или по наущению Ф. Н. Плевако Нина явилась к прокурору окружного суда в образе не помнящего родства Владимира. Почему, раскрыв инкогнито Владимира, опытный Федор Никифорович дал ему возможность ускользнуть и вместе с тем возбудил уголовное дело о бродяжничестве против Николая?

Еще больше вопросов возникает после прочтения эпизодов побега в дневниковых записях Николая де Райлана, начиная от жизни в Петербурге вдвоем с гувернанткой, до процесса над матерью в Одессе, на котором обер-прокурор Священного синода якобы самолично давал показания. Вряд ли государственный муж, являвшийся по мнению многих тайным правителем России, мог принять непосредственное участие в деле Райлана, тем более свидетельствовать на суде по его делу[36]36
  Такой пикантный судебный процесс, тем более с участием К. П. Победоносцева, не мог бы не найти отражения на страницах газет тех лет. Однако ни в газете «Новое время», ни в газете «Одесский листок» за 1892 год следов дела против С. П. Терлецкой обнаружить не удалось.


[Закрыть]. Но как ученый-правовед, автор «Курса гражданского права», в котором подробно рассматривались «семейственные, наследственные и завещательные» права, Победоносцев мог заинтересоваться таким необычным случаем и привлечь к нему своего давнего знакомого Федора Никифоровича Плевако[37]37
  О дружбе Победоносцева с Плевако см.: Смолярчук В. И., Адвокат Ф. Плевако, Челябинск, 1989. С.94–95.


[Закрыть].

В статье Виташевского, несмотря на то, что источником сведений в ней являлись преимущественно сплетни и пересуды родственников, заслуживает внимания рассказ о том, что в отношении Серафимы Петровны проводилось негласное расследование и то, что она внезапно разбогатела, поскольку об этом также говорится в записях Райлана.

После бегства дочери из-под родительского крыла Серафима Петровна переехала к мужу в Уральск. Вскоре прежде цветущий Мамерт Мамертович заболел чахоткой и был вынужден оставить службу. Супруги вернулись в родную Одессу, однако теплый климат и лечение не помогли, и отец Нины скончался, так и не увидев своего единственного оставшегося в живых ребенка. Впрочем, никогда не встретилась с Ниной и Серафима Петровна. По её словам, она догадывалась, что блудная дочь оказалась в Америке, получив от Нины переданное с третьим лицом письмо: «Милая дорогая мама, я очень скучаю по тебе. Прости меня за причиненное горе. У меня сильное желание жить с тобой. Я получаю вдвое больше, чем отец получал. Я пришлю к тебе вестника, который с тобой поговорит, и если ты согласишься на мои условия, то я дам тебе полный комфорт жизни и мы с тобой никогда не расстанемся»[38]38
  Это письмо, написанное, вероятно, вскоре после приезда Райлана в Америку, было предоставлено Образцову в копии, так что неизвестно, насколько оно достоверно.


[Закрыть].

Далее в статье Образцова приводятся сведения, что только в 1907 году Серафима Петровна узнала о судьбе своей блудной дочери, получив из Чикаго письмо о смерти Анны Терлецкой в Аризоне. Однако здесь Серафима Петровна явно лукавит! В статье с изложением дневниковых записей говорится, что в 1904 году Райлан скопировал в тетрадь письмо к Евгении Раздорн из Петербурга, с которой постоянно вел переписку. С той самой Женей Р-н, после встречи с которой Нина бежала в Москву. В письме она просила Женю узнать где находится её мать, жива она или нет, оставила ли завещание? Если да, то каково его содержание?

Петербургская пассия переслала это письмо матери Николая, та ответила, и Женя отправила в Чикаго ответ, который был приведен в статье с изложением дневника Райлана:

Вы можете сказать моей дочери, что после того, как она принесла мне столько страданий из-за наших разногласий, после того, как она не давала о себе знать в течение 12 лет и я уже думала, что она умерла… я не желаю больше слышать о ней. Пусть все останется как было. Сделайте одолжение, не тревожьте меня более. Она хочет знать, оставила ли я завещание? Вы можете сказать ей, что я собираюсь оставить все моё имущество тем, кто заботится обо мне в старости. Пусть знает, что после того, как она принесла мне столько горя с целью отобрать моё состояние, ей ничего не останется.

У нас нет оснований считать, что текст письма мог быть намеренно искажен репортерами, для этого не было никаких причин. Значит, Анна-Нина-Николай действительно покушалась на состояние матери и принесла ей много страданий! Значит, скорее всего, существовало реальное судебное дело, хотя, возможно, и без прямого участия Победоносцева.

Вряд ли теперь возможно восстановить реальный ход событий перевоплощения Анны-Нины во Владимира-Николая и её бегства. Что происходило в голове у девятнадцатилетней Анны, каков был её истинный план, как ей удалось убедить умудренного опытом государственного деятеля в том, что её родители могли скрывать её истинный пол; открыла ли она их имя обер-прокурору, как племянник Анны мог узнать о её нахождении у Ф. Н. Плевако? На эти вопросы автор книги не смог найти убедительных ответов, поэтому не стал поддаваться соблазну развить приключенческий сюжет, основываясь на фантазиях и предположениях, а ограничился изложением опубликованных сведений, предоставив читателю возможность самому домыслить картину произошедшего, руководствуясь собственной логикой и интуицией.

Можно лишь добавить, что, на взгляд автора книги, Анна явилась в облике не помнящего родства Владимира к московскому окружному прокурору по инициативе Плевако, который заранее обговорил с прокурором этот шаг, чтобы возбудить официальное дело. После раскрытия инкогнито Владимира знаменитый адвокат сознательно дал ему возможность скрыться, поскольку проникся к молодому человеку симпатией. Он понимал, что Анне-Владимиру при задержании грозила реальная опасность тюремного заключения.

Владимир же искренне верил, что женское тело было дано «ему» по злой ошибке природы, и он сможет убедить в принадлежности к мужскому полу хоть бога, хоть черта, не говоря уже о представителях государственной машины, и надеялся, что до медицинского освидетельствования дело не дойдет.