Текст книги "S"

Глава 1

Тото пропал.

После того, как Альберт уговорил Лекса не поддаваться на провокации сердца и нервов, пытавшихся сподобить организм на приступ, они решили попробовать начать с малого. Лекс позвонил к себе домой и предупредил всех о мобилизации. Панику поднимать не стали. «Альберт приехал, а до Тото не дозвонится», – легенду озвучили незамысловатую. Сам Альберт вызвался поехать к Ясэ, появиться несведущим в обстоятельствах и попробовать заполучить доступную ей информацию во всей полноте. Кресты – бар, в котором Мишель видел Тото в последний раз, открывался в семь. К этому времени, именно там был назначен общий сбор по поводу приезда Альберта. Лекс пытался поймать себя на уверенности, что Тото придет туда тоже. Пара бокалов пива, чтобы снять напряжение перегруженного вчерашним обменом жидкостями организма, жареные кусочки сыра, мяса в панировочных сухариках и смех участников вчерашних мероприятий, – все это казалось как никогда заманчивым, и от того подозрительно невозможным. Если Тото не придет, думал Лекс, обстановка станет чрезвычайной.

Воскресный день всегда располагал к сентиментальностям. Веселье оставалось во вчера, заботы откладывались на завтра. Оставались люди наедине друг с другом. Звонили родители… Родители! Они всегда звонили по воскресениям. Первому Тото. Когда у Лекса в очередной раз задрожало в кармане, он с быстротою суфлера повторял отрепетированный ответ на вопрос о неожиданной недоступности Тото.

– Привет, мам…

– Привет. Брат твой где? Не могу дозвониться. Все в порядке?

– Все хорошо, мам. Спит, наверное. Вчера погуляли…

– Я надеюсь, вы не злоупотребляете там?

– Да… да, нет, конечно…

Она думала, верно, что они выпивают вина за ужином, или пару пива в баре с гренками. Хотя, даже в самых популярных и ширпотребовских фильмах была ясно представлено, как обычно складывается современный уикэнд. Каждое воскресение Лекс ощущал внутри, что так проводить время совсем не правильно. От этого мучался под самый конец недели угрызениями совести и чрезмерной тревожностью за свою судьбу.

Нет, скорее не за судьбу, а за текущее положение усталого, праздного, потратившего время на стопки бездельника, мусолившего в голове отвращение к самому себе.

Сегодня добавилась беспомощность. Подстегнула. Он вдруг почувствовал опустошенность, какой не испытывал до этого момента. Если Тото вечером не придет, думал Лекс, он просто упадет от бессилия перед этим всем…

Обитатели «похмелье – кемпинга» с трудом разминали суставы и массажировали припухлости осунувшихся лиц. Запах по сравнению с майским, пускай и сырым, холодным уличным, в квартире стоял отвратительный. Лекс, не снимая ботинки, прошел на кухню и открыл форточку. Информации о Тото никто не раздобыл. Зато успели разогреть суп в огромной кастрюле и приготовить в ванной из ведра и обрезанной пластиковой бутылки так называемый «водяной бонг». По еле уловимому аромату жженых осенних листьев, Лекс догадался, что приспособление уже подверглось тесту.

Господа выглядели измученными и выложившимися марафонцами, достигшими финиша на замкнутой цикличной трассе, и упавшими у белой полосы с зеркальным расположением надписей «СТАРТ» и «ФИНИШ». Каждый из них хоть раз, но спросил себя о причинах и пользе таких «забегов», вследствие которых они остались на том же месте, но лишенные сил.

Фрикаделек в супе было немного. Каждому поровну. Община держалась на заботе друг о друге, но не без умеренных издевательств над теми, кому все-таки фрикадельки не хватило.

После нескольких чашек сладкого крепкого чая и пары курительных пауз в ванной к голове Лекса подобралась усталость и относительный покой. Осознание того, что единственным выходом оставалось лишь ожидание, позволило взять тайм аут. Он присоединился к группе продолжающих пребывать в оцепенении на полу, принял позу эмбриона у окна, закутавшись в одеяло, и слушал броуновский майский джаз дождевых капель о подоконник. Ему вдруг показалось, что они из песка, и стучат о стекло одноименных огромных часов, на нижнем дне которых, он пытался уснуть. Когда песок подобрался к голове, сила, что не давала времени остановиться, перевернула часы, и Лекс потерявший равновесие, освободившийся от опоры, в полете уснул…

***

Поверхность для приземления оказалась упругой и по ощущениям очень тонкой. Лекс открыла глаза, но вдруг понял, что они не открылись. Точнее открылись, но как будто совсем не они.

Внимание с непривычки болезненно ударило белым светом отовсюду. Вокруг не было ничего, только снежного цвета поверхность, на неизвестно большое расстояние распространяющаяся во все стороны. Попривыкнув к растерянности в пространстве, Лекс попробовал встать. С определенным верхом и низом оглядываться было гораздо проще.

«Никого», – подумалось ему. Тут же вдалеке появилась черная точка. Вибрируя и, подергиваясь, она росла, а, следовательно, приближалась. «Человек…».

Человеку оставалось с десяток шагов. Его лицо было мужским, загорелым и не похожим на современное. Он щурился и прикрывался от чего-то рукой. Еще чуть ближе, и Лекс заметил, что его серые волосы и одежда, похожая на больничную униформу, развивается как будто на сильном шквалистом ветру. Ветер вдруг стих, когда человек приблизился на расстояние вытянутой руки. Его взгляд и цвет, да и вообще структура походили больше на старую черно-белую фотографию, совсем из тех первых, на которых давно забытые пра пра родственники, история, что уже начала преобразовываться в мифы о чудных нарядах и подвигах духа. Он поднял руку ладонью вперед и громко отчетливо спросил:

– А ты где?

Лекс почувствовал намерение растеряться, но делать этого не хотелось.

– Я не знаю, – спокойно проговорил он.

Незнакомец удивленно и радостно улыбнулся, протянул руку и как будто потянул за собой. Лекс двинулся вперед. Само пространство вокруг пришло в движение. Ветер, тот самый, что принес с собой серовласый, осторожными попытками касался кожи и волос. Вдруг показалось, что где-то зашелестели осенние листья. Белая пелена вокруг спадала как занавес. Под ногами захрустел песок. Вокруг стало темно, и от резкой темноты у Лекса заслезились глаза. Голова дрожала от озноба и кружилась в попытке уследить за сменой декораций. Они менялись с ураганной частотой. Рука тянула его все дальше и дальше, пока, наконец, не ослабила хватку.

Лекс моргнул и снова открыл глаза. Он сидел на куче сухих веток над нависшим над ним крючковатым камнем. Вместе с выступом снизу они создавали подобие грота, но разглядеть, из чего торчали эти гранитные нос и подбородок, Лекс не мог. Седовласый сидел напротив. Между ними горел огонь костра. Грот защищал от ветра, что создавал у границы скалистого козырька завихрения, а вместе с ними непрерывный вой, похожий на тягу в трубе печки.

Камень окружал со всех сторон, кроме одной, той темной, куда ветер уносил самого себя. Лекс повернул голову и увидел там лица знакомых людей, деревья, горы, бургеры из закусочных. Картинки всплывали как квадратики окон на экране планшета так быстро, что к горлу подступила тошнота. Он отвернулся и уставился на огонь.

Лицо старика освещало пламя. Он казался волнистым барельефом на темном пространстве. На голове и на теле непонятно откуда появились разного цвета и размера перья, на шее цветастое ожерелье.

– Ты кто? – спросил он, казалось, не переставая улыбаться с момента первого короткого разговора.

– Я Лекс. А ты?

– Я… Я даже и не знаю уже. Я – этот грот, огонь и ветки под твоей задницей. Я грешным делом сначала решил, что тебя тоже сам и выдумал. Но видимо нет. Или я еще раз схожу с ума.

– Еще раз?

– Да, – старик улыбнулся чуть шире, – я тут уже очень долго. Много всего было. Я могу рассказать…

Было похоже, что он пытается скрыть хранившеюся уже много лет надежду на полноценную двустороннюю беседу. Широко раскрытые глаза выдавали трепетное ожидание ответа. Лекс не возражал. В отсутствие всех привычных характеристик, определяющих человеческое существование, сейчас ход событий был не особенно важным и совсем неконтролируемым. Даже слова, проговариваемые Лексом, придумывал совсем не он сам, так ему казалось.

– Расскажи сначала кто ты?

Седовласый опять натянул важную, но довольную физиономию и чуть улыбнувшись, глубоко вздохнул. Казалось, открыв рот, он запоет один из древних эпосов и начнет свою историю с рассказа о сотворении мира.

– Когда меня вытащили из маминого нутра в мир, отрезали лишнее и, предоставив моей воле выбор, вся деревня затаила дыхание. Я был первым сыном Вождя. Отец, разукрашенный кровью антилоп, в полном торжественном наряде держал меня на руках. Глаза мои осматривались по сторонам, я шевелил ушами, пытаясь уловить незнакомые до этого звуки, но сам не издавал ни единого. Люди стали оборачиваться. Казалось, даже муравьи остановились на своих тропинках, побросав свои грузы. Отец признавался, что видел тогда, как по очереди начинали блестеть глаза у женщин. Испуганный мир приготовился провалиться в отчаяние. В тот момент, когда ком в горле Вселенной пережал все возможные для дыхания пути, я закончил анализировать пространство, в которое угораздило провалиться, посмотрел в глаза отцу и заорал, скомандовав миру продолжение жизни. Шаман говорил много слов. О том, как зависает последняя капля кукурузного масла на горлышке перевернутого разрисованного цветами кувшина, как смущенно замолкает дождь, издалека углядев лучи, проснувшиеся растерзать его бурлящее тучное тело в небе, как перехватывает дыхание вершин гор, и останавливается на мгновение само время проводить замявшееся на пороге дня Солнце. Меня назвали – «Длинная Пауза». То есть – Тот Кто Заставляет Задуматься.

***

– Лекс, Лекс!!! Вставай! Почти семь – пора ехать!

Он дрожал, с трудом фокусировал сознание и память.

– Тото не звонил?

– Нет…

***

Альберт был скорее слишком обыкновенным, чем необычным. В этом была его странность. На таком фоне другие люди оказывались, будто, выкрашенными с боку каждый своим цветом. У Альберта же такой грани не было. Только один Лекс всегда подмечал его едва заметную нервозность в присутствии Ясэ. Они даже имели по этому поводу беседу около года назад. Лекс спросил Альберта открыто и учтиво, давая понять, что побуждения его чисты и направлены на сохранение текущей системы в покое и умиротворении. Альберт рассказал тогда, что сам не очень то понимает природу такого не уюта, поэтому конкретно ответить не может. Но факт самопроизвольного возникновения состояния «не по себе» при появлении Ясэ признал открыто.

Поднимаясь по лестнице до квартиры Тото, Альберт уже начинал вспоминать знакомое волнение. Звонок. Быстрые шаги. Открытая дверь.

Ясэ никогда его не стеснялась. Короткие шорты и футболка. Альберт поймал себя на догадке, что кроме них на ней ничего, скорее всего, не было. Мысль эта попала в разряд «с необъяснимым происхождением». Он не очень любил такие. Такие заставляли его подолгу смотреть на нее, а потом смущенно отворачиваться, понимая, что кто-то третий заметил его внимательный интерес.

Они пили чай. Все как обычно. Сигареты на балконе, постоянно включенный телевизор. Но у пространства квартиры теперь появился легкий озноб. Ясэ старалась быть спокойной и рассудительной, хотя внутри, где-то глубоко, как маленькой тучкой на ясном небе, что напугала капитана одинокого корабля, появилось дымное пятно неизвестности.

– Он никогда не делал так. Что-то случилось. Он не позволял себе даже севший телефон. Быть может, он где-то в метро сейчас или бежит по улице, сжимая отключенный мобильный со всей своей злости на гребаную батарейку, – Ясэ улыбнулась, почти утонув головой в диванной подушке.

«А, с ней на самом деле спокойнее…», – подумал Альберт и укрыл ее, забравшуюся с ногами и свернувшуюся в комок, пледом. Уходить не хотелось. «Кресты» были совсем недалеко. К вечеру закончился дождь, и первые ростки смельчаки пробивали стеблями газоны и наполняли воздух еле уловимым запахом травяных выделений. Альберт решил прогуляться пешком, и для того вышел пораньше, аккуратно захлопнув дверь, оставив не потревоженными сновидения Ясэ.

В окнах ресторанчиков и кафе на первых этажах домов заискрил свет. Желтый… Он был особенно необходим Альберту в сумерки. Теперь, в мае, от них было совсем никуда не деться. Они принялись растягиваться в полноценное «время суток». Альберт признавался, что не может терпеть эти серые лохмотья потасканного дня. Это они и есть старость, говорил он, символ того, что жизнь и свет уже ушли, но оставили лишь свое эхо, грустный безвыходный мотивчик.

Там за стеклами сидели люди. В основном курили, откинувшись на спинку стула или дивана. Изредка попадались склонившиеся над столом, сцепившиеся руками. Эти шептали друг другу в уши, чуть касаясь губами кожи, только их сокровенные новости их удивительно чувствительного мира. «Их определенно становится все меньше», – вдруг заметил про себя Альберт, – «нет, не совсем этих, щеками прижавшихся друг к другу, а вообще. Тех, кто не боится сегодня рискнуть и все-таки пойти до конца на эту „любовь“. Не испугаться ее мимолетности и катастрофического конца. Невозможности удержать. Страдать, но все равно прыгать обеими ногами на грабли. Нет. Люди научились притворяться счастливыми и без всего этого. Эта жажда быть удовлетворенным в них иногда выводит из себя. Слишком мало настоящего, так много различных надуманных удовольствий. Даже эти в кафе. Придумали себе праздный мир. Она симпатичная, он – хорошо одевается, знает толк в посудомоечных машинах. Ей даже будет интересно сыграть в ожидающую на берегу жену моряка, если ему придется отлучиться в длительную командировку. Но все притворство. Все. Когда-то кто-то первым дал слабину, и поддался искушению, перестал стараться. Испугался. Хотя, может, и не было никогда по-другому. И „любви“ этой их так мало. Да и кто добровольно себе отломит…»

Еще один поворот за угол драматического театра. Красная вывеска с четырьмя светящимися крестами над входом отражалась в огромной луже на месте остановки троллейбуса на дороге. Все должны были быть там. Альберт взялся за ручку тяжелой двери и чуть замялся на пару глубоких вдохов при входе…

***

Над столом висело облачко дыма. В его волнах фильтровался желтый свет лампы и опускался к столу, где в полголоса, как будто скрывая ото всех свою тайну, Лекс расспрашивал участников вчерашнего увеселительного действа о Тото. Больше, чем Мишель, никто рассказать не мог. Он даже показал банкетку, с которой сполз под утро сразу на заднее сиденье такси, не имея возможности отличить друг от друга все три измерения.

Альберт ждал поворота головы Лекса в его сторону. Его глаза напоминали пару пулевых отверстий, которые заполонил, как абажур лампы, серый дым.

– У Ясэ ничего, – Альберт неожиданно для себя перенял манеру и заговорил в полголоса, – Она сказала, что под утро он скинул сообщение. Написал, что заедет в Кресты поболтать с Димой и сразу домой.

Дима был давним знакомым Тото и также давно работал в Крестах барменом. Собственно на ценностях его профессии знакомство завязалось и основывалось до сих пор. Бесплатный вход на вечеринки и открытая кредитная линия в баре выручали всю боевую менеджерскую группу во времена скуки и финансовых неурядиц. К тому же он был довольно веселым и добродушным толстяком, с большим дополнительным желудком для коньяка. Такое название для своего круглого пуза он наклеил на рабочую футболку в районе пупка.

На работу Дима еще не пришел. Все заметно оживились появлению мало-мальски определенного плана, пускай и на совсем близкое будущее. Ждали Диму.

Все кроме Лекса и Мишеля в довольно оптимистичной манере глотали пиво. Этим двоим в крайней степени было необходимо поспать. Чувство мокрого мешка с цементом внутри. Постепенно все тверже и тверже. Он расползался бетоном по телу, утяжеляя руки, ноги и веки уже в конец исколотых светом глаз. Не хотелось ни пить, ни есть, ни курить. Даже спать уже не хотелось. Сознание переходило в состояние смесителя смыслов потребляемого. По типу дальнобойщиков, что видят на обочинах черных псов, Лексу несколько раз показалось, что в дверях бара стояла Ясэ. В пепельном платье, она была неподвижна и беззвучна. Глаза ее, не отрываясь ни на миг, смотрели на него, транслируя на самых коротких частотах: «Это ты! Ты! Ты виноват! Ты допустил все эти пьянки и трипы! Всех этих праздных пустых бесполезных весельчаков, которые никогда не поймут что живут, и даже, что умирают… Ты…»

Из-за стойки появилась круглая лысая голова. Помеченная сверху улыбчивыми морщинами, она жадно курила перед тем, как окунуться в рабочую футболку и дирижерский пульт во главе занимающего места в яме алко оркестра. Дима указал на темный угол в конце стойки, и Лекс, попросив остальных остаться, направился к нему.

– Слушай, Лекс, – Дима говорил немного взволнованно и непривычно серьезно, – Как Тото?

Уже тогда пахнуло тоном врача, интересующегося ведомым пациентом у родственников.

– Я не видел его со вчера. Никто не видел. Мы пришли, потому что надеялись узнать что-нибудь у тебя.

– Я думал, вам сообщили.

– Никто ничего не знает, Дим.

Дима опустил голову, затянулся совсем немножко, и на выдохе повернул в сторону кухни:

– Постой тут, сейчас приду…

Он вынес из подсобного помещения телефон и клочок бумаги.

– Вот, это его. Не включается. На листке номер машины скорой и адрес больницы. Тут рядом. Я на всякий случай записал имя врача.

Лекс покрылся бледными пятнами.

– Эй… эй, Лекс, не переживай. Вроде, ничего страшного. Может, отравился чем или выпил лишнего.

Дима улыбнулся. Улыбка почти точно повторяла кривую дугу основной морщины на лбу.

– В общем, когда Мишель ушел, еле-еле удерживая равновесие, Тото заказал еще пятьдесят граммчиков и кофе. На посошок они решили.

– Подожди, кто они?

– Да, к нему подсел какой-то в черной водолазке. Шутил. Он и предложил еще по одной напоследок. Выпил залпом, попрощался с Тото и ушел. Что-то сказал на ухо. Я подошел, спросил, как дела, нужно ли чего. Тото голову поднял, а у него слезы. Я давай спрашивать, а он со стула упал. Пытается встать – не может. Глаза закатил. Девчонки уложили на диван, людей уже не было почти. Он сжался весь, шепчет, что страшно ему. Думали сердце, может. Вызвали скорую. Он лежит, говорит что-то про звезды, про Солнце, про течение какое-то. Я испугался, что горячка, или съел таблетку какую, но пол часа назад совершенно нормальным был. Врачам пришлось денег дать, два косаря. Чтобы не в вытрезвитель. Так что, когда будет – вернешь.

Лекс вернул сразу. Быстро прикинув примерную сумму по счету, он оставил на столе необходимое количество денег и направился к выходу. Альберт и Мишель, переглянувшись, дождавшись одобрительных кивков от остальных участников заседания, бросились за ним.

Они стояли в тесном коридоре лицом к лицу. Видимо, столкнулись на самом пороге. Ясэ вопросительно поднимала вверх брови. На самом пике они подергивались еле заметно от перенапряжения своих маленьких мышц. Лекс дрожал весь.

– Он в больнице, – вывалилось у него из открытого рта.

– Что случилось, – она говорила привычно спокойнее ожидаемого.

– Приступ. Неизвестно. Но, говорят, ничего страшного. Поедем?

Лекс пришел в себя, до конца отбросив предположение о галлюциногенной природе происходящего. Инстинктивно почуяв облегчение в активных действиях, он распорядился насчет такси. Совершая движения, вращаясь, как любил повторять Альберт, становилось свободнее от нарастающей со временем мыслительной слизи на оболочке тела. Лекс давно это знал и не раз испытывал, но решиться на первое, на изначальный толчок всегда было самым сложным. Теперь ему как будто взвела пружину Ясэ.

Он забрался на переднее сидение, четко указав водителю адрес. Мишель открыл пассажирскую дверь для Ясэ, и она забралась к уже съежившемуся с другой стороны Альберту.

Разгоревшиеся фонари расчертили улицы беспорядочными, рваными неестественно яркими, свинцовыми бликами. Они должны освещать, но они лишь отвлекали внимание на дрожащие, блуждающие между луж и металлом мокрых автомобилей пятна. Все, что происходило в тенях деревьев и домов, на задних сиденьях такси, оказывалось еще незаметнее.

Альберт сжал зубы. Его правую ногу почти свело. Он не мог допустить прикосновений с телом Ясэ. От нее пахло собственным запахом. Тело отдавало в тесное пространство чрезмерное, по мнению Альберта, количество тепла. Он задыхался от него как испуганный больной, первый раз обнаруживший симптом неизвестной ему болезни.

– Каждая новая больница все больше предыдущей, – проговорил Мишель, оставляя на стекле, в которое уперся лбом, моментально исчезающие мутные пятна конденсата.

Красные цифры на светофоре отсчитывали невыносимое время стоянки. За окном светились окна палат и синие огни кварцуемых процедурных.

– Скоро будет один огромный госпиталь, – продолжал бормотать Мишель. – Рождаешься в одном крыле, отвозят в детское, потом в школьное. Дальше сам выбирай. Но в конце, как только немного сдал, вернут ближе к родильному. Отпутешествовал. Закончил вираж.

– Уже как госпиталь, – повернув голову налево, между передних сидений, встрял Лекс. Краем глаза он заметил паническую сосредоточенность со стороны Альберта. – Уже везде больница. У каждого дома по аптечному сундуку. Все на клизмах с биодобавками. Домашний стационар.

Машина тронула с места, но тут же остановилась. Все остановились, – выученные замирать при характерном звуке опасности, что в совокупности с синей, вращающейся подсветкой на крыше черных автомобилей обозначал текущие приоритеты. Мимо больничной проходной в уставной спешке проезжал маленький кортеж. Таксист пробормотал на своем языке, как будто в рацию, несколько гнусностей о московских номерах и сожалению о том, что приоритеты расставлены не совсем законно. Черные машины, устроив сбой в работе системы перекрестка, выстроились в ряд и унеслись по дороге прочь.

– Да. Есть такой, – медсестра с опухлостями вокруг глаз голосом привокзального диспетчера озвучивала информацию из мерцающего монитора. – Поступил утром в неврологическое. Время уже не для посещений, но я попробую дозвониться до заведующего отделением. Должен быть еще тут.

Альберту показалось, что кто-то издал на выдохе звук похожий на писк гитарной струны при ослаблении натяжения.

– Ой… Исчез, – девушка в мятом халате медленно переводила усталые глаза с Лекса на монитор и обратно.

– Как исчез?! Куда?! – Лекс немного подпрыгнул.

Струны вернули прежнее натяжение.

– Из базы данных. Был вот только, а теперь нет. Вы не беспокойтесь, присядьте. Я позвоню в отделение.

Опустившись на мягкий диван, у Лекса закололо в глазах. От усталости потрепанные края век будто подшили нитками. Он видел, как у Мишеля дергалась голова на измотавшейся шее, увлекая его в горизонтальное положение.

Кофе.

Это та свобода, которую оставила своим подопечным Великая корпоративная машина – кофейный аппарат и пять минут в час на его использование. Сигарета, балкон, двор, сквер или крыша и сладкие триста секунд отрешения от всего. Время почувствовать, поненавидеть, погрустить, чтобы ничто не отвлекало тебя от достижения максимального результата в твоем менеджерском забеге.

Аппаратов было несколько. Лекс бросил пару монет в один из них, и он заурчал, перемалывая невесть откуда привезенные черные зерна. К соседнему подошел человек в халате.

– Смотрите прямо, – человек скомандовал в сторону Лекса и тут же последовал своему совету сам. – Вы, если я не ошибаюсь, по поводу молодого человека, что привезли утром с приступом?

– Да, я его брат.

Лекс поднял подбородок как солдат на параде, но сдержался от поворота головы.

– Мы не будем с вами разговаривать, обещайте. И вы не будете ходить за мной. Я вам сейчас все расскажу и уйду. Обещайте?

Лекс пообещал.

– Около часа назад пришли люди с удостоверениями. Мы отдали вашего брата им. Данные по его случаю сейчас удаляются. Что с ним случилось сказать сложно. Мы не смогли выяснить. Машины, на которых они приехали, были с московскими номерами. Теперь забирайте свой кофе и уходите.

Лекс повернулся к человеку в халате. Кофе был готов, и приготовившие его машины перестали подавать голос. Белый халат поджал на секунду губы и глазами дал понять, что сожалеет, но больше возможностей помочь не имел. Лекс чуть дернул головой в знак благодарности и закрыл глаза. Халат быстро застучал ботинками и пропал в пиликающем и позвякивающем внутрибольничном шуме.

Теперь глаза нужно было открыть. Что-то сказать Ясэ. Теперь стало по-новому, еще не знакомому страшно. Лекс уставился в темноту век. В его ушах загудел знакомый ветер. Мелкие радужные вспышки сливались в огонь костра по центру, а на темноте выступал барельеф морщинистого индейского лица. Ноги подкосились, но он вовремя поймал себя. Тело дрогнуло под электрическим разрядом, и от сильного толчка сердца глаза поддались и раскрылись вновь. В незнакомом страхе было пока спокойно и немного холодно. Лекс захватил кофе и направился к уже знакомой девушке.

– Дозвонились до отделения?

– Да. Странно, говорят, что никогда не было такого. Хотя про парня с приступом я сама с утра слышала от дежурных. Может, то был не ваш.

– Будем искать, – Лекс улыбнулся во весь рот. – Спасибо! – продолжая демонстрировать зубы, он отчеканил каждую букву и направился к своим.

Они вышли в сырой сквер, огороженный от ветра больничными корпусами. Светящиеся шарики фонарей запутались в низких ветках деревьев. Свежерожденные листья облепили их свет и отбрасывали огромные тени на серебристый асфальт.

Мишель вызвался заехать на вокзал за билетами и сопровождать Ясэ. Было решено ехать в Москву. Вчетвером. Лекс попросил Альберта позвонить в полицию и в столицу Чуре. Сам же он не решался набрать номер отца. Комок в горле затвердел и как будто попытался вырваться, когда Альберт в стороне проговорил в свой телефон: «Здравствуйте. У нас пропал человек…»