Текст книги "Распечатано на металле"

– Я просто какая-то странная дурочка, которая ходит из стороны в сторону и очень любит цветы, – сказала я, немного смеясь.

– Все девочки любят цветы… – он словно немного загрустил.

– И что в этом такого? – спросила я.

– Да то, что если мы так и будем срывать цветочки, то полянки-то и вовсе ничего не останется!

Этот мальчик может вырасти во что-то большее, чем просто обычную единицу общества. Он может стать личностью. Мне хочется надеется на это, но почему-то мне слабо в это верится. Я погладила его по голове, после чего сказала, что мне надо бежать. В какой-то момент мне стало горестно, что этот мальчик не мой. В плане… О господи, 1029, только не сейчас. Тебе еще предстоит долгий путь, ты просто не можешь сейчас стать матерью.

Я дошла до этого самого хозяйства. Эта зона показалась мне такой непригодной для жизни… И я говорю это не как житель города, просто почему-то это поле прорывает в моих глазах, словно через линзы, осколки видов прошлого. Ранее тут было очень красиво. Вот там была когда-то аккуратно вымощенная камнем тропинка до пруда, ныне же это даже не дорога, это просто протоптанная грязь, которая отлична лишь тем, что там не растет трава. Эти халупы ранее были милыми деревенскими домиками, которых к слову было куда больше. В центре деревни ранее был небольшой рынок, на котором можно было купить чего-нибудь местного производства. Нынче тут разве что расхаживал какой-то мальчик с красной повязкой на руке, на которой красовались часы, застывшие на двенадцати. Кстати, я точно помню, что у каждого домика был свой огород, а куда он делся?..

Твою мать. Мне стоило только слегка повернуть голову влево и ответ не заставил себя долго ждать. Это были огромные, нет, громаднейшие поля, засеянные какой-то пшеницей неестественного болотистого цвета. Эта пшеница не возвышалась гордо в небо, а словно сгибалась к земле, прося свою же мать убить ее и вернуть к себе. Теперь я еще кое-что поняла.

Над полями стояли четыре больших прожектора, которые включали из местной кабины управления, которая стояла неподалеку от поля. Она выглядела настолько неестественно, что сначала я подумала, что это какой-то блокпост или что-то в этом роде. Сейчас, видимо, прожектора отключены на время. Все же растениям нужен ультрафиолет, но, так как у нас уже несколько нет настоящего солнца, то осталось только искусственное подобие. Для горожан таким подобием служили смотрящие, а для деревенщин это вот это.

Я даже не знаю, что хуже. Тем не менее, такой вариант хотя бы не сажает людей, в отличии от смотрящих. Я начала медленно идти по деревне, как вдруг меня остановил блондинистый паренек, тот самый мальчишка. Ему на вид было около двенадцати лет, но он был одет как какой-то маленький офицер. Глаза его были одновременно глубокими, и в то же время абсолютно безжизненными. В нем чувствовался холод, хотя его тело и не было так изуродовано, как мое или чье-либо еще в этом городе.

– А вы, дамочка, я извиняюсь, откуда взялись? – он легко остановил меня своим локтем.

Вот нахал! Дамочка я ему какая-то, да еще и так нагло. Нет, с ним я нормально разговаривать не буду.

– Я оттуда, откуда ты достал свой язык, парень, – ответила я, грозно смотря в его глаза.

– Вы как разговариваете с представителем малого офицерского состава правительства? – он показал на свой значок на груди, коим видимо очень гордился.

– Красивый значок конечно, но я думаю, что ты слишком заигрался во власть, – я еще не до конца вошла в состояние злости. Простыми провокациями меня не взять.

– Я-то?! А вам не кажется, что расхаживать в такое время по деревне, будучи не здешней, как-то подозрительно?! И какого черта вы разговариваете с высокопоставленным лицом на «ты»?!

– Послушай, парень. Я могу ходить куда хочу, и когда хочу, пока у меня есть ноги. А говорить на «ты» мне не может запретить никто, пока у меня есть рот.

– С меня довольно! Именем закона вы аре…

В этот момент я вытащила из сумки ножичек и приставила к его горлу.

– Мне кажется, мы друг друга не поняли. Я здесь ненадолго, мне просто надо сделать пару вещей и уйти. Я бы не хотела, чтобы сегодня пролилась кровь, особенно кровь ребенка. Давай мы просто разойдемся своими дорогами, а после этого ты будешь жить долго и счастливо. Договорились? – все это проговаривалось с колющим душу взглядом.

Он задрожал и понял, что более его значок не стоит даже гроша. И еще он понял, что более он не контролирует ситуацию. Ее контролирую я.

– Ладно-ладно, я понял. Я был не прав, и приношу свои искренние извинения.

– То-то же, а теперь иди и займись своими делами, я же пойду по своим.

– Е-есть, мэм.

Я убрала ножичек и пошла как ни в чем ни бывало дальше, но обернулась перед тем, как уйти полностью, и кое-что спросила.

– Кстати, не подскажешь, кто у вас посевами заправляет?

– С-старина Манчестер. О-он у себя дома, прямо и направо, – заикаясь, сказал он, но тем не менее слова его были понятны.

– Спасибо.

Я пошла туда, куда меня послал этот парень. Рада, что он хотя бы оказался полезным.

Домишко, который был предо мною сейчас, настолько слабо напоминал дом главы посевов, что я бы скорее сказала, что тут живет бездомный. Дом еле-еле держался, но самое ужасное – запах. Воняло протухшей рыбой и болотом. Это было отвратительно, но, к счастью, душистый запах аэлипии, спрятанной под моим жилетом, перебивал этот кошмар. Я постучала в дверь, дабы узнать есть ли кто-то дома.

Скрипящий под чьим-то телом пол я могла слышать за версту, а значит дома кто-то был. Дверь отворилась. Перед моими глазами предстала старушка лет семидесяти. Она держалась за свою тросточку одной рукой, а второй за дверь. Тем не менее она была очень ухоженной для своих лет, и было видно, что она следит за собой.

– Здравствуйте, мадам. Я хотела бы поговорить с мистером Манчестером. Он дома? – спросила я.

– Мой муж сейчас обедает, но может старушка Ева может вам чем-то помочь?

Она была очень любезной. Я действительно не видела давно таких славных женщин преклонного возраста.

– Можно вас попросить впустить меня к себе? Поверьте, я ненадолго.

Я только сейчас заметила, что людям тут пока что еще не присвоили номера. У них есть имена, правда почему-то мне кажется это скорее связано с крепкой ролью традиций в местном обществе. Здесь трудно адаптировать кого-то под новые реалии, в отличие от детей. Тяжелее всех обработке поддаются не такие как я, а такие, как старик Манчестер и Ева. Отличие также было в том, что Манчестер не будет идти войной, в то время как я буду сражаться до последней капли крови. С другой стороны, Часовой, наверное, считает, что такие, как Манчестер и Ева, скоро сами отомрут как нечто ненужное. Как бы то ни было, осознавать это очень грустно.

Старушка пропустила меня в дом. Мне представилась возможность самой лицезреть интерьер деревенского дома. Все, кроме печи, выглядело так, будто оно вот-вот и развалится. Здесь было всего-ничего комнат. Гостиная, которая выполняла одновременно роль и обеденной, кухня и спальня. Я была удивлена, но тут нет следов крыс, зато тут вились какие-то непонятные мошки, которые отдаленно напоминали мух. Манчестер, видимо, был на кухне.

– А почему мистер Манчестер не обедает тут? – Я спросила это, даже не досмотрев комнату.

– Привычка, дорогуша, привычка.

Я продолжила осматриваться. Тут были пустые полки, которые уже покрылись пылью и паутиной, в которой иногда застревала и находила упокой та самая мошкара. Печка в центре всего этого добра словно выбивалась и говорила: «Смотрите, все не так плохо!». Но нет, прости, у тебя выходит не очень. Все помещение было освещено тусклыми свечами, которые уже подходили к своему концу. Также здесь было холодно, и дул постоянный сквозняк, из-за чего находится здесь без верхней теплой одежды было проблематично. Я присела на одну из скамеек и принялась ждать.

Любые предложения Евы я отвергала, ибо уверяла ее, что я тут буквально по одному вопросу. Я прождала недолго, вскоре из кухни ко мне вышел высокий, достаточно крепкий для своих лет старик с длиннющей бородой. У него была почти лысая голова, которая лишь покрывалась небольшим светлым пухом из волос. В его бороде застряли крошки еды, но, тем не менее, он выглядел достаточно устрашающим. С ним явно было некомфортно, хотя я бы не сказала, что прямо сейчас убежала бы из дома. Он был одет в какие-то грязные, но все же цельные деревенские лохмотья.

– Здравствуйте, мистер Манчестер, – сказала я.

– Мое мелкое миролюбивое, – сказал он, слегка хриплым голосом.

Я ничего не поняла и робко повернулась к Еве, дабы она объяснила мне, в чем дело.

– Не бойся, дорогуша. Просто мой муж вынужден говорить слова только на букву «М», точнее он знает только слова на букву «М», ибо во время революции кто-то буквально вживил ему это в мозг. Бедолага все еще не может оправится, но я постараюсь перевести тебе все, что он говорит.

О господи… кто мог сделать такое с этим человеком? Никто не заслуживает участи лишится своего языка. Точнее, лишиться его богатства. Я не уверена, что это был Часовой… В плане, я не уверена, с какой целью ему бы это нужно было делать. Однако я решила оставить мысль на потом.

– Мне очень жаль, мистер Манчестер, что с вами случилось такое, – сказала я растроганным сочувственным тоном.

– Мне моя мирская можется, – ответил он мне вовсе без какого-либо сожаления.

– Он говорит, что его судьба его нисколько не печалит, – перевела мне Ева.

Я даже почти правильно угадала. К этому можно привыкнуть.

– Я к вам с делом, господин Манчестер. В общем, мой… хороший друг, который понимает много в биологии и занимается селекцией, вывел новый сорт зерна, которое может прокормить людей в разы более качественной едой, чем сейчас. Это очень важно, от вашего решения зависят жизни не только нынешнего, но и будущего поколения, если оно вообще будет. Некачественная еда убивает людей, и если не мы, то никто не остановит массовую гибель. Прошу, я предоставлю зерна, обещаю. Только помогите.

Манчестер нахмурил лицо и задумчиво почесал лоб. Он посмотрел сначала на Еву, потом на стол, потом на меня. Почему-то я знала, что в его голове кроется ответ «да», но то ли он не мог, то ли боялся его озвучить. Он был смелым человеком, я видела это в его глазах, и он бы не побоялся пойти на такое ради других, но что-то словно сдерживало его, и он очень пытался подавить нечто внутри себя.

У него это вышло.

– Можно, минуя мучения, мешая миротворцам.

Его фразы все более и более походят на строчки каких-то красивых произведений, которые рвутся в мою память, но не могут просочиться полностью.

– Он говорит, что это возможно организовать в обход закона и наказания.

– Мы не сможем прятаться от закона вечно. Часовой порвет нас всех на куски.

– Мне миновать миротворцев мало можно.

Я уже понимала его речь и попросила Еву не говорить за него. Он говорит, что с трудом сможет обойти закон.

– Я понимаю. Но есть ли…

Однако в этот момент в дом ворвался тот самый мальчишка, которого я припугнула. Он вновь был очень официален и горд собой, не то что несколько минут тому назад. Он вошел в комнату и сразу же заговорил.

– Гражданка в коричневой жилетке. Именем Великого Часового, вы арестованы!

О господи, пацан. Как же ты мне надоел с этим вот всем. Ты или тупой, или просто желаешь опозориться при всех.

– Парень, мы уже через это проходили. Мне стоит еще раз тебе объяснить?

Я начала подходить к нему, медленно и очень грозно. Ева и Манчестер решили не ввязываться в это. Они видимо прекрасно знали, что ничем хорошим это не кончится. Как только я приблизилась к малому на расстояние вытянутой руки, как в дверном проеме появилась винтовка, которая целилась прямо в меня, а также раздалось громкое «Ни с места!». Это был солдат Опеки. Это особое военное подразделение Опеки, которое занимается военными делами, но сейчас почему-то он тут.

– Я уже говорил о том, что я представитель Опеки в местном захолустье?

– Какие у тебя еще есть титулы? – спросила я.

– Перечислить? – Надменно улыбаясь сказал он.

– Нет, просто скажи есть ли среди них титул «Козел года»?

– Еще одна такая выходка, и я заставлю своего друга нажать на курок! – крикнул он мне.

– Мы не друзья, чучело, —ответил солдат.

– Да тебя даже твои сослуживцы не уважают, – заметила я.

– А ты заткнись! – крикнул мне солдат Опеки. – Руки вверх!

Я подняла руки вверх. Я прекрасно понимала, что если я сейчас достану ножик, то пуля прилетит мне в глаз быстрее, чем мой нож ему куда-либо.

– Хорошо-хорошо. Но можно еще пару слов этому мелкому говнюку?

Солдат конечно не очень оценил это, но ему сам был противен этот малой, так что он едва заметно кивнул, дабы поглумиться над мальчишкой.

– Ну так что, мистер охеренный значок на жопе, вы арестуете меня? – поинтересовалась я с насмешкой, подмигивая солдату Опеки.

Он не очень выкупил шутку, но когда посмотрел на то, что малой просто не дотянется до моих поднятых рук, то дернул уголком губ, сдерживая усмешку. Парень видимо подумал, что я собираюсь поймать его в какую-то ловушку, и ответил мне достаточно серьезно, не осознавая, что я выставила его идиотом.

– Пускай лучше вас арестует мой коллега. Наденьте на гражданку наручники!

Солдат начал медленно двигаться ко мне. Каждый шаг приближал дуло его винтовки к моему лицу. Я уже знала, что сделать. Наконец-то тут мне пригодится моя коронная комбинация, которой я нейтрализую этого гада. Ева прижала руки к сердцу и боязливо смотрела на меня, Манчестер же просто с немного бешеным взглядом глядел на солдата. Дуло было уже почти у моего лба. Внезапно я почувствовала, что время вокруг меня замедлилось, мое тело крикнуло мне «давай!» и выделило мне адреналина. Разум подсказал комбинацию, мне же осталось только решится.

Я моментально оттянула дуло вниз, после чего резко отдернула назад, дабы выбить челюсть ублюдку и забрать у него винтовку. Маленький гаденыш увидел это и кинулся мне в ноги, попытавшись опрокинуть меня. Солдат еще не оклемался от удара, но я нанесла ему следующий стремительный удар в кадык, от которого он рефлекторно схватился за горло. Я поймала винтовку и ее прикладом ударила по рукам мальчишки. Из-за адреналина я перестала контролировать себя, из-за чего прицелилась в солдата Опеки и одним метким выстрелом прострелила ему череп. Ева спряталась, а Манчестер прикрылся рукой.

Почему моему телу это нравится? Почему? Я перевела прицел на мальчонку, который дрожал от боли и страха на полу. Мое тело говорило мне: «Передерни затвор и нажми на гребаный курок!», но разум отчетливо кричал «Не смей!». Я вернула контроль над телом. Кто я? Кровавый тиран, который убивает людей, или благородный революционер?

«Он знал на что шел, когда вступал в их ряды! Он знал, что может кончить так, как и этот солдат из Опеки. Мы не можем его пощадить!» – кричало мне мое тело.

Рядом же его пытался глушить разум: «Он еще молод и глуп. Ему пообещали хорошую еду, костюм и милые медальки на грудь. Он не знал, что может умереть! Он даже не знает, что делают с людьми, на которых он стучит!». Революция – это всегда кровь. Кровь, которую льют люди, которые хотят что-то изменить. Этот пацан определенно не лучший человек, но я не имею право лишить его жизни даже из-за этого. Я убрала с него прицел и бросила винтовку на пол. Малой все еще лежал в слезах и дрожал от страха. Мой разум меня хвалил, но навел меня на одну мысль. Раз все в мире можно вычислить через зависимость, то значит, что четкость воспоминаний, которые проскакивают перед смертью у человека, обратно пропорциональны его времени жизни? Этот парень увидел все слишком отчетливо, все чем он дорожил и все, что он ненавидел. Ева и Манчестер все еще отходили от случившегося, а я отходила от адреналинового прилива. Композицию страха нарушила рация, которая зазвучала на поясе солдата.

«Тринадцатый ответьте! Тринадцатый, вас не слышно!» – звучало из нее. Дерьмо! Я не могу выйти на связи с ними, также, как и Ева или Манчестер. Я начала быстро собирать вещи и обратилась к ним, дабы спасти положение хоть как-то. Я быстро протянула старику мешок с семенами и аккуратно сжала в его руках.

– Мои дела плохо, но вы должны справится. Если они придут сюда, то давайте показания против меня, вы обязаны уцелеть…

Я обернулась дабы проверить не идет ли кто-то еще, но то, что я увидела, повергло меня в шок настолько сильно, что я сначала подумала, что сошла с ума. Мальчик взял рацию в руки и твердым спокойным голосом произнес.

– Говорит Патрульный-2. Тринадцатый погиб при исполнении долга, но цель нейтрализована. Подкрепление не требуется. Я похороню Тринадцатого со всеми почестями.

– Понял вас, Патрульный-2. Не забудьте доложить в штаб об успехе. Отметил Тринадцатого, как убитого. Конец связи.

– Конец связи.

Он положил рацию обратно и сел на колени, прижав свои руки к своим ляжкам, сжимая свои штаны и тяжело дыша. Я, Ева и Манчестер стояли в шоке, я даже не могла двигать языком, дабы сказать хотя бы что-то. Мой разум не мог обработать мотивацию этого поступка. Мне казалось это совсем нелогичным, неестественным для такого юного человека. Я все-таки смогла проронить слово.

– П-почему? —спросила я у него.

Он медленно повернулся на меня и его взгляд из-под фуражки выглядел уже совсем иначе. Он понял, что врать сейчас нету смысла. Его голова сейчас на это не способна, да и он уже открыл себе билет в один конец, и он едет на этом билете до конца.

– Когда ты навела на меня прицел, я понял, что значит умирать. Моя жизнь была короткой, но я понял, чего я всегда так боялся – своего прошлого. Я увидел ее всю, словно никогда и не пытался забыть. После того, как у меня отняли родителей, мною занялись органы подготовки молодого поколения. Я пытался начать новую жизнь. Да, это была жизнь ужаса, где я отбирал у людей то, что отнимали у меня. Я пытался скрыть таким образом свое горе, ибо это чувство было так сильно, что я бы не смог справиться с ним тогда, когда не знал, что я не всегда завишу от кого-то. Меня научили действовать самому, дабы я мог послушно исполнять команды Опеки, которые считали меня даже ниже чем тряпкой для полов. Я уже сломал несколько жизней. Сделал даже хуже, чем смерть. Я не хочу больше этого делать…

Он начал смотреть в угол дома, словно пытаясь с чем-то собраться или убежать от реальности, но его тело устало бежать. Он сам осознал это, и теперь мне осталось лишь что-то сказать. Однако слова не шли в голову, я не могла собраться с мыслями. Боюсь, что сейчас разуму и чувствам нужна поддержка от моего тела. Я сделала пару смелых шагов и протянула мальчишке свою руку в перчатке. Он поднял на нее взгляд, но выше поднять не смог. Без моих слов тут невозможно было разобраться, поэтому я пересилила себя и вымолвила.

– Мы все совершаем ошибки, малой… Если мы объединимся, то, может, у нас получится исправить твои?

Он еще несколько секунд не мог мне поверить, но после этого он пожал мне руку, и я помогла ему встать.

– Раз ты из Опеки, то нам бы как раз пригодился свой человек там. Я бы не хотел просто так раскрывать все карты, но мне необходимо от тебя немного. Просто проследи, чтобы никто не заметил, как Манчестер и другие крестьяне сеют новый сорт, который может спасти город.

Он кивнул мне и все же смог спросить.

– Как мне найти вас потом? – он говорил это словно на одной ноте, тихо и механически, как машина.

– Мы сами тебя найдем. У тебя есть имя?

– Меня всегда называли Патрульный-2. Меня так назвала Опека, более имени я не знаю.

Я понимаю тебя, малой. Очень сильно понимаю…

– Хорошо. Я думаю, что мы сможем что-то с этим сделать. Если ты сделаешь то, что я прошу, то каждый из нас сможет спасти сотни тысяч жизней. Я обещаю, я что-нибудь придумаю.

– Хорошо… кстати, а как мне тебя называть? – он резко посмотрел мне в глаза. Его глаза были одновременно пусты и наполнены чем-то мистическим. Я не могла сейчас нырять ему в душу, ибо тогда бы мой разум бы взорвался.

– 1029. Более имен у меня пока что нет.

Мы еще немного обговорили план действий, после чего я отправила Еву, Манчестера и Патрульного-2 на работу, а сама сказала, что займусь трупом. Иногда я подозреваю себя в клептомании, но каждый раз утешаю себя тем, что это необходимость. Я начала обыскивать карманы этого солдата. У меня в горле было ужасно сухо, из-за чего я сразу испила из его фляги, что была на поясе, а саму флягу уложила к себе в сумку. Воды там еще было на несколько глотков. С собой у него также было немного хлеба, который я тут же съела, и поймала себя на мысль, что не так голодна, как должна быть. Прошло много времени с момента моего последнего перекуса, но я чувствую себя неплохо. Скорее всего, мой организм так привык получать мало пищи и воды, что уже почти и не просит этого, как просил бы организм у нормальных людей. Годы в этом городе явно не пойдут на пользу моей будущей жизни, но рано о ней думать.

Я нашла у этого солдата боевой нож, который также взяла с собой, обернув тканью, которую взяла с его одежды. У него также было лезвие для бритвы, которое я тут же забрала себе. Но то, что поменяло меня от начала и до конца, так это содержимое карманчика за пазухой. Там я обнаружила то, за что этого солдата должны были бы убить на месте. Это была маленькая книжечка, из которой выпирали бумажки с рисунками. К ней был прикреплен простой карандаш, который был сточен почти до основания. Нет-нет-нет, не может быть. Я знала, что пожалею об этом, но я должна была взглянуть правде в лицо. Мои пальцы легко развязали веревочку, которая закрывала от меня сущность этого бедолаги. Это была небольшая книжечка с зарисовками. Этот парень рисовал лица и спины людей. Они казались изуродованными, но не из-за стиля автора, а из-за жизни. У одного нету правой руки, у второго половины челюсти, третьему оторвало ухо, а еще у одного были две пули, которые попали прямо в мешки под глазами.

Меня пугало другое… у этого солдата были как минимум зачатки души.

Неужели не все, кого я убиваю, идут на все сознательно? Они же все должны понимать, на что идут, куда могут прийти и что их ждет. Боже, нет-нет-нет.

Я почувствовала резкий звон в ушах и головную боль, которая смешалась воедино с резким сжатием сосудов во всем моем теле и превратилась в мою агонию осознания. Мое тело пыталось нормализовать ситуацию, уверяя меня, что это лишь исключение из правил. Разум также пытался найти оправдание этому, но почему-то я не верю сама себе. Перед моими глазами все плыло так, словно каждый объект выделял личный свет как маленькое солнышко.

Я не могу поверить, что не все они машины для убийств, они… еще и личности? Нет-нет-нет. Я должна выйти из этого состояния.

Мое тело предложило мне ударить саму себя чем-то, дабы заглушить это состояние. Разум предлагал мне выйти и подышать воздухом. Я решила прислушаться к своему разуму и выйти немного подышать, и это слегка облегчило мое состояние, но от гнетущей безысходности я попыталась ударить себя в живот. К сожалению, из-за спазмов я не смогла рассчитать силу, и ударила так, что упала на пол, скорчившись от боли. Все сейчас были заняты на пашне, а мне ничего не осталось, кроме как закрыть глаза и попытаться прийти в себя. Чувств было слишком много.

Я чувствую, что мое сознание переносит меня опять в прошлое в воспоминания. Это революция, место где-то неподалеку от центра города. Я собираюсь вломиться в чью-то квартиру вместе с Уинстоном и еще несколькими крепкими ребятами. У меня в руках мой верный пистолет, которым я также расстреливала пленных перед встречей с Алексом.

– Ты уверена, что это необходимо? – Спрашивает меня Уинстон, проверяя патроны в винтовке.

– Это необходимо лично для меня. Я знаю, что у нас мало патронов, но перед тем, как мы объявим войну Августу, мне необходимо получить немного сатисфакций, не обессудь.

– Как знаешь, но я думаю, что люди не оценят такого акта.

– Ты думаешь, мне есть дело до убийц моего прадедушки? До тех, кто на глазах маленького ребенка четвертовал его родича? До тех, кто радовался тому, как конечности моего прадедушки отлетают прямо им в их звериные ебла? И до тех, кто пил его кровь с наслаждением?! – я говорила это, повышая голос, и под конец почти кричала.

П-погодите… прадедушка… о нет. Я вернусь к этому позже. Мщу ли я? Или здесь не только месть? А может, и не она вовсе?.. Не сейчас, только не сейчас. Я должна досмотреть это воспоминание.

– Прости… я совсем забыл.

– Я напомню это каждому из вас. В любой момент, – я указала пальцем по каждому солдату.

Они все кивнули, и вот настал желанный момент. Я выбила дверь с такой силой, что она отлетела еще на несколько метров вперед. Сначала вошла я, затем Уинстон, и только после остальные. Все, кроме меня, держали свое оружие наготове. Это была просторная квартирка с роскошным диваном, огромными окнами, современной кухней и прочими предметами роскоши, но моя цель тут была семья, которая собралась у окна и прижалась друг к другу.

Глава семьи – мужчина в очках с лысой головой, но с обширной растительностью по ее краю. У него были мелкие усы и дурацкие очки, которые делали его круглое лицо лишь глупее. Его жена – красавица с рыжими длинными локонами, небольшим носиком, тонкими бровями и нежными розовыми губами. Она сидела, вжавшись в стену, и прикрывала своими руками дочку, которая выглядела как невинный одуванчик. У дочки были короткие волосы, обрезанные под каре, и крупные щечки. По внешнему виду ей было лет семь от роду. Все были в ужасе, кроме отца семейства, который пытался сохранять спокойствие.

– Кто вы такие? – спросил он, прикрывая остальных.

– Не узнаешь? – спросила я, аккуратно присаживаясь в комфортабельное кресло, которое было настолько мягким, что в нем можно было утонуть.

– Отвечай! – он крикнул это так, словно у него что-то под контролем.

– Десять лет тому назад. Ну же, вспомни, что было десять лет назад, – я указала на свою голову пальцем, насмехаясь. – Пораскинь мозгами.

– Ты про смерть Георга? Да какое тебе дело до меня? Революция не должна касаться обычных людей. Да, я мог не казнить его, но такова была воля народа. Я не мог поступить иначе. Его бы все равно убили, я лишь выдал официальный приказ!

– Нет-нет-нет. Ты видимо действительно не понял. Видишь ли, у меня к тебе личная неприязнь из-за этого события. Ничего не припоминаешь? Вспомни людей, что смотрели на это месиво.

Он все слышал уже раньше, но просто играл дурака до последнего, дабы потянуть время.

– Ты думаешь, что я серьезно разглядел в этой куче народа кого-то особенного?! – он перестал кричать, когда на него направили еще одно дуло.

– Ты привел посмотреть на это всю мою семью. Включая и меня. Дал нам, так сказать, места в первом ряду.

– Правнучка Георга… Ну и что, теперь ты убьешь меня? – он спросил тихо, твердо. Принял это.

Я отчетливо помню, что в моих мыслях поблескивала фраза: «Так не интересно», но это было так ужасно, что я пыталась это забыть. Но без толку. Мысли взяли надо мной верх.

– Нет-нет. Это слишком гуманно, друг мой. Давай я лучше научу тебя чувствовать.

– Я и так умею.

– Ты не умеешь. Чувствовать тоже, что и я, – я повернулась к солдатам. – Приведите мне девочку.

– Что?! Они здесь вообще ни при чем! Не трога…

– Тихо! – я выстрелила в воздух. – От тебя сейчас не зависит ничего. Наслаждайся шоу, ведь тебе так нравилось смотреть на ту казнь. Что ж, сегодня я побуду в твоей шкуре.

Я похлопала в ладоши и трое крепких ребят направились в сторону семьи. Мать и отец закрыли девочку собой и пытались сопротивляться, но пара крепких ударов сбили их с ног и сделали абсолютно беззащитными. Глава семейства еще пытался встать, но быстро упал на землю под очередным ударом. Дитя пыталось бежать, но ему было некуда. Девочка плакала, но не так как обычные дети. Она была очень тихой и до взрослого серьезной, по лицу ее текли слезы, но не были рыданиями. Тем не менее, у нее не было никаких сил сопротивляться взрослому накаченному мужчине. Родителей скрутили на полу, завязав руки веревкой, после чего повернули их головы ко мне и заставили смотреть. Они пытались что-то говорить, но при каждом вылетающим изо рта слове их били. Девочку привели ко мне. Она не пыталась убежать от меня, ибо, мне кажется, не совсем понимала, что сейчас будет происходить, но она знала, что будет что-то очень плохое. Я аккуратно облокотилась на подлокотник кресла и достаточно ласково посмотрела на малышку.

– Как тебя зовут, маленькая?

– Не говори!.. – крикнул отец. Его прервал солдат, который метко пнул его по почкам.

– Не обращай на них внимания. Представь, что сейчас в комнате только я и ты, – сказала я. – Так вот. Как я могу тебя называть?

– Дана… —девочка пыталась отвернуться от меня, но не могла.

– Какое красивое имя! Я уверена, что мы подружимся. Сядь ко мне на коленки.

Девочка не хотела, но когда увидела, что я начинаю злиться, ей пришлось это сделать. Мать смотрела на меня с бешеным оскалом и крикнула мне через боль.

– Тварь! Отпусти ее!

Я закрыла ушки Даны, и сама обратилась к матери девочки.

– Я бы не выражалась так грубо в присутствии девочки. Вы же мать, будьте благоразумны.

– Тебе никогда не понять, каково это – быть матерью! – закричала она мне.

– Мне-то? Хм-м-м, знаешь, я хочу доказать тебе обратное. Я прекрасная мать. Вот смотри, сейчас я покажу тебе, как надо заботиться о будущем своего чада.

Я убрала руки с ушей девочки и повернула ее к себе. Она плакала, но все еще пыталась сдержаться. Я удивляюсь, как я могла все это устроить, но я, к сожалению, уже понимаю, чем все это кончится…

– Дана, а можно мне задать тебе один вопросик?

– К-какой? – девочка уже не могла скрывать свое состояние природного ужаса.

– Кем ты хотела бы стать, когда вырастешь? – сказала я, поглаживая ее по голове.

– Отпусти ее… – вновь отцу семейства прилетел удар ногой. Я удивляюсь, как он еще оставался в сознании.

– Я х-хотела бы с-стать ветеринаром, – она смотрела на маму в надежде, что та поможет.

– Ого! Лечить зверушек? Это же так важно, ибо наши любимцы нам всегда очень дороги, и мы считаем их членами нашей семьи. Согласись, что терять их никогда не хочется. Я думаю, что в целях твоего же успеха мы сегодня проведем урок анатомии! Что скажешь?

Она покачала головой, но я смогла удержать ее на своих ногах, хотя та и пыталась вырваться. Она закричала «мама!» и постоянно ерзала.

– Отпусти ее! Умоляю, ты можешь забрать меня, но только не Дану!

– У меня кончается терпение. Тем не менее, я буду очень благосклонна и проведу урок для вашей дочери, – я покашляла и посмотрела на Уинстона.

Он смотрел на все это с диким нечитаемым взглядом. Он не хотел тут находится, даже несмотря на то, что он поддержал меня во всей этой авантюре.