Текст книги "Игры Мастеров. Мастер стратегии"

Игры Мастеров
Мастер стратегии
Кирилл Манаков

© Кирилл Манаков, 2016

Дизайн обложки Екатерина Давыдкина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Не все, что делает превосходный мастер, сделано превосходно…»

Иоганн Вольфганг Гете

После двух часов бешеной скачки герцог Маронский остановил коня. Тут же подбежал капитан-адъютант, подхватил поводья и сказал:

– Сир, нам следует поторопиться.

Герцог соскочил с седла и похлопал коня по холке. Тот поднял уши, скосил черный с огоньком глаз и тихо фыркнул.

– Если загоним лошадей, тогда точно все будет кончено. Мы хорошо оторвались. Отдых полчаса.

– Простите, Сир, вы сможете пересесть…

– Нет, Мартин, – оборвал герцог, – я не брошу Грома. На сегодня хватит позора.

Адъютант молча поклонился и отошел к ореховой роще, где застыли всадники из сотни охраны.

Герцог сделал несколько шагов, опустился на траву, расстегнул застежки и стянул тяжелый шлем. Войлочная подкладка пропиталась потом и совершенно размокла, а на гребне красовалась свежая вмятина – если бы имперский солдат в последний момент не поскользнулся, пришлось бы отправляться на встречу с Создателем, а так – маронская сталь выдержала. Само собой, в глазах потемнело, из носа пошла кровь, но это мелочи, не достойные упоминания. Как там говорят селяне? «Старому волку рана в охотку».

Если бы это была единственная неприятность! Все так удачно складывалось: двукратное превосходство в пехоте и почти пятикратное в кавалерии. Не знающие страха ветераны и пылкие выпускники Академии, готовые умереть за своего повелителя. Кто сможет устоять перед такой армией?

Из травы весело выглядывали яркие капельки земляники, герцог снял кольчужную перчатку и сорвал ягоду. Пальцы тут же окрасились красным соком. Самый сезон – земляника ароматная и сладкая. В этих местах они когда-то носились с младшим братом, отчаянно рубили деревянными мечами высокие папоротники, а старый лорд-наставник смешно ковылял по кочкам, пытаясь догнать и урезонить сорванцов. И сюда же с Бриджиттой убежали с коронного бала. Прямо как в песне: «Трава нам постелила ложе, и полог сплелся из ветвей…» А сейчас по долине Марона шествуют имперские легионы, оставляя за собой сожженные деревни и разрушенные города, а Бриджитта с детьми укрылась в дальнем поместье…

Герцог был готов к неудачам. Мастерство истинного полководца заключается в умении смирять гордыню при победе и не предаваться отчаянию при поражении. Красиво сказано, правда? Вот только что делать с воспоминанием о мерзком ощущении собственного бессилия? В детстве его преследовал ночной кошмар: человек без лица медленно надвигается, протягивая длинные руки с узловатыми пальцами, а ставшие вдруг чужими ноги отказываются слушаться, крик застревает в горле, остается одно – сделать усилие и проснуться. А сегодня все происходило наяву.

Имперский стратег оказался необычайно искусен. Он самым непостижимым образом предугадывал все ходы, действовал стремительно и мощно, так что Герцог чувствовал себя зеленым юнцом, вышедшим на поединок с мастером меча. Маневры имперских легионов были безупречны по замыслу и исполнению. Непобедимые доселе маронские драгуны попросту не успевали за передвижением легионеров, и лихие кавалерийские атаки, раз за разом проваливались в пустоту или натыкались на бронированный, ощетинившийся копьями строй.

Неприятной неожиданностью оказалась дальнобойность имперских арбалетов и превосходная выучка стрелков. Короткие стрелы с закаленными наконечниками насквозь пробивали железные доспехи драгун. Похоже, столичные инженеры лишили Марон монополии на мощное стрелковое оружие.

Сражение еще толком не началось, а потери уже становились весьма ощутимыми.

Сейчас, обдумывая произошедшее, герцог понимал, что единственно мудрым решением было бы признание неготовности к битве, выставление арьергарда и немедленное отступление. Это бы позволило сохранить большую часть войска. Какой, впрочем, смысл сокрушаться об утраченных возможностях? Да и кто мог ожидать, что появившаяся с фланга сотня легионеров, на которую сначала даже не обратили особого внимания, разорвет в клочья корпус ветеранов и ударит в тыл городскому ополчению?

Вчерашние лавочники, мастеровые и студенты столкнулись со страшными воинами в рогатых шлемах и шипастых доспехах, сильными как медведи и быстрыми как снежные барсы. Происходящее нельзя было назвать сражением – сначала избиение, затем паника и беспорядочное бегство. Обезумевшая толпа снесла боевые построения ветеранских частей, и квадраты имперских легионов размеренно двинулись вперед.

– Сир!

Герцог обернулся. Адъютант подошел совершенно бесшумно.

– Сир, противник в двух милях от нас. Прикажете вступить в бой?

Молодец все-таки этот капитан. Спокойствие и решительность. Старая школа, настоящий рыцарский дух, хоть он, кажется, всего лишь младший сын захудалого баронского рода. Если есть такие воины, значит еще не все потеряно. Трепка жестокая, но может именно она позволит объединить силы провинций. На западе ждет резервный корпус маронской гвардии, города собирают новое ополчение, с юга на соединение движется стотысячная армия кочевников. Даже бароны готовы выставить свои дружины. Так что Императора не ожидает легкая прогулка по маронской земле.

– Нет, Мартин, мы уходим. Коня!

***

– Запомни этот день, Мартин, – сказал герцог почти весело, – здесь и сейчас решается судьба мира.

Адъютант с сомнением оглядел приземистый постоялый двор. Потемневший от времени сруб с высокой, в южном стиле крышей, меньше всего походил на место, где принимаются эпохальные решения. Особую пикантность придавало намалеванное над входом изображение призывно улыбающейся обнаженной женщины с рыбьим хвостом.

Герцог спешился и легко взбежал на крыльцо, на ходу приняв от адъютанта парадный алый плащ. Командующий армией, пусть даже и проигравшей, должен выглядеть безупречно и не выказывать слабость.

Он вошел в зал решительно и уверенно – тяжелые сапоги гремят по истертому полу, плащ языком пламени развивается за спиной, железо доспехов звенит при каждом шаге. Герцог не любил парадных облачений и торжественных выходов, но что делать – уверенность командующего придает силы соратникам.

Его ждали.

Здесь собрались предводители армий, противостоящих Империи. Великий хан племен, плотный, широкоплечий, с неподвижным бронзовым лицом, сидел, поджав ноги, на расстеленном красном ковре. Рядом расположились сыновья, похожие друг на друга как близнецы, сосредоточенные и невозмутимые. Каждый из них имел под началом двадцатитысячную орду.

Городское ополчение возглавлял бывший военный советник герцога, больше похожий на веселого гуляку и балагура, чем на опытного полководца. Осторожные бургомистры долго не решались доверить ему командование, но их убедили несколько успешных стычек, превративших плохо организованную толпу торговцев и ремесленников в боеспособную армию. Странная гримаса судьбы – совсем недавно солидные негоцианты считали ниже своего достоинства сидеть за одним столом со старым воякой, а теперь они же прочили его на должность главнокомандующего объединенными силами провинций.

Несколько баронов – огромных, косматых, увешенных золотом и железом с самым независимым видом сидели за столом, стараясь не глядеть друг на друга. Поведение весьма разумное, поскольку не единожды случалось, что брошенный взгляд становился причиной ужасного кровопролития. Нет доверия между баронами, жизнь у них такая… даже пословица есть: «доверчивых – вон целое кладбище за бугром!» Да и за сотни лет претензий к соседям накопилось ой как немало. Но, несмотря на буйный нрав, распущенность и чревоугодие, бароны всегда были лихими вояками, а в их дружинах царила железная дисциплина.

Герцог по очереди приветствовал всех – предельно учтиво хана и дружески остальных.

Шустрые служанки расставили на столе блюда с жареным мясом, чаши с крепким бульоном, кувшины с пивом и прозрачные графины с наливками. Все, за исключением предпочитавших сидеть на коврах кочевников, расположились за потемневшим от времени дубовым столом. В зале позабытой Создателем таверны собрались люди, представлявшие силу, способною противостоять Империи.

Герцог поднял кубок:

– Друзья! За победу и низложение тирана!

– Смерть тирану! – взревел в ответ десяток глоток, а один из баронов с такой силой грохнул кулаком по столу, что затрещала толстенная дубовая доска. Про себя герцог отметил, что к общему тосту присоединились кочевники, обычно не склонные к открытому выражению чувств. Очевидно, недавний рейд имперской легкой кавалерии по границе Дикой Степи заставил их многое поменять в отношении к жизни.

– Друзья! – герцог сознательно использовал слово «друзья» вместо традиционного обращения «гере» – это придавало речи искренность и убедительность, – Друзья! Мы собрали войско, которого никогда еще не видел мир. Объединившись, мы сотрем с лица земли не только самого кровавого деспота, но и память о нем. Мир и спокойствие вернуться в дома наших людей, с эпохой варварства будет покончено. Важно, чтобы мы не повторяли прошлых ошибок. Нельзя допустить разобщенности, – он посмотрел на притихших потупившихся баронов.

Когда полгода назад он предлагал объединиться, те только рассмеялись. Каждый считал, что сам способен справиться с любым врагом. Кто только не пытался попробовать на прочность баронские гнезда! И где эти захватчики? Кормят воронье под стенами замков…

Но сейчас, когда на месте каменных цитаделей как гнилые зубы торчали развалины башен, оставшиеся бароны сами привели дружины. И ни один из них больше не требовал поста командующего и особых привилегий.

Герцог заранее заготовил речь. Пространную, дипломатичную, выверенную – в искусстве владения словом он не уступал лучшим ораторам Марона, способным несколькими словами воодушевить или наоборот успокоить многотысячную толпу. Но, увидев обращенные на него взгляды, понял, что все высокопарные фразы, хитрые словесные обороты, намеки, недоговоренности – все это не имело смысла. Ради победы он готов на многое, даже отказаться от верховного командования. Но сейчас в этом не было необходимости. Ему верили, на него надеялись, несмотря на сегодняшний разгром…

Еще раз оглядев союзников, он поднял кубок и тихо произнес:

– За победу.

***

Десятник личной охраны герцога почувствовал слабое движение воздуха и резко обернулся. Все спокойно. Стоящий в нескольких шагах караульный, отсалютовал мечом, показывая, что все видит. Десятник покачал головой – после трех суток, проведенных в седле, что угодно может померещиться, вон, боец из десятка Крукса доложил, что встретил духа своего деда, беседовал с ним и получил несколько дельных советов по поводу организации питания в походном лагере. Пришлось отправить бедолагу отсыпаться, а вслед за ним – еще восемнадцать человек. Однако бдительности терять нельзя, и десятник продолжил обход постоялого двора, окруженного тройным кольцом охраны – бойцами герцога, косматыми, похожими на медведей дружинниками баронов и молчаливыми кочевниками с длинными луками за спиной. Внезапно его накрыло странное ощущение того, что он допустил непоправимую ошибку и пропустил нечто очень важное…

***

Генеральная Инспекция. Большой Архив. Хранилище летописей. Закрытый раздел. Свиток «История Империй».

«… призвал на помощь демонов ночи. Благородный Герцог Маронский, архистратиг Монт Грифест, великий хан племен Маалек и пятеро его сыновей, бароны Лист, Мау, Хруфосс, Брекк и Фаус, а также полтора десятка людей из числа слуг, приближенных и стражи были убиты в ночь третьей луны второй трети весны на постоялом дворе «Веселая русалка» близь Серебряной Долины. Демон в обличье человека проник в дом и расправился со всеми, кто там находился. Он двигался быстро, как выпущенная из лука стрела, и бесшумно, как тень летучей мыши. Лучшие воины не смогли противостоять ему и пали под ударами черного клинка.

Узнав о страшной смерти предводителей, войска пришли в смятение. Кочевники повернули орды назад в степь, а дружинники баронов схватились с городским ополчением, обвиняя друг друга в измене.

К полудню следующего дня в Серебряную Долину вошли имперские легионы…»

***

Опустившийся на одно колено человек низко склонил голову.

Император смотрел на него сверху вниз. Покоритель Вселенной был весьма невеликого роста, а сапоги с высокими каблуками и толстой подошвой лишь отчасти скрывали этот недостаток. Именно поэтому он предпочитал разговаривать с коленопреклоненными собеседниками, а вне дворца никогда не появлялся пешком – только верхом на черном коне.

– Я хочу, чтобы ты услышал это первым, – сказал Император, – с этой минуты меняется все! Я владею этим миром, и посему надлежит именовать меня «Владетель». Императора больше не существует.

– Да… Владетель.

Владетель заложил руки за спину и стал неспешно прохаживаться по гулкому залу. Звон подкованных каблуков о гранитные плиты и звуки его голоса многократно отражались от стен и создавали удивительную музыку – успокаивающую и завораживающую.

– Мне передали твое пожелание. Признаться, я удивлен. Я хочу, чтобы ты повторил свои слова. Здесь и сейчас.

– Да, Владетель. Я прошу свободу.

Владетель остановился и резко обернулся.

– Вот как? Но разве ты невольник?

– Я невольник твоего слова, Владетель.

В голосе Владетеля появились нотки, от которых дрожали от ужаса самые мужественные и ломались самые сильные:

– Все невольники моего слова. Все. Ты хочешь быть равным мне?

– В свободе – да.

На мгновение лицо Владетеля исказила гримаса, и показалось, что сейчас он шевельнет пальцем – и немедленная кара настигнет наглеца. Нет ничего проще – из узких бойниц на каждого вошедшего в личные покои была нацелена дюжина арбалетов. Никто из правителей не мог позволить себе ничего подобного – вдруг какой-нибудь стрелок в один прекрасный момент решит переменить цель? Но, слава Создателю, Мастера позаботились, чтобы верность Гвардейцев-арбалетчиков стала нерушимой.

Стоявший на коленях человек прекрасно знал, какой угрозе подвергается его жизнь, но ни словом, ни жестом не выдал волнения. Он смотрел на Владетеля, ожидая ответа с безмятежным спокойствием.

Владетель же понимал, что за этим спокойствием скрывается сила, границы которой неизвестны. Мастера предупреждали, что управление Убийцей требует мудрости и особого искусства. Для этого мальчишки Слово – не просто закон, а часть человеческой сущности. И если имел неосторожность обещать выполнить любое желание, то теперь просто так отказать не получится. И что делать? Приказать уничтожить его? Владетель отдавал себе отчет, что перед ним – самое совершенное оружие, когда-либо созданное людьми. Он знал, что Убийца сотворил с лучшими воинами герцога. Нет, избавиться от такого может оказаться очень непросто… даже рискованно. А к риску повелитель Вселенной относился с большой осторожностью.

Владетель резко повернулся к Убийце:

– Хорошо! Слушай же Слово Владетеля!

I

– Вы не могли бы как-нибудь ускорить свои мыслительные процессы? А то, гере Рюмпель, боюсь, когда вы решите сделать ход, мы все успеем состариться, – Плумкис откинулся на спинку стула, сложив руки на животе и всем своим видом демонстрируя крайнюю степень неудовольствия.

– И, правда, – сказал гере Крум, – вы бы поторопились, Рюмпель, а то, знаете…

Я вздохнул, наугад выбрал карту и бросил на стол.

Плумкис захохотал так, что задрожали цветные стекла в витраже, изображающем сурового вида мужа со свитком в одной руке и гусиным пером в другой. К нему присоединился Крум, выводя тоненьким голосом замысловатые рулады. Странное дело – когда Крум говорит, голос его звучит совершенно нормально, а когда смеется, то переходит на визг, приличествующий какой-нибудь базарной торговке, а не почтенному асессору из муниципальной Канцелярии.

Сидевший чуть в стороне младший советник Докс, вытянув шею, выглянул из-за кипы бумаг и беспокойно завертел головой. Он был существом безобидным и до невозможности трусливым, и я понимал, что сейчас душа его разрывается между желанием угодить Плумкису и боязнью причинить неудовольствие мне. Поэтому он изобразил на лице сложную гримасу, призванную удовлетворить всех, кто соблаговолит остановить на нем свой взор.

Я терпеливо ждал, пока Плумкис закончит смеяться. Увы, я еще не так хорошо разбирался в триксе, чтобы понять причину смеха моих партнеров. Что поделать – старший советник Плумкис – он такой. Непоколебимый в убеждениях, с характером твердым, как гранитная скала. К тому же его двоюродная сестра замужем за вице-бургомистром, так что даже сам гере начальник Канцелярии вынужден считаться с суждениями уважаемого старшего советника и снисходительно относится к его маленьким слабостям.

– Ну, вы и сходили, – заливался Плумкис, вытирая выступившие слезы, – надо же сообразить выбросить двойку против «квадрата» на третьей раздаче! Помилуйте, Рюмпель, вы, верно, хотите уморить нас со смеха, ибо иного варианта отыграться у вас попросту нет! Вам надо было класть семерку на «крест»! Нет, право слово, вам нельзя садиться за трикс. Или нет, Рюмпель, садитесь! Давайте на ставочку – хотя бы по серебряному на фишку? Решайтесь! По серебряному, а?

Я смотрел на него, улыбался и чувствовал, насколько жалкой получается эта моя улыбка. Что делать, разве можно запретить гере старшему советнику высказывать мнение о молодом переписчике, без году неделя пришедшем на службу? Я ведь еще даже не асессор! А многоопытный гере Плумкис служит уже третий десяток лет, пересидел трех бургомистров и пятерых начальников Канцелярии, ему эти дубовые столы и шкафы с бумагами знакомы лучше, чем собственная спальня. Он может с закрытыми глазами определить, на какой полке лежит любой свиток, кем и когда он был составлен и наизусть, без единой ошибки, пересказать содержание!

Трикс был его единственной слабостью. Надо признать, играл Плумкис виртуозно, оттачивая мастерство ежедневной практикой. Не могу сказать, что разделяю всеобщую страсть к этой любимой игре чиновников средней руки, тем более что, начальство ведет с ней бесконечную и безуспешную борьбу. И стоит бывшему асессору или советнику пересесть в кресло повыше, как тотчас же он из заядлого игрока превращается в ревнителя порядка, чрезвычайно опасного для подчиненных, поскольку на собственном опыте знает все уловки картежников. При таком начальнике уже не спрячешь в укромном месте игральные карты и фишки! У Плумкиса сейчас положение двойственное. Старший советник – должность достаточно высокая, можно сказать переходная между чиновником среднего и высшего ранга. Еще одно повышение, и придется ему распрощаться с триксом навсегда, потому-то, предчувствуя неизбежное отлучение от игры, и пытается он использовать каждую минуту, чтобы переброситься картами.

Вот и сегодня Плумкис, закончив составление записки, отодвинул в сторону исписанные листы и заговорщицки подмигнул Круму, мигом сообразившему, что к чему. А гере Крум уже подозвал меня. Отказаться было просто неприлично.

Пока Плумкис самозабвенно перечислял все ошибки, сделанные мной на последней раздаче, бдительный Докс, обладающий необыкновенной остротой слуха, привстал со стула и отчаянно замахал руками. Через секунду дверь распахнулась, и в комнату как вихрь влетел сам гере начальник Канцелярии. Докс выскочил из-за стола и застыл на месте в нелепой позе, став похожим на фигуру поверженного врага из скульптурной композиции на ратушной площади. Крум поперхнулся и закашлялся, с ужасом вглядываясь в суровое лицо начальника, похожего благородством черт и развевающейся от стремительных движений мантией бога возмездия. Несчастный асессор так растерялся, что не догадался встать. Плумкис, сохраняя достоинство, как и положено старшему советнику, не спеша поднялся со стула. Я незамедлительно последовал его примеру, разве что подскочил куда быстрее, и выражение лицу попытался придать благостное и ожидающе-радостное.

Могучий голос начальника Канцелярии сотрясал стены кабинета подобно раскатам весеннего грома. Он очень красочно описал нашу родословную и нелицеприятно отозвался о способностях, с чувством рассказал о порочных пристрастиях наших родственников, и выразил твердое убеждение, что приверженность к карточным играм в самом скором времени приведет всех работников Канцелярии на виселицу, если, конечно, он собственноручно не лишит их никчемных жизней. Впрочем, гере начальник был мудрым политиком, и стрелы гнева достались Круму, Доксу и мне, а Плумкис стоял так, словно сам только что вошел и увидел все это безобразие, он даже с легкой укоризной покачивал головой, словно говоря: «Я же предупреждал!»

Высказавшись, гере начальник раздраженно смахнул карты и берестяные фишки со стола и, не глядя, уселся на ловко пододвинутый Плумкисом стул.

– Я никогда не был высокого мнения об умственных способностях Рюмпеля, но от вас, Крум и Докс, от вас я этого никак не ожидал.

– Да, гере начальник, – подхалимски подхватил Плумкис, – мы как раз обсуждали именно умственные способности Рюмпеля.

Интересно, что им всем так дались мои умственные способности? А ведь это именно Плумкис первый прошелся насчет моего ума, я подозреваю, что просто так, не имея злобы, а желая всего лишь занять время необременительным разговором. А дальше пошло-поехало. Хотя, как мне казалось, я ничего не совершил, чтобы заслужить такую оценку – задания всегда выполняю усердно и без нареканий. Устав знаю не хуже других, а вот поди ж ты… Ну ничего, придет время, и гере начальники оценят… будьте уверены, оценят.

Начальник минуту помолчал, обводя всех присутствующих печальным взором. Потом глубоко вздохнул и произнес:

– Сообщаю вам, что через день нас посетит комиссия генерального инспектора. Эта высокая честь, это такая честь, а вы… Гере Плумкис, поручаю вам организовать встречу и все такое, ну, вы знаете. И держите Рюмпеля подальше. Пускай он вообще из дома не выходит… Скажите, Рюмпель, может у вас что-нибудь болит? Вам ничего полечить не надо? День-два, например? Кроме головы, разумеется, ее лечить бесполезно!

За его спиной захихикал Крум, Еще бы – недовольство вышестоящих персон теперь направлено исключительно на меня!

Я вздохнул и опустил глаза, не смея смотреть на гере начальника. Тот безнадежно махнул рукой:

– Эх, Рюмпель, Рюмпель, – он горестно покачал головой и стремительно вышел из кабинета, кивком позвав за собой Плумкиса.

Воцарилась тишина. Крум сообразил, что все это время сидел, и густо покраснел, а трусливый Докс, который единственный из нас был совершенно не причем, стоял, переминаясь, посреди комнаты и не решался вернуться на свое место.

Это действительно неприятно. Быть застигнутыми за игрой в рабочее время – это, знаете ли… Тем более, что гере начальник вообще не одобряет азартные игры, говорят, он ни разу в жизни не притрагивался к картам, и даже будучи асессором потихоньку выходил из кабинета, когда коллеги раскладывали трикс… Теперь можно забыть о праздничных свертках от Владетеля. Обидно, каждый захудалый клерк получает что-то к столу – добрый кусок говядины, головку сыра и кувшин вина, а нам придется выслушивать причитания жен и плач детей. Конечно, все это можно купить на рынке – слава Создателю, жалование позволяет накопить к празднику монету-другую, да только угощение от Владетеля куда слаще обычной еды. Эх, лучше бы, как в прошлые времена – всыпали бы десяток горячих по седалищу, и иди себе, но три года назад Владетель милостью своей освободил служителей канцелярий от телесных наказаний.

– Скажите, Рюмпель, почему мне так не везет? – спросил Крум, тоскливо глядя на дверь, за которой скрылся начальник. Несомненно, что его тоже посетила удручающая мысль о потере праздничных свертков.

– Что делать, – я развел руками, – такова наша судьба!

– Почему Плумкис всегда выходит сухим из воды, – продолжал, не слушая меня, асессор, – и почему все шишки всегда достаются мне?

Услышав полный страдания голос Крума, можно было подумать, что этот человек скорбит о потере близких. Я не стал его разубеждать, хотя очевидно, на сей раз больше всего досталось именно мне. Да и какая, в сущности, разница – наказаны в любом случае будут все, за исключением, конечно, Плумкиса, и наказаны одинаково. Жалко, а я надеялся, что в будущем году меня, наконец, допустят к экзаменам на следующую ступень. А теперь… Не быть мне на хорошем счету у гере начальника, ох не быть.

Плумкис вернулся в кабинет собранный, решительный и подтянутый. Серый камзол застегнут на все пуговицы, двухцветный шарф лежит на плече строго по уставу, даже отблески свечей играют на лысине совершенно по-особенному. Молча прошел на свое место, уселся и с суровой торжественностью окинул нас орлиным взором. Докс сгорбился за столом так сильно, что совсем скрылся за кипами бумаг, и еще усерднее заскрипел пером. Крум же, не отрываясь, глядел на Плумкиса, беззвучно шевеля губами, читая, по всей видимости, молитву. Я смотрел на старшего советника краем глаза, старательно переписывая очередной отчет муниципального комитета по благоустройству. Нет, определенно, гере Плумкис умеет производить впечатление.

– Итак, гере канцеляристы, – тихо и торжественно сказал Плумкис.

Я почувствовал, как ноги помимо воли поднимают меня со стула. Наверное, то же самое ощутили Докс и Крум, такая внутренняя сила, трогающая тонкие струны канцелярской души, звучала в негромком голосе старшего советника.

– Итак, гере канцеляристы, – продолжил Плумкис, – сообщаю вам… Сообщаю вам, что через день в город приезжает комиссия генерального инспектора.

Он замолчал, выдерживая интригующую паузу. Пока еще мы не услышали ничего нового, все это уже успел высказать начальник Канцелярии. Новость, конечно, интересная, но не настолько, чтобы в голосе спокойного и уверенного в себе старшего советника зазвучали такие торжественные ноты. Комиссия генерального инспектора наведывается в город раз в два месяца. Разумеется, событие это рядовым назвать никак нельзя, после каждого наезда инспекторов нескольких чиновников из магистрата увозили в Столицу, где предавали высокому суду. Некоторые так и не возвращались, но, по правде сказать, такое случалось нечасто. Обычно через два-три месяца они благополучно появлялись дома – похудевшие на скудных харчах Каземата, подтянутые, и готовые трудиться во славу Владетеля.

Это раньше, бывало, проворовавшегося бургомистра без лишних разговоров выводили под руки на площадь и подвешивали за ноги на ближайшем столбе. Где наказуемый находился, как было сказано в Уставе, «до прихождения смерти по естественным причинам». А до того самого «прихождения» площадь оглашалась криками и стонами, что весьма благотворно сказывалось на законопослушности нового бургомистра. Но велика милость Владетеля – повелел он щадить людей своих и не наносить ущерба телам их…

Плумкис еще раз осмотрел нас, остановив взгляд по очереди на каждом.

– Ну, что же, гере, нам предстоит очень серьезная работа. Комиссия Генеральной Инспекции во главе, – он со значением поднял палец, – с первым вице-экзекутором прибывает с целью обследования состояния образовательных учреждений и беседы с учениками младшей ступени. Так-то, гере.

Вот это да! Каждый канцелярист, от посыльного, до начальника прекрасно знал, что скрывается за этими словами. Пришло время, и Владетель забирает лучших из лучших детей на воспитание и службу. Лучших из лучших. Великая честь и великая ответственность. Представляю, как сейчас задышат чинуши из Коллегии образования. В городе примерно триста детей в возрасте от шести до семи лет, всех их надлежит представить перед очами первого вице-экзекутора, который самолично произведет должное обследование на предмет физического и умственного развития, а также проверит знания, вложенные школьными обучателями. И не дай Создатель, если он сочтет эти знания неудовлетворительными, а усердие деятелей Коллегии образования недостаточным!

Пусть никого не вводит в заблуждение полное название уважаемого учреждения: «Генеральная Инспекция начального образования». Не секрет, что она является ответственным департаментом Тайной Канцелярии, а полномочиями обладает поистине безграничными. В Указе Владетеля об отмене смертной казни и телесных наказаний для чиновного сословия есть единственное исключение, и касается оно именно чиновников, ответственных за образование и воспитание учеников младшей ступени. Так что в лучшем случае нерадивые пастыри могут получить горячих по спине и ниже прямо на ратушной площади. А в худшем… об изобретательности экзекуторов из Генеральной Инспекции ходят легенды, так что, какой способ разлучения чиновничьей души с телом будет выбран, остается только гадать. Определенно можно сказать одно – экзекуторы очень не любят повторяться.

А все потому, что лучших из лучших детей Владетель забирает к себе под крыло – в далекую и прекрасную Столицу. Им предстоит пройти через одну из Башен Мастеров и стать искусным Инженером, непобедимым Легионером, недремлющим Стражем, или… или неподкупным Экзекутором. Лет двадцать назад родители боялись отдавать своих отпрысков, бывало, даже прятали…

Но сейчас все по-иному. Действительно, каждая мать знает, что больше никогда не увидит своего ребенка, у него будет новое имя и новая судьба. Но зато, какая это судьба! Блистательная и великолепная, и семье будущего Человека Башни обеспечен почет и уважение. Для детишек в подвластных Владетелю землях нет более сладкой мечты, чем войти в Башню. Малыши вырастают, сами становятся родителями и надеются на то, что удача улыбнется уже их детям.

Конечно, непросто бывает матерям навсегда расставаться со своими детками, слез и причитаний, ясное дело, хватает. Но ведь не на улицу их выбрасывают, а поручают заботам великого и светлого Владетеля. И, в конце концов, в семьях бывает по пять-шесть детей… Поэтому, когда матери за руку отводят сына, чтобы передать его экзекутору, то в их глазах всегда есть немного слез печали и целые потоки слез радости!

Надо отдать должное Плумкису – он не только превосходно играл в трикс, но и умел при необходимости быстро и четко организовать работу, за это, собственно, его и ценили начальники. О начальстве плохо не то, что говорить, даже думать не положено, мысли подобные каждый канцелярист обязан гнать из своей головы, а если не удается избавиться от них, то доложиться по форме непосредственному руководителю. Все это так, но только слепой не заметит, что гере начальник Канцелярии и в обычные дни, не говоря уж о подобных сегодняшнему, предпочитает лишний раз не выходить из кабинета, передоверяя все дела Плумкису и другим старшим советникам.