Текст книги "Полицейская фортуна"

Глава 5

В начале шестого вечера, когда на Екатеринбург опустились сумерки, Чубасов снова вызвал к себе Шульгина. Он мог контролировать ситуацию и без зама, но мудрый руководитель всегда оставит про запас шанс отойти от дел, оставшись не при них. Генерал-майор человек настырный, не без гордыни, а потому землю пахать будет и убийц Крыльникова искать станет. Мотивация для этого велика – кресло первого заместителя было свободно. Но, когда начнется подведение итогов этого мероприятия у министра, перед собой всегда можно поставить Шульгина. Все зависит от итогов расследования. Если дело выгорит, то первым благодарность от министра получит, конечно, Чубасов. Если провалится – можно вывести из строя Шульгина и сообщить министру, кто руководил сыском убийц уважаемого в правоохранительных органах полицейского.

Быть в курсе развивающихся событий мудрому руководителю нужно всегда. Первый день прошел скомканно, определенную ложку нервозности в бочку ледяного спокойствия внес следователь из Генпрокуратуры, и теперь хотелось, чтобы закончился этот день хорошо, дабы так и началось завтрашнее утро.

Шульгин прибыл, как всегда, начисто выбритый, хорошо пахнущий, в отутюженном мундире. Не замечать такие мелочи руководители не могут и всегда отдают дань этому проявлению уважения к старшим по должности и званию. Прибыл Шульгин не с пустыми руками. В кабинет Чубасова просто так заходить глупо. С кем поговорить, генерал-лейтенант найдет и без присутствия подчиненных. Под мышкой генерал-майора блестела лакировкой кожзаменителя папка, по толщине которой можно было догадываться, что без дел Шульгин в кабинете не сидит.

Кивнув на стул, Чубасов коротко спросил:

– Ну?

В контексте сложившейся обстановки иного вопроса не требовалось, и, если говорить более точно, вообще не требовалось никаких вопросов, а потому короткий звук, раздавшийся из уст начальника, Шульгин воспринял как тревожное ожидание неизвестного.

– Старший группы, введенной в бригаду Кряжина, выходил на связь трижды. В тринадцать часов он доложил, что знакомство состоялось. Отношение следователя к ним он расценивает как осторожное, но не подозрительное…

– Кто бы думал иначе, – перебил, чиркая спичкой, генерал. – Класть палец ему в рот нужно очень внимательно. На лице одно, а говорит другое.

– Вторично капитан позвонил в половине третьего. Сообщил, что Кряжин направил всех троих на поиски крупье по прозвищу Туз, назначив старшим не его, а Марченко.

– Вот лиса! – ядовито усмехнулся Чубасов. Восхищаться было чему. При знакомстве капитан, человек Шульгина, был представлен следователю Генпрокуратуры как старший группы. А Кряжин, обязывая эту группу выполнением своего отдельного поручения, воспользовался своим правом руководителя следственной бригады и старшим назначил другого и, как сейчас выясняется, самого посредственного из двоих оставшихся. Таким образом, теперь советник будет разговаривать только с ним, и на подготовку его к этим разговорам у человека Шульгина будет уходить драгоценное время. – Он нас расколол, что ли?

– Не думаю, – возразил Шульгин. – Кряжин вел так себя изначально. Ему нужен был Сидельников из МУРа, и больше никто. Его неприятие нашей группы – не главный принцип недоверчивости Кряжина. Тревожит другое. У меня сложилось впечатление, что он пытается провести всех вокруг. Просит дела следственной группы Крыльникова по «Олимпу», после чего нам следует догадаться, что он тут же начнет составлять разговоры с кем-то из них, а сам исчезает.

– Как это – исчезает??

Никто не знает, где он. Но последний раз его видели в аэропорту.

– Странно.

Сразу после беседы с президентом «Олимпа», из которой Антон почерпнул много нового и интересного – все больше о ходе расследования бригадой Крыльникова, он усадил за руль Сидельникова, а сам вынул из кармана цифровой диктофон и перевел разговор на начало. Дорога до улицы Громова предстояла неблизкая, а в условиях плохой видимости и часа пик просто длительная. Как бы то ни было, прослушать полтора часа разговора за сорок минут езды успеть было можно. Советник помнил разговор хорошо, а потому мог легко убрать свои ненужные для анализа паузы «по Станиславскому» и «прокачки», которые порою занимали довольно длительное время. Все, что он хотел узнать, он узнал. После общения с Базаяном ему не нужны были уверения президента клуба, что следаки Крыльникова беспредельничали или, наоборот, во все вникли, но ничего криминального не обнаружили.

Все, что Антону было нужно, это констатация самого факта своего приезда в клуб. Не сегодня, так завтра ему придется повторять всю работу группы полковника, начиная с нуля. Одно, когда дело листает полиция, хотя бы и в лице замначальника ГУВД, и совсем другое, когда этим занимается старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры страны. Пусть засуетятся. Вдруг в этом законопослушном стане есть человечек, которой что-то знает да позвонить хочет?

Копаев слушал свой разговор с президентом клуба «Олимп», закрыв глаза и играя пальцами по седушке.

«… – Что-то я не пойму вас, Артур Олегович. То вы говорите, что стеснены в финансах, то рассказываете об удачной сделке с «Бока Хуниорс», откуда выкупили Анолсо, за которого заплатили миллион евро. Это как же тогда должен быть стеснен в средствах «Уралмаш», занявший последнюю строчку в турнирной таблице и из легионеров имеющий лишь белоруса Томашенко?

– Понятия не имею. Сделки команд и приобретение ими футболистов – тайна за семью печатями. Но вы в курсе событий, Иван Дмитриевич… Знаете итоги чемпионата.

– Это меня Фрунзик Норикович Базаян просветил. А «Бока Хуниорс»… Я все хотел спросить – это в чьем чемпионате клуб выступает? В бразильском?

– В Аргентине. Неоднократный чемпион страны.

– Да, да, да… Родина Ивицы Олича из «Торпедо».

– Да как вам сказать, Иван Дмитриевич… Родина Олича – Югославия. И он как бы не в «Торпедо»… Так что вас конкретно интересует?

– Пока ничего. Так, дай, думаю, заеду, поговорю. За разговором, знаете, время быстро летит. Устал я очень.

– Сочувствую… А что, материалы Крыльникова по проверке клуба утрачены? Иван Дмитриевич, мы две недели как на пороховой бочке жили, а сейчас выясняется, что все начинается сначала?

– Ну, если я не найду материалов, тогда да, с самого начала.

– А что за материалы? Сборник постановлений его трех следователей? Вы поймите, советник, из-за этой экспансии правоохранительных органов подрывается не только реноме клуба, но и тренировочный процесс! Вы понимаете?

– На какой из вопросов отвечать первым? Пожалуй, с последнего. Так вот, я понимаю. Второе. Не могу понять, как расследование может мешать тренировочному процессу, если никто не допрашивал ранее и не собирается это делать сейчас тренеров и состав? Далее… Это не сборник постановлений трех следователей. Ну и, наконец, последнее. Что это за материалы, я вам сказать, конечно, не могу.

– Я могу надеяться, Иван Николаевич…

– Иван Дмитриевич.

– Ах простите!.. Что в прессу поступит минимум информации – можно надеяться? Вы поймите… Сначала полиция искала, сейчас Генпрокуратура что-то ищет… Никто ничего не находит, однако у всех складывается мнение, что все идет по устрашающей. Так и до падения рейтинга недалеко.

– Да не волнуйтесь вы! Эх, ладно, нужно съездить домой к Крыльникову… Говорят, он дома весь материал по вашему клубу хранит. С одной стороны, понятно – надежно, а с другой… Не хочется со вдовой видеться, честно вам скажу…»

– Ничего не понял, – сознался Сидельников, выкручивая руль перед поворотом на улицу Громова. – И что здесь необходимого для нас?

– Несколько моментов, капитан, – Антон приблизил лицо к стеклу и показал на табличку на доме. – Нам сюда… Во-первых, Ресников, президент клуба, радеет за рейтинг. Не за авторитет, заметь, а за рейтинг. Помнишь тоску Базаяна, рассуждающего о сравнивании класса команд в наши дни? Тотализатор, Сидельников!.. Господин Ресников свято поверил в мою непосредственность и совсем забыл, с кем разговаривает и о чем.

Скосив взгляд на опера, Антон блеснул огоньками глаз.

– А ты что, поверил в то, что я не знаю, в каком чемпионате играет «Бока Хуниорс»? Или не в курсе об Оличе? Но главное, Игорь, главное… Неужели ты не услышал главного?

Сидельников напрягся, перемотал в голове «пленку» разговора, но был вынужден выбросить белый флаг.

– Ресников сказал – «две недели на пороховой бочке». А теперь скажи мне, сколько времени Крыльников со своей группой расследовал дело «Олимпа»?

Сидельников остановил машину на парковке и выключил зажигание.

– С двадцать третьего декабря, сразу после завершения матчей группового турнира, когда «Олимп» вернулся из Бремена. Значит, неделю.

– Тогда скажи, зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?

Капитан промолчал, потому как в мыслях советника, в отличие от футбольного президента, все выглядело резонно.

– А кто вам шепнул, что данные по «Олимпу» полковник прятал у себя дома?

– Ты как ребенок, Сидельников, – возмутился Антон, – ей-богу. Что в руки попадет, сразу в рот тянешь. А на улице Громова мы будем искать Тузкова…

– Какого Тузкова? – обалдел Сиденьников.

Ну не мог же Антон рассказать этому славному парню, что вся его жизнь – смена масок! И что только утром прилетел из Ейска!

– Я отправлял отдельное поручение в «Азов-сити». Мне нужен был крупье, который позволил Крыльникову сорвать куш. Это некто Тузков. Его родители живут в Краснодаре, а родная сестра у нас в Екатеринбурге. Ты, если бы напакостил, куда рванул?

– Ну не к родителям же!

– Вот именно, – согласился Антон. – Поехали…

Не мог Антон рассказать Сидельникову и о том, что информацию о родственниках Тузкова помог ему быстро добыть начальник УСБ Быков.

Едва их машина тронулась с места, оторвалась от парковочного места и расположившаяся неподалеку синяя «Тойота».

…Шульгин перелистнул страницу и облизнул сухие губы.

– Около трех минут они стояли перед домом Тузкова и о чем-то беседовали. Из машины они не выходили, но сурдопереводчик в машине наблюдения фрагментарно установил две фразы. Первая принадлежала капитану Сидельникову: «Что здесь необходимого для нас?» Вторая Кряжину и звучала так: «Зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?»

– Хороший сурдопереводчик, – съязвил Чубасов. – За три минуты разговора сумел перевести две фразы, и обе являются вопросами.

– Сейчас трудно найти высококвалифицированные кадры, – вздохнул Шульгин. – Все лучшие отметаются Конторой и Внешней разведкой. Был один специалист по мимикрии, любитель выпить. Поехали с ним на контроль за группировкой Колотушкина, а он сидит, щурится, вглядывается в чужие лица, и, знаете, слеза такая большая по щеке ползет… Вывел я его.

– Нельзя так с сурдопереводчиками, Шульгин. Что дальше было?

Шульгин перевернул еще один лист…

… – Это тот подъезд? – недоверчиво пробурчал Антон, переступая через огромную лужу мочи, расплывшуюся на втором этаже. – Жизнь российских крупье отличается от их коллег на Западе.

– Вы знаете, что на Западе крупье – состоятельные люди? – съязвил капитан.

– На Западе не справляют нужду в подъездах, Сидельников. Вот эта квартира, и я уже начинаю подозревать, что это Тузков не добежал до собственного туалета.

Нажав на кнопку звонка, Копаев поморщил нос.

В квартире, куда пытались дозвониться Антон и опер ГУВД, слышалась музыка. На звонок почему-то не реагировали. В связи с важностью задач и высокой сложностью расследуемого дела дверь можно было давно вынести. Перед Сидельниковым часто вставали и более серьезные преграды, чем эта деревянная створка, замкнутая на замок – «подарок» для домушников. Проблема заключалась в другом. Это была квартира не самого Тузкова, а его сестры. Войти с шумом было можно, да. Но тогда возможно и другое. Кто-нибудь из законопослушных соседей обязательно вызовет полицию, и тогда начнется проверка документов, словом, пойдет информация, распространения которой Копаев не хотел.

– Что делать-то будем? – пробормотал капитан, на решительные действия которого Антон наложил категоричное вето.

Копаев посмотрел на баночку под дверью. Закопченный жестяной цилиндр с надписью «Нескафе» располагался у входной двери искомой квартиры, в выемке стены, и хранил в себе три или четыре окурка. Еще несколько десятков были разбросаны по всему первому этажу, утопая в остатках человеческой жизнедеятельности.

– Ты сколько сигарет за час выкуриваешь? – спросил Антон.

– Две, наверное, – особо не напрягаясь, ответил Сидельников.

– А когда выпиваешь?

– Ну… – на этот раз капитану пришлось напрячься. – Опять же, как выпить… Пусть три.

– Мы около двери десять минут. Осталось пять.

– А если не выйдут?

– Баночка под дверью. Всегда выходят.

Уже через минуту дверь распахнулась, но не квартирная, а входная. Переступив через лужи и кучи, старушка дотащила до квартиры, напротив той, у которой стояли мужчины, сумку с продуктами и вонзила взгляд в Сидельникова.

– Что смотришь? – с ненавистью буркнула она. – Придут, нассут, накурят, а нам здесь потом жить. Не могут до улицы потерпеть.

– Зачем нам ваш подъезд? – огрызнулся оскорбленный Сидельников. – Мы в своем ссым.

Старушка скрылась за дверью, но через минуту показалась снова. Вышла с веником и смела грязь от своей квартиры мимо ног Копаева на лестницу. Потом вышла опять, с полным мусорным ведром. У самого выхода из дома с ведра свалилась скомканная упаковка чая и плюхнулась в лужу. Старушка вернулась с улицы и, перед тем как запереть дверь, сказала:

– Свиньи, – и захлопнула дверь.

– Да, – задумчиво бросил Антон. – Я понимаю опасения Евросоюза.

За дверью послышались оживленные движенья. «Не, я ту буду, что с челкой», – раздавался возбужденный шепот. «Ладно, я – светленькую. Потом поменяемся…» Двое обувались под самой дверью.

Антон дернул бровями и посмотрел на опера:

– Кажется, сестрой здесь и не пахнет. И жизнь кипит, Сидельников. И только мы тут за дураков стоим. В общем, ты того, что «будет с челкой», а я того, кто «со светленькой». Мой в тапках и болоньевой куртке, смотри не перепутай.

– Откуда знаете? – удивился, улыбнувшись, муровец.

– Слушать надо, – нравоучительно ответил Антон, протягивая руку к двери, на которой уже щелкал замок.

Оба вышли из квартиры с сигаретами в зубах, и первый был одет именно так, как описывал его Копаев. На ногах его были стоптанные тряпичные тапки на резиновом ходу, на плечах – осенняя куртка из болоньи. Будучи схваченным за ее воротник и изъятым наружу, он выронил из губ сигарету и что-то хрюкнул. Дабы не терять времени на лишние хлопоты, Сидельников поступил проще. Не дожидаясь, пока в проеме появится тело, но уже точно догадываясь, как оно расположено, он сокрушительным ударом переломил второго плейбоя пополам и, схватив одной рукой за волосы, второй за воротник кожаной куртки, выдернул наружу.

– Что за дела, пацаны? – хрипел тот, кто хотел «ту, что с челкой». – От кого предъява?!

– Ты, бес, в натуре, попал! – тарахтел второй, пытаясь освободиться от захвата капитана. Он являлся, по-видимому, главным. Всклокоченные после полицейской хватки волосы его торчали пуками в разные стороны, оловянные глаза смотрели в соседскую дверь, с нижней губы свисала тонкая ниточка слюны, и, когда из уст его вырвался крик о бесе, он плохо представлял, что является единственным, кто на него сейчас похож.

Не растрачивая времени попусту, Копаев и капитан ввели обоих дерзновенных сначала в прихожую, а потом в комнату. Там сразу раздался крик фальцетом, разложенный на два голоса. Девица на диване поджала ноги, та, что сидела в кресле, зачем-то вскочила и уселась на его спинке.

– Полиция, мальчики, полиция, – тихо бормотал Сидельников, придавливая за шеи двух молодых людей так, чтобы они улеглись на полу.

Добившись своего, он вынул из чехла на поясе наручники и пристегнул их вместе. Закончив визжать, девица на диване снова стала набирать в легкие воздух. Вторая почти успокоилась, но, заметив энтузиазм подруги, решила присоединиться. Лет им было не больше семнадцати, принадлежность их к проституткам не угадывалась – те не визжат, видя разборки и ментов, а потому Копаев смело сделал вывод о том, что это две обычные девчонки, отпросившиеся у родителей в кино. Было видно и по макияжу, и по одежде, что они знали, куда идут, знали, что здесь будет происходить, и Антон был уверен в том, что это их устраивало.

– Если хоть звук издадите – выпорю.

– Ремнем, – грозно уточнил Сидельников.

– Так, – по-хозяйски протянул опер УСБ Екатеринбурга, пройдясь по комнате и изучив стол. – Бутылка шампанского, бутылка водки, – заглянул в тумбочку под телевизором. – Рулон шприцев, пачка презервативов. Диски с порнофильмами, один – «Астерикс и Обеликс». Представляю, что там. Кто из вас Туз?

Ответа не последовало, и Копаев, мило улыбнувшись, повернулся к девицам:

– Крошки, кто из них Костя?

– Вот он, – с кресла указала милашка с челкой на хозяина тапок. – В синей майке. С белым воротником.

«Динамовца» поставили на ноги, потом толкнули в кресло, которое пустовало. За ним, как сиамский близнец, дернулся второй. Дернулся и замер, уткнувшись лбом в ножку.

– Ты Туз? – спросил Антон.

– Нет. Я Константин Алексеевич, – последовал гордый ответ. – Между прочим, я из дворянского рода Тузковых. Небогатого, но дворянского. Тузковы держали в Москве собственную мясохладобойню и никогда не пресмыкались перед держимордами.

– Понятно. Ты мне и нужен.

– Я отказываюсь с вами разговаривать. – Туз вертел головой, как попугай, и шмыгал простуженным носом. – Предъявите мне ордер на арест, или я буду жаловаться в окружную прокуратуру.

– Я тебя прошу, малыш, настройся на мою волну, пока я в тебе электричество не выключил. У меня есть пара вопросов, ответы на которые я готов поменять на наименьший срок из того, что тебе светит.

– Какой срок?! – хамовато затрубил Тузков. – Ты что гонишь?! Ты, вообще, кто такой?!

– Мошенничество, Тузков, мошенничество. Как начет пары ставок на «красное»?

– Какое «красное»? – взвился, пытаясь выскочить из кресла, крупье.

– Под «красным» я имею в виду полковника Крыльникова, под которого тебя подсаживали всякий раз, когда он заходил в «Эсмеральду».

Плюнув на пол собственной квартиры, чем окончательно убедил Копаева в том, что в зоне он не жилец – зэки в бараке, считая его домом, не плюют, Тузков пожевал нижнюю губу и спросил, что Антону от него нужно.

– Вот это другой разговор. Но он продолжится уже не здесь.

Праздник был окончательно испорчен. Прибывший патруль полиции увез так и не удовлетворенного белокурой красавицей друга Тузкова, где ему предстояла унизительная процедура установления личности, девочек, опросив, распустили по домам, самого же потомка рода «небогатых, но дворянских» попросили одеться и обязательно захватить шапку и паспорт. Без этих двух атрибутов доставленных в следственный изолятор не оформляют, но Тузков об этом вряд ли догадывался. Он вообще свято верил в то, что его отпустят сразу после того, как он пошлет всех подальше. А потому вел себя вполне уверенно, поинтересовался, есть ли неподалеку от прокуратуры остановка общественного транспорта, дабы ему было удобно возвращаться, и перед уходом демонстративно сунул в микроволновку курицу в фольге, установив таймер срабатывания печи на три часа вперед.

Сидельников выходил последним, он ту печь и выключил. Потому что был твердо убежден в том, что через три часа Тузков домой не вернется ни при каких обстоятельствах.

Уже в дверях Антон спросил:

– Кстати, ваше благородие, это не вы нассали в передней?

Шульгин захлопнул папку:

– Таким образом, на сегодняшний момент установлено следующее. Сразу после посещения футбольного клуба «Олимп» Кряжин с капитаном Сидельниковым приехали на адрес, где зарегистрирована сестра некоего Тузкова, задержали его и доставили в райотдел.

– Я хочу знать, как «важняк» Кряжин, послав твоих оперов по адресу Тузкова для его задержания, прибыл туда спустя час и увел крупье из-под твоего носа!

Генерал-майор закусил губу и посмотрел в пол:

– Товарищ генерал-лейтенант… Кряжин…

– Что – Кряжин? – уже чувствуя подвох, повысил голос Чубасов.

– Он дал моей группе адрес Константина Алексеевича Тузкова на улице Иванова…

– И? – зловеще улыбнулся начальник ГУВД.

– Мои люди разыскали по адресу указанного Тузкова и доставили в ГУВД. Там Тузков признался в убийстве полковника Крыльникова…

Чубасов скинул с носа очки, закурил и пошел на Шульгина, как автобус на конечную.

– Ты… Мать… Инспектором по делам несовершеннолетних… Ты что городишь?!

Тот вынул из папки криво исписанный лист бумаги и протянул начальнику. Тот вернулся за стол, водрузил на нос очки и стал бормотать под нос, как дьякон псалтирь:

– «…Чистосердечно хочу признаться в том, что в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря двумя выстрелами в упор убил у казино «Эсмеральда» в «Азов-сити» полковника полиции Крыльникова…» Во – красота какая! «… Убийство я совершил из чувства корысти, похитив у потерпевшего четыре миллиона долларов Америки. Прошу сделать скидку за чистосердечное признание. Тузков Ка-А». Браво, генерал! Разрешите поручить вам расследование убийства Григория Распутина? – Чубасов багровел, не в силах совладать с собою. – Я даже знаю, кто в этом признается. Тузков, мать его, Ка-А!..

– Товарищ генерал-лейтенант… – Шульгин чувствовал чудовищное оскорбление, однако отдавал себе отчет в том, что причиной этой вспышки ярости у начальника явился он сам. – Я вам докладываю не потому, что верю в эту ахинею. Кряжин провел моих людей. На адрес убыли двое подчиненных моего капитана, а я в это время беседовал с ним самим. Все, что от этих двоих требовалось, это доставить задержанного в ГУВД. Но они решили, что смахивают на Бельмондо. Вынули из адреса не того фигуранта и уже в ГУВД откровенно перестарались. Тузковых Ка-А в Екатеринбурге, как выяснилось, двенадцать человек. Из них шесть подходят под описание крупье если не по росту, то по весу. Кажется, пришло время уделить следователю особое внимание.

Чубасов вернулся за стол с чувством невероятного разочарования. Самое неприятное заключается в том, что, судя по штемпелю дежурной части ГУВД, эта «явка с повинной» уже зарегистрирована. И теперь придется прикладывать максимум усилий для того, чтобы объяснить, что явилось первопричиной ее появления на свет.

– Шульгин, ты сейчас похож на мента, которому незаметно плюнули в фуражку, а тот ее надел на голову. Я что-то не припомню за восемь лет совместной службы случая, чтобы ты прокалывался подобным образом, – вдоволь налюбовавшись видом Шульгина, который испытывал сейчас двоякое чувство стыда перед Чубасовым и ненависти к «советнику Кряжину» одновременно, генерал уже спокойно закончил: – Значит, так. Этих двоих бельмондей вывести из бригады. Через час они оба должны быть в народном хозяйстве, а явка уничтожена. Хочет Кряжин одного опера – будет один опер. Подготовь своего капитана к соло. «Наружка» еще что говорит?

– Крупье в райотделе. «Важняк» и Сидельников вышли из-под наблюдения.

– Черт… Привезите в ГУВД этого Тузкова.